Страница:
Вокруг лысой вершины горы Улсканраход («Кто Этот Идиот, Который Не Знает, Что Такое Гора?») собрались облака. Сундук уютно стоял под промокшим насквозь деревом, которое безуспешно пыталось завязать с ним разговор.
Двацветок и Ринсвинд спорили. Предмет спора сидел на шляпке своего гриба и следил за ними заинтересованным взглядом. Предмет был похож на того, кто пахнет как самый типичный житель гриба, и Двацветка это беспокоило.
– А почему у него тогда нет красного колпачка?
Ринсвинд замешкался, отчаянно пытаясь понять, куда клонит турист.
– Что? – сдался он.
– У него должен быть красный колпачок, – авторитетно заявил Двацветок. – Кроме того, ему не мешало бы помыться, да и не компанейский он какой-то. Не лепрекон, и все тут.
– Ты это о чем?
– Да ты на его бороду посмотри, – сурово указал Двацветок. – У сыра и то больше борода.
– Послушай, у него рост шесть дюймов, и живет он внутри гриба, – рявкнул Ринсвинд. – Кто ж он, как не треклятый лепрекон?
– Мы что, должны ему верить, потому что он так говорит?
Ринсвинд опустил взгляд на лепрекона, сказал: «Извини», – и отвел Двацветка на другую сторону полянки.
– Послушай, – прошипел он сквозь зубы, – а если бы он был ростом в пятнадцать футов и утверждал, что он великан, мы бы ему тоже не поверили?
– Он мог бы оказаться очень высоким гоблином, – не уступал Двацветок.
Ринсвинд оглянулся на крохотную фигурку, которая в данный момент прилежно ковыряла в носу.
– Ну и что? – спросил он. – Лепрекон, гоблин, фея – что с того?
– Только не фея, – твердо сказал Двацветок. – Феи носят зеленые комбинашки и остроконечные колпачки, а на головах у них – крошечные шишечки-антенны. Я на картинке видел.
– Где-где?
Двацветок смутился и уставился на носки башмаков.
– По-моему, это называлось «считалочки-выручалочки».
– Что? Что называлось?
Маленький турист внезапно очень заинтересовался тыльной стороной своих ладоней.
– «Малышовая Книга Цветочных Фей», – пробормотал он.
Лицо Ринсвинда выразило недоумение.
– Это что, книга советов, как не связываться с ними? – спросил он.
– О нет, – торопливо ответил Двацветок. – Эта книжка про то, где их искать. Я до сих пор помню картинки. – На его лице появилось мечтательное выражение, и Ринсвинд мысленно застонал. – Там даже была особая фея, которая прилетала и забирала твои зубки.
– Что, вот так прилетала и выдирала все зубы?…
– Да нет, не так. После того как у тебя выпадет зуб, тебе нужно спрятать его под подушку, тогда ночью прилетит фея, заберет твой зуб и оставит взамен один райну.
– Зачем?
– Что зачем?
– Зачем ей зубы?
– Ну, она забирала их, и все.
Ринсвинд мысленно представил себе некое странное существо, живущее в замке, сделанном из гнилых зубов. Это была одна из тех мысленных картинок, которые стараешься побыстрее забыть. Но безуспешно.
– Аг-ха, – сказал Ринсвинд.
Красные колпачки! Он подумал, не стоит ли просветить туриста насчет того, каково жить на свете, когда лягушка представляется тебе хорошим обедом, кроличья нора – подходящим укрытием от дождя, а сова – молчаливым ужасом, парящим в ночи. Штаны из кротового меха оригинальны до тех пор, пока тебе не приходится лично сдирать их с первоначального обладателя, который, паршивец, забился в угол своей норы и угрожающе скалится. Что же касается красных колпачков, то каждый, кто разгуливает по лесу в ярком, бросающемся в глаза наряде, долго не живет.
«Послушай, – хотелось сказать Ринсвинду, – жизнь у лепреконов и гоблинов мерзкая, жестокая и короткая. Каковы хозяева, такова и жизнь».
Ему хотелось сказать все это, но он не мог. Двацветок, хоть ему и не терпелось познать бесконечность, на деле никогда не выходил за пределы собственных представлений. Сказать ему правду – все равно что пнуть спаниеля.
– Сви ви видль вит, – произнес чей-то голос рядом с ногой Ринсвинда.
Волшебник посмотрел вниз. Лепрекон, который представился ему как Свирс, посмотрел вверх. Ринсвинду хорошо давались языки, поэтому он сразу понял, что сказало маленькое существо.
– У меня со вчерашнего дня осталось немного тритонового шербета, – произнес Свирс.
– Звучит замечательно, – отозвался Ринсвинд.
Свирс снова потыкал его в щиколотку.
– Тот второй большак, с ним все в порядке? – участливо спросил он.
– Это всего-навсего шок от соприкосновения с действительностью, – ответил волшебник. – У тебя случаем не найдется красного колпачка?
– Вит?
– Да я так, просто подумал.
– Я знаю, где есть еда для большаков, – сказал лепрекон. – И убежище тоже. Это недалеко.
Ринсвинд взглянул на хмурящееся небо. Дневной свет постепенно оставлял пейзаж, а у облаков был такой вид, словно они недавно узнали, что такое снег, и сейчас обдумывают, а не попробовать ли. Разумеется, тем, кто живет в грибах, не всегда можно доверять, но как раз сейчас ловушка с приманкой в виде горячей еды и чистых простыней вызвала бы у волшебника желание наплевать на все и прыгнуть прямо в капкан.
Они отправились в путь. Несколько секунд спустя Сундук осторожно поднялся и двинулся следом.
– Эй!
Он аккуратно, в сложной последовательности перебирая маленькими ножками, развернулся и, казалось, посмотрел вверх.
– А как оно, быть сделанным столяром? – с беспокойством спросило дерево. – Наверное, больно было?
Сундук вроде как задумался над этим. Каждая медная петля, каждый сучок излучали крайнюю сосредоточенность.
Потом он пожал крышкой и побрел прочь.
Дерево вздохнуло и стряхнуло с ветвей несколько увядших листьев.
Домик был маленьким, полуразвалившимся и нарядным, как игрушка. Должно быть, решил Ринсвинд, здесь поработал какой-то безумный резчик по дереву, и сотворил он нечто поистине ужасающее, прежде чем его успели оттащить. На каждой двери и ставне красовались грозди деревянного винограда и окошечки в виде полумесяца, а стены штурмовали батальоны резных сосновых шишек. Волшебник был готов к тому, что из верхнего окна вот-вот выскочит гигантская кукушка.
Что он еще заметил, так это характерно маслянистый воздух. Из-под ногтей волшебника посыпались крошечные зеленые и пурпурные искры.
– Сильное магическое поле, – пробормотал он. – По меньшей мере в сотню миличар [3].
– Магия здесь повсюду, – сообщил Свирс. – Раньше тут жила одна старая ведьма. Она покинула это место много лет назад, но магия еще поддерживает домик в нормальном состоянии.
– Слушай, дверь какая-то странная… – объявил Двацветок.
– Зачем домику магия? – недоуменно пожал плечами Ринсвинд.
Двацветок осторожно прикоснулся к стене.
– Да она вся липкая!
– Нуга, – объяснил Свирс.
– О боги! Настоящий пряничный домик! Ринсвинд, настоящий…
Ринсвинд угрюмо кивнул.
– Ага, Кондитерская школа архитектуры, – подтвердил он. – Она так и не привилась.
Он с подозрением посмотрел на дверной молоток из лакрицы.
– Он вроде как регенерирует, – пояснил Свирс. – На самом деле замечательное творение. В наши дни такой дом ни за что не построишь – негде взять пряники.
– Правда? – мрачно поинтересовался Ринсвинд.
