— Сеньор Вилламантес.
— А кто погнался за тем человеком?
— Jefe de policia и сеньор Вилламантес.
Да, Вилламантес принес с собой фильм и передал его генералу Лопесу. Он был единственным из их компании, кто знал, что на пленке, и можно было легко представить, как он волновался, предвкушая удовольствие от того, что генерала Лопеса хватит удар. Он же и постарался, чтобы просмотр порнофильмов начался с его пленки. Несомненно, Вилламантес был не только участником заговора, но и имел явно садистские наклонности.
Я попытался поподробнее расспросить у генерала об этом человеке, но оказалось, что он знает о нем совсем немного. Ходили слухи, что несколько лет назад Вилламантес выиграл в национальной лотерее миллион песо, удачно вложил их в какое-то дело, а после этого занялся торговлей, якобы весьма успешно. Ни в каких скандальных историях замешан не был.
— Генерал, а где сидел Вилламантес, когда... начался просмотр? Как он себя вел? — спросил я.
— Сначала сидел рядом со мной, на кушетке, — ответил он и задумался. — Потом, как только погасили в комнате свет, поднялся и подошел к проектору.
— Сразу же, как только стало темно?
— Ну... точно не помню... кажется, сразу. А что это был за фильм? Почему из-за него разгорелся такой сыр-бор?
— Забудьте о нем, — с трудом подавив в голосе дрожь, посоветовал я.
— Тот незнакомец буквально вырвал пленку из аппарата и убежал с ней. Странно, что...
— Пусть это вас не волнует, — поспешно сказал я. — Кража фильма — чистая случайность.
Этот сеньор Лопес задает слишком много каверзных вопросов, подумал я.
К генералу вновь вернулся тот озадаченный вид, точно такой, как и в ту минуту, когда его сеньора объясняла ему, почему я оказался в их доме. Я попытался вновь направить ход его мыслей в другое русло.
— Генерал, — сказал я, — у меня есть весьма веские причины полагать, что Вилламантес коммунист. Он знал, что сегодня вечером вас должны убить. Поверьте мне на слово и остерегайтесь его.
Генерал ни слова не проронил мне в ответ, и я продолжил:
— Если он тайный агент мексиканской компартии, то вы, генерал, хоть и большой специалист по коммунистам, глубоко в нем ошибались. Сами знаете, коммунисты способны заморочить голову кому угодно. Даже таким, как вы.
Помолчав немного, генерал сдвинул к переносице брови и сурово произнес:
— Вы совершенно правы. Коммунисты, выступая открыто от лица своей партии, ничего не добьются. Поэтому они вынуждены действовать в глубоком подполье. К какой только клевете не прибегали красные, чтобы опорочить честного человека. А какой грязью они поливали мою Натанию.
И он поведал историю о кампании клеветы, которая была развернута в прессе против сеньоры Лопес, ту, о которой рассказывал Амадор. Упомянул генерал и о многочисленных нападках на него самого.
— А знаете, мистер Скотт, очень часто большее зло исходит от нормальных уважаемых людей, которые попадаются на удочку коммунистов. Порой они подхватывают такую ложь, в которую и поверить невозможно. Так что опасны не столь коммунисты, сколь те, кто им верит. Ну разве не парадокс?
— Мы говорим с вами на одном языке, генерал, — сказал я и потянулся к стакану с ромом. — Такие легковерные чудаки встречались и мне.
— Как ни удивительно, но среди них попадаются очень интеллигентные и образованные люди, мистер Скотт. Это все оттого, что они ничего не знают о методах, к которым прибегают коммунисты для достижения своих целей, и верят всему, что говорится и печатается в средствах массовой информации. Коммунисты умело ведут пропаганду, постоянно лгут и туманят разум других. Мы же действуем не столь успешно, как они, — сказал генерал, пожал плечами и продолжил: — Их ведь не так много в нашей стране, но сделать им удается многое. И все потому, что они хитры и лживы. Стоит нашим красным получить указания из Москвы, как они тотчас обрушивают на нас потоки лжи. Кто на телевидении, кто в школе, кто на профсоюзном собрании, кто в прессе. Один в одном месте, другой в другом. И главная опасность заключается в том, что делается это по инструкциям Кремля. Указания им спускаются сверху, и тут же в Организации Объединенных Наций разворачивается кампания в поддержу красного Китая или встреч государств на высшем уровне. Начинают клеветать на Ри, Батисту, Маккарти или генерала Лопеса, восхваляя при этом Мао Цзэдуна и Кастро. Людей, разоблачающих их преступные замыслы, поливают ушатами грязи. — Генерал поднял руку. — Не успеешь оглянуться, как отовсюду, даже с самого высокого уровня, начинают раздаваться их голоса. Создается впечатление, что их мнение и есть мнение всей нации. И многие попадаются на эту удочку.
Эти слова генерала напомнили мне о нашем разговоре с доктором Баффингтоном, и я подумал о Бафф и о такси, которое явно запаздывало.
— Да, генерал, многие заглатывают эту наживку и, пусть неосознанно, начинают вторить коммунистам, — допив ром, согласился я.
— Совершенно верно. Одурманенные коммунистической пропагандой, они стараются перекричать других. Но этого не происходило бы, мистер Скотт, если бы они знали, что все эти пропагандистские кампании раскручиваются согласно инструкциям, тайно поступающим из Москвы. Наши коммунисты издают газеты и журналы, устраивают собрания, на которых вырабатывают тактику действий. Если бы наши газеты хотя бы раз в неделю печатали критические обзоры, разоблачая красных, или в открытую говорили на радио и телевидении о той опасности, которую несут с собой коммунисты, обманутых было бы гораздо меньше.
Я с интересом посмотрел на генерала. Он только что выдвинул совсем простую идею, как свести на нет все усилия коммунистов.
— Тогда каждый житель страны знал бы заранее, что предпримут тайные коммунисты. Как и что будут писать и говорить те, кто, скрывая свою принадлежность к компартии, ведет подрывную работу. Тогда они не смогли бы выдавать себя за добропорядочных граждан. В этих условиях им придется либо прекратить свою преступную деятельность, либо выдать себя с головой.
Слушая генерала, я поражался простоте и ясности его суждений.
— Генерал, — распрямив спину, сказал я, — осознаете ли вы, какую блестящую идею подаете? Боже, да вы попали в самую точку! Да это тактика Микки Мэнтла, который всегда наперед знал, что предпринимать...
— Микки Мэнтла? — удивленно переспросил он.
— Извините, генерал, что провел аналогию с баскетболом, но ваша мысль мне понятна, и я считаю вашу идею очень удачной. Коммунисты еженедельно, даже ежедневно ведут свою пропаганду, обрушивая на нас потоки лживой информации. Но если мы будем заранее знать, что они скажут завтра, то...
