Пратер Ричард С.. Убей меня завтра

   Д. Очень просто: Райан убивает Скотта, а мы его.
   Е. И кто его убивает?
   Д. Эйс и Флипо. Они очень хорошо справились с Рейесом, хорошо справятся и с Райаном. К тому же Счастливчик им доверяет. Ну как, все согласны?
   A. О'кей! Мне такой вариант нравится.
   Е. Да, неплохой вариант.
   Д. А ты что скажешь, Эйс?
   B. Ничего. Тут только одна загвоздка: Райан должен мне несколько сотен. Если я его прикончу, я лишусь целого состояния.
   Д. Сейчас не время шутить. Что ты скажешь на это, Флипо?
   Ф. Я сделаю все.
   Д. Значит, на том и порешим. Если появятся непредвиденные трудности, мы обсудим дело еще раз. Но Скотта мы должны убрать, будут у нас от этого неприятности или нет. Скотт нам доставит гораздо больше неприятностей, чем полиция, если он будет продолжать шнырять по району.
   С. У меня еще вопрос. Надо ли нам применять какие-либо меры в отношении этого Бризанта? Ну, вы все знаете, кто его дочь...
   Д. Старый Бризант – просто глупец и к нему не надо серьезно относиться. С его стороны нам ничего не грозит. Мы и так убили слишком многих. И каждый новый труп будет все больше затруднять наш план. Скотта мы можем убрать без опасений, но убить отца кинозвезды – все равно, что убрать агента ФБР.
   Г. Нет, вы только посмотрите на эту штучку... "Клоп", настоящий "клоп"! Черт бы меня побрал! И кто это...
   Д. Да что с тобой?
   Г. "Клоп"! Я хотел закурить сигарету, и тут случайно взглянул вниз... Этот выродок все слышал...
   Е. Черт возьми, действительно "клоп". Но эта игрушка имеет лишь небольшой радиус действия. Он должен находиться где-то поблизости...
   А. Кто...
   Б. Флипо, доставай свою игрушку...
   Последние сантиметры пленки были смяты и порваны. На момент я представил себе, каково было Дженкинсу, когда он слышал последние реплики.
   Итак, ситуация резко изменилась, и это могло привести лишь к тому, что меня постараются обязательно убить, несмотря на все неприятности.
   В моем животе заурчало бешенство. Я редко вхожу в раж, но если вхожу, то другим несдобровать. А когда меня называют свиньей, я и веду себя, как свинья. Если же кто-то ставит своей целью убить меня, тот, как правило, недолго проживет. Во всяком случае, так показывала практика.
   В последующие два часа я развил такую бешеную активность, что сам подивился этому. Я разбудил дежурного в отеле и попросил его переписать последние шесть минут магнитофонной пленки, заплатив ему за молчание, а потом я написал на простой бумаге – не на бумаге с гербом отеля – несколько слов Тони Бризанту.
   Я не упоминал в записке ни своего имени, ни имени Тони Бризанта, но в приписке к Лукреции я написал: "Лукреция, не пожимай руки незнакомцу".
   Теперь, по крайней мере, она узнает, кто это написал. Во всяком случае, я надеялся на это.
   Я позвонил Уолту Мейполу и попросил его рассказать мне все, что он знает об "Охране порядка" Виллы Восходящего Солнца и особенно о сержанте Стрикере, которого он высоко ценил.
   Уолт также дал мне имя профессора Эллиота Ирвина, который после четырнадцатилетнего преподавания в Калифорнийском университете ушел на пенсию и жил в этом районе. Он, по словам Уолта, поможет мне выжать из пленки еще кое-что.
   Потом я минут десять говорил с сержантом Стрикером, и от него я узнал некоторые интересные новости. И он уверил меня, что поможет мне в выполнении моего плана.
   И, наконец, я позвонил профессору Эллиоту Ирвину, которого я, как и всех, поднял с постели. Он сказал мне, что, возможно, сможет мне помочь, но добавил, что я разбудил его в самый неподходящий час. Я согласился с ним. Он обещал меня принять в восемь утра.
