Пратчетт Терри. Роковая музыка

   – Конечно, читала, – мрачно произнесла Сьюзен.
   – Вот тебе и намек…
   Сьюзен взяла пучок какой-то волшебной с виду травы и покрутила его в руках.
   – Кстати, на улице я встретила девушку, которая заявила, будто бы она – та самая зубная фея.
   – Ты что-то путаешь. Той самой быть не может. Я лично знаю трех зубных фей, а их, наверное, больше.
   – Но зубных фей не существует. Я имею в виду… Не знаю. Я думала, это детские сказки. Как и Песочный человек или, скажем, Санта Хрякус^[8].
   Как утверждают специалисты, легенда о Санта Хрякусе берет начало в истории о местном короле, который зимней ночью случайно (согласно его утверждениям) проходил мимо дома, где жили три молодые девицы, и услышал, как они рыдают, потому что у них совсем нет еды, чтобы отпраздновать середину зимы. Король пожалел их и швырнул в окно приличную связку колбас^[9].
   – Глядите-ка! – воскликнул ворон. – А наш тон немного изменился! И куда только подевалась твоя уверенность? Ты уже не говоришь: «Такого не может быть», а предпочитаешь: «Не знаю».
   – Но всем же известно… То есть я хочу сказать, что существование старика с бородой, раздающего детям сосиски и требуху на День Всех Пустых, противоречит всякой логике.
   – В логике я ничего не понимаю. Никогда ее не изучал, – заявил ворон. – По-моему, жить на черепе не совсем логично, однако я ведь на нем живу.
   – И Песочного человека, который бродит повсюду и сыплет в глаза детям песок, чтобы они заснули, – его тоже не может быть, – продолжила Сьюзен, однако уже не столь уверенным голосом. – Сам подумай, таскать на спине мешок с песком – замучишься ведь.
   – Возможно, возможно.
   – Ну, мне пора, – сказала Сьюзен. – Ровно в полночь госпожа Ноно проверяет спальни.
   – И сколько в школе спален? – поинтересовался ворон.
   – Около тридцати.
   – И ты веришь, что она проверяет все спальни ровно в полночь, но не веришь в Санта Хрякуса?
   – Все равно мне пора, – покачала головой Сьюзен. – Гм. Спасибо тебе.
   – Запри за собой дверь, а ключ брось в окно.
   В комнате было тихо, только потрескивали угли в камине.
   – Ох уж эти современные дети… – сказал череп немного погодя.
   – Лично я считаю, что во всем виновато образование, – откликнулся ворон.
   – О да, – согласился череп. – Избыток знаний очень опасен. Куда опасней, чем недостаток. Я, когда еще был живым, всем об этом говорил.
   – И когда же такое было?
 
   – Не помню. Кажется, я был тогда достаточно осведомленным человеком. Учителем или философом… или кем-то еще навроде. А сейчас лежу на столе, и на меня гадит птица.
   – Очень аллегорично, – заметил ворон.
 
   Сьюзен не знала, что такое сила веры, – об этом ей никто не рассказывал. И уж тем более никто не рассказывал ей о том, какие штуки способна вытворять сила веры в комбинации с высоким волшебным потенциалом и крайне низким индексом реальности, которые присущи Плоскому миру.
   Вера создает пустое место. Которое обязательно должно быть заполнено.
   И это вовсе не означает, что вера отвергает логику. Например, всем очевидно, что Песочный человек носит свой песок в маленьком мешочке.
   На Плоском мире Песочному человеку не нужно заботиться о пополнении запасов песка.
 