— Не стоит так обольщаться, мистер Скотт, — поводив перед собой ладонью, прервал меня генерал и улыбнулся. — Честно говоря, если моя идея осуществится, то коммунистическому подполью будет нанесен сильнейший удар. Но, к сожалению, вот уже сколько лет все мои призывы — не что иное, как глас вопиющего в пустыне. Я неоднократно встречался с нашими издателями газет, руководством радио и телевидения. Говорил им: «Дайте нам, гражданам страны, больше информации о коммунистах. Раскрывайте их замыслы на страницах своих газет, говорите о них на радио и телевидении прежде, чем эти замыслы начнут претворяться в жизнь. Тогда мы легко сможем понять их планы и противостоять им». — Генерал сделал паузу. — Можете представить, что из это вышло?
Я пожал плечами.
— Si, правильно. Ровным счетом ничего. А как у вас в Соединенных Штатах, мистер Скотт, обстоят дела с коммунистами? По-другому?
Вспомнив, что, кроме аналитических материалов Луиса Баденза, еженедельно публикуемых в бруклинском издании «Католик таблет», никаких других статей, в которых бы со знанием дела говорилось о коммунистах и их далеко идущих планах, мне не попадалось, я печально помотал головой и тихо произнес:
— Нет. Разницы никакой.
— Но придет и наше время, мистер Скотт. Пока я жив, я буду продолжать борьбу с коммунистами, — решительно сказал генерал и задумчиво посмотрел куда-то вдаль. — Знаете, что я больше всего обожаю? Жену и свою страну. Мексика для меня как ребенок. Внимательно наблюдаю за ее развитием и искренне радуюсь ее успехам. Я же — indio,[26] у которого лишь в одиннадцать лет появились ботинки. Теперь у меня чин генерала. Понимаете, мистер Скотт, я рос вместе со страной и хочу, чтобы она стала процветающей и более свободной. Хочу, чтобы каждый ее гражданин был свободным, образованным и не голодал. Мы на пути к этому, но коммунисты делают все, чтобы нам помешать. Если их не остановить, то они достигнут своего, и Мексика в своем развитии повернет вспять. Будет запрещено инакомыслие, люди лишатся элементарной свободы умрет надежда, а с ней и Мексика. — Генерал устало сомкнул веки, а потом снова посмотрел на меня. — Не станет тогда и генерала Лопеса. Он умрет, — печально произнес он.
Эти слова заставили меня вспомнить о записке, оставленной Рафаэлем Бельчардо.
— Вернемся к предсмертной записке, генерал, — предложил я.
— Кто из посторонних мог знать, как вы и ваша супруга называете друг друга?
— Представить себе не могу. Так мы обращаемся друг к другу только дома.
— А ваша обслуга?
— Ей я доверяю. Двое — шофер и повар — много лет работают у меня. Служанка — меньше года, но и ей я доверяю.
— Но вы доверяете и Вилламантесу.
— Ну... — произнес он и, задумавшись, поджал губы. — Да, я понял, что вы имели в виду. Но я все же не могу всерьез воспринимать ваши вопросы.
— Этого и не требуется. Только учтите, Бельчардо пришел в дом, чтобы убить вас.
Генерал понимающе кивнул. Из дальнейшего разговора я кое-что еще узнал о человеке, именующемся Кулеброй, которого никто не знает, но о котором знают все. У его банды была база, так называемый el centro,[27] расположенная неподалеку от Мехико. Точное ее местонахождение никому не было известно. Она, как и главарь банды, была окутана покровом таинственности и страха. Располагалась эта база и в загородном доме, и в старой церкви, и в пещере, и еще Бог знает где — все зависело от рассказчика. С нее Кулебра и его ближайшие соратники руководили работой рядовых члене партии. Полагали, что на базе имеется полиграфическое оборудование, печатные трафареты, большие запасы бумаги, краски, огнестрельного оружия и военной амуниции. Одним словом, это был опорный пункт коммунистов в Мексике.
Генерал заверил меня, что если бы он знал, где располагается база коммунистов, то собрал бы своих единомышленников в армии, направил туда хорошо вооруженные отряды солдат и уничтожил бы это осиное гнездо. Было видно, что он говорил совершенно серьезно.
— Я сравнял бы el centre с землей, камня на камне бы не оставил, — сказал он решительно. — Потому что он — заноза в сердце моей родины. Я сам с огромным удовольствием возглавил бы операцию по его уничтожению. Уверен, что граждане моей страны были бы мне благодарны.
— Направили бы вооруженные отряды солдат? Но это было бы похоже на войну, генерал.
— Конечно, — тихо ответил он. — Это и была бы война, но короткая.
Я закурил:
— Генерал, вы упомянули о людях, погибших от укусов змей, и что этот самый Кулебра скрывает свое подлинное имя, называя себя змеей. В этом есть какая-то связь?
— Да, «кулебра» у мексиканцев означает «змея». Так его прозвали сподвижники. Говорят, он на базе держит самых ядовитых змей, гремучих.
У меня по спине пробежали мурашки: я, как и многие, питал отвращение к подобным тварям.
— Он что, не в своем уме? Держать возле себя ядовитых змей?
Генерал покачал головой:
— Не совсем так. Может быть, у него и есть психические отклонения, но не в том суть. Говорят, он обожает всякие мерзости. Но вот что главное. Некоторые из его противников и тех, кто решил отойти от него, были найдены мертвыми в горах. Всех их покусали гремучие змеи. Это что, случайность? Кто после этого скажет, что этих людей убрали коммунисты?
Поморщившись, я проглотил воздух. Даже разговоры о змеях вызывали во мне омерзение.
— И вы были свидетелем таких случаев?
— Да, мистер Скотт. Я видел трупы укушенных, и у каждого на руке или ноге были следы змеиных укусов — маленькие пятнышки, почти точки. Не исключено, что многие жертвы вообще не найдены, и их трупы по сей день лежат где-то в горах.
Некоторое время мы сидели молча, затем я услышал, как на улице просигналила машина.
— Благодарю вас, генерал Лопес. За мной приехало такси, — поднявшись со стула, сказал я.
Он пожал мне руку, и я вышел из кабинета. В холле меня встретила графиня и проводила до двери.
— Послушайте, графиня. Не спускайте с мужа глаз. Постарайтесь все время быть с ним. Никого к нему не подпускайте. Иначе другая копия фильма или фотографии могут оказаться в его руках. И тогда все будет кончено, — сказал я ей перед тем, как выйти на улицу.