– Заходите, – пригласил лепрекон. – Только поосторожнее с дверным ковриком.
– Почему?
– Сахарная вата.
Огромный Диск медленно поворачивался под усердно вращающимся солнцем. Дневной свет лужами собирался во впадинах и с наступлением ночи исчезал совсем.
Склонившись над книгой, Траймон сидел в своей промозглой комнатушке в Незримом Университете. Его губы шевелились, а глаза упорно следовали за пальцем, которым он водил по незнакомому древнему шрифту. Он прочел, что Великая Пирамида Цорта, ныне исчезнувшая с лица Диска, состояла из одного миллиона трех тысяч десяти блоков известняка и во время ее сооружения десять тысяч рабов сошли в могилу. Он узнал, что она представляла собой лабиринт тайных ходов, стены которых, по слухам, были украшены квинтэссенцией мудрости древнего Цорта. Ему стало известно, что ее высота, сложенная с длиной и разделенная на половину ширины, ровно в 1,67563 или, точнее, 1 237,98712567 раза больше разницы между расстоянием до солнца и весом маленького апельсина. Он выяснил, что на возведение пирамиды ушло полных шестьдесят лет.
«Честно говоря, бритвенное лезвие проще заточить вручную, чем возиться с такой громадой», – решил он про себя.
А в Скундском лесу Двацветок и Ринсвинд устраивались закусить пряничным камином и с тоской думали о маринованном луке.
И очень далеко оттуда, но двигаясь курсом на сближение, величайший герой, который когда-либо появлялся на Диске, сворачивал себе сигарету, совершенно не подозревая об уготованной ему роли.
Козья ножка, которую он скручивал искусными пальцами, была довольно необычной, потому что, подобно многим странствующим волшебникам, от которых он перенял это искусство, герой имел привычку складывать окурки в кожаный кисет и употреблять их для изготовления новых самокруток. Таким образом, согласно велению неумолимого закона средних чисел, какую-то часть этого табака он курил в течение многих лет. Та штука, которую он безуспешно пытался прикурить, была… в общем, ею можно было мостить дороги.
Ее изготовитель пользовался настолько славной репутацией, что даже отряд конных кочевников-варваров уважительно пригласил его к своему костру из конского навоза. Кочевники Пупземелья на зиму обычно переселялись поближе к Краю. Это племя непредусмотрительно установило свои фетровые шатры в удушающей жаре минус трех градусов, и теперь большинство кочевников расхаживали с облупленными носами и жаловались на тепловой удар.
– Каковы же величайшие ценности, которые даются нам в жизни? – изрек вождь варваров.
Это одна из тех вещей, которые полагается говорить в варварских кругах, чтобы поддержать свою репутацию.
Человек, который сидел справа от вождя, задумчиво допил коктейль из кобыльего молока и крови снежной кошки и высказался следующим образом:
– Чистый степной горизонт, ветер в твоих волосах, свежая лошадь под тобой.
Человек слева от вождя ответил:
– Крик белого орла в небесных высях, снегопад в лесу, верная стрела на твоей тетиве.
Вождь кивнул и произнес:
– Это, конечно же, вид убитого врага, унижение его племени, стоны и плач его женщин.
При столь вызывающем утверждении из-под всех бород послышалось одобрительное бормотание.
Потом вождь уважительно повернулся к гостю, небольшой фигурке, заботливо отогревающей у огня отмороженные конечности, и обратился к нему со словами:
– Однако наш гость, чье имя – легенда, должен поведать нам истину: каковы же величайшие ценности в человеческой жизни?
Гость прервал очередную неудачную попытку прикурить.
– Што ты шкажал? – беззубо прошамкал он.
– Я сказал: каковы же величайшие ценности в человеческой жизни?
Воины нагнулись поближе. Ответ героя стоило услышать.
Гость долго и упорно думал, а потом с нарочитой неспешностью изрек:
– Горячая вода, хорошие штоматологи и мягкая туалетная бумага.
В горне полыхало яркое октариновое пламя. Гальдер Ветровоск – обнаженный по пояс, с лицом, скрытым под маской из закопченного стекла, – вгляделся прищуренными глазами в сияние и с хирургической точностью опустил молоток. Зажатая в щипцах магия визжала и извивалась, но волшебник хладнокровно продолжал наносить удары, вытягивая ее в полосу бьющегося в агонии огня.
Где-то скрипнула половица. Гальдер провел за настройкой пола немало часов – мудрая предосторожность, если имеешь честолюбивого помощника, который ходит неслышно, как кошка. Ре бемоль. Это означает, что он справа от двери.
– А, Траймон, – не оборачиваясь, сказал Гальдер и с некоторым удовлетворением отметил у себя за спиной едва слышный вздох. – Хорошо, что пришел. Дверь закрой, пожалуйста.
Траймон с ничего не выражающим лицом захлопнул тяжелую дверь. На полке у него над головой плавали в банках с формалином разные заспиртованные нелепицы и наблюдали за ним заинтересованными взглядами.
Подобно всем мастерским волшебников, это помещение выглядело так, словно какой-то таксидермист бросил свое имущество в литейной мастерской, после чего подрался с обезумевшим стеклодувом, по ходу дела раскроив череп прохожему крокодилу (который висел под потолком и сильно вонял камфорой). Здесь были лампы и кольца, которые Траймону прямо-таки не терпелось потереть. Зеркала висели с таким видом, словно могли ответить взглядом на взгляд. В клетке беспокойно шевелилась пара семимильных сапог. Целая библиотека гримуаров, разумеется, не таких могущественных, как Октаво, но тем не менее до отказа набитых заклинаниями, потрескивала и звенела цепями, чувствуя на себе алчные взгляды волшебника. Неприкрытое могущество этих книг возбуждало Траймона, как ничто другое, но он осуждал Гальдеровы неряшливость и пристрастие к театральности.
Например, ему было небезызвестно – он подкупил одного из слуг, – что зеленая жидкость, таинственно булькающая в лабиринте изогнутых трубок, размещенных на одном из столов, это всего-навсего зеленая краска с добавлением мыла.
«В один прекрасный день, – думал он, – я вышвырну этот хлам вон. Начиная с треклятого аллигатора». Костяшки его пальцев побелели…
– Ну что ж, – приветливо сказал Гальдер, вешая передник на стену и устраиваясь в кресле с ручками в виде львиных лап и утиными ножками. – Ты послал мне эту мему, которая рядом…
Траймон пожал плечами.
– Меморандум. Я просто указал, господин, что главы остальных орденов выслали в Скундский лес своих агентов, чтобы захватить Заклинание, тогда как ты ничего не предпринимаешь. Надеюсь, в свое время ты откроешь нам причину такого поведения.
– Твоя наивность заставляет меня устыдиться, – отозвался Гальдер.
– Тот из волшебников, кто вернет Заклинание, принесет великую честь себе и своему ордену, – продолжал Траймон. – Остальные пустили в ход сапоги и всевозможные заклятия. Что намереваешься использовать ты, о учитель?
– Кажется, я различил в твоем голосе саркастические нотки?
– Ни в коем разе, учитель.
– Даже тени сарказма не было?
– Ни малейшей, учитель.
– Прекрасно. Потому что я не собираюсь никуда идти.
Гальдер нагнулся, поднял с пола какую-то древнюю книгу, и она, повинуясь вполголоса отданной команде, со скрипом раскрылась. Подозрительно похожая на язык закладка быстро втянулась в переплет.
Гальдер нашарил рядом с подушкой кожаный кисет с табаком и трубку размером с печь для сжигания отходов, с мастерством заядлого курильщика растер в ладонях шарик табака и набил им чашечку. Полыхнуло пламя, вызванное щелчком пальцев. Он глубоко затянулся, удовлетворенно вздохнул и…
…Поднял глаза.
