Страница:
---------------------------------------------------------------
(C) Terry & Lyn Pratchett "The Sea and Little Fishes"
Перевод с английского Е. Александровой, 1999. Оригинал
---------------------------------------------------------------
Неприятности, в который уж раз, начались с яблока.
На оттертом добела, девственно чистом столе бабани Громс-Хмурри лежал
целый кулек яблок. Красных и круглых, блестящих и сочных. Знай они, что их
ждет, они бы затикали, как бомбы.
-- Оставь себе. Старый Гоппхутор сказал, бери сколько душе угодно. --
Маманя Огг искоса глянула на сестру. -- Вкусные! И лежать могут хоть до
морковкина заговенья, разве что чуток сморщатся.
-- Он назвал яблоко в твою честь? -- Каждое слово бабани прожигало
воздух, как капля кислоты.
-- За мои румяные щечки, -- пояснила маманя Огг. -- А еще в том году я
вылечила ему ногу, когда он сверзился с лестницы. И составила припарку для
лысины.
-- Не больно-то помогла твоя припарка, -- заметила бабаня. -- У старика
парик, да такой страшенный, что только в гроб надевать.
-- Зато ему любо, что я к нему с вниманием.
Бабаня Громс-Хмурри не сводила глаз с кулька. В горах, где лето жаркое,
а зимы холодные, всякая овощь от века родится знатная, Перси же Гоппхутор,
первейший огородник, с горячим воодушевлением встречал необходимость взять в
руки кисточку из верблюжьей шерсти и организовать сельскохозяйственным
культурам разнузданные любовные забавы.
-- Он свои яблоньки по всей округе продает, -- продолжала маманя Огг.
-- Чудно, как подумаешь, что вскорости маманю Огг испробует тыща народу...
-- Еще тыща, -- едко вставила бабаня. Бурную молодость мамани она
читала как открытую книгу (в невзрачной, впрочем, обложке).
-- Ну спасибочки, Эсме. -- Маманя Огг на миг пригорюнилась и вдруг с
притворной жалостью охнула: -- Эсме! Да тебя никак завидки берут?
-- Меня? Завидки? С чего это? Подумаешь, яблоко. Велика важность!
-- Золотые слова. Я того... пошутила. Дай, думаю, повеселю подружку на
старости лет, -- сказала маманя. -- Так как, значит, твои дела?
-- Хорошо. Просто замечательно.
-- Дров на зиму припасла сколько надо?
-- Почти.
-- Славненько, -- протянула маманя. -- Славненько.
Они посидели молча. На подоконнике, стремясь вырваться на сентябрьское
солнышко, выбивала тихую дробь бабочка, разбуженная не осенним теплом.
-- А картошка... Картошку выкопала? -- спросила маманя.
-- Да.
-- Урожай нынче богатый.
-- Богатый.
-- А бобы засолила?
-- Да.
-- Небось ждешь не дождешься Испытаний на той неделе?
-- Да.
-- Готовишься?
-- Нет.
Мамане почудилось, что, несмотря на яркое солнце, в углах комнаты
сгустились тени. Сам воздух потемнел. Ведьмины избушки с течением времени
становятся очень чувствительны к переменам настроения своих обитательниц. Но
маманя не сдавалась. Дураки неудержимо несутся вперед на всех парусах, но в
сравнении со старушками, которым уже нечего терять, они просто черепахи.
-- Придешь в воскресенье обедать?
-- А что будет?
-- Свинина.
-- С яблочной подливкой?
-- Да...
-- Нет, -- отрезала бабаня.
За спиной у мамани послышался скрип: дверь распахнулась настежь.
Обычный человек, чуждый чародейства и волшебства, непременно нашел бы этому
разумное объяснение -- дескать, ветер виноват. И маманя Огг с дорогой душой
согласилась бы с этим, если бы не два очевидных для нее вопроса: Почем
знать, что это всего лишь ветер, и как ветру удалось откинуть крючок?
-- Ну, пора мне, заболталась, -- она проворно поднялась. -- В это время
года всегда хлопот полон рот, верно?
-- Да.
-- Так я пошла.
-- До свиданья.
Маманя заспешила по дорожке прочь от дома. Ветер за ее спиной захлопнул
дверь.
Ей пришло в голову, что, возможно, она чуток переборщила. Но лишь
чуток.
Должность ведьмы (есть такое мнение) нехороша тем, что приходится
похоронить себя в деревенской глуши. Впрочем, маманю это не удручало. В
деревенской глуши было все, чего могла пожелать ее душа, хоть в юности
мамане порой и доводилось сталкиваться с дефицитом мужчин. Побывать в
дальних краях любопытно, но, если смотреть в корень, кому они нужны? Там,
конечно, занятная новая выпивка, и харч диковинный, но на чужбину
отправляешься по делам, чтобы после вернуться домой, туда, где настоящая
жизнь. Маманя Огг питала слабость к небольшим деревушкам.
Само собой, размышляла она, пересекая лужайку, вид из окошка у Эсме не
тот. Сама маманя жила в поселке, а вот за окнами бабани открывались лес и
равнинное приволье -- аж до самой дуги плоскомирского горизонта.
Зрелище, от которого, по мнению мамани, запросто можно ума решиться.
В свое время ей объяснили: мир, круглый и плоский, летит сквозь
просторы вселенной на спинах четырех слонов, стоящих на панцире черепахи, и
незачем выискивать в этом смысл. Происходило все упомянутое Где-то Там, с
равнодушного благословения мамани: глобальные вопросы не занимали ее до тех
пор, покуда у нее сохранялся личный мирок радиусом десять миль, который она
носила с собой.
Но Эсме Громс-Хмурри такое крохотное царство не устраивало. Она была из
других ведьм.
Маманя считала своим священным долгом не давать бабане Громс-Хмурри
заскучать. Яблоки, если разобраться, мелочь, ничтожная шпилька, но Эсме
беспременно требовалось что-то такое, чтобы всякий день чувствовать: жизнь
проходит не зря. И если это что-то -- зависть и досада, так тому и быть.
Теперь бабаня придумает мелкую месть, пустячное унижение, о котором будут
знать лишь они с маманей, -- и утешится. Маманя отлично знала, что способна
поладить с подругой, когда та не в духе. Другое дело, если бабаню
Громс-Хмурри одолеет скука. От скуки ведьма способна на все.
Расхожее выражение "каждый развлекается как может" звучало так, словно
свидетельствовало о некой добродетели. Возможно -- однако нет хуже, чем если
ведьма заскучает и примется сама себя развлекать, ибо кое-кто грешит на
редкость превратными представлениями о веселье. А такой могущественной
ведьмы, как Эсме, здешние горы, без сомнения, не видели уже много поколений.
Впрочем, близились Испытания, а это всегда на несколько недель
приводило Эсме Громс-Хмурри в порядок. Она кидалась в бой, как форель -- на
блесну.
Маманя Огг всякий раз с нетерпением ждала Испытаний Ведьм: прекрасный
отдых на открытом воздухе плюс большой костер. Слыханное ли дело --
Испытания Ведьм без хорошего заключительного костра!
А после можно печь в золе картошку.
День плавно перетек в вечер. Из углов, из-под столов и табуреток
выползли тени и слились в одну большую тень.
Тьма беспрепятственно окутывала бабаню, которая тихо покачивалась в
кресле. Лицо бабани выражало глубокую сосредоточенность.
Дрова в камине догорели и превратились в угольки, гаснущие один за
другим.
Мрак сгущался.
На каминной полке тикали старые часы. Какое-то время тишину нарушали
только эти звуки.
Потом послышался слабый шорох. Бумажный кулек на столе шевельнулся и
медленно скукожился, точно сдувшийся воздушный шар. В неподвижном воздухе
разлился тяжелый запах гнили.
Чуть погодя выполз первый червяк.
Маманя Огг вернулась домой и наполняла пивом пинтовую кружку, когда в
дверь постучали. Она со вздохом поставила кувшин и пошла открывать.
-- Кого я вижу! Зачем пожаловали? Да в такой холод и поздноту?
И маманя попятилась в комнату, отступая перед тремя ведьмами. Все
гостьи были в черных плащах и остроконечных шляпах, традиционной ведьмовской
спецодежде, однако именно это и позволяло отличить их одну от другой. Ничто
так не подчеркивает индивидуальность, как униформа: здесь подвернем, там
подколем -- и вот вам мелочи, которые тем заметнее, чем очевиднее
единообразие.
Взять, к примеру, куму Бивис: шляпа у нее была с очень плоскими полями
и такой острой верхушкой, что впору уши прочищать. Куму Бивис маманя любила.
Та хоть и была шибко грамотная (порой ученость из нее так и перла), зато
сама чинила себе башмаки и нюхала табак, а это, по скромному мнению мамани
Огг, был первый признак Нашего Человека.
В одежде бабуси Развейли наблюдался определенный беспорядок, словно
сетчатка бабусиного внутреннего ока отслоилась и старушка жила сразу в
нескольких временах. Когда тронется умом обычный человек, добра не жди, но
куда страшнее, если упомянутый ум обращен к сверхъестественному. Оставалось
надеяться, что бабуся Развейли всего лишь путает, куда надевать нижнее белье
-- под платье или поверх него.
Увы, бабуся Развейли сдавала все сильнее -- ее стук в дверь иногда
раздавался за несколько часов до появления самой бабуси, а следы на дорожке
возникали несколько дней спустя.
При виде третьей ведьмы сердце мамани ушло в пятки, но не оттого, что
Летиция Мак-Рица была дурной женщиной. Совсем напротив, она слыла дамой
достойной, порядочной, любезной и доброй (по крайней мере, к малоагрессивным
животным и не слишком чумазым ребятишкам). И всегда готовой оказать ближнему
добрую услугу. Беда в том, что при этом Летиция руководствовалась
единственно своими представлениями о благе этого ближнего и с ним самим не
советовалась. Итог был печален: все получалось шиворот-навыворот.
Вдобавок Летиция была замужем.
Маманя ничего не имела против замужних ведьм. Правила этого, в общем,
не запрещали; она и сама сменила множество мужей, троих так даже законных.
Но у почтенного Мак-Рицы, отставного колдуна, водилось на диво много золота,
и маманя подозревала, что Летиция занимается колдовством, лишь бы не сидеть
без дела, как иные дамы определенного круга вышивают подушечки для
преклонения колен в церкви или навещают бедных.
Далее, госпожа Мак-Рица располагала средствами. У мамани не было ни
гроша. Соответственно, она не питала приязни к тем, у кого денег куры не
клюют. Летиция щеголяла в черном бархатном плаще такого изумительного
качества, что казалось, будто в окружающем мире вырезали дыру. Маманя --
нет. Никакие бархатные плащи изумительной работы ей даром не были нужны, она
за роскошью не гналась. И не понимала, отчего бы и другим не жить скромнее.
-- Здравствуй, Гита. Как делишки? -- сказала кума Бивис.
Маманя вынула изо рта курительную трубку.
-- Цвету и пахну. Заходите.
-- Льет как из ведра, ужасть! -- пожаловалась бабуся Развейли. Маманя
поглядела на небо. Оно было морозное, сизо-лиловое. Но там, где блуждала
бабусина душа, наверняка шел дождь.
-- Так входите, обсушитесь, -- добродушно предложила маманя.
-- И пусть наша встреча пройдет под счастливой звездой, -- изрекла
Летиция. Маманя понимающе кивнула -- Летиция всегда выражалась так, точно
училась колдовству по какой-то не слишком художественно написанной книге, --
и поддакнула:
-- Ага, вот-вот.
Под журчание вежливой беседы маманя спроворила чай со сдобными
лепешками. Потом кума Бивис тоном, недвусмысленно обозначившим начало
официальной части, объявила:
-- Маманя, мы пришли сюда как комитет Испытаний.
-- Да ну? Правда?
-- Я полагаю, ты участвуешь?
-- А как же. Покрасуюсь маленько. -- Маманя покосилась на Летицию. Та,
к ее неудовольствию, улыбалась.
-- В этом году Испытания вызвали большой интерес, -- продолжала кума.
-- С недавних пор девчонки к нам валят просто-таки гуртом.
-- Исключительно ради успеха у молодых людей, -- поджала губы Летиция.
Маманя смолчала. Она считала приворот отличным применением для чар и
заклятий. В некотором смысле, одним из главных.
-- Вот и славно, -- сказала она. -- Хорошо, когда народу много. Но.
-- Прошу прощения? -- удивилась Летиция.
-- Я сказала "но", -- пояснила маманя. -- Кто-то ведь должен сказать
"но", верно? Мы сейчас погутарим-погутарим и догутаримся до большущего "но".
Уж я-то знаю.
Она сознавала, что это -- вопиющее нарушение протокола. Полагалось еще
самое малое семь минут болтать о пустяках, прежде чем кто-нибудь возьмет
быка за рога, но присутствие Летиции действовало мамане на нервы.
-- Это насчет Эсме Громс-Хмурри, -- сказала кума Бивис.
-- Ну? -- без удивления откликнулась маманя.
-- Она, небось, тоже заявится на Испытания?
-- Не припомню, чтоб хоть раз обошлось без нее.
Летиция вздохнула.
-- Я полагаю, вы... не могли бы вы убедить ее... в этом году
воздержаться от участия?
Маманя оторопела.
-- Убедить? Это как же, топором, что ли? -- спросила она.
Гостьи дружно выпрямились на стульях.
-- Понимаешь... -- слегка смущаясь, начала кума.
-- Честно говоря, госпожа Огг, -- вмешалась Летиция, -- очень трудно
уговорить кого-нибудь выступить, когда известно, что будет барышня
Громс-Хмурри. Она всегда выигрывает.
-- Да, -- согласилась маманя. -- Это ведь состязания.
-- Но она всегда выигрывает!
-- Ну так что?
-- В других соревнованиях, -- поджала губы Летиция, -- одному и тому же
участнику позволено занимать первое место лишь три года подряд, а затем он
на некоторое время отправляется на скамейку запасных.
-- Да, но мы-то ведьмы, -- напомнила маманя. -- У нас правила другие.
-- Другие? Какие же?
-- Их нету.
Летиция разгладила юбку.
-- Пожалуй, пора их придумать.
-- Ага, -- хмыкнула маманя. -- И вы собрались пойти и сказать Эсме об
этом? Ты тоже, кума?
Кума Бивис отвела взгляд. Бабуся Развейли пристально всматривалась
куда-то в прошлую неделю.
-- Насколько я понимаю, барышня Громс-Хмурри -- очень гордая женщина,
-- сказала Летиция.
Маманя Огг снова пыхнула трубкой:
-- Это все равно что сказать "море полно воды".
Гостьи на минуту примолкли.
-- Ценное замечание, -- первой нарушила тишину Летиция, -- но мне не
понятное.
-- Если в море нет воды, это не море, -- пояснила маманя Огг, -- а
всего-навсего здоровущая яма в земле. С Эсме штука в том, что... -- Маманя
шумно затянулась. -- Она -- сама гордость, понятно? А не просто гордячка.
-- Ну так, может быть, ей полезно научиться быть чуточку скромнее...
-- Где же это ей скромничать? -- вскинулась маманя.
Но Летиция (что не редкость среди тех, кто с виду -- сплошь сироп и
патока) внутри была кремень и без боя не сдавалась.
-- У этой особы, несомненно, природный дар, и, поверьте, ей бы
следовало благодарить...
Тут маманя Огг бросила слушать. У этой особы. Вот, значит, что.
Какое ремесло ни возьми, везде одно и то же. Рано или поздно
кого-нибудь осеняет: необходима организация. И будьте уверены,
организаторами станут не те, кто, по общему мнению, достиг вершин
мастерства, -- те вкалывают. Честно говоря, и не худшие. Они (а куда
деваться!) тоже трудятся в поте лица.
Нет, организационный процесс берут на себя те, у кого довольно времени
и желания бегать и суетиться. И -- опять-таки, если не кривить душой, --
миру нужны те, кто бегает и суетится. Но не обязательно их любить.
По внезапному затишью маманя догадалась, что Летиция наконец
высказалась.
-- Да что вы говорите! А взять, к примеру, меня, -- подала она голос,
-- вот кто уродился даровитый. У нас, Оггов, колдовство в крови. Мне чары
наслать завсегда было раз плюнуть. А Эсме... что ж, капелька способностей и
ей досталась, это верно, да больно махонькая. Пока заклятие наложит, семь
потов сойдет с бедняжки, прямо-таки упарится. И вы хотите ей сказать
"завязывай, родная"?
-- Не стану ходить вокруг да около. Мы, собственно, надеялись на вас,
-- призналась Летиция.
Маманя открыла рот, чтобы выпустить на волю пару-тройку крепких
словечек, но передумала.
-- Вот что, -- решила она, -- скажете ей сами, завтра, а я приду ее
подержать.
Когда они появились на дорожке, бабаня Громс-Хмурри собирала Травы.
Обыденные травы кухонь и больничных палат слывут ботаническими
простушками. Среди бабаниных Трав их нельзя было найти. У нее росли
исключительно сложноцветы труднопостижимые. И никакими хорошенькими
корзиночками и изящными ножницами тут не пахло. Бабаня пользовалась
здоровенным ножом. И перед собой держала стул. А вторую линию обороны
составляли кожаная шляпа, перчатки и передник.
Даже она не знала родины всех Трав. Корешки и семена продавались и
обменивались по всему свету, а может, и за его пределами. У одних растений
цветки поворачивались вслед прохожему, другие выстреливали шипами и
колючками в пролетающих птиц, а третьи приходилось подвязывать к колышкам --
не для того, чтобы не полегли, а для того, чтобы на следующий день найти их
на прежнем месте.
Маманя Огг, которая отродясь не выращивала никаких трав, кроме курева
да приправ к куриному бульону, услышала, как бабаня бурчит себе под нос:
"Так-с, паршивцы..."
-- Доброе утро, барышня Хмурри, -- громко сказала Летиция.
Бабаня Громс-Хмурри замерла, потом очень осторожно опустила стул и
обернулась.
-- Не "барышня", а "хозяйка", -- поправила она.
-- Ну, неважно! -- И Летиция бодро продолжала: -- Надеюсь, у вас все
хорошо?
-- Было до этой минуты, -- ответила бабаня. И вялым кивком указала на
троицу ведьм.
Воцарилась звонкая тишина, отвратительная мамане Огг. Где же
предписанное ритуалом приглашение на чашечку чего-нибудь? Экое хамство --
томить людей на улице! Почти (хоть и не совсем) такое же, как называть
пожилую незамужнюю ведьму "барышней".
-- Насчет Испытаний пожаловали? -- спросила бабаня.
Летиция едва не лишилась чувств.
-- Откуда вы...
-- Вы -- вылитый комитет. Тут и раздумывать нечего, -- ответила бабаня,
стаскивая перчатки. -- Раньше-то мы обходились без всяких комитетов. Слух
пойдет, все и соберутся. А теперь -- здрасте-пожалуйста: кто-то берется все
устроить. -- На миг лицо бабани отразило ожесточенную внутреннюю борьбу,
после чего она небрежно завершила тираду: -- Чайник греется. Ступайте в дом.
Маманя успокоилась. В конце концов, возможно, существуют обычаи,
которыми не пренебречь и бабане Громс-Хмурри. Даже злейшего врага непременно
приглашают в дом и поят чаем с пирожками. Честно говоря, чем злее враг, тем
лучше бывает чайный сервиз и вкуснее пирожки. После можешь клясть супостата
на чем свет стоит, но покуда он под твоим кровом -- корми мерзавца до
отвала.
Темные глазки мамани приметили, что кухонный стол еще не просох после
мытья.
Когда чай был разлит по чашкам, а обмен любезностями (по крайней мере,
со стороны Летиции; бабаня встречала их молчанием) завершен, самозваная
председательница устроилась на стуле поудобнее и начала:
-- В этом году Испытания вызвали большой интерес, барышня... хозяйка
Громс-Хмурри.
-- Это хорошо.
-- Сказать по правде, создается впечатление, что ремесло ведьмы в
Бараньих Вершинах переживает своего рода возрождение.
-- Чего? Возрождение? Ага.
-- Это дает молодым женщинам прекрасную возможность проявить себя, вы
не думаете?
Маманя знавала не одну мастерицу срезать собеседника острым словом. Но
бабаня Громс-Хмурри умела убийственно внимать. Ей достаточно было услышать
что-нибудь, чтобы это прозвучало глупо.
-- У вас хорошая шляпа, -- заметила бабаня. -- Бархат, верно? Видать,
пошив не местный.
Летиция потрогала поля и деликатно усмехнулась.
-- Это от Киккиморо Болотти, из Анк-Морпорка.
-- Да? В лавке брали?
Маманя Огг поглядела в угол комнаты, где на подставке высился
обшарпанный деревянный конус. К нему были пришпилены куски черного коленкора
и ивовые прутья -- каркас бабаниной весенней шляпы.
-- Шила на заказ, -- ответила Летиция.
-- А булавки какие, -- продолжала бабаня. -- И полумесяцы, и коты, и...
-- Эсме, у тебя ж у самой есть брошка-полумесяц, забыла? -- вмешалась
маманя Огг, решив, что пришла пора дать предупредительный выстрел. Когда на
бабаню накатывало желание язвить, она много чего могла наговорить ведьме про
ее украшения.
-- Верно, Гита. У меня есть брошка-полумесяц. И держу я ее
исключительно ради формы. Полумесяцем очень удобно закалывать плащ. Но этим
я ни на что не намекаю. Между прочим, ты меня перебила, как раз когда я
собиралась похвалить госпожу Мак-Рицу за отличный подбор булавок. Совсем как
у ведьмы.
Маманя, резко развернувшись всем корпусом, точно болельщица на
теннисном матче, воззрилась на Летицию, желая узнать, поразила ли цель
отравленная стрела. Но Летиция самым натуральным образом улыбалась. Есть,
есть все-таки люди, которым и десятифунтовым молотом не вобьешь в башку
очевидное!
-- Кстати о ведьмах, -- сказала Летиция, в манере прирожденной
председательницы переводя разговор в нужное русло. -- Я подумала, что стоило
бы обсудить с вами ваше участие в Испытаниях.
-- Ну?
-- Вам... э-э... вам не кажется, что побеждать из года в год
несправедливо по отношению к остальным?
Бабаня Громс-Хмурри задумчиво осмотрела пол, потом потолок.
-- Нет, -- наконец сказала она. -- Я лучше их.
-- А вам не кажется, что это отбивает у других участниц охоту
состязаться?
Вновь последовал внимательный обзор пола и потолка.
-- Нет, -- сказала бабаня.
-- Но они с самого начала знают, что первого места им не видать.
-- Я тоже.
-- Да нет же, вы наверняка...
-- Я имела в виду, я тоже с самого начала знаю, что первого места им не
видать, -- уничтожающе перебила бабаня. -- А им следует браться за дело с
уверенностью, что победы не видать мне. Нечего удивляться проигрышу, коли не
умеешь правильно настроиться!
-- Это их очень расхолаживает.
Бабаня искренне недоумевала:
-- А что им мешает бороться за второе место?
Летиция не сдавалась.
-- Вот в чем мы надеемся убедить вас, Эсме: примите почетную отставку.
Вы вполне могли бы произнести небольшое напутственное слово, вручить приз
и... и, пожалуй, даже... э-э... войти в состав судейской коллегии...
-- А будут судьи? -- удивилась бабаня. -- У нас никогда не было судей.
Просто все знали, кто должен победить.
-- Ага, -- подтвердила маманя. Ей вспомнились сцены в финалах одного
или двух Испытаний. Когда побеждала бабаня Громс-Хмурри, всем это было ясно
как день. -- Истинная правда.
-- Это был бы очень красивый жест, -- продолжала Летиция.
-- Кто решил, что должны быть судьи? -- поинтересовалась бабаня.
-- Э-э... комитет... то есть... ну... нас собралось несколько человек.
Дабы не пускать на самотек...
-- Ага. Понятно, -- кивнула бабаня. -- А флажки?
-- Простите?
-- Вы, конечно, развесите гирлянды таких маленьких флажков? И, может
быть, организуете продажу каких-нибудь яблок на палочках?
-- Разумеется, мы по мере сил украсим...
-- Хорошо. Не забудьте про костер.
-- При условии, что все пройдет славненько и гладенько.
-- Ага. Что ж. Все пройдет очень славненько. И очень гладенько, --
пообещала бабаня.
Госпожа Мак-Рица не сумела подавить вздох облегчения.
-- Значит, все замечательно устроилось, -- сказала она.
-- Разве? -- спросила бабаня.
-- Мне казалось, мы договорились, что...
-- Да что вы? Неужто? -- Бабаня выхватила из очага кочергу и яростно
ткнула ею в огонь. -- Я еще подумаю.
-- Хозяйка Громс-Хмурри, могу я пойти на откровенность? -- спросила
Летиция.
Кочерга замерла на полдороги.
-- Ну?
-- Видите ли, времена меняются. По-моему, теперь я поняла, отчего вам
кажется, будто непременно нужно быть властной и суровой, но поверьте мне,
если я скажу вам по-дружески: вам станет гораздо легче, если вы капельку
смягчитесь и постараетесь держаться чуточку любезнее -- вот как
присутствующая здесь наша сестра Гита. Улыбка мамани Огг окаменела и
превратилась в маску. Летиция как будто бы не заметила этого.
-- Похоже, все ведьмы на пятьдесят миль в округе трепещут перед вами,
-- продолжала она. -- И надо признать, вы обладаете многими ценными
умениями, но, чтобы быть ведьмой, в наши дни вовсе не обязательно
притворяться старой злючкой и пугать людей. Я говорю вам это, как друг...
-- Будете проходить мимо, заглядывайте, -- оборвала ее бабаня.
Это был знак. Маманя Огг торопливо поднялась.
-- Я полагала, мы обсудим... -- заартачилась Летиция.
-- Я провожу вас до дороги, -- поспешно вызвалась маманя, выволакивая
товарок из-за стола.
-- Гита! -- резко окликнула бабаня, когда компания уже была у дверей.
-- Да, Эсме?
-- Ты потом вернешься.
-- Да, Эсме.
И маманя кинулась догонять троицу, уже шагавшую по дорожке.
Походку Летиции маманя определяла для себя как "решительную". Неверно
было бы судить о госпоже Мак-Рице по пухлым щечкам, встрепанным волосам и
дурацкой привычке всплескивать ладошками во время беседы. В конце концов,
ведьма есть ведьма. Поскреби любую, и... и окажешься нос к носу с ведьмой,
которую только что поскреб.
-- Несимпатичная особа, -- проворковала Летиция. Но это было воркование
крупной хищной птицы.
-- Вот тут вы попали в точку, -- согласилась маманя, -- только...
-- Пора щелкнуть ее по носу!
-- Ну-у...
-- Она ужасно с вами обращается, госпожа Огг. Безобразно грубо! С
замужней женщиной таких зрелых лет!
На мгновение зрачки мамани сузились.
-- Такой уж у нее характер, -- сказала она.
-- На мой взгляд, мелочный и гадкий!
-- Ну да, -- просто откликнулась маманя. -- Так часто бывает. Но
послушайте, вы...
-- Гита, подкинешь чего-нибудь для буфета? -- быстро вмешалась кума
Бивис.
-- Что ж, пожалуй, пожертвую пару бутылок, -- ответила маманя, теряя
запал.
-- О, домашнее вино? -- оживилась Летиция. -- Славненько!
-- Ну да, вроде того. Ага, вот она дорога, -- спохватилась маманя. -- Я
только... я только заскочу обратно, скажу спокойной ночи...
-- Как вы вокруг нее пляшете! Это, знаете ли, просто унизительно, --
поджала губы Летиция.
-- Да. Что поделаешь... Такая уж я привязчивая. Доброй ночи.
Когда маманя вернулась в избушку, бабаня Громс-Хмурри стояла посреди
кухни, скрестив руки на груди, и лицо ее напоминало неприбранную постель.
Одна нога выбивала на полу дробь.
-- А сама выскочила за колдуна, -- фыркнула бабаня, едва ее подруга
переступила порог. -- И не говори мне, что ничего такого в этом нет.
(C) Terry & Lyn Pratchett "The Sea and Little Fishes"
Перевод с английского Е. Александровой, 1999. Оригинал
---------------------------------------------------------------
Неприятности, в который уж раз, начались с яблока.
На оттертом добела, девственно чистом столе бабани Громс-Хмурри лежал
целый кулек яблок. Красных и круглых, блестящих и сочных. Знай они, что их
ждет, они бы затикали, как бомбы.
-- Оставь себе. Старый Гоппхутор сказал, бери сколько душе угодно. --
Маманя Огг искоса глянула на сестру. -- Вкусные! И лежать могут хоть до
морковкина заговенья, разве что чуток сморщатся.
-- Он назвал яблоко в твою честь? -- Каждое слово бабани прожигало
воздух, как капля кислоты.
-- За мои румяные щечки, -- пояснила маманя Огг. -- А еще в том году я
вылечила ему ногу, когда он сверзился с лестницы. И составила припарку для
лысины.
-- Не больно-то помогла твоя припарка, -- заметила бабаня. -- У старика
парик, да такой страшенный, что только в гроб надевать.
-- Зато ему любо, что я к нему с вниманием.
Бабаня Громс-Хмурри не сводила глаз с кулька. В горах, где лето жаркое,
а зимы холодные, всякая овощь от века родится знатная, Перси же Гоппхутор,
первейший огородник, с горячим воодушевлением встречал необходимость взять в
руки кисточку из верблюжьей шерсти и организовать сельскохозяйственным
культурам разнузданные любовные забавы.
-- Он свои яблоньки по всей округе продает, -- продолжала маманя Огг.
-- Чудно, как подумаешь, что вскорости маманю Огг испробует тыща народу...
-- Еще тыща, -- едко вставила бабаня. Бурную молодость мамани она
читала как открытую книгу (в невзрачной, впрочем, обложке).
-- Ну спасибочки, Эсме. -- Маманя Огг на миг пригорюнилась и вдруг с
притворной жалостью охнула: -- Эсме! Да тебя никак завидки берут?
-- Меня? Завидки? С чего это? Подумаешь, яблоко. Велика важность!
-- Золотые слова. Я того... пошутила. Дай, думаю, повеселю подружку на
старости лет, -- сказала маманя. -- Так как, значит, твои дела?
-- Хорошо. Просто замечательно.
-- Дров на зиму припасла сколько надо?
-- Почти.
-- Славненько, -- протянула маманя. -- Славненько.
Они посидели молча. На подоконнике, стремясь вырваться на сентябрьское
солнышко, выбивала тихую дробь бабочка, разбуженная не осенним теплом.
-- А картошка... Картошку выкопала? -- спросила маманя.
-- Да.
-- Урожай нынче богатый.
-- Богатый.
-- А бобы засолила?
-- Да.
-- Небось ждешь не дождешься Испытаний на той неделе?
-- Да.
-- Готовишься?
-- Нет.
Мамане почудилось, что, несмотря на яркое солнце, в углах комнаты
сгустились тени. Сам воздух потемнел. Ведьмины избушки с течением времени
становятся очень чувствительны к переменам настроения своих обитательниц. Но
маманя не сдавалась. Дураки неудержимо несутся вперед на всех парусах, но в
сравнении со старушками, которым уже нечего терять, они просто черепахи.
-- Придешь в воскресенье обедать?
-- А что будет?
-- Свинина.
-- С яблочной подливкой?
-- Да...
-- Нет, -- отрезала бабаня.
За спиной у мамани послышался скрип: дверь распахнулась настежь.
Обычный человек, чуждый чародейства и волшебства, непременно нашел бы этому
разумное объяснение -- дескать, ветер виноват. И маманя Огг с дорогой душой
согласилась бы с этим, если бы не два очевидных для нее вопроса: Почем
знать, что это всего лишь ветер, и как ветру удалось откинуть крючок?
-- Ну, пора мне, заболталась, -- она проворно поднялась. -- В это время
года всегда хлопот полон рот, верно?
-- Да.
-- Так я пошла.
-- До свиданья.
Маманя заспешила по дорожке прочь от дома. Ветер за ее спиной захлопнул
дверь.
Ей пришло в голову, что, возможно, она чуток переборщила. Но лишь
чуток.
Должность ведьмы (есть такое мнение) нехороша тем, что приходится
похоронить себя в деревенской глуши. Впрочем, маманю это не удручало. В
деревенской глуши было все, чего могла пожелать ее душа, хоть в юности
мамане порой и доводилось сталкиваться с дефицитом мужчин. Побывать в
дальних краях любопытно, но, если смотреть в корень, кому они нужны? Там,
конечно, занятная новая выпивка, и харч диковинный, но на чужбину
отправляешься по делам, чтобы после вернуться домой, туда, где настоящая
жизнь. Маманя Огг питала слабость к небольшим деревушкам.
Само собой, размышляла она, пересекая лужайку, вид из окошка у Эсме не
тот. Сама маманя жила в поселке, а вот за окнами бабани открывались лес и
равнинное приволье -- аж до самой дуги плоскомирского горизонта.
Зрелище, от которого, по мнению мамани, запросто можно ума решиться.
В свое время ей объяснили: мир, круглый и плоский, летит сквозь
просторы вселенной на спинах четырех слонов, стоящих на панцире черепахи, и
незачем выискивать в этом смысл. Происходило все упомянутое Где-то Там, с
равнодушного благословения мамани: глобальные вопросы не занимали ее до тех
пор, покуда у нее сохранялся личный мирок радиусом десять миль, который она
носила с собой.
Но Эсме Громс-Хмурри такое крохотное царство не устраивало. Она была из
других ведьм.
Маманя считала своим священным долгом не давать бабане Громс-Хмурри
заскучать. Яблоки, если разобраться, мелочь, ничтожная шпилька, но Эсме
беспременно требовалось что-то такое, чтобы всякий день чувствовать: жизнь
проходит не зря. И если это что-то -- зависть и досада, так тому и быть.
Теперь бабаня придумает мелкую месть, пустячное унижение, о котором будут
знать лишь они с маманей, -- и утешится. Маманя отлично знала, что способна
поладить с подругой, когда та не в духе. Другое дело, если бабаню
Громс-Хмурри одолеет скука. От скуки ведьма способна на все.
Расхожее выражение "каждый развлекается как может" звучало так, словно
свидетельствовало о некой добродетели. Возможно -- однако нет хуже, чем если
ведьма заскучает и примется сама себя развлекать, ибо кое-кто грешит на
редкость превратными представлениями о веселье. А такой могущественной
ведьмы, как Эсме, здешние горы, без сомнения, не видели уже много поколений.
Впрочем, близились Испытания, а это всегда на несколько недель
приводило Эсме Громс-Хмурри в порядок. Она кидалась в бой, как форель -- на
блесну.
Маманя Огг всякий раз с нетерпением ждала Испытаний Ведьм: прекрасный
отдых на открытом воздухе плюс большой костер. Слыханное ли дело --
Испытания Ведьм без хорошего заключительного костра!
А после можно печь в золе картошку.
День плавно перетек в вечер. Из углов, из-под столов и табуреток
выползли тени и слились в одну большую тень.
Тьма беспрепятственно окутывала бабаню, которая тихо покачивалась в
кресле. Лицо бабани выражало глубокую сосредоточенность.
Дрова в камине догорели и превратились в угольки, гаснущие один за
другим.
Мрак сгущался.
На каминной полке тикали старые часы. Какое-то время тишину нарушали
только эти звуки.
Потом послышался слабый шорох. Бумажный кулек на столе шевельнулся и
медленно скукожился, точно сдувшийся воздушный шар. В неподвижном воздухе
разлился тяжелый запах гнили.
Чуть погодя выполз первый червяк.
Маманя Огг вернулась домой и наполняла пивом пинтовую кружку, когда в
дверь постучали. Она со вздохом поставила кувшин и пошла открывать.
-- Кого я вижу! Зачем пожаловали? Да в такой холод и поздноту?
И маманя попятилась в комнату, отступая перед тремя ведьмами. Все
гостьи были в черных плащах и остроконечных шляпах, традиционной ведьмовской
спецодежде, однако именно это и позволяло отличить их одну от другой. Ничто
так не подчеркивает индивидуальность, как униформа: здесь подвернем, там
подколем -- и вот вам мелочи, которые тем заметнее, чем очевиднее
единообразие.
Взять, к примеру, куму Бивис: шляпа у нее была с очень плоскими полями
и такой острой верхушкой, что впору уши прочищать. Куму Бивис маманя любила.
Та хоть и была шибко грамотная (порой ученость из нее так и перла), зато
сама чинила себе башмаки и нюхала табак, а это, по скромному мнению мамани
Огг, был первый признак Нашего Человека.
В одежде бабуси Развейли наблюдался определенный беспорядок, словно
сетчатка бабусиного внутреннего ока отслоилась и старушка жила сразу в
нескольких временах. Когда тронется умом обычный человек, добра не жди, но
куда страшнее, если упомянутый ум обращен к сверхъестественному. Оставалось
надеяться, что бабуся Развейли всего лишь путает, куда надевать нижнее белье
-- под платье или поверх него.
Увы, бабуся Развейли сдавала все сильнее -- ее стук в дверь иногда
раздавался за несколько часов до появления самой бабуси, а следы на дорожке
возникали несколько дней спустя.
При виде третьей ведьмы сердце мамани ушло в пятки, но не оттого, что
Летиция Мак-Рица была дурной женщиной. Совсем напротив, она слыла дамой
достойной, порядочной, любезной и доброй (по крайней мере, к малоагрессивным
животным и не слишком чумазым ребятишкам). И всегда готовой оказать ближнему
добрую услугу. Беда в том, что при этом Летиция руководствовалась
единственно своими представлениями о благе этого ближнего и с ним самим не
советовалась. Итог был печален: все получалось шиворот-навыворот.
Вдобавок Летиция была замужем.
Маманя ничего не имела против замужних ведьм. Правила этого, в общем,
не запрещали; она и сама сменила множество мужей, троих так даже законных.
Но у почтенного Мак-Рицы, отставного колдуна, водилось на диво много золота,
и маманя подозревала, что Летиция занимается колдовством, лишь бы не сидеть
без дела, как иные дамы определенного круга вышивают подушечки для
преклонения колен в церкви или навещают бедных.
Далее, госпожа Мак-Рица располагала средствами. У мамани не было ни
гроша. Соответственно, она не питала приязни к тем, у кого денег куры не
клюют. Летиция щеголяла в черном бархатном плаще такого изумительного
качества, что казалось, будто в окружающем мире вырезали дыру. Маманя --
нет. Никакие бархатные плащи изумительной работы ей даром не были нужны, она
за роскошью не гналась. И не понимала, отчего бы и другим не жить скромнее.
-- Здравствуй, Гита. Как делишки? -- сказала кума Бивис.
Маманя вынула изо рта курительную трубку.
-- Цвету и пахну. Заходите.
-- Льет как из ведра, ужасть! -- пожаловалась бабуся Развейли. Маманя
поглядела на небо. Оно было морозное, сизо-лиловое. Но там, где блуждала
бабусина душа, наверняка шел дождь.
-- Так входите, обсушитесь, -- добродушно предложила маманя.
-- И пусть наша встреча пройдет под счастливой звездой, -- изрекла
Летиция. Маманя понимающе кивнула -- Летиция всегда выражалась так, точно
училась колдовству по какой-то не слишком художественно написанной книге, --
и поддакнула:
-- Ага, вот-вот.
Под журчание вежливой беседы маманя спроворила чай со сдобными
лепешками. Потом кума Бивис тоном, недвусмысленно обозначившим начало
официальной части, объявила:
-- Маманя, мы пришли сюда как комитет Испытаний.
-- Да ну? Правда?
-- Я полагаю, ты участвуешь?
-- А как же. Покрасуюсь маленько. -- Маманя покосилась на Летицию. Та,
к ее неудовольствию, улыбалась.
-- В этом году Испытания вызвали большой интерес, -- продолжала кума.
-- С недавних пор девчонки к нам валят просто-таки гуртом.
-- Исключительно ради успеха у молодых людей, -- поджала губы Летиция.
Маманя смолчала. Она считала приворот отличным применением для чар и
заклятий. В некотором смысле, одним из главных.
-- Вот и славно, -- сказала она. -- Хорошо, когда народу много. Но.
-- Прошу прощения? -- удивилась Летиция.
-- Я сказала "но", -- пояснила маманя. -- Кто-то ведь должен сказать
"но", верно? Мы сейчас погутарим-погутарим и догутаримся до большущего "но".
Уж я-то знаю.
Она сознавала, что это -- вопиющее нарушение протокола. Полагалось еще
самое малое семь минут болтать о пустяках, прежде чем кто-нибудь возьмет
быка за рога, но присутствие Летиции действовало мамане на нервы.
-- Это насчет Эсме Громс-Хмурри, -- сказала кума Бивис.
-- Ну? -- без удивления откликнулась маманя.
-- Она, небось, тоже заявится на Испытания?
-- Не припомню, чтоб хоть раз обошлось без нее.
Летиция вздохнула.
-- Я полагаю, вы... не могли бы вы убедить ее... в этом году
воздержаться от участия?
Маманя оторопела.
-- Убедить? Это как же, топором, что ли? -- спросила она.
Гостьи дружно выпрямились на стульях.
-- Понимаешь... -- слегка смущаясь, начала кума.
-- Честно говоря, госпожа Огг, -- вмешалась Летиция, -- очень трудно
уговорить кого-нибудь выступить, когда известно, что будет барышня
Громс-Хмурри. Она всегда выигрывает.
-- Да, -- согласилась маманя. -- Это ведь состязания.
-- Но она всегда выигрывает!
-- Ну так что?
-- В других соревнованиях, -- поджала губы Летиция, -- одному и тому же
участнику позволено занимать первое место лишь три года подряд, а затем он
на некоторое время отправляется на скамейку запасных.
-- Да, но мы-то ведьмы, -- напомнила маманя. -- У нас правила другие.
-- Другие? Какие же?
-- Их нету.
Летиция разгладила юбку.
-- Пожалуй, пора их придумать.
-- Ага, -- хмыкнула маманя. -- И вы собрались пойти и сказать Эсме об
этом? Ты тоже, кума?
Кума Бивис отвела взгляд. Бабуся Развейли пристально всматривалась
куда-то в прошлую неделю.
-- Насколько я понимаю, барышня Громс-Хмурри -- очень гордая женщина,
-- сказала Летиция.
Маманя Огг снова пыхнула трубкой:
-- Это все равно что сказать "море полно воды".
Гостьи на минуту примолкли.
-- Ценное замечание, -- первой нарушила тишину Летиция, -- но мне не
понятное.
-- Если в море нет воды, это не море, -- пояснила маманя Огг, -- а
всего-навсего здоровущая яма в земле. С Эсме штука в том, что... -- Маманя
шумно затянулась. -- Она -- сама гордость, понятно? А не просто гордячка.
-- Ну так, может быть, ей полезно научиться быть чуточку скромнее...
-- Где же это ей скромничать? -- вскинулась маманя.
Но Летиция (что не редкость среди тех, кто с виду -- сплошь сироп и
патока) внутри была кремень и без боя не сдавалась.
-- У этой особы, несомненно, природный дар, и, поверьте, ей бы
следовало благодарить...
Тут маманя Огг бросила слушать. У этой особы. Вот, значит, что.
Какое ремесло ни возьми, везде одно и то же. Рано или поздно
кого-нибудь осеняет: необходима организация. И будьте уверены,
организаторами станут не те, кто, по общему мнению, достиг вершин
мастерства, -- те вкалывают. Честно говоря, и не худшие. Они (а куда
деваться!) тоже трудятся в поте лица.
Нет, организационный процесс берут на себя те, у кого довольно времени
и желания бегать и суетиться. И -- опять-таки, если не кривить душой, --
миру нужны те, кто бегает и суетится. Но не обязательно их любить.
По внезапному затишью маманя догадалась, что Летиция наконец
высказалась.
-- Да что вы говорите! А взять, к примеру, меня, -- подала она голос,
-- вот кто уродился даровитый. У нас, Оггов, колдовство в крови. Мне чары
наслать завсегда было раз плюнуть. А Эсме... что ж, капелька способностей и
ей досталась, это верно, да больно махонькая. Пока заклятие наложит, семь
потов сойдет с бедняжки, прямо-таки упарится. И вы хотите ей сказать
"завязывай, родная"?
-- Не стану ходить вокруг да около. Мы, собственно, надеялись на вас,
-- призналась Летиция.
Маманя открыла рот, чтобы выпустить на волю пару-тройку крепких
словечек, но передумала.
-- Вот что, -- решила она, -- скажете ей сами, завтра, а я приду ее
подержать.
Когда они появились на дорожке, бабаня Громс-Хмурри собирала Травы.
Обыденные травы кухонь и больничных палат слывут ботаническими
простушками. Среди бабаниных Трав их нельзя было найти. У нее росли
исключительно сложноцветы труднопостижимые. И никакими хорошенькими
корзиночками и изящными ножницами тут не пахло. Бабаня пользовалась
здоровенным ножом. И перед собой держала стул. А вторую линию обороны
составляли кожаная шляпа, перчатки и передник.
Даже она не знала родины всех Трав. Корешки и семена продавались и
обменивались по всему свету, а может, и за его пределами. У одних растений
цветки поворачивались вслед прохожему, другие выстреливали шипами и
колючками в пролетающих птиц, а третьи приходилось подвязывать к колышкам --
не для того, чтобы не полегли, а для того, чтобы на следующий день найти их
на прежнем месте.
Маманя Огг, которая отродясь не выращивала никаких трав, кроме курева
да приправ к куриному бульону, услышала, как бабаня бурчит себе под нос:
"Так-с, паршивцы..."
-- Доброе утро, барышня Хмурри, -- громко сказала Летиция.
Бабаня Громс-Хмурри замерла, потом очень осторожно опустила стул и
обернулась.
-- Не "барышня", а "хозяйка", -- поправила она.
-- Ну, неважно! -- И Летиция бодро продолжала: -- Надеюсь, у вас все
хорошо?
-- Было до этой минуты, -- ответила бабаня. И вялым кивком указала на
троицу ведьм.
Воцарилась звонкая тишина, отвратительная мамане Огг. Где же
предписанное ритуалом приглашение на чашечку чего-нибудь? Экое хамство --
томить людей на улице! Почти (хоть и не совсем) такое же, как называть
пожилую незамужнюю ведьму "барышней".
-- Насчет Испытаний пожаловали? -- спросила бабаня.
Летиция едва не лишилась чувств.
-- Откуда вы...
-- Вы -- вылитый комитет. Тут и раздумывать нечего, -- ответила бабаня,
стаскивая перчатки. -- Раньше-то мы обходились без всяких комитетов. Слух
пойдет, все и соберутся. А теперь -- здрасте-пожалуйста: кто-то берется все
устроить. -- На миг лицо бабани отразило ожесточенную внутреннюю борьбу,
после чего она небрежно завершила тираду: -- Чайник греется. Ступайте в дом.
Маманя успокоилась. В конце концов, возможно, существуют обычаи,
которыми не пренебречь и бабане Громс-Хмурри. Даже злейшего врага непременно
приглашают в дом и поят чаем с пирожками. Честно говоря, чем злее враг, тем
лучше бывает чайный сервиз и вкуснее пирожки. После можешь клясть супостата
на чем свет стоит, но покуда он под твоим кровом -- корми мерзавца до
отвала.
Темные глазки мамани приметили, что кухонный стол еще не просох после
мытья.
Когда чай был разлит по чашкам, а обмен любезностями (по крайней мере,
со стороны Летиции; бабаня встречала их молчанием) завершен, самозваная
председательница устроилась на стуле поудобнее и начала:
-- В этом году Испытания вызвали большой интерес, барышня... хозяйка
Громс-Хмурри.
-- Это хорошо.
-- Сказать по правде, создается впечатление, что ремесло ведьмы в
Бараньих Вершинах переживает своего рода возрождение.
-- Чего? Возрождение? Ага.
-- Это дает молодым женщинам прекрасную возможность проявить себя, вы
не думаете?
Маманя знавала не одну мастерицу срезать собеседника острым словом. Но
бабаня Громс-Хмурри умела убийственно внимать. Ей достаточно было услышать
что-нибудь, чтобы это прозвучало глупо.
-- У вас хорошая шляпа, -- заметила бабаня. -- Бархат, верно? Видать,
пошив не местный.
Летиция потрогала поля и деликатно усмехнулась.
-- Это от Киккиморо Болотти, из Анк-Морпорка.
-- Да? В лавке брали?
Маманя Огг поглядела в угол комнаты, где на подставке высился
обшарпанный деревянный конус. К нему были пришпилены куски черного коленкора
и ивовые прутья -- каркас бабаниной весенней шляпы.
-- Шила на заказ, -- ответила Летиция.
-- А булавки какие, -- продолжала бабаня. -- И полумесяцы, и коты, и...
-- Эсме, у тебя ж у самой есть брошка-полумесяц, забыла? -- вмешалась
маманя Огг, решив, что пришла пора дать предупредительный выстрел. Когда на
бабаню накатывало желание язвить, она много чего могла наговорить ведьме про
ее украшения.
-- Верно, Гита. У меня есть брошка-полумесяц. И держу я ее
исключительно ради формы. Полумесяцем очень удобно закалывать плащ. Но этим
я ни на что не намекаю. Между прочим, ты меня перебила, как раз когда я
собиралась похвалить госпожу Мак-Рицу за отличный подбор булавок. Совсем как
у ведьмы.
Маманя, резко развернувшись всем корпусом, точно болельщица на
теннисном матче, воззрилась на Летицию, желая узнать, поразила ли цель
отравленная стрела. Но Летиция самым натуральным образом улыбалась. Есть,
есть все-таки люди, которым и десятифунтовым молотом не вобьешь в башку
очевидное!
-- Кстати о ведьмах, -- сказала Летиция, в манере прирожденной
председательницы переводя разговор в нужное русло. -- Я подумала, что стоило
бы обсудить с вами ваше участие в Испытаниях.
-- Ну?
-- Вам... э-э... вам не кажется, что побеждать из года в год
несправедливо по отношению к остальным?
Бабаня Громс-Хмурри задумчиво осмотрела пол, потом потолок.
-- Нет, -- наконец сказала она. -- Я лучше их.
-- А вам не кажется, что это отбивает у других участниц охоту
состязаться?
Вновь последовал внимательный обзор пола и потолка.
-- Нет, -- сказала бабаня.
-- Но они с самого начала знают, что первого места им не видать.
-- Я тоже.
-- Да нет же, вы наверняка...
-- Я имела в виду, я тоже с самого начала знаю, что первого места им не
видать, -- уничтожающе перебила бабаня. -- А им следует браться за дело с
уверенностью, что победы не видать мне. Нечего удивляться проигрышу, коли не
умеешь правильно настроиться!
-- Это их очень расхолаживает.
Бабаня искренне недоумевала:
-- А что им мешает бороться за второе место?
Летиция не сдавалась.
-- Вот в чем мы надеемся убедить вас, Эсме: примите почетную отставку.
Вы вполне могли бы произнести небольшое напутственное слово, вручить приз
и... и, пожалуй, даже... э-э... войти в состав судейской коллегии...
-- А будут судьи? -- удивилась бабаня. -- У нас никогда не было судей.
Просто все знали, кто должен победить.
-- Ага, -- подтвердила маманя. Ей вспомнились сцены в финалах одного
или двух Испытаний. Когда побеждала бабаня Громс-Хмурри, всем это было ясно
как день. -- Истинная правда.
-- Это был бы очень красивый жест, -- продолжала Летиция.
-- Кто решил, что должны быть судьи? -- поинтересовалась бабаня.
-- Э-э... комитет... то есть... ну... нас собралось несколько человек.
Дабы не пускать на самотек...
-- Ага. Понятно, -- кивнула бабаня. -- А флажки?
-- Простите?
-- Вы, конечно, развесите гирлянды таких маленьких флажков? И, может
быть, организуете продажу каких-нибудь яблок на палочках?
-- Разумеется, мы по мере сил украсим...
-- Хорошо. Не забудьте про костер.
-- При условии, что все пройдет славненько и гладенько.
-- Ага. Что ж. Все пройдет очень славненько. И очень гладенько, --
пообещала бабаня.
Госпожа Мак-Рица не сумела подавить вздох облегчения.
-- Значит, все замечательно устроилось, -- сказала она.
-- Разве? -- спросила бабаня.
-- Мне казалось, мы договорились, что...
-- Да что вы? Неужто? -- Бабаня выхватила из очага кочергу и яростно
ткнула ею в огонь. -- Я еще подумаю.
-- Хозяйка Громс-Хмурри, могу я пойти на откровенность? -- спросила
Летиция.
Кочерга замерла на полдороги.
-- Ну?
-- Видите ли, времена меняются. По-моему, теперь я поняла, отчего вам
кажется, будто непременно нужно быть властной и суровой, но поверьте мне,
если я скажу вам по-дружески: вам станет гораздо легче, если вы капельку
смягчитесь и постараетесь держаться чуточку любезнее -- вот как
присутствующая здесь наша сестра Гита. Улыбка мамани Огг окаменела и
превратилась в маску. Летиция как будто бы не заметила этого.
-- Похоже, все ведьмы на пятьдесят миль в округе трепещут перед вами,
-- продолжала она. -- И надо признать, вы обладаете многими ценными
умениями, но, чтобы быть ведьмой, в наши дни вовсе не обязательно
притворяться старой злючкой и пугать людей. Я говорю вам это, как друг...
-- Будете проходить мимо, заглядывайте, -- оборвала ее бабаня.
Это был знак. Маманя Огг торопливо поднялась.
-- Я полагала, мы обсудим... -- заартачилась Летиция.
-- Я провожу вас до дороги, -- поспешно вызвалась маманя, выволакивая
товарок из-за стола.
-- Гита! -- резко окликнула бабаня, когда компания уже была у дверей.
-- Да, Эсме?
-- Ты потом вернешься.
-- Да, Эсме.
И маманя кинулась догонять троицу, уже шагавшую по дорожке.
Походку Летиции маманя определяла для себя как "решительную". Неверно
было бы судить о госпоже Мак-Рице по пухлым щечкам, встрепанным волосам и
дурацкой привычке всплескивать ладошками во время беседы. В конце концов,
ведьма есть ведьма. Поскреби любую, и... и окажешься нос к носу с ведьмой,
которую только что поскреб.
-- Несимпатичная особа, -- проворковала Летиция. Но это было воркование
крупной хищной птицы.
-- Вот тут вы попали в точку, -- согласилась маманя, -- только...
-- Пора щелкнуть ее по носу!
-- Ну-у...
-- Она ужасно с вами обращается, госпожа Огг. Безобразно грубо! С
замужней женщиной таких зрелых лет!
На мгновение зрачки мамани сузились.
-- Такой уж у нее характер, -- сказала она.
-- На мой взгляд, мелочный и гадкий!
-- Ну да, -- просто откликнулась маманя. -- Так часто бывает. Но
послушайте, вы...
-- Гита, подкинешь чего-нибудь для буфета? -- быстро вмешалась кума
Бивис.
-- Что ж, пожалуй, пожертвую пару бутылок, -- ответила маманя, теряя
запал.
-- О, домашнее вино? -- оживилась Летиция. -- Славненько!
-- Ну да, вроде того. Ага, вот она дорога, -- спохватилась маманя. -- Я
только... я только заскочу обратно, скажу спокойной ночи...
-- Как вы вокруг нее пляшете! Это, знаете ли, просто унизительно, --
поджала губы Летиция.
-- Да. Что поделаешь... Такая уж я привязчивая. Доброй ночи.
Когда маманя вернулась в избушку, бабаня Громс-Хмурри стояла посреди
кухни, скрестив руки на груди, и лицо ее напоминало неприбранную постель.
Одна нога выбивала на полу дробь.
-- А сама выскочила за колдуна, -- фыркнула бабаня, едва ее подруга
переступила порог. -- И не говори мне, что ничего такого в этом нет.