— Хорошо. Я понимаю, как это важно, и сделаю все, что от меня зависит.
— Вы поняли? Они планировали сначала показать генералу пленку, а потом инсценировать самоубийство.
— Да. Теперь я все поняла и очень беспокоюсь за мужа. То, что я увидела сегодня, потрясло меня. Его чуть было не убили...
— Да.
Это слово я произнес без малейшего оттенка иронии. Я не стал подвергать сомнению чувства графини, которые она испытывала к своему супругу. То, что она позволяла себе в его отсутствие, совсем не вызывало во мне сарказма. Тем более что мысленно я уже был в отеле «Дель Прадо».
Но сеньоре Лопес явно не терпелось хоть как-то оправдаться передо мной.
— Я действительно люблю мужа. Неужели не верите? Правда, я с вами и...
— Нет-нет, графиня. Я искренне вам верю.
Черт возьми, скажи сеньора Лопес сейчас, что луна — это фрикаделька из мяса, я бы тоже с ней согласился.
Графиня подошла ближе и, положив руку на мое плечо, легонько сжала пальцы:
— Я совсем не лукавлю, когда говорю, что страстно люблю своего мужа. Но в то же время очень сожалею... что нас прервали. Вы понимаете? Возможно...
— Да, конечно, — прервал я излияния сеньоры Лопес и, даже не похлопав ее по бедрышку, выбежал на улицу.
Генерал показался мне неплохим малым. Более того, я испытывал к нему симпатию. Зачем мне было связываться с его красавицей женой? Оставив ее одиноко стоящей в дверях, я забрался в такси.
— Отель «Дель Прадо», — сказал я водителю. — При двухстах километрах в час машина не развалится?
Прибыв в гостиницу, я сразу же направился проведать Бафф. При первом же легком стуке дверь в ее номер отворилась. Это еще ничего не значило. Я вошел внутрь и через пару минут понял, что девушки в комнате нет. Два стула были перевернуты, на полу виднелись пятна крови.
Глава 10
— А кто погнался за тем человеком?
— Jefe de policia и сеньор Вилламантес.
Да, Вилламантес принес с собой фильм и передал его генералу Лопесу. Он был единственным из их компании, кто знал, что на пленке, и можно было легко представить, как он волновался, предвкушая удовольствие от того, что генерала Лопеса хватит удар. Он же и постарался, чтобы просмотр порнофильмов начался с его пленки. Несомненно, Вилламантес был не только участником заговора, но и имел явно садистские наклонности.
Я попытался поподробнее расспросить у генерала об этом человеке, но оказалось, что он знает о нем совсем немного. Ходили слухи, что несколько лет назад Вилламантес выиграл в национальной лотерее миллион песо, удачно вложил их в какое-то дело, а после этого занялся торговлей, якобы весьма успешно. Ни в каких скандальных историях замешан не был.
— Генерал, а где сидел Вилламантес, когда... начался просмотр? Как он себя вел? — спросил я.
— Сначала сидел рядом со мной, на кушетке, — ответил он и задумался. — Потом, как только погасили в комнате свет, поднялся и подошел к проектору.
— Сразу же, как только стало темно?
— Ну... точно не помню... кажется, сразу. А что это был за фильм? Почему из-за него разгорелся такой сыр-бор?
— Забудьте о нем, — с трудом подавив в голосе дрожь, посоветовал я.
— Тот незнакомец буквально вырвал пленку из аппарата и убежал с ней. Странно, что...
— Пусть это вас не волнует, — поспешно сказал я. — Кража фильма — чистая случайность.
Этот сеньор Лопес задает слишком много каверзных вопросов, подумал я.
К генералу вновь вернулся тот озадаченный вид, точно такой, как и в ту минуту, когда его сеньора объясняла ему, почему я оказался в их доме. Я попытался вновь направить ход его мыслей в другое русло.
— Генерал, — сказал я, — у меня есть весьма веские причины полагать, что Вилламантес коммунист. Он знал, что сегодня вечером вас должны убить. Поверьте мне на слово и остерегайтесь его.
Генерал ни слова не проронил мне в ответ, и я продолжил:
— Если он тайный агент мексиканской компартии, то вы, генерал, хоть и большой специалист по коммунистам, глубоко в нем ошибались. Сами знаете, коммунисты способны заморочить голову кому угодно. Даже таким, как вы.
Помолчав немного, генерал сдвинул к переносице брови и сурово произнес:
— Вы совершенно правы. Коммунисты, выступая открыто от лица своей партии, ничего не добьются. Поэтому они вынуждены действовать в глубоком подполье. К какой только клевете не прибегали красные, чтобы опорочить честного человека. А какой грязью они поливали мою Натанию.
И он поведал историю о кампании клеветы, которая была развернута в прессе против сеньоры Лопес, ту, о которой рассказывал Амадор. Упомянул генерал и о многочисленных нападках на него самого.
— А знаете, мистер Скотт, очень часто большее зло исходит от нормальных уважаемых людей, которые попадаются на удочку коммунистов. Порой они подхватывают такую ложь, в которую и поверить невозможно. Так что опасны не столь коммунисты, сколь те, кто им верит. Ну разве не парадокс?
— Мы говорим с вами на одном языке, генерал, — сказал я и потянулся к стакану с ромом. — Такие легковерные чудаки встречались и мне.
— Как ни удивительно, но среди них попадаются очень интеллигентные и образованные люди, мистер Скотт. Это все оттого, что они ничего не знают о методах, к которым прибегают коммунисты для достижения своих целей, и верят всему, что говорится и печатается в средствах массовой информации. Коммунисты умело ведут пропаганду, постоянно лгут и туманят разум других. Мы же действуем не столь успешно, как они, — сказал генерал, пожал плечами и продолжил: — Их ведь не так много в нашей стране, но сделать им удается многое. И все потому, что они хитры и лживы. Стоит нашим красным получить указания из Москвы, как они тотчас обрушивают на нас потоки лжи. Кто на телевидении, кто в школе, кто на профсоюзном собрании, кто в прессе. Один в одном месте, другой в другом. И главная опасность заключается в том, что делается это по инструкциям Кремля. Указания им спускаются сверху, и тут же в Организации Объединенных Наций разворачивается кампания в поддержу красного Китая или встреч государств на высшем уровне. Начинают клеветать на Ри, Батисту, Маккарти или генерала Лопеса, восхваляя при этом Мао Цзэдуна и Кастро. Людей, разоблачающих их преступные замыслы, поливают ушатами грязи. — Генерал поднял руку. — Не успеешь оглянуться, как отовсюду, даже с самого высокого уровня, начинают раздаваться их голоса. Создается впечатление, что их мнение и есть мнение всей нации. И многие попадаются на эту удочку.
