— Ну и что дальше? — спросила Джун.
— Могу предложить...
— Шелл, давай поедем куда-нибудь, а?
— Хорошо... Куда угодно...
— Мы можем где-нибудь выпить? А то я слегка нервничаю.
— Я и сам не в своей тарелке. Выпить было бы неплохо. У меня на примете есть клевое местечко...
— Может, поедем к «Знойной красотке»? Тебе там должно понравиться.
— Мне?!
— Значит, ты уже бывал?..
— Да таких хоть пруд пруди...
— По-моему, в городе только одна забегаловка с таким названием, разве нет? Маленький бар на Вестерн?
— Ты это о чем, черт возьми?
— О маленьком баре на Вестерн, Шелл. Там подают лучший в городе коктейль «Джимлит». Но если хочешь, можем поискать что-нибудь еще.
— Нет, сгодится и «Красотка». — Все еще слегка сбитый с толку, я после ее объяснений вспомнил этот бар. В те времена, когда большинство битников еще не повымирало от чесотки или не покончило жизнь самоубийством, погребок считался местом их сходок. Ну а теперь, если не ошибаюсь, бар перекрасили, подновили, вытравили из него блох и прочую мелкую нечисть, и вместо воплей шизанутых поэтов там играл латиноамериканский танцевальный оркестр. — Ладно, поехали к «Знойной красотке».
Сощурив голубые глаза (кокетничает?), Джун пристально посмотрела на меня и лихо подняла свой бокал:
— За наши счастливые дни.
— И ночи?
— Гм... Согласна.
Пока мы не спеша потягивали выпивку, Джун еще раз пересказала мне то, что сообщила по телефону. По ее словам, она сняла трубку, чтобы вызвать такси, и услышала разговор двух мужчин. К тому времени Джун уже знала, как меня зовут, поэтому, когда произнесли мое имя, решила дослушать до конца.
— Они обсуждали, как тебя убить, точнее — взорвать.
— Очень оригинально. И как же они собирались это осуществить?
— Они совещались, на какое время назначить операцию. И тот — назову его «первый» — сказал, что самое подходящее — где-то час. Если тебя не будет дома, один из них проберется к тебе в комнату и подложит под кровать футбольный мяч. Сначала я подумала, что тебя хотят разыграть, но потом тот, «первый», со смешком уточнил, что, когда ты плюхнешься на кровать, тебя сразу же разнесет на клочки. Тут я догадалась, что дела плохи, тебе приготовлен не мяч, а бомба.
— Да. Похоже на правду. — На жаргоне этих ублюдков «футбольный мяч» означает гранату или бомбу.
— Тот, «первый», сказал, что позвонит тебе или попросит кого-нибудь позвонить, чтобы, если ты вдруг окажешься дома, под благовидным предлогом выманить тебя. И тогда Лютер спокойно подложит мяч куда надо.
— Угу. Веселенькая история... Как ты сказала — Лютер?
— Так он называл «второго».
— А как Лютер обращался к сообщнику?
— Он назвал его Мак.
— Мак? — Я поперхнулся. Несомненно, Лютер — это Джейк Лютер. Но Мак? — Так ты говоришь, что подслушала разговор, когда находилась в заведении братьев Рэнд?
— Ну да, я была в своем кабинете. Ты же видел его, когда приезжал к нам.
— Послушай, выходит, что один из негодяев тоже находился в бюро братьев Рэнд?
Задумавшись, Джун подалась вперед, оперлась локтем о стол, а подбородком на ладонь. При такой позе на столе оказался не только локоть. Я старался отвести взгляд от ее прелестей, но куда уж там!
— Ну конечно, ты прав, — кивнула Джун. — Он был у одного из добавочных аппаратов. Тогда я об этом как-то не подумала.
— Кто из мужчин мог быть в бюро?
— Ну... даже не знаю. Ведь я подслушала лишь часть разговора и не разобрала, кому какой голос принадлежал. Одного было слышно намного лучше; то ли он говорил по нашему добавочному, то ли просто напрягал голос.
— Который из них?
Джун покачала головой; ее светлые волосы взметнулись веером, а грудь...
— Я не уверена, но, кажется, тот, кого звали Мак.
— А время ты заметила?
— Было около шести, когда я обычно уезжаю домой. Но сегодня вечером слегка задержалась, потому что пыталась дозвониться до тебя. Я была напугана этим зловещим сговором.
Понимаешь, со стороны могло показаться, будто слышишь самый обычный треп, если не вникать в суть того, о чем они говорили.
— А ты знаешь человека по фамилии Маккьюни?
— Только Джима Маккьюни. — Я чуть не подпрыгнул на месте, а Джун как ни в чем не бывало продолжила: — Кажется, он вкладывает деньги в бизнес братьев Рэнд. Во всяком случае, он несколько раз приезжал к мистеру Трупенни.
— А не мог один из сообщников — Мак — оказаться Джимом Маккьюни?
Джун нахмурилась.
— Не знаю и не могу знать, ведь я никогда не разговаривала с ним по телефону. Но думаю, что нет. — Она пожала плечами. — Сейчас мне трудно что-нибудь утверждать наверняка.
Мы повторили заказ и снова прошлись по ее повествованию. Джун убеждена, что по телефону говорил не Трупенни. Она не знала, находился ли в бюро братьев Рэнд Маккьюни или кто-либо еще. Насколько ей известно, Трупенни был на своем месте.
Я допил виски и попробовал разобраться в услышанном. Они сговаривались по телефону около шести вечера.
Допустим от пяти тридцати до шести тридцати, когда я «гостил» у Джо Черри. Значит, незадолго до того, как меня оттуда увезли. Получалось, что Джейк Лютер звонил от Черри и разговаривал с Маком? С Маккьюни? Не знаю, звучит не слишком убедительно.
— А ты когда-нибудь видела жену Маккьюни? — спросил я Джун.
— Нет. Я даже не знала, что он женат. — Она сощурилась (кокетничает!). — Он вел себя как холостяк.
Я улыбнулся в ответ.
— Я тоже.
— Но ведь ты и вправду холостяк?
— Еще какой!
Джун тихонько засмеялась.
— Давай уедем отсюда.
— Я не против.
— Понимаешь, мне... как-то неуютно, когда вокруг полно людей. Представляешь, что будет, если нас увидят вместе? Особенно та жуткая парочка? Глядишь, и мне тоже ночью подложат в постель бомбу.
Положим, у Джун и без того каждую ночь в постели находится бомба, но сейчас я вполне разделял ее опасения. Мы покинули нашу кабинку и вышли на улицу.
Бар выбирала Джун; она же предложила и другое местечко, которое, к моему удивлению, оказалось уединенным и очень живописным уголком. Чтобы до него добраться, пришлось проделать больше мили по ухабистому проселку; оно располагалось в нескольких ярдах от дороги, на гребне обрывистого холма.
