Пратчетт Терри. Carpe Jugulum. Хватай за горло!

   – Нянюшка, он же король, – напомнила Агнесса.
   – Это еще не повод корчить из себя коронованную особу.
   – А по-моему, именно что повод.
   – Хватит дерзить. Лучше найди этого омнианина и не спускай с него глаз.
   – И как я его найду? – раздраженно осведомилась Агнесса. – По столбу дыма?
   – Они всегда одеваются в черное, – твердо заявила нянюшка. – Ха! Как это типично!
   – Правда? Мы тоже.
   – Разумеется! Но наш… наш… – нянюшка гордо стукнула себя по груди, вызвав в той области некоторое волнение, – наш черный цвет, он правильный, понятно? Ступай и постарайся не привлекать к себе внимания, – добавила она так, словно на голове Агнессы не было двухфутовой остроконечной шляпы.
   Затем нянюшка снова окинула взглядом толпу и толкнула в бок сына.
   – Слушай, Шончик, а матушке Эсме Ветровоск ты ведь доставил приглашение, а?
   – Конечно доставил, мам, – ответил Шон, разом побледневший от ужаса.
   – Подсунул под дверь?
   – Нет, мам. В прошлом году она мне такую головомойку устроила, когда нашла открытку всю в слизняках. Поэтому я вставил приглашение в дверную петлю. Я проверил, мам, выпасть оно не могло.
   – Молодец, – похвалила сына нянюшка.
   Почтовые ящики в Ланкре как-то не прижились. Почта, в отличие от пронизывающего ветра, приходила сюда не часто, а всякая лишняя щель в двери – это лишний сквозняк. Поэтому письма оставляли на крыльце, придавив булыжником, вставляли в цветочные горшки или подсовывали под дверь.
   Да и вообще, письма ланкрцы не жаловали ^[4]. Ланкр был довольно-таки враждебным государством, то есть все ланкрцы постоянно враждовали друг с другом. Некоторые распри длились уже много поколений и даже приобрели антикварную ценность. В Ланкре считалось, что застарелая кровная вражда приравнивается к доброму выдержанному вину. Ее следует бережно хранить и передавать детям по наследству.
   Никто никому ничего не писал. Нужно что-то сказать? Говори в лицо. Таким образом котел распри всегда поддерживается в бурлящем состоянии.
   Чувствуя себя полной дурой, Агнесса пробиралась сквозь толпу. Честно говоря, в последнее время она частенько чувствовала себя дурой. Теперь-то она понимала, почему Маграт Чесногк всегда носила глупые платья в цветочек и никогда не надевала остроконечную шляпу. Стоит только надеть такую шляпу и облачиться в черное (а в Агнессином случае черной материи потребовалось немало), и отношение к тебе мгновенно меняется. Ты сразу становишься Ведьмой. В этом, конечно, есть свои преимущества, но к недостаткам можно отнести тот факт, что люди, попав в беду, сразу бегут к тебе, ни секунды не сомневаясь, что ты им поможешь.
   Зато Агнессу теперь уважали – даже те люди, которые помнили ее по прошлой жизни, когда ей еще не разрешалось носить шляпу. К примеру, ей уступали дорогу… впрочем, и раньше, если Агнесса куда-то спешила, прохожие старались побыстрее убраться с ее пути.
   – Вечер добрый, госпожа…
   Она повернулась и увидела облаченного в парадный мундир Ходжесааргха.
   В такие моменты крайне важно сдержать улыбку, поэтому лицо Агнессы осталось непроницаемым, хотя она с трудом справлялась с рвущимся наружу истерическим хохотом Пердиты.
   Она иногда встречалась с Ходжесааргхом в лесу или на болотах. Как правило, королевский сокольничий был занят тем, что пытался отбиться от своих подопечных. У каждой птицы была собственная любимая пытка Ходжесааргха. К примеру, Король Генри любил поднять его в воздух, а потом отпустить – очевидно, принимая сокольничего за гигантскую черепаху.