   Была почти полночь.
   Сьюзен прокралась в конюшню. Нельзя же оставлять тайну нераскрытой!
   В присутствии Бинки остальные постояльцы конюшни вели себя тихо. Большая белая лошадь светилась в темноте.
   Сьюзен сняла с крюка седло, но по некоторому размышлению повесила его обратно. Какая разница – с седла тоже можно свалиться. И уздечка тут все равно что руль на камне.
   Она открыла воротца, ведущие в денник. Обычно лошади не любят пятиться, ведь то, чего они не видят, для них просто не существует. Но Бинки сама вышла из денника, после чего приблизилась к большому чурбану, с которого девушки залезали на лошадиные спины, и выжидающе посмотрела на Сьюзен.
   Сьюзен взобралась на Бинки. Сидеть на ее спине было все равно что сидеть на столе.
   – Ну, хорошо, – прошептала она. – Только я в это все равно не верю.
   Бинки опустила голову и заржала. Выйдя во двор, она рысью направилась в сторону игрового поля. У ворот она перешла на галоп и резко свернула к школьной ограде.
   Сьюзен закрыла глаза.
   Она почувствовала, как напряглись мышцы под бархатной шкурой, а потом лошадь поднялась над оградой и взмыла высоко в воздух.
   Позади, на беговой дорожке, секунду или две ярко светились следы от копыт.
   Пролетая над школой, Сьюзен увидела, как в одном из окон загорелся свет. Госпожа Ноно отправилась в свой ночной обход.
   «Меня ждут большие неприятности», – подумала Сьюзен.
   А затем она подумала: «Я сижу на лошади, которая летит в ста футах над землей и несет меня в какую-то таинственную, наверняка волшебную страну, заселенную гоблинами и говорящими животными. Каких еще неприятностей можно ожидать?..
   Кроме того, разве школьные правила запрещают кататься на летающих лошадях? Что-то не припомню там такой статьи».
   Щеботан исчез позади, и мир развернулся узором темноты, пронизанной серебряным лунным светом. Внизу мелькали озаренные луной шахматные клетки полей, огоньки ферм. Мимо проносились рваные облака.
   Слева возвышалась белая стена Овцепикских гор, справа простиралась зеркальная поверхность Краевого океана, украшенная лунной дорожкой. Ветра не было, как не было ощущения скорости – просто мелькает земля внизу да слегка покачивается спина Бинки.
   А потом словно кто-то полил ночь расплавленным золотом. Облака расступились, и внизу раскинулся Анк-Морпорк – город, в котором опасностей было больше, чем могла себе представить даже госпожа Ноно.
   Свет факелов освещал лабиринт улиц, в котором Щеботан мог не только затеряться, но и быть ограбленным и сброшенным в реку.
   Бинки легко скользила над крышами домов. До Сьюзен доносился уличный шум, она даже различала отдельные голоса – но все это сливалось в общее мерное гудение большого, похожего на улей города. Мимо проплывали окна верхних этажей, освещенные изнутри свечами.
   Лошадь спустилась ниже, нырнула в дымный городской воздух, легко коснулась земли и рысью поскакала по темному переулку, в конце которого остановилась. Сьюзен увидела закрытую дверь с освещенной факелом вывеской:

«САДЫ КАРРИ

Кухня. Пастароним Заход Васпрещен.

Эй, Тибе Гаварят».

   Бинки, казалось, чего-то ждала.
   Сьюзен ожидала увидеть более экзотический пункт назначения.
   Она знала, что такое «карри». В школе иногда давали на обед карри, только все девочки называли это блюдо «Дрянью с Рисом». Рис был желтым, и в нем периодически попадались дряблые изюмины и горошины.
   Бинки заржала и ударила копытом.
   Щелкнул запор, в верхней половине двери открылась небольшая дверца, и на огненном кухонном фоне мелькнуло чье-то лицо.
   – О-о-о-о-о, не-е-е-е-ет! Бинкор-р-р!
   Дверца захлопнулась.
   Видимо, таким образом Сьюзен велели чего-то ждать.
   Переминаясь с ноги на ногу, Сьюзен увидела вывешенное на стене меню. В нем была масса ошибок: в меню любого ресторана, претендующего на звание народного и популярного, должны быть ошибки – чтобы посетитель чувствовал свое превосходство. Названий большинства блюд она не знала. А в целом меню было вот таким:

   «Карри с Овощем – 8 пенсов
   Карри с Горька-Сладкими
   Свиными Шарами – 10 пенсов
   Карри с Кисла-Сладким
   Рыбим Шаром – 10 пенсов
   Карри и Мсяо – 10 пенсов
   Карри и Исвестное Мсяо – 15 пенсов
   Добавка карри – 5 пенсов
   Картофель Фри – 4 пенса
   Ешь Сдесь, Либо Тащи Куда Хошь».