Неподалеку от того места, где мы остановились, росло несколько стройных деревьев; их свисавшие ветви неясными тенями выделялись на фоне ночного неба. Высоко светила молодая, еще не созревшая луна. А под нами на целые мили открывался потрясающий вид ночного Лос-Анджелеса и Голливуда: мириады огней, непрерывная круговерть дорожных огоньков, яркие сполохи неонового света.
Я прикурил по сигарете, и мы задымили. Я еще поспрашивал Джун о том телефонном разговоре, но ничего нового не выпытал. Немного погодя она заметила, что впервые за весь вечер наконец-то чувствует себя в безопасности — от нескромных взглядов.
— За исключением вашего, мистер Скотт, — игриво добавила она.
— Шелл. Или ты забыла, что мы договорились обходиться без излишних условностей? И, простите мою откровенность, леди, но вам никогда не избавиться от нескромных взглядов. По крайней мере, пока рядом с вами мужчины. И тем более такие, как я.
— Против тебя, Шелл, я ничего не имею. — Джун выбросила сигарету и придвинулась ближе. — Скорее, наоборот.
Ее голос стал мягче, вкрадчивее, в нем появилась волнующая хрипотца, напоминающая потрескивание отдаленного лесного пожара. Мою щеку овеяло тепло ее дыхания, когда она проворковала:
— Мне нравятся мужчины вроде тебя, Шелл. Большие, грубоватые, сильные, с глазами свирепого зверя.
— Свирепого... зверя? Я?!
Я повернулся, чтобы посмотреть на Джун. Ее лицо находилось почти вплотную к моему. Когда она улыбнулась, на ее влажной нижней губе отразился свет.
— Я тебе солгала, Шелл. Но только самую капельку.
— Насчет телефонного разговора?
— Нет, я о другом. Помнишь, я сказала, что после душа расхаживаю нагишом, а потом пудрю все тело. Помнишь?
— Еще бы я забыл!
— Я сказала, что это вырвалось у меня случайно. Так знай, я солгала. Я сказала это с определенной целью — и совершенно умышленно. Мне хотелось, чтобы ты думал об мне — такой.
— И ты своего добилась. Больше того, я...
— А все остальное чистейшая правда, мне нравится после душа припудривать тело «Белой ночью». Так называется пудра.
Каждое слово, произнесенное Джун, рисовало в моем мозгу живую картинку, словно передо мной прокручивали фильм, снятый на пленке очень высокого качества, вроде «Техниколор», «Синерама» или даже «Смел-о-вижн». А отдаленный лесной пожар уже наваливался на меня, становясь все ближе и горячее; да что там — он бушевал вовсю.
— «Белая ночь», — повторил я. — С ума можно сойти. — Моя рука уже обнимала плечи Джун, наслаждаясь теплом ее кожи. — А может, лучше хватит об этом? А то мой рассудок словно попал в капкан. То есть я хотел сказать... Я хотел...
— Твои слова вызывают у меня такие восхитительные ощущения, — перебила меня Джун. — Почти порочные... — Прижавшись ко мне, она подняла лицо; теперь ее дыхание обжигало мне губы. — Порочные, — протянула она, — грешные, но такие упоительные... как ласка...
Мой рот, припав к ее губам, оборвал поток слов. Я обнял Джун, и мои руки замерли на бархатной коже ее обнаженной спины. В ответ она прильнула ко мне всем телом. Потом, отстранившись, проведя острым язычком по губам, ласково засмеялась и, не переставая смеяться, снова впилась в мой рот.
Да, я вам скажу, это нужно испытать.
Пунцовые губы Джун словно были созданы для огненных поцелуев. И если первый еще походил на те, что шлют любящие дети родителям в конце письма, то уже второй больше напоминал смерч. Не без сожаления я понял, что до этого целовался с одними куклами и лишь теперь изведал нечто настоящее.
Джун покачивала головой из стороны в сторону, ее зубы нежно, не причиняя боли, теребили мою нижнюю губу. Неожиданно она отстранилась и взглянула на меня.
— Ммм... — пропела Джун. — Как мне с тобой хорошо! — О, ее улыбка! — А тебе, Шелл, тебе?
— Кажется, мои губы пылают.
Джун, довольная, засмеялась:
— Давай сожжем их. Сожжем дотла, ммм...
Ее «ммм...» превратилось в нежнейшую ласку, обжигавшую словно неразбавленный джин — пустой желудок. Мне казалось, что я целовал ее не одними губами, а сразу... сразу... боюсь, слова бессильны, слова больше не принадлежали мне, губы больше не принадлежали мне, ничего больше не принадлежало мне. Хотя нет, кое-что все-таки принадлежало.
Медленно, словно нехотя, Джун оторвалась от моего рта, откинулась назад и убрала руки с моей шеи. Она улыбалась и покачивала головой, а лунный свет серебром отливал на ее изогнутом лебедином горле, на развевающихся волосах. Затем она повела плечами, и узкие бретельки платья услужливо соскользнули. Джун подняла руки, скрестила их на обнаженной груди, призывно глядя на меня широко открытыми сияющими глазами.
С шумом втянув в себя воздух и продолжая улыбаться, она закинула руки за голову, выгнула спину и, еще крепче прижавшись ко мне, снова пылко обвила мою шею.
Ее серебристые в лунном свете груди кружили мне голову ароматом «Белой ночи», дыхание Джун слилось с моим.
Я нашел ее губы, жадно припал к ним и больше не отпускал.
Глава 11
— Могу предложить...
— Шелл, давай поедем куда-нибудь, а?
— Хорошо... Куда угодно...
— Мы можем где-нибудь выпить? А то я слегка нервничаю.
— Я и сам не в своей тарелке. Выпить было бы неплохо. У меня на примете есть клевое местечко...
— Может, поедем к «Знойной красотке»? Тебе там должно понравиться.
— Мне?!
— Значит, ты уже бывал?..
— Да таких хоть пруд пруди...
— По-моему, в городе только одна забегаловка с таким названием, разве нет? Маленький бар на Вестерн?
— Ты это о чем, черт возьми?
— О маленьком баре на Вестерн, Шелл. Там подают лучший в городе коктейль «Джимлит». Но если хочешь, можем поискать что-нибудь еще.
— Нет, сгодится и «Красотка». — Все еще слегка сбитый с толку, я после ее объяснений вспомнил этот бар. В те времена, когда большинство битников еще не повымирало от чесотки или не покончило жизнь самоубийством, погребок считался местом их сходок. Ну а теперь, если не ошибаюсь, бар перекрасили, подновили, вытравили из него блох и прочую мелкую нечисть, и вместо воплей шизанутых поэтов там играл латиноамериканский танцевальный оркестр. — Ладно, поехали к «Знойной красотке».