   И не то чтобы Ходжесааргх был настолько плох в своем деле. Наоборот, некоторые ланкрцы, державшие дома хищных птиц, считали его одним из лучших дрессировщиков в горах – возможно, потому, что нужного результата Ходжесааргх добивался всегда. И результат этот был настолько хорош, что ни одна пернатая машина убийств, выдрессированная Ходжесааргхом, не в силах была противиться позыву попробовать своего учителя на вкус.
   Разумеется, он этого не заслуживал. Как не заслуживал такого вот парадного мундира. Обычно, когда рядом не было Короля Генри, Ходжесааргх был одет в рабочую кожаную форму и пару-тройку пластырей, но сейчас на нем красовался мундир, придуманный несколько веков назад человеком, который весьма лирически относился к сельской местности и которому ни разу не доводилось продираться сквозь заросли в попытке спастись от настигающего гиросокола. В мундире преобладали красные и золотые тона, и подобное одеяние смотрелось бы куда лучше на человеке парой футов выше и с ногами, более подходящими для красных чулок. Шляпа… о ней вообще лучше было промолчать. Правда, если бы вас все-таки вынудили что-нибудь сказать, вы бы описали ее как нечто огромное и красное, с обвисшими полями. Да еще и с пером.
   – Госпожа Нитт? – произнес Ходжесааргх.
   – Прошу прощения… Засмотрелась на твою шляпу.
   – Хороша, верно? – добродушно откликнулся Ходжесааргх. – А это Вильям. Она канюк, хотя считает себя курицей. Летать она не умеет, и сейчас я учу ее охотиться.
   Агнесса крутила головой в поисках каких-либо признаков религиозной деятельности, но это несуразное взъерошенное существо, сидевшее на запястье Ходжесааргха, не могло не привлечь ее внимания.
   – Охотиться? И как же? – переспросила она.
   – Она залезает в норы и затаптывает кроликов до смерти. Кстати, мне почти удалось отучить ее кудахтать. Верно, Вильям?
   – Вильям? – переспросила Агнесса. – Ах да…
   Она вспомнила, что для сокольничих все хищные птицы – женского рода.
   – Кстати, ты тут, случаем, омниан не встречал? – поинтересовалась она.
   – А к какому виду птиц они относятся? – смущенно спросил сокольничий.
   Когда речь шла не о хищных птицах, Ходжесааргх чувствовал себя немного неловко, подобно человеку с очень большим словарем, в котором отсутствует именной указатель.
   – О… Ладно, ничего, забудь. – Агнесса снова посмотрела на Вильяма. – Но как? То есть как так произошло, что он… она возомнила себя курицей?
   – Обычное дело, – махнул рукой Ходжесааргх. – Томас Безрод из Дурного Зада нашел яйцо, ну и подложил его под курицу-наседку. А птенца вовремя не забрал. Поэтому Вильям решила, что раз ее мама – курица, значит, и она курица.
   – Ну, это…
   – Такое частенько случается, госпожа. Вот лично я, когда выращиваю их из яиц, поступаю совсем иначе. У меня есть специальная перчатка…
   – Все это крайне интересно, но я вынуждена тебя оставить, – быстро произнесла Агнесса.
   – Конечно, госпожа.
   Спустя несколько минут бесцельных блужданий по залу Агнесса наконец обнаружила того, кого искала.
   Было в этом человеке что-то легко узнаваемое. Словно он сам был ведьмой. И дело было вовсе не в черной рясе, из-под которой торчали ноги в серых носках и сандалиях, и не в шляпе с крошечной тульей и полями настолько широкими, что на них можно было подавать обед. Просто, куда бы священнослужитель ни направлялся, его, как и ведьм, сопровождало пустое пространство. Люди стараются не подходить к ведьмам слишком близко.
   Она никак не могла разглядеть его лица. Омнианин повернулся и направился к буфету.