   Вдруг дверца снова раскрылась, на небольшой полочке появился коричневый пакет из предположительно, но не обязательно водонепроницаемой бумаги. Потом дверца опять захлопнулась.
   Сьюзен осторожно протянула руку. Запах из пакета говорил о том, что содержимое можно потреблять в полевых условиях, не подразумевающих использования металлических столовых приборов. А полдник был так давно…
   Тут Сьюзен вдруг вспомнила, что у нее совсем нет денег… но, с другой стороны, никто о них и не спрашивал. Однако конец света наступит именно тогда, когда люди забудут о личной ответственности.
   Она наклонилась и постучала в дверцу.
   – Прошу прощения… Может, я могу для вас что-нибудь сделать?..
   Из-за двери донеслись панические крики и грохот, словно с полдюжины людей попытались спрятаться под одним столом.
   – О, как мило. Большое спасибо, – вежливо откликнулась Сьюзен.
   Бинки медленно тронулась с места. На сей раз внезапного всплеска мышечной энергии не последовало, лошадь поднялась в воздух осторожно, словно в прошлом уже была наказана за то, что что-то разлила.
   Сьюзен попробовала карри на высоте семисот футов над землей. И, воровато оглянувшись по сторонам, словно кто-то мог следить за нею, бросила одноразовую тарелку вниз.
   – Странно… – пробормотала она. – И это все? Ты везла меня в такую даль, чтобы угостить едой навынос?
   Земля внизу понеслась быстрее, Сьюзен поняла, что лошадь идет уже полным галопом, а не рысью. Опять напряглись мышцы…
   …И небо на мгновение взорвалось ярко-синей вспышкой.
   А далеко позади, невидимые для всех, потому что сам свет замер в смятении, не понимая, что произошло, в воздухе загорелись следы лошадиных копыт.
 