* * *
Мы расположились в кабинке, усевшись друг против друга по разные стороны узенького столика. Напитки подогревали жажду; разбавленный бурбон — для меня и «Джимлит» — для Джун.Сощурив голубые глаза (кокетничает?), Джун пристально посмотрела на меня и лихо подняла свой бокал:
— За наши счастливые дни.
— И ночи?
— Гм... Согласна.
Пока мы не спеша потягивали выпивку, Джун еще раз пересказала мне то, что сообщила по телефону. По ее словам, она сняла трубку, чтобы вызвать такси, и услышала разговор двух мужчин. К тому времени Джун уже знала, как меня зовут, поэтому, когда произнесли мое имя, решила дослушать до конца.
— Они обсуждали, как тебя убить, точнее — взорвать.
— Очень оригинально. И как же они собирались это осуществить?
— Они совещались, на какое время назначить операцию. И тот — назову его «первый» — сказал, что самое подходящее — где-то час. Если тебя не будет дома, один из них проберется к тебе в комнату и подложит под кровать футбольный мяч. Сначала я подумала, что тебя хотят разыграть, но потом тот, «первый», со смешком уточнил, что, когда ты плюхнешься на кровать, тебя сразу же разнесет на клочки. Тут я догадалась, что дела плохи, тебе приготовлен не мяч, а бомба.
— Да. Похоже на правду. — На жаргоне этих ублюдков «футбольный мяч» означает гранату или бомбу.
— Тот, «первый», сказал, что позвонит тебе или попросит кого-нибудь позвонить, чтобы, если ты вдруг окажешься дома, под благовидным предлогом выманить тебя. И тогда Лютер спокойно подложит мяч куда надо.
— Угу. Веселенькая история... Как ты сказала — Лютер?
— Так он называл «второго».
— А как Лютер обращался к сообщнику?
— Он назвал его Мак.
— Мак? — Я поперхнулся. Несомненно, Лютер — это Джейк Лютер. Но Мак? — Так ты говоришь, что подслушала разговор, когда находилась в заведении братьев Рэнд?
— Ну да, я была в своем кабинете. Ты же видел его, когда приезжал к нам.
— Послушай, выходит, что один из негодяев тоже находился в бюро братьев Рэнд?
Задумавшись, Джун подалась вперед, оперлась локтем о стол, а подбородком на ладонь. При такой позе на столе оказался не только локоть. Я старался отвести взгляд от ее прелестей, но куда уж там!
— Ну конечно, ты прав, — кивнула Джун. — Он был у одного из добавочных аппаратов. Тогда я об этом как-то не подумала.
— Кто из мужчин мог быть в бюро?
— Ну... даже не знаю. Ведь я подслушала лишь часть разговора и не разобрала, кому какой голос принадлежал. Одного было слышно намного лучше; то ли он говорил по нашему добавочному, то ли просто напрягал голос.
— Который из них?
Джун покачала головой; ее светлые волосы взметнулись веером, а грудь...
— Я не уверена, но, кажется, тот, кого звали Мак.
— А время ты заметила?
— Было около шести, когда я обычно уезжаю домой. Но сегодня вечером слегка задержалась, потому что пыталась дозвониться до тебя. Я была напугана этим зловещим сговором.
Понимаешь, со стороны могло показаться, будто слышишь самый обычный треп, если не вникать в суть того, о чем они говорили.
— А ты знаешь человека по фамилии Маккьюни?
— Только Джима Маккьюни. — Я чуть не подпрыгнул на месте, а Джун как ни в чем не бывало продолжила: — Кажется, он вкладывает деньги в бизнес братьев Рэнд. Во всяком случае, он несколько раз приезжал к мистеру Трупенни.
— А не мог один из сообщников — Мак — оказаться Джимом Маккьюни?
Джун нахмурилась.
— Не знаю и не могу знать, ведь я никогда не разговаривала с ним по телефону. Но думаю, что нет. — Она пожала плечами. — Сейчас мне трудно что-нибудь утверждать наверняка.
Мы повторили заказ и снова прошлись по ее повествованию. Джун убеждена, что по телефону говорил не Трупенни. Она не знала, находился ли в бюро братьев Рэнд Маккьюни или кто-либо еще. Насколько ей известно, Трупенни был на своем месте.
Я допил виски и попробовал разобраться в услышанном. Они сговаривались по телефону около шести вечера.
Допустим от пяти тридцати до шести тридцати, когда я «гостил» у Джо Черри. Значит, незадолго до того, как меня оттуда увезли. Получалось, что Джейк Лютер звонил от Черри и разговаривал с Маком? С Маккьюни? Не знаю, звучит не слишком убедительно.
— А ты когда-нибудь видела жену Маккьюни? — спросил я Джун.
— Нет. Я даже не знала, что он женат. — Она сощурилась (кокетничает!). — Он вел себя как холостяк.
Я улыбнулся в ответ.
— Я тоже.
— Но ведь ты и вправду холостяк?
— Еще какой!
Джун тихонько засмеялась.
— Давай уедем отсюда.
— Я не против.
— Понимаешь, мне... как-то неуютно, когда вокруг полно людей. Представляешь, что будет, если нас увидят вместе? Особенно та жуткая парочка? Глядишь, и мне тоже ночью подложат в постель бомбу.
Положим, у Джун и без того каждую ночь в постели находится бомба, но сейчас я вполне разделял ее опасения. Мы покинули нашу кабинку и вышли на улицу.
Бар выбирала Джун; она же предложила и другое местечко, которое, к моему удивлению, оказалось уединенным и очень живописным уголком. Чтобы до него добраться, пришлось проделать больше мили по ухабистому проселку; оно располагалось в нескольких ярдах от дороги, на гребне обрывистого холма.
Неподалеку от того места, где мы остановились, росло несколько стройных деревьев; их свисавшие ветви неясными тенями выделялись на фоне ночного неба. Высоко светила молодая, еще не созревшая луна. А под нами на целые мили открывался потрясающий вид ночного Лос-Анджелеса и Голливуда: мириады огней, непрерывная круговерть дорожных огоньков, яркие сполохи неонового света.
Я прикурил по сигарете, и мы задымили. Я еще поспрашивал Джун о том телефонном разговоре, но ничего нового не выпытал. Немного погодя она заметила, что впервые за весь вечер наконец-то чувствует себя в безопасности — от нескромных взглядов.
— За исключением вашего, мистер Скотт, — игриво добавила она.
— Шелл. Или ты забыла, что мы договорились обходиться без излишних условностей? И, простите мою откровенность, леди, но вам никогда не избавиться от нескромных взглядов. По крайней мере, пока рядом с вами мужчины. И тем более такие, как я.
— Против тебя, Шелл, я ничего не имею. — Джун выбросила сигарету и придвинулась ближе. — Скорее, наоборот.