   – Госпожа Нитт, прошу прощения…
   Рядом с ней обнаружился Шон. Он старался двигаться как можно осторожнее, потому что при любом резком движении парик сразу начинал вращаться.
   – Да, Шон?
   – Королева желает поговорить с тобой, госпожа.
   – Со мной?
   – Да, госпожа. Сейчас ее величество находится в Кошмарно-Зеленой гостиной.
   С этими словами Шон осторожно развернулся, намереваясь уходить. Парик остался смотреть в ту же сторону, что и прежде.
   Некоторое время Агнесса стояла в раздумьях. Только что она получила приказ королевы – пусть даже исходящий от Маграт Чесногк, – который, надо полагать, отменял любые распоряжения нянюшки. Кроме того, омнианин был обнаружен – он спокойно себе закусывал и никого жечь не собирался, во всяком случае пока. Значит, следовало поспешить к королеве.
 
   За спиной угрюмо понурившегося Игоря распахнулась маленькая дверца.
   – А сейчас почему мы остановились?
   – Тролл на дорога, герр мафтер.
   – Что?
   Игорь закатил глаза.
   – Тролл на дорога, – повторил он.
   Дверца с треском захлопнулась. Из кареты донесся шепот, и дверца снова распахнулась.
   – Ты хотел сказать «тролль»?
   – Да, герр мафтер.
   – Так переедь его!
   Тролль приближался, держа над головой горящий факел. Кто-то где-то, очевидно, решил: «А вот было бы здорово одеть этого тролля в форму», но только потом понял, что в арсенале можно найти лишь одну часть формы, подходящую по размеру, а именно – шлем. И то держаться он будет, только если привязать его к тролльей голове шнурком.
   – Фтарый граф никогда бы не приказайт мне переезжат тролл, – пробормотал Игорь, правда, недостаточно тихо. – Но граф ведь бывайт благородных кровей.
   – Что ты там бормочешь? – раздался визгливый женский голос.
   Тролль подошел к карете и почтительно стукнул по шлему костяшками пальцев.
   – Добрый вечерок, – сказал он. – Очень неудобная ситуевина… Но ты знаешь, что такое кол?
   – Кол? – мгновенно насторожился Игорь.
   – Ну, длинная деревянная штуковина…
   – Да? И что?
   – Ага. А теперь представь себе, что эта дорога перегорожена таким вот колом с желтыми и черными полосками. Только его тутова нет, потому как у нас только один кол, и сейчас он перегораживает дорогу к Медной горе…
   Дверца распахнулась.
   – Ну, что ты застрял? Переедь его и гони дальше!
   – Я, конечно, могу сбегать и принести его, – предложил тролль, переминаясь с одной лапищи на другую. – Только раньше следующего утра не обернусь, понимашь? Но ты можешь притвориться, будто он тутова, а я могу притвориться, будто поднимаю его. И все будет полный порядок.
   – Ладно, – кивнул Игорь, не обращая внимания на недовольное ворчание за спиной.
   Старый граф вежливо относился к троллям, пусть даже об их шеи можно было все зубы обломать. Вот что значит истинный вампир, высший класс.
   – Но сначалова я должен штой-нибудь пропечатать, – сказал тролль, показывая половину картофелины и пропитанную краской тряпку.
   – Зачем?
   – Это будет значить, что вы мимо меня проехали.
   – Понятно, но мы и так ехайт мимо тебя, – заметил Игорь. – Все фтанут это знать, потому что мы по-нафтоящему проезжайт.
   – Да, но если я вас пропечатаю, это будет значить, что вы проехали официально, – не сдавался тролль.
   – А что будейт, если я профто езжайт дальше? – спросил Игорь.
   – Э-э… Тогда я не подниму тебе кол, – сказал тролль.
   Поставленные в тупик этой метафизической головоломкой, оба посмотрели туда, где виртуальный кол перегораживал дорогу.
