Страница:
Оказалось, что они дерутся не с беспорядочной толпой с ее «сине-зеленой» накипью, а с хорошо вооруженными людьми – букеллариями, телохранителями вельмож. Не больше чем эпизодом оказалась попытка священников, прошедших крестным ходом между сражающимися сторонами, остановить побоище; их прогнали с глаз долой: разгорелись страсти, неподвластные таким средствам убеждения. Весь день шли жестокие уличные бои, солдаты Велизария были не очень хорошо снаряжены для этой работы, но с помощью герулов ему удалось очистить большую часть выжженных районов. Он поставил мощную охрану вокруг отвоеванной зоны и пятничным утром возобновил дело к северу от Святой Софии. Бунтовщики ответили тем, что подожгли северную часть города, ветер переносил пламя от дома к дому, бросая в лицо солдатам Велизария, и оно разрушило значительную площадь, уничтожив и больницу Святого Самсона со всеми пациентами.
Видимо, база бунтовщиков находилась в северной части города, около Медного рынка. В субботу 18 января Велизарий попытался добраться до нее, пройдя по улицам на восток от линии наступления предыдущего дня. Повстанцы забаррикадировались в большом здании, называвшемся Восьмиугольником, и оттуда их никак нельзя было выгнать, пока солдаты не подожгли его. Огонь распространился практически по всей главной улице и уничтожил множество важных зданий.
В ту ночь произошли два события. Велизарий доложил, что не достиг никакого успеха, если не считать пожара в Константинополе, и ввиду растущей нехватки еды и воды во дворце Юстиниан приказал удалиться всем, у кого не было там неотложных дел, включая нескольких сенаторов и племянников Анастасия Ипатия и Помпея. Оба клялись в преданности императору, но маловероятно, что клятвы были искренни (раньше Ипатий участвовал в другом заговоре).
Братьев выпроводили из дворца, и, увидев их в воскресенье утром 19 января, мятежники поняли, что им нужно. Ипатия с триумфом пронесли по дымящимся улицам к Форуму Константина и там увенчали золотой цепью, единственной подходящей вещью, которая оказалась под рукой. После этого у Юстиниана пропала последняя надежда убедить мятежников словами, а насильственные методы ни к чему не привели. Он вошел в императорскую ложу ипподрома с Евангелием в руке и пообещал заключить добросовестный мир и объявить полную амнистию. Его встретили криками «Клятвопреступник!», и после возвращения императора во дворец в ложу вошел Ипатий, встреченный ликованием. Немного погодя перед ним предстал перебежчик из дворца по имени Ефраим и сообщил, что Юстиниан со всеми приближенными сбежал, направляясь в Азию, и переворот свершился. У ложи собрались многие сенаторы, которые на тайном совещании решили напасть на дворец сразу, как только окончатся торжества в честь Ипатия.
IV
V
Глава 4
I
II
III
Видимо, база бунтовщиков находилась в северной части города, около Медного рынка. В субботу 18 января Велизарий попытался добраться до нее, пройдя по улицам на восток от линии наступления предыдущего дня. Повстанцы забаррикадировались в большом здании, называвшемся Восьмиугольником, и оттуда их никак нельзя было выгнать, пока солдаты не подожгли его. Огонь распространился практически по всей главной улице и уничтожил множество важных зданий.
В ту ночь произошли два события. Велизарий доложил, что не достиг никакого успеха, если не считать пожара в Константинополе, и ввиду растущей нехватки еды и воды во дворце Юстиниан приказал удалиться всем, у кого не было там неотложных дел, включая нескольких сенаторов и племянников Анастасия Ипатия и Помпея. Оба клялись в преданности императору, но маловероятно, что клятвы были искренни (раньше Ипатий участвовал в другом заговоре).
Братьев выпроводили из дворца, и, увидев их в воскресенье утром 19 января, мятежники поняли, что им нужно. Ипатия с триумфом пронесли по дымящимся улицам к Форуму Константина и там увенчали золотой цепью, единственной подходящей вещью, которая оказалась под рукой. После этого у Юстиниана пропала последняя надежда убедить мятежников словами, а насильственные методы ни к чему не привели. Он вошел в императорскую ложу ипподрома с Евангелием в руке и пообещал заключить добросовестный мир и объявить полную амнистию. Его встретили криками «Клятвопреступник!», и после возвращения императора во дворец в ложу вошел Ипатий, встреченный ликованием. Немного погодя перед ним предстал перебежчик из дворца по имени Ефраим и сообщил, что Юстиниан со всеми приближенными сбежал, направляясь в Азию, и переворот свершился. У ложи собрались многие сенаторы, которые на тайном совещании решили напасть на дворец сразу, как только окончатся торжества в честь Ипатия.
IV
Ефраим чуть поспешил. Его осведомитель покинул совет у императора сразу после речи Иоанна Каппадокийского, в которой он выступал за побег в Гераклею, и Велизарий согласился с ним в силу безнадежности ситуации с военной точки зрения. Осведомитель не позаботился выслушать следующего оратора – императрицу Феодору.
Насчет этой женщины тогдашние летописцы пришли к совершенно определенному мнению. Они называют ее куртизанкой, так оно и было на самом деле; она воспитывалась для этого занятия. Они соглашаются в том, что она была необычайно одаренной актрисой и красавицей, грациозной и бойкой. Если почитать старых сплетников внимательнее, можно понять, почему она оказалась самым замечательным примером способности Юстиниана выбирать нужных людей.