Эти слова генерала напомнили мне о нашем разговоре с доктором Баффингтоном, и я подумал о Бафф и о такси, которое явно запаздывало.
— Да, генерал, многие заглатывают эту наживку и, пусть неосознанно, начинают вторить коммунистам, — допив ром, согласился я.
— Совершенно верно. Одурманенные коммунистической пропагандой, они стараются перекричать других. Но этого не происходило бы, мистер Скотт, если бы они знали, что все эти пропагандистские кампании раскручиваются согласно инструкциям, тайно поступающим из Москвы. Наши коммунисты издают газеты и журналы, устраивают собрания, на которых вырабатывают тактику действий. Если бы наши газеты хотя бы раз в неделю печатали критические обзоры, разоблачая красных, или в открытую говорили на радио и телевидении о той опасности, которую несут с собой коммунисты, обманутых было бы гораздо меньше.
Я с интересом посмотрел на генерала. Он только что выдвинул совсем простую идею, как свести на нет все усилия коммунистов.
— Тогда каждый житель страны знал бы заранее, что предпримут тайные коммунисты. Как и что будут писать и говорить те, кто, скрывая свою принадлежность к компартии, ведет подрывную работу. Тогда они не смогли бы выдавать себя за добропорядочных граждан. В этих условиях им придется либо прекратить свою преступную деятельность, либо выдать себя с головой.
Слушая генерала, я поражался простоте и ясности его суждений.
— Генерал, — распрямив спину, сказал я, — осознаете ли вы, какую блестящую идею подаете? Боже, да вы попали в самую точку! Да это тактика Микки Мэнтла, который всегда наперед знал, что предпринимать...
— Микки Мэнтла? — удивленно переспросил он.
— Извините, генерал, что провел аналогию с баскетболом, но ваша мысль мне понятна, и я считаю вашу идею очень удачной. Коммунисты еженедельно, даже ежедневно ведут свою пропаганду, обрушивая на нас потоки лживой информации. Но если мы будем заранее знать, что они скажут завтра, то...
— Не стоит так обольщаться, мистер Скотт, — поводив перед собой ладонью, прервал меня генерал и улыбнулся. — Честно говоря, если моя идея осуществится, то коммунистическому подполью будет нанесен сильнейший удар. Но, к сожалению, вот уже сколько лет все мои призывы — не что иное, как глас вопиющего в пустыне. Я неоднократно встречался с нашими издателями газет, руководством радио и телевидения. Говорил им: «Дайте нам, гражданам страны, больше информации о коммунистах. Раскрывайте их замыслы на страницах своих газет, говорите о них на радио и телевидении прежде, чем эти замыслы начнут претворяться в жизнь. Тогда мы легко сможем понять их планы и противостоять им». — Генерал сделал паузу. — Можете представить, что из это вышло?
Я пожал плечами.
— Si, правильно. Ровным счетом ничего. А как у вас в Соединенных Штатах, мистер Скотт, обстоят дела с коммунистами? По-другому?
Вспомнив, что, кроме аналитических материалов Луиса Баденза, еженедельно публикуемых в бруклинском издании «Католик таблет», никаких других статей, в которых бы со знанием дела говорилось о коммунистах и их далеко идущих планах, мне не попадалось, я печально помотал головой и тихо произнес:
— Нет. Разницы никакой.
— Но придет и наше время, мистер Скотт. Пока я жив, я буду продолжать борьбу с коммунистами, — решительно сказал генерал и задумчиво посмотрел куда-то вдаль. — Знаете, что я больше всего обожаю? Жену и свою страну. Мексика для меня как ребенок. Внимательно наблюдаю за ее развитием и искренне радуюсь ее успехам. Я же — indio,[26] у которого лишь в одиннадцать лет появились ботинки. Теперь у меня чин генерала. Понимаете, мистер Скотт, я рос вместе со страной и хочу, чтобы она стала процветающей и более свободной. Хочу, чтобы каждый ее гражданин был свободным, образованным и не голодал. Мы на пути к этому, но коммунисты делают все, чтобы нам помешать. Если их не остановить, то они достигнут своего, и Мексика в своем развитии повернет вспять. Будет запрещено инакомыслие, люди лишатся элементарной свободы умрет надежда, а с ней и Мексика. — Генерал устало сомкнул веки, а потом снова посмотрел на меня. — Не станет тогда и генерала Лопеса. Он умрет, — печально произнес он.
Эти слова заставили меня вспомнить о записке, оставленной Рафаэлем Бельчардо.
— Вернемся к предсмертной записке, генерал, — предложил я.
— Кто из посторонних мог знать, как вы и ваша супруга называете друг друга?
— Представить себе не могу. Так мы обращаемся друг к другу только дома.
— А ваша обслуга?
— Ей я доверяю. Двое — шофер и повар — много лет работают у меня. Служанка — меньше года, но и ей я доверяю.
— Но вы доверяете и Вилламантесу.
— Ну... — произнес он и, задумавшись, поджал губы. — Да, я понял, что вы имели в виду. Но я все же не могу всерьез воспринимать ваши вопросы.
— Этого и не требуется. Только учтите, Бельчардо пришел в дом, чтобы убить вас.
Генерал понимающе кивнул. Из дальнейшего разговора я кое-что еще узнал о человеке, именующемся Кулеброй, которого никто не знает, но о котором знают все. У его банды была база, так называемый el centro,[27] расположенная неподалеку от Мехико. Точное ее местонахождение никому не было известно. Она, как и главарь банды, была окутана покровом таинственности и страха. Располагалась эта база и в загородном доме, и в старой церкви, и в пещере, и еще Бог знает где — все зависело от рассказчика. С нее Кулебра и его ближайшие соратники руководили работой рядовых члене партии. Полагали, что на базе имеется полиграфическое оборудование, печатные трафареты, большие запасы бумаги, краски, огнестрельного оружия и военной амуниции. Одним словом, это был опорный пункт коммунистов в Мексике.
Генерал заверил меня, что если бы он знал, где располагается база коммунистов, то собрал бы своих единомышленников в армии, направил туда хорошо вооруженные отряды солдат и уничтожил бы это осиное гнездо. Было видно, что он говорил совершенно серьезно.
— Я сравнял бы el centre с землей, камня на камне бы не оставил, — сказал он решительно. — Потому что он — заноза в сердце моей родины. Я сам с огромным удовольствием возглавил бы операцию по его уничтожению. Уверен, что граждане моей страны были бы мне благодарны.
— Направили бы вооруженные отряды солдат? Но это было бы похоже на войну, генерал.
— Конечно, — тихо ответил он. — Это и была бы война, но короткая.