Ее голос стал мягче, вкрадчивее, в нем появилась волнующая хрипотца, напоминающая потрескивание отдаленного лесного пожара. Мою щеку овеяло тепло ее дыхания, когда она проворковала:
— Мне нравятся мужчины вроде тебя, Шелл. Большие, грубоватые, сильные, с глазами свирепого зверя.
— Свирепого... зверя? Я?!
Я повернулся, чтобы посмотреть на Джун. Ее лицо находилось почти вплотную к моему. Когда она улыбнулась, на ее влажной нижней губе отразился свет.
— Я тебе солгала, Шелл. Но только самую капельку.
— Насчет телефонного разговора?
— Нет, я о другом. Помнишь, я сказала, что после душа расхаживаю нагишом, а потом пудрю все тело. Помнишь?
— Еще бы я забыл!
— Я сказала, что это вырвалось у меня случайно. Так знай, я солгала. Я сказала это с определенной целью — и совершенно умышленно. Мне хотелось, чтобы ты думал об мне — такой.
— И ты своего добилась. Больше того, я...
— А все остальное чистейшая правда, мне нравится после душа припудривать тело «Белой ночью». Так называется пудра.
Каждое слово, произнесенное Джун, рисовало в моем мозгу живую картинку, словно передо мной прокручивали фильм, снятый на пленке очень высокого качества, вроде «Техниколор», «Синерама» или даже «Смел-о-вижн». А отдаленный лесной пожар уже наваливался на меня, становясь все ближе и горячее; да что там — он бушевал вовсю.
— «Белая ночь», — повторил я. — С ума можно сойти. — Моя рука уже обнимала плечи Джун, наслаждаясь теплом ее кожи. — А может, лучше хватит об этом? А то мой рассудок словно попал в капкан. То есть я хотел сказать... Я хотел...
— Твои слова вызывают у меня такие восхитительные ощущения, — перебила меня Джун. — Почти порочные... — Прижавшись ко мне, она подняла лицо; теперь ее дыхание обжигало мне губы. — Порочные, — протянула она, — грешные, но такие упоительные... как ласка...
Мой рот, припав к ее губам, оборвал поток слов. Я обнял Джун, и мои руки замерли на бархатной коже ее обнаженной спины. В ответ она прильнула ко мне всем телом. Потом, отстранившись, проведя острым язычком по губам, ласково засмеялась и, не переставая смеяться, снова впилась в мой рот.
Да, я вам скажу, это нужно испытать.
Пунцовые губы Джун словно были созданы для огненных поцелуев. И если первый еще походил на те, что шлют любящие дети родителям в конце письма, то уже второй больше напоминал смерч. Не без сожаления я понял, что до этого целовался с одними куклами и лишь теперь изведал нечто настоящее.
Джун покачивала головой из стороны в сторону, ее зубы нежно, не причиняя боли, теребили мою нижнюю губу. Неожиданно она отстранилась и взглянула на меня.
— Ммм... — пропела Джун. — Как мне с тобой хорошо! — О, ее улыбка! — А тебе, Шелл, тебе?
— Кажется, мои губы пылают.
Джун, довольная, засмеялась:
— Давай сожжем их. Сожжем дотла, ммм...
Ее «ммм...» превратилось в нежнейшую ласку, обжигавшую словно неразбавленный джин — пустой желудок. Мне казалось, что я целовал ее не одними губами, а сразу... сразу... боюсь, слова бессильны, слова больше не принадлежали мне, губы больше не принадлежали мне, ничего больше не принадлежало мне. Хотя нет, кое-что все-таки принадлежало.
Медленно, словно нехотя, Джун оторвалась от моего рта, откинулась назад и убрала руки с моей шеи. Она улыбалась и покачивала головой, а лунный свет серебром отливал на ее изогнутом лебедином горле, на развевающихся волосах. Затем она повела плечами, и узкие бретельки платья услужливо соскользнули. Джун подняла руки, скрестила их на обнаженной груди, призывно глядя на меня широко открытыми сияющими глазами.
С шумом втянув в себя воздух и продолжая улыбаться, она закинула руки за голову, выгнула спину и, еще крепче прижавшись ко мне, снова пылко обвила мою шею.
Ее серебристые в лунном свете груди кружили мне голову ароматом «Белой ночи», дыхание Джун слилось с моим.
Я нашел ее губы, жадно припал к ним и больше не отпускал.
Глава 11
Было уже около полуночи, когда мы свернули с Сансет на Вайн. Вайн через несколько кварталов переходила в Норт-Россмор, по которой можно подкатить прямо к парадному входу отеля «Спартан». Я немного поспорил с Джун, предлагая подбросить ее куда ей нужно, а домой вернуться одному, поскольку не исключено, что парни надумают перенести исполнение своего адского плана на более ранний час. Ну, например, на полночь. Она мягко возражала, настаивая, что поедет со мной, и, для вида посопротивлявшись, я согласился.
Когда мы приближались к отелю, Джун спросила:
— А ты не мог бы оставить машину где-нибудь сзади, Шелл?
— Без проблем.
— Тогда так и сделай, хорошо? Я... мне не хотелось бы идти через парадный вход, ты понимаешь?
Теперь, когда мы с ней сблизились, ее, мне казалось, больше тревожили предстоявшие мне испытания водой, огнем и взрывом бомбы.
— Лучше бы я отвез тебя домой, Джун.
— Да нет, все в порядке. Правда.
Я припарковался позади «Спартана», и мы вошли через черный ход. Велев Джун подождать в холле, я отпер дверь своей квартиры, зашел внутрь и осмотрелся. Осторожно включил свет... ничего не взорвалось. В спальне я заглянул под кровать, ощупал матрас — пусто. Все выглядело как обычно, однако для пущей уверенности я, стоя у двери, бросил на постель стул, а сам юркнул за стену. Раздался грохот, но его издал стул, свалившийся с кровати на пол. Водрузив его на место, я вышел в холл.
— Все в порядке? — спросила Джун.
— Угу. Никаких бомб под кроватью.
Ее лицо осветилось улыбкой.
— Прекрасно.
Я улыбнулся в ответ, взял ее за руку и повел к себе. Джун с любопытством осмотрела мою квартиру, заинтересовавшись тропической рыбкой и пресловутой Амелией. Потом мы скромно уселись рядком на шоколадно-коричневый диван.
— Выпьем что-нибудь?
Она взглянула на часы.
— Я бы выпила «Джимлит». Или, если у тебя нет лимонного сока, обычного мартини.
— Вот чего нет, так это обычного мартини. Сегодня. Когда дело касается выпивки, у меня появляется все — от лимонного сока и маленьких серебристых луковичек с Бермудов до шотландского виски «Обавалла», бренди «Ватерлоо» и кукурузного самогона. Кроме того, я ожидаю поступления жидкого ракетного топлива в максимально сжатые сроки, какие только доступны гражданским лицам.