– Ты еще здесь, Траймон?
– Ты меня вызывал, учитель, – ровным тоном сказал Траймон.
По крайней мере, его голос звучал ровно. Но глубоко в серых глазах помощника сверкала слабая искорка, которая говорила, что он ведет учет всех оскорблений, всех покровительственных огоньков в глазах, всех мягких упреков, всех понимающих взглядов и каждый из них обернется мозгу Гальдера лишним годом погружения в кислоту.
– О да, действительно вызывал. Будь снисходителен к стариковским слабостям, – любезно отозвался Гальдер. Он поднял книгу, которую только что читал. – Я не одобряю суеты. Возня с магическими коврами и прочими штучками очень эффектна, но, по мне, это не настоящая магия. Возьмем, к примеру, семимильные сапоги. Если бы люди были созданы для того, чтобы преодолевать за один шаг две с лишним лиги, Создатель дал бы нам более длинные ноги… О чем это я?
– Не знаю, – холодно промолвил Траймон.
– Ах да. Странно, но в библиотеке по пирамиде Цорта ничего нет. Было бы резонно предположить, что там что-нибудь да есть, как ты думаешь?
– Библиотекарь, разумеется, будет наказан.
Гальдер бросил на него косой взгляд:
– Только ничего радикального. Некоторое время посидит без бананов, и хватит с него.
Пару секунд они молча смотрели друг на друга.
Гальдер первым отвел глаза – ему становилось не по себе, когда он смотрел на Траймона в упор. Все равно что вглядываться в зеркало и видеть, что там никого нет.
– Однако, – сказал он, – как ни странно, я нашел помощь в другом месте. На моих собственных скромных книжных полках. В дневнике Скрельта Переменикорзина, основателя нашего ордена. О мой горячий юный друг, жаждущий ринуться в путь, знаешь ли ты, что происходит, когда умирает волшебник?
– Все заклинания, которые он выучил за свою жизнь, начинают произноситься, – ответил Траймон. – Это говорят нам на одном из самых первых уроков.
– На самом деле в случае с изначальными Восьмью Великими Заклинаниями это не так. Внимательно изучив данный вопрос, Скрельт выяснил, что Великое Заклинание просто укроется в ближайшем сознании, которое будет открыто и готово его принять. Подтолкни-ка сюда вот то большое зеркало, будь так добр.
Гальдер поднялся на ноги и, шаркая, подошел к остывшей наковальне. Полоска магии еще извивалась, одновременно присутствуя и не присутствуя в этом мире. Она напоминала прорезь, открывающуюся в другую, переполненную горячим голубым светом вселенную. Он спокойно взял ее в руки, достал с полки лук и произнес волшебное слово. Магия охотно вцепилась в концы лука, натянув его так, что дерево затрещало. Гальдер выбрал стрелу.
Траймон тем временем вытащил тяжелое стоячее зеркало на середину комнаты. «Когда я стану главой ордена, – пообещал он себе, – никогда не буду шлепать по комнате в домашних тапочках».
Траймон, как уже упоминалось ранее, считал, что молодая кровь способна на многое, надо только убрать с ее дороги трухлявые пни. Однако ему было интересно увидеть, что собирается предпринять старый болван-учитель.
Возможно, он испытал бы некоторое удовлетворение, если бы знал, что и Гальдер, и Скрельт Переменикорзин ошибаются.
Гальдер сделал перед зеркалом несколько пассов, отчего оно сначала затуманилось, а потом, прояснившись, показало вид Скундского леса с высоты птичьего полета. Натянув тетиву, волшебник внимательно вгляделся в изображение. Пробормотав пару фраз типа: «Учтем скорость ветра, скажем, три узла» и «Сделаем поправку на температуру», он довольно обычным движением выпустил стрелу.
Если бы законы действия и противодействия имели к происходящему хоть какое-то отношение, стрела шлепнулась бы на пол в нескольких футах от волшебника. Но законам здесь никто не следовал.
Стрела издала звук, который не поддается описанию, но который для полноты изложения можно упрощенно представить как «чпок» плюс три дня напряженной работы в прилично оборудованной радиотелефонной мастерской, и исчезла.
Отбросив лук, Гальдер ухмыльнулся.
– На дорогу ей понадобится около часа, – заявил он. – Потом Заклинание прилетит по ионизированному следу сюда. Ко мне.
– Замечательно, – объявил Траймон, но любой прохожий телепат прочитал бы у него в мозгу сделанную из десятиярдовых букв мысль: «А почему не ко мне?»
Молодой волшебник как раз смотрел на заваленный всяким хламом верстак. Длинный и острый нож показался ему словно специально изготовленным для исполнения замысла, который внезапно пришел в его голову.
Насилие было одним из тех дел, в которых Траймон предпочитал участвовать не иначе как через посредника. Но пирамида Цорта совершенно недвусмысленно высказалась насчет наград тому, кто сведет Восемь Заклинаний воедино в нужное время. Нет, Траймон не допустит, чтобы годы кропотливого труда пропали даром. Какому-то старому дураку пришла в голову блестящая мысль – ну и что?
– Не хочешь какао? Все равно ждем, – спросил Гальдер, ковыляя через комнату к колокольчику для вызова слуг.
– Очень хочу, – процедил Траймон, поднимая нож и взвешивая в руке, чтобы прикинуть точность полета. – Я должен поздравить тебя, учитель. Вижу, всем нам нужно подниматься рано-рано утром, чтобы когда-нибудь взять над тобой верх.
Гальдер расхохотался. Нож покинул руку Траймона с такой скоростью, что (благодаря несколько медлительной природе света Плоского мира) стал чуть-чуть короче и немного массивнее за то время, пока летел, нацеленный точно в Гальдерову шею.
До нее он не долетел. Вместо этого нож свернул в сторону и начал быстро вращаться по кругу – так быстро, что у Гальдера словно металлический воротник появился. Волшебник повернулся. Внезапно Траймону показалось, что его учитель подрос сразу на несколько футов.
Нож сорвался со своей орбиты и, задрожав, впился в дверь, пройдя рядом с ухом Траймона на расстоянии какой-нибудь тени.
– Рано-рано утром? – любезно переспросил Гальдер. – Мой дорогой юноша, если ты хочешь взять надо мной верх, тебе вообще придется забыть про сон.
– Скушай еще немного стола, – предложил Ринсвинд.
– Нет, спасибо, я не люблю марципан, – ответил Двацветок. – И вообще, это неправильно – есть чужую мебель.
– Не беспокойся, – сказал Свирс. – Старую ведьму не видели здесь уже много лет. Говорят, ее окончательно доконала парочка каких-то юных сорванцов.
– Современная молодежь, – прокомментировал Ринсвинд.
– А я считаю, что виноваты родители, – отозвался Двацветок.
После того как вы вносили в свое сознание необходимые мысленные коррективы, пряничный домик начинал казаться довольно приятным местом. Остаточная магия не давала ему развалиться, а местные дикие звери, которые еще не скончались от неизлечимого кариеса, обходили его стороной. В камине ярким и неряшливым огнем горели лакричные поленья. Ринсвинд попытался набрать дров в лесу, но быстро отказался от этой затеи. Тяжело жечь дрова, которые с тобой разговаривают.
Он рыгнул.
– Это очень вредно для здоровья. Я хочу сказать: почему обязательно сладости? Почему не хрустящие хлебцы и сыр? Или вот салями – я бы не отказался от хорошего дивана из салями.
– Понятия не имею, – отозвался Свирс. – Старая бабка Недоумка занималась сладостями, и все тут. Видел бы ты ее меренги…
– Видел, – ответил Ринсвинд. – Я же пробовал матрасы…
– Пряники – более традиционный материал, – вставил Двацветок.