Когда он увлекся ею, она бросила сцену и свое ремесло, завела ткацкий станок и открыла небольшое дело. Безусловно, ее физическая привлекательность сыграла не последнюю роль в их связи, но далеко не первую; ведь Юстиниана окружали десятки прекрасных женщин, желающих очаровать императора. Их отношения стали союзом разума, характера и духа, большим, чем обыкновенный брак.
Юстиниан дал ей право на владение семейной собственностью, какого никогда не имела женщина в Византии, где, как правило, все имущество жены переходило в руки мужа. Она так умело распоряжалась полученным достоянием, что вызвала восхищение даже Иоанна Каппадокийского. Императрица могла вести теологический диспут с епископом и обсуждать международные дела с дипломатом и часто делала и то и другое. Без ее участия не принимался ни один значительный государственный закон. Союз Юстиниана и Феодоры действовал как единое целое, их сферы власти, различаясь, проникали друг в друга; она, конечно, повлияла на то, что ее муж с такой деликатностью обратился к вопросу монофизитства.
И вот Феодора обратилась к собранию в императорском дворце после того, как осведомитель Ефраима покинул его. Она сказала: «В эту тяжкую пору нет времени спорить, где место женщины и следует ли ей в присутствии мужчин вести себя с кротостью и смирением. Действовать нужно быстро. Я думаю, что время для побега не пришло, даже если это самый легкий путь. Человеку, появившемуся на свет, должно умереть; но не всякий, ставший императором, будет свергнут с трона. Пусть никогда не наступит день, когда произойдет это! Если ты, государь, хочешь спастись, это не трудно, у нас много средств: вот море, вот корабли. Однако подумай, как бы после бегства ты не предпочел смерть спасению. Мне же нравится древнее изречение, что царское достоинство есть прекрасный погребальный наряд».
Речь убедила императора, и при виде решимости жены решимость Юстиниана воспряла. Он вручил евнуху Нарсесу большую сумму денег, чтобы тот выяснил, кто верховодит «синими», и уговорил их прекратить безобразия из соображений партийной верности. Они уже возвели на трон собственного ставленника; с какой стати им стараться дальше – неужели ради того, чтобы поставить на его место «зеленого»? Деньги Нарсеса оказались не менее веским аргументом, чем его слова. Восстание продолжалось уже слишком долго, чтобы ожидать от него еще что-то полезное; поэтому перед началом следующего действия вожди «синих» сумели увести с ипподрома большинство своих сторонников.
А следующее действие было ужасно. Одновременно с Нарсесом Юстиниан отправил в императорскую ложу Велизария во главе его комитата, чтобы арестовать новоявленного императора. Велизарий не мог пройти по коридору, а перспектива прокладывать себе путь сквозь тяжелые двери и караульные помещения, занятые экскубиторами и доместиками, считавшими Ипатия законным императором, казалась ему неподходящей. Поэтому Велизарий сделал крюк вокруг руин Августея и терм Зевксиппа, по пути подбирая караульне наряды, и подошел к сводчатой галерее, называвшейся Портиком «синих», где находился главный вход на ипподром. Мунд и его герулы решительной атакой взломали второстепенные ворота, обычно запертые.
Две группы облаченных в стальные доспехи воинов увидели перед собой не только зачинщиков мятежа, но и самих мятежников, застигнутых в таком месте, откуда они не могли убежать под прикрытием горящей больницы. Солдаты Мунда и Велизария методично расправились со всеми, кто там находился. По самым скромным подсчетам, всего было убито 30 тысяч человек (часть из них не во время резни на ипподроме, а в ожесточенных уличных боях предыдущих дней). Ипатия, несчастное ничтожество, выволокли из ложи и казнили вместе с братом Помпеем, чтобы не оставить причины для будущих беспорядков, и на этом месть Юстиниана кончилась. Он отправил в изгнание восемнадцать человек, которые избежали гибели на ипподроме, но через несколько месяцев без лишнего шума отменил этот приговор. Он мог позволить себе быть великодушным, ибо добился окончательной победы.
Насчет этой женщины тогдашние летописцы пришли к совершенно определенному мнению. Они называют ее куртизанкой, так оно и было на самом деле; она воспитывалась для этого занятия. Они соглашаются в том, что она была необычайно одаренной актрисой и красавицей, грациозной и бойкой. Если почитать старых сплетников внимательнее, можно понять, почему она оказалась самым замечательным примером способности Юстиниана выбирать нужных людей.
Когда он увлекся ею, она бросила сцену и свое ремесло, завела ткацкий станок и открыла небольшое дело. Безусловно, ее физическая привлекательность сыграла не последнюю роль в их связи, но далеко не первую; ведь Юстиниана окружали десятки прекрасных женщин, желающих очаровать императора. Их отношения стали союзом разума, характера и духа, большим, чем обыкновенный брак.
Юстиниан дал ей право на владение семейной собственностью, какого никогда не имела женщина в Византии, где, как правило, все имущество жены переходило в руки мужа. Она так умело распоряжалась полученным достоянием, что вызвала восхищение даже Иоанна Каппадокийского. Императрица могла вести теологический диспут с епископом и обсуждать международные дела с дипломатом и часто делала и то и другое. Без ее участия не принимался ни один значительный государственный закон. Союз Юстиниана и Феодоры действовал как единое целое, их сферы власти, различаясь, проникали друг в друга; она, конечно, повлияла на то, что ее муж с такой деликатностью обратился к вопросу монофизитства.
И вот Феодора обратилась к собранию в императорском дворце после того, как осведомитель Ефраима покинул его. Она сказала: «В эту тяжкую пору нет времени спорить, где место женщины и следует ли ей в присутствии мужчин вести себя с кротостью и смирением. Действовать нужно быстро. Я думаю, что время для побега не пришло, даже если это самый легкий путь. Человеку, появившемуся на свет, должно умереть; но не всякий, ставший императором, будет свергнут с трона. Пусть никогда не наступит день, когда произойдет это! Если ты, государь, хочешь спастись, это не трудно, у нас много средств: вот море, вот корабли. Однако подумай, как бы после бегства ты не предпочел смерть спасению. Мне же нравится древнее изречение, что царское достоинство есть прекрасный погребальный наряд».
Речь убедила императора, и при виде решимости жены решимость Юстиниана воспряла. Он вручил евнуху Нарсесу большую сумму денег, чтобы тот выяснил, кто верховодит «синими», и уговорил их прекратить безобразия из соображений партийной верности. Они уже возвели на трон собственного ставленника; с какой стати им стараться дальше – неужели ради того, чтобы поставить на его место «зеленого»? Деньги Нарсеса оказались не менее веским аргументом, чем его слова. Восстание продолжалось уже слишком долго, чтобы ожидать от него еще что-то полезное; поэтому перед началом следующего действия вожди «синих» сумели увести с ипподрома большинство своих сторонников.
А следующее действие было ужасно. Одновременно с Нарсесом Юстиниан отправил в императорскую ложу Велизария во главе его комитата, чтобы арестовать новоявленного императора. Велизарий не мог пройти по коридору, а перспектива прокладывать себе путь сквозь тяжелые двери и караульные помещения, занятые экскубиторами и доместиками, считавшими Ипатия законным императором, казалась ему неподходящей. Поэтому Велизарий сделал крюк вокруг руин Августея и терм Зевксиппа, по пути подбирая караульне наряды, и подошел к сводчатой галерее, называвшейся Портиком «синих», где находился главный вход на ипподром. Мунд и его герулы решительной атакой взломали второстепенные ворота, обычно запертые.
Две группы облаченных в стальные доспехи воинов увидели перед собой не только зачинщиков мятежа, но и самих мятежников, застигнутых в таком месте, откуда они не могли убежать под прикрытием горящей больницы. Солдаты Мунда и Велизария методично расправились со всеми, кто там находился. По самым скромным подсчетам, всего было убито 30 тысяч человек (часть из них не во время резни на ипподроме, а в ожесточенных уличных боях предыдущих дней). Ипатия, несчастное ничтожество, выволокли из ложи и казнили вместе с братом Помпеем, чтобы не оставить причины для будущих беспорядков, и на этом месть Юстиниана кончилась. Он отправил в изгнание восемнадцать человек, которые избежали гибели на ипподроме, но через несколько месяцев без лишнего шума отменил этот приговор. Он мог позволить себе быть великодушным, ибо добился окончательной победы.
V
События были названы восстанием Ника, хотя это была настоящая военная операция со штабом, планом и организованными войсками, милосердные «сине-зеленые» стали внештатными помощниками, а пожары действовали как фактор внезапности. Если бы Феодора не разогнала уныние, царившее на совете, если бы Юстиниан и Велизарий после ее речей не стали действовать со стремительностью молнии, то последовала бы и осада. Мы не знаем, кто спланировал операцию; вероятно, он погиб на ипподроме; но она была хорошо спланирована и близко подошла к успеху.
Проблемы, которые пытались решить вожди восстания, были серьезнее, чем вопрос: быть империи монофизитской или католической, националистической или империалистической. Этот вопрос имел важное значение, хотя ничто не могло объединить римскую и константинопольскую церкви, они сблизились гораздо больше, чем в случае, если бы Восточная империя стала полностью монофизитской. Но императором обязательно должен был остаться Юстиниан, человек широких взглядов и грандиозных замыслов. Восстание Ника было направлено против одного его проекта – африканского вторжения; но в том смысле против всех проектов, поскольку это была попытка переворота в пользу провинциализма, узости мышления и раздробленности.
Завоевания Юстиниана в Италии и Африке не смогли объединить империю, и его военные авантюры на Западе обычно считают непродуктивными актами агрессии. Но посмотрим, чего они достигли. Войны Юстиниана уничтожили царство вандалов в Африке и нанесли смертельный удар королевству готов в Италии. Сентиментальные сожаления об упадке этих благородных варварских племен не могут изменить того факта, что это были ариане, решительно желавшие победы своей секты. Арианство распространялось, будучи официальным вероисповеданием царского двора и высших классов; но это не была соборная церковь, оно не имело центра. В религиозном смысле ариане, как монофизиты в политическом, являлись силой, заслон которой поставили действия Юстиниана, Велизария и Феодоры во время восстания Ника.
И это не все. Возможно, не так важно, что одним из главных проектов Юстиниана было строительство нового храма Святой Софии, который по сию пору остается чудом света. Но существенно то, что один из чиновников, чьей отставки требовали мятежники, был Трибониан, и его отставка была бы равносильна смерти. Ибо Трибониан стоял во главе самого монументального и живучего из всех проектов Юстиниана – кодификации римского гражданского права.
Незадолго до восстания была опубликована первая часть свода гражданского права – «Кодекс». Юстиниан изучил «Кодекс» и пришел к выводу, что он еще не совершенен и не достаточен; по его распоряжению Трибониан и составленная из юристов комиссия заново принялись за составление свода. (Юстиниану ничто не казалось совершенным, его проекты всегда требовали нечеловеческих усилий; отчасти по этой причине начатое им оставалось жить в веках.) Можно представить себе, какой объем работы проделал Трибониан, принимая во внимание, что его комиссии пришлось прочесть около двух тысяч трактатов (более трех миллионов строк), сделать из них извлечения, устранить разногласия, обобщить и систематизировать собранный материал. К тому времени в римском праве царил полный беспорядок, и ему противоречили обычаи варваров, населявших различные области государства. Но свод Юстиниана, подготовленный Трибонианом, сохранил нам римское право, оказав влияние на всю западную цивилизацию, сделав ее лучше и справедливее. Вот что было брошено на чашу весов во время восстания Ника.
Проблемы, которые пытались решить вожди восстания, были серьезнее, чем вопрос: быть империи монофизитской или католической, националистической или империалистической. Этот вопрос имел важное значение, хотя ничто не могло объединить римскую и константинопольскую церкви, они сблизились гораздо больше, чем в случае, если бы Восточная империя стала полностью монофизитской. Но императором обязательно должен был остаться Юстиниан, человек широких взглядов и грандиозных замыслов. Восстание Ника было направлено против одного его проекта – африканского вторжения; но в том смысле против всех проектов, поскольку это была попытка переворота в пользу провинциализма, узости мышления и раздробленности.
Завоевания Юстиниана в Италии и Африке не смогли объединить империю, и его военные авантюры на Западе обычно считают непродуктивными актами агрессии. Но посмотрим, чего они достигли. Войны Юстиниана уничтожили царство вандалов в Африке и нанесли смертельный удар королевству готов в Италии. Сентиментальные сожаления об упадке этих благородных варварских племен не могут изменить того факта, что это были ариане, решительно желавшие победы своей секты. Арианство распространялось, будучи официальным вероисповеданием царского двора и высших классов; но это не была соборная церковь, оно не имело центра. В религиозном смысле ариане, как монофизиты в политическом, являлись силой, заслон которой поставили действия Юстиниана, Велизария и Феодоры во время восстания Ника.
И это не все. Возможно, не так важно, что одним из главных проектов Юстиниана было строительство нового храма Святой Софии, который по сию пору остается чудом света. Но существенно то, что один из чиновников, чьей отставки требовали мятежники, был Трибониан, и его отставка была бы равносильна смерти. Ибо Трибониан стоял во главе самого монументального и живучего из всех проектов Юстиниана – кодификации римского гражданского права.
Незадолго до восстания была опубликована первая часть свода гражданского права – «Кодекс». Юстиниан изучил «Кодекс» и пришел к выводу, что он еще не совершенен и не достаточен; по его распоряжению Трибониан и составленная из юристов комиссия заново принялись за составление свода. (Юстиниану ничто не казалось совершенным, его проекты всегда требовали нечеловеческих усилий; отчасти по этой причине начатое им оставалось жить в веках.) Можно представить себе, какой объем работы проделал Трибониан, принимая во внимание, что его комиссии пришлось прочесть около двух тысяч трактатов (более трех миллионов строк), сделать из них извлечения, устранить разногласия, обобщить и систематизировать собранный материал. К тому времени в римском праве царил полный беспорядок, и ему противоречили обычаи варваров, населявших различные области государства. Но свод Юстиниана, подготовленный Трибонианом, сохранил нам римское право, оказав влияние на всю западную цивилизацию, сделав ее лучше и справедливее. Вот что было брошено на чашу весов во время восстания Ника.
Глава 4
Кадисия и завоеванный берег
I
Недостаток второй Персидской империи состоял в том, что она не была империей. Ее правители носили титул Ахеменидов «царь царей», но эти цари, среди которых верховный правитель был вроде председателя комитета, были так многочисленны, в их руках сосредоточилось столько личной власти, что глава государства даже не смел продвигать способного человека, если он не родился в одном из княжеских домов. Там были великие феодалы, называвшиеся «повелителями болот», феодалы поменьше – «повелители деревень» и «рыцари», владевшие частью города или мелким поселением. И вдобавок еще волхвы или маздейские жрецы, которые в любой момент могли обвинить человека в ереси и любой проступок назвать еретическим.
Жесткое сцепление частей системы, закованной в железо, не давало возможности внести в нее изменения. Заменявшая конституцию традиция требовала, чтобы «царь царей» непременно происходил из царского рода, но не уточняла, из какого именно, поэтому в конце каждого царствования, а иногда и в середине разгоралась война за наследство. Можно удивляться, что политический талант, видимо свойственный индоевропейской расе, оказался способен преодолеть такие препятствия и создать относительно упорядоченное административное устройство и относительно справедливую налоговую систему.
Этот талант создал военную систему, одну из наиболее эффективных в раннем Средневековье. Благородство от высшей знати до простых «рыцарей» определялось благородством службы, в особенности военной. Подобно многим обычаям доалександровской империи, ахеменидская традиция, в соответствии с которой благородному человеку достаточно уметь скакать на лошади, метко стрелять и говорить правду, была с тщанием восстановлена и даже улучшена. Знать ничем не умела заниматься, кроме войны, хотя не в той мере, чтобы ее можно было спутать с феодализмом, распространившимся позднее на Западе. Представители военной касты Сасанидской империи не отгораживались от мира в изолированных замках и клялись в верности непосредственно «царю царей», минуя лестницу вассальной зависимости.
В отношении своей подготовки они отличались от западных рыцарей и от всех предшественников. Все воины были опытными всадниками; упадок пехоты, уже замеченный во времена Юстиниана и Велизария, достиг низшей точки, и единственными пехотными частями, входившими в сасанидскую армию, были обозные отряды, вооруженные небольшими копьями и обшитыми шкурами плетеными щитами. Конное войско стало продолжением комитата эпохи Юстиниана. У всадников были чешуйчатые кольчуги, стальные шлемы и легкие щиты, они имели при себе все мыслимые виды оружия: шестифутовое копье, лук, короткий прямой меч, булаву, ручную секиру, приспособление вроде лассо из двух веревок, чтобы сбрасывать неприятеля с лошади. Учитывая длительность подготовки, чтобы научиться владеть всем этим вооружением, неудивительно, что война стала их профессией. Персидские воины были хороши для тяжелых ударов при построении сомкнутыми рядами под звук трубы; немало варваров-степняков служило у них рядовыми легкой конницы; кроме того, у византийцев они переняли технику осады и научились обращаться с осадными орудиями. Как правило, персидская армия использовала облаченных в броню слонов, но только в качестве резерва.
Персидская армия имела две уникальные особенности, игравшие значительную роль в психологической войне. Во-первых, в центре передней линии всегда присутствовал громадный трон, который во время военных действий занимал шахиншах или заменявший его главнокомандующий. Вокруг повелителя выстраивались избранные телохранители, называемые «бессмертными», как это было в дни старой империи почти за тысячу лет до того, далее следовал внешний круг пеших лучников. А впереди неизменно несли другой уникальный предмет – Дирайш-и-кавьяни, якобы кожаный передник легендарного кузнеца, который в незапамятные времена основал государство, возглавив мятеж против семитов, тогдашних правителей. Передник с тех пор превратился в знамя размером пятнадцать футов на двадцать два, богато украшенный драгоценными камнями, так как почитался священным, и каждый новый царь добавлял к нему новые украшения с одобрения маздейских жрецов. Если персидской армии грозил разгром, то первейшей заботой было сохранение священной реликвии; воины отдавали за нее свою жизнь.
Самым большим недостатком этой армии было то, что во время борьбы за престол она часто оставалась без главнокомандующего. Но на рубеже VI и VII веков Хосров II навел порядок в борьбе за наследство и начал задумываться о других вещах. При таком государственном устройстве, каким отличалась Персия Сасанидов, мог существовать только один образ мыслей; прочная, неподатливая система не допускала никаких серьезных занятий, кроме войны. Талантливый дед Хосрова II отодвинул восточную границу государства вплоть до Окса и Гималаев, и продвижение в этом направлении не имело большого смысла. Единственное, что мог предпринять новый «царь царей», – продолжить войну с Византийской империей, которая шла в течение почти века: с тех самых пор, как его прадедушка напал на Юстиниана.
Обычными действиями на войне были осады и сражения в Месопотамии и Армении, набеги персов на Сирию и ответные набеги византийцев на персидский Иран. В тот момент Византийская империя испытывала династические трудности, в балканские провинции хлынули волны славянских авар, а у персов появились еще несколько хороших полководцев, кроме самого Хосрова. Он провел несколько эффективных завоеваний и заслуженно получил в награду прозвище Хосров Парвез (Хосров Завоеватель). Армения покорилась так основательно, что армянская церковь отделилась от Константинополя; Киликия и Каппадокия были подчинены. В 614 году персы взяли Иерусалим, тогда погибли 57 тысяч человек и 35 тысяч были взяты в плен, оккупировали Дамаск, Тарс, Антиохию. Александрия была захвачена, и весь северный Египет перешел в руки персов. В Малой Азии персидским войскам не было преград, они даже пытались напасть на сам Константинополь.
Все это продолжалось в течение нескольких лет, а в 619 году летописцам стало ясно, что Византийской империи пришел конец. С потерей Египта прекратились обычные поставки зерна, столицу поразили голод и чума. Казна опустела, налоги не поступали. Положение близкое к анархии воцарилось даже за пределами городов, к радости персов, которым на руку были греческие междоусобицы. Византийские армии терпели поражения на полях битв и разваливались на части. А так как Иллирия находилась в руках авар, Армения, Анатолия и горные районы на юге Малой Азии были захвачены персами, то не осталось мест, поставлявших рекрутов, где византийцы могли бы набрать новые силы.
Однако персидские завоевания не тронули африканских провинций, присоединенных Велизарием к государству Юстиниана после подавления восстания Ника. Император Ираклий происходил из тех мест, туда он и обратился за людьми. Обладание африканскими провинциями делало необходимым содержание флота; пришедшая в упадок Византия еще удерживала море и водные пути. Ираклий обратился к церкви с просьбой о финансовой помощи, и, поскольку христиане подвергались гонениям нетерпимых волхвов-огнепоклонников, вдохновивших евреев на участие в иерусалимской расправе над христианами, он легко получил эту помощь. Военачальники все как один оказались неудачниками или пытались прибрать к рукам умирающую империю. Идя против обычаев и традиций, Ираклий устроил торжественную литургию, потом созвал на ипподроме большой совет сената, знати и народа, оставил империю под присмотром патриарха Сергия и отправился на поле битвы.
Случилось это 5 апреля 622 года; через пять месяцев одному арабу, который звал себя пророком и всем прожужжал уши своими проповедями, пришлось покинуть город Мекку, находившийся на средоточии торговых путей пустыни.
Жесткое сцепление частей системы, закованной в железо, не давало возможности внести в нее изменения. Заменявшая конституцию традиция требовала, чтобы «царь царей» непременно происходил из царского рода, но не уточняла, из какого именно, поэтому в конце каждого царствования, а иногда и в середине разгоралась война за наследство. Можно удивляться, что политический талант, видимо свойственный индоевропейской расе, оказался способен преодолеть такие препятствия и создать относительно упорядоченное административное устройство и относительно справедливую налоговую систему.
Этот талант создал военную систему, одну из наиболее эффективных в раннем Средневековье. Благородство от высшей знати до простых «рыцарей» определялось благородством службы, в особенности военной. Подобно многим обычаям доалександровской империи, ахеменидская традиция, в соответствии с которой благородному человеку достаточно уметь скакать на лошади, метко стрелять и говорить правду, была с тщанием восстановлена и даже улучшена. Знать ничем не умела заниматься, кроме войны, хотя не в той мере, чтобы ее можно было спутать с феодализмом, распространившимся позднее на Западе. Представители военной касты Сасанидской империи не отгораживались от мира в изолированных замках и клялись в верности непосредственно «царю царей», минуя лестницу вассальной зависимости.
В отношении своей подготовки они отличались от западных рыцарей и от всех предшественников. Все воины были опытными всадниками; упадок пехоты, уже замеченный во времена Юстиниана и Велизария, достиг низшей точки, и единственными пехотными частями, входившими в сасанидскую армию, были обозные отряды, вооруженные небольшими копьями и обшитыми шкурами плетеными щитами. Конное войско стало продолжением комитата эпохи Юстиниана. У всадников были чешуйчатые кольчуги, стальные шлемы и легкие щиты, они имели при себе все мыслимые виды оружия: шестифутовое копье, лук, короткий прямой меч, булаву, ручную секиру, приспособление вроде лассо из двух веревок, чтобы сбрасывать неприятеля с лошади. Учитывая длительность подготовки, чтобы научиться владеть всем этим вооружением, неудивительно, что война стала их профессией. Персидские воины были хороши для тяжелых ударов при построении сомкнутыми рядами под звук трубы; немало варваров-степняков служило у них рядовыми легкой конницы; кроме того, у византийцев они переняли технику осады и научились обращаться с осадными орудиями. Как правило, персидская армия использовала облаченных в броню слонов, но только в качестве резерва.
Персидская армия имела две уникальные особенности, игравшие значительную роль в психологической войне. Во-первых, в центре передней линии всегда присутствовал громадный трон, который во время военных действий занимал шахиншах или заменявший его главнокомандующий. Вокруг повелителя выстраивались избранные телохранители, называемые «бессмертными», как это было в дни старой империи почти за тысячу лет до того, далее следовал внешний круг пеших лучников. А впереди неизменно несли другой уникальный предмет – Дирайш-и-кавьяни, якобы кожаный передник легендарного кузнеца, который в незапамятные времена основал государство, возглавив мятеж против семитов, тогдашних правителей. Передник с тех пор превратился в знамя размером пятнадцать футов на двадцать два, богато украшенный драгоценными камнями, так как почитался священным, и каждый новый царь добавлял к нему новые украшения с одобрения маздейских жрецов. Если персидской армии грозил разгром, то первейшей заботой было сохранение священной реликвии; воины отдавали за нее свою жизнь.
Самым большим недостатком этой армии было то, что во время борьбы за престол она часто оставалась без главнокомандующего. Но на рубеже VI и VII веков Хосров II навел порядок в борьбе за наследство и начал задумываться о других вещах. При таком государственном устройстве, каким отличалась Персия Сасанидов, мог существовать только один образ мыслей; прочная, неподатливая система не допускала никаких серьезных занятий, кроме войны. Талантливый дед Хосрова II отодвинул восточную границу государства вплоть до Окса и Гималаев, и продвижение в этом направлении не имело большого смысла. Единственное, что мог предпринять новый «царь царей», – продолжить войну с Византийской империей, которая шла в течение почти века: с тех самых пор, как его прадедушка напал на Юстиниана.
Обычными действиями на войне были осады и сражения в Месопотамии и Армении, набеги персов на Сирию и ответные набеги византийцев на персидский Иран. В тот момент Византийская империя испытывала династические трудности, в балканские провинции хлынули волны славянских авар, а у персов появились еще несколько хороших полководцев, кроме самого Хосрова. Он провел несколько эффективных завоеваний и заслуженно получил в награду прозвище Хосров Парвез (Хосров Завоеватель). Армения покорилась так основательно, что армянская церковь отделилась от Константинополя; Киликия и Каппадокия были подчинены. В 614 году персы взяли Иерусалим, тогда погибли 57 тысяч человек и 35 тысяч были взяты в плен, оккупировали Дамаск, Тарс, Антиохию. Александрия была захвачена, и весь северный Египет перешел в руки персов. В Малой Азии персидским войскам не было преград, они даже пытались напасть на сам Константинополь.
Все это продолжалось в течение нескольких лет, а в 619 году летописцам стало ясно, что Византийской империи пришел конец. С потерей Египта прекратились обычные поставки зерна, столицу поразили голод и чума. Казна опустела, налоги не поступали. Положение близкое к анархии воцарилось даже за пределами городов, к радости персов, которым на руку были греческие междоусобицы. Византийские армии терпели поражения на полях битв и разваливались на части. А так как Иллирия находилась в руках авар, Армения, Анатолия и горные районы на юге Малой Азии были захвачены персами, то не осталось мест, поставлявших рекрутов, где византийцы могли бы набрать новые силы.
Однако персидские завоевания не тронули африканских провинций, присоединенных Велизарием к государству Юстиниана после подавления восстания Ника. Император Ираклий происходил из тех мест, туда он и обратился за людьми. Обладание африканскими провинциями делало необходимым содержание флота; пришедшая в упадок Византия еще удерживала море и водные пути. Ираклий обратился к церкви с просьбой о финансовой помощи, и, поскольку христиане подвергались гонениям нетерпимых волхвов-огнепоклонников, вдохновивших евреев на участие в иерусалимской расправе над христианами, он легко получил эту помощь. Военачальники все как один оказались неудачниками или пытались прибрать к рукам умирающую империю. Идя против обычаев и традиций, Ираклий устроил торжественную литургию, потом созвал на ипподроме большой совет сената, знати и народа, оставил империю под присмотром патриарха Сергия и отправился на поле битвы.
Случилось это 5 апреля 622 года; через пять месяцев одному арабу, который звал себя пророком и всем прожужжал уши своими проповедями, пришлось покинуть город Мекку, находившийся на средоточии торговых путей пустыни.
II
Дошедшие до нас летописи мало говорят об Ираклии и его военных достижениях, но ясно то, что в отношении тактики ему удалось возродить утерянное искусство пехоты, а в стратегии он был знатоком. Он сумел выбить персов из Малой Азии, разбив их в бою и почти уничтожив вражескую армию. Он не стал пытаться отвоевать захваченные территории на юге, а выступил на северо-восток к подножию Кавказа. В следующие шесть лет он сторицей заплатил за разрушенный Запад. Каждый раз, когда персы выставляли войско против Ираклия, император выходил победителем, нанося тяжелые потери неприятелю; каждый город, взятый Ираклием, подвергался разграблению. Император дошел до Каспийского моря и оттуда повернул на юг; нанес смертельный удар боевому духу персов, захватив и превратив в развалины величайший храм страны – святыню огнепоклонников; а его посланники уговорили степные хазарские племена участвовать в разгроме персов. В 628 году персам стало ясно, что Хосров Завоеватель потерял былую хватку. Один из сыновей Хосрова бросил его в «Колодец тьмы», где шах нашел свой конец.
Этот сын Хосрова заключил с Ираклием перемирие, но больше почти ничего не добился; тогда из-за разлива Тигра и Евфрата началось наводнение, сравнимое с великим потопом, потом страну поразила чума, и новый «царь царей» умер от заразы. После него остался единственный сын, тогда еще ребенок, и началась вполне предсказуемая цепная реакция войн за престол, в которых «цари» поддерживали своих кандидатов. За четыре года не менее двенадцати человек, включая двух женщин, надевали великий царский венец, и никто из них не продержался в нем больше года и не смог заручиться поддержкой большей части населения, чтобы добиться подчинения от остальных. Наконец резерв претендентов на шахский трон начал иссякать даже у такого плодовитого царского рода, как персидский; в 632 году общее одобрение получила кандидатура одного отпрыска, названного Иездигердом III. Военачальник Рустам стал при нем, по нашей терминологии, регентом.
Следующие несколько лет арабы совершали набеги на Хиру, город на границе Ирака; ее выкупили за абсурдно низкую цену в 60 тысяч дирхемов, и Рустам двинулся на арабскую землю, желая напомнить дикарям, что не следует вести себя подобным образом.
Этот сын Хосрова заключил с Ираклием перемирие, но больше почти ничего не добился; тогда из-за разлива Тигра и Евфрата началось наводнение, сравнимое с великим потопом, потом страну поразила чума, и новый «царь царей» умер от заразы. После него остался единственный сын, тогда еще ребенок, и началась вполне предсказуемая цепная реакция войн за престол, в которых «цари» поддерживали своих кандидатов. За четыре года не менее двенадцати человек, включая двух женщин, надевали великий царский венец, и никто из них не продержался в нем больше года и не смог заручиться поддержкой большей части населения, чтобы добиться подчинения от остальных. Наконец резерв претендентов на шахский трон начал иссякать даже у такого плодовитого царского рода, как персидский; в 632 году общее одобрение получила кандидатура одного отпрыска, названного Иездигердом III. Военачальник Рустам стал при нем, по нашей терминологии, регентом.
Следующие несколько лет арабы совершали набеги на Хиру, город на границе Ирака; ее выкупили за абсурдно низкую цену в 60 тысяч дирхемов, и Рустам двинулся на арабскую землю, желая напомнить дикарям, что не следует вести себя подобным образом.
III
Некоторые темпераментные историки нередко высказывают удивление по поводу «сарацинского взрыва». Дело в том, что их одурачили мусульманские летописцы, неизменно описывающие доисламский период как «пору невежества», намекая, что Мухаммед был не только религиозным вождем, но и человеком, принесшим арабам цивилизацию. Кроме того, они полностью упускают из виду природу материала, о взрыве которого рассуждают. На самом деле в то время на всей территории Аравийского полуострова царило общественное устройство, если не отвечающее всем требованиям цивилизации, то значительно более продвинутое, чем варварство. Да, его населяли племена, сгруппированные в кланы, которые вели между собой кровные войны; основная часть населения вела кочевую жизнь. Но там процветали искусства, особенно поэзия, уверенно велась торговля (значение Мекки состояло в том, что как торговый город она получила статус неприкосновенности, и никому не дозволялось нарушать его), а женщины занимали более высокое положение, чем на большей части Западной Европы. Существенную роль играло сельское хозяйство, опиравшееся на выращивание персиков и гранатов (которые плохо переносили транспортировку) и продажу фиников и ароматических веществ, которые легко перевозились, и на них всегда существовал большой спрос.
Во времена Мухаммеда эта нарождающаяся цивилизация страдала серьезным недомоганием, и главным образом по двум причинам. Одна заключалась в постоянном рождении чрезмерного количества детей, несмотря на общепринятую практику женского детоубийства. Вследствие этого не прекращался постоянный поток переселенцев; арабские племена распространились по всей территории Сирии, Палестины и даже Египта, где легко смешивались с родственными кланами, у которых языки были близки. К VI веку даже образовались два арабо-эмигрантских царства – Гассан на северо-западной границе пустыни и Хира на северо-восточной. Гассан был захвачен византийцами и разделен на области, а Хира стала персидским владением. Но главным следствием распространения арабов стало то, что на большей части Сирии, Ирака и Месопотамии население в основном было арабским, сохранившим с родиной родственные связи.
Вторая причина носила экономический характер. Как на Красном море, так и в Персидском заливе общепринятым средством передвижения были корабли. Поскольку водный транспорт неизменно дешевле и эффективнее сухопутного, старые караванные пути, дававшие средства к существованию большому количеству арабов, пришли в упадок. На перенаселенном полуострове началась безработица, и любая мелочь могла привести к взрыву.
Есть несколько причин того, что энергия взрыва была направлена вне, а не внутрь. Одна из них – характер учения Мухаммеда, которое провозглашало безусловными добродетелями определенные качества, без которых невозможно жить в пустыне: умеренность, уклонение от роскоши, закон гостеприимства. Поэтому придерживаться мусульманского вероисповедания было очень легко. Оно запрещало детоубийство, противоречащее всем человеческим инстинктам, и предлагало реальный заменитель в виде многоженства. Оно превращало нападения и грабежи в религиозные акты, если их жертвами были неверные; оно стало общей платформой, на которой все арабы могли общаться между собой без различия племени и кланов. Конечно, нельзя упускать из внимания привлекательность ислама и в чисто духовном аспекте, но стоит заметить, что если бы это вероучение создавалось с точки зрения хладнокровного рационализма для решения конкретных проблем того времени и места, то оно едва ли могло быть задумано лучше.
Мухаммеду повезло, что среди первых новообращенных оказались весьма одаренный администратор Омар и талантливый полководец Халид ибн ал-Валид. Сам пророк, безусловно, обладал исключительными способностями к управлению, но как военачальник был скорее энергичен, чем одарен. Особой заслугой Халида в качестве полководца было то, что он смог превратить тактическую доктрину в стратегическую систему. Сарацинские войска состояли из легковооруженных всадников, лучников и копьеносцев; ввиду недостатка природных материалов их луки были ненамного лучше персидских, но хуже византийских. Вооружение легкой конницы диктовало тактику; она сражалась стрелковой цепью. Так Халид перестрелял всех врагов. После смерти пророка Халид провел несколько сражений, добиваясь скорой победы своей неистовой энергией; но позднее судьба свела его с византийцами, и битвы стали длиться днями, а одна не кончалась целую неделю.
Во времена Мухаммеда эта нарождающаяся цивилизация страдала серьезным недомоганием, и главным образом по двум причинам. Одна заключалась в постоянном рождении чрезмерного количества детей, несмотря на общепринятую практику женского детоубийства. Вследствие этого не прекращался постоянный поток переселенцев; арабские племена распространились по всей территории Сирии, Палестины и даже Египта, где легко смешивались с родственными кланами, у которых языки были близки. К VI веку даже образовались два арабо-эмигрантских царства – Гассан на северо-западной границе пустыни и Хира на северо-восточной. Гассан был захвачен византийцами и разделен на области, а Хира стала персидским владением. Но главным следствием распространения арабов стало то, что на большей части Сирии, Ирака и Месопотамии население в основном было арабским, сохранившим с родиной родственные связи.
Вторая причина носила экономический характер. Как на Красном море, так и в Персидском заливе общепринятым средством передвижения были корабли. Поскольку водный транспорт неизменно дешевле и эффективнее сухопутного, старые караванные пути, дававшие средства к существованию большому количеству арабов, пришли в упадок. На перенаселенном полуострове началась безработица, и любая мелочь могла привести к взрыву.
Есть несколько причин того, что энергия взрыва была направлена вне, а не внутрь. Одна из них – характер учения Мухаммеда, которое провозглашало безусловными добродетелями определенные качества, без которых невозможно жить в пустыне: умеренность, уклонение от роскоши, закон гостеприимства. Поэтому придерживаться мусульманского вероисповедания было очень легко. Оно запрещало детоубийство, противоречащее всем человеческим инстинктам, и предлагало реальный заменитель в виде многоженства. Оно превращало нападения и грабежи в религиозные акты, если их жертвами были неверные; оно стало общей платформой, на которой все арабы могли общаться между собой без различия племени и кланов. Конечно, нельзя упускать из внимания привлекательность ислама и в чисто духовном аспекте, но стоит заметить, что если бы это вероучение создавалось с точки зрения хладнокровного рационализма для решения конкретных проблем того времени и места, то оно едва ли могло быть задумано лучше.
Мухаммеду повезло, что среди первых новообращенных оказались весьма одаренный администратор Омар и талантливый полководец Халид ибн ал-Валид. Сам пророк, безусловно, обладал исключительными способностями к управлению, но как военачальник был скорее энергичен, чем одарен. Особой заслугой Халида в качестве полководца было то, что он смог превратить тактическую доктрину в стратегическую систему. Сарацинские войска состояли из легковооруженных всадников, лучников и копьеносцев; ввиду недостатка природных материалов их луки были ненамного лучше персидских, но хуже византийских. Вооружение легкой конницы диктовало тактику; она сражалась стрелковой цепью. Так Халид перестрелял всех врагов. После смерти пророка Халид провел несколько сражений, добиваясь скорой победы своей неистовой энергией; но позднее судьба свела его с византийцами, и битвы стали длиться днями, а одна не кончалась целую неделю.