   Сделав все это, я позвонил Арти Кацу, одному смышленому семнадцатилетнему пареньку, который всегда был готов выполнить любое поручение, если ему за это заплатят. Арти жил совсем неподалеку от моего отеля и уже несколько раз мыл мою машину.
   Через четыре минуты после моего звонка я уже слышал, как он бежит по коридору. Я открыл ему дверь. Деньги, которые я ему вручил, даже не заставили его спросить, что ему нужно сделать.
   – Отправляйся в цветочный магазин, – сказал я. – Когда ты купишь цветы, то вытащишь письмо и сунешь его в маленький конвертик, который тебе дадут в магазине. Напиши на нем тот же адрес и положи письмо в букет.
   – Все ясно... Ее зовут Лукреция Бризант? И я должен передать ей цветы? А я сам ее увижу?
   – Возможно, если тебе повезет...
   – Лукреция Бризант! Вот это да! А в такое время дня она, наверное, в негли... негли...
   Он даже не смог выговорить это слово, но хотел видеть ее в неглиже. Что ж, я счел это вполне естественным. Ведь Арти Кацу уже семнадцать.
   Нужно надеяться, что вид Лукреции в неглиже не отразится на нравственном воспитании юноши.
   – Арти, ты должен все сделать точно так, как я тебе сказал. Ты должен сам отдать розы. Я не думаю, что у тебя возникнут какие-нибудь неприятности, но на всякий случай, если что-нибудь случится, ты говори, что ничего не знаешь. Скажешь, что тебя попросил передать розы какой-то коренастый лысый мужчина.
   – Все ясно.
   – И еще кое-что. Ты должен передать розы до восьми утра. Только если ты застрянешь в магазине, то сможешь опоздать с вручением на полчаса. О'кей?
   – Чем раньше я передам, тем лучше, – ответил юноша, улыбаясь всем лицом.
   Ровно в восемь я звонил в дверь к доктору Эллиоту Ирвину, а в десять минут девятого я уже вел с ним деловой разговор. Пока он завтракал, я объяснял ему, в чем дело. Я рассказал ему о магнитофонной ленте и спросил, нельзя ли изготовить спектрограмму.
   Прожевывая завтрак, он спросил у меня:
   – Зачем все эти спектрограммы, мистер Скотт? Вы что, эксперт? Или ученый? Нет, вы говорите не как ученый и выглядите не как оный.
   – Нет, профессор, я – частный детектив, и я только хотел спросить у вас, что вы знаете о спектрограммах.
   – После Лоуренса Д. Керста ни одна живая душа не знает больше о них, чем я.
   – А кто такой Лоуренс Д. Керст?
   – Кто такой Лоуренс Д. Керст? Вы действительно этого не знаете?
   – Не имею ни малейшего понятия.
   – Он изобретатель системы, которая идентифицирует людей согласно их голосам. Он – президент спектрографической лаборатории в Сомервилле, штат Нью-Джерси и, кроме того, он был моим учителем.
   – Великолепно! – сказал я. – Значит, вы можете сделать спектрограмму, скажем Тома, а потом, если услышите, как говорит Том, вы сразу сможете его отличить, скажем, от Джо. Так, профессор?
   – Ну, мой молодой друг, я не хочу отрицать, что это именно так, но решающим фактором в динамических манипуляциях, контролируемых...
   – Конечно, конечно! – сказал я. – Вот к примеру, у меня имеется пленка с семью голосами. И если я вам в течение дня принесу еще пленку с пятнадцатью голосами, то вы сможете определить, какие голоса с первой пленки будут фигурировать и на второй?
   – Разумеется, мистер Скотт. Сколько времени вы дадите мне для этого?
   – Восемь часов.