   А потом появился зависший в пространстве пейзаж.
   Небольшой приземистый домик, окруженный садом, поля и далекие горы. Бинки пошла медленнее.
   Но все было как-то… двумерно. Когда лошадь развернулась и начала заходить на посадку, пейзаж превратился в простую поверхность, тонкую пленку существования, нанесенную на небытие.
   По идее, лошадиные копыта должны были легко прорвать эту пленку, но вместо этого раздался звонкий хруст гравия.
   Бинки обогнула дом и вошла на конный двор, где и остановилась.
   Сьюзен осторожно спрыгнула с ее спины. Земля под ногами была вполне твердой. Девушка наклонилась и нерешительно копнула гравий – под которым обнаружила все тот же гравий.
   Зубная фея собирает выпавшие детские зубы – известный факт. Но все прочие люди, увлекающиеся собиранием частей человеческих тел, преследуют весьма сомнительные цели. Все это делается для того, чтобы нанести человеку какой-либо вред либо подчинить его своей воле. В таком случае зубные феи должны контролировать не меньше половины детского населения Плоского мира. И живут они, наверное, в замках, построенных из гнилых детских зубов.
   А Санта Хрякус, должно быть, обитает высоко в горах, в страшном доме, больше похожем на скотобойню, и стены жилища Деда Кабана увешаны сосисками, кровяными колбасами и окрашены мерзкой кроваво-красной краской.
   Что свидетельствует о стиле. Достаточно скверном, но тем не менее стиле.
   Но тут стиль отсутствовал как класс.
   Сьюзен обошла дом, который показался ей не больше среднего особнячка. Да, кто бы тут ни жил, вкус у него явно отсутствовал.
   Наконец она наткнулась на входную дверь. Черную, с дверным молотком в виде омеги.
   Сьюзен протянула руку, однако дверь распахнулась сама.
   Открывшийся глазам Сьюзен зал по размерам намного превосходил дом, его содержащий. Где-то вдалеке маячила лестница как раз подходящей ширины, чтобы станцевать на ней чечетку в финальной сцене мюзикла.
   С перспективой тут было совсем плохо. Стены, высящиеся далеко-далеко, в то же самое время выглядели так, будто их нарисовали в воздухе всего в пятнадцати футах от вас. Судя по всему, строитель дома отмел расстояние как ничего не значащую величину.
   У одной из стен стояли огромные часы, тиканье которых, казалось, заполняло весь колоссальный зал.
   «Здесь есть одна комната… – подумала Сьюзен. – Я помню… Это комната шепотов».
   В зал выходили несколько дверей, разделенные широкими простенками. Или узкими – если смотреть с другой стороны.
   Она попыталась подойти к ближайшей из них, однако, сделав несколько неуверенных шагов, поняла, что ее усилия тщетны. Впрочем, ей все же удалось достигнуть цели, но для этого пришлось запомнить направление, после чего закрыть глаза и двигаться на ощупь.
   Дверь одновременно была обычного человеческого размера и колоссально большой. Резные наличники состояли из черепов и скрещенных костей.
   Сьюзен распахнула дверь.
   В этой комнате мог поместиться небольшой город.
   Центр был устлан небольшим ковром, не больше гектара. Сьюзен понадобилось несколько минут, чтобы добраться до его края.
   Это была комната внутри комнаты. На небольшом возвышении стояли массивный письменный стол и обитое кожей вращающееся кресло. Подставка в виде четырех слонов, стоящих на черепашьем панцире, несла на себе точное подобие Плоского мира. Несколько книжных шкафов были беспорядочно забиты стопками огромных томов, словно владелец кабинета слишком часто работал с книгами, чтобы расставлять их по порядку. Неподалеку от письменного стола в воздухе висело окно.
   Но между краем ковра и стенами большой комнаты не было ничего, кроме пола, – да и полом такое не назовешь. Он не был вымощен камнем, не был сделан из дерева. Ступая по нему, Сьюзен не слышала звука своих шагов. Это была просто поверхность в строго геометрическом смысле этого слова.
   На ковре Сьюзен увидела знакомый узор из черепов и скрещенных костей.
   Ковер тоже был черным. Тут все было либо черным, либо черным с сероватым оттенком. Лишь иногда можно было рассмотреть намек на темно-лиловый или темно-синий, как океанская бездна, цвет – но только намек.
   Вдалеке, у самых стен комнаты (так сказать, метакомнаты), виднелось… нечто. Это нечто отбрасывало замысловатые тени, впрочем, слишком далекие, чтобы их можно было рассмотреть.
   Сьюзен поднялась на возвышение.
   Что-то странное присутствовало в окружавших ее предметах. Конечно, в окружавших ее предметах все было странным, но эта странность – она крылась в самой природе предметов. В то время как была другая странность – поверхностная, обычная, странность на человеческом уровне. Все предметы были немножко неправильными, словно их сделал человек, не совсем понимавший их назначение.
   На немыслимых размеров столе стояло пресс-папье – но оно было частью стола, словно срослось с ним. Ящики представляли собой лишь выпуклые участки дерева – их невозможно было открыть. Тот, кто сделал этот стол, видел письменные столы, но ничего в них не понимал.
