Посняков Андрей. Посол Господина Великого (Новгородская сага - 2)

   Рядом с отроком сидел важный дьяк или даже боярин в богатом плаще с накинутым на голову капюшоном и перебирал в руках приспособления для снятия кожи.
   - Здрав буди, князь, - поклонился палач. - Сразу и начнем?
   Не оборачиваясь, боярин кивнул, ничего не ответив.
   Сбросив кафтан, новоявленный кат закатал рукава рубахи, взял в руки кнут, примерился, размахнулся...
   Вскочивший боярин резко схватил его за руку.
   - Ну, здравствуй, Митря Упадыш! - язвительно произнес он. - Говорят, ты в каты подался?
   Узнав Олега Иваныча, Митря попытался было бежать - да не тут-то было! Подскочивший сзади молодой дьяк - Олексаха - ловко завернул ему руку.
   Отрок Гришаня со смехом уселся на лавке, показав Митре язык.
   - Что, попытал, шильник?
   Олег Иваныч показал Митре владычную грамоту, пояснив, что деваться тому некуда. Тот заскрипел зубами от злости... а может, и от испуга. Вид у собравшихся вокруг людей был довольно-таки решительный.
   - Нам с тобой церемониться не с руки, - доходчиво объяснил Олег Иваныч. - Либо выкладываешь все о Ставре - куда он увез боярыню Софью, да не связан ли с деньгами бесчестными, либо...
   Он не договорил, но стоявший рядом Олексаха красноречиво помахал кинжалом.
   - Вижу, ваша взяла, - вздохнул Митря. - Скажу, куды ж мне деваться. Руку-то отпустите, чай, не железная.
   Хитер был Упадыш, хитер и коварен. Знал - в чем можно признаться, а что и так, не договорив, оставить.
   Рукой махнул, рожу пожалостливей скривил, прогнусавил:
   - О бесчестных деньгах ничего не ведаю, хоть сейчас пытайте. А о Софье... о Софье знаю. В псковскую землю повез ее Ставр, в монастырь дальний.
   - Зачем в монастырь-то?
   - Так не хочет она за него, - пожал плечами шильник и, стрельнув глазами, добавил, что дорогу туда только он, Митрий, знает. Показать может, в обмен на жизнь и свободу. На последнее особенно упирал, зная: частенько тех, кто сказал все, находили потом в Федоровском ручье... как найдут, может быть, по весне глупого подмастерья Сувора. Боялся, что и его туда ж кинут, по себе людей мерил, сволочь.
   Напрасно просидела на сожженной усадьбе засада с посадничьим дьяком Февронием. Продрогли все, как стало светлеть - вернулись. Пусто было в приказе, так же пусто - и в порубе. Исчез и подозреваемый, и Олег Иваныч, человек служилый.
   В отчаянье принялся Февроний о стенку головой биться - знал, за то, что случилось, кнут - это еще самое малое.
   Стражник записку со стола поднял.
   - Ди-а... ди-а-ку...
   - А ну, дай-ка... - встрепенулся дьяк. "Дьяку Февронию.
   Своим приказом и поручительством Феофила-владыки по вновь открывшимся обстоятельствам бесчестного дела бросился в погоню во псковскую землю, взяв с собою задержанного отрока для свидетельства и нового ката, буде отрок далее противиться свидетельствовать будет.
   Писано в Новгороде, месяце марте, в ночь на двадцатое число, лета от сотворения мира шесть тысяч девять сотен семь десятков девятого. Житий человек Завойский О. И.".
   - Не много ль берет на себя Феофил? - грамоту прочтя, усмехнулся в усы посадник. - Да и человек этот житий - уж больно прыток.
   Поворчал немного посадник, да бросил. И поважнее дела были. Дьяка же молодого пристрожил слегка, в Бежицкий Верх послав для дознания - воровали там зело много.
   Глава 2
   Псковская земля. Март - апрель 1471 г.
   Однажды ночью - спало все вокруг
   В моих дверях раздался тихий стук
   И гость вошел...