   – О, мой дорогой, так не пойдет. И позвольте мне объяснить вам, мистер Скотт. Спектрограмма основывается на английских артиклях, а также словах: "я, меня, и, есть, ты, вверх" и некоторых приставках. И для того, чтобы сделать добротную спектрографию, в речи должны присутствовать не менее восьми из этих слов. Потом спектрограмма каждого слова сравнивается с этими же словами второго источника звука. Теперь вы понимаете, какая это большая работа. Спектрограммы могут использоваться и в судебных процессах, поэтому они должны быть качественно...
   – Работа, которую вы сделаете для меня, не будет представлена суду. А если и будет, то много позднее, и у вас будет достаточно времени, чтобы их проверить. Мне достаточно будет, если вы мне скажете, кто есть кто.
   Мне пришлось потратить много времени, чтобы воодушевить профессора моей теорией, и добился я своего только тогда, когда рассказал ему о своем плане.

* * *

   Ресницы Лукреции запрыгали вверх-вниз, вверх-вниз, а потом она мило улыбнулась. Мило и жарко. Видимо, она все делала мило и жарко.
   – Скажите, ради бога, что вы здесь делаете, у задней двери?
   – Люблю разнообразие, – ответил я.
   – О, я знаю, почему. Отец мне объяснил, в чем дело. Я до тех пор уговаривала его рассказать мне обо всем, что он не устоял и все мне рассказал. Вы опасаетесь, что кто-то наблюдает за домом, не так ли?
   – Правильно! – ответил я. – И Тони правильно сделал, что все вам рассказал, Лукреция. Только... только он сам еще не знает, насколько серьезно положение.
   Она смущенно замолчала. Потом на ее лице появилась улыбка, и она сказала:
   – О, и еще раз спасибо за цветы, Шелл. Они замечательные. Чем только я смогу доказать свою благодарность?
   – Может быть тем, что пригласите в дом.
   Она рассмеялась и сказала:
   – Вы даже представить себе не можете, как отец заинтересовался письмом, которое вы прислали с розами. Он – в моей комнате.
   Она провела меня в кабинет отца, где на зеленой кушетке сидел Тони. Высказав сожаление по поводу его изодранной щеки и совершенно заплывшего глаза, я уселся рядом с ним и сказал:
   – Вы назначили заседание, Тони?
   Он кивнул.
   – На десять часов. Как вы и сказали в письме. Правда, мне как-то неловко было собирать это заседание, где я ничего не смог сказать членам совета о повестке дня.
   – Это положение изменится еще до того, как я закончу.
   Я положил на маленький столик перед кушеткой небольшой магнитофон, который я позаимствовал в отеле. Тони взглянул на него и удивленно спросил:
   – Вы нашли пленку?
   – Да.
   – Почему же вы сразу мне этого не сказали? О, бог ты мой!
   – Я не хотел по телефону. Поэтому-то я и написал письмо.
   – Конечно! – он кивнул. – Я забыл об этом.
   Его забывчивость меня немного удивила, но только немного. Я продолжал:
   – Кроме того, я был очень занят. Вы уже слышали о сержанте Стрикере?
   – Нет. А кто это такой?
   – Он относится к службе "Охраны порядка", и я уверен, что мы можем ему доверять. Ведь кому-то нужно доверять.
   – Он должен придти сюда? – спросила Лукреция.
   – Да, он придет сюда. Я звонил ему сегодня утром. Я ему не все рассказал, но общую картину он может себе составить. Кстати, Стрикер не особенно удивился – он давно уже предполагал, что на Вилле не все в порядке.
   Я посмотрел старому Бризанту прямо в глаза.
   – Сержант Стрикер приедет сюда для вашей личной охраны, Тони.
   – Разве это необходимо? – спросила Лукреция со страхом.
   Я махнул рукой.
   – Не обязательно, – сказал я. – Можете мне поверить. И вы, наверняка, поверите, когда прослушаете пленку. Но вернемся к сержанту Стрикеру. Когда я сегодня утром искал пленку, я подстрелил одного гангстера, которого зовут Франкенштейн. А часом позже его труп был найден в двух милях от того места, где я его подстрелил. И сержант Стрикер сказал мне, что у него были выбиты зубы и распухла губа.