   В другой ситуации Игорь не стал бы терять времени даром, но семейка начинала действовать ему на нервы, и он отреагировал на это обычным для обиженного слуги способом, то есть вдруг стал тупым. Обернувшись, он обратился через дверцу к пассажирам кареты:
   – Пункт перефекать границу, герр мафтер. Нам должны что-нибудь штамповайт.
   Из кареты снова донесся возбужденный шепот, потом через дверное окошко просунулся белый конверт с золотой окантовкой. Игорь передал конверт троллю.
   – И не жаль марать-то? – поинтересовался тролль и неумело шлепнул на конверт печать.
   – И что это такойт? – резко спросил Игорь.
   – He понял?
   – Этот… глюпый знак!
   – Ну, картофелина попалась маленькая, а печать надо было сделать, да только я понятия не имел, как выглядит ента самая печать, но, по-моему, уточка получилась очень похоже, – сообщил тролль и радостно добавил: – Сам вырезал. Ну… ты готов? Потому что я поднимаю кол. Вот он поднимается, поднимается… Смотри, смотри, как торчит. Енто значит, вы можете ехать.
   Стронувшись с места, карета прокатилась чуть-чуть, но перед самым мостом снова остановилась.
   Тролль, твердо знающий, что долг его выполнен, нерешительно направился к экипажу. И когда подошел поближе, услышал совершенно непонятный, на его взгляд, разговор. Впрочем, с точки зрения Большого Биф-Джима, таковыми были все разговоры, если в них употреблялись слишком длинные слова.
   – Итак, все вы, слушайте внимательно…
   – Ну, пап, сколько можно твердить об одном и том же?…
   – Истина не кол, чем глубже вобьешь, тем легче жить. Там, внизу, – река Ланкр. Проточная вода. И сейчас мы пересечем этот поток. Хочу напомнить, ваши предки, которые частенько переезжали с места на место и преодолевали весьма значительные расстояния, – так вот, все они твердо верили в собственную неспособность пересекать проточную воду. Есть необходимость объяснять наличествующее тут противоречие?
   – Нет, папа.
   – Отлично. Культурные условности – чистая смерть для нас, поэтому лишняя предосторожность не повредит. Игорь, трогай.
   Тролль долго смотрел вслед удаляющемуся экипажу. Словно бы волна холода перекатилась за каретой через мост.
 
   Матушка Ветровоск снова парила в воздухе, наслаждаясь его свежестью и прозрачностью. Она летела высоко над деревьями, и, к счастью для всех, лица ее сейчас никто не видел.
   Внизу мелькали отдельные домишки; кое-где горел свет, но большая часть окон была погружена в темноту. Все давным-давно отбыли на пиршество во дворец.
   Под каждой крышей скрывается своя история, подумала матушка. Об историях она знала все. Но там, под крышами, в маленьких комнатках, развивались истории совсем другого сорта, незначительные и тайные, которые нигде никогда не будут рассказаны.
   В них повествовалось о временах, когда медицина бессильна, а головология бесполезна, когда разум – это шквал боли в человеческом теле, которое стало врагом самому себе. О временах, когда люди попадают в плен собственной плоти и когда нет другого выхода, кроме как отпустить их. И даже не нужно прибегать к помощи той же подушки или как бы случайно путать лекарства. Нет необходимости выталкивать их из мира, нужно просто сделать так, чтобы мир перестал их удерживать. Протяни руку и… укажи путь.
   И никакие слова тут не требуются. Порой на лицах родственников видишь просьбу, которая никогда не будет выражена вслух, а иногда люди говорят: «Ему можно хоть чем-то помочь?», и эта фраза является своего рода кодовой. Но если спросить напрямую, на лицах сразу возникает потрясенное выражение: мол, как такое возможно подумать, мы же совсем не то имели в виду, хотели, типа, подушечку под спину подложить.