– Для матрасов?
– Не глупи, – рассудительно заметил Двацветок. – Ты когда-нибудь слышал о пряничном матрасе?
Ринсвинд застонал. Он думал о еде – точнее, о еде в Анк-Морпорке. Странно, но эта старая дыра, по мере того как он от нее удалялся, виделась ему все более и более привлекательной. Ему достаточно было закрыть глаза, чтобы представить себе – во всех аппетитных подробностях – рыночные прилавки с национальными блюдами сотен различных культур. Там можно было отведать сквиши или суп из плавников акул, настолько свежий, что ныряльщики за жемчугом и близко к нему не подойдут, а…
– Как по-твоему, я мог бы купить этот дом? – спросил Двацветок.
Ринсвинд помедлил. Прежде чем ответить на неожиданный вопрос туриста, нужно было как следует подумать, и это обязательно окупалось.
– Зачем? – осторожно сказал он.
– Ну, в нем прямо-таки пахнет архаикой.
– А-а.
– А что такое архаика? – спросил лепрекон, с опаской принюхиваясь и всем своим видом показывая, что он, Свирс, тут ни при чем.
– По-моему, это какой-то горный козел, – ответил Ринсвинд. – В любом случае ты не можешь купить этот дом, потому что тебе не у кого его купить…
– Мне кажется, я мог бы это устроить, от имени совета леса, разумеется, – перебил Свирс, стараясь не встречаться с волшебником взглядом.
– …Да и как ты потащишь его с собой? В Сундук ты его не запихнешь!
Ринсвинд кивнул на Сундук, который лежал у огня и совершенно непостижимым образом ухитрялся быть похожим на удовлетворенного, но готового к прыжку тигра. Волшебник быстро перевел взгляд обратно на туриста. Лицо его вытянулось.
– Ведь не запихнешь? – с сомнением уточнил он.
Он так и не смог освоиться с фактом, что внутреннее пространство Сундука в отличие от внешней оболочки находится совсем в ином мире. Это был всего лишь побочный продукт сундуковой необычности, но Ринсвинду бывало не по себе, когда он видел, как Двацветок до отказа набивает Сундук грязными рубахами и старыми носками, а потом открывает крышку, и под ней оказывается стопка восхитительно свежего белья, от которого слабо пахнет лавандой. А еще Двацветок покупал уйму самобытных местных поделок – или, как выражался Ринсвинд, хлама, – и даже семифутовый церемониальный шест для щекотки свиней помещался в Сундуке совершенно свободно, нигде не выпирая.
– Не знаю, – сказал Двацветок. – Ты волшебник, тебе лучше знать.
– Ну, в общем, багажная магия – это высокоспециализированное искусство, – пояснил Ринсвинд. – Да и лепреконы вряд ли согласятся продать домик, ведь это… это… – он порылся в словах, которым его научил сумасшедший турист, – это достопримечательность.
– А что это значит? – заинтересованно спросил Свирс.
– Это значит, что такие, как он, будут толпами валить сюда, чтобы посмотреть на этот домик, – ответил Ринсвинд.
– Почему?
– Потому что… – Ринсвинд снова задумался в поисках подходящих слов. – Он оригинальный. Гм, старосветский. Фольклористичный. Э-э, восхитительный пример исчезнувшей разновидности народного творчества, впитавшей в себя традиции давно прошедших времен.
– Да ну? – удивился Свирс, обалдело оглядывая домик.
– Ага.
– Все это?
– Боюсь, что да.
– Я помогу вам собрать вещи.
Ночь медленно тянется под покровом нависающих облаков, которые закрывают большую часть Диска… Однако оно и к лучшему, что небо все закрыто, ибо, когда покров рассеется и астрологи как следует рассмотрят небесную высь, они будут очень, очень рассержены.
А в различных частях леса отряды волшебников плутают, ходят кругами, прячутся друг от друга и нервничают, потому что каждый раз, когда они натыкаются на дерево, оно перед ними извиняется. Но каким бы неуверенным ни было их продвижение, кое-кто из них подошел к пряничному домику совсем близко…
Впрочем, сейчас самое время вернуться к расползшимся во все стороны постройкам Незримого Университета и, в частности, к покоям Грейхальда Спольда, на данный момент старейшего волшебника на Диске. Причем Грейхальд преисполнен решимости оставаться таковым еще очень долго…
Однако только что ему довелось испытать крайнее удивление и огорчение.
В течение последних нескольких часов он был очень занят. Да, он был глух и не слишком сообразителен, но престарелые волшебники обладают хорошо развитыми инстинктами выживания и знают, что когда высокая фигура в черном плаще и с последней новинкой из области сельскохозяйственных инструментов начинает бросать на вас задумчивые взгляды, тут нужно действовать быстро. Слуги были отпущены. Двери запечатаны пастой, изготовленной из растертых в порошок мошек, а на окнах вычерчены защитные октограммы. На пол редкими и пахучими маслами нанесены сложные узоры, очертания которых режут глаз и позволяют предположить, что художник был пьян или прибыл из какого-то другого измерения, а возможно, и то и другое сразу. В самом центре комнаты красуется восьмикратная октограмма Удержания, окруженная красными и зелеными свечками. А посреди нее стоит ящик, сделанный из древесины сосны кучерявой, которая доживает до глубокой старости. Ящик этот выстлан алым шелком и снабжен дополнительными защитными амулетами. Грейхальд Спольд знает, что Смерть его ищет, и поэтому потратил много лет на создание неприступного убежища.
Он как раз установил замысловатый часовой механизм замка на нужное время и, закрыв крышку, откинулся на подушку в приятном сознании того, что здесь ему обеспечена абсолютно надежная защита от самого неумолимого из всех врагов. Но он совсем забыл, насколько важную роль могут играть в предприятиях подобного рода вентиляционные отверстия…
И рядом с ним, у самого его уха, чей-то голос только что произнес:
– ТЕМНОВАТО ЗДЕСЬ, А?
Пошел снег. Леденцовые окна пряничного домика ярко и весело сияли, разгоняя ночную тьму.
С одной стороны полянки зарделись три крошечные точки алого света, и послышался сдавленный грудной кашель.
– Заткнитесь! – зашипел волшебник третьего уровня. – Нас услышат!
– Кто услышит? От парней из Братства Очковтирателей мы ускользнули на болотах, а эти придурки из Почтенного Совета Провидцев все равно пошли не в ту сторону.
– Ага, – сказал самый младший волшебник, – но кто с нами постоянно разговаривает? Я слышал, что это магический лес, здесь полно гоблинов, волков и…
– Деревьев, – закончил чей-то голос из темноты высоко наверху. В нем присутствовало нечто такое, что позволяло описать его только как «древесный».
– Ага, – подтвердил младший волшебник. Он затянулся окурком и вздрогнул.
Предводитель отряда высунулся из-за камня и осмотрел домик.
– Ну ладно, – он выколотил трубку о подметку одного из своих семимильных сапог, который в ответ протестующе заскрипел. – Врываемся, хватаем и исчезаем. Все ясно?
– А ты уверен, что там люди? – нервно спросил младший волшебник.
– Естественно, уверен, – огрызнулся предводитель. – А ты кого думаешь найти? Трех медведей?
– Там могут оказаться чудовища. Это как раз такой лес, в котором водятся чудовища.
– И деревья, – добавил из ветвей дружелюбный голос.
– Ага, – осторожно согласился предводитель.
Ринсвинд с опаской посмотрел на кровать. Довольно милая маленькая кроватка из твердой тянучки, инкрустированной карамелью. Он предпочел бы ее съесть, а не спать на ней, кроме того, у кровати был такой вид, словно кто-то ей уже пообедал.