   Хуан Руис, "Книга о хорошей любви"
   Растаяли, разжижились, рассупонились по весне стежки-дорожки, растеклись коричневой грязью, так что увязнешь - не возрадуешься, будь ты хоть пеший, хоть конный. Ну а обозный ежели - век не проедешь, застрянешь в луже, горя не оберешься. Жди, покуда солнышко апрельское, а скорее, майское, дорогу не высушит. Потом и езди, по сухому-то, либо зимой. Плох месяц февраль - вьюжист, занесет метелями, сугробы взроет, бросит в лицо снежную взвесь - сиди-ка, путник, лучше на печи дома. Еще хуже февраля март, вот уж поистине - никуда не годный месяц, а для торгового дела - просто провальный. Дорог нету, реки ото льда не вскрылись - как ехать-то? Потому и сидели по домам все путние люди - сезона ждали. Одни шильники по лесам шлялись, мужики худые, злыдни. И те - все больше охотой пробавлялись, хоть зверь-то, он по весне быстр, увертлив, голоден.
   И черт дернул треклятого боярина Ставра пуститься в путь в марте! С боярыней, похищенной, да со слугами верными. Догоняльщики даже и не ведали сколь их, человек-то Ставровых... Самих-то трое всего было: сам Олег Иваныч, Олексаха да Гришаня, куда ж его девать. Правда, был еще и четвертый - Митря Упадыш. Ехал на кобылке кривой с руками взад себя связанными, не доверял ему Олег Иваныч, ох, не доверял. Потому Гришане особо наказывал - глаз да глаз за шильником! Сам-то с Олексахой все больше по сторонам поглядывали, татей да шишей лесных пасясь. Хоть и не должны покуда шалить шиши-то, да бес их знает. Вот и паслись-опасались.
   Дорога - лугами да лесом - где подсохла чуть, а где и в снегу еще. Грязи хватало - бывало, лошади чуть не по брюхо увязали. Олег-то Иваныч конька своего каурого не взял, пожалел - на софейских конях скакали, из владычной конюшни. Хоть и хороши кони - а все ж уставали, иногда и под уздцы брать приходилось, вот когда за Митрей смотреть в оба надобно было! Возьмет, шильник, да ускользнет куда в чащу - ищи его потом, козлобородого. А дорогу только он знал. Вот и указывал теперь, в обмен на собственную шкуру. Деваться-то ему - куда? Быстро словили шильника, ишь, палач-доброволец выискался, видали таких.
   Во Псковскую землю лежал путь, ежели не врал козлобородый, да с чего ему врать-то, посмотришь - так и лучится простодушием да сердечностью, слова произносит уменьшительно - "лошадка", "солнышко", "камушек". Добрый - спасу нет. Если б не знали его поближе некоторые... особенно Гришаня.
   Лет сто назад - чуть поболе - отделился Псков от Новгорода, старшего своего брата, сами по себе стали плесковичи, да чуяли - не совладать одним-то с ворогами окружными: с Литвой да с немцами. Новгород тоже у них теперь во врагах, а в друзьях - Иван Васильевич, князь московский.
   Вечером и случилось все. К ночи ближе. Как ни хотел Олег Иваныч у чужого кострища вечерять - а пришлось. Одни топи да зыби кругом оказались, некуда путникам бедным приткнуться, окромя как на полянке той, небольшой да мелколесьем укрытой - не сразу и углядишь, с дороги-то. Как солнце за деревьями скрылось - еще немного проехали да принялись место искать для ночлега, покуда совсем не стемнело-то...
   Ее Гришаня первым углядел, полянку-то, закричал, рукой замахал призывно. Не понравилось это Олегу Иванычу, почему - и сам не знал пока. Не понравилось - и все! Интуиция...
   Отрока отругал тут же - чтоб не орал зря, мало ли какие люди по лесу здешнему шляются, сам к кострищу... Черт... Теплые еще, уголья-то... Знать, не так давно костер брошен, часа три, не больше. А зачем, на ночь глядя, огонь затушивать, когда он как раз к ночи и нужен? Значит, не шибко нужен. Видно, заимка какая поблизости, аль деревня... а то и лагерь воровской! Ишь, как Митря-то встрепенулся, ноздри раздул, прислушивался к чему-то, волчина.
   Олег Иваныч тоже прислушался - ни хрена не услышал, как ни старался. Олексаха, покуда хворост собирал, по лесу прошвырнулся. Рядком, недалече. Отпечатки копыт обнаружил да навоз конский, свеженький. Хорошо - если охотники.
   Разожгли костер на полянке - в лесу темнеет быстро, а куда деваться-то на ночь глядя - в котелке снег растопили, вот и водица. Побросали круп, да вяленого мясца, да мучицы чуть - поели неплохо, ложки облизав, спрятали, дали Гришане котелок мыть, как самому младшему и положено. Шильника козлобородого покормили тоже, не звери же. Руки развязав, стерегли зорко, покуда ел. Словно обиделся вдруг, Упадыш-то, куда, говорит, я от вас денусь, нешто в лес, к волкам, на погибель?
   "А и в лес! - подумал Олег Иваныч. - Такому волчищу там самое и место..."
   Подмораживало, на темном небе зажглись первые звезды, желтые, далекие, мерцающие, ровно глаза волчьи. То и к лучшему - завтра, чай, к обеду полдороги высушит. Да и по солнцу-то ехать - это не по дождю грязь месить куда как веселей да сподручнее.
   Нарубив лапника, притушили костер, чтоб не отсвечивал, угли горячие аккуратно в сторонку перетащили - на кострище лежбище устроили теплое, завсегда так ушкуйники в холодных землицах делали. Шкурой медвежьей, специально Олексахой прихваченной, укрылись, сверху лапник - хорошо! Сторожить договорились по очереди. Сначала - Гришаня, потом Олексаха. Олег Иваныч себе третью смену взял - самую-то сонную. Ну их, Гришаню да Олексаху, - молодые еще, да и опыта особого нет. Не то что у Олега Иваныча в РОВД-то на дежурстве, бывало: только на столе (диван сломан был) прикемаришь под утро, как обязательно что-нибудь да случится. Грабеж какой или - еще хуже - кража в квартире многокомнатной, где один протокол осмотра писать - мозоль на пальце натрешь, от ручки шариковой...
   Взгрустнулось Олегу Иванычу. Родное РОВД вспомнил, приятеля Кольку Вострикова - интересно, как он там, сняли ли выговорешник за пьянку? Рощина Игорька, как же... Нет, скорее всего, удачно выпростало его тогда с мотоцикла, кажется, прямо в реку. Ну, плавать умеет - выплывет, да и не глубоко там. Вот те, с лесовозом, ушли, видать. Жаль... Впрочем, может, и не ушли - соседи перехватили. Много чего вспомнилось Олегу - даже районный прокурор Чемоданов, чтоб его разорвало, ужас до чего был вредный... хотя вроде, если не по работе, так и ничего мужик... ничего.
   Сам не заметил, как и уснул Олег Иваныч. Специально старался о Софье не думать - что толку думать-то, когда действовать надо. Вот и действовал.
   А не Ставровы ли людишки кострище оставили?! Нет, навряд ли они. Считай, на сутки опередили, Ставровы-то... нет, не их кострище, не их...
   Перевернулся на другой бок Олег Иваныч, уснул. Крепко, без сновидений. Не то что Софья, а и даже прокурор Чемоданов не приснился.
   Его разбудил Олексаха. Взволнованный, парень что-то тихо заговорил, быстро-быстро, так что Олег Иваныч и не врубился спросонья, потому перебил, заставил все обсказать сызнова.
   - Люди там, говорю, - зашептал Олексаха. - От нас - полверсты. Разбойные хари!
   - Откудова знаешь? - зевнув, переспросил Олег Иваныч.
   - Костер палят. С дороги видать - такой кострище, да кони ржут... Никого не боятся! Точно - шиши лесные. Пастись бы их надо. О! Слышь, Олег Иваныч, вроде как голоса...
   Затаив дыханье, прислушались. Из глубины леса, переговариваясь, шли люди. В направлении дороги. Но вполне могли и наткнуться на ночующих. Хорошо - костер вовремя притушили.
   Вытащив из-под теплой шкуры Гришаню, велели смотреть в оба за Митрей, которого, естественно, будить не стали. Так и храпел шильник - кажется, аж на весь лес.
   Оставив Гришаню, Олег Иваныч с Олексахой пошли посмотреть. Осторожно шли, с опаскою. Чтоб не хрустнула ветка какая, чтоб птица ночная не закричала испуганно.
