Кристофер ПРИСТ

ОПРОКИНУТЫЙ МИР


   Моим матери и отцу




   Как оглянешься окрест,

   В мире много странных мест,

   А присмотришься сурово -

   В мире странном все не ново:

   Труд с восхода дотемна

   Да ошибок пелена.

Сэмюэл Джонсон




 


ОТ АВТОРА


   Отдельные ситуации, описанные в этом романе, встречались в одноименном коротком рассказе, который был впервые опубликован в 22-м выпуске антологии «Новое в научной фантастике» (издательство «Сидгуик энд Джексон»). Однако, если не считать отчасти сходного фона, на котором развертывается действие, да имен двух-трех героев, между романом и рассказом в сущности нет почти ничего общего.
   Кристофер Прист


* ЧАСТЬ ПЕРВАЯ *



1
   Наконец-то мне исполнилось шестьсот пятьдесят миль. За дверью собрались гильдиеры: там должна произойти церемония, где меня примут в ученики гильдии. Трепетный знаменательный миг — словно итог всей моей предыдущей жизни.
   Мой отец всегда был гильдиер, и сколько я себя помню, уже одно это создавало между нами громадную дистанцию. Я уважал его: жизнь гильдиера казалась мне увлекательной, освященной бременем ответственности и чувством цели. Отец ничего не говорил мне о своей работе, но его форма, его подчеркнутая сдержанность и частые отлучки из Города лучше всяких слов говорили о том, что он по горло занят делами первостепенной важности.
   Еще немного — и передо мной откроется дорога в его заманчивый мир. Мне выпала высокая честь, на меня возложат какие-то интересные обязанности — ни один мальчишка, выросший в тесных стенах яслей, не совладает с волнением перед этим великим шагом.
   Ясли представляли собой небольшое строение на южной оконечности Города. Они были совершенно обособлены — загон из нескольких коридоров, классных комнат и спален. С остальной частью Города ясли связывала единственная и, как правило, запертая дверь, а для физической разрядки оставались лишь маленький гимнастический зал и крохотная открытая площадка, стиснутая со всех сторон высоченными стенами соседних зданий.
   Как и всех других детей, меня отдали на попечение персонала яс лей сразу после рождения, и я не знал другой жизни. О матери у меня не сохранилось даже воспоминаний: она покинула Город, как только я родился.
   Жизнь в яслях была однообразной, но вместе с тем не такой уж скучной. У меня завелись друзья, и один из них — парнишка по имени Джелмен Джейз. Он был на несколько миль старше и вступил в пору ученичества незадолго до моего. Теперь я надеялся, что встречусь с ним снова. С тех пор как Джейз достиг возраста зрелости, я виделся с ним лишь однажды — как-то раз он забегал в ясли на минутку. Джейз уже успел перенять у гильдиеров их озабоченный вид, и я, как ни бился, не узнал от него ничего. Зато теперь, когда я стану учеником гильдии, ему наверняка будет что мне рассказать.
   В приемную, где я стоял, вышел администратор.
   — Все готово, — сказал он. — Ты помнишь, что тебе надо делать?
   — Помню.
   — Тогда желаю удачи.
   Я вдруг обнаружил, что дрожу, ладони у меня взмокли. Администратор, тот самый, что утром вывел меня из яслей, сочувственно усмехнулся. Он воображал, что понимает мое состояние, — но ведь ему известна была в лучшем случае половина уготованного мне испытания.
   После церемонии посвящения меня ожидало еще кое-что. Отец уже сообщил мне, что условился о моей женитьбе. Я принял эту новость спокойно, поскольку знал, что гильдиерам положены ранние браки, и к тому же был знаком с избранницей. Ее звали Виктория Леру, мы вместе воспитывались в яслях. Общего между нами было немного — девочки в яслях были наперечет, а потому старались держаться спаянной группкой, — и все же мы не казались друг другу совсем посторонними. Хотя представить себя женатым человеком мне было все равно трудно: чтобы привыкнуть к этой мысли, нужно время, а мне его не дали.
   Администратор бросил взгляд на стенные часы.
   — Ну что ж, Гельвард. Пора.
   Мы обменялись коротким рукопожатием, он открыл дверь и вошел в зал. Я успел заметить, что в зале полно гильдиеров, а под потолком горят яркие светильники.
   Администратор остановился сразу же за дверью и обратился к кому-то сидевшему сбоку на возвышении.
   — Ваша светлость лорд-навигатор, прошу вашего внимания.
   — Представьтесь.
   Голос доносился издали — с места, где я стоял, говорившего было не разглядеть.
   — Брух, администратор внутренней службы. По приказу главного администратора я привел юношу по имени Гельвард Манн, который желает стать учеником одной из верховных гильдий.
   — Ваши полномочия ясны, Брух. Введите соискателя.
   Брух обернулся и взглянул на меня, и я, следуя его наставлениям, шагнул в зал. В центре зала была установлена небольшая кафедра, я приблизился к ней и замер.
   И — поднял глаза.
   Передо мной на помосте в сиянии прожекторов в кресле с высокой спинкой сидел пожилой человек. На нем был черный плащ с вышитым на груди кругом яркой белизны. Справа от кресла стояли трое мужчин, слева — тоже трое, все шестеро в плащах, с перевязями разных цветов через плечо. Перед помостом на полу толпились еще мужчины и несколько женщин. Там же находился и мой отец.