Джун снова посмотрела на свои часы; кажется, она и впрямь немного нервничала. Наверное, ей хотелось удостовериться, что до часу ночи времени еще достаточно.
— Тогда остановимся на «Джимлите», — решила она. — Мне нужно немного взбодриться. Заправиться, если точнее.
— Сейчас сообразим. — Я соскользнул с дивана и направился на свою кухоньку, где занялся поисками джина и лимонного сока.
Шаря по полкам, я крикнул Джун:
— Кстати, о заправке... эти ученые изобрели твердое реактивное топливо. Так почему бы им не придумать твердую выпивку?
— Твердую выпивку?
— Ага. Почему бы и нет? Они же, пустомели, утверждают, будто твердое горючее выделяет больше энергии и к тому же горит синим пламенем. Вот посмотришь, еще наступит день, когда мы в поисках выпивки полезем в холодильник, чтобы отколоть кусочек твердого мартини и откусывать его помаленьку, ловя кайф.
— То есть горя синим пламенем?
— Молодец, ты сечешь. Пара кусочков, и мы на орбите. Существует ведь довольно много способов выхода в космос. Ох, братцы, а ведь мне доводилось бывать в открытом космосе!
— Неужели?
— Конечно. И даже значительно большее число раз, чем ты можешь себе вообразить. До фига, словом.
Джун захихикала.
— И как там?
— Да ничего особенного. — Я пожал плечами. — Взять хотя бы обратную сторону Луны. Видал я ее — ну и что? Темно, хоть глаз выколи. Не видно ни зги. А вот Арктур... Арктур я помню хорошо. Там была такая зеленоглазая крошка, которую мне вовек не забыть. Зеленые глазки, зеленые ушки, зеленые зубки... а эти потрясающие зеленые...
— Шелл, если ты не можешь найти лимонный сок, то я выпью чистого...
— Ага, вот он где. Этот мелкий жулик спрятался за фруктовым соком. — Я достал бутылочку из холодильника. — Через тридцать секунд получишь свой «Джимлит». Целую бадью.
— Бадью, боюсь, мне не осилить.
— Постарайся. Его должно хватить на все путешествие, детка. Не откажусь, если и мне что-нибудь обломится.
— На путешествие?
— Ну конечно. В открытый...
— Не стоит так торопиться, Шелл. Учти, для столь серьезного предприятия мы слишком мало знаем друг друга. А ты всегда так заговариваешь зубы своим подругам?
— Естественно, нет. Я вообще никогда так не говорю. Но сегодняшняя ночь какая-то особенная. Весь воздух, похоже, пропитан сумасбродством. Ты что, не чувствуешь, как оно буквально пронизывает все вокруг нас?
— Ну, может, и так... Словно мурашки по коже, да?
— Точно. Здорово, правда? Вот подожди, когда у тебя от «Джимлита» забегают мурашки внутри... Мурашки внутри, мурашки снаружи; они стремятся друг к другу, сталкиваются, заводят знакомство, дружат... У-у, прямо сгораю от нетерпения!
— Ох черт... ну надо же!
— Что случилось? — Я выглянул из дверей кухни. Джун шарила руками по дивану. Потом с досадой прикусила нижнюю губу и повторила:
— Ну надо же!
— В чем дело?
— Я только сейчас сообразила, что оставила свою сумочку в машине. Мне нужно срочно подкрасить губы, то, се, а то я, боюсь, похожа на пугало.
— Угу. Настоящее пугало, мне даже страшно. Сейчас сбегаю за ней, делов-то.
— Не надо. — Джун резко встала. — Я сама схожу.
— Но это займет у меня всего...
— Я сама принесу ее, Шелл. — Она помолчала и улыбнулась. Неотразима. — У тебя есть более приятное занятие. Приготовь-ка нам лучше твои замечательные напитки для путешественников.
С ведерком льда в одной руке и с бутылкой джина в другой я вошел в гостиную. Джун уже направилась к двери, но вдруг замерла на месте. Я так и не понял, что ее приостановило.
Постояв в нерешительности несколько секунд у двери, она обернулась и, сделав шаг в мою сторону, прижала руку к щеке.
— Нет, — промолвила она. — Не так я хотела...
Облизнув губы, она улыбнулась какой-то погасшей улыбкой.
— Не обращай на меня внимания. Я сейчас вернусь. И чтобы напитки и все было готово.
Она ушла. Я пожал плечами, закончил возиться с «Джимлитом» на кухне, водрузил ведерко со льдом и стаканы на поднос, потом отнес все на стоявший перед диваном низкий кофейный столик. Уселся. Подождал. Джун и не думала возвращаться. Может, она наводит красоту в машине?
Я налил себе стаканчик, выпил, расслабился и принялся любоваться рыбкой, гоняющей по периметру своего водоемчика. С тех пор как ушла Джун, прошло порядочно времени, и мне пора бы уж начать беспокоиться. Но даже сейчас я волновался в основном за Джун — не случилось ли чего?
Сняв трубку, я спросил у портье:
— Там внизу у вас нет блондинки?
— А вы что, потеряли блондинку, Шелл? — В его голосе буквально забурлило любопытство.
— Э... нет. Не уверен. — Глянув на часы, я, к своему изумлению, обнаружил, что миновала целая вечность. — Минут пятнадцать тому назад у меня гостила одна. Она ушла, но обещала сразу вернуться.
— Крутилась тут одна блондиночка. Все при ней — есть на что посмотреть. И исчезла — не меньше двадцати — двадцати пяти минут миновало.
— В бледно-голубом платье?
— Ага. Если это можно считать платьем.
— Та самая.
Сообщение портье здорово озадачило меня. Двадцать пять минут назад мы подъехали к отелю. Минут десять я потратил на то, чтобы проверить квартиру. Джун оставалась в холле. А может, не в холле? У меня все внутри похолодело.
— А что она делала внизу? — спросил я. — Разговаривала с вами?
— Просто прошла мимо. Я не заметил, когда она входила. Но через полминуты она вплыла обратно с улицы и поднялась наверх. К вам, надо полагать.
— А кто-нибудь еще был?
— За весь вечер — ни души. Что вы с ней сделали? Напугали?
— Нет, навряд ли... Спасибо.
Я положил трубку и понял, что озадачен. Или одурачен? Очень странно. Вряд ли Джун все это время торчала в «кадиллаке». Если только... нет, эта мысль мне определенно не нравилась. Я наспех закрыл квартиру, спустился по лестнице черного хода, вышел на улицу. Моя машина стояла там же, где я ее припарковал. Я направился было к ней, но внезапно остановился как вкопанный.
Около машины маячили две тени.
Взявшись за рукоятку кольта, я наполовину вынул его из кобуры и тут же разглядел, что незнакомцы в форме.