– Кто-то ел мою кровать, – сказал он.
– Я люблю тянучку, – обороняющимся тоном заявил Двацветок.
Двацветок и Ринсвинд спорили. Предмет спора сидел на шляпке своего гриба и следил за ними заинтересованным взглядом. Предмет был похож на того, кто пахнет как самый типичный житель гриба, и Двацветка это беспокоило.
– А почему у него тогда нет красного колпачка?
Ринсвинд замешкался, отчаянно пытаясь понять, куда клонит турист.
– Что? – сдался он.
– У него должен быть красный колпачок, – авторитетно заявил Двацветок. – Кроме того, ему не мешало бы помыться, да и не компанейский он какой-то. Не лепрекон, и все тут.
– Ты это о чем?
– Да ты на его бороду посмотри, – сурово указал Двацветок. – У сыра и то больше борода.
– Послушай, у него рост шесть дюймов, и живет он внутри гриба, – рявкнул Ринсвинд. – Кто ж он, как не треклятый лепрекон?
– Мы что, должны ему верить, потому что он так говорит?
Ринсвинд опустил взгляд на лепрекона, сказал: «Извини», – и отвел Двацветка на другую сторону полянки.
– Послушай, – прошипел он сквозь зубы, – а если бы он был ростом в пятнадцать футов и утверждал, что он великан, мы бы ему тоже не поверили?
– Он мог бы оказаться очень высоким гоблином, – не уступал Двацветок.
Ринсвинд оглянулся на крохотную фигурку, которая в данный момент прилежно ковыряла в носу.
– Ну и что? – спросил он. – Лепрекон, гоблин, фея – что с того?
– Только не фея, – твердо сказал Двацветок. – Феи носят зеленые комбинашки и остроконечные колпачки, а на головах у них – крошечные шишечки-антенны. Я на картинке видел.
– Где-где?
Двацветок смутился и уставился на носки башмаков.
– По-моему, это называлось «считалочки-выручалочки».
– Что? Что называлось?
Маленький турист внезапно очень заинтересовался тыльной стороной своих ладоней.
– «Малышовая Книга Цветочных Фей», – пробормотал он.
Лицо Ринсвинда выразило недоумение.
– Это что, книга советов, как не связываться с ними? – спросил он.
– О нет, – торопливо ответил Двацветок. – Эта книжка про то, где их искать. Я до сих пор помню картинки. – На его лице появилось мечтательное выражение, и Ринсвинд мысленно застонал. – Там даже была особая фея, которая прилетала и забирала твои зубки.
– Что, вот так прилетала и выдирала все зубы?…
– Да нет, не так. После того как у тебя выпадет зуб, тебе нужно спрятать его под подушку, тогда ночью прилетит фея, заберет твой зуб и оставит взамен один райну.
– Зачем?
– Что зачем?
– Зачем ей зубы?
– Ну, она забирала их, и все.
Ринсвинд мысленно представил себе некое странное существо, живущее в замке, сделанном из гнилых зубов. Это была одна из тех мысленных картинок, которые стараешься побыстрее забыть. Но безуспешно.
– Аг-ха, – сказал Ринсвинд.
Красные колпачки! Он подумал, не стоит ли просветить туриста насчет того, каково жить на свете, когда лягушка представляется тебе хорошим обедом, кроличья нора – подходящим укрытием от дождя, а сова – молчаливым ужасом, парящим в ночи. Штаны из кротового меха оригинальны до тех пор, пока тебе не приходится лично сдирать их с первоначального обладателя, который, паршивец, забился в угол своей норы и угрожающе скалится. Что же касается красных колпачков, то каждый, кто разгуливает по лесу в ярком, бросающемся в глаза наряде, долго не живет.
«Послушай, – хотелось сказать Ринсвинду, – жизнь у лепреконов и гоблинов мерзкая, жестокая и короткая. Каковы хозяева, такова и жизнь».
Ему хотелось сказать все это, но он не мог. Двацветок, хоть ему и не терпелось познать бесконечность, на деле никогда не выходил за пределы собственных представлений. Сказать ему правду – все равно что пнуть спаниеля.
– Сви ви видль вит, – произнес чей-то голос рядом с ногой Ринсвинда.
Волшебник посмотрел вниз. Лепрекон, который представился ему как Свирс, посмотрел вверх. Ринсвинду хорошо давались языки, поэтому он сразу понял, что сказало маленькое существо.
– У меня со вчерашнего дня осталось немного тритонового шербета, – произнес Свирс.
– Звучит замечательно, – отозвался Ринсвинд.
Свирс снова потыкал его в щиколотку.
– Тот второй большак, с ним все в порядке? – участливо спросил он.
– Это всего-навсего шок от соприкосновения с действительностью, – ответил волшебник. – У тебя случаем не найдется красного колпачка?
– Вит?
– Да я так, просто подумал.
– Я знаю, где есть еда для большаков, – сказал лепрекон. – И убежище тоже. Это недалеко.
Ринсвинд взглянул на хмурящееся небо. Дневной свет постепенно оставлял пейзаж, а у облаков был такой вид, словно они недавно узнали, что такое снег, и сейчас обдумывают, а не попробовать ли. Разумеется, тем, кто живет в грибах, не всегда можно доверять, но как раз сейчас ловушка с приманкой в виде горячей еды и чистых простыней вызвала бы у волшебника желание наплевать на все и прыгнуть прямо в капкан.
Они отправились в путь. Несколько секунд спустя Сундук осторожно поднялся и двинулся следом.
– Эй!
Он аккуратно, в сложной последовательности перебирая маленькими ножками, развернулся и, казалось, посмотрел вверх.
– А как оно, быть сделанным столяром? – с беспокойством спросило дерево. – Наверное, больно было?
Сундук вроде как задумался над этим. Каждая медная петля, каждый сучок излучали крайнюю сосредоточенность.
Потом он пожал крышкой и побрел прочь.
Дерево вздохнуло и стряхнуло с ветвей несколько увядших листьев.
Домик был маленьким, полуразвалившимся и нарядным, как игрушка. Должно быть, решил Ринсвинд, здесь поработал какой-то безумный резчик по дереву, и сотворил он нечто поистине ужасающее, прежде чем его успели оттащить. На каждой двери и ставне красовались грозди деревянного винограда и окошечки в виде полумесяца, а стены штурмовали батальоны резных сосновых шишек. Волшебник был готов к тому, что из верхнего окна вот-вот выскочит гигантская кукушка.
Что он еще заметил, так это характерно маслянистый воздух. Из-под ногтей волшебника посыпались крошечные зеленые и пурпурные искры.
– Сильное магическое поле, – пробормотал он. – По меньшей мере в сотню миличар [3].
– Магия здесь повсюду, – сообщил Свирс. – Раньше тут жила одна старая ведьма. Она покинула это место много лет назад, но магия еще поддерживает домик в нормальном состоянии.
– Слушай, дверь какая-то странная… – объявил Двацветок.
– Зачем домику магия? – недоуменно пожал плечами Ринсвинд.
Двацветок осторожно прикоснулся к стене.
– Да она вся липкая!
– Нуга, – объяснил Свирс.
– О боги! Настоящий пряничный домик! Ринсвинд, настоящий…
Ринсвинд угрюмо кивнул.
– Ага, Кондитерская школа архитектуры, – подтвердил он. – Она так и не привилась.
Он с подозрением посмотрел на дверной молоток из лакрицы.
– Он вроде как регенерирует, – пояснил Свирс. – На самом деле замечательное творение. В наши дни такой дом ни за что не построишь – негде взять пряники.
– Правда? – мрачно поинтересовался Ринсвинд.
– Заходите, – пригласил лепрекон. – Только поосторожнее с дверным ковриком.
– Почему?