   Все смотрели на меня, только на меня, и мое волнение усиливалось с каждой секундой. В голове не осталось ни единой мысли — заботливые наставления Бруха начисто вылетели из памяти.
   В тишине, наступившей вслед за моим появлением, я уставился на человека, сидящего в центре помоста. Никогда за все детские и юношеские мили я в глаза не видел живого навигатора. В недавнем прошлом, в яслях, мы говорили о навигаторах с глубоким почтением, и даже самые дерзкие, если и позволяли себе какую-нибудь вольность в их адрес, то в самом тоне шутки все же слышалось преклонение перед людьми, почти легендарными. Тот факт, что один из навигаторов почтил церемонию своим присутствием, подчеркивал ее значение. Мелькнула мысль, что теперь-то будет чем похвалиться перед друзьями… но тут я вспомнил, что отныне и навсегда ничто не останется для меня таким, как прежде.
   Брух выступил вперед и повернулся ко мне лицом.
   — Ваше имя Гельвард Манн, сэр?
   — Совершенно верно.
   — Каков ваш возраст, сэр?
   — Шестьсот пятьдесят миль.
   — Вы осведомлены о значении этого возраста?
   — С этим возрастом приходят права и обязанности взрослого.
   — Как вы намерены распорядиться полученными правами?
   — Я хотел бы стать учеником одной из верховных гильдий.
   — А какой именно? Вы уже сделали выбор, сэр?
   — Да, сделал.
   Брух вновь повернулся к помосту и повторил мои ответы слово в слово, хотя, казалось бы, люди на помосте должны были слышать их.
   — У вас есть вопросы к соискателю? — осведомился навигатор у стоявших рядом.
   Никто из шестерых не откликнулся.
   — Хорошо. — Навигатор поднялся с кресла. — Подойди поближе, Гельвард Манн, и встань так, чтобы я видел тебя.
   Брух отступил в сторону. Я оставил кафедру и вышел на середину ковра, где белел небольшой пластмассовый круг. В центре круга я остановился. Несколько долгих секунд меня разглядывали в полном молчании.
   Затем навигатор обратился к одному из тех, кто стоял на помосте.
   — Присутствуют ли здесь поручители?
   — Да, ваша светлость.
   — Хорошо. Поскольку дело входит исключительно в компетенцию наших гильдий, да удалятся все посторонние.
   Навигатор сел, и вперед выступил его ближайший сосед справа.
   — Остались ли здесь лица, не удостоенные звания полноправного гильдиера? Если остались, убедительно просим их покинуть зал.
   Брух держался чуть позади меня и немного сбоку, и краешком глаза я заметил, как он слегка поклонился в сторону помоста и удалился. Он оказался не единственным: почти половина присутствовавших последовала его примеру. Те, кто остался, опять повернулись ко мне.
   — Видим ли мы чужаков, затесавшихся в наши ряды? — спросил человек на помосте. Ответом ему служило молчание. — Соискатель Гельвард Манн, вы находитесь ныне среди гильдиеров верховных гильдий. Церемонии, подобные этой, происходят в Городе не каждый день, и вы должны отнестись к ней подобающим образом. Мы все здесь сегодня собрались ради вас. Когда вы закончите ученичество, эти люди станут вашими старшими товарищами, и вы будете связаны с ними общностью наших правил. Вам все понятно?
   — Понятно, сэр.
   — Вы заявили, что выбрали гильдию, куда хотите вступить. Назовите ее для общего сведения.
   — Я хотел бы стать разведчиком будущего, — ответил я.
   — Ну что ж, приятно слышать. Я разведчик будущего Клаузевиц, и мне доверено возглавлять нашу гильдию. Вокруг вас сейчас стоят другие разведчики будущего, а равно представители остальных верховных гильдий. Рядом со мной на возвышении — главы этих гильдий. В центре — почтивший нас своим присутствием лорд-навигатор Олссон…
   Как учил меня Брух, я отвесил навигатору глубокий поклон. Поклон — вот и все, что я помнил из наставлений своего провожатого: он заявил, что не посвящен в подробности этой части церемонии, но что я безусловно обязан выказать навигатору, когда буду формально ему представлен, максимум уважения.
   — Кто готов поручиться за соискателя?
   — Сэр, я хотел бы за него поручиться…
   Это произнес мой отец.
   — Поручитель — разведчик будущего Манн. Кто поддерживает поручителя?
   — Сэр, я готов поддержать его.
   — Поддерживает мостостроитель Леру. Кто выступает против соискателя?
   Последовала долгая тишина. Еще дважды Клаузевиц призывал желающих проголосовать против, но моя кандидатура так и не вызвала никаких возражений.
   — Быть посему, — заявил Клаузевиц. — Гельвард Манн, вашему вниманию предлагается клятва верховных гильдий. Вы имеете право, даже на этой стадии церемонии, отказаться принять ее. Но если вы решите принести клятву, то будете связаны ею до конца своей жизни. Наказание за клятвопреступление — немедленная казнь. Надеюсь, вы полностью осознаете сказанное?
   Я был ошеломлен. Ни один человек — ни отец, ни Джейз, ни даже Брух — не проронил об этом ни слова. Ну, допустим, Брух был не в курсе дела, но отец, неужели отец не мог хотя бы