Яркий свет фонарика ослепил меня. Я нагнул голову и прищурился; мои мышцы напряглись. А вдруг это вовсе не полицейские, а переодетые бандиты? Так я и стоял — набычившись, не убирая руки с рукоятки револьвера, готовый в любой момент метнуться в сторону.
Один из них сказал:
— Ты там полегче. Скотт.
Голос знакомый. Луч фонарика скользнул ниже, и я рассмотрел лицо говорившего.
— Таннер? — спросил я. — Это ты?
— Я, Скотт.
Таннер служил патрульным в управлении полиции Голливуда. Наше знакомство было шапочным — так, салютовали друг другу при встрече. Чуть в глубине аллеи стояла полицейская машина.
— Что случилось?
Он подошел ко мне.
— Ты арестован, Скотт.
— Я... что? Арестован?
— Совершенно верно. — Таннер по-быстрому обыскал меня и забрал кольт.
— Постой-ка, Таннер. Шутки шутками, но объясни...
— Какие уж тут шуточки. — Голос его звучал спокойно, по-деловому. — Не усложняй нам жизнь, Скотт.
Я открыл было рот — задать вопрос, возразить, матюгнуться, но сдержался. Вдох-выдох для успокоения, и я спросил примирительно:
— Объясни, за что.
— Не расскажешь ли, что ты делал сегодня вечером?
— С какого времени?
— С какого хочешь.
Другой офицер подошел и стал рядом с Таннером. Я объяснил, что ушел из дома около девяти вечера, в девять пятнадцать встретился с девушкой и так далее. Добавив некоторые детали, которые можно проверить, я бодро закончил:
— И был с ней до тех пор, пока она не ушла — всего-то миновало пятнадцать — двадцать минут.
— Вы вернулись в отель примерно полчаса назад?
— Да.
— А до этого все время находились в твоем «кадиллаке»?
— Да.
— И машину вел ты?
— Конечно, я.
— Значит, с девяти вечера до настоящего времени «кадиллак» постоянно был у тебя?
— В чем, черт возьми, дело?
— Отвечай на вопрос. Скотт.
— «Кадиллак» был только у меня; вел его только я; я ни разу не расставался с машиной — за исключением последнего получаса, что она простояла здесь...
Постой, постой, не гони лошадей. Машина-то находится в тени, и пока развеселый Скотт порхал петушком и разводил коктейли-муры, понятно, что я не мог контролировать ее. А ведь Джун намеревалась забрать из нее сумочку.
— Там, в машине... там нет девушки? — неуверенно спросил я.
— Девушки?
— Блондинки. Я только что говорил тебе о ней. Джун. Джун Кори. Она спустилась сюда и не вернулась.
Таннер не ответил.
— Кончай, черт возьми, важничать. Она в машине? С ней ничего не случилось?
— В машине никого нет.
Я слегка успокоился.
— А ты ее не видел? Высокая, симпатичная блондинка?
— Нет. Мы ее не видели. — Помолчав, Таннер без тени юмора огорошил меня: — А была ли блондинка, Скотт? А? Это уж слишком.
— Знаешь, дружище, я не собираюсь пересказывать тебе все заново.
— Ну и где же она? Эта твоя блондинка?
— Она спустилась к машине, чтобы, по ее словам, забрать забытую сумочку. Но в квартиру не вернулась. Вот почему я вышел сюда. Хотел убедиться, все ли в порядке. Поверьте, ребята. Я не понимаю...
И тут я замер. Внутри у меня все похолодело. Ведь на подобные мелочи, как правило, не обращаешь внимания, и уж тем более они редко откладываются в памяти. Но сейчас я отчетливо видел перед собой Джун — как она подходит к машине и садится в нее. А потом — в баре и на холме. Странно, куда смотрели мои глаза раньше?
Никакой сумочки у нее не было.
Несколько долгих секунд никто не проронил ни слова. Тяжело вздохнув, я спросил:
— В чем все-таки дело, Таннер?
— Ты проезжал сегодня вечером по Двадцать первой? Где-то в районе десяти тридцати?
— По Двадцать первой? В Лос-Анджелесе? Я же толкую тебе, что мы все время находились в Голливуде, а потом поднимались на холм.
— И в десять тридцать ты тоже был на холме?
— Мы приехали туда до десяти тридцати и были там в десять тридцать, а также после десяти тридцати. — Я с шумом втянул воздух сквозь зубы. — Ну хватит, Таннер! Сколько можно? Сейчас ты или расскажешь все от начала до конца, или я ухожу, а ты попробуй помешать мне.
— Нам придется забрать тебя. Скотт. У нас сейчас работает несколько ребят из центрального управления. Ты подозреваешься в том, что совершил наезд и скрылся с места преступления.
— Совершил наезд и скрылся... Я? Да ты что, рехнулся... Неожиданно я съежился. Офицеры угрюмо молчали только тот, у которого был фонарь, направил луч на мой «кадиллак». Правый клык переднего бампера оказался вдавленным внутрь, решетка радиатора помята. На капоте, рядом с эмблемой, тоже вмятина. И клык, и бампер чем-то испачканы. Подойдя поближе, я наклонился, чтобы посмотреть.
— Это кровь, — подсказал Таннер.
Мне показалось, что мой разум помутился и отказывается что-либо понимать. Словно в него вколотили неразрешимую задачу, которая, естественно, оказалась ему не по зубам, и беднягу зашкалило. Наконец я обернулся и сказал:
— Бред какой-то. Машина не моя.
— В самом деле?
— Такое попросту невозможно. Весь вечер я не отходил от нее — не считая последнего получаса.
— Да нет. Машина твоя, Скотт. Черт возьми, нам отлично известен твой «кадиллак». Ты, главное, не нервничай.
Таннер вовсе не строил из себя крутого — он просто делал свое дело. Насколько я могу судить, он симпатичный, покладистый парень, который, как мне казалось, относится ко мне вполне дружелюбно.
Когда мы приближались к отелю, Джун спросила:
— А ты не мог бы оставить машину где-нибудь сзади, Шелл?
— Без проблем.
— Тогда так и сделай, хорошо? Я... мне не хотелось бы идти через парадный вход, ты понимаешь?
Теперь, когда мы с ней сблизились, ее, мне казалось, больше тревожили предстоявшие мне испытания водой, огнем и взрывом бомбы.
— Лучше бы я отвез тебя домой, Джун.
— Да нет, все в порядке. Правда.
Я припарковался позади «Спартана», и мы вошли через черный ход. Велев Джун подождать в холле, я отпер дверь своей квартиры, зашел внутрь и осмотрелся. Осторожно включил свет... ничего не взорвалось. В спальне я заглянул под кровать, ощупал матрас — пусто. Все выглядело как обычно, однако для пущей уверенности я, стоя у двери, бросил на постель стул, а сам юркнул за стену. Раздался грохот, но его издал стул, свалившийся с кровати на пол. Водрузив его на место, я вышел в холл.