– Сахарная вата.
Огромный Диск медленно поворачивался под усердно вращающимся солнцем. Дневной свет лужами собирался во впадинах и с наступлением ночи исчезал совсем.
Склонившись над книгой, Траймон сидел в своей промозглой комнатушке в Незримом Университете. Его губы шевелились, а глаза упорно следовали за пальцем, которым он водил по незнакомому древнему шрифту. Он прочел, что Великая Пирамида Цорта, ныне исчезнувшая с лица Диска, состояла из одного миллиона трех тысяч десяти блоков известняка и во время ее сооружения десять тысяч рабов сошли в могилу. Он узнал, что она представляла собой лабиринт тайных ходов, стены которых, по слухам, были украшены квинтэссенцией мудрости древнего Цорта. Ему стало известно, что ее высота, сложенная с длиной и разделенная на половину ширины, ровно в 1,67563 или, точнее, 1 237,98712567 раза больше разницы между расстоянием до солнца и весом маленького апельсина. Он выяснил, что на возведение пирамиды ушло полных шестьдесят лет.
«Честно говоря, бритвенное лезвие проще заточить вручную, чем возиться с такой громадой», – решил он про себя.
А в Скундском лесу Двацветок и Ринсвинд устраивались закусить пряничным камином и с тоской думали о маринованном луке.
И очень далеко оттуда, но двигаясь курсом на сближение, величайший герой, который когда-либо появлялся на Диске, сворачивал себе сигарету, совершенно не подозревая об уготованной ему роли.
Козья ножка, которую он скручивал искусными пальцами, была довольно необычной, потому что, подобно многим странствующим волшебникам, от которых он перенял это искусство, герой имел привычку складывать окурки в кожаный кисет и употреблять их для изготовления новых самокруток. Таким образом, согласно велению неумолимого закона средних чисел, какую-то часть этого табака он курил в течение многих лет. Та штука, которую он безуспешно пытался прикурить, была… в общем, ею можно было мостить дороги.
Ее изготовитель пользовался настолько славной репутацией, что даже отряд конных кочевников-варваров уважительно пригласил его к своему костру из конского навоза. Кочевники Пупземелья на зиму обычно переселялись поближе к Краю. Это племя непредусмотрительно установило свои фетровые шатры в удушающей жаре минус трех градусов, и теперь большинство кочевников расхаживали с облупленными носами и жаловались на тепловой удар.
– Каковы же величайшие ценности, которые даются нам в жизни? – изрек вождь варваров.
Это одна из тех вещей, которые полагается говорить в варварских кругах, чтобы поддержать свою репутацию.
Человек, который сидел справа от вождя, задумчиво допил коктейль из кобыльего молока и крови снежной кошки и высказался следующим образом:
– Чистый степной горизонт, ветер в твоих волосах, свежая лошадь под тобой.
Человек слева от вождя ответил:
– Крик белого орла в небесных высях, снегопад в лесу, верная стрела на твоей тетиве.
Вождь кивнул и произнес:
– Это, конечно же, вид убитого врага, унижение его племени, стоны и плач его женщин.
При столь вызывающем утверждении из-под всех бород послышалось одобрительное бормотание.
Потом вождь уважительно повернулся к гостю, небольшой фигурке, заботливо отогревающей у огня отмороженные конечности, и обратился к нему со словами:
– Однако наш гость, чье имя – легенда, должен поведать нам истину: каковы же величайшие ценности в человеческой жизни?
Гость прервал очередную неудачную попытку прикурить.
– Што ты шкажал? – беззубо прошамкал он.
– Я сказал: каковы же величайшие ценности в человеческой жизни?
Воины нагнулись поближе. Ответ героя стоило услышать.
Гость долго и упорно думал, а потом с нарочитой неспешностью изрек:
– Горячая вода, хорошие штоматологи и мягкая туалетная бумага.
В горне полыхало яркое октариновое пламя. Гальдер Ветровоск – обнаженный по пояс, с лицом, скрытым под маской из закопченного стекла, – вгляделся прищуренными глазами в сияние и с хирургической точностью опустил молоток. Зажатая в щипцах магия визжала и извивалась, но волшебник хладнокровно продолжал наносить удары, вытягивая ее в полосу бьющегося в агонии огня.
Где-то скрипнула половица. Гальдер провел за настройкой пола немало часов – мудрая предосторожность, если имеешь честолюбивого помощника, который ходит неслышно, как кошка. Ре бемоль. Это означает, что он справа от двери.
– А, Траймон, – не оборачиваясь, сказал Гальдер и с некоторым удовлетворением отметил у себя за спиной едва слышный вздох. – Хорошо, что пришел. Дверь закрой, пожалуйста.
Траймон с ничего не выражающим лицом захлопнул тяжелую дверь. На полке у него над головой плавали в банках с формалином разные заспиртованные нелепицы и наблюдали за ним заинтересованными взглядами.
Подобно всем мастерским волшебников, это помещение выглядело так, словно какой-то таксидермист бросил свое имущество в литейной мастерской, после чего подрался с обезумевшим стеклодувом, по ходу дела раскроив череп прохожему крокодилу (который висел под потолком и сильно вонял камфорой). Здесь были лампы и кольца, которые Траймону прямо-таки не терпелось потереть. Зеркала висели с таким видом, словно могли ответить взглядом на взгляд. В клетке беспокойно шевелилась пара семимильных сапог. Целая библиотека гримуаров, разумеется, не таких могущественных, как Октаво, но тем не менее до отказа набитых заклинаниями, потрескивала и звенела цепями, чувствуя на себе алчные взгляды волшебника. Неприкрытое могущество этих книг возбуждало Траймона, как ничто другое, но он осуждал Гальдеровы неряшливость и пристрастие к театральности.
Например, ему было небезызвестно – он подкупил одного из слуг, – что зеленая жидкость, таинственно булькающая в лабиринте изогнутых трубок, размещенных на одном из столов, это всего-навсего зеленая краска с добавлением мыла.
«В один прекрасный день, – думал он, – я вышвырну этот хлам вон. Начиная с треклятого аллигатора». Костяшки его пальцев побелели…
– Ну что ж, – приветливо сказал Гальдер, вешая передник на стену и устраиваясь в кресле с ручками в виде львиных лап и утиными ножками. – Ты послал мне эту мему, которая рядом…
Траймон пожал плечами.
– Меморандум. Я просто указал, господин, что главы остальных орденов выслали в Скундский лес своих агентов, чтобы захватить Заклинание, тогда как ты ничего не предпринимаешь. Надеюсь, в свое время ты откроешь нам причину такого поведения.
– Твоя наивность заставляет меня устыдиться, – отозвался Гальдер.
– Тот из волшебников, кто вернет Заклинание, принесет великую честь себе и своему ордену, – продолжал Траймон. – Остальные пустили в ход сапоги и всевозможные заклятия. Что намереваешься использовать ты, о учитель?
– Кажется, я различил в твоем голосе саркастические нотки?
– Ни в коем разе, учитель.
– Даже тени сарказма не было?
– Ни малейшей, учитель.
– Прекрасно. Потому что я не собираюсь никуда идти.
Гальдер нагнулся, поднял с пола какую-то древнюю книгу, и она, повинуясь вполголоса отданной команде, со скрипом раскрылась. Подозрительно похожая на язык закладка быстро втянулась в переплет.
Гальдер нашарил рядом с подушкой кожаный кисет с табаком и трубку размером с печь для сжигания отходов, с мастерством заядлого курильщика растер в ладонях шарик табака и набил им чашечку. Полыхнуло пламя, вызванное щелчком пальцев. Он глубоко затянулся, удовлетворенно вздохнул и…
…Поднял глаза.
– Ты еще здесь, Траймон?
