Геннадий Мартович Прашкевич
Золотой миллиард

   Нет ничего неотвратимее невозможного.
В.Гюго

Часть I
Заговорщики

   Господь! Большие города
   Уже потеряны навеки.
   Там злые пламенные реки
   Надежду гасят в человеке,
   Там время гибнет без следа…
Р.М.Рильке

1

   В Есен-Гу праздновали Восход.
   Исполинские фонтаны искр, вспышек, горы дрожащего, взрывающегося огня вставали под облачное небо, цветные блики метались подлинным волнам. Казалось, все пространство бухты, обращенное к Экополису, плавится. Синие, красные, зеленые отсветы судорожно трепетали, дрожали, подергивались над скалистыми берегами. Фиолетовые тени на эмалевой стене. Гай Алдер не помнил продолжения. Просто тени. Фиолетовые и прочие. Этого достаточно. В диковинных словах, всплывающих из памяти, трепетало настроение.
   Праздник Восхода.
   Не каждый видит такое со стороны рифов.
   Флип срывался с волны на волну, сбивал пену, рвал нежную радужную дымку. Широкое днище разглаживало колеблющиеся зеленоватые провалы. Под осыпающимися горами, под пульсирующими огненными фонтанами уже сверкал над входом в канал Эрро прерывистый входной знак. Гай радовался флипу. После аварии на Химическом уровне, летать он не любил. Космонавт, ни разу не поднявшийся над землей, дежурный администратор Линейных заводов, не слишком заметный биоэтик II ранга – он не думал, что в Экополисе ему выделят личный флип. Но сотрудники, входящие в Контроль дальних Станций, пользуются особым вниманием Комитета биобезопасности.
   Гай радовался предстоящему дню.
   Сегодня он узнает результаты тестирования.
   Сегодня увидит Мутти. И прослушает консультацию Дьердя.
   Понятно, он предпочел бы иметь дело с Дьердем как с известным ценителем скульптур, выполненных из новых экспериментальных материалов, но Нацбез никого не упускает из виду, так что лучше говорить с человеком, которого знаешь.
   И напоследок ужин в «Клер-клубе».
   На ужин, говорят, приглашен Отто Цаальхаген.
   Гаммельнский Дудочник, как его прозвали, никогда не покидал Экополис, не касался живой травы, не спрашивал далекую кукушку, сколько ему осталось жить. Наверное, надеялся на бессмертие, не связанное с природой. Вся Есен-Гу знала портреты знаменитого писателя: наглые зеленоватые глаза, крупные кудри, венком обрамляющие лоб. Доисторические его предки бродили когда-то по дубовым лесам Вест-фалии, но Катастрофа кардинально изменила Землю. Исчезла Вестфалия, исчезли дубовые леса. Экологический спазм, коллапс власти, потеря контроля над рождаемостью – мир до Катастрофы представлялся детской игрой: вот определенные правила, играйте по ним.
   К чему это привело?
   Об этом хорошо говорила утром новенькая с Севера.
   Выразительно играла ниточками бровей, уголки губ весело поднимались. Медь в волосах, взгляд, может, несколько холодный. На Нижних набережных такую могли принять за стерву или распутницу, но к Комитету прикомандировывают сотрудников только самой высокой нравственности. Гай опоздал на официальное представление новых членов Комитета и жалел об этом. Имя новенькой он не услышал, приходилось гадать: Софья? Наталья? Лиза?
   Впрочем, какая разница. Они станут друзьями.
   Как Полиспаст и Клепсидра, усмехнулся он. На эту его шутку у новенькой хватило юмора: «Средневековый роман?» Гай, конечно, не удержался: «Стилизованная штучка Цаальхагена». Она и это поняла, весело поднялись уголки губ: «И „Подводная охота на кабанов“ тоже его работа?» – «Разумеется. Он называет ее поэмой».
   Гай засмеялся.
