Pratchett Terry. Маскарад (пер. С.Увбарх под ред. А.Жикаренцева)

   – О, я просто… наверное, кто-то сказал мне… – пробормотала она.
   – Говорят, он невидимка и разгуливает по Опере!! То его замечают на галерке, а потом – вжик, и он уже за кулисами!! И никто не знает, как это у него получается!!
   – В самом деле?
   – А еще говорят, он смотрит каждое представление!! Поэтому в восьмую ложу никогда не продают билеты!!
   – В восьмую ложу? – переспросила Агнесса. – А что такое ложа?
   – Ну, ложи!! Ты что, не знаешь?! Это где сидят самые важные зрители!! Пойдем, я покажу!
   Приблизившись к краю сцены, Кристина грациозно помахала пустому зрительному залу.
   – Ложи!! – воскликнула она. – Вот там!! А вон там, высоко, раёк!!
   В огромном зале ее голосу вторило звучное эхо.
   – А почему самые важные зрители не сидят в райке? Судя по названию, там должно быть лучше всего.
   – О нет!! Самые важные люди всегда сидят в ложах!! Или в партере!!
   – А там кто сидит? – показала пальцем Агнесса. – Оттуда тоже, наверное, хорошо видно…
   – Ты что, совсем дура?! Это же оркестровая яма!! Для музыкантов!!
   – Ну, в этом есть смысл. Э-э… А которая ложа восьмая?
   – Не знаю!! Но говорят, что, если когда-нибудь в эту ложу продадут билеты, случится ужасное!! Ну разве это не романтично?!
   По непонятной причине взгляд практичной Агнессы как магнитом притягивала к себе огромная люстра, нависающая над зрительным залом словно фантастическое морское чудовище. Толстая веревка исчезала во мраке под потолком.
   Послышался тихий звон стеклянных подвесок.
   Очередная вспышка предвидения (с которыми Агнесса все время безуспешно боролась) высветила в ее сознании предательский образ.
   – Эта люстра… Мне кажется, скоро тут что-то случится. Что-то плохое, – пробормотала Агнесса.
   – Да что ты!! Такого не может быть!! – всплеснула ладошками Кристина. – Я абсолютно уверена, тут все предусмотрели и…
   Вдруг по залу прокатился мощный аккорд, заставивший сцену вздрогнуть. Люстра недовольно зазвенела, откуда-то сверху посыпалась штукатурка.
   – Что это было? – испуганно спросила Агнесса.
   – Дурочка, ты что, никогда органа не слышала?! Он такой большой, что установлен за сценой!! Пошли, посмотрим!!
   Подбежав к органу, они обнаружили, что вокруг него уже толпятся другие работники Оперы. Неподалеку валялось перевернутое ведро, прямо посреди озерца зеленой краски.
   Один из плотников, стоявших рядом с Агнессой, протянул руку и взял конверт, который лежал на стуле у органа.
   – Это послание нашему боссу, – произнес он.
   – А вот когда мне приходит письмо, почтальон просто стучит в дверь, – высказалась какая-то балеринка и захихикала.
   Агнесса посмотрела вверх. В затхлом мраке лениво покачивались веревки. На какое-то мгновение ей почудилось, будто там, наверху, мелькнуло что-то белое. Мелькнуло и тут же пропало.
   А потом она вдруг увидела, что под потолком, запутавшись в канатах, дергается какая-то фигура.
   Сверху капнуло что-то влажное и липкое и разбрызгалось по клавишам органа.
   Вокруг уже вовсю вопили, когда Агнесса вытянула руку, коснулась быстро расширяющейся лужицы и понюхала палец.
   – Это кровь! – заорал плотник.
   – Точно кровь? – воскликнул музыкант.
   – Кровь!! – заверещала Кристина. – Кровь!!
   «Такова моя судьба, – грустно подумала Агнесса. – Сохранять хладнокровие, пока все вокруг орут и бегают». Она опять понюхала палец.
   – Э-э, прошу прощения… – робко сказала она. – Но вообще-то, это скипидар.
   Запутавшаяся в канатах фигура скорбно застонала.
   – Может, нам снять его оттуда? – добавила Агнесса.
 
   Карло Резакофф был скромным резчиком по дереву. Но скромным его делала вовсе не профессия. Он оставался бы таким же скромным, даже если бы ему принадлежали пять лесопилок. Он от природы был скромным.
   Итак, со свойственной ему непритязательностью Карло Резакофф складывал бревна на перекрестке дороги, ведущей к Ланкру, и главного горного тракта, когда к этому же самому перекрестку с грохотом подкатила деревенская телега и высадила двух старушек в черном. В одной руке каждая из старушек держала помело, а в другой – котомку.
   Старушки яростно спорили. Причем это была не какая-нибудь скоротечная ссора типа «поругались, и хватит». Пререкания, судя по всему, начались не вчера, обрели хроническую форму и грозили затянуться как минимум на ближайшее десятилетие.
   – Все, конечно, очень здорово, но ведь три доллара-то мои!Почему ты должна решать, как мы туда отправимся?
   – Мне нравится летать.
   – А я тебе говорю, Эсме, в это время года на помеле продует насквозь. Сквозняк заберется тебе в такие места, о которых ты даже не подозреваешь.
   – Да ну? Так просвети меня, что же это за места такие?
   – О, Эсме!
   – И нечего на меня о-эсмекать! Это не я изобрела Восхитительные Свадебные Трюфеля со Специальными Губчатыми Пальчиками.
   – Вот и Грибо не любит летать на помеле. У него очень чувствительный желудок.
   Резакофф вдруг заметил, что одна из котомок лениво шевелится.
   – Гита, он у меня на глазах сожрал полскунса и не подавился. Так что не рассказывай мне сказки про его чувствительный желудок, – поморщилась матушка, у которой коты в принципе вызывали антипатию. – А кроме того… он опять занимался Этим.
   Нянюшка Ягг ответила ей беззаботным взмахом руки.
   – О, Этим он занимается только иногда, когда уж совсем припрет.
   – Он занимался Этим не далее как на прошлой неделе, в курятнике старушки Общипец. Та отправилась посмотреть, что там за шум, так этот наглец даже не потрудился скрыться, а так и продолжал заниматься Этим прямо у нее на глазах. Она потом долго отлеживалась.
   – Бедняжка, он, наверное, испугался еще больше ейного, – встала на защиту своего любимца нянюшка.
   – Ты же сама знаешь, какая опасная штука эти заграницы. Они разлагающе действуют на неокрепшие умы, – нахмурилась матушка. – Вот ты таскала за собой повсюду этого своего котяру, и теперь посмотри, что он… Да, что такое?
   К ним робко приближался Резакофф – в полуприседе, характерном для человека, который, с одной стороны, пытается привлечь к себе внимание и в то же время не хочет лезть в чужие дела.
   – Прошу прощения, дамы, вы не дилижанс случаем ждете?
   – Его самого, – обрубила та, что повыше.
   – Гм, боюсь, следующий дилижанс тут не останавливается. Он едет прямиком до Рыбьих Ручьев.
   Старушки наградили его парой вежливых взглядов.
   – Большое спасибо, – ответила высокая и опять повернулась к своей компаньонке. – О чем я? А, да. Старушка Общипец долго не могла оправиться от потрясения. Я даже думать боюсь, чему он научится в этой нашей поездке.
   – Без меня он чахнет. Он принимает пищу только из моих рук.
   – Да. Потому, что все остальные уже не раз пытались его отравить. И знаешь, я этих людей понимаю!
   Резакофф печально покачал головой и вернулся к своим бревнам.
   Через пять минут из-за поворота показался дилижанс. Лошади мчались во весь опор. Вот он поравнялся со старушками…
   …И остановился. То есть его колеса вдруг заклинило, а лошади ни с того ни с сего встали как вкопанные.
   Это было не столько торможение, сколько вращение вокруг своей оси, постепенно сошедшее на нет ярдов через пятьдесят. Возница к тому времени очутился на дереве.
   Старушки, не прекращая своего спора, дружно двинулись к дилижансу.
   Одна из них ткнула помелом в возницу.
   – Два билета до Анк-Морпорка, пожалуйста. Тот приземлился на дорогу.
   – Что значит два билета до Анк-Морпорка? Дилижанс здесь не останавливается!
   – По-моему, он сейчас стоит.
   – Так это вашихрук дело?
   – Наших?
   – Послушай, госпожа, даже если бы я здесь останавливался, билеты стоят по сорок, дьявол их раздери, долларов каждый!
   – О.
   – И почему вы с метлами? – вдруг заметил возница. – Вы что, ведьмы?
   – Да. А что, для ведьм у вас особые правила? Или, может, отношение особое?
   – Отношение самое обычное! У насведьм считают «старыми вешалками, которые любят совать нос не в свои дела»!
   На некоторое время воцарилась тишина, а потом, почти сразу, разговор снова продолжился, но уже в совершенно ином ключе. Просто из него как будто бы пропала пара-другая реплик.
   – Так как ты сказал, молодой человек?
   – Два пригласительных билета до Анк-Морпорка. Для нашей компании это большая честь.
   – А места будут внутри? На крыше мы не поедем.
   – Само собой, госпожа, конечно внутри. Прошу прощения, тут лужа, я сейчас на колени встану, а вы с моей спины переберетесь прямо в дилижанс. И ножек не замочите.
   Дилижанс тронулся. Провожая его взглядом, Резакофф довольно улыбнулся. Оказывается, люди еще не забыли, что такое хорошие манеры, и это приятно.
 
   С огромными трудностями, после громких криков и долгого распутывания канатов под крышей, таинственного незнакомца наконец опустили на сцену.
   Бедняга насквозь пропитался краской и скипидаром. Его сразу окружила стремительно растущая толпа из свободного на данный момент персонала и актеров, увиливающих от репетиции.
   Опустившись на колени, Агнесса расстегнула пострадавшему ворот рубахи и ослабила веревку, перетянувшую ему шею и грудь.
   – Кто-нибудь его знает? – спросила она.
   – Да это же Томми Крипс, – узнал один из музыкантов. – Он красит декорации.
   Застонав, Томми открыл глаза.
   – Я видел его! – пробормотал он. – Это ужасно!
   – Видел кого? – спросила Агнесса.
   Она огляделась, и у нее вдруг возникло такое ощущение, будто она только что вмешалась в чужой разговор. Со всех сторон доносились голоса.
   – Жизель говорила на прошлой неделе, что тоже видела его!
   – Он здесь!
   – Опять началось!
   – Значит, мы все обречены?!– пискнула Кристина.
   Томми Крипс схватил Агнессу за запястье.
   – У него лицо как у Смерти!
   – У кого?
   – У Призрака!
   – Какого при…
   – Белый череп! И совсем без носа!
   Пара балеринок хлопнулись в обморок – но осторожно, чтобы не испачкать сценические костюмы.
   – Как же он тогда… – начала было Агнесса.
   – И я тоже его видел!
   Все как один дружно повернулись.
   По сцене шел пожилой человек в древней оперной шляпе, через плечо – котомка. Свободной рукой он выразительно (даже чересчур выразительно) крутил в воздухе, словно знал нечто ужасное и с нетерпением предвкушал ту минуту, когда по всем спинам в радиусе ста метров побегут огромные холодные мурашки. Котомка, по-видимому, содержала в себе что-то живое, поскольку дергалась и подпрыгивала на плече у незнакомца.
   – Я видел его! Ооооооооодаа! В огромном черном плаще! Лицо без глаз, а вместо глаз черные дыры! Ооооооо! И…
   – На нем что, маска была? – осведомилась Агнесса.
   Старик прервался и одарил ее мрачным взглядом. Очевидно, этот свой взгляд он приберегал для тех людей, кто упорно пытается привнести толику здравомыслия, как раз когда ситуация приобретает столь заманчиво-депрессивную окраску.
   – И носа у него тоже не было! – возопил он, не удостоив ее ответом.
   – Этоя уже сказал, – с заметной досадой пробормотал Томми. – И очень громко. Так что этовсе уже знают.
   – Если у него нет носа, как же он ню… – снова засомневалась Агнесса, но никто ее не слушал.
   – А про глаза ты говорил? – деловито осведомился старик.
   – Только-только собирался, – отрезал Томми. – Да, так вот, а глаза у него, как…
   – Вы ведь описываете какую-то маску? – громко спросила Агнесса.
   Теперь уже все вокруг посмотрели на нее с выражением, которое обычно свойственно уфологам, услышавшим фразу «Эй, а ведь если присмотреться, то видно, что это всего лишь стая гусей».
   Человек с котомкой звучно откашлялся.
   – Как бездонные бездны, вот какие у него были глаза, – сообщил он, правда уже без прежнего вдохновения. Удовольствие было испорчено. – Бездонные бездны, – кисло повторил он. – Сам видел. А носа, повторюсь, не было. На этом все, спасибо за внимание.
   – Ну точно, самый что ни на есть Призрак! – воскликнул один из рабочих сцены.
   – Он выпрыгнул из-за органа, – поведал Томми Крипс. – А в следующую секунду вокруг моей шеи уже обвилась веревка и я висел вверх ногами!
   Присутствующие перевели взгляды на человека с котомкой. Интересно, чем он пойдет в ответ на это?
   – Гигантские черные дыры, – выдавил тот, очевидно предпочитая держаться уже изведанной территории.
   – Та-ак, что здесь у нас происходит?
   По боковому проходу приближалась внушительная фигура. У вновь прибывшего были волнистые черные волосы, тщательно уложенные таким образом, чтобы придать им вид легкой взъерошенности, как будто от дуновения беззаботного ветерка. Но лицо под шевелюрой было лицом организатора. Мужчина кивнул старику с котомкой.
   – Что это ты на меня так уставился, а, господин Хвать? – осведомился он.
   Старик тут же опустил глаза.
   – Я говорю только то, что видел, господин Зальцелла, – произнес он. – Я многочего вижу, вот так-то…
   – И все через донышко бутылки. Уж меня-то тебе не обмануть, старый бездельник. Ну, что случилось с Томми?
   – Это был Призрак, господин Зальцелла! – воскликнул Томми в восторге от шанса опять выйти на авансцену. – Он на меня ка-ак набросился! И по-моему, у меня сломана нога, – быстро добавил он тоном человека, который вдруг осознал некоторые неприятные последствия случившегося.
   По идее, на слова Томми вновь прибывший должен был отреагировать какой-нибудь репликой, типа «Призрак? Никаких призраков не бывает». Во всяком случае, Агнессе показалось, что у господина Зальцеллы лицо человека, который на подобные суеверия реагирует именно так. Но вместо этого он сказал:
   – Значит, опять появился? И куда он делся потом?
   – Я не видел, господин Зальцелла. Набросился на меня – и тут же куда-то скрылся!
   – Эй, кто-нибудь, помогите Томми добраться до буфета, – приказал Зальцелла. – И позовите доктора…
   – Нога у него не сломана, – произнесла Агнесса. – Но на шее серьезный ожог от веревки, а в ухо ему налилась краска.
   – Да кто ты такая, госпожа, чтобы судить, что у меня сломано, а что нет?… – возмутился Томми.
   Сломанная нога – это куда благороднее, чем какая-то краска, залившая ухо. Куда больше возможностей.
   – Я… э-э… я немного училась, – замялась Агнесса и поспешила добавить: – Но ожог очень тяжелый и чреват посттравматическим шоком.
   – В таких случаях очень помогает бренди, правда ведь? – сразу согласился Томми. – Может, кто-нибудь попробует влить сквозь мои крепко сжатые губы пару-другую капель?
   – Огромное спасибо, Пердита. Так, – Зальцелла обвел взглядом собравшихся, – ну, что мы здесь толпимся? Все по местам и работать.
   – Огромные черные дыры, – упорно твердил Хвать. – Гигантские и пустые.
   – Да-да, Хвать, и тебе спасибо. А теперь помоги Рону отвести Крипса в буфет. Пердита, ты иди сюда. И ты, Кристина, тоже.
   Обе девушки послушно вытянулись перед главным режиссером.
   – Вы сами что-нибудь видели? – спросил Зальцелла.
   – Лично я видела огромное существо с огромными хлопающими крыльями и гигантскими черными дырами вместо глаз!! – мгновенно воскликнула Кристина.
   – А я только видела, как под потолком мелькнуло что-то белое, – пожала плечами Агнесса. – Извините…
   Сказав это, она покраснела. Опять от нее никакого толку. Вот Пердита на ее месте увидела бы таинственную фигуру в плаще или еще что-нибудь… интересное.
   Зальцелла улыбнулся.
   – Насколько я понял, ты видишь вещи такими, какие они есть? – произнес он. – Сразу видно, дорогуша, ты в опере совсем недавно. Однако должен заметить, что для разнообразия приятно встретить здесь уравновешенного, здравомыслящего человека…
   – О нет!– снова раздался чей-то вопль.
   – Призрак!! – автоматически взвизгнула Кристина.
   – Э-э, не совсем. Это крикнул молодой человек, он за органом, – поправила Агнесса. – Извините…
   – К тому же еще и наблюдательного, – прокомментировал Зальцелла. – В то время как ты, Кристина, насколько я могу судить, прекрасно вписываешься в обстановку. Ну, Андре, в чем дело?
   Из-за органных труб высунулась белокурая шапка волос.
   – Кто-то тут неплохо порезвился, господин Зальцелла, – скорбно произнес юноша. – Меха, струны, педали… Все приведено в негодность. Инструмент сломан. Мне не извлечь из него даже простенькой мелодии. А ведь этот орган бесценен.
   Зальцелла вздохнул.
   – Отлично. Я поставлю в известность господинаБадью, – сказал он. – Всем спасибо. И, хмуро кивнув Агнессе, зашагал прочь.
 
   – Зря ты так с людьми… – неопределенно посетовала нянюшка Ягг, когда дилижанс начал набирать скорость.
   Дружелюбно улыбаясь во весь рот, она окинула взглядом остальных путешественников, еще не пришедших в себя после неожиданной остановки.
   – Утречко доброе, – произнесла она, роясь в мешке. – Меня зовут Гита Ягг, у меня пятнадцать детей, а это моя подружка Эсме Ветровоск, мы едем в Анк-Морпорк. Может, кто-нибудь хочет сандвич с яйцом? Я с собой много прихватила. На них, правда, спал котик, но с ними ничегошеньки не случилось, вот, смотрите, их только разогнуть – и ешь на здоровье! Нет? Ну, как вам будет угодно. Так, посмотрим, что у нас там еще… Ага! Ни у кого открывалки для пива нет?
   Мужчина в углу подал знак, означающий, что у него может найтись указанный предмет.
   – Отлично, – довольным тоном промолвила нянюшка Ягг. – А из чего мы будем пить? Посуда какая-нибудь есть?
   Тут же кивнул еще один мужчина, готовый внести свою лепту в предстоящее пиршество.
   – Вот и ладненько, – одобрила нянюшка Ягг. – А теперь самое главное: бутылки пива ни у кого не найдется?
   Все путешественники в ужасе взирали на нянюшку и ее мешок, а поэтому матушка невольно оказалась как-то в стороне от происходящего. Воспользовавшись этим, она решила повнимательнее разглядеть попутчиков.
   Путь дилижанса лежал через Овцепики и дальше – по лоскутному одеялу равнин с заплатками-деревушками. Сорок долларов стоило только выбраться из Ланкра – во сколько же обойдется дальнейшая дорога? И что это за люди, которые согласны потратить большую часть двухмесячного жалованья на то, чтобы путешествовать быстро и без удобств?
   Тощий типчик, вцепившийся в свой мешок, скорее всего, шпион, заключила матушка. Толстяк, предложивший стакан под пиво, смахивал на какого-нибудь торговца; у него был неприятный цвет лица, свидетельствующий о том, что этот человек не просто любил приложиться к бутылке, но практически не выпускал ее из своих объятий.
   «Шпион» и «торговец» жались на одном конце скамьи, потому что другую ее часть занимал некто, своими пропорциями весьма смахивающий на волшебника. Лицо его было прикрыто носовым платком, и он испускал храпы с регулярностью гейзера – даже внезапная остановка дилижанса, судя по всему, его не разбудила. В целом выглядел «волшебник» так, как будто единственное, что ему порой досаждало в жизни, это тенденция мелких предметов притягиваться к нему, ну и периодические приливы-отливы.
   Нянюшка Ягг все продолжала увлеченно копаться в своем мешке, а в подобных случаях нянюшкин рот, минуя мозг, подключался напрямую к глазным яблокам.
   А еще нянюшка привыкла путешествовать на помеле. Наземное путешествие на большое расстояние было ей в новинку, поэтому она тщательно подготовилась.
   – …Нукыся… сборник кроссвордов для долгих путешествий… подушечка… тальк… капкан на комаров… разговорник… пакет, в который рвать… о-о!
   Аудитория, которая за время этой литании умудрилась вопреки всем физическим законам ужаться так, чтобы оказаться еще дальше от нянюшки, внимала ее речам с расширившимися от потрясения глазами.
   – Что такое? – осведомилась матушка.
   – Как ты думаешь, эта телега часто делает остановки?
   – А в чем дело?
   – Нужно было сходить кой-куда на дорожку. Прошу прощения. Это все от качки. Кто-нибудь знает, в этой коробке есть туалет? – бодро спросила нянюшка.
   – Э-э, – произнес предполагаемый шпион, – обычно мы ждем до следующего города, ну а в самых крайних случаях…
   Он вовремя прикусил язык, чуть было не добавив: «И окно сойдет». Для мужчины, путешествующего по ухабистым деревенским дорогам, это действительно был выход. Однако «шпиона» остановило ужасное предчувствие, что сидящая рядом с ним кошмарная старушка может отнесись к его предложению всерьез.
   – До Охулана совсем недалеко, – пробормотала матушка, тщетно пытавшаяся чуть-чуть подремать. – Подожди капельку.
   – Этот дилижанс в Охулане не останавливается, – подсказал «шпион».
   Матушка Ветровоск подняла голову.
   – Раньше не останавливался, – поправила она «шпиона».
 
   Господин Бадья сидел в своем кабинете, пытаясь разобраться в бухгалтерских отчетах Оперы.
   Но тщетно. Раньше у него никогда не возникало трудностей с бухгалтерскими документами, однако эти бумажки были родственны бухгалтерии примерно в той же степени, в какой песок родствен часовому механизму.
   Нечаст Бадья всегда любил оперу. Он правда ничего в ней не понимал, но океан, к примеру, он тоже не понимал, и что ж теперь, ему нельзя любить океан? Оперу он рассматривал как дело, которым вполне можно заняться, скажем, на пенсии. Кроме того, предложение было слишком выгодным, чтобы упустить его. В бизнесе, которым он занимался до сих пор (оптовая продажа сыра, молока и их производных), наступили суровые времена, поэтому Нечаст Бадья и решил пуститься в более спокойные воды мира искусств.
   Предыдущие владельцы поставили несколько очень даже неплохих опер. Жаль, что их гений не распространялся на бухгалтерскую отчетность. Создавалось впечатление, что деньги снимались со счетов в любой момент, когда возникала потребность в наличных средствах, а система финансовой отчетности главным образом состояла из записок на клочках бумаги, типа: «Взял тридцатку, чтобы заплатить К. Верну в понедельник. Р.» Кто такой Р.? А К. кто такой? И зачем он взял деньги? В мире сыров и молочных продуктов такие штучки никому не сходят с рук.
   Дверь отворилась. Бадья оторвался от записей.
   – А, Зальцелла, – приветствовал он. – Спасибо, что заглянул. Ты случайно не знаешь, кто такой К.?
   – Нет, господин Бадья.
   – А Р.?
   – Боюсь, что и его я не знаю. – Зальцелла пододвинул себе стул.
   – У меня на это ушло все утро, но в конце концов я все-таки подсчитал, что за пуанты мы платим более полутора тысяч долларов в год, – с этими словами Бадья помахал бумажным листком.
   Зальцелла кивнул.
   – Да, на кончиках пальцев они здорово протираются.
   – Но это же нелепо! Я до сих пор ношу башмаки отца!
   – Только пуанты – это не башмаки вашего отца. Скорее они похожи на перчатки для ног, и очень тонкие, – объяснил Зальцелла.
   – Да ну? Ничего себе перчаточки! Стоят семь долларов пара и снашиваются мгновенно! За несколько представлений! Должен же быть какой-тоспособ сэкономить…
   Зальцелла смерил нового работодателя долгим, холодным взором.
   – Может, нам стоит попросить балерин проводить побольше времени в воздухе? – наконец предложил он. – Ну, подкинут их на несколько раз больше, с них ведь не убудет.
   Лицо Бадьи приняло озадаченный вид.
   – А что, это сработает? – подозрительно спросил он.
   – Если балерин все время будут швырять туда-сюда, им не придется ходить. А значит, пуанты будут меньше изнашиваться, правильно? – ответил Зальцелла тоном человека, которому точно известно, что в этой комнате он самый умный из присутствующих.
   – А ведь и верно. Точно. Поговори с главной по балету, хорошо?
   – Обязательно. Уверен, она с восторгом отнесется к нашему предложению. Ну надо же, одним махом вы урезали расходы наполовину.
   Бадья просиял.
   – Что очень кстати, – продолжал Зальцелла. – Поскольку есть один вопрос, который мне хотелось бы с вами обсудить…
   – Да-да?
   – Помните, у нас раньше был орган?
   – Был? В каком это смысле был?– воскликнул Бадья. – Судя по всему, речь пойдет об очень дорогостоящих вещах. Ладно, выкладывай. Что у нас имеется?
   – У нас имеются много-много трубок и кое-какие клавиши, – отрапортовал Зальцелла. – Все остальное восстановлению не подлежит.
   – Но что случилось? Кто посмел?
   Зальцелла откинулся на спинку стула. Вообще-то, человек он был незлобивый, но сейчас Зальцелла неожиданно ощутил, что получает немалое удовольствие от происходящего.
   – А скажите, господин Бадья, – спросил он, – когда господа Пнигус и Кавалья продавали вам Оперу, они случаем не упоминали ни о чем… гм, сверхъестественном?
   Бадья поскреб в затылке.
   – Э-э… вроде упоминали. После того как я подписал договор и выложил денежки. Они вроде как пошутили. Сказали: «О, кстати, ходят слухи, что в Опере водится призрак, причем не просто призрак, а в смокинге, ха-ха, смех да и только, ох уж эти творческие натуры, ну прям как дети малые, ха-ха, но на всякий случай, чтобы не столкнуться с настоящим бунтом, никогда не продавайте на премьерах билеты в восьмую ложу, ха-ха». Я хорошо помню эти их слова. Когда платишь тридцать тысяч долларов, память как-то вдруг обостряется. А потом Пнигус и Кавалья сразу убыли. На довольно быстром экипаже, как мне теперь припоминается.
   – О! – Зальцелла почти улыбался. – Ну что ж, теперь, когда чернила уже давно просохли, пожалуй, стоит просветить вас относительно небольшой детали…
 
   Птички пели. Ветер, словно погремушками, играл сухими коробочками вереска. Поднеси ухо к одной из них – и слышно, как внутри перекатываются и погромыхивают семена.