Я закурил:
— Генерал, вы упомянули о людях, погибших от укусов змей, и что этот самый Кулебра скрывает свое подлинное имя, называя себя змеей. В этом есть какая-то связь?
— Да, «кулебра» у мексиканцев означает «змея». Так его прозвали сподвижники. Говорят, он на базе держит самых ядовитых змей, гремучих.
У меня по спине пробежали мурашки: я, как и многие, питал отвращение к подобным тварям.
— Он что, не в своем уме? Держать возле себя ядовитых змей?
Генерал покачал головой:
— Не совсем так. Может быть, у него и есть психические отклонения, но не в том суть. Говорят, он обожает всякие мерзости. Но вот что главное. Некоторые из его противников и тех, кто решил отойти от него, были найдены мертвыми в горах. Всех их покусали гремучие змеи. Это что, случайность? Кто после этого скажет, что этих людей убрали коммунисты?
Поморщившись, я проглотил воздух. Даже разговоры о змеях вызывали во мне омерзение.
— И вы были свидетелем таких случаев?
— Да, мистер Скотт. Я видел трупы укушенных, и у каждого на руке или ноге были следы змеиных укусов — маленькие пятнышки, почти точки. Не исключено, что многие жертвы вообще не найдены, и их трупы по сей день лежат где-то в горах.
Некоторое время мы сидели молча, затем я услышал, как на улице просигналила машина.
— Благодарю вас, генерал Лопес. За мной приехало такси, — поднявшись со стула, сказал я.
Он пожал мне руку, и я вышел из кабинета. В холле меня встретила графиня и проводила до двери.
— Послушайте, графиня. Не спускайте с мужа глаз. Постарайтесь все время быть с ним. Никого к нему не подпускайте. Иначе другая копия фильма или фотографии могут оказаться в его руках. И тогда все будет кончено, — сказал я ей перед тем, как выйти на улицу.
— Хорошо. Я понимаю, как это важно, и сделаю все, что от меня зависит.
— Вы поняли? Они планировали сначала показать генералу пленку, а потом инсценировать самоубийство.
— Да. Теперь я все поняла и очень беспокоюсь за мужа. То, что я увидела сегодня, потрясло меня. Его чуть было не убили...
— Да.
Это слово я произнес без малейшего оттенка иронии. Я не стал подвергать сомнению чувства графини, которые она испытывала к своему супругу. То, что она позволяла себе в его отсутствие, совсем не вызывало во мне сарказма. Тем более что мысленно я уже был в отеле «Дель Прадо».
Но сеньоре Лопес явно не терпелось хоть как-то оправдаться передо мной.
— Я действительно люблю мужа. Неужели не верите? Правда, я с вами и...
— Нет-нет, графиня. Я искренне вам верю.
Черт возьми, скажи сеньора Лопес сейчас, что луна — это фрикаделька из мяса, я бы тоже с ней согласился.
Графиня подошла ближе и, положив руку на мое плечо, легонько сжала пальцы:
— Я совсем не лукавлю, когда говорю, что страстно люблю своего мужа. Но в то же время очень сожалею... что нас прервали. Вы понимаете? Возможно...
— Да, конечно, — прервал я излияния сеньоры Лопес и, даже не похлопав ее по бедрышку, выбежал на улицу.
Генерал показался мне неплохим малым. Более того, я испытывал к нему симпатию. Зачем мне было связываться с его красавицей женой? Оставив ее одиноко стоящей в дверях, я забрался в такси.
— Отель «Дель Прадо», — сказал я водителю. — При двухстах километрах в час машина не развалится?
Прибыв в гостиницу, я сразу же направился проведать Бафф. При первом же легком стуке дверь в ее номер отворилась. Это еще ничего не значило. Я вошел внутрь и через пару минут понял, что девушки в комнате нет. Два стула были перевернуты, на полу виднелись пятна крови.
Глава 10
Только через полчаса мне удалось узнать, что произошло в гостинице. Не особенно надеясь на успех, выйдя из комнаты Бафф, я постучался в номер доктора. Никто не ответил. Мне пришлось обследовать весь отель «Дель Прадо», заглянуть в бары, пройтись несколько раз по холлу. В конце концов я подошел к стойке администратора. Там мне сообщили о случившемся.
«Сеньорита Баффингтон внезапно заболела. Приезжала „скорая помощь“. Из номера сеньориту вынесли на носилках. Отвезли ее в американо-британский госпиталь Эй-би-си. Произошло это, наверное, около часа назад Нет, администратор врачей не вызывал. Должно быть, в больницу позвонили из номера», — ответили на мои расспросы.
Узнав у дежурного на коммутаторе, что из номера Бафф никто не звонил, я тут же связался с госпиталем Эй-би-си. Там мне ответили, что они не слышали ни о Сьюзен Баффингтон, ни о докторе Баффингтоне и машину «Скорой помощи» в отель «Дель Прадо» не посылали. Услышав это, я растерялся. Где теперь искать Баффингтонов? Единственное, в чем я не сомневался, так это то, что Бафф исчезла и что ее увезли силой те же люди, которые захватили и ее отца.
Еще полчаса я метался по отелю, пытаясь отыскать хоть какую-то улику, которая бы помогла мне напасть на след доктора и его дочери. Но это было все равно что найти иголку в стоге сена. Я даже позвонил в полицейский участок в надежде переговорить с капитаном Эмилио и выяснить, не приложил ли он руку к их похищению. Если капитан хоть словом обмолвится о своих связях с Бельчардо, то я готов поочередно выбивать ему оставшиеся зубы до тех пор, пока он не сознается, где находятся Баффингтоны. В участке капитана Эмилио не было, адрес, по которому он живет, сообщить отказались.
Желая связаться с Вилламантесом, я позвонил генералу Лопесу. Возможно, через Вилламантеса я мог бы выйти на Бельчардо или капитана Эмилио. В эти минуты я, словно утопающий, был готов ухватиться за любую соломинку.
Мой звонок разбудил генерала. Он сказал, что как это ни удивительно, но домашнего адреса Вилламантеса не знает и вообще не представляет, как его найти, тем более в столь поздний час. Оказывается, генерал в поисках Вилламантеса уже обзвонил всех, кто был с ним в той компании, и никто не имел ни малейшего представления, где тот живет.