   Любая повитуха, которую хоть однажды вызывали в далекий домик в кровавую ночь, знавала все эти маленькие тайны…
   Которые никогда нигде не будут поведаны…
   Матушка всю жизнь была ведьмой, а ведьме частенько приходится принимать решения. Ведьмы живут на грани. Ты принимаешь решения, чтобы их не пришлось принимать другим, чтобы те, другие, могли притвориться: а и не было нужды принимать решения, не было никаких маленьких тайн, все просто случилось. А ты никому не рассказываешь о том, что знаешь, и ничего не требуешь взамен.
   Наконец матушка увидела ярко освещенный замок. У костра виднелись маленькие людские фигурки.
   Но вдруг нечто иное привлекло ее внимание, потому что сейчас матушка готова была смотреть куда угодно, только не на замок, и настроение мгновенно изменилось. Туман переливался через горы, заполняя далекие, озаренные лунным светом долины. И одна тонкая струйка тянулась прямиком к замку, медленно, очень медленно стекая в Ланкрский провал.
   Разумеется, весной, когда меняется погода, туман не такое уж редкое явление, но эта струйка ползла со стороны Убервальда.
 
   Дверь в покои Маграт открыла служанка Милли Хлода. Присев перед Агнессой, вернее, перед ее шляпой, в почтительном реверансе, Милли торопливо выскочила из комнаты, оставив молодую ведьму наедине со стоявшей у туалетного столика королевой.
   В правилах протокола Агнесса не больно-то ориентировалась, но на всякий случай попыталась исполнить нечто вроде республиканского реверанса, что вызывало изрядное волнение в телесных регионах.
   Королева ланкрская Маграт, громко высморкавшись, запихнула носовой платок в рукав халата.
   – А, Агнесса, привет, – кивнула она. – Ты присаживайся, присаживайся. И перестань подпрыгивать. Милли тоже вот так прыгает, а меня от этого укачивает. И вообще, королевских особ ведьмы должны приветствовать поклоном.
   – Э… – произнесла Агнесса и бросила взгляд на стоявшую в углу колыбель, украшенную непозволительным количеством кисточек и кружевных оборочек.
   – Она спит, – успокоила ее Маграт. – А, колыбель? Веренс заказал ее из самого Анк-Морпорка. Я сказала, меня вполне устраивает старая, но он такой… современный, понимаешь? Да сядь ты наконец!
   – Вы вызвали меня, ваше вели… – нерешительно произнесла Агнесса.
   Вечер обещал быть сложным. Кроме того, она никак не могла определиться в своих чувствах к Маграт. В домике, где сейчас жила Агнесса, до сих пор бродило эхо Маграт – старый браслет под кроватью, небрежные пометки в каких-то древних блокнотах, вазы с давно увядшими цветами… Если судить по завалившимся за комод вещам, то о человеке можно составить весьма странное представление.
   – Просто хотела поболтать с тобой, – сказала Маграт. – Все так… Понимаешь, на самом деле я довольна жизнью, однако… Милли очень милая девушка, но она во всем соглашается со мной, а нянюшка и матушка относятся ко мне так, словно я, гм, ну, не совсем королева… Не то чтобы я настаивала, нельзя ж все время относиться ко мне как к королеве, но вообще-то хотелось бы, чтобы они осознавали: я – королева, пусть даже им не обязательно так ко мне относиться… Если ты понимаешь, что я имею в виду.
   – Наверное, понимаю, – осторожно откликнулась Агнесса.
   Пытаясь объяснить необъяснимое, Маграт взмахнула руками. Из рукавов во все стороны полетели использованные носовые платки.
   – То есть… У меня начинает кружиться голова, когда люди постоянно подпрыгивают, поэтому я хочу, чтобы они думали: «О, это Маграт, она теперь королева, но я буду относиться к ней как к нормальному человеку…»
   – Ну, или чуточку почтительнее, потому что она все-таки королева, – добавила Агнесса.