— Все в порядке? — спросила Джун.
— Угу. Никаких бомб под кроватью.
Ее лицо осветилось улыбкой.
— Прекрасно.
Я улыбнулся в ответ, взял ее за руку и повел к себе. Джун с любопытством осмотрела мою квартиру, заинтересовавшись тропической рыбкой и пресловутой Амелией. Потом мы скромно уселись рядком на шоколадно-коричневый диван.
— Выпьем что-нибудь?
Она взглянула на часы.
— Я бы выпила «Джимлит». Или, если у тебя нет лимонного сока, обычного мартини.
— Вот чего нет, так это обычного мартини. Сегодня. Когда дело касается выпивки, у меня появляется все — от лимонного сока и маленьких серебристых луковичек с Бермудов до шотландского виски «Обавалла», бренди «Ватерлоо» и кукурузного самогона. Кроме того, я ожидаю поступления жидкого ракетного топлива в максимально сжатые сроки, какие только доступны гражданским лицам.
Джун снова посмотрела на свои часы; кажется, она и впрямь немного нервничала. Наверное, ей хотелось удостовериться, что до часу ночи времени еще достаточно.
— Тогда остановимся на «Джимлите», — решила она. — Мне нужно немного взбодриться. Заправиться, если точнее.
— Сейчас сообразим. — Я соскользнул с дивана и направился на свою кухоньку, где занялся поисками джина и лимонного сока.
Шаря по полкам, я крикнул Джун:
— Кстати, о заправке... эти ученые изобрели твердое реактивное топливо. Так почему бы им не придумать твердую выпивку?
— Твердую выпивку?
— Ага. Почему бы и нет? Они же, пустомели, утверждают, будто твердое горючее выделяет больше энергии и к тому же горит синим пламенем. Вот посмотришь, еще наступит день, когда мы в поисках выпивки полезем в холодильник, чтобы отколоть кусочек твердого мартини и откусывать его помаленьку, ловя кайф.
— То есть горя синим пламенем?
— Молодец, ты сечешь. Пара кусочков, и мы на орбите. Существует ведь довольно много способов выхода в космос. Ох, братцы, а ведь мне доводилось бывать в открытом космосе!
— Неужели?
— Конечно. И даже значительно большее число раз, чем ты можешь себе вообразить. До фига, словом.
Джун захихикала.
— И как там?
— Да ничего особенного. — Я пожал плечами. — Взять хотя бы обратную сторону Луны. Видал я ее — ну и что? Темно, хоть глаз выколи. Не видно ни зги. А вот Арктур... Арктур я помню хорошо. Там была такая зеленоглазая крошка, которую мне вовек не забыть. Зеленые глазки, зеленые ушки, зеленые зубки... а эти потрясающие зеленые...
— Шелл, если ты не можешь найти лимонный сок, то я выпью чистого...
— Ага, вот он где. Этот мелкий жулик спрятался за фруктовым соком. — Я достал бутылочку из холодильника. — Через тридцать секунд получишь свой «Джимлит». Целую бадью.
— Бадью, боюсь, мне не осилить.
— Постарайся. Его должно хватить на все путешествие, детка. Не откажусь, если и мне что-нибудь обломится.
— На путешествие?
— Ну конечно. В открытый...
— Не стоит так торопиться, Шелл. Учти, для столь серьезного предприятия мы слишком мало знаем друг друга. А ты всегда так заговариваешь зубы своим подругам?
— Естественно, нет. Я вообще никогда так не говорю. Но сегодняшняя ночь какая-то особенная. Весь воздух, похоже, пропитан сумасбродством. Ты что, не чувствуешь, как оно буквально пронизывает все вокруг нас?
— Ну, может, и так... Словно мурашки по коже, да?
— Точно. Здорово, правда? Вот подожди, когда у тебя от «Джимлита» забегают мурашки внутри... Мурашки внутри, мурашки снаружи; они стремятся друг к другу, сталкиваются, заводят знакомство, дружат... У-у, прямо сгораю от нетерпения!
— Ох черт... ну надо же!
— Что случилось? — Я выглянул из дверей кухни. Джун шарила руками по дивану. Потом с досадой прикусила нижнюю губу и повторила:
— Ну надо же!
— В чем дело?
— Я только сейчас сообразила, что оставила свою сумочку в машине. Мне нужно срочно подкрасить губы, то, се, а то я, боюсь, похожа на пугало.
— Угу. Настоящее пугало, мне даже страшно. Сейчас сбегаю за ней, делов-то.
— Не надо. — Джун резко встала. — Я сама схожу.
— Но это займет у меня всего...
— Я сама принесу ее, Шелл. — Она помолчала и улыбнулась. Неотразима. — У тебя есть более приятное занятие. Приготовь-ка нам лучше твои замечательные напитки для путешественников.
С ведерком льда в одной руке и с бутылкой джина в другой я вошел в гостиную. Джун уже направилась к двери, но вдруг замерла на месте. Я так и не понял, что ее приостановило.
Постояв в нерешительности несколько секунд у двери, она обернулась и, сделав шаг в мою сторону, прижала руку к щеке.
— Нет, — промолвила она. — Не так я хотела...
Облизнув губы, она улыбнулась какой-то погасшей улыбкой.
— Не обращай на меня внимания. Я сейчас вернусь. И чтобы напитки и все было готово.
Она ушла. Я пожал плечами, закончил возиться с «Джимлитом» на кухне, водрузил ведерко со льдом и стаканы на поднос, потом отнес все на стоявший перед диваном низкий кофейный столик. Уселся. Подождал. Джун и не думала возвращаться. Может, она наводит красоту в машине?
Я налил себе стаканчик, выпил, расслабился и принялся любоваться рыбкой, гоняющей по периметру своего водоемчика. С тех пор как ушла Джун, прошло порядочно времени, и мне пора бы уж начать беспокоиться. Но даже сейчас я волновался в основном за Джун — не случилось ли чего?
Сняв трубку, я спросил у портье:
— Там внизу у вас нет блондинки?
— А вы что, потеряли блондинку, Шелл? — В его голосе буквально забурлило любопытство.
— Э... нет. Не уверен. — Глянув на часы, я, к своему изумлению, обнаружил, что миновала целая вечность. — Минут пятнадцать тому назад у меня гостила одна. Она ушла, но обещала сразу вернуться.
— Крутилась тут одна блондиночка. Все при ней — есть на что посмотреть. И исчезла — не меньше двадцати — двадцати пяти минут миновало.
— В бледно-голубом платье?
— Ага. Если это можно считать платьем.
— Та самая.
Сообщение портье здорово озадачило меня. Двадцать пять минут назад мы подъехали к отелю. Минут десять я потратил на то, чтобы проверить квартиру. Джун оставалась в холле. А может, не в холле? У меня все внутри похолодело.