Положив трубку, я в отчаянии несколько раз стукнулся головой о стену. Было уже половина второго ночи. Стала сказываться накопившаяся за день усталость. За сегодняшний вечер мне уже пришлось пропустить более десяти стаканов спиртного, так что одиннадцатый моему самочувствию не повредит. Я решительно направился в бар «Монтенегро» и принял на грудь двойную порцию виски. Мгновенно в желудке у меня потеплело. Виски вдобавок к ранее выпитому рому слегка ударило в голову, и я снова взбодрился. Волнение стало постепенно проходить. На сегодня хватит, со следующей порции меня развезет, подумал я, и тут в моей памяти всплыли серые глаза Бафф, с укором глядящие на меня. Казалось, я вновь услышал ее слова: «Шелл, я хочу, чтобы ты остался... Я боюсь... Пожалуйста». Однако мне пришлось оставить ее одну: я должен был заняться делом графини. Мог ли я тогда знать, что с Бафф непременно что-то случится? Как ни пытался я оправдаться перед собой, у меня ничего не получалось. В том, что Бафф исчезла, была и моя вина.
Я выпил еще одну двойную порцию виски. «Ну соображай же, Скотт. Это же для тебя ничего не стоит. Еще один стакан — и ты сможешь решить любую проблему, пусть для этого придется перевернуть весь мир». Но время летело, а я так ничего не мог придумать.
Я оперся локтями о барную стойку, и тут меня словно ударило током — Моник! Как же я забыл о ней? Я настолько был поглощен тревогой о судьбе Бафф и доктора Баффингтона, беготней по отелю, расспросами тужащих, что совсем забыл о Моник. Может быть, и с ней что-то случилось. Поставив стакан на стойку, я отыскал глазами дверь и, стараясь не качаться, вышел из бара. Поднявшись на лифте на четвертый этаж, я подошел к номеру Моник и постучал в дверь. Никто не ответил. Я снова постучал и дернул дверь. Она слегка задрожала, но не открылась. Меня охватила паника. Моник тоже не было в отеле. Всех похитили, а возможно, уже и убили!
Тем временем из лифта вышел коридорный и направился в мою сторону. Через пару минут за пятьдесят песо он открыл номер и, пропустив меня внутрь, удалился. В комнате было темно, под дверью ванной комнаты, что находилась слева от меня, виднелась полоска света. Было слышно, как из крана в ванну льется вода. Некоторое время я стоял в темноте и, глядя на светящуюся под дверью щель, прислушивался к журчанию воды. Мне казалось, что от ее шума все в номере Моник сотрясается.
Бедная девушка, сокрушенно подумал я, теперь уже точно все мертвы. Я нисколько не сомневался, что там, за дверью, в наполненной водой ванне лежит Моник. Мертвая. Ее ярко-зеленые глаза, в которых застыло удивление, смотрят в потолок, чувственный рот приоткрыт. Классический «несчастный» случай! Я шагнул к двери ванной комнаты и застыл. Мне не хотелось ее открывать. Моник, такая жизнерадостная и по-детски озорная, мертва! Теперь уже мертвы все. Возможно, скоро придет и мой черед... Меня охватил ужас.
Наконец, собравшись с духом, я надавил на дверь и вошел в ванную.
В ванне действительно лежала Моник. Но не мертвая, а живая! Покрытая густой мыльной пеной, она правой рукой намыливала левую.
Девушка повернула голову и удивленно посмотрела на меня. Не удивлюсь, если в этот момент у меня от растерянности отвисла челюсть.
— Ну, Шелл, — возмущенно произнесла она, — это уже слишком.
— Но... — выдавил я, — я думал, что ты мертвая.
Моник прикрыла голую грудь мочалкой из махровой ткани:
— Ты что, никогда не стучишься перед тем, как войти в чужую ванную?
— Я думал, тебя уже нет в живых, — с отупевшим видом повторил я.
— О чем ты говоришь? Видишь, я еще жива, — с улыбкой сказала она. — Выйди отсюда.
— Да, конечно. Я только хотел узнать, все ли у тебя в порядке.
— Разве сам не видишь? — продолжая улыбаться, спросила девушка. — Ну, а теперь давай выходи. Подожди в комнате.
Я попятился и, выйдя из ванной, плотно прикрыл за собой дверь. Включив свет в комнате, я почувствовал себя немного спокойнее: Моник мне удалось найти живой и здоровой. Чувство гордости за то, что мне как детективу удалось хоть что-то сделать, снова вернулось ко мне.
Через несколько минут, завернувшись в большое полотенце, из ванной вышла Моник.
— Слушай, это же какая-то чертовщина! Доктор не вернулся в отель, Бафф тоже куда-то исчезла, — тут же объяснил ей свое неожиданное вторжение я.
Улыбка медленно сползла с лица девушки.
— Что значит — исчезла? — удивленно спросила она.
И я ей рассказал все, что мне стало известно после того, как я вернулся в гостиницу. Моник была потрясена.
— Как же так? Я ведь только недавно сама разговаривала с Бафф, — удивилась она.
— Когда это было? Во сколько?
— Точно не помню. А который сейчас час? Я разговаривала с ней около одиннадцати. Может быть, в половине двенадцатого. Она выглядела очень расстроенной. Вернувшись от нее, я немного почитала, потом... залезла в ванну.
Мы поговорили с Моник еще пару минут, но ничего что смогло бы пролить свет на таинственное исчезновение Бафф, я так и не узнал. Сам вид закутанной в полотенце Моник, особенно черные влажные кудряшки на ее голове мешали мне сосредоточиться.
— Одевайся, — сказал я ей. — Нам надо смываться из гостиницы.
— Почему?
— Почему? — переспросил я. — Покумекай сама. Бафф с ее отцом кто-то похитил. Ты почти постоянно находилась с ними, и все знают, что ты ее подруга. Не исключено, что следующей, кто исчезнет, будешь ты. Кто знает, что они задумали? Мы даже не знаем, что случилось с Баффингтонами. Так что тебе лучше всего бежать из отеля и где-нибудь затаиться. Мне, кстати, тоже.
— Наверное, ты прав, — нахмурясь, сказала Моник. — Я одеваюсь.
Она повернулась ко мне спиной и направилась в спальню. Вскоре девушка появилась в гостиной полностью экипированной: в белой блузке, жакете и юбке коричневого цвета и того же цвета туфлях на высоких каблуках.
— Что-нибудь прихватить с собой? — спросила она.
— Пока не надо. Номер оставь за собой. Вернемся сюда, когда все уляжется.
Мы спустились в вестибюль, вышли через запасный выход на улицу Хуареса и взяли одну из машин, стоявших напротив отеля. Я попросил таксиста, который, как оказалось, неплохо изъяснялся по-английски, ехать в сторону авеню Реформы.
Когда мы проезжали по Кабаллито, Моник вдруг сказала:
— От того, что ты рассказал, меня бросает в дрожь. Я боюсь.
— Нечего бояться, поэтому мы и меняем место. Возможно, и в отеле «Дель Прадо» ничего с нами не случилось бы, но зачем испытывать судьбу.