– Ты меня вызывал, учитель, – ровным тоном сказал Траймон.
По крайней мере, его голос звучал ровно. Но глубоко в серых глазах помощника сверкала слабая искорка, которая говорила, что он ведет учет всех оскорблений, всех покровительственных огоньков в глазах, всех мягких упреков, всех понимающих взглядов и каждый из них обернется мозгу Гальдера лишним годом погружения в кислоту.
– О да, действительно вызывал. Будь снисходителен к стариковским слабостям, – любезно отозвался Гальдер. Он поднял книгу, которую только что читал. – Я не одобряю суеты. Возня с магическими коврами и прочими штучками очень эффектна, но, по мне, это не настоящая магия. Возьмем, к примеру, семимильные сапоги. Если бы люди были созданы для того, чтобы преодолевать за один шаг две с лишним лиги, Создатель дал бы нам более длинные ноги… О чем это я?
– Не знаю, – холодно промолвил Траймон.
– Ах да. Странно, но в библиотеке по пирамиде Цорта ничего нет. Было бы резонно предположить, что там что-нибудь да есть, как ты думаешь?
– Библиотекарь, разумеется, будет наказан.
Гальдер бросил на него косой взгляд:
– Только ничего радикального. Некоторое время посидит без бананов, и хватит с него.
Пару секунд они молча смотрели друг на друга.
Гальдер первым отвел глаза – ему становилось не по себе, когда он смотрел на Траймона в упор. Все равно что вглядываться в зеркало и видеть, что там никого нет.
– Однако, – сказал он, – как ни странно, я нашел помощь в другом месте. На моих собственных скромных книжных полках. В дневнике Скрельта Переменикорзина, основателя нашего ордена. О мой горячий юный друг, жаждущий ринуться в путь, знаешь ли ты, что происходит, когда умирает волшебник?
– Все заклинания, которые он выучил за свою жизнь, начинают произноситься, – ответил Траймон. – Это говорят нам на одном из самых первых уроков.
– На самом деле в случае с изначальными Восьмью Великими Заклинаниями это не так. Внимательно изучив данный вопрос, Скрельт выяснил, что Великое Заклинание просто укроется в ближайшем сознании, которое будет открыто и готово его принять. Подтолкни-ка сюда вот то большое зеркало, будь так добр.
Гальдер поднялся на ноги и, шаркая, подошел к остывшей наковальне. Полоска магии еще извивалась, одновременно присутствуя и не присутствуя в этом мире. Она напоминала прорезь, открывающуюся в другую, переполненную горячим голубым светом вселенную. Он спокойно взял ее в руки, достал с полки лук и произнес волшебное слово. Магия охотно вцепилась в концы лука, натянув его так, что дерево затрещало. Гальдер выбрал стрелу.
Траймон тем временем вытащил тяжелое стоячее зеркало на середину комнаты. «Когда я стану главой ордена, – пообещал он себе, – никогда не буду шлепать по комнате в домашних тапочках».
Траймон, как уже упоминалось ранее, считал, что молодая кровь способна на многое, надо только убрать с ее дороги трухлявые пни. Однако ему было интересно увидеть, что собирается предпринять старый болван-учитель.
Возможно, он испытал бы некоторое удовлетворение, если бы знал, что и Гальдер, и Скрельт Переменикорзин ошибаются.
Гальдер сделал перед зеркалом несколько пассов, отчего оно сначала затуманилось, а потом, прояснившись, показало вид Скундского леса с высоты птичьего полета. Натянув тетиву, волшебник внимательно вгляделся в изображение. Пробормотав пару фраз типа: «Учтем скорость ветра, скажем, три узла» и «Сделаем поправку на температуру», он довольно обычным движением выпустил стрелу.
Если бы законы действия и противодействия имели к происходящему хоть какое-то отношение, стрела шлепнулась бы на пол в нескольких футах от волшебника. Но законам здесь никто не следовал.
Стрела издала звук, который не поддается описанию, но который для полноты изложения можно упрощенно представить как «чпок» плюс три дня напряженной работы в прилично оборудованной радиотелефонной мастерской, и исчезла.
Отбросив лук, Гальдер ухмыльнулся.
– На дорогу ей понадобится около часа, – заявил он. – Потом Заклинание прилетит по ионизированному следу сюда. Ко мне.
– Замечательно, – объявил Траймон, но любой прохожий телепат прочитал бы у него в мозгу сделанную из десятиярдовых букв мысль: «А почему не ко мне?»
Молодой волшебник как раз смотрел на заваленный всяким хламом верстак. Длинный и острый нож показался ему словно специально изготовленным для исполнения замысла, который внезапно пришел в его голову.
Насилие было одним из тех дел, в которых Траймон предпочитал участвовать не иначе как через посредника. Но пирамида Цорта совершенно недвусмысленно высказалась насчет наград тому, кто сведет Восемь Заклинаний воедино в нужное время. Нет, Траймон не допустит, чтобы годы кропотливого труда пропали даром. Какому-то старому дураку пришла в голову блестящая мысль – ну и что?
– Не хочешь какао? Все равно ждем, – спросил Гальдер, ковыляя через комнату к колокольчику для вызова слуг.
– Очень хочу, – процедил Траймон, поднимая нож и взвешивая в руке, чтобы прикинуть точность полета. – Я должен поздравить тебя, учитель. Вижу, всем нам нужно подниматься рано-рано утром, чтобы когда-нибудь взять над тобой верх.
Гальдер расхохотался. Нож покинул руку Траймона с такой скоростью, что (благодаря несколько медлительной природе света Плоского мира) стал чуть-чуть короче и немного массивнее за то время, пока летел, нацеленный точно в Гальдерову шею.
До нее он не долетел. Вместо этого нож свернул в сторону и начал быстро вращаться по кругу – так быстро, что у Гальдера словно металлический воротник появился. Волшебник повернулся. Внезапно Траймону показалось, что его учитель подрос сразу на несколько футов.
Нож сорвался со своей орбиты и, задрожав, впился в дверь, пройдя рядом с ухом Траймона на расстоянии какой-нибудь тени.
– Рано-рано утром? – любезно переспросил Гальдер. – Мой дорогой юноша, если ты хочешь взять надо мной верх, тебе вообще придется забыть про сон.
– Скушай еще немного стола, – предложил Ринсвинд.
– Нет, спасибо, я не люблю марципан, – ответил Двацветок. – И вообще, это неправильно – есть чужую мебель.
– Не беспокойся, – сказал Свирс. – Старую ведьму не видели здесь уже много лет. Говорят, ее окончательно доконала парочка каких-то юных сорванцов.
– Современная молодежь, – прокомментировал Ринсвинд.
– А я считаю, что виноваты родители, – отозвался Двацветок.
После того как вы вносили в свое сознание необходимые мысленные коррективы, пряничный домик начинал казаться довольно приятным местом. Остаточная магия не давала ему развалиться, а местные дикие звери, которые еще не скончались от неизлечимого кариеса, обходили его стороной. В камине ярким и неряшливым огнем горели лакричные поленья. Ринсвинд попытался набрать дров в лесу, но быстро отказался от этой затеи. Тяжело жечь дрова, которые с тобой разговаривают.
Он рыгнул.
– Это очень вредно для здоровья. Я хочу сказать: почему обязательно сладости? Почему не хрустящие хлебцы и сыр? Или вот салями – я бы не отказался от хорошего дивана из салями.
– Понятия не имею, – отозвался Свирс. – Старая бабка Недоумка занималась сладостями, и все тут. Видел бы ты ее меренги…
– Видел, – ответил Ринсвинд. – Я же пробовал матрасы…
– Пряники – более традиционный материал, – вставил Двацветок.
– Для матрасов?