— А что она делала внизу? — спросил я. — Разговаривала с вами?
— Просто прошла мимо. Я не заметил, когда она входила. Но через полминуты она вплыла обратно с улицы и поднялась наверх. К вам, надо полагать.
— А кто-нибудь еще был?
— За весь вечер — ни души. Что вы с ней сделали? Напугали?
— Нет, навряд ли... Спасибо.
Я положил трубку и понял, что озадачен. Или одурачен? Очень странно. Вряд ли Джун все это время торчала в «кадиллаке». Если только... нет, эта мысль мне определенно не нравилась. Я наспех закрыл квартиру, спустился по лестнице черного хода, вышел на улицу. Моя машина стояла там же, где я ее припарковал. Я направился было к ней, но внезапно остановился как вкопанный.
Около машины маячили две тени.
Взявшись за рукоятку кольта, я наполовину вынул его из кобуры и тут же разглядел, что незнакомцы в форме.
Яркий свет фонарика ослепил меня. Я нагнул голову и прищурился; мои мышцы напряглись. А вдруг это вовсе не полицейские, а переодетые бандиты? Так я и стоял — набычившись, не убирая руки с рукоятки револьвера, готовый в любой момент метнуться в сторону.
Один из них сказал:
— Ты там полегче. Скотт.
Голос знакомый. Луч фонарика скользнул ниже, и я рассмотрел лицо говорившего.
— Таннер? — спросил я. — Это ты?
— Я, Скотт.
Таннер служил патрульным в управлении полиции Голливуда. Наше знакомство было шапочным — так, салютовали друг другу при встрече. Чуть в глубине аллеи стояла полицейская машина.
— Что случилось?
Он подошел ко мне.
— Ты арестован, Скотт.
— Я... что? Арестован?
— Совершенно верно. — Таннер по-быстрому обыскал меня и забрал кольт.
— Постой-ка, Таннер. Шутки шутками, но объясни...
— Какие уж тут шуточки. — Голос его звучал спокойно, по-деловому. — Не усложняй нам жизнь, Скотт.
Я открыл было рот — задать вопрос, возразить, матюгнуться, но сдержался. Вдох-выдох для успокоения, и я спросил примирительно:
— Объясни, за что.
— Не расскажешь ли, что ты делал сегодня вечером?
— С какого времени?
— С какого хочешь.
Другой офицер подошел и стал рядом с Таннером. Я объяснил, что ушел из дома около девяти вечера, в девять пятнадцать встретился с девушкой и так далее. Добавив некоторые детали, которые можно проверить, я бодро закончил:
— И был с ней до тех пор, пока она не ушла — всего-то миновало пятнадцать — двадцать минут.
— Вы вернулись в отель примерно полчаса назад?
— Да.
— А до этого все время находились в твоем «кадиллаке»?
— Да.
— И машину вел ты?
— Конечно, я.
— Значит, с девяти вечера до настоящего времени «кадиллак» постоянно был у тебя?
— В чем, черт возьми, дело?
— Отвечай на вопрос. Скотт.
— «Кадиллак» был только у меня; вел его только я; я ни разу не расставался с машиной — за исключением последнего получаса, что она простояла здесь...
Постой, постой, не гони лошадей. Машина-то находится в тени, и пока развеселый Скотт порхал петушком и разводил коктейли-муры, понятно, что я не мог контролировать ее. А ведь Джун намеревалась забрать из нее сумочку.
— Там, в машине... там нет девушки? — неуверенно спросил я.
— Девушки?
— Блондинки. Я только что говорил тебе о ней. Джун. Джун Кори. Она спустилась сюда и не вернулась.
Таннер не ответил.
— Кончай, черт возьми, важничать. Она в машине? С ней ничего не случилось?
— В машине никого нет.
Я слегка успокоился.
— А ты ее не видел? Высокая, симпатичная блондинка?
— Нет. Мы ее не видели. — Помолчав, Таннер без тени юмора огорошил меня: — А была ли блондинка, Скотт? А? Это уж слишком.
— Знаешь, дружище, я не собираюсь пересказывать тебе все заново.
— Ну и где же она? Эта твоя блондинка?
— Она спустилась к машине, чтобы, по ее словам, забрать забытую сумочку. Но в квартиру не вернулась. Вот почему я вышел сюда. Хотел убедиться, все ли в порядке. Поверьте, ребята. Я не понимаю...
И тут я замер. Внутри у меня все похолодело. Ведь на подобные мелочи, как правило, не обращаешь внимания, и уж тем более они редко откладываются в памяти. Но сейчас я отчетливо видел перед собой Джун — как она подходит к машине и садится в нее. А потом — в баре и на холме. Странно, куда смотрели мои глаза раньше?
Никакой сумочки у нее не было.
Несколько долгих секунд никто не проронил ни слова. Тяжело вздохнув, я спросил:
— В чем все-таки дело, Таннер?
— Ты проезжал сегодня вечером по Двадцать первой? Где-то в районе десяти тридцати?
— По Двадцать первой? В Лос-Анджелесе? Я же толкую тебе, что мы все время находились в Голливуде, а потом поднимались на холм.
— И в десять тридцать ты тоже был на холме?
— Мы приехали туда до десяти тридцати и были там в десять тридцать, а также после десяти тридцати. — Я с шумом втянул воздух сквозь зубы. — Ну хватит, Таннер! Сколько можно? Сейчас ты или расскажешь все от начала до конца, или я ухожу, а ты попробуй помешать мне.
— Нам придется забрать тебя. Скотт. У нас сейчас работает несколько ребят из центрального управления. Ты подозреваешься в том, что совершил наезд и скрылся с места преступления.
— Совершил наезд и скрылся... Я? Да ты что, рехнулся... Неожиданно я съежился. Офицеры угрюмо молчали только тот, у которого был фонарь, направил луч на мой «кадиллак». Правый клык переднего бампера оказался вдавленным внутрь, решетка радиатора помята. На капоте, рядом с эмблемой, тоже вмятина. И клык, и бампер чем-то испачканы. Подойдя поближе, я наклонился, чтобы посмотреть.
— Это кровь, — подсказал Таннер.
Мне показалось, что мой разум помутился и отказывается что-либо понимать. Словно в него вколотили неразрешимую задачу, которая, естественно, оказалась ему не по зубам, и беднягу зашкалило. Наконец я обернулся и сказал:
— Бред какой-то. Машина не моя.
— В самом деле?
— Такое попросту невозможно. Весь вечер я не отходил от нее — не считая последнего получаса.
— Да нет. Машина твоя, Скотт. Черт возьми, нам отлично известен твой «кадиллак». Ты, главное, не нервничай.
Таннер вовсе не строил из себя крутого — он просто делал свое дело. Насколько я могу судить, он симпатичный, покладистый парень, который, как мне казалось, относится ко мне вполне дружелюбно.