   Вокруг теснящихся мокрых камней вертелись шапки пены, потемневшую воду устилали вытянувшиеся по течению ленты водорослей. Мощные отбивные струи раскручивали зеленоватую массу, пускали жутковатые водовороты. Нужно было внимательно следить за тем, чтобы флип не выбросило на рифы, на оскаленную злую гряду, украшенную пеной и остовами полузатопленных судов. Сидишь с тростинкой в губах под водой у линии водопоя, ухмыльнулся он, ни один кабан не заподозрит опасность. Это новенькая хорошо придумала. Вот и ловишь кабана за рыло. Прямо из-под воды. Кабан настолько теряется, что сопротивления никакого. Ведь рыба не смеет его пугать, а руке человека не место в мутных глубинах.
   Исполинский массив Экополиса в мерцающей шапке цветных световых взрывов резко надвинулся.
   Гай сбросил скорость.
   Вода кипела. Еще десять минут и откроется выгнутая арка над каналом.
   Еще десять минут и воздух заполнится ровным, ни на что не похожим шумом. Светящейся неровной стеной встанут фосфоресцирующие керби. Выращенные из искусственных саженцев, они за месяц достигают стометровой высоты, после чего мумифицируются. Генетики научились получать удивительные результаты. Фабрика кислорода. Чудовищная ветвистая биомасса, полностью подчиненная человеку. Раньше под каждым керби лежали груды сползающей сезонно коры, под нею возились городские крысы. Приходилось задействовать сотни тысяч рук, чтобы бороться с крысами. Но однажды они ушли сами.
   Куда? Почему?
   На эти вопросы пока никто не ответил.
   Светлые правильные квадраты кварталов, ползущие по склонам холмов, теряющиеся в рыжей полумгле Камышового плато; башни трехсот-, четырехсотлетней давности; мосты над ущельями магистралей; световые фонари над закрытыми площадями; исполинские созвездия воздушных приемных пунктов; стиалитовые щиты ангаров, на две трети погруженные в каменное дно бухты или наоборот упирающиеся в облака; ажурные перемычки, наклонные галереи бесчисленных эскалаторов, служебные, переполненные диковинной техникой пригороды – Экополис поистине бесконечен. Отсутствие крыс ему к лицу, хотя вовсе не означает победы. Как ушли, так могут и вернуться. Ведь ушли крысы не по воле людей, а сообразуясь с какими-то собственными, неизвестными нам желаниями.
   Гай напряженно следил за входными огнями.
   Над Экополисом нет звезд. Их попросту не видно. Яркое зарево смывает с небес даже пятно Венеры. Можно понять протесты и требования космонавтов, ни разу не выходивших на орбиту: все свободные средства Экополиса уходят на расширение сети Станций, на подпитку и освежение Языков. Разработанные когда-то для марсианских станций, эти Языки вскармливают теперь бездельников. Да и в самой Есен-Гу появляются умники, спрашивающие: а чего собственно ждать от выхода в Космос? Установления единства физических законов? Окончательного установления полного нашего одиночества или напротив – сугубой нашей ординарности во Вселенной? Никакого энтузиазма такие открытия не вызывают. За ними не стоит практической значимости, тогда как Языки, желтыми ледниками сползающие в долины Остального мира, сохраняют пусть шаткое, но равновесие. Отправить корабль в Космос? Да никаких проблем! Зато незамедлительно возникнут проблемы с обеспечением Территорий. Миллиарды остальных, голодных, готовых на все двинутся к Экополису.
   Что им звезды? Они хотят есть.
   Гай резко вывернул руль. Прямо по курсу в кипящую толчею с базальтового обрыва Камышового плато бросился человек.

2

   Экстремалов в Экополисе хватает.
   Но этот падал как-то совсем неправильно.
   Он дважды перевернулся в воздухе, и хотя вошел в воду ногами, было видно, что это случайность. Взметнулся шумный фонтан. Вода забурлила, выбрасывая массу пузырей. Потом ныряльщик появился на поверхности. Он хрипел, отплевывался и слепо разводил руками.