   Действительно, люди... Четверо шли по лесной тропе с факелами, хоть и светало уже, вели под уздцы коней. Одеты разно - кто в кафтанец, кто в армяк рваненький, а кто и кольчужкой позвякивал. Все оружны - луки со стрелами, да ножи, да пики. Ну, ясно - воровской народец, рисковый.
   И речи вели воровские.
   - Успеем до утра-то? - один спрашивал.
   Другой отвечал, что успеют, как раз под утро самое то будет - боярина скудоумного на пики поднять... Потом и в монастырь можно, в Мирожский, грех замолить.
   - В скиту, под Мирожским, говорят, появились оружные люди, - заметил третий. - Боярин с Новгорода с людьми своими да с жёнкой либо с пленницей...
   Притаившийся в кустах у дороги Олег Иваныч навострил уши. Боярин! С пленницей! Не о Ставре ли речь?
   Больше ничего не молвили хари, вывели лошадей на дорогу, скакнули в седла, гикнули - только их тут и видали!
   Осмотрели костер брошенный Олег Иваныч с Олексахой. Догорал уже, костер-то, в сосновых угольях лишь чуть-чуть билось синеватое пламя. Вокруг натоптано, к соснам поперечные палки прибиты - лошадей привязывать. Видно, не впервой здесь собирались.
   Походили около костра Олег Иваныч с Олексахой, снег подтаявший попинали, да, не углядевши ничего, обратно пошли. Обратно не очень таились уехали уже шиши-то, боярина какого-то на пики вздымать...
   Они еле нашли свою поляну, прошли б мимо, если б не жалобный стон.
   Стонал Гришаня. Прислонившись спиной к смолистому стволу ели, он прикладывал к голове красный комок снега. Красный - не от лучей восходящего солнца, как сперва подумал Олег Иваныч, нет - от крови красный. От Гришаниной крови-то...
   Сбежал Митря Упадыш, недаром спящим притворялся, храпел заливисто. Развязался оборотисто, видно, об сук какой, да поленом Гришане по лбу. У того - аж искры из глаз от изумления! Так и пал под дерево, а шильник ноги в руки - и таков. Ищи теперь его, свищи.
   - Хорошо еще - не насмерть прибил, - ощупывая стремительно набухавшую на лбу отрока шишку, усмехнулся Олексаха. - Это потому, что камней поблизости нет, одни поленья... были бы камни...
   - Эх, теперь не найдем ни Софьи, ни Ставра, - пригорюнился Гриша. - А все я виноват, лучше б ты, Олег Иваныч, меня палачам в порубе оставил.
   - Ладно, не кручинься, - отмахнулся Олег. - Скажи-ка лучше, что за монастырь такой есть тут... Миронов, что ли?
   - Мирожский! - встрепенулся Гришаня. - От Пскова к югу. Два лета назад с богомольцами туда хаживал. Хорошая обитель, большая. Там мужской монастырь, а неподалеку - новый, женский. Правда, как игуменью да игумена зовут, не помню.
   - Черт с ним, с игуменом, дорогу помнишь?
   - А чего ее помнить? - удивился отрок. - В людные места выйдем - всякий покажет. Монастырь, чай, не капище какое! А покуда - по дороге прямо. Ой, как болит-то, Господи!
   - Сам виноват, нечего было варежку разевать! На вот деньгу, приложи.
   Олег Иваныч передернул плечами - прохладно было с утра-то! Зато потом, когда выехали, - горя не знали. Светило в высоком небе солнце, хорошо так припекало, по-весеннему. Дорога, выйдя из леса, пошла по холмам, так что только в низинах пришлось покочевряжиться, с кочки на кочку скакать, в остальных-то местах сухо было. По пути мужик на лошади с волокушей встретился, сено вез.
   Монастырь Мирожский? Да вон, за тем леском и завиднеется. Доброго пути, богомольцы-иноки!
   Да уж, похожи они на иноков - с оружием, да в панцирях, да при кольчугах - как заяц на волка. Один Гришаня чуток на богомольца мирного смахивал - рожицей постной, обиженной. Шишку-то на лбу шапкой прикрыл, чудо...
   К обеду показалась обитель. Стены толсты, высоки башни - не возьмешь просто так, с ходу! В сам-то монастырь не поехали догонялыцики, Олексаху выслали, разузнать насчет скита богомольного. Коней к корявой сосне привязав, уселись на пригорочке, лица солнцу подставив. И часа не прошло возвратился Олексаха. Довольный, сияющий, словно рейнский грош! Вызнал, где скит, оказывается. А чего там вызнавать-то, коли в этом скиту завсегда богомольцы постятся - самый-то и пост, как раз перед Пасхой. И посейчас богомольцы там, странники. По говору - люди не простые, ученые. Боярин со слугами и боярыня вдовая. Боярин-то во Псков ехал, в скит завернул, молился. Боярыня, та скрытная - ни с кем не разговаривала, не общалась, да все время слуги вкруг нее кружили. Говорили всем - обет дала боярыня до разговенья ни с кем речей не вести праздных. Не от гордыни обет тот - от чистого сердца.
   - Молодец, Олександр! - похвалил Олег Иваныч. - Ну, раз дорогу вызнал, как стемнеет - тронемся.
   Скит оказался совсем небольшим - пара топившихся по-черному изб, рубленных в лапу, да жердяной забор - не от людей, от зверей диких больше. Окна в обеих избах были закрыты ставнями. Несло дымом...
   Олег Иваныч с Гришаней затаились у забора - Ставровы люди их знали. Олексаха нахлобучил на голову клобук, прогнусавил, в дверь сапогом стукнув:
   - Славься, Богородица Пресвятая Дева, и ныне, и присно, и во веки веков.
   Чуть не пришибив странника - вовремя отпрянул, - дверь резко распахнулась, и наружу выглянула заспанная недовольная рожа, похожая на богомольца примерно так же, как танк на велосипед.
   - Чего надо? - сплюнув, неприветливо осведомилась рожа.
   - Мир вам. Переночевать бы да помолитися...
   - "Переночевать", - гнусаво передразнила морда. - Ходют тут... Вон, в ту избу ступай!
   - Благодарствую, спаси тя Господи! - поклонившись, мелко закрестился Олексаха. - В ту избу, говоришь? Ну, в ту, так в ту...
   В другой избе тоже не сразу открыли. Правда, народец там оказался малость поприветливей, истинно богомольный. Два седобородых деда - Амвросий с Елпидистием - да несколько старушенций в черных платках.
   Покрутившись по избе и никого больше не обнаружив, Олексаха выскочил на улицу - позвал остальных. Олег Иваныч с Гришаней сразу же произвели на богомольцев самое благоприятное впечатление. Гришаня - молитвами, а Олег Иваныч - просяной кашей, кою начал тут же заваривать, подвесив над горящим очагом котелок с водою.
   Поужинав да помолившись, богомольцы улеглись на лавки - спать да слушать гистории о святых прежних да об императорах римских безбожных Калигуле да Нероне. Гисториями старцев потчевал Гришаня. В лицах рассказывал, где надобно - подвывал страшно.
   Олег Иваныч не выдержал, вызвал отрока на двор:
   - Ты чего творишь, Гриша? Хочешь, чтоб они вовек не уснули? Чти монотонно, как пьяный дьякон заутреню. Понял?
   - Понял, спаси Господи! - перекрестившись, кивнул Гришаня.
   Теперь начал читать справно - как и надобно: уы... уы-уы... уы...
   Минуты не прошло - позасыпали все, включая Олексаху с Олег Иванычем. Хорошо, Гришаня растолкал обоих:
   - Что, спать сюда пришли, что ли?
   Те встрепенулись - словно и не спали вовсе.
   - Ты, Гриш, тылы прикрывай, а мы пошли. Ну, пошли, так пошли.
   Осторожно пробрались к первой избе, постучали, пег Иваныч специально за угол спрятался.
   - Да что еще?
   - То я, странник Божий... - заблажил Олекса. - В соседнюю-то избу без тя не пускают, боятся, рекли, чтоб пришел кто...
   - От, чучелы... Ну, ужо я им...
   Недовольно сопя, непреклонный страж выбрался наружу. И тут же получил поленом по кумполу. Это Олег Иваныч вдумчиво использовал недавний опыт козлобородого Митри.
   Оглушенного оттащили к забору, связали.
   Олексаха в низко надвинутом клобуке вошел в избу первым. За ним осторожненько подался и Олег Иваныч.
   Темные сени, приоткрытая дверь - несло дымом - чуть заметное пламя свечи сквозь щель... Притухший очаг. На лавках вдоль стен - спящие. Не так и много: пара молодых парней-слуг, да... батюшки! Сам боярин Ставр Илекович! Храпел, развалясь на лавке, собственною персоной. Хоть сейчас хватай - что и сделали. Не успел боярин очей рассупонить, очухаться - как уже спеленут! А не считай ворон и стражу ночную подбирай лучше, а то поставил пентюха, прости Госпеди.
   Интересно, а где же Софья?
   Вот в том углу дальнем... Вроде как шкурами загорожено... Ну да, загорожено...
   Подойдя, Олег Иваныч отбросил шкуру. Вспрыгнула на лавке боярыня, ровно не спала. Глаза шалые, словно опоенная чем...
   - Олег!
   - Софья!
   И в этот момент застучали, заломились в дверь. Кого там еще черт принес на богомолье?
   - Олексаха, глянь-ка.
   Тот и ломанулся было... Да не стали его ждать, вошли в избу. Числом многим, оружны, в бронях чешуйчатых, а впереди... впереди Митря-шильник!
   Выхватил из очага головню, посветил, ухмыльнулся гадостно, на Олега кивнул с Олексахой...
   - Хватай, - вскричал, - обоих, соглядатаев новгородских, с нехорошим делом на плесковскую землю посланных!
   - Хватать? - усмехнулись воины. - Нет уж, главного подождем...
   Ждали недолго.
   Задрожал порог под латными сапогами. Заблестело пламя в блестящих черненых латах, заструился понизу темный плащ. Черный рыцарь! Силантий Ржа!
   - Вижу, узнал, Олег Иваныч, - уселся на лавку Силантий, вздохнул. - Что ж, придется тебя хватать, как соглядатая новгородского.
   - Хватать их именем посадников псковских, Тимофея Власьевича да Стефана Афанасьевича! - вышел вперед толстяк коротышка с бородкой реденькой.
   - То наш псковский друг, боярин Андрон Игнатич! - шепнул Ставру Митря. - В Псков схваченных доставит... а там их и казнят, не долго...
   Улыбнулся в усы боярин, взглянув на Софью. Та, бедная, как связали на глазах ее Олега, побледнев, дара речи лишилась, на скамью без сил села. Совладав со слабостью своей, поднявшись, сказала надменно:
   - Надеюсь, посадники расправы без суда не допустят!
   - Само собой, матушка, - важно кивнул боярин Андрон, Андрон Игнатич, неплохой человек, в общем, несмотря на вид неказистый, добрый и с душой, не то что некоторые... типа вот Ставра иль Митри.
   Заполнилась изба воинами, зазвенела бронями да кольчугами - еще больше на улице воинов было, да в другой избе разместились. Старцев и Гришаню-отрока никто и не тронул - мало ли богомольцев. Митря Упадыш шастнул было к избе, но Гришаня его дожидаться не стал - перемахнул чрез ограду да в лес. Иди - полови, побегай!
   А в лесу - шум, гам, суета! Войско московское на ночлег становится. Отряд, псковичам на подмогу присланный. Супротив новгородцев да супротив ливонских рыцарей орденских. Не обманул Иван, князь Московский, псковичей, прислал воев. Да с ними - воеводу опытнейшего - Силантия Ржу, коему уже было в поместье пара деревенек под самой Москвой пожаловано да близ Коломны сельцо. Наказано строго: идти как можно быстрей - кабы не успел сговориться Новгород с орденом либо с Литвою. Новгородцев, буде в пути встретятся, не обижать без дела, надеялся еще Иван, что миром ему под руку отойдут новгородцы-то... Ну, с Олегом Иванычем да Олексахой дело иное - Упадышев Митря сразу на них показал как на шпионов новгородских, тут уж нечего делать - надобно во Псков отправлять, на суд посадничий. А чего уж тот суд решит - обменять на кого иль казнить смертию - то Бог весть...
   - Эх, Олег, Олег, - присев рядом на лавку, покачал головой Силантий Ржа. - И отпустил бы тебя... а нельзя, бесчестно то. Что псковичи скажут?
   - Не грусти, друже Силантий, - усмехнулся в ответ арестованный. Неужто попросил бы от тебя бесчестья? А на суд посадничий надежа есть! Ни за каким заданьем подлым и никем мы в псковские земли не посланы, о том Ставру-боярину лучше всех известно! Зачем он боярыню возле себя держит, спроси!
   - Говорит, в монастырь захотела боярыня.
   - То лжа, Силантий! Силою подстричь хочет! Прошу тя, посмотри за боярыней, покуда мне несподручно.
   Силантий кивнул. Посмотреть - посмотрит. И насильно подстричь не даст.
   - Вот и славно... Верю тебе, Силантий.
   Поутру - быстро утро пришло, не заметили - прискакал гонец из Пскова. Конь вороной - весь в мыле - на самом кафтан расстегнут, с груди пар валит. Видно, торопился, гнал...
   - Поспешай, воевода Силантий, на реку Синюю, на Городок Красный псковский пригород! Точат зубы на нашу землицу ливонские псы-лыцари, уж целым отрядом подступилися, вот-вот нападут, без вас не осилим! Поспешай, воевода-князь, поспешай!
   Водицы поднесенной испив, пошатнулся в седле гонец. Упал бы - на руки подняли. Осторожно в избу снесли, положили на лавку.
   - Поспешайте... - прошептал гонец псковский и, закатив глаза, забылся в беспамятстве.
   - Слышали ли, вой? - птицей взлетел в седло Силантий. - Поспешим же, поможем псковичам! Ужо отведают немцы меча за землю Русскую!
   - Поможем, воевода-отец! За тем и пришли! Веди же скорее!
   Орлами взвились стяги над московской ратью, с гиканьем выехали из лесу воины в кольчугах да тегиляях, оранжевым отражалось солнце в островерхих шеломах...
   Андрон Игнатьевич, боярин псковский, проводив отряд взглядом, к пленникам обернулся. Пяток воев при нем остались - свои же, псковские - за конвоиров. Ну, и Митря тут, Упадыш, как же без него-то?
   Ставр на коня сел, рядом, на белой кобыле, боярыня. Лоб бледен, на щеках румянец болезненный, глаза пустые, со зрачками широкими. Взгляд словно и нет ее тут... Даже Олега не узнала. Видно, опоил ее Ставр снадобьем колдовским, на сушеной конопле сваренным.
   Сжалось у Олега сердце - понимал, чем грозят Софье подобные варева.
   - Ну, мы в обитель Мирожскую. До Пасхи пробудем, - доехав до развилки дорог, простился с Андроном Игнатичем Ставр, свистнул слугам своим. Миг - и нет их уже, рысью к монастырю поскакали. Впереди - сам боярин, под уздцы Софьину лошадь держит. Боярыня - сама не своя - в седле сидит, качается, как бы не слетела. Нет, не слетела. Открылись ворота обители, впустили новых странников.
   А боярин Андрон, да Митря, да пленники - дальше во Псков поехали. Один Гришаня-отрок где-то по лесам скитался, ежели волк какой не сожрал...
   Спряталось за набежавшим облаком солнце, упала серая тень на дорогу, пробежала по лугу и, взобравшись на холм, сгинула... как сгинуло в один миг все то счастье, на которое так рассчитывал Олег Иваныч. Вот уж не везло мужику, ни в той жизни, ни в этой!
   В жарко натопленной зале на лавках вдоль стен чинно сидели бояре. Их длинные шитые золотом одежды ниспадали на пол красивыми складками. Слева от иконы, в узорчатом кресле, восседал посадник, Стефан Афанасьевич, крупный дородный мужчина с Длинной иссиня-черной бородой. Рядом с ним, чуть наклонившись, стоял толмач-переводчик. Не просто так стоял, вестимо. Переводил, толмачил...
   Рыцарь в блестящих латах, с непокрытой головой и надменным взглядом, что-то быстро говорил посаднику, время от времени поглядывая на реакцию бояр.
   - Как посланник ливонского магистра Вольтуса фон Герзе, - еле поспевал за рыцарской речью толмач, - передаю слова его таковы: отступитеся, псковичи, от землицы, что от Красного Городка ошую, испокон веков та землица орденскою была, ею и должна быть.