От волнения я позабыл нажать на маленькую красную кнопочку!
Глава 19
Глава 20
Глава 21
Глава 19
Сначала я решил вернуться, бежать обратно под защиту полиции, даже обернулся назад, когда вдруг вспыхнул ослепительный свет.
Прежде всего в голове у меня мелькнула мысль, что этот яркий свет от прожекторов, установленных на крыше дома. Но потом мои мысли заняло куда более важное соображение о том, что перед зданием в действительности была совершенно голая площадка, на которой не было никого, кроме меня, разумеется.
Я в ужасе смотрел на этот дом, отлично понимая, что не менее десятка злобных головорезов находилось за его стенами. И в тот же самый миг совершенно темное здание вдруг полностью осветилось. Не знаю, где было светлее, снаружи или внутри.
Вроде бы мне не требовалось никакой иллюминации!
Я искренне намеревался повернуть назад. Но тут увидел, кроме того, что в доме горел свет, входную дверь, к которой я так стремился, а потом внезапно передумал. Она находилась в восьми дюймах от моего носа.
Было слишком поздно.
Меня наверняка снова будут стараться убить.
Так-то, старина. Никаких возвращений назад, даже если тебе этого хочется. А тебе, разумеется, хочется, не правда ли?
Слишком поздно.
Ну, если быть честным до конца, слишком поздно было уже тогда, когда я позабыл нажать на ту красненькую кнопочку.
Теперь моей первоочередной задачей было как можно скорее убраться прочь с пустой площадки перед домом.
Я напрягся и ударил в дверь головой. Нет, конечно, это не совсем точно. Я ударил в нее с разбега плечом, а уж затем головой.
Дверь треснула и раскололась надвое. Как мне показалось, с головой моей произошло то же самое. Затем она распахнулась, я прыгнул вперед и ворвался в комнату. Мне показалось, что голова прыгнула впереди меня. Но я еще до этого убедился, что мои ощущения и впечатления в этот день не слишком надежны. В одном я совершенно уверен: от такого удара я чудом не потерял сознание.
Спорный вопрос: полетели щепки в мою голову или наоборот, отскочили в сторону. Это не имело большого значения. Важен был тот факт, что я, сложившись вдвое, влетел в комнату, забитую бандитами.
Мое столь эффектное появление в этом помещении было встречено многочисленными выстрелами, которые сопровождались моими охами.
Поверите, в меня не попали. Пока нет. Конечно, это был всего лишь вопрос времени. Я это понимал.
А охал я главным образом из-за заноз и щепок, вцепившихся мне в лицо. Это да плюс еще торможение, приземление, скольжение... Короче, мне было совсем не просто снова почувствовать под собой ноги.
Я все это сделал! Ей богу, сделал! И оказался внутри. Один. Хотя нет... Не совсем один. Казалось, там были тысячи подонков. И все были с тысячами пистолетов. А их противники все еще находились далеко, ожидая моего сигнала. Какого черта, наверное, думали они, происходит там, в доме? Выстрелы, крики, шум, гам. Уж не воображают ли они, что преступники задумали взаимоистребление?
Конечно, все эти мысли пронеслись у меня в голове, как молния, поскольку я двигался. Но не быстрее пуль. Пару раз они меня задели, но все это были сущие пустяки. Главное, что я был жив.
Как я считаю, мне помогло то, что большинство головорезов продолжали смотреть не на меня, а на дверь, ожидая прибытия основной группы атакующих, которая должна была вот-вот ворваться через расщепленную дверь, всех тех парней, которых я звал с собой, повторяя неоднократно: "Вперед, ребята!"
Конечно же, мой кольт "работал" почти с первой минуты, как я влетел в дом.
Возможно, были еще и какие-то другие причины, которые помешали им расправиться со мной, но мне о них ничего не было известно. Пистолеты стреляли, как хлопушки, но попасть в меня в этой суматохе было трудно, да и я не стоял по стойке смирно. Во всяком случае, как вы уже успели заметить, я был жив, и это действительно было так.
В такой неразберихе быть уверенным в чем-либо крайне затруднительно.
Я больше не кричал.
Зато вопил кто-то другой. Что ему было нужно? А вот что: "Какого дьявола! К черту лампочки. Выключите всюду свет!"
"Зачем? – удивился я. – Может ли быть, что эти болваны до сих пор ничего не поняли и думали, что полиция не прибудет?"
Эта мысль промелькнула у меня в голове и тут же сменилась другой, потому что я пробился внутрь комнаты почти к дальней стене и оказался против человека, который, повернувшись, приподнял тяжелый автомат с совершенно определенными намерениями. А рядом стоял Чанк и взводил курок своего 45-го.
Мой кольт по-прежнему оставался у меня в руке, и две последние пули я всадил в волосатую грудь Чанка. А уж после этого бросился на своего соседа с автоматом.
Это не было частью моего плана или хитроумным маневром с моей стороны, я просто не мог оставаться на месте. Воздух с шумом вырывался из парня. Я тоже рикошетом отлетел в сторону, когда тот стал оседать.
Сильно покачнувшись и едва не упав на спину, я, чтобы удержаться на ногах, повернул влево и увидел в другом конце комнаты большое широкое окно. Я качнулся вбок, одна рука царапнула пол, и в этот момент комната внезапно погрузилась в темноту. И не только комната, но и все снаружи за этим окном. Кто-то "вырубил" свет.
К счастью, когда это случилось, мои ноги уже освободились. Я прыгнул вперед, в темноту, прорезаемую вспышками выстрелов, которые раздавались во всех концах помещения, я прыгнул к этому окну.
Надеялся, что туда.
У меня не было времени хорошенько сориентироваться. Что, если я устремился к стенам вместо окна? Но, когда я подумал об этом, мои ноги были уже в воздухе. Да и как можно было что-то определить в этой кромешной тьме? Я просто стремился к чему-то сквозь черноту, в которой то там, то здесь освещалась чья-то гнусная морда и довольно часто раздавалась отборная ругань и стоны, когда чей-то выстрел попадал в цель.
Когда мои ноги оторвались от пола, я, казалось, полностью утратил чувство ориентации. Впрочем, видимо, я утратил все чувства. В том числе и ощущение движения. Будто я был космонавтом, летящим в ракете... Ну, что за бредовая мысль, причем уже не первая! На земле не может быть невесомости. Хотя в тренажере...
Господи, теперь я уже, слышал, как грохочут двигатели моей ракеты. Звуки были самые разнообразные. Может быть, двигатели не в порядке?
Видно, дела мои плохи!
А куда, собственно, мы летим? На какое-то опасное задание.
Да-да, эти отвратительные типы...
Краш!
Черт возьми, мы же никуда не летим, мы приземлились. Преодолели небольшое расстояние и повернули назад. Во что-то врезались, посыпались стекла, снова полетели в стороны щепки. Я почувствовал боль в руках.
И сразу же пришел в себя, бредовые мысли полностью исчезли.
Все предельно просто: внутрь я вломился через дверь, а вырваться отсюда смог только через окно. Я точно знал, где нахожусь: ярдах в двадцати пяти от дома, бежал так, будто за мной гнались все силы ада.
Да, я бежал, бежал под прикрытием темноты прочь от шума и криков позади себя.
Но шум в доме не утихал. Пистолетные выстрелы. На какой-то короткий миг даже заработал автомат...
Я бежал обратно к тем людям, которых совсем недавно звал за собой. Конечно, они не ждали меня, разбрелись вокруг дома в ожидании моего сигнала.
Я разыскал группу из пяти-шести человек, о чем-то озабоченно шептавшихся. При неясном свете луны было видно, как они то утвердительно, то отрицательно качали головами. И сразу же вопрошающе повернулись ко мне.
– Олл-райт, ребята, – сказал я, – давайте попробуем еще раз. И уж теперь...
Прежде всего в голове у меня мелькнула мысль, что этот яркий свет от прожекторов, установленных на крыше дома. Но потом мои мысли заняло куда более важное соображение о том, что перед зданием в действительности была совершенно голая площадка, на которой не было никого, кроме меня, разумеется.
Я в ужасе смотрел на этот дом, отлично понимая, что не менее десятка злобных головорезов находилось за его стенами. И в тот же самый миг совершенно темное здание вдруг полностью осветилось. Не знаю, где было светлее, снаружи или внутри.
Вроде бы мне не требовалось никакой иллюминации!
Я искренне намеревался повернуть назад. Но тут увидел, кроме того, что в доме горел свет, входную дверь, к которой я так стремился, а потом внезапно передумал. Она находилась в восьми дюймах от моего носа.
Было слишком поздно.
Меня наверняка снова будут стараться убить.
Так-то, старина. Никаких возвращений назад, даже если тебе этого хочется. А тебе, разумеется, хочется, не правда ли?
Слишком поздно.
Ну, если быть честным до конца, слишком поздно было уже тогда, когда я позабыл нажать на ту красненькую кнопочку.
Теперь моей первоочередной задачей было как можно скорее убраться прочь с пустой площадки перед домом.
Я напрягся и ударил в дверь головой. Нет, конечно, это не совсем точно. Я ударил в нее с разбега плечом, а уж затем головой.
Дверь треснула и раскололась надвое. Как мне показалось, с головой моей произошло то же самое. Затем она распахнулась, я прыгнул вперед и ворвался в комнату. Мне показалось, что голова прыгнула впереди меня. Но я еще до этого убедился, что мои ощущения и впечатления в этот день не слишком надежны. В одном я совершенно уверен: от такого удара я чудом не потерял сознание.
Спорный вопрос: полетели щепки в мою голову или наоборот, отскочили в сторону. Это не имело большого значения. Важен был тот факт, что я, сложившись вдвое, влетел в комнату, забитую бандитами.
Мое столь эффектное появление в этом помещении было встречено многочисленными выстрелами, которые сопровождались моими охами.
Поверите, в меня не попали. Пока нет. Конечно, это был всего лишь вопрос времени. Я это понимал.
А охал я главным образом из-за заноз и щепок, вцепившихся мне в лицо. Это да плюс еще торможение, приземление, скольжение... Короче, мне было совсем не просто снова почувствовать под собой ноги.
Я все это сделал! Ей богу, сделал! И оказался внутри. Один. Хотя нет... Не совсем один. Казалось, там были тысячи подонков. И все были с тысячами пистолетов. А их противники все еще находились далеко, ожидая моего сигнала. Какого черта, наверное, думали они, происходит там, в доме? Выстрелы, крики, шум, гам. Уж не воображают ли они, что преступники задумали взаимоистребление?
Конечно, все эти мысли пронеслись у меня в голове, как молния, поскольку я двигался. Но не быстрее пуль. Пару раз они меня задели, но все это были сущие пустяки. Главное, что я был жив.
Как я считаю, мне помогло то, что большинство головорезов продолжали смотреть не на меня, а на дверь, ожидая прибытия основной группы атакующих, которая должна была вот-вот ворваться через расщепленную дверь, всех тех парней, которых я звал с собой, повторяя неоднократно: "Вперед, ребята!"
Конечно же, мой кольт "работал" почти с первой минуты, как я влетел в дом.
Возможно, были еще и какие-то другие причины, которые помешали им расправиться со мной, но мне о них ничего не было известно. Пистолеты стреляли, как хлопушки, но попасть в меня в этой суматохе было трудно, да и я не стоял по стойке смирно. Во всяком случае, как вы уже успели заметить, я был жив, и это действительно было так.
В такой неразберихе быть уверенным в чем-либо крайне затруднительно.
Я больше не кричал.
Зато вопил кто-то другой. Что ему было нужно? А вот что: "Какого дьявола! К черту лампочки. Выключите всюду свет!"
"Зачем? – удивился я. – Может ли быть, что эти болваны до сих пор ничего не поняли и думали, что полиция не прибудет?"
Эта мысль промелькнула у меня в голове и тут же сменилась другой, потому что я пробился внутрь комнаты почти к дальней стене и оказался против человека, который, повернувшись, приподнял тяжелый автомат с совершенно определенными намерениями. А рядом стоял Чанк и взводил курок своего 45-го.
Мой кольт по-прежнему оставался у меня в руке, и две последние пули я всадил в волосатую грудь Чанка. А уж после этого бросился на своего соседа с автоматом.
Это не было частью моего плана или хитроумным маневром с моей стороны, я просто не мог оставаться на месте. Воздух с шумом вырывался из парня. Я тоже рикошетом отлетел в сторону, когда тот стал оседать.
Сильно покачнувшись и едва не упав на спину, я, чтобы удержаться на ногах, повернул влево и увидел в другом конце комнаты большое широкое окно. Я качнулся вбок, одна рука царапнула пол, и в этот момент комната внезапно погрузилась в темноту. И не только комната, но и все снаружи за этим окном. Кто-то "вырубил" свет.
К счастью, когда это случилось, мои ноги уже освободились. Я прыгнул вперед, в темноту, прорезаемую вспышками выстрелов, которые раздавались во всех концах помещения, я прыгнул к этому окну.
Надеялся, что туда.
У меня не было времени хорошенько сориентироваться. Что, если я устремился к стенам вместо окна? Но, когда я подумал об этом, мои ноги были уже в воздухе. Да и как можно было что-то определить в этой кромешной тьме? Я просто стремился к чему-то сквозь черноту, в которой то там, то здесь освещалась чья-то гнусная морда и довольно часто раздавалась отборная ругань и стоны, когда чей-то выстрел попадал в цель.
Когда мои ноги оторвались от пола, я, казалось, полностью утратил чувство ориентации. Впрочем, видимо, я утратил все чувства. В том числе и ощущение движения. Будто я был космонавтом, летящим в ракете... Ну, что за бредовая мысль, причем уже не первая! На земле не может быть невесомости. Хотя в тренажере...
Господи, теперь я уже, слышал, как грохочут двигатели моей ракеты. Звуки были самые разнообразные. Может быть, двигатели не в порядке?
Видно, дела мои плохи!
А куда, собственно, мы летим? На какое-то опасное задание.
Да-да, эти отвратительные типы...
Краш!
Черт возьми, мы же никуда не летим, мы приземлились. Преодолели небольшое расстояние и повернули назад. Во что-то врезались, посыпались стекла, снова полетели в стороны щепки. Я почувствовал боль в руках.
И сразу же пришел в себя, бредовые мысли полностью исчезли.
Все предельно просто: внутрь я вломился через дверь, а вырваться отсюда смог только через окно. Я точно знал, где нахожусь: ярдах в двадцати пяти от дома, бежал так, будто за мной гнались все силы ада.
Да, я бежал, бежал под прикрытием темноты прочь от шума и криков позади себя.
Но шум в доме не утихал. Пистолетные выстрелы. На какой-то короткий миг даже заработал автомат...
Я бежал обратно к тем людям, которых совсем недавно звал за собой. Конечно, они не ждали меня, разбрелись вокруг дома в ожидании моего сигнала.
Я разыскал группу из пяти-шести человек, о чем-то озабоченно шептавшихся. При неясном свете луны было видно, как они то утвердительно, то отрицательно качали головами. И сразу же вопрошающе повернулись ко мне.
– Олл-райт, ребята, – сказал я, – давайте попробуем еще раз. И уж теперь...
Глава 20
Последний выстрел прозвучал несколько секунд назад, отгремело последнее эхо. Ночь стала неправдоподобно тихой.
Я стоял, тяжело дыша, зажимая пальцами небольшие царапины на щеке и подбородке, перед небольшой группой людей. Очевидно, они ничего не поняли из моего не слишком внятного обращения.
Седовласый пожилой полицейский, сержант, посмотрел на притихший дом, потом обратился ко мне:
– В кого они стреляли?
– В меня.
Он засмеялся, за спиной раздались тяжелые шаги. Я сразу догадался, что появился капитан Сэмсон. Подойдя, он осмотрел меня с головы до ног.
Предчувствуя, что сейчас разразится гроза, я решил первым пойти в наступление.
– Ну, – сказал я, – где же вы были?
Номер не прошел. Мне был учинен такой разнос, что казалось летели пух и перья. Наконец он сказал:
– И ты не нажал...
– Сэм, прошу тебя, что уже прошло, то прошло...
– На ту маленькую красную...
– Сэм, прошу тебя. Считай, что сходил в разведку, старина. Мы так давно с тобой дружны. Ничего плохого не случилось, так стоит ли...
– Ты...
– Ах, Сэм, такое могло случиться с кем угодно. Людям свойственно ошибаться, а поскольку никто не...
– А! – рявкнул он. – Если все это было...
Он еще немного пошумел, закончив словами:
– Итак, мы выступаем. Но на этот раз я сам подам сигнал.
– Да, сэр! – отчеканил я.
Ну что ж, финальная атака двадцати пяти копов вместе со мной, очевидно, еще долго будет считаться ярким событием в истории полиции Лос-Анджелеса.
Мы пошли в атаку.
Затрудняюсь сказать, где было мое сердце. Не в пятках, разумеется, но оно у меня совершенно замерло. И всю дорогу меня мучили сомнения, не изрешетили ли меня головорезы во время первой моей вылазки и не вытекает ли из меня потихонечку вся кровь и прочее.
Но у меня не было времени осматривать собственные раны. Признаться, я боялся это делать. Ведь, если бы мои подозрения оправдались, я мог потерять сознание.
А после смехотворной ошибки с Зазу и сегодняшним ляпсусом с "вокомом", если бы я еще упал в обморок, как слабонервная девица, в то время, как мы шли в атаку, я, наверное, должен был бы покончить с собой.
На холм мы поднялись, не замедляя темпа. Первым сквозь дверь проскочил кто-то другой. Сэм не разрешил мне от него отдаляться.
Включили свет.
Не раздалось ни единого выстрела. Вы не представляете, что мы увидели. Кровь, побоище, стоны. Одним словом, какой-то кошмар. Будто мы вошли в музей восковых фигур, где были представлены кровавые злодеяния гангстеров. Дело в том, что у большинства парней лица напоминали восковые маски.
Мертвых было всего четверо, но двое других были в тяжелом состоянии, а что-то с полдесятка – с обильно кровоточащими ранами.
При свете Роулинс заметил меня, он разговаривал с Сэмсоном, а теперь двинулся ко мне.
На его лице было странное выражение, как будто, одна половина его улыбалась, а вторая хмурилась. В голове у меня невольно мелькнула популярная песенка, я даже услышал музыку:
"Одновременно смеюсь и плачу,
Хотя не верю в свою удачу,
Но ты вернешься... ля-ля, ля-ля"
Вы эту песенку, конечно, знаете.
– Шелл, – спросил он, – это все ваших рук дело?
– Не только, – скромно ответил я, – они сами мне здорово помогли.
На секунду задумавшись, я добавил:
– Вроде бы компенсация за то время, когда они не соглашались мне помогать, не так ли?
Ля-ля, ля-ля... Ей богу, я не помешался. Я на самом деле слышал музыку.
И тут до меня дошло:
– Эй, – закричал я, счастливо улыбаясь, – глядите-ка! Меня показывают по телевидению.
Это была правда. Только что закончились последние известия, после них передали услышанную мною песенку и начали показывать то, что сегодня утром засняли с вертолета.
"Удивляться нечему, – подумал я. – Парни ждали передачи новостей, а я как раз ворвался сюда в это время. Разумеется, они сразу утратили интерес к передаче, но не выключили телевизор. Единственное, что казалось странным, как я уцелел в этой каше?"
Теперь-то был наведен полный порядок, мой возглас на мгновение перекрыл охи и стоны. Все одновременно посмотрели на экран. Панорама убегающей назад земли и...
Да, это был я. Ох, дорогие, ох...
Это было ужасно.
"Как могло такое случиться? – подумал я. – В то время все это казалось вполне логичным и уместным, но теперь..."
Смотреть стыдно.
Четыре человека тащили что-то, выглядевшее с первого взгляда как мешок с картофелем, а за ними трусил я. Я как безумный помахал в камеру, фактически вертолету. Это когда я хотел убедиться, что они позвонили копам, а потом показали, будто я хочу "укусить" свой пистолет. После этого я снова зашагал и совершенно неожиданно упал, губы у меня растянулись до ушей, рот сделался необычайно зубастым, я неистово размахивал кольтом, а на меня никто не обращал внимания. Это было ужасно.
Нет, я совсем не выглядел смелым. У меня был вид дурачка.
– Выключите, пожалуйста, этот проклятый ящик! – взмолился я. – Кому охота смотреть телевизор в такое время?
На экране худощавый полицейский защелкивал наручники на четырех опасных преступниках. Вот они действительно выглядели бравыми ребятами, тут не было никакого сомнения.
Меня терзала не только эта передача. Как только я вторично оказался в этом помещении (в первый раз я, естественно, даже не заметил его, что совершенно понятно), меня мучил Никки Домейно. Прежде всего, он не был убит. Во-вторых, что было, пожалуй, даже хуже, он не был ранен. Меня угнетала мысль о том, что раз хорошие люди умирают молодыми, то Никки может дожить до глубокой старости. А я этого не хотел. Мне безумно хотелось его хотя бы ударить.
Надо же случиться такому, что все эти дни я не имел возможности даже дотронуться до него. Разве это справедливо?
Он был одет в ультрамодный светлый костюм, белоснежную рубашку с шикарным галстуком. Меня не удивило, если бы даже его пижамы были шикарными и имели воротнички до самых ушей. Глядя на него, можно было подумать, что он отлучался куда-то или катался на яхте.
Боже мой, как мне хотелось "съездить" ему по самодовольной физиономии, но у меня не было предлога. Борьба была окончена.
Неужели я не найду повод?
Полиция выводила парней из дома по одному. Двое полицейских в форме подталкивали Никки к выходу. На нем не было наручников, но копы держали его за руки. Во всяком случае, у него не было счастливого вида. Нет, его физиономию перекосило от гнева и расстройства. Я заметил, что губы у него подрагивали. Спеси поубавилось.
Мне стало чуточку легче.
Когда эта троица проходила мимо меня, Никки повернулся и попытался что-то выкрикнуть, но копы заломили ему руки за спину, и ему уже было не до речей.
– Все о'кей, – сказал я им, – пускай себе говорит. Разве у нас не свобода слова?
Они ослабили хватку.
– Ублюдок! Мерзкий предатель! Подонок! Тебе...
В сердце у меня запели соловьи. Отступив на шаг, я размахнулся и "врезал" ему в морду. Он сам дал мне повод. Удар был не только сильный, но и звонкий. Роулинс, стоявший слева от меня, повернулся ко мне и к упавшему Никки.
– Что случилось? Почему ты ударил его?
– Должен же кто-то учить его вежливости, – буркнул я в ответ.
Все во мне ликовало. Мне казалось, что я впервые нанес такой великолепный удар. Я его не убил. Наверное, пользы тоже не принес. Или все же немного? Во всяком случае, у него больше не было такого блистательного вида.
Роулинс все еще стоял рядом, когда к нам подбежал Сэм.
– Ну, а теперь-то что, черт возьми? – загремел он. – Ты успокоишься когда-нибудь?
– Не волнуйся, Сэм. Не принимай все так близко к сердцу. Все кончилось, не так ли? Зачем беспокоиться?
– О чем беспокоиться? Не о чем. Ты наломал столько дров, что теперь это уже настоящий ад!
– Сэм, одну минутку. Несколько дней назад все говорили о том, что начнется кровавая междоусобица в городе между бандами Домино и Александера. Но в настоящий момент все они либо в тюрьме, либо направляются туда. Не так ли? Какого черта тебе еще нужно? Можно ли требовать лучшего конца? Они изолированы все до единого. Сэм, ты должен быть счастлив!
Он побледнел.
– В чем дело, Сэм? Скажи что-нибудь. Посмотри на меня, Сэм.
Наконец, глядя сквозь меня, он произнес:
– Я никогда не научусь смотреть на эти вещи таким образом.
Глаза у него затуманились.
– Все это ужасно. Но ты прав, я должен быть счастлив. Могло быть гораздо хуже.
Он словно что-то оттолкнул от себя и сказал:
– Братцы, я счастлив!
Я стоял, тяжело дыша, зажимая пальцами небольшие царапины на щеке и подбородке, перед небольшой группой людей. Очевидно, они ничего не поняли из моего не слишком внятного обращения.
Седовласый пожилой полицейский, сержант, посмотрел на притихший дом, потом обратился ко мне:
– В кого они стреляли?
– В меня.
Он засмеялся, за спиной раздались тяжелые шаги. Я сразу догадался, что появился капитан Сэмсон. Подойдя, он осмотрел меня с головы до ног.
Предчувствуя, что сейчас разразится гроза, я решил первым пойти в наступление.
– Ну, – сказал я, – где же вы были?
Номер не прошел. Мне был учинен такой разнос, что казалось летели пух и перья. Наконец он сказал:
– И ты не нажал...
– Сэм, прошу тебя, что уже прошло, то прошло...
– На ту маленькую красную...
– Сэм, прошу тебя. Считай, что сходил в разведку, старина. Мы так давно с тобой дружны. Ничего плохого не случилось, так стоит ли...
– Ты...
– Ах, Сэм, такое могло случиться с кем угодно. Людям свойственно ошибаться, а поскольку никто не...
– А! – рявкнул он. – Если все это было...
Он еще немного пошумел, закончив словами:
– Итак, мы выступаем. Но на этот раз я сам подам сигнал.
– Да, сэр! – отчеканил я.
Ну что ж, финальная атака двадцати пяти копов вместе со мной, очевидно, еще долго будет считаться ярким событием в истории полиции Лос-Анджелеса.
Мы пошли в атаку.
Затрудняюсь сказать, где было мое сердце. Не в пятках, разумеется, но оно у меня совершенно замерло. И всю дорогу меня мучили сомнения, не изрешетили ли меня головорезы во время первой моей вылазки и не вытекает ли из меня потихонечку вся кровь и прочее.
Но у меня не было времени осматривать собственные раны. Признаться, я боялся это делать. Ведь, если бы мои подозрения оправдались, я мог потерять сознание.
А после смехотворной ошибки с Зазу и сегодняшним ляпсусом с "вокомом", если бы я еще упал в обморок, как слабонервная девица, в то время, как мы шли в атаку, я, наверное, должен был бы покончить с собой.
На холм мы поднялись, не замедляя темпа. Первым сквозь дверь проскочил кто-то другой. Сэм не разрешил мне от него отдаляться.
Включили свет.
Не раздалось ни единого выстрела. Вы не представляете, что мы увидели. Кровь, побоище, стоны. Одним словом, какой-то кошмар. Будто мы вошли в музей восковых фигур, где были представлены кровавые злодеяния гангстеров. Дело в том, что у большинства парней лица напоминали восковые маски.
Мертвых было всего четверо, но двое других были в тяжелом состоянии, а что-то с полдесятка – с обильно кровоточащими ранами.
При свете Роулинс заметил меня, он разговаривал с Сэмсоном, а теперь двинулся ко мне.
На его лице было странное выражение, как будто, одна половина его улыбалась, а вторая хмурилась. В голове у меня невольно мелькнула популярная песенка, я даже услышал музыку:
"Одновременно смеюсь и плачу,
Хотя не верю в свою удачу,
Но ты вернешься... ля-ля, ля-ля"
Вы эту песенку, конечно, знаете.
– Шелл, – спросил он, – это все ваших рук дело?
– Не только, – скромно ответил я, – они сами мне здорово помогли.
На секунду задумавшись, я добавил:
– Вроде бы компенсация за то время, когда они не соглашались мне помогать, не так ли?
Ля-ля, ля-ля... Ей богу, я не помешался. Я на самом деле слышал музыку.
И тут до меня дошло:
– Эй, – закричал я, счастливо улыбаясь, – глядите-ка! Меня показывают по телевидению.
Это была правда. Только что закончились последние известия, после них передали услышанную мною песенку и начали показывать то, что сегодня утром засняли с вертолета.
"Удивляться нечему, – подумал я. – Парни ждали передачи новостей, а я как раз ворвался сюда в это время. Разумеется, они сразу утратили интерес к передаче, но не выключили телевизор. Единственное, что казалось странным, как я уцелел в этой каше?"
Теперь-то был наведен полный порядок, мой возглас на мгновение перекрыл охи и стоны. Все одновременно посмотрели на экран. Панорама убегающей назад земли и...
Да, это был я. Ох, дорогие, ох...
Это было ужасно.
"Как могло такое случиться? – подумал я. – В то время все это казалось вполне логичным и уместным, но теперь..."
Смотреть стыдно.
Четыре человека тащили что-то, выглядевшее с первого взгляда как мешок с картофелем, а за ними трусил я. Я как безумный помахал в камеру, фактически вертолету. Это когда я хотел убедиться, что они позвонили копам, а потом показали, будто я хочу "укусить" свой пистолет. После этого я снова зашагал и совершенно неожиданно упал, губы у меня растянулись до ушей, рот сделался необычайно зубастым, я неистово размахивал кольтом, а на меня никто не обращал внимания. Это было ужасно.
Нет, я совсем не выглядел смелым. У меня был вид дурачка.
– Выключите, пожалуйста, этот проклятый ящик! – взмолился я. – Кому охота смотреть телевизор в такое время?
На экране худощавый полицейский защелкивал наручники на четырех опасных преступниках. Вот они действительно выглядели бравыми ребятами, тут не было никакого сомнения.
Меня терзала не только эта передача. Как только я вторично оказался в этом помещении (в первый раз я, естественно, даже не заметил его, что совершенно понятно), меня мучил Никки Домейно. Прежде всего, он не был убит. Во-вторых, что было, пожалуй, даже хуже, он не был ранен. Меня угнетала мысль о том, что раз хорошие люди умирают молодыми, то Никки может дожить до глубокой старости. А я этого не хотел. Мне безумно хотелось его хотя бы ударить.
Надо же случиться такому, что все эти дни я не имел возможности даже дотронуться до него. Разве это справедливо?
Он был одет в ультрамодный светлый костюм, белоснежную рубашку с шикарным галстуком. Меня не удивило, если бы даже его пижамы были шикарными и имели воротнички до самых ушей. Глядя на него, можно было подумать, что он отлучался куда-то или катался на яхте.
Боже мой, как мне хотелось "съездить" ему по самодовольной физиономии, но у меня не было предлога. Борьба была окончена.
Неужели я не найду повод?
Полиция выводила парней из дома по одному. Двое полицейских в форме подталкивали Никки к выходу. На нем не было наручников, но копы держали его за руки. Во всяком случае, у него не было счастливого вида. Нет, его физиономию перекосило от гнева и расстройства. Я заметил, что губы у него подрагивали. Спеси поубавилось.
Мне стало чуточку легче.
Когда эта троица проходила мимо меня, Никки повернулся и попытался что-то выкрикнуть, но копы заломили ему руки за спину, и ему уже было не до речей.
– Все о'кей, – сказал я им, – пускай себе говорит. Разве у нас не свобода слова?
Они ослабили хватку.
– Ублюдок! Мерзкий предатель! Подонок! Тебе...
В сердце у меня запели соловьи. Отступив на шаг, я размахнулся и "врезал" ему в морду. Он сам дал мне повод. Удар был не только сильный, но и звонкий. Роулинс, стоявший слева от меня, повернулся ко мне и к упавшему Никки.
– Что случилось? Почему ты ударил его?
– Должен же кто-то учить его вежливости, – буркнул я в ответ.
Все во мне ликовало. Мне казалось, что я впервые нанес такой великолепный удар. Я его не убил. Наверное, пользы тоже не принес. Или все же немного? Во всяком случае, у него больше не было такого блистательного вида.
Роулинс все еще стоял рядом, когда к нам подбежал Сэм.
– Ну, а теперь-то что, черт возьми? – загремел он. – Ты успокоишься когда-нибудь?
– Не волнуйся, Сэм. Не принимай все так близко к сердцу. Все кончилось, не так ли? Зачем беспокоиться?
– О чем беспокоиться? Не о чем. Ты наломал столько дров, что теперь это уже настоящий ад!
– Сэм, одну минутку. Несколько дней назад все говорили о том, что начнется кровавая междоусобица в городе между бандами Домино и Александера. Но в настоящий момент все они либо в тюрьме, либо направляются туда. Не так ли? Какого черта тебе еще нужно? Можно ли требовать лучшего конца? Они изолированы все до единого. Сэм, ты должен быть счастлив!
Он побледнел.
– В чем дело, Сэм? Скажи что-нибудь. Посмотри на меня, Сэм.
Наконец, глядя сквозь меня, он произнес:
– Я никогда не научусь смотреть на эти вещи таким образом.
Глаза у него затуманились.
– Все это ужасно. Но ты прав, я должен быть счастлив. Могло быть гораздо хуже.
Он словно что-то оттолкнул от себя и сказал:
– Братцы, я счастлив!
Глава 21
Прошло несколько часов, время приближалось к полуночи. Я был у себя в отеле.
Один.
Пил. И спокойно сидел в кресле.
Я потерял почти целиком кожу с одного колена, кусок мяса с левой руки, порядочно белых волос, минимум фунтов шесть веса и минимум полторы пинты крови, которая с таким остервенением текла из нескольких царапин, одна из которых была большой. Короче, я отделался пустяками.
Теперь меня забинтовали, залепили пластырями, натерли всякими мазями.
Обычно по окончании дела я не могу придумать ничего, что лучше восстанавливает силы, чем отдых в компании этакого симпатичного персика с томными глазами и многообещающими взглядами.
Но в этот вечер мне нужно было что-то большее!
Поэтому я тихонько сидел, маленькими глотками поглощая бурбон, и думал о только что прошедших двух ночах. О Зазу и о том, как все началось. Зазу! Юная мисс Александер, но вообще-то не такая уж юная. И Лилли... Она сыграла не последнюю роль в этой запутанной истории. Конечно, она никого не убила, если только ее великолепный трепещущий голос не сразил наповал какого-нибудь излишне чувственного старца.
И Сивана.
Да, особенно Сивана. И ее маленькая красная кнопка.
Эти все, слава богу, были живы.
А других, покойников, заметно прибавилось.
Их похоронили, закопали, откопали...
Нет, я говорю неточно: их хоронили, закапывали, переносили, передвигали, взрывали. Трупы преследовали меня везде и всюду. "Странствующие" трупы.
В этом стоило разобраться. Практически я сам был таким "странствующим" трупом. "Живым" трупом. Это нечто новое, но мне это не нравилось. Однако приходится считаться с фактами. Я выдохся, во всяком случае Сивана решила, что хотя я еще могу двигаться под действием собственного пара, но для нее в старом бойлере осталось его недостаточно.
Я хочу сказать, что с девушкой вроде Сиваны ты должен быть в лучшей форме.
Конечно, имеются и другие исполнительницы "танца живота", но многие ли из них способны отбросить рубин на шестнадцать футов и угодить в башмак мужчине?
Получилось, что о чем бы я ни думал, куда бы мои мысли ни устремлялись, они неотвратимо возвращались к несравненной, гибкой, соблазнительной ирано-египетской танцовщице.
Меня так и подмывало ей позвонить, в конце-то концов телефон находился совсем недалеко, у противоположного края дивана. Но нет, только не сегодня, после беготни по холмам, да еще с таким неудобным грузом, как Гизер, да атаки на парней Домино. Сегодня вечером я намерен вести себя разумно.
Я отдохну, расслаблюсь, немного подлечусь, добавлю пара в старый котел.
Я знаю, пока не следует заходить слишком далеко. Нужно трезво оценивать свои силы.
Зазвонил телефон.
"Отвечать или нет? – подумал я. – А почему нет? Что я могу потерять? Еще немного крови, потому что слишком резко поднимусь с места? Но, черт возьми, у меня же еще ее много..."
Я поднялся, сделал несколько шагов и взял трубку.
– Алло?
– Алло-о, Шелл?
Женский голос. Женственный, певучий, кокетливый, знающий, как обольстить мужчину.
– Лилли? – спросил я.
– Да. Это вы, Шелл?
– Да. Во всяком случае, я так считаю... если подумать, то от меня осталось все же больше, чем я предполагал...
– Шелл, я должна была тебе позвонить. Все говорят о тебе. Все, что произошло, показывали по телевидению, передавали по радио, описали во всех газетах.
– Ну, и что они говорят?
– Про тебя, что ты делал вчера и сегодня. На кладбище, а потом с Никки и все прочее. Я же видела тебя по телевизору. Новости в 23.00.
– Ох, я надеюсь, ты не смотрела двадцать четвертый канал и снимки, сделанные с вертолета. Боюсь, что они снова повторят это.
– Именно так они и поступили. Шелл, ты выглядел... ты выглядел таким храбрым.
– Да? – Я потряс головой. – Повтори-ка это еще раз.
– Ты выглядел таким смелым и храбрым!
– Значит, по-твоему, я не производил впечатления психа?
– Ну, что ты говоришь? Это было замечательно. У меня по всей коже побежали мурашки.
– Так уж и по всей?
– Ты с пистолетом, рычащий, и все такое...
– Вот-вот, я припоминаю, что я рычал, как самый настоящий псих!
Разве можно было всерьез относиться к словам Лилли.
Ах, до меня стало доходить. Должно быть, в фильме я походил на худа. Действительно, в моей внешности и поступках было что-то явно криминальное, если хорошенько подумать. А Лилли неравнодушна к типам такого плана. Вот и причина ее восторга... Она могла даже вообразить, что появился шанс мне постепенно примкнуть к таким типам.
– Шелл, – сказала она, – надеюсь, у тебя нет ко мне претензий из-за Сирила? Ты на меня не обиделся?
– У меня и в мыслях не было ничего подобного. Фактически единственное, с чем я считался...
– Понимаешь, это ровно ничего не значит.
– Что ты имеешь в виду?
– Ну, это не было что-то... ты понимаешь...
– Нет.
– Знаешь, вообще-то я даже рада... Мне кажется...
– Как прикажешь это понять?
– А ты не знаешь?
– Лилли...
– Ты бы заглянул в "Джаз Пэд", Шелл. Он полупустой.
Ага. Теперь я получил кое-что еще. Появилась надежда, что меня реабилитируют, ведь Сирил-то находился в тюрьме! Более того, все из ее потенциальных приятелей тоже угодили туда.
Ну что ж, я не имею ничего против, чтобы на пару часов меня реабилитировали. Не сегодня вечером, разумеется. Но, возможно, в скором времени...
– Как ты думаешь, сумеешь ли ты сейчас приехать в клуб, Шелл?
– Ну... не сегодня. Однако, довольно скоро. Даже очень скоро.
Я на секунду задумался.
– Между прочим, Лилли, как у тебя дела с полицией? Принимая во внимание плачевное положение Сирила и...
– Ох, я вроде бы получила испытательный срок. Должна хорошо вести себя.
– Да, трудная задача.
– Мне нельзя водить дружбу с... ну, ты сам знаешь.
– Да, понятно.
– Я сегодня ездила в управление и долго беседовала с полицейским начальством. Однако, они держались очень мило. Фактически я-то сама ничего плохого не сделала. Все это дело рук Сирила. Ну, а я перепугалась, почувствовала себя такой беззащитной...
– Представляю.
– Поэтому они даже не собираются сажать меня в тюрьму или как-то по-другому наказывать. Как мне теперь кажется, полицейские не такие уж страшные.
– Полицейские тоже люди...
Я закрыл глаза.
– Как ты была одета, когда разговаривала с ними?
– Точно так, как сейчас. В своем золоченном платье. Ты его не видел? У меня не было времени переодеться.
– Естественно. Опиши мне свое платье, Лилли.
Она описала довольно подробно. Должно быть, что-то сногсшибательное. Да, декольте впереди до самого пояса.
Потом она сказала:
– Мне нужно бежать, Шелл. Уже пора выступать. Обязательно приходи, когда сможешь. Я понимаю, что сегодня ты должен чувствовать себя ужасно усталым.
– Да, вроде того. Но настроение у меня начинает... подниматься.
– Пока, Шелл.
– Пока, Лилли.
Положив трубку на место, я обнаружил, что улыбаюсь. Это немного причиняло боль, но я улыбался.
Я прикончил свой бурбон и принялся смешивать новый, но тут вспомнил о графине с мартини, который приготовил вечером в воскресенье. Вот чего мне хотелось! Ничто не сравнится с мартини, если ты уже начал улыбаться.
Собственно, почему графин? Ведь я тогда разлил его по стаканам. Они уже замерзли, ведь я успел сунуть их на несколько минут в морозильник. Вечером в воскресенье. Понятно, что с той минуты я даже не заглядывал в него.
Теперь я вытащил один стакан. Эти стаканы существовали у меня для ночей "полнейшего безумия".
Телефон зазвонил в тот самый момент, когда я собирался сделать первый осторожный глоточек "Безумия" двухдневной давности.
На этот раз я поднялся к телефону куда быстрее. Разумеется, нужно хоть немножко двигаться, что за идиотизм сидеть на одном месте, дожидаясь, когда онемеют руки и ноги!
– Слушаю!
– Шелл? Это Зазу.
– Правда? Какими судьбами?
Она тоже была хорошо информирована обо всех новостях, включая телепередачи, и сразу же мне об этом сообщила.
Потом я услышал:
– Шелл, я вас прощаю.
– Вы что?
Я передвинул свой едва не отмороженный язык в другую сторону рта:
– Вы прощаете меня? Это мило, надо думать. За что?
– За то, что вы сделали папе... Вы как-то странно говорите. У вас поврежден рот?
– Нет. Откровенно говоря, я выпил переохлажденного мартини.
Она ничего не ответила. Потом сказала:
– Он в тюрьме, но это все равно должно было случиться. Мы с мамой знали об этом.
– Мама тоже, да?
– Да. И в конце концов, вы же спасли ему жизнь... Бомба... начиненный динамитом труп...
Новая пауза.
– Шелл?
– Да?
– А вы меня прощаете?
– Ну...
Мне пришлось немного подумать. В действительности я давно простил, хотя по ее милости мне пришлось пережить один из самых ужасных моментов в своей жизни. Однако, если встать на ее сторону...
– Почему нет? – сказал я. – Черт побери! Конечно, я вас прощаю. Ведь вам в действительности двадцать два, верно?
– Да.
Это прозвучало очень вкрадчиво. И не менее вкрадчивым голосом был задан новый вопрос:
– Полагаю, я была ужасной, Шелл?
– Ну...
– Но, в конце концов, он мой отец. И я должна была бороться за него, верно?
– Полагаю, да. Вот что я вам скажу, Зазу. Если я когда-нибудь окажусь в настоящей беде и мне понадобится человек, чтобы выручить меня, я надеюсь, вы будете на моей стороне?
– Я и так на вашей стороне, Шелл. В известном смысле.
– Да? В каком?
– О... Вы сами знаете.
Опять это проклятое "сами знаете".
Мы поговорили еще несколько минут. Когда она повесила трубку, для меня многое прояснилось.
Я прошел на кухню и вернулся со своими стаканами. Усевшись на диван, сделал еще осторожный глоток и поморщился. Напиток был все еще холодным. И потом в нем чего-то не хватало. Чего?..
Говорят, что улучшает вкус опущенная в вино маслина.
Как раз в тот момент я смотрел на маленький столик возле дивана. Посреди него по-прежнему лежал квадратик черного бархата, в центре которого красовался мой агат.
Я ничего не мог поделать. О чем бы я ни думал, мои мысли возвращались... вы знаете к чему.
Поэтому я взял агат и опустил в мартини. Поверьте, он его сразу немного согрел. Вино даже приобрело лучший вкус, а мне казалось, что я вижу танцующую Сивану.
И это было прекрасно.
Допив стакан до конца, я поставил его на столик и задумался. Все плохие мысли куда-то исчезли.
Опять зазвонил телефон.
Я вскочил с места и совершил прыжок к аппарату, которому могла бы позавидовать газель. Прыжку, разумеется. Клянусь, я чувствовал себя превосходно.
– Хэлло, – сказал я уверенно в трубку, – Сивана?
Один.
Пил. И спокойно сидел в кресле.
Я потерял почти целиком кожу с одного колена, кусок мяса с левой руки, порядочно белых волос, минимум фунтов шесть веса и минимум полторы пинты крови, которая с таким остервенением текла из нескольких царапин, одна из которых была большой. Короче, я отделался пустяками.
Теперь меня забинтовали, залепили пластырями, натерли всякими мазями.
Обычно по окончании дела я не могу придумать ничего, что лучше восстанавливает силы, чем отдых в компании этакого симпатичного персика с томными глазами и многообещающими взглядами.
Но в этот вечер мне нужно было что-то большее!
Поэтому я тихонько сидел, маленькими глотками поглощая бурбон, и думал о только что прошедших двух ночах. О Зазу и о том, как все началось. Зазу! Юная мисс Александер, но вообще-то не такая уж юная. И Лилли... Она сыграла не последнюю роль в этой запутанной истории. Конечно, она никого не убила, если только ее великолепный трепещущий голос не сразил наповал какого-нибудь излишне чувственного старца.
И Сивана.
Да, особенно Сивана. И ее маленькая красная кнопка.
Эти все, слава богу, были живы.
А других, покойников, заметно прибавилось.
Их похоронили, закопали, откопали...
Нет, я говорю неточно: их хоронили, закапывали, переносили, передвигали, взрывали. Трупы преследовали меня везде и всюду. "Странствующие" трупы.
В этом стоило разобраться. Практически я сам был таким "странствующим" трупом. "Живым" трупом. Это нечто новое, но мне это не нравилось. Однако приходится считаться с фактами. Я выдохся, во всяком случае Сивана решила, что хотя я еще могу двигаться под действием собственного пара, но для нее в старом бойлере осталось его недостаточно.
Я хочу сказать, что с девушкой вроде Сиваны ты должен быть в лучшей форме.
Конечно, имеются и другие исполнительницы "танца живота", но многие ли из них способны отбросить рубин на шестнадцать футов и угодить в башмак мужчине?
Получилось, что о чем бы я ни думал, куда бы мои мысли ни устремлялись, они неотвратимо возвращались к несравненной, гибкой, соблазнительной ирано-египетской танцовщице.
Меня так и подмывало ей позвонить, в конце-то концов телефон находился совсем недалеко, у противоположного края дивана. Но нет, только не сегодня, после беготни по холмам, да еще с таким неудобным грузом, как Гизер, да атаки на парней Домино. Сегодня вечером я намерен вести себя разумно.
Я отдохну, расслаблюсь, немного подлечусь, добавлю пара в старый котел.
Я знаю, пока не следует заходить слишком далеко. Нужно трезво оценивать свои силы.
Зазвонил телефон.
"Отвечать или нет? – подумал я. – А почему нет? Что я могу потерять? Еще немного крови, потому что слишком резко поднимусь с места? Но, черт возьми, у меня же еще ее много..."
Я поднялся, сделал несколько шагов и взял трубку.
– Алло?
– Алло-о, Шелл?
Женский голос. Женственный, певучий, кокетливый, знающий, как обольстить мужчину.
– Лилли? – спросил я.
– Да. Это вы, Шелл?
– Да. Во всяком случае, я так считаю... если подумать, то от меня осталось все же больше, чем я предполагал...
– Шелл, я должна была тебе позвонить. Все говорят о тебе. Все, что произошло, показывали по телевидению, передавали по радио, описали во всех газетах.
– Ну, и что они говорят?
– Про тебя, что ты делал вчера и сегодня. На кладбище, а потом с Никки и все прочее. Я же видела тебя по телевизору. Новости в 23.00.
– Ох, я надеюсь, ты не смотрела двадцать четвертый канал и снимки, сделанные с вертолета. Боюсь, что они снова повторят это.
– Именно так они и поступили. Шелл, ты выглядел... ты выглядел таким храбрым.
– Да? – Я потряс головой. – Повтори-ка это еще раз.
– Ты выглядел таким смелым и храбрым!
– Значит, по-твоему, я не производил впечатления психа?
– Ну, что ты говоришь? Это было замечательно. У меня по всей коже побежали мурашки.
– Так уж и по всей?
– Ты с пистолетом, рычащий, и все такое...
– Вот-вот, я припоминаю, что я рычал, как самый настоящий псих!
Разве можно было всерьез относиться к словам Лилли.
Ах, до меня стало доходить. Должно быть, в фильме я походил на худа. Действительно, в моей внешности и поступках было что-то явно криминальное, если хорошенько подумать. А Лилли неравнодушна к типам такого плана. Вот и причина ее восторга... Она могла даже вообразить, что появился шанс мне постепенно примкнуть к таким типам.
– Шелл, – сказала она, – надеюсь, у тебя нет ко мне претензий из-за Сирила? Ты на меня не обиделся?
– У меня и в мыслях не было ничего подобного. Фактически единственное, с чем я считался...
– Понимаешь, это ровно ничего не значит.
– Что ты имеешь в виду?
– Ну, это не было что-то... ты понимаешь...
– Нет.
– Знаешь, вообще-то я даже рада... Мне кажется...
– Как прикажешь это понять?
– А ты не знаешь?
– Лилли...
– Ты бы заглянул в "Джаз Пэд", Шелл. Он полупустой.
Ага. Теперь я получил кое-что еще. Появилась надежда, что меня реабилитируют, ведь Сирил-то находился в тюрьме! Более того, все из ее потенциальных приятелей тоже угодили туда.
Ну что ж, я не имею ничего против, чтобы на пару часов меня реабилитировали. Не сегодня вечером, разумеется. Но, возможно, в скором времени...
– Как ты думаешь, сумеешь ли ты сейчас приехать в клуб, Шелл?
– Ну... не сегодня. Однако, довольно скоро. Даже очень скоро.
Я на секунду задумался.
– Между прочим, Лилли, как у тебя дела с полицией? Принимая во внимание плачевное положение Сирила и...
– Ох, я вроде бы получила испытательный срок. Должна хорошо вести себя.
– Да, трудная задача.
– Мне нельзя водить дружбу с... ну, ты сам знаешь.
– Да, понятно.
– Я сегодня ездила в управление и долго беседовала с полицейским начальством. Однако, они держались очень мило. Фактически я-то сама ничего плохого не сделала. Все это дело рук Сирила. Ну, а я перепугалась, почувствовала себя такой беззащитной...
– Представляю.
– Поэтому они даже не собираются сажать меня в тюрьму или как-то по-другому наказывать. Как мне теперь кажется, полицейские не такие уж страшные.
– Полицейские тоже люди...
Я закрыл глаза.
– Как ты была одета, когда разговаривала с ними?
– Точно так, как сейчас. В своем золоченном платье. Ты его не видел? У меня не было времени переодеться.
– Естественно. Опиши мне свое платье, Лилли.
Она описала довольно подробно. Должно быть, что-то сногсшибательное. Да, декольте впереди до самого пояса.
Потом она сказала:
– Мне нужно бежать, Шелл. Уже пора выступать. Обязательно приходи, когда сможешь. Я понимаю, что сегодня ты должен чувствовать себя ужасно усталым.
– Да, вроде того. Но настроение у меня начинает... подниматься.
– Пока, Шелл.
– Пока, Лилли.
Положив трубку на место, я обнаружил, что улыбаюсь. Это немного причиняло боль, но я улыбался.
Я прикончил свой бурбон и принялся смешивать новый, но тут вспомнил о графине с мартини, который приготовил вечером в воскресенье. Вот чего мне хотелось! Ничто не сравнится с мартини, если ты уже начал улыбаться.
Собственно, почему графин? Ведь я тогда разлил его по стаканам. Они уже замерзли, ведь я успел сунуть их на несколько минут в морозильник. Вечером в воскресенье. Понятно, что с той минуты я даже не заглядывал в него.
Теперь я вытащил один стакан. Эти стаканы существовали у меня для ночей "полнейшего безумия".
Телефон зазвонил в тот самый момент, когда я собирался сделать первый осторожный глоточек "Безумия" двухдневной давности.
На этот раз я поднялся к телефону куда быстрее. Разумеется, нужно хоть немножко двигаться, что за идиотизм сидеть на одном месте, дожидаясь, когда онемеют руки и ноги!
– Слушаю!
– Шелл? Это Зазу.
– Правда? Какими судьбами?
Она тоже была хорошо информирована обо всех новостях, включая телепередачи, и сразу же мне об этом сообщила.
Потом я услышал:
– Шелл, я вас прощаю.
– Вы что?
Я передвинул свой едва не отмороженный язык в другую сторону рта:
– Вы прощаете меня? Это мило, надо думать. За что?
– За то, что вы сделали папе... Вы как-то странно говорите. У вас поврежден рот?
– Нет. Откровенно говоря, я выпил переохлажденного мартини.
Она ничего не ответила. Потом сказала:
– Он в тюрьме, но это все равно должно было случиться. Мы с мамой знали об этом.
– Мама тоже, да?
– Да. И в конце концов, вы же спасли ему жизнь... Бомба... начиненный динамитом труп...
Новая пауза.
– Шелл?
– Да?
– А вы меня прощаете?
– Ну...
Мне пришлось немного подумать. В действительности я давно простил, хотя по ее милости мне пришлось пережить один из самых ужасных моментов в своей жизни. Однако, если встать на ее сторону...
– Почему нет? – сказал я. – Черт побери! Конечно, я вас прощаю. Ведь вам в действительности двадцать два, верно?
– Да.
Это прозвучало очень вкрадчиво. И не менее вкрадчивым голосом был задан новый вопрос:
– Полагаю, я была ужасной, Шелл?
– Ну...
– Но, в конце концов, он мой отец. И я должна была бороться за него, верно?
– Полагаю, да. Вот что я вам скажу, Зазу. Если я когда-нибудь окажусь в настоящей беде и мне понадобится человек, чтобы выручить меня, я надеюсь, вы будете на моей стороне?
– Я и так на вашей стороне, Шелл. В известном смысле.
– Да? В каком?
– О... Вы сами знаете.
Опять это проклятое "сами знаете".
Мы поговорили еще несколько минут. Когда она повесила трубку, для меня многое прояснилось.
Я прошел на кухню и вернулся со своими стаканами. Усевшись на диван, сделал еще осторожный глоток и поморщился. Напиток был все еще холодным. И потом в нем чего-то не хватало. Чего?..
Говорят, что улучшает вкус опущенная в вино маслина.
Как раз в тот момент я смотрел на маленький столик возле дивана. Посреди него по-прежнему лежал квадратик черного бархата, в центре которого красовался мой агат.
Я ничего не мог поделать. О чем бы я ни думал, мои мысли возвращались... вы знаете к чему.
Поэтому я взял агат и опустил в мартини. Поверьте, он его сразу немного согрел. Вино даже приобрело лучший вкус, а мне казалось, что я вижу танцующую Сивану.
И это было прекрасно.
Допив стакан до конца, я поставил его на столик и задумался. Все плохие мысли куда-то исчезли.
Опять зазвонил телефон.
Я вскочил с места и совершил прыжок к аппарату, которому могла бы позавидовать газель. Прыжку, разумеется. Клянусь, я чувствовал себя превосходно.
– Хэлло, – сказал я уверенно в трубку, – Сивана?