   Тони пощупал свой заплывший глаз.
   – Значит, это тот парень, которому я выбил зуб?
   – Это можно сказать почти с уверенностью. Но давайте послушаем запись.
   Я нажал на клавишу. Шесть минут в комнате царила полная тишина, если не считать разговора на пленке. Когда запись кончилась, в комнате еще с минуту было очень тихо, а потом Лукреция выпустила изо рта барабанную дробь. Я подозреваю, что это были итальянские ругательства.
   Тони укоризненно посмотрел на нее.
   – Лулу, нельзя говорить такие вещи!
   Я взглянул на часы.
   – У нас немного времени. Пять человек на пленке еще не узнаны, хотя мне кажется, что одним из них должен быть Пит Лекки. С вашей помощью мы сегодня это узнаем.
   – С моей помощью? Но как...
   – Я вам объясню. Все гангстеры знают, независимо от того, принадлежат они к мафии или нет, что их самым страшным орудием является страх, который они нагоняют на людей. Они защищены протекциями, они подкупают чиновников, подкапываются под полицию и судопроизводство. Но это не помогало бы гангстерам, если бы их акции не были тайными. Малейшее "паблисити" может разрушить их планы.
   Лукреция, словно завороженная, смотрела на мои губы. А я продолжал:
   – Сперва действовали наши друзья – гангстеры, а теперь настал черед выступить и нам. Когда выступаешь против таких типчиков, самое важное – вывести их из равновесия, что приводит к потере уверенности...
   – О, боже! – сказал Тони и необычно тихо спросил: – Что вы собираетесь делать?
   – Я хотел бы, чтобы вы меня представили на заседании. А потом я хотел бы прокрутить эту пленку перед всеми участниками заседания и возможной публикой.
   Молчание. Тони Бризант откинулся на кушетке и постучал рукой по своей груди.
   – Эти негодяи уже знают, что пленка в наших руках, а Дженкинс – в их руках. Этого нельзя забывать, Тони. В их беседе было сказано, чтобы отца Лукреции Бризант не трогать, но они должны что-то предпринять, против меня в первую очередь, поскольку у меня пленка, и против вас, Тони, поскольку вы связаны со мной.
   Он медленно покачал головой. Я буквально видел, что творилось у него в голове. Наконец, он провел рукой по усам и спросил:
   – Фред... Вы думаете, он тоже мертв, Шелл?
   – Очень и очень возможно, Тони.
   Он сидел тихо, и я видел, как вздрагивали его губы и кривилось лицо, словно ему было больно. Потом он тихо сказал:
   – Бедный Фред!
   – Мы должны исходить из того, что гангстерам удалось выжать из него все. Даже то, кто натолкнул его на мысль, что в доме Ярроу происходят нелегальные вещи. Поэтому вы, Тони, тоже числитесь в их черных списках.
   Лукреция пронзительно вскрикнула. Тони бросил на нее осуждающий взгляд.
   – И мой план прокрутить пленку на заседании имеет своей целью также уменьшить опасность для вас, Тони, – сказал я. – Гангстеры должны знать, что об этой пленке знаем не только вы да я, но и еще целый ряд людей. И все эти люди, в том числе и те, кто был на сборище в доме Ярроу, услышат, кто убил Рейеса, кто должен убить меня и как дискутировали насчет вашей жизни, Тони.
   Я взглянул на часы. Без двадцати десять. Я оттянул куртку немного в сторону и показал портативный магнитофон, приводимый в движение батареями и подвешенный рядом с кобурой.
   – Тони, каждый член совета должен что-нибудь сказать, чтобы я записал голоса всех.
   – Что-нибудь придумаем, Шелл. Может быть, я поставлю какой-нибудь вопрос на голосование, тогда каждый должен будет сказать хотя бы "да" или "нет".
   – Этого будет маловато, но во всяком случае лучше, чем ничего. – После некоторой паузы я добавил: – А вы, Тони, сделайте такой вид, будто ни о чем ничего не знаете. Вы просто представьте меня собравшимся, и тут же я начну действовать. По отношению к Лекки, или как вы его называете, Диджиорно, ведите себя как обычно.
   Лукреция вмешалась.
   – Идемте, – сказала она.
   – Что это значит? – спросил я. – Идут только Тони и я. Вы не идете.
   – Нет, иду.
   В последующие минуты происходил крупный разговор по-итальянски между отцом и дочерью. Кончился он тем, что Тони прижал руки к ушам, с отчаянием посмотрел на меня и покорно повел плечами.
   – Тони, – сказал я, – что это значит? Почему вы просто не скажете ей, что ей туда нельзя идти?
   Он снова пожал плечами.
   – Она такая же, как и ее мать, – ответил он.
   – Но вы же отец! Вы же сказали вчера вечером: "Лукреция, это не для женщин. Иди в свою комнату!" – Мне это понравилось. Скажите это еще раз, Тони.
   Он не сказал ничего. Он только бросил на меня отчаянный взгляд, но не сказал ни слова. Я был разочарован.
   – Лукреция, – сказал я, – идите в свою комнату.
   Она рассмеялась.
   – Как смешно, – сказала она.
   Я бросил на Бризанта отчаянный взгляд. Лулу сказала:
   – Если мой отец может идти на заседание и если мой... – небольшая улыбка на лице – и если мой детектив может идти, то я тоже могу.
   Раздался звонок в дверь.
   Лукреция хотела пойти и открыть, но я сказал:
   – Подождите!
   Она остановилась. Она меня послушалась! Это было чудесно!
   Я встал в стороне от входной двери, держа кольт в руке. Вам может показаться это глупым, друзья, но эта глупость не раз спасала мне жизнь. А мне уже за тридцать.
   – Кто там? – выкрикнул я. Если сейчас мужской голос скажет: "Телеграмма", я пристрелю его прямо через дверь.
   – Стрикер. – Я узнал голос, но кольта не спрятал, пока окончательно не убедился, что это он.
   Когда он вошел, он как раз заметил, как я вкладываю пистолет в кобуру. Он одарил меня скучающим взглядом.
   – Нервничаете?
   – Просто принимаю меры предосторожности, – уточнил я.
   – Очень разумно с вашей стороны. Могу я теперь поподробнее узнать относительно программы?
   Через три минуты мы уже были в пути. Бризант сел в машину Стрикера, а я с Лукрецией – в мой "кадиллак". За два квартала до мэрии я – когда мы стояли перед красным светофором – увидел, как какой-то человек машет мне рукой из машины. Я пригляделся внимательнее. Это был Генри Ярроу.
   Я тоже помахал ему из окна. Он нагнулся немного вперед и опустил стекло окошка. Я же сунул руку за пазуху и включил магнитофон, обратив внимание на то, чтобы игла галстука не была прикрыта отворотом куртки – микрофоны очень чувствительные приборы.
   – Хэлло! – дружелюбно сказал Ярроу, не спуская с Лукреции глаз.
   – Я хотел бы узнать, мистер Ярроу, у вас были неприятности... Ну, после того, что произошло вчера вечером?
   – Нет. Я только должен был подписать отчет.
   – Чудесно! Вы едете на заседание?
   – На заседание?
   Он тоже ехал в ту же сторону, что и я, и мне почему-то показалось, что его цель – мэрия.
   – В десять часов состоится внеочередное заседание, – сказал я.
   – Ах, да, да! Я что-то слышал об этом.
   – И я думаю, что оно будет интересным, – сказал я.
   – Может быть, загляну.
   – Сделайте милость.
   Он снова бросил взгляд на Лукрецию, а потом снова стал смотреть вперед на дорогу. Мы влились в движение машин, и я выключил магнитофон, сделав запись на листочке бумаги: номер один – Генри Ярроу.
   Лукреция спросила:
   – Ярроу? Он что...
   – Да. В его дом Фред Дженкинс и забросил "клопа". В его доме и встречались семь гангстеров на свою кровавую встречу.
   Она испуганно посмотрела на меня.
   – А вид... вид у него благородного человека.
   Первые три минуты заседания прошли как обычно, зато потом оно превратилось в самое необычное заседание, которое когда-либо бывало на совете общины Виллы.
   На скамье для зрителей сидело шесть человек. Генри Ярроу не было. Зато я обнаружил миссис Блессинг и лейтенанта Уитона.
   Когда Лукреция и я вошли в зал, за длинным овальным столом уже сидели двенадцать членов совета. Некоторые недовольно хмурились, что их пригласили на заседание в столь ранний час.
   Это недовольство на лицах сохранилось и после того, как Тони Бризант объявил им, что заседание собрано с той целью, чтобы дать возможность Шелдону Скотту, частному детективу и не жителю Виллы Восходящего Солнца, продемонстрировать кое-что интересное. После этого краткого выступления Бризант пригласил меня к столу. Он отодвинул свой стул немного в сторону, давая мне место.
   Я установил маленький, компактный магнитофон на столе и сказал:
   – Многоуважаемые граждане! Я собираюсь продемонстрировать вам магнитофонную запись. Я не могу вам объяснить, как она попала ко мне в руки, и я не хочу вам говорить, где была сделана эта запись. Боюсь, что запись сама скажет за себя. Я только хочу уверить вас, что она подлинная, что это было записано здесь, на Вилле. Предмет беседы, которую вы сейчас услышите, это убийство одного из ваших сограждан Джильберто Рейеса.
   Следы недовольства сразу как водой смыло. Даже мое краткое вступительное слово вызвало небольшую панику. Я посмотрел на лица и увидел слева от себя пожилого мужчину с ястребиным носом, а справа от себя старого мафиози Диджиорно, он же Пит Лекки.
   Когда я взглянул на него, его глаза буквально впились в меня. Смертельную ненависть увидел я в этих старых глазах и почувствовал дуновение смерти.
   Диджиорно отлично знал, что записано на этой пленке. И если он был одним из семи собравшихся гангстеров, то я позавидовал его выдержке.
   Я продолжил:
   – В ходе записанной беседы вы услышите о том, что следует убрать человека по имени Скотт. Этот человек – я.
   На этот раз все сидели тихо.
   – Кое-что из беседы не годится для нежных ушей. Я упоминаю об этом потому, что среди слушателей есть дамы.
   Рядом с Лукрецией на скамейках для зрителей сидели две дамы: миссис Блессинги еще одна женщина лет пятидесяти, которая принесла с собой вязание.
   Миссис Блессинг осталась сидеть, но оглянулась. Что она искала? Выход? Или шефа своего предприятия?
   Я нажал на клавишу своего магнитофона.

Глава 12

   Последующие шесть минут в зале был слышен только магнитофон. Никто не ерзал на сиденьях, все внимательно и тихо смотрели на маленький аппарат, и я должен признать, что запись этого разговора была словно разорвавшаяся бомба, поскольку все звучало правдиво и неприкрашенно.
   И вот прозвучали заключительные реплики, и я остановил магнитофон. Надев на него чехол, я отправился обратно к скамье для слушателей. Сел рядом с Лукрецией.
   Молчание нарушил Тони Бризант. Он предложил поставить на голосование вопрос, надо ли посылать копию этой пленки мэру и шерифу. К этому времени Лулу уже записала мне имена всех членов совета, и пока они каждый выражали свое мнение, я запустил магнитофон, чтобы получить от каждого хоть по нескольку слов.
   Некоторые даже шли мне навстречу. Преподобный Арчибальд, например. Он поднялся и своим слащавым голосом начал держать целую речь, которая началась цитатой из Старого Завета и кончилась цитатой из Нового. Арчи был моим номером шесть, а Диджиорно я записал под номером два. Лейтенанта Уитона, который сидел во втором ряду, я записал под номером тринадцать, а потом поднялся и направился к нему.
   Мне даже не пришлось делать усилий, чтобы вовлечь его в беседу. Как только я сел рядом с ним, он сразу же прогрохотал:
   – Я еще никогда не слышал подобной чепухи, Скотт. Как вы это сделали? Наняли безработных актеров?
   – Актеров? – я поднял брови. – Мне показалось, что эта запись подлинная.
   Он поднял руку, и я увидел, как его пальцы сжались в кулак. Но как только мой взгляд упал на его руку, он сразу же разжал пальцы.
   – Если же хоть на секунду, Скотт, предположить, что эта запись подлинная, то, значит, кто-то занимается незаконным подслушиванием.
   – Вы лучше подумайте не о том человеке, который сделал эту запись, а о тех людях, которые сознались, что убили Рейеса. А арестовать вы можете даже и меня... перед всеми этими людьми, которые еще находятся под впечатлением игры, как вы назвали, безработных актеров. Хотите попробовать, Уитон?
   Я видел, как его голова усиленно работает.
   – Возможно, мы еще доживем до этого, Скотт.
   Я усмехнулся, встал и дружески попрощался с ним.
   Лукреция и я вышли из зала. Мы сидели в машине и ждали, пока не выйдут Тони и Стрикер, а потом все отправились к Бризантам.
   На Стрикера демонстрация пленки произвела большое впечатление. Я спросил его:
   – Вы уверены, что не будете иметь неприятностей? В конечном итоге лейтенант Уитон может вам сделать много зла.
   – Я уже обеспечил себе тылы, Скотт, – ответил он. – Уже договорил с капитаном.
   – Уитон разозлится, когда узнает, что вы перепрыгнули через него.
   Он рассмеялся, словно посчитал смешным, что лейтенант будет иметь повод для недовольства.
   Лукреция проводила меня до двери. Она встала передо мной на цыпочки, вытянула губы и прошептала:
   – Поцелуй меня, незнакомец!
   Около полудня я вышел из лифта, уставший после бессонной ночи, но зато сытый после обильного обеда, и направился в свой номер в отеле. Пока я раздевался, я включил телевизор, надеясь услышать в последних известиях что-либо о событиях, происшедших на Вилле, но сейчас трудно надеяться на что-то подобное. Вместо того, чтобы рассказать эпопею о демонстрации пленки, в последних известиях говорилось о депутате конгресса Кервине Стефенсе и о его любви к старым людям. Мы все должны помогать скрашивать людям их жизненный закат и изменять условия частной собственности, чтобы богатые были беднее и бедные богаче...
   В таком стиле продолжалось и дальше, а так как я не люблю волноваться, когда у меня полный желудок, я направил свои мысли на профессора Ирвина, который сейчас, наверное, усердно трудится в поте лица своего, чтобы составить спектрограммы тринадцати голосов.
   Я зашел к нему на обратном пути, и он обещал мне позвонить ближе к вечеру, если у него к этому времени будут какие-нибудь результаты. И пока я слушал краешком уха Кервина Стефенса, я незаметно уснул.
   Сон мне приснился совсем неприятный. Я вновь пережил сцену на Палос-Верде, снова просовывал голову сквозь кустарник и видел, как ко мне приближается Блютгетт, пыхтя, как паровой молот, и сжав свои руки в огромные кулачищи, включая в моем мозгу тревожные сирены.
   Прошло еще какое-то время, прежде чем я установил, что сирены эти были не сигналы моего мозга, а звон будильника. Я поставил его на шесть часов, чтобы не прозевать звонка профессора Ирвина.
   Вместе со звонком будильника я услышал, как кто-то стучит в дверь. Сперва я подумал, что это Блютгетт нашел меня и явился, чтобы стереть в порошок. Я еще недостаточно проснулся, чтобы решить, как я могу этого избежать, а вообще мне просто больше всего хотелось перевернуться на другой бок и снова заснуть.
   – Мистер Скотт, вы дома? Это я, Арти Кац.
   Я открыл ему дверь.
   – Мистер Скотт, я только что видел кое-что, что вас наверняка заинтересует.