– Не глупи, – рассудительно заметил Двацветок. – Ты когда-нибудь слышал о пряничном матрасе?
Ринсвинд застонал. Он думал о еде – точнее, о еде в Анк-Морпорке. Странно, но эта старая дыра, по мере того как он от нее удалялся, виделась ему все более и более привлекательной. Ему достаточно было закрыть глаза, чтобы представить себе – во всех аппетитных подробностях – рыночные прилавки с национальными блюдами сотен различных культур. Там можно было отведать сквиши или суп из плавников акул, настолько свежий, что ныряльщики за жемчугом и близко к нему не подойдут, а…
– Как по-твоему, я мог бы купить этот дом? – спросил Двацветок.
Ринсвинд помедлил. Прежде чем ответить на неожиданный вопрос туриста, нужно было как следует подумать, и это обязательно окупалось.
– Зачем? – осторожно сказал он.
– Ну, в нем прямо-таки пахнет архаикой.
– А-а.
– А что такое архаика? – спросил лепрекон, с опаской принюхиваясь и всем своим видом показывая, что он, Свирс, тут ни при чем.
– По-моему, это какой-то горный козел, – ответил Ринсвинд. – В любом случае ты не можешь купить этот дом, потому что тебе не у кого его купить…
– Мне кажется, я мог бы это устроить, от имени совета леса, разумеется, – перебил Свирс, стараясь не встречаться с волшебником взглядом.
– …Да и как ты потащишь его с собой? В Сундук ты его не запихнешь!
Ринсвинд кивнул на Сундук, который лежал у огня и совершенно непостижимым образом ухитрялся быть похожим на удовлетворенного, но готового к прыжку тигра. Волшебник быстро перевел взгляд обратно на туриста. Лицо его вытянулось.
– Ведь не запихнешь? – с сомнением уточнил он.
Он так и не смог освоиться с фактом, что внутреннее пространство Сундука в отличие от внешней оболочки находится совсем в ином мире. Это был всего лишь побочный продукт сундуковой необычности, но Ринсвинду бывало не по себе, когда он видел, как Двацветок до отказа набивает Сундук грязными рубахами и старыми носками, а потом открывает крышку, и под ней оказывается стопка восхитительно свежего белья, от которого слабо пахнет лавандой. А еще Двацветок покупал уйму самобытных местных поделок – или, как выражался Ринсвинд, хлама, – и даже семифутовый церемониальный шест для щекотки свиней помещался в Сундуке совершенно свободно, нигде не выпирая.
– Не знаю, – сказал Двацветок. – Ты волшебник, тебе лучше знать.
– Ну, в общем, багажная магия – это высокоспециализированное искусство, – пояснил Ринсвинд. – Да и лепреконы вряд ли согласятся продать домик, ведь это… это… – он порылся в словах, которым его научил сумасшедший турист, – это достопримечательность.
– А что это значит? – заинтересованно спросил Свирс.
– Это значит, что такие, как он, будут толпами валить сюда, чтобы посмотреть на этот домик, – ответил Ринсвинд.
– Почему?
– Потому что… – Ринсвинд снова задумался в поисках подходящих слов. – Он оригинальный. Гм, старосветский. Фольклористичный. Э-э, восхитительный пример исчезнувшей разновидности народного творчества, впитавшей в себя традиции давно прошедших времен.
– Да ну? – удивился Свирс, обалдело оглядывая домик.
– Ага.
– Все это?
– Боюсь, что да.
– Я помогу вам собрать вещи.
Ночь медленно тянется под покровом нависающих облаков, которые закрывают большую часть Диска… Однако оно и к лучшему, что небо все закрыто, ибо, когда покров рассеется и астрологи как следует рассмотрят небесную высь, они будут очень, очень рассержены.
А в различных частях леса отряды волшебников плутают, ходят кругами, прячутся друг от друга и нервничают, потому что каждый раз, когда они натыкаются на дерево, оно перед ними извиняется. Но каким бы неуверенным ни было их продвижение, кое-кто из них подошел к пряничному домику совсем близко…
Впрочем, сейчас самое время вернуться к расползшимся во все стороны постройкам Незримого Университета и, в частности, к покоям Грейхальда Спольда, на данный момент старейшего волшебника на Диске. Причем Грейхальд преисполнен решимости оставаться таковым еще очень долго…
Однако только что ему довелось испытать крайнее удивление и огорчение.
В течение последних нескольких часов он был очень занят. Да, он был глух и не слишком сообразителен, но престарелые волшебники обладают хорошо развитыми инстинктами выживания и знают, что когда высокая фигура в черном плаще и с последней новинкой из области сельскохозяйственных инструментов начинает бросать на вас задумчивые взгляды, тут нужно действовать быстро. Слуги были отпущены. Двери запечатаны пастой, изготовленной из растертых в порошок мошек, а на окнах вычерчены защитные октограммы. На пол редкими и пахучими маслами нанесены сложные узоры, очертания которых режут глаз и позволяют предположить, что художник был пьян или прибыл из какого-то другого измерения, а возможно, и то и другое сразу. В самом центре комнаты красуется восьмикратная октограмма Удержания, окруженная красными и зелеными свечками. А посреди нее стоит ящик, сделанный из древесины сосны кучерявой, которая доживает до глубокой старости. Ящик этот выстлан алым шелком и снабжен дополнительными защитными амулетами. Грейхальд Спольд знает, что Смерть его ищет, и поэтому потратил много лет на создание неприступного убежища.
Он как раз установил замысловатый часовой механизм замка на нужное время и, закрыв крышку, откинулся на подушку в приятном сознании того, что здесь ему обеспечена абсолютно надежная защита от самого неумолимого из всех врагов. Но он совсем забыл, насколько важную роль могут играть в предприятиях подобного рода вентиляционные отверстия…
И рядом с ним, у самого его уха, чей-то голос только что произнес:
– ТЕМНОВАТО ЗДЕСЬ, А?
Пошел снег. Леденцовые окна пряничного домика ярко и весело сияли, разгоняя ночную тьму.
С одной стороны полянки зарделись три крошечные точки алого света, и послышался сдавленный грудной кашель.
– Заткнитесь! – зашипел волшебник третьего уровня. – Нас услышат!
– Кто услышит? От парней из Братства Очковтирателей мы ускользнули на болотах, а эти придурки из Почтенного Совета Провидцев все равно пошли не в ту сторону.
– Ага, – сказал самый младший волшебник, – но кто с нами постоянно разговаривает? Я слышал, что это магический лес, здесь полно гоблинов, волков и…
– Деревьев, – закончил чей-то голос из темноты высоко наверху. В нем присутствовало нечто такое, что позволяло описать его только как «древесный».
– Ага, – подтвердил младший волшебник. Он затянулся окурком и вздрогнул.
Предводитель отряда высунулся из-за камня и осмотрел домик.
– Ну ладно, – он выколотил трубку о подметку одного из своих семимильных сапог, который в ответ протестующе заскрипел. – Врываемся, хватаем и исчезаем. Все ясно?
– А ты уверен, что там люди? – нервно спросил младший волшебник.
– Естественно, уверен, – огрызнулся предводитель. – А ты кого думаешь найти? Трех медведей?
– Там могут оказаться чудовища. Это как раз такой лес, в котором водятся чудовища.
– И деревья, – добавил из ветвей дружелюбный голос.
– Ага, – осторожно согласился предводитель.
Ринсвинд с опаской посмотрел на кровать. Довольно милая маленькая кроватка из твердой тянучки, инкрустированной карамелью. Он предпочел бы ее съесть, а не спать на ней, кроме того, у кровати был такой вид, словно кто-то ей уже пообедал.
– Кто-то ел мою кровать, – сказал он.
– Я люблю тянучку, – обороняющимся тоном заявил Двацветок.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента