Посняков Андрей. Рудиарий

   – Как же мне тебя назвать? – наконец спросил Юний.
   – Юлия Филия, – фыркнув, насмешливо поклонилась девушка. – Вдова.
   – Вдова? – удивился Рысь. – Сколько ж тебе лет?
   – Девятнадцать. Мой муж, всадник Авл Юлий Филс, погиб в прошлом году где-то в германских лимесах.
   – Сочувствую.
   – А мне так его нисколечко не жалко! – Юлия неожиданно расхохоталась. – Это ж был деспот! Тиран! И ревнивый – врагу не пожелаешь. К тому ж стар и ни на что не годился, если ты понимаешь, о чем я.
   – Понимаю, – усмехнулся гладиатор. – А я, значит, еще на что-то гожусь? – Он погладил девушку по бедрам. – А?
   – Да, пожалуй, годишься. – Юлия облизала внезапно пересохшие губы. – А ну, покажи-ка еще разок, на что ты способен!
   Закончив на некоторое время с любовью, Рысь вытянулся на ложе, поглаживая по спине приникшую к его груди девушку.
   – Значит, этот дом оставил тебе в наследство погибший на германской границе муж? – от нечего делать осведомился юноша. – Ничего не скажешь, неплохой домик.
   – Мой муж оставил мне в наследство лишь кучу долгов. – Юлия цинично усмехнулась. – И этот, как ты выразился, «неплохой домик» в любой момент могут отобрать кредиторы. Приходится крутиться. Часть денег я им не отдала, вложила в ремонт дорог и в египетские зерновозы.
   – Верное дело, – одобрительно кивнул Юний, кое в чем уже подкованный благодаря частым беседам с Каллидом.
   – Ага, верное. Я тоже так думала, покуда не пролетела с зерновозами – их, видите ли, разбило бурей. Плесни-ка мне вина… И себе налей тоже.
   – Ну, с дорог-то должно что-нибудь перепасть, – отхлебнув вина, утешил девушку Рысь.
   – Не знаю, не знаю, – Юлия озабоченно прикусила губу. – Видишь ли, я вложилась в ремонт Аврелиевой дороги, той самой, что ведет к побережью, но вчера узнала, что весь дорожный подряд перекупил какой-то богатый нувориш из провинции, который, говорят, даже выходец из вольноотпущенников.
   Девушка брезгливо передернулась, и Рысь вдруг подумал, что эта измотанная финансовыми проблемами молодая вдовица вряд ли видит в нем, гладиаторе, человека. Скорее забавную игрушку, которой можно похвастать перед подругами.
   – Видишь ли, этот собакин сын Памфилий, едва приобрел подряд, как тут же занизил проценты, тварь бешеная! – Юлия с раздражением сплюнула на пол и обняла себя руками за плечи. – Тут уже не о прибыли речь – свое бы вернуть.
   – Как ты его назвала? – тихо переспросил Рысь.
   – Кого?
   – Ну, этого. Перекупщика.
   – А, Памфилий Руф, кажется. Совсем недавно этот недалекий провинциал стал сенатором, вот повезло дураку.
   – Памфилий Руф, – тихо повторил юноша. – Децим Памфилий Руф. Всадник, а ныне, выходит, сенатор. Значит, здесь, где-то рядом, и Флавия!
   – Что ты там шепчешь? Лучше обними меня покрепче и наклони – так мы еще не пробовали.
   – Иду, – усмехнулся Юний.
   Весь остаток ночи перед глазами его маячил образ Флавии Сильвестры, девушки, которую он, кажется, любил. Эх, Флавия, Флавия, как бы увидеть тебя? И нужно ли увидеть? Флавия. Воспитанница и приемная дочь всадника… нет, сенатора Памфилия Руфа.

Глава 4
Зима – весна 226 г. Рим
Рысь из трех галлий

   …Плотское наслаждение недостаточно достойно человека, стоящего выше животных, и наслаждение это надлежит презирать и отвергать.

Марк Туллий Цицерон. Об обязанностях

   Ант Юний Рысь еще не раз появлялся на арене амфитеатра Флавиев – все время с неизменных успехом, чему способствовало как трудолюбие юноши, не щадившего себя в изнурительных тренировках, так и иные обстоятельства. В числе которых, кроме везения, можно было бы назвать и рассчитанную политику ланисты, пока что не выпускавшего молодого гладиатора в парный бой с опытнейшими бойцами, и весьма сильную моральную поддержку многочисленных поклонников (в большинстве – поклонниц). В общем-то, пока нельзя было сказать, что Юний имел основания быть недовольным жизнью. Да, парень ходил по краю, и смерть могла настигнуть его в любом из боев, но ведь так жили все гладиаторы! Тем более что популярнейший боец, обладая неплохой техникой и покладистым характером, имел все шансы дожить до обеспеченной старости, причем неплохо обеспеченной, если считать старостью возраст где-то после сорока лет. Популярность молодого гладиатора, как и многих его коллег, выглядела каким-то чудом, ведь гладиаторы – рабы и традиционно подвергались презрению. С этих позиций любовь и восхищение толпы казались весьма нелогичными. Римский народ – популюс романус, – с одной стороны, превозносил и восхищался такими, как Юний, а с другой – презирал их, как презирал рабов, ремесленников и проституток, вынужденных зарабатывать себе на жизнь физическим трудом либо торговлей собственным телом. Начиная с сатурналий толпы поклонников Юния, известного теперь каждому римскому мальчишке под псевдонимом «Рысь из Трех Галлий», в буквальном смысле слова не давали юноше шагу ступить, повсюду таскаясь за ним плотными толпами и выпрашивая на память то фибулу, то ремень от сандалий, то еще какую-нибудь ненужную безделушку, которыми теперь во множестве снабжал Рысь сметливый ланиста Квинт Септимий Марон.
   – Никогда не отталкивай поклонников, даже если это самые распоследние бедняки или уличные мальчишки, – пригласив Юния в гости, философствовал по вечерам Септимий. – Думаешь, это благодаря твоему боевому искусству ты стал таким популярным? Отнюдь! Благодаря им, твоим поклонникам, чьим ожиданиям ты теперь должен соответствовать до конца своей карьеры. Ну, и благодаря мне, конечно, ведь признай, что я вложил в тебя многое – и искусство тренеров, и деньги на разжигание популярности.
   – Похоже, мне теперь не придется свободно пройтись по городу, – усмехнулся Рысь.
   – И хорошо! – Ланиста сдвинул брови, холодные серо-голубые глаза его горели ровным огнем всегдашней алчности. – Ты теперь каждый вечер после тренировок будешь выходить на прогулку рядом со школой и встречаться с поклонниками.
   – Да уж. – Юний отпил из кубка. – Таскаются за мной повсюду, словно какие-то чокнутые!
   – Это хорошо, что таскаются, – потер руки Септимий. – Куда хуже будет, если вдруг перестанут таскаться и забудут твое имя. Хуже для нас обоих, только я потеряю деньги, а ты, возможно, – жизнь. Ведь на арене некому станет выпросить тебе жизнь, если вдруг не повезет, а такое может случиться с каждым. Понимаешь, о чем я?
   Юний кивнул. Поставив недопитый бокал на стол, ланиста вдруг поднялся с ложа и подмигнул юноше:
   – Сейчас покажу тебе кое-что.
   Выглянув в коридор – они с Юнием сидели в дальней, гостевой комнате школы, – Септимий позвал слугу, и тот, втащив в комнату большой деревянный сундук, поставил его перед входом.
   – Смотри! – Отпустив слугу, ланиста откинул крышку сундука и вытащил оттуда… игрушечного гладиатора-секутора в тщательно выделанном из тонкой золотой фольги снаряжении. – Знаешь, кто это? – Септимий протянул юноше куклу. – Читай! Вон там, на спине.
   – «Рысь из Трех Галлий», – Юний шепотом прочел надпись. Надо же!
   – А вот этот, – ланиста вытащил еще одного гладиатора, на этот раз в комплекте «фракийца», и показал надпись, – «Сергий». Ну как?
   – А вообще похоже, – повертев в руках игрушку, улыбнулся Рысь. – И оружие здорово сделано, тщательно, прямо как настоящее.
   – Еще бы! Ведь игрушечник Зенон – сам бывший гладиатор. – Септимий громко расхохотался и посоветовал сегодня же ночью подарить одну из фигурок знатной матроне Гнее Клавдии Росте.
   – Опять идти к ней? – неприятно удивился Юний. – Но ведь ее муж, кажется, сегодня дома.
   – Квестор Гней Клавдий сегодня с утра по личному велению императора отправился в Нарбоннскую Галлию с ревизией – проверить финансы. Говорят, тамошние магистраты начали слишком уж сильно разворовывать государственные средства.
   – Значит, мне опять проводить все ночи с матроной, – гладиатор вздохнул.
   – А что в этом плохого? Она женщина видная и имеет большое влияние на своего мужа, квестора. С такими людьми нужно дружить, Юний, нравится тебе это или нет.
   – Да уж понимаю, – юноша усмехнулся. – Интересно получается: квестор только сегодня отъехал, а об этом уже весь Рим знает?
   – Ну, положим, не весь Рим, а только те, кому нужно об этом знать, – хохотнул Септимий. – Для этого всего-то лишь нужно иметь парочку хороших друзей-сенаторов.
   – Кстати, о сенаторах, – вдруг спохватился Юний. – Не слыхал ли ты о некоем Дециме Памфилии Руфе? Он недавно приехал из Лугдунской Галлии.
   – Децим Памфилий Руф? – переспросил ланиста и отрицательно качнул головой: – Нет, не знаю такого. Говоришь, недавно приехал?
   – Где-то в августе.
   – Что ж, – Септимий кивнул. – Если будет возможность, спрошу о нем у друзей. Только один вопрос. – Ланиста внимательно посмотрел в глаза юноши. – У тебя к нему финансовый интерес или… гм… по какой-то другой части?
   – По женской, – не стал лукавить Юний. – Я был когда-то знаком с его приемной дочерью Флавией.
 
   Рысь вышел за ворота школы в сопровождении двух стражников с зажженными факелами. Ночь – опасное время, время грабителей и убийц. Добропорядочные граждане давно сидели по домам, лишь шайки гнусного отребья шастали по темным улицам в поисках легкой добычи, и редкие отряды ночной стражи вовсе не спасали положения. Дом квестора Гнея Клавдия располагался на Квиринале, за форумом Траяна, и, хотя идти было не так уж и далеко, предусмотрительный и мало склонный к ненужному риску ланиста настоял на сопровождающих: уж на трех сильных вооруженных мужчин побоится напасть даже самый закоренелый разбойник, тем более что хватало и легких жертв вроде захмелевших гуляк или припозднившихся посетителей лупанариев. Еще не совсем стемнело, но по улицам уже вовсю грохотали возы – двигаться днем телегам запрещалось, чтобы не появлялись заторы. С пристани везли товары на рынки и в лавки. Британская шерсть, германские бычьи шкуры, вино из Нарбоннской Галлии, сирийская керамика, испанское масло, экзотические звери для цирковых игрищ, благовония, слоновая кость, древесина – все это доставлялось на пристань по Тибру из гавани Остии на больших плоскодонных баржах, влекомых бредущими по берегу медлительными волами. Ведь глубоко сидящие морские суда не могли заходить в реку и подниматься вверх по течению.
   Пропустив длинный обоз, путники миновали термы Траяна и свернули направо, оказавшись на прямой, как стрела, улице, ведущей к преторианскому лагерю. Квестор жил в просторном трехэтажном доме. На первом вдоль улицы располагались лавки – гончарная, бронзовая, бакалейная, а также небольшая закусочная и пекарня. Все они приносили неплохой доход хозяину дома, впрочем, он и без того принадлежал к влиятельному слою магнатов и, кроме этого особняка, владел еще десятком доходных домов, пятью большими парусными зерновозами – корбитами, тремя загородными виллами, обширными земельными участками – латифундиями и еще какой-то недвижимостью в Медиолане и Капуе. Да, Гней Клавдий Рост, несомненно, являлся очень богатым и влиятельным человеком, притом, насколько это возможно, честным. Правда, злые языки поговаривали, что почти все свое состояние Гней Клавдий сколотил путем беззастенчивых земельных спекуляций, а также околозаконными махинациями с выморочным имуществом. Так это или не так, сказать было трудно. Впрочем, на посту квестора Клавдий зарекомендовал себя как порядочный и хорошо знающий свое дело чиновник. Император и сенат доверяли ему, быть может, не полностью, но в целом явно благоволили. В общем, карьера пятидесятилетнего квестора сложилась вполне удачно, что, наверное, нельзя было сказать о его личной жизни, хотя и утверждать обратное – значило проявлять предвзятость. Вторая жена квестора, пресловутая Гнея Клавдия Роста, была на двадцать лет моложе мужа и на две головы выше. Холодная красавица с льняными волосами и гордым взглядом, она властно притягивала к себе алчные взоры мужчин, но, имея множество любовников, всегда соблюдала приличия. Квестор, конечно, о многом догадывался, но, как умный человек, не подавал вида, ведь через постель супруги наилучшим образом устраивались самые пикантные дела, например с поставками ливанского кедра. Да и кто знает, может быть, это был и не брак в общепринятом смысле, а всего лишь взаимовыгодный союз двух оборотистых и ловких людей, ведь Клавдия, несомненно, была женщиной умной. Иногда она позволяла себе немного расслабиться, так сказать, в узком кругу, в который некоторое время назад был допущен и Юний. Иметь любовником популярного гладиатора считалось весьма престижным среди донельзя распущеной римской знати, а Юний, ко всему прочему, оказался еще и красив, что не могло не понравиться Клавдии.
   Ворота дома открылись, едва только гладиатор к ним подошел, – раб-привратник наверняка наблюдал за улицей. Обернувшись, Рысь попрощался со стражниками и, кивнув привратнику, направился в дом. В бассейне атриума плескалась вода, отражая звездное небо, ветви посаженных в кадки экзотических кустов и деревьев переплетались в черное кружево, подсвеченное масляными лампами. Из атриума гость сразу же прошел в просторный таблиниум с накрытым столом и тремя ложами – юноша уже знал, что хозяйка никогда не встречает его лично, а лишь зовет к себе после ужина. В одиночестве есть не очень-то хотелось, да это было и не в римских правилах – трапезничать одному. К тому же Юний подкрепился сегодня во время беседы с ланистой. Глотнув вина, разбавленного подогретой морской водой, юноша закусил пшеничной лепешкой с оливками и кусочками мяса – оцеллой и, развалившись на ложе, принялся терпеливо ждать. На этот раз, в отличие от предыдущего, ждать пришлось недолго. Сверху, с лестницы, послышались легкие шаги, и гость встрепенулся, услышав тихий зовущий голос. Встав с ложа, он поднялся по лестнице наверх, в спальню с широким резным ложем и золотыми светильниками, источавшими аромат пряных египетских благовоний. Было тепло, даже жарко – в стенах проходили трубы для горячего воздуха. Сама хозяйка встретила гостя полностью обнаженной, если не считать узкой золотой цепочки на бедрах, молча и умело раздела его и властно завалила на ложе. Краем глаза Рысь успел углядеть лежащий на прикроватном столике хлыст. Выходит, опять…
   Она была очень красивой, эта холеная знатная дама, – волевое, словно бы выточенное из мрамора лицо без единого изъяна, мягкие, уложенные в замысловатую прическу волосы, большая колышущаяся грудь, широкие бедра, тонкая гибкая талия. И любовью Клавдия занималось очень искусно, даже лучше, чем Юлия Филия, тоже не последняя в этом деле. Получив наслаждение, она не сразу отпустила от себя гладиатора, требовательно сжав его за плечи.
   – Я принес тебе подарок, – прошептал Юний.
   – Подарок? – Женщина удивленно приподняла тщательно выщипанные узкой дугой брови. – И что же это?
   – Вот. – Юноша достал упавшую под стол игрушку-гладиатора.
   Клавдия рассмеялась, показав ослепительно белые зубы, – в ней все было само совершенство, – потянулась, словно пантера, и погладила гостя по волосам.
   – Надо же, игрушка! – Она поставила подарок на стол. – Ты у меня сам как игрушка, Юний.
   «Я знаю», – хотел было ответить Рысь, но вовремя прикусил язык – понимал, такие слова не очень-то понравятся хозяйке.
   Женщина снова прильнула к нему, но лишь на миг, словно дразнила, и это доставляло ей радость.
   – Сегодня мы будем слушать музыку и танцевать, – улыбнулась она с каким-то подвохом и, хлопнув в ладоши, позвала: – Эй, музыканты!
   Юний потянулся к брошенной на пол тунике.
   – Э, нет, одеваться не надо! – Клавдия шутливо погрозила пальцем. – Сейчас будет весело.
   В комнату с поклонами вошли музыканты – трое юношей младше Рыси с арфами и кимвалами в руках. Их высветленные волосы были тщательно завиты, обнаженные тела лоснились от благовоний и масла.
   – Играйте, – приказала им Клавдия и, оглянувшись, подмигнула гостю. – А вот и танцовщицы.
   Она снова хлопнула в ладоши, и под ритмичную музыку в комнату впорхнули три девушки, тоже безо всяких одежд – смуглая гречанка, чернокожая эфиопка и белая, как только что выпавший снег, уроженка Оловянных островов.
   Обворожительно улыбаясь, девушки встали кругом и, обняв друг друга за плечи, закружились в разноцветном хороводе все быстрее и быстрее, так что Юнию стало больно смотреть на них. Он уже не разбирал, где кто, а видел лишь какое-то мелькание: то белокурые волосы, то лоснящееся смуглое плечо, то белозубая улыбка…
   Закрутив хоровод, танцовщицы неожиданно оттолкнули друг друга и, разбежавшись по углам, вновь собрались вместе уже на ложе, лаская хозяйку и ее гостя. Впрочем, роль главного ублажителя матроны по-прежнему играл гладиатор…
   Насытившись им, Клавдия переключилась на девушек, попеременно поглаживая и целуя то одну, то другую, а затем, громко захохотав, вздыбилась, распустила волосы, словно фурия, и, бросив сверкающий раззадоренной взгляд на музыкантов, велела им улечься навзничь, что те и проделали – не впервой было.
   – Они плохо играли, – демонстративно обиделась матрона. – И вы, – она посмотрела на девушек, – сейчас накажете их. Возьмите под столом плети… Взяли? Ну, так чего стоите? Пойдите и отхлестайте как следует этих лентяев!
   Не осмеливаясь ослушаться, а может, и просто делая вид, что испуганы, танцовщицы взяли плети и подошли к лежащим на полу юношам. Первой ударила эфиопка, так себе, вполсилы, парень даже не вздрогнул.
   – Да кто так бьет? – возмутилась хозяйка и, выхватив у девчонки плеть, несколько раз ударила ее по плечам. – Вот как надо… И, если будет иначе, я хорошенько проучу вас!
   Тут уж танцовщицы принялись стараться на славу, так что обнаженные тела несчастных музыкантов скоро покрылись кровавыми полосами, а комната наполнилась стонами.
   Клавдия смотрела на экзекуцию горящими от страсти глазами, затем наклонилась, упершись локтями в ложе, и бросила гневный взгляд на Юния:
   – Ну? Ты не знаешь, что делать?
   Гладиатор знал, что делать, тем более что с такой красавицей это было бы очень даже приятно, если бы Клавдия не питала такой страсти к плетям…
   – Ну, хватит, – удовлетворенно раскинувшись на ложе, матрона довольно махнула рукой, останавливая экзекуцию.
   Впрочем, и без того уже несколько подуставшие девушки не били парней, а лишь делали вид, что бьют. А те стонали и кричали ничуть не меньше, а, пожалуй, даже и больше, чем в самом начале.
   – Прочь все, – зевнув, Клавдия прогнала танцовщиц и с усмешкой посмотрела на юношей. – А вы что лежите?
   Проворно поднявшись, те подхватили брошенные в углу кимвалы и арфы и быстро исчезли за дверью. Впрочем, не все. Один, быстроглазый, потирая окровавленное плечо, все ж таки осмелился заглянуть обратно.
   – Прибавить бы надо, хозяйка, – просительно произнес он. – Эта, черная, уж так лупила, и где ее только нашли!
   – За большие деньги куплена! – Клавдия ухмыльнулась. – Так, говоришь, и впрямь хорошо била?
   – Едва всю кожу не содрала!
   – Ладно, скажете Гадесу, пусть сегодня выдаст вам не по денарию, а по два.
   Глаза парня обрадовано засияли.
   – А если он не даст? – на всякий случай спросил он.
   – А если не даст, я его самого велю высечь… Ну, пошли прочь, спать мешаете. Скажите Гадесу, пусть заодно вас покормит.
   Парень ушел, и Юний, проводив его несколько удивленным взглядом, повернулся лицом к Клавдии:
   – Все хочу спросить… Это что ж, не рабы?
   – Конечно не рабы, – фыркнув, холодно пояснила матрона. – Это все наемники. Стану я доверяться рабам, как же! Или ты забыл о временах доносов и проскрипционных списков? Донос рабов на хозяев – не такое уж редкое дело. Тем более сейчас в них все больше начинают видеть людей… Читал Сенеку?
   – Нет. Но кое-что о нем слышал.
   – Ах, я забыла – ты же нездешний… и вряд ли поймешь. – Клавдия задумчиво уставилась в потолок.
   – А эти, наемники, – не унимался Рысь, – они…
   – Они не могут пожаловаться на меня. – Клавдия усмехнулась. – Им не на что жаловаться, я не истязаю их. Я лишь честно плачу за выполненную работу… вовсе не такую опасную, как твоя.
   Гладиатор задумался: и в самом деле, наверное, он зря жалел этих мальчиков-музыкантов. Выходит, не такие уж они и несчастные: два денария за полночи – недурная плата!
   Первый луч света ударил в окно, отражаясь от золота погасших светильников, осветил мозаичную инкрустацию стен.
   – Мне пора, – поднявшись, тихо сообщил Юний. – Прощай.
   – Подожди, – открыв глаза, приказала Клавдия и, быстро встав, натянула на себя тунику. – Иди за мной.
   Кивнув, гладиатор пошел вслед за матроной по длинному коридору мимо еще одной спальни, библиотеки, кухни. Выйдя на галерею, они по широкой лестнице спустились в сад, расположенный внутри дома, и, пройдя через него, вышли на задний двор, где у самых ворот, стояла изящная золоченая колесница, запряженная парой гнедых лошадей.
   – Я тоже хочу сделать тебе подарок. – Остановившись, Клавдия кивнула на колесницу: – Она твоя, забирай!
   – Э. – Юний озадаченно почесал затылок. – Даже не знаю, что с ней и делать.
   – Ездить! Хватит ходить пешком, как последний нищий.
   – Да мне и ездить-то некуда, – засмеялся юноша. – Днем по городу запрещено, а виллы у меня нет.
   – Так ведь будет когда-нибудь!
   – Да и хранить ее мне негде.
   – Что ж. – Клавдия с улыбкой потрепала гладиатора по плечу. – Пусть она пока постоит у меня. Но помни: эта колесница твоя, Рысь из Трех Галлий.
   Раб-управитель проводил юношу до ворот, а хозяйка еще долго стояла на галерее и задумчиво смотрела перед собой, держа в руках игрушечного гладиатора.
   – Красивая игрушка, – с холодной усмешкой прошептала она. – Хотя, кто знает, может, в наших делах пригодится и он.
 
   Ланиста уже поджидал юношу у входа в школу.
   – Рад видеть, Юний. Зайди-ка.
   Вслед за ланистой гладиатор прошел в гостевые покои и уселся на обеденное ложе.
   – У меня к тебе одно дело, – хитро улыбнулся ланиста. – Ты, конечно, знаешь, что в Риме не одна гладиаторская школа, просто наша – самая знаменитая.
   – Знаю, – Рысь кивнул.
   – Так вот, иногда мы соперничаем, а иногда сотрудничаем с некоторыми ланистами. В общем, слушай: сразу после февральских ид, в луперкалии, я выставлю тебя против Бритта Кривое Лезвие.
   – Знаю такого, – усмехнулся Юний. – Это достойный боец.
   – Ты ранишь его в левый бок, ранишь неопасно, вскользь…
   – А если не выйдет?
   – Выйдет. – Ланиста пристально посмотрел на юношу. – Бритт сам подставит тебе бок, останется только нанести удар – именно такой, как я сказал. Впрочем, в твоем искусстве я не сомневаюсь.
   – Сделаю, – заверил гладиатор. – Чего тут сложного-то?
   – Не скажи. Сложность в том, что этот бой должен выглядеть как самый ожесточенный поединок, чтобы зрители не смели и думать, что Бритт Кривое Лезвие подставил свой бок специально.
   – Да, это не так легко, – согласился Рысь. – Но сделаю.
   – Вот и прекрасно! – Ланиста с силой ударил его по плечу. – Помни, Юний, я вкладываю в тебя очень большие деньги. Очень!
 
   Рысь сделал все так, как и обещал. В жарком воздухе арены сверкали клинки, от скрежета ударов по коже бегали мурашки, надрываясь, ревели зрители. Бритт Кривое Лезвие – огромный, круглоголовый, с заросшей густым рыжим волосом грудью – производил впечатление горы, однако был чрезвычайно подвижен. Юнию не часто приходилось сталкиваться с таким опытным и сильным бойцом, и если бы не договор, то неизвестно еще, чья бы взяла. А так, конечно, Бритт выполнил все условия, открылся, словно бы невзначай подставляя бок под разящее лезвие Рыси, картинно упал на правое колено, выронил меч и, сняв шлем, подставил горло под последний смертельный удар, которого, конечно же, не случилось, да и не могло случиться, ведь Кривое Лезвие вполне заслуженно пользовался большой популярностью среди зрителей и верных поклонников у него куда больше, нежели у Юния.
   – Жизнь! – Судья в черном гиматии и накинутой поверх него шерстяной лацерне сжал кулак.
   Жизнь!
   Рысь и не сомневался, что будет так, как не сомневались в этом «побежденный» Бритт и ушлый ланиста Квинт Септимий Марон.
   Победителя ждал триумф – еще бы, он справился с таким знаменитым бойцом! Почтеннейшая публика на двух первых ярусах, довольно улыбаясь, благосклонно кивала медленно идущему по арене Юнию, наверху, под самым тентом, надрываясь, словно безумные, визжали женщины. Рысь остановился и помахал им, вызвав бурю оваций, пшеничные волосы его рассыпались, на губах застыла улыбка, а душа… А душа была вполне спокойна, ведь Рысь уже не был тем наивным подростком, которого три года назад продали в гладиаторскую школу Ротомагуса. Его взгляды на жизнь сильно изменились с тех пор и стали походить на идеи тех философов-любомудров, которых когда-то прозвали киниками. Почему бы не улыбаться? Ведь в глазах толпы бой выигран, а честно или нет – какая разница? Пусть радуется, орет и брызжет слюной жаждущий кровавых развлечений охлос, ведь именно за этим он сюда и явился! Хотите боя – нате, ешьте, только не подавитесь. Рысь теперь, как и многие гладиаторы, презирал толпу, одновременно понимая, что с ней нужно заигрывать, проявлять к ней показную любовь.