   – Гм… да, возможно. На самом деле нянюшка не так уж плоха, по крайней мере она ко всем относится одинаково, но когда на меня смотрит матушка, сразу понятно, что она думает: «Ага, вот и Маграт. А ну-ка, Маграт, завари-ка чайку». Клянусь, когда-нибудь я не выдержу и нагрублю ей. Они как будто считают, что это всего лишь очередное мое увлечение. Вроде как хобби!
   – Прекрасно тебя понимаю.
   – Словно бы я вот-вот все брошу и снова стану ведьмой. Конечно, вслух они об этом не говорят, но наверняка именно так и считают. Они просто не понимают, что может быть другая жизнь.
   – Ага.
   – Как там мой старый домик?
   – Мышей много.
   – Знаю. Я всегда их подкармливала. Только матушке не говори. Кстати, она здесь?
   – Пока не видела, – ответила Агнесса.
   – Понятно. Ждет подходящего момента. Хотя признаюсь честно: мы с матушкой во всяких передрягах бывали, но на этом я ее так и не поймала. На том, чтобы она действительно выбирала момент. Ты или я просто болтались бы по залу или где-нибудь неподалеку, выжидая подходящее время, а она просто возьмет и войдет. И, как потом выяснится, в самый ответственный момент.
   – Это время должно подходить к тебе, а не ты ко времени, – процитировала Агнесса. – Любимая матушкина присказка.
   – Вот именно, – кивнула Маграт.
   – Вот именно, – кивнула Агнесса.
   – Стало быть, ты ее не видела? Но мы же ей первой открытку послали! – Маграт наклонилась чуть ближе. – Веренс приказал нанести на картонку побольше позолоты. Удивлюсь, если она не зазвенела, когда матушка бросила ее на стол. Кстати, ты хорошо завариваешь чай?
   – Они постоянно жалуются.
   – Даже не сомневалась. Нянюшке – три кусочка сахара, верно?
   – И чай все время я покупаю. Они ни разу не скинулись, – ответила Агнесса и принюхалась: в воздухе витал едва заметный запах плесени.
   – Ну, что тут скажешь… С печеньем тоже не стоит возиться, – заметила Маграт. – Я столько времени у печки проторчала, выпекала всякие полумесяцы и так далее. Проще покупать готовое в лавке.
   Она тоже принюхалась.
   – Это не ребенок, – решительно заявила Маграт. – Наверное, Шон Ягг был так занят подготовкой к празднику, что не чистил уборные уже недели две как. Поэтому, когда ветер задует, из Звонницы сразу тянет. Я пыталась развешивать ароматные травы, но они как будто растворяются.
   Маграт выглядела несколько неуверенной, словно ее беспокоила куда более серьезная проблема, нежели плохие санитарные условия в замке.
   – Э-э… Но она ведь должна была получить приглашение, верно?
   – Шон уверяет, что доставил его, – пожала плечами Агнесса. – А она, скорее всего, сказала… – Голос ее вдруг изменился, стал четким и резким. – «Только этого не хватало, в моем-то возрасте. Никогда я вперед не выставлялась, и никто не может меня в этом упрекнуть».
   Маграт даже открыла рот от удивления.
   – Так похоже, аж мурашки по коже.
   – Один из немногих моих талантов, – откликнулась Агнесса уже нормальным голосом. – Роскошные волосы, чудесный характер, отличный слух.
   «И две головы в одной», – добавила Пердита.
   – Она обязательно появится, – продолжила Агнесса, пытаясь не обращать внимания на свое внутреннее я.
   – Но уже половина одиннадцатого… Ничего себе, а мне еще нужно одеться. Ты поможешь?
   Она поспешила в гардеробную, а Агнесса поплелась следом.
   – Я даже приписала внизу, что прошу ее стать крестной, – сообщила Маграт, садясь перед зеркалом и копаясь среди бесчисленных баночек с гримом. – Она ведь всегда хотела стать крестной, только никому не говорила.