— Знаешь, Шелл, так хочется выпить.
— Мне тоже, но думаю, что сегодня от хождения по ночным барам нам лучше отказаться.
Девушка заявила, что умрет от жажды, и мне ничего не оставалось, как остановить машину и купить в ближайшем баре бутылку виски и литр минеральной воды. Пока Моник, сидя в такси, жадно глотала виски, запивая его водой, я с опаской оглядывался по сторонам. Ничего подозрительного на проезжей части улицы я не заметил. В эту ночь оснований для бдительности у меня было более чем достаточно. Я продолжал наблюдение, тщетно пытаясь увидеть черный «кадиллак».
Наконец, утолив жажду, Моник протянула мне обе бутылки.
— Никогда еще мне так не хотелось выпить, — со вздохом облегчения сказала она. — Нет, правда.
— Тогда на здоровье, — ответил я и припал к горлышку бутылки.
— А куда мы едем?
— Пока не знаю.
Окончательно убедившись, что нас никто не преследует, я попросил водителя свернуть направо и постоять недолго: надо было решить, куда же нам все-таки ехать.
— Неподалеку, на улице Повстанцев, есть небольшие и весьма приличные гостиницы. В любой из них нам будет гораздо безопаснее, чем в «Дель Прадо», — сказал я девушке и, обернувшись, глянул в заднее стекло.
То, что я увидел, сразу же привлекло мое внимание. Казалось, обычная уличная сценка: в нескольких десятках ярдов от нас остановилась другая машина, у которой тотчас погасли фары.
Как я уже говорил, авеню Реформы — широкая улица с тремя рядами движения в ту и другую сторону, раздвоенная посередине каменным бордюром. Кроме этого, между основной проезжей частью и тротуарами с обеих сторон тянутся маленькие двухрядные дорожки, пригодные для проезда транспорта. Основную магистраль от этих дорожек отделял шириной в несколько футов зеленый газон, с растущими на нем деревьями. Эту часть улицы местные водители называли малой авеню Реформы; именно там, по правую сторону от нас, и остановилась та самая машина.
«Сеньорита Баффингтон внезапно заболела. Приезжала „скорая помощь“. Из номера сеньориту вынесли на носилках. Отвезли ее в американо-британский госпиталь Эй-би-си. Произошло это, наверное, около часа назад Нет, администратор врачей не вызывал. Должно быть, в больницу позвонили из номера», — ответили на мои расспросы.
Узнав у дежурного на коммутаторе, что из номера Бафф никто не звонил, я тут же связался с госпиталем Эй-би-си. Там мне ответили, что они не слышали ни о Сьюзен Баффингтон, ни о докторе Баффингтоне и машину «Скорой помощи» в отель «Дель Прадо» не посылали. Услышав это, я растерялся. Где теперь искать Баффингтонов? Единственное, в чем я не сомневался, так это то, что Бафф исчезла и что ее увезли силой те же люди, которые захватили и ее отца.
Еще полчаса я метался по отелю, пытаясь отыскать хоть какую-то улику, которая бы помогла мне напасть на след доктора и его дочери. Но это было все равно что найти иголку в стоге сена. Я даже позвонил в полицейский участок в надежде переговорить с капитаном Эмилио и выяснить, не приложил ли он руку к их похищению. Если капитан хоть словом обмолвится о своих связях с Бельчардо, то я готов поочередно выбивать ему оставшиеся зубы до тех пор, пока он не сознается, где находятся Баффингтоны. В участке капитана Эмилио не было, адрес, по которому он живет, сообщить отказались.
Желая связаться с Вилламантесом, я позвонил генералу Лопесу. Возможно, через Вилламантеса я мог бы выйти на Бельчардо или капитана Эмилио. В эти минуты я, словно утопающий, был готов ухватиться за любую соломинку.
Мой звонок разбудил генерала. Он сказал, что как это ни удивительно, но домашнего адреса Вилламантеса не знает и вообще не представляет, как его найти, тем более в столь поздний час. Оказывается, генерал в поисках Вилламантеса уже обзвонил всех, кто был с ним в той компании, и никто не имел ни малейшего представления, где тот живет.
Положив трубку, я в отчаянии несколько раз стукнулся головой о стену. Было уже половина второго ночи. Стала сказываться накопившаяся за день усталость. За сегодняшний вечер мне уже пришлось пропустить более десяти стаканов спиртного, так что одиннадцатый моему самочувствию не повредит. Я решительно направился в бар «Монтенегро» и принял на грудь двойную порцию виски. Мгновенно в желудке у меня потеплело. Виски вдобавок к ранее выпитому рому слегка ударило в голову, и я снова взбодрился. Волнение стало постепенно проходить. На сегодня хватит, со следующей порции меня развезет, подумал я, и тут в моей памяти всплыли серые глаза Бафф, с укором глядящие на меня. Казалось, я вновь услышал ее слова: «Шелл, я хочу, чтобы ты остался... Я боюсь... Пожалуйста». Однако мне пришлось оставить ее одну: я должен был заняться делом графини. Мог ли я тогда знать, что с Бафф непременно что-то случится? Как ни пытался я оправдаться перед собой, у меня ничего не получалось. В том, что Бафф исчезла, была и моя вина.
Я выпил еще одну двойную порцию виски. «Ну соображай же, Скотт. Это же для тебя ничего не стоит. Еще один стакан — и ты сможешь решить любую проблему, пусть для этого придется перевернуть весь мир». Но время летело, а я так ничего не мог придумать.
Я оперся локтями о барную стойку, и тут меня словно ударило током — Моник! Как же я забыл о ней? Я настолько был поглощен тревогой о судьбе Бафф и доктора Баффингтона, беготней по отелю, расспросами тужащих, что совсем забыл о Моник. Может быть, и с ней что-то случилось. Поставив стакан на стойку, я отыскал глазами дверь и, стараясь не качаться, вышел из бара. Поднявшись на лифте на четвертый этаж, я подошел к номеру Моник и постучал в дверь. Никто не ответил. Я снова постучал и дернул дверь. Она слегка задрожала, но не открылась. Меня охватила паника. Моник тоже не было в отеле. Всех похитили, а возможно, уже и убили!
Тем временем из лифта вышел коридорный и направился в мою сторону. Через пару минут за пятьдесят песо он открыл номер и, пропустив меня внутрь, удалился. В комнате было темно, под дверью ванной комнаты, что находилась слева от меня, виднелась полоска света. Было слышно, как из крана в ванну льется вода. Некоторое время я стоял в темноте и, глядя на светящуюся под дверью щель, прислушивался к журчанию воды. Мне казалось, что от ее шума все в номере Моник сотрясается.