   Было даже своего рода настольное украшение, представлявшее собой свинцовую плиту, с одной стороны которой опускалась нить с блестящим металлическим шариком на конце. Если вы поднимали шарик, а затем отпускали его, он ударялся о плиту с глухим стуком, один раз.
   Кожа на сиденье кресла слегка растянулась, образовав углубление. Такого рода углубления образуются, когда кто-то проводит в кресле долгие часы.
   Сьюзен взглянула на корешки книг. Названия были написаны на самых разных языках, которых она не понимала.
   Она проделала обратный долгий путь, вышла в зал и открыла следующую дверь. В ее сознании уже начинали брезжить смутные подозрения.
   Она попала в еще одну огромную комнату, заставленную от пола до скрытого облаками потолка стеллажами. На каждой полке стояли песочные часы.
   Песок, пересыпавшийся из прошлого в будущее, заполнял комнату похожим на прибой звуком, состоявшим из миллиардов шорохов.
   Сьюзен рассеянно двинулась между стеллажами. Она словно бы шла сквозь толпу.
   Ее взгляд привлекло движение на одной из полок. В большинстве песочных часов песок выглядел непрерывной серебристой линией, а в этих прямо на ее глазах линия исчезла. Последняя песчинка упала в нижнюю колбу.
   Часы с легким хлопком исчезли.
   Через мгновение на их месте появились, тихонько звякнув, другие часы. Возникла тоненькая струйка песка…
   Нечто подобное происходило на всех стеллажах. Старые песочные часы исчезали, а на их местах появлялись новые.
   Об этом она откуда-то знала.
   Сьюзен взяла с одной полки часы и, задумчиво прикусив губу, начала их переворачивать…
   – ПИСК!
   Сьюзен резко обернулась. Смерть Крыс сидел на полке за ее спиной и укоризненно грозил пальцем.
   – Ладно, ладно, – ответила Сьюзен и поставила часы обратно.
   – ПИСК.
   – Я еще не закончила осмотр.
   Сьюзен направилась к двери, Смерть Крыс потрусил следом.
   Третья комната оказалась…
   …Ванной.
   Сьюзен задумалась. В таком доме вполне уместны песочные часы, тут кажутся обычными узоры из черепов и скрещенных костей, но она никак не ожидала увидеть здесь огромную фаянсовую ванну, стоявшую, подобно трону, на возвышении, с гигантскими бронзовыми кранами и выцветшей синей надписью как раз над кольцом для цепочки, гласившей: «Ч. Г. Твалет и Сын, Моллимогская улица, Анк-Морпорк».
   Как не ожидала увидеть резинового утенка. Желтого.
   Как не ожидала увидеть мыло стильного костяного цвета, правда, похоже, им никто ни разу не мылся. Зато рядом лежало оранжевое мыло, которым определенно кто-то пользовался, – от него остался лишь маленький обмылок. А пахло оно примерно так же, как и то отвратительное средство, которым чистят школьные коридоры.
   Ванна, несмотря на гигантские размеры, была предметом вполне человеческим. Вокруг сливного отверстия виднелись коричневатые трещинки, кран слегка подтекал. Но остальное было придумано все тем же человеком, абсолютно не разбиравшимся в санитарии, – так же как он не разбирался в письменных столах.
   На вешалке могла заниматься гимнастикой целая команда атлетов, а черные полотенца, сросшиеся с вешалкой, больше походили на терки. Очевидно, тот, кто все же пользовался ванной, вытирался другим полотенцем, бело-синим, местами прохудившимся от долгого употребления, с загадочными буквами «МАРПИБШАМ».
   Рядом с ванной комнатой располагался туалет, в котором стоял гордый унитаз с фризом из голубовато-зеленых цветочков на смывном бачке – еще один яркий пример фаянсового мастерства «Ч. Г. Твалета с Сыном». И опять же, как в случае с ванной и мылом, все говорило о том, что это помещение создал один человек… а потом пришел кто-то еще и добавил детали. Кто-то действительно разбирающийся в сантехнике. Кто-то понимающий, что полотенца должны быть мягкими, что они должны вытирать людей и что мыло должно пениться.
   Сьюзен не ожидала увидеть ничего подобного, но, когда она это все-таки увидела, у нее возникло отчетливое ощущение, будто с чем-то похожим она когда-то уже сталкивалась.
   Лысое полотенце вдруг упало с вешалки и быстро побежало по полу, но, тут же остановившись, явило на свет Смерть Крыс.
   – ПИСК!
   – Ну, хорошо, хорошо, – устало сказала Сьюзен. – Куда мне идти?
   Смерть Крыс протрусил к открытой двери и скрылся в холле.
   Сьюзен последовала за ним к очередной двери, повернула очередную ручку.
   За дверью оказалась еще одна огромная комната, содержащая в себе комнату поменьше. Далеко в темноте виднелся крошечный участок освещенных плиток, на котором угадывались стол, несколько стульев, кухонный шкаф…
   …И еще кто-то. За столом сидела сгорбленная фигура. Осторожно приблизившись, Сьюзен услышала, как по тарелке звякают нож и вилка.
   Старик ужинал, причем шумно. Отправляя в рот вилку за вилкой, он одновременно разговаривал сам с собой. Наиярчайший пример дурного воспитания и плохих манер.
   – Я, что ли, виноват?! – [Брызги изо рта.] – Я был против с самого начала, но нет, он все равно ушел! – [Поднимает со стола кусок вылетевшей изо рта сосиски.] – Не может он, видите ли, оставаться в стороне. А я ему и говорю: в какой же ты стороне, ты ж в самой гуще! – [Накалывает на вилку что-то непонятное, но жареное.] – Так нет ведь, это его не устраивает! – [Брызги, размахивание вилкой.] – Чрезмерные увлечения до добра не доводят, да, да, я ему так и сказал: втянешься, говорю, все, обратной дороги не будет, – [секундный перерыв на создание бутерброда с яичницей и кетчупом], – но нет…
   Сьюзен двинулась в обход лежавшего на полу ковра. Старик не обращал на нее никакого внимания.
   Смерть Крыс взбежал по ножке стола и устроился на ломтике жареного хлеба.
   – А, это ты.
   – ПИСК.
   Старик торопливо огляделся.
   – Где? Где?!
   Сьюзен ступила на ковер. Старик вскочил так стремительно, что даже уронил стул.
   – А ты кто такая?
   – Тыкать в человека беконом невежливо.
   – Я задал тебе вопрос, девушка!
   – Я – Сьюзен. – Этого ей показалось недостаточно, и она добавила: – Герцогиня Сто Гелитская.
   Сморщенное лицо старика сморщилось еще больше, когда он попытался осмыслить услышанное. Наконец до него дошло.
   – О нет! – завопил он, вскидывая руки и обращаясь к комнате в целом. – В довершение всех бед только этого не хватало! Последний гвоздь в крышку гроба!
   Он ткнул пальцем в Смерть Крыс, который машинально отшатнулся.
   – Пронырливый грызун! Твоих лап дело? Чую крысиный запах!
   – ПИСК.
   Старик перестал грозить пальцем Смерти Крыс и повернулся к Сьюзен.
   – Кстати, как тебе удалось пройти сквозь стену?
   – Что-что? – Сьюзен машинально отступила. – Сквозь какую-такую стену?
   – Сквозь вот эту! Что вот это, по-твоему? Клатчский мираж? – Старик шлепнул ладонью по воздуху.
   Грузно повернулся гиппопотам воспоминаний…
   – …Альберт, – неуверенно произнесла Сьюзен. – Тебя ведь зовут Альберт?
   Альберт ударил себя по лбу.
   – Все хуже и хуже! Что ты ей наговорил?
   – Он ничего не говорил, кроме «ПИСК», а я понятия не имею, что это значит. Но… э-э… тут ведь нет никакой стены, только…
   Альберт рывком выдвинул ящик.
   – Смотри! – резко велел он. – Молоток, верно? Гвоздь, верно? Смотри дальше.
   Одним ударом он вогнал гвоздь в воздух на высоте около пяти футов от пола, на линии, где заканчивалась кухонная плитка.
   – Стена, – констатировал Альберт.
   Сьюзен осторожно протянула руку и дотронулась до гвоздя. Тот показался ей немного липким и словно заряженным статическим электричеством.
   – Гм, а по-моему, на стену совсем не похоже, – сказала она.
   – ПИСК.
   Альберт бросил молоток на стол.
   Сьюзен вдруг поняла, что Альберт вовсе не маленький, как сначала ей показалось. Наоборот, он был достаточно высок, правда, ходил как-то кривобоко, ссутулившись, – примерно так перемещаются лаборанты по имени Игорь, помогающие всяким полусумасшедшим профессорам.
   – Все, сдаюсь, – сказал он и снова погрозил пальцем, но теперь уже Сьюзен. – Я предупреждал его, что ничего хорошего из этого не выйдет. Так разве он меня послушал? Фьюить – и нет его, а теперь заявляется какая-то стрекозунья-попрыга… Эй, ты куда подевалась?
   Альберт принялся хватать руками воздух, как будто пытался поймать невидимку, а Сьюзен тем временем направилась к кухонному столу.
   На столе стояла табакерка и лежала доска для резки сыра. И связка колбасок. Никаких вам свежих овощей. Госпожа Ноно не раз наставляла девочек, мол, жаренная пища – это вредно, нужно есть побольше овощей, что способствует Укреплению Организма. Многие неприятности она объясняла именно Отсутствием Должного Питания. Альберт выглядел настоящим воплощением всех этих неприятностей, особенно сейчас, когда носился по кухне и хватал руками воздух.
   Сьюзен уселась на стул, и Альберт в очередной раз пролетел мимо.
   Но сразу остановился, словно его посетила некая мысль, и быстро прикрыл ладонью один глаз. Потом очень медленно повернулся. Видимый глаз отчаянно щурился, обыскивая кухню.
   Наконец слезящийся от напряжения глаз сфокусировался на стуле.
   – Неплохо, – произнес Альберт едва слышно. – Очень неплохо. Итак, ты здесь. Тебя привели лошадь и крыса. Вот дурни. Неужели они думают, это все решит?
   – Решит что? – переспросила Сьюзен. – И кстати, никакая я не эта, прыга… – добавила она.
   Альберт молча смотрел на нее.
   – Хозяин тоже так умел, – сказал он наконец. – Это было частью его работы. Ты, наверное, уже давно обнаружила в себе эти способности? Не хочешь, чтобы тебя видели, щелк – и никто тебя не замечает! Здорово, правда?
   – ПИСК? – встрял Смерть Крыс.
   – Что? – не понял Альберт.
   – ПИСК.
   – Он просил передать, – устало промолвил Альберт, – что стрекозунья-попрыга – это ничего обидного не значит, просто присказка. Он решил, что ты могла не так меня понять.
   Сьюзен сгорбилась на стуле.
   Альберт придвинул другой стул и сел рядом.
   – Сколько тебе лет?
   – Шестнадцать.
   – Подумать только, – Альберт закатил глаза. – И когда ж тебе исполнилось шестнадцать?
   – На следующий год после пятнадцати, конечно. Ты что, совсем глупый?
   – Подумать только, как быстро летит время, – покачал головой Альберт. – А тебе вообще известно, почему ты здесь оказалась?