   Гая передернуло. Он не любил слепых.
   Широкое лицо, украшенное плоским вдавленным носом. Голова выросла, а нос остался как в детстве. Понятно, что даже стопроцентно здоровый человек не всегда может похвастаться совершенством профиля или разреза глаз, но неожиданный ныряльщик выглядел уродом. К тому же, от него густо несло страхом. Забравшись на борт, он бессильно привалился к подрагивающей переборке, прикрыл сильно косящие глаза мокрой рукой. На малом ходу Гай вывел флип из-под скального обрыва на колеблющееся, дрожащее от далеких отсветов и вспышек зеркало бухты. Исполинские грибы огня, искр, цветного дыма медленно росли и распускались над Экополисом, воздух пронизывало электрическим шелестом, вода булькала, справа по борту подпрыгивали стеклянные фонтанчики. До Гая дошло: сотрудники Нацбеза провалили какую-то операцию и теперь сверху обстреливают его флип.
   – Ты с Севера?
   – Нет… Я… Юг…
   Гай вывел флип на дугу, чтобы выйти из зоны обстрела.
   – Зачем прыгнул в воду?
   – В меня стреляли…
   – Наверное, хотели остановить. Почему ты не остановился?
   – Спрячешь меня? – Урод странно глотал гласные, с некоторым сипением.
   – Почему я должен тебя прятать?
   – Ты биоэтик…
   Урод видел эмблему на фирменной рубашке Гая.
   По его мнению, биоэтики, наверное, как-то иначе должны были относиться к Остальному миру. Пересекая разделительную линию, урод, как все, пытался замаскировать акцент, свести его к минимуму, может даже добился в этом некоторого успеха, но сейчас, после чудовищного прыжка, сипел и задыхался. Мощное отбивное течение сносило флип к рифам, над которыми проступали сквозь сизую дымку ржавые надстройки и обломанная мачта полузатопленного фрегата – безмолвный след силовых столкновений Экополиса с остальными. Маленькие фигурки все еще толпились на скальном обрыве, блеснула снайперская оптика.
   Зачем уроды стремятся в Экополис?
   Зачем эти так называемые остальные так жадно стремятся влиться в потную, тесную, стиснутую эскалаторами толпу, слышать никогда не умолкающий шум, нечистое дыхание, чувствовать толчки и проклятия? Не ради же дополнительного пайка. Паек можно добыть и на Территориях.
   Оглянувшись, Гай отметил, что урод явно проявляет сообразительность. Ползая по дну флипа, он выбрал единственное место, где его могли не заметить с нависающих балконов Контрольно-пропускного пункта – под низким стиалитовым козырьком. Там он почти слился с тенью.
   Гай одобрительно кивнул. Он решил лично отдать беглеца Дьердю.
   – Зачем ты перешел разделительную линию?
   Бежать уроду было некуда, сопротивляться он не мог. Падение с большой высоты сильно его ошеломило. Сейчас он начнет врать, с некоторым раздражением решил Гай. Сейчас он начнет много врать.
   – Хотел есть…
   – Когда ты оказался на Камышовом плато?
   – Пять дней назад.
   – И тебя не задержали сразу?
   – Нет… Только вчера…
   Это было вранье. Четыре дня на Камышовом плато, где полно патрулей и дежурных отрядов…
   – Чем ты питался?
   – Кусок Языка… Нес с собой…
   – Разве Язык можно хранить больше двух суток?
   – Я хранил…
   – Это правда, что у Языка вкус банана?
   Урод не ответил. Может, никогда не пробовал бананов.
   – Где ты пересек разделительную линию?
   – Там… – указал урод в сторону Камышового плато.
   – Ты пришел к нам через пустыню? – удивился Гай.
   – Я шел долго… Всякие места…
   Ну да, уроды никогда не говорят правду.
   – Но как ты оказался на обрыве?
   – Меня заставили…
   Говорят, что встречаются уроды, умеющие вести себя совсем как люди, уроды с благородной осанкой, с медальным профилем. Но украсть, убить, обмануть – это у них на генетическом уровне. Время от времени они проникают в Экополис. Не срабатывают самые надежные системы предупреждения, как случилось, например, семь лет назад. Да, уже семь лет, прикинул Гай. Тогда с площади Согласия похитили его сестру. Ее звали Гайя. Не с Камышевого плато ее похитили, не с открытых Северных равнин, даже не с разделительной линии, где всегда можно угодить в западню, а с площади Согласия! Когда-то они поклялись всю жизнь быть вместе, но клятвы не всегда сбываются. А похищенных людей не всегда находят. А если находят, здоровье их обычно настолько подорвано, что Комитет биобезопасности лишает их статуса полноценных граждан. Говорят, на одном из подземных этажей Южного пригорода до сих пор существует некий закрытый квартал, где в тесных каморках доживают несчастные. Списки попавших туда не оглашаются. Одна только мысль о том, что среди таких отверженных может оказаться его сестра, была невыносима для Гая.
   – От кого ты бежал?
   – От стрелков…
   – Почему?
   – Они заставили меня работать живой мишенью.
   Гай обернулся. Урод смотрел на него, но одновременно и на высокую набережную, косые глаза это позволяли. Конечно, Гай слышал о случаях, когда пойманных уродов использовали, ну, скажем так, нефункционально, не совсем правильно, но это слухи, только слухи, область обывательской мифологии. Из-за какого-то урода рисковать собственной ген-картой?
   – Почему тебя не выслали еще четыре дня назад?
   – Я согласился…
   – На что?
   – Работать живой мишенью… Дежурным стрелкам нужны реальные тренировки… Они обещали, что я проживу столько, сколько смогу…
   – Тебя кормили?
   – Мне вернули мой кусок Языка…
   – И тебе хватило сил бегать три дня под пулями?
   Урод пожал голыми мокрыми плечами. Большая царапина на груди кровоточила, губы разбиты. Флип как раз проходил третий КПП канала Эрро, на набережных мерцали фосфоресцирующие керби, урод трусливо вжимал голову в плечи. Под цветными фонарями, раскиданными в неподвижной листве, гудела, двигалась, текла густая, расцвеченная всеми оттенками толпа. Каким-то образом люди умудрялись не наступать на ноги друг другу, даже перебрасывались словечком – другим. Несло потом, парфюмом. Живая жизнь. На Камышовом плато, на разделительных линиях службу несли братья и отцы этих людей. Вряд ли нормальный человек три дня будет гонять по плато какого-то жалкого урода.
   – Тебя не ранили?
   – Я бегал… Быстро…
   – Где ты научился так бегать?
   – Южная Ацера…
   Оказывается, урод перешел границу в регионе Гая. Леса и болота Ацеры острием гигантского клина входят в скалистые равнины Камышового плато. Неожиданная информация изменила мысли биоэтика.
   – Ты хорошо знаешь Юг?
   – Только там, где болота…
   – Ты встречал женщин?
   – В Ацере нет женщин…
   – Я говорю о похищенных.
   – Нет… Я не знаю…
   – Ладно.
   Гай умело ввел флип в сумеречную нишу, от которой к террасам высокого каменного квартала вела металлическая лесенка, обвитая поблескивающей спиралью перил.
   – Запомни. Это частный причал. Если ты сойдешь на набережную, тебя сразу схватят. Если ты поднимешься по лесенке, тебя тем более схватят. – Гай многозначительно позвенел цепью. – Голым здесь не ступишь и шагу. Да и одетый ты не скроешься, нос выдаст. Дождись меня. Позже я переправлю тебя в Нацбез. Ничего страшного, – успокоил он вздрогнувшего урода. – Тебя просто вышлют из Экополиса А перед этим покормят. Ты пробовал жареное зерно?
   – Не знаю.

3

   -О, Гай!
   Мутти округлилась.
   Цветистый халатик подчеркивал размытую талию, зеленые глаза смеялись.
   Мутти чувствовала свое обаяние. «Мы учились у Мутти», – молодые художники гордились этим. Декоративная каллиграфия – не полеты в Космос, имя Мутти знали, а вот Гай ни разу не выходил на орбиту. Когда-то в паре с его сестрой Мутти лихо возмущала чопорную верхушку Экополиса, но теперь она – мать пятерых детей, уважаемая гражданка.
   – Я столкнулся на лестнице с женщиной…
   – О, Гай, это Елин. Вы понравитесь друг другу. Офицеры с разделительных линий пишут ей длинные письма. Она видела тебя на пресс-конференции. Она как ртуть. Она везде. Настоящая молекулярная машина!
   Любовь Мутти к непонятным словам была общеизвестна, но Гай чувствовал, что Мутти действительно ему рада. Она горела, так ей хотелось поделиться какой-то важной новостью. На секунду он решил, что она каким-то образом добралась до результатов его тестирования, но тут же выбросил это из головы.
   – Я видела списки, Гай!
   – Списки?
   Она счастливо кивнула.
   Гинф шелестел в углу. На плоском подиуме тряс крупными кудрями пучеглазый Гаммельнский Дудочник. В «Торжестве», о котором он говорил, порок был изображен с таким реалистическим вкусом, что возникало сомнение в искренности писателя.
   Мутти счастливо погладила Гая по рукаву:
   – Я так хотела этого!
   Гай все еще не понимал.
   Он даже обвел взглядом комнату.
   Стильная мебель (вкус Мутти формировала Южная школа), рассеивающие свет шторы (мечта молодых матерей), мощный гинф (новая модель голографических информаторов перехватывает даже нелепые передачи уродов), новомодная приставка для гинф-альманахов. Не обязательно выходить на тесные набережные, толкаться на переполненных площадях, дышать испарениями многих и многих человеческих тел – все можно прочувствовать, не выходя из комнаты.
   – Ты знаешь, Гай, что если копить Заслуги, то долго не умрешь?
   Он так не думал:
   – Покажи список.
   – Но я еще не сделала выбор.
   Мутти покраснела. Осторожно и нежно провела рукой Гая по своему животу. Сквозь тонкую ткань чудесно ощущалась кожа. Весь вид Мутти подчеркивал: разве я случайно вхожу в список самых здоровых, самых красивых граждан Экополиса?
   – Я получила Подарок!
   Странно, он почувствовал разочарование.
   Ну да, все верно. Мутти не могла знать о результатах его тестирования. Но, как все добропорядочные граждане, она внимательно следила за списками. Их ведь изучают и из чистого любопытства. Тебя нет в списках, но есть о чем поговорить. Все равно, целуя Мутти, Гай чувствовал разочарование. Наверное, я плохой друг. Он представить не мог, какая за Мутти может стоять Заслуга. Есен-Гу – замкнутая система. Это почти миллиард всегда на что-то претендующих красивых и здоровых граждан. Мутти носит шестого ребенка, но есть матери и более известные. Гай никогда не слыхал, чтобы шестая беременность расценивалась как Заслуга.
   Мутти еще раз нежно провела его рукой по животу.
   – Это Елин увидела мое имя! Она даже не сразу сказала, боялась меня напугать. Я ее люблю. Она уже три месяца слушает лекции в Ген-центре. Не каждый поймет. Мембраны, митохондрии, ядра. С ума сойти! Лизосомы, пластиды. – Непонятные слова Мутти выговаривала с наслаждением. – В прошлом месяце лекции начал посещать Отто Цаальхаген! Он сильно потучнел. Ему отказали в праве на ребенка. И поделом. Дельта-псих! У него все герои уроды. Он говорит, что в Экополисе хотят учредить представительство уродов. Один е го герой утопился в море, будто для этого обязательно надо Покидать Экополис. У нас столько колодцев и каналов, правда, Гай? А в другом романе у него живая собака.
   Мутти передернуло от отвращения.
   Но Гай знал: Мутти – это легкая болтовня. Мутти – это занятные слухи, непонятные термины. Это культ здоровья, тысячи полезных советов. Это салоны красоты и странные заведения, в которых собираются ее подружки. Клуб любителей гинф-альманахов? Это все тоже она.
   И декоративная каллиграфия.
   – У Гаммельнского Дудочника, Гай, фальшивая ген-карта!
   Мутти сразу увлеклась, зеленые глаза восторженно распахнулись:
   – Елин так утверждает. Я ей верю. Помнишь, Гайя изобрела бульон с протертыми овощами? Трансгенные продукты. Отто смеялся, что их даже крысы не жрут. А я до сих заказываю такой бульон. И к нему коричневый рис. – (Видимо, этого было достаточно, чтобы наслаждаться без перерыва). – А этот дельта-псих поссорился с Гайей. Отто никогда не любил Гайю! – Нежные капельки пота легкими жемчужинками выступили над левой бровью Мутти. – У Отто фальшивая ген-карта. Представляешь, он утверждал, что Носителей не существует, что они придуманы пропагандой. – Она ужаснулась. – В салоне «Завтра» он перед всеми нес эту чушь. Все знают, что Носители соберутся в Экополисе. Референдум состоится, когда все Носители прибудут в Экополис. Это совсем особенные люди, Гай. Они не знают, какая информация вложена в их подсознание, но в день Референдума они все по команде, по некоему ключевому слову как бы проснутся. – Зеленые глаза Мутти расширились, в них мерцали яркие искры. – А Отто урод. Он думает, что все это пропаганда. И утверждает, что близок конец света. Понимаешь? Уроды об этом говорят, и Цаальхаген это подхватывает.
   – Забудь о Дудочнике.
   – И правда. Ну его! Существует столько чудес! Вот одно, – она снова провела его рукой по теплому выпуклому животу. – Всего лишь несколько аминокислот. Елин мне растолковала. Эссенциальные жирные кислоты. То, что мы называем витаминами. Вода, кислород. – («В его молекулярной форме», – улыбнувшись помог Гай). – Нуда, в молекулярной. Усвояемые углеводы. Вот все. Из такого простого набора, Гай, я сама синтезирую настоящего здорового человека!
   Синтез, которым Мутти так гордилась, конечно, был по силам и самым недалеким уродам, но Гай не стал ее разочаровывать. Об ограничении рождаемости толкуют пока втихомолку. Официально женщин призывают рожать, это все-таки снимает опасность вырождения.
   – Референдум могут провести уже в следующем году, – завелась Мутти. – Все зависит от Носителей, успеют ли они собраться. Мне показывали одного в толпе. Ох, Гай! Он шел в черной накидке, в черном клобуке, как древний монах. – Она уже не хотела видеть противоречий между сказанным и словами, произнесенными чуть раньше. – Никто не знает, кто является Носителем, но мне кажется… Ну не знаю… Един говорит, что Большой Совет налаживает отношения с уродами… Разве так можно? – Мутти задрожала от негодования. – Почему мы не закроем разделительные линии? Пусть уроды ищут свой Абатон. Старший брат болен.
   Пристрастие Мутти к слухам было необыкновенным. Гай подозревал, что к некоторым из них она сама имела прямое отношение.
   – Я назову сына Стефаном, – погладила Мутти себя по животу. – Ты знаешь, что отец Стефана возглавил Отдел картирования?
   Гай знал.
   Но дружба с кибернетиком не Заслуга.
   Отец еще не родившегося Стефана действительно возглавил Отдел картирования, но какое отношение это могло иметь к Подарку? По слухам, картографы работают в прямом контакте с сотрудниками Отдела 2, самого сверхсекретного, самого загадочного из отделов Совета, но официально это никем не подтверждено.
   – Я обожаю туффинг, – радовалась Мутти. Зеленоватые глаза поблескивали теперь влажно. – Это здорово: отзываться на зов, посылать зов собственный. Я люблю гулять по Верхним набережным. Там не так людно. Вдруг приходит желание, Гай, и твой костюм начинает светиться. Эти милые нежные накидки со светящимися рукавами. Я сама выбрала Стефана. Там, на Верхних набережных. Я захотела его и он ответил. Как жалко, что Гайя этого не застала. Туффинг – это чистота. Ничто не испортит впечатления. Мы с ней были самыми красивыми женщинами Экополиса, правда, Гай? Мы хотели, чтобы ты полетел на Марс. Такая программа! Я помню все назначенные маршруты. Теперь ее закрыли еще на пять лет. Значит, надо прибавить столько же, потому что в будущем придется наверстывать упущенное время. Ты бы уже мог побывать на Марсе. Мы бы тобой гордились, – Мутти свято в это верила. – Почему мы отдали Остальной мир уродам? – она выразительно повела плечом. – Зачем мы позволяем уродам безнаказанно плодиться? Миллиард против семи. Они, как мухи, облепили все Языки. Неужели мы никогда не вернем Территории?
   Конечно, Мутти прекрасно знала, что любое намерение вернуть хотя бы ничтожную часть Территорий мгновенно вызовет вполне адекватный ответ и шаткое, с таким трудом добытое равновесие рухнет. Все равно она хотела изменений.
   – Ты видишь, как я живу? Кристаллы в стакане, серебряные цветы. Вот темная платина, вот сплавы, каких не существует в природе. Но я хочу пространств, Гай, больших пространств! Чувствовать себя уверенно! Елин говорит, что Есен-Гу занимает самое скромное место на планете. Почему?
   – Над этим думают, Мутти.
   Она уже сегодня повернет мои слова по-своему (Гай знал). Она уже сегодня передаст повернутое своим подружкам. А у них тоже свой взгляд. У них тоже свое понимание. Не удивлюсь, если по Экополису пойдет слух о новом Отделе, где умные головы думают о возвращении Территорий.
   – Мне пора.
   Она кивнула.
   Она и не планировала долгой встречи.
   – Гай, это правда, что у Языка вкус банана?
   Он с изумлением уставился на Мутти. Кажется, он сам задавал такой вопрос уроду.
   – Елин утверждает, что у Языка вкус банана. Я ей верю. Все равно главное рожать, – пришла к справедливому выводу Мутти. – Здоровых крепких младенцев. Дети вырастут и вытеснят уродов. Как-то ко мне заезжал знакомый техник с Масляных заводов, – она счастливо покраснела. – У него руки сильные. Он прямо мне сказал, что мы вернем Территории.
   В представлении Мутти далекие Территории выглядели, видимо, прямым продолжением Экополиса. Чистые набережные, обсаженные живыми деревьями. Темного серебра беседки, обвитые живым плющом. Ужас как интересно оказаться на кудрявой полянке, как это показывают в голографических сценах. На специально обработанной, конечно. Мутти ведь не знает, как в Остальном мире все это выглядит. Как и Отто, она никогда не видела плотных зарослей, напитанных влажной гнилью, невидимой пыльцой, омертвелой заразой. Даже фосфоресцирующие керби для нее джунгли. А бледные корни, свисающие с размытых обрывов? А пески, взрытые насекомыми? Тучи гнуса, ядовитые гады?
   Гай вспомнил плотную толпу, разворачивающуюся на площади.
   На самом деле как бы единое движение всегда складывается из множества отдельных. Это только в камерах слежения толпа разворачивается в некоем едином изумляющем ритме, как воронка водоворота. Семь лет назад Гайя, его сестра, прилетела из Ацеры – с одной из самых отдаленных южных Станций. Чем она там занималась? Не сильно она была разговорчивой, когда тема касалась ее работы. Давняя, свято соблюдаемая традиция – возвращаться с Территорий непременно на площадь Согласия. Ни одного КПП, никаких постов и таможен. Ничто в сердце Экополиса не должно напоминать о печальном соотношении миллиард против семи.