Бедная девушка, сокрушенно подумал я, теперь уже точно все мертвы. Я нисколько не сомневался, что там, за дверью, в наполненной водой ванне лежит Моник. Мертвая. Ее ярко-зеленые глаза, в которых застыло удивление, смотрят в потолок, чувственный рот приоткрыт. Классический «несчастный» случай! Я шагнул к двери ванной комнаты и застыл. Мне не хотелось ее открывать. Моник, такая жизнерадостная и по-детски озорная, мертва! Теперь уже мертвы все. Возможно, скоро придет и мой черед... Меня охватил ужас.
Наконец, собравшись с духом, я надавил на дверь и вошел в ванную.
В ванне действительно лежала Моник. Но не мертвая, а живая! Покрытая густой мыльной пеной, она правой рукой намыливала левую.
Девушка повернула голову и удивленно посмотрела на меня. Не удивлюсь, если в этот момент у меня от растерянности отвисла челюсть.
— Ну, Шелл, — возмущенно произнесла она, — это уже слишком.
— Но... — выдавил я, — я думал, что ты мертвая.
Моник прикрыла голую грудь мочалкой из махровой ткани:
— Ты что, никогда не стучишься перед тем, как войти в чужую ванную?
— Я думал, тебя уже нет в живых, — с отупевшим видом повторил я.
— О чем ты говоришь? Видишь, я еще жива, — с улыбкой сказала она. — Выйди отсюда.
— Да, конечно. Я только хотел узнать, все ли у тебя в порядке.
— Разве сам не видишь? — продолжая улыбаться, спросила девушка. — Ну, а теперь давай выходи. Подожди в комнате.
Я попятился и, выйдя из ванной, плотно прикрыл за собой дверь. Включив свет в комнате, я почувствовал себя немного спокойнее: Моник мне удалось найти живой и здоровой. Чувство гордости за то, что мне как детективу удалось хоть что-то сделать, снова вернулось ко мне.
Через несколько минут, завернувшись в большое полотенце, из ванной вышла Моник.
— Слушай, это же какая-то чертовщина! Доктор не вернулся в отель, Бафф тоже куда-то исчезла, — тут же объяснил ей свое неожиданное вторжение я.
Улыбка медленно сползла с лица девушки.
— Что значит — исчезла? — удивленно спросила она.
И я ей рассказал все, что мне стало известно после того, как я вернулся в гостиницу. Моник была потрясена.
— Как же так? Я ведь только недавно сама разговаривала с Бафф, — удивилась она.
— Когда это было? Во сколько?
— Точно не помню. А который сейчас час? Я разговаривала с ней около одиннадцати. Может быть, в половине двенадцатого. Она выглядела очень расстроенной. Вернувшись от нее, я немного почитала, потом... залезла в ванну.
Мы поговорили с Моник еще пару минут, но ничего что смогло бы пролить свет на таинственное исчезновение Бафф, я так и не узнал. Сам вид закутанной в полотенце Моник, особенно черные влажные кудряшки на ее голове мешали мне сосредоточиться.
— Одевайся, — сказал я ей. — Нам надо смываться из гостиницы.
— Почему?
— Почему? — переспросил я. — Покумекай сама. Бафф с ее отцом кто-то похитил. Ты почти постоянно находилась с ними, и все знают, что ты ее подруга. Не исключено, что следующей, кто исчезнет, будешь ты. Кто знает, что они задумали? Мы даже не знаем, что случилось с Баффингтонами. Так что тебе лучше всего бежать из отеля и где-нибудь затаиться. Мне, кстати, тоже.
— Наверное, ты прав, — нахмурясь, сказала Моник. — Я одеваюсь.
Она повернулась ко мне спиной и направилась в спальню. Вскоре девушка появилась в гостиной полностью экипированной: в белой блузке, жакете и юбке коричневого цвета и того же цвета туфлях на высоких каблуках.
— Что-нибудь прихватить с собой? — спросила она.
— Пока не надо. Номер оставь за собой. Вернемся сюда, когда все уляжется.
Мы спустились в вестибюль, вышли через запасный выход на улицу Хуареса и взяли одну из машин, стоявших напротив отеля. Я попросил таксиста, который, как оказалось, неплохо изъяснялся по-английски, ехать в сторону авеню Реформы.
Когда мы проезжали по Кабаллито, Моник вдруг сказала:
— От того, что ты рассказал, меня бросает в дрожь. Я боюсь.
— Нечего бояться, поэтому мы и меняем место. Возможно, и в отеле «Дель Прадо» ничего с нами не случилось бы, но зачем испытывать судьбу.
— Знаешь, Шелл, так хочется выпить.
— Мне тоже, но думаю, что сегодня от хождения по ночным барам нам лучше отказаться.
Девушка заявила, что умрет от жажды, и мне ничего не оставалось, как остановить машину и купить в ближайшем баре бутылку виски и литр минеральной воды. Пока Моник, сидя в такси, жадно глотала виски, запивая его водой, я с опаской оглядывался по сторонам. Ничего подозрительного на проезжей части улицы я не заметил. В эту ночь оснований для бдительности у меня было более чем достаточно. Я продолжал наблюдение, тщетно пытаясь увидеть черный «кадиллак».
Наконец, утолив жажду, Моник протянула мне обе бутылки.
— Никогда еще мне так не хотелось выпить, — со вздохом облегчения сказала она. — Нет, правда.
— Тогда на здоровье, — ответил я и припал к горлышку бутылки.
— А куда мы едем?
— Пока не знаю.
Окончательно убедившись, что нас никто не преследует, я попросил водителя свернуть направо и постоять недолго: надо было решить, куда же нам все-таки ехать.
— Неподалеку, на улице Повстанцев, есть небольшие и весьма приличные гостиницы. В любой из них нам будет гораздо безопаснее, чем в «Дель Прадо», — сказал я девушке и, обернувшись, глянул в заднее стекло.
То, что я увидел, сразу же привлекло мое внимание. Казалось, обычная уличная сценка: в нескольких десятках ярдов от нас остановилась другая машина, у которой тотчас погасли фары.
Как я уже говорил, авеню Реформы — широкая улица с тремя рядами движения в ту и другую сторону, раздвоенная посередине каменным бордюром. Кроме этого, между основной проезжей частью и тротуарами с обеих сторон тянутся маленькие двухрядные дорожки, пригодные для проезда транспорта. Основную магистраль от этих дорожек отделял шириной в несколько футов зеленый газон, с растущими на нем деревьями. Эту часть улицы местные водители называли малой авеню Реформы; именно там, по правую сторону от нас, и остановилась та самая машина.