   – Тот еще подарочек новорожденному, – не подумав, ляпнула Агнесса.
   Окутанная облаком пудры рука Маграт замерла на полпути к лицу, и в зеркале на мгновение отразились глаза, в которых застыл ужас. Но буквально сразу челюсть Маграт напряглась, и выражение лица королевы стало таким, каким иногда бывало у матушки.
   – Будь у меня выбор, чего пожелать ребенку: здоровья, счастья и богатства или того, чтобы рядом с ним всегда была матушка Ветровоск, я бы не колебалась ни секунды, – сказала Маграт. – Ты же видела ее в действии.
   – Пару раз, – призналась Агнесса.
   – Ее никто не сможет победить, – продолжала Маграт. – А уж если ее загнать в угол… В общем, она умеет… ну, как будто переместить часть себя в безопасное место. Словно передает себя кому-то другому, чтобы спрятаться на время. Ты же наверняка знаешь про эти ее Заимствования?
   Агнесса кивнула. Нянюшка, разумеется, предупреждала ее, но все равно неприятно это как-то – зайти в домик матушки и наткнуться там на Эсме Ветровоск, вытянувшуюся на полу, будто палка, и с табличкой «Я НИ УМИРЛА» в посиневших руках. Хотя это всего-навсего означало, что сейчас матушка пребывает где-то еще и смотрит на жизнь глазами барсука или, допустим, голубя, путешествуя в чужом разуме в качестве тайком подсевшего пассажира^[5].
   На практике же это означало, что в Ланкре жестокость к животным, которая считается одной из отличительных черт всякой сельской идиллии, практиковалась куда реже, чем где-либо еще. Ведь крыса, в которую ты сегодня бросил кирпич, вполне могла оказаться ведьмой, к которой ты завтра обратишься за лекарством от зубной боли.
   А еще это означало, что человек, навестивший матушку без приглашения, вполне мог обнаружить на полу хижины ее холодное и безжизненное тело. Табличка предназначалась именно для того, чтобы предотвратить неизбежную панику и всяческие треволнения.
   – Это как с теми колдунами из Очудноземья, – продолжала Маграт. – Чтобы их нельзя было убить, они прячут свои сердца в кувшинах в потайном месте. У меня в домике где-то есть книжка про них.
   – Тут вряд ли потребуется особо большой кувшин, – заметила Агнесса.
   – Это было нечестно, – сказала Маграт и вдруг замолчала. – Ну… По большей части нечестно. Зачастую. По крайней мере иногда. Слушай, не поможешь застегнуть этот треклятый воротничок, а?
   Со стороны колыбели донеслось какое-то бульканье.
   – И как ты ее назовешь? – спросила Агнесса.
   – Всему свое время, – ответила Маграт. – Скоро ты все узнаешь.
   «Отчасти это даже правильно, что она мне ничего не сказала», – думала Агнесса, следуя за Маграт и фрейлинами в сторону Главного зала. В Ланкре детей нарекали ровно в полночь, чтобы новый день они начинали с новым именем. Хотя, почему это правильно, Агнесса и сама не знала. Просто… кто-то когда-то решил, что это работает. А ланкрцы никогда не разбрасывались тем, что работает. Основная беда заключалась в другом: они наотрез отказывались менять то, что и так работает.
   И, насколько она слышала, данное положение дел крайне тяготило короля Веренса, который учился царствовать исключительно по книжкам. Его планы по усовершенствованию ирригации и сельского хозяйства в Ланкре были встречены дружными аплодисментами подданных, но потом эти самые подданные пальцем о палец не ударили ради воплощения королевских проектов в жизнь. Точно так же был проигнорирован план по усовершенствованию ассенизации, главная мысль которого заключалась в том, что такая система просто обязана существовать. Но, по мнению подданных короля Веренса, всякая система шикарна, если к уборной ведет утоптанная тропинка, а на веревочке всегда висит каталог «товары почтой» с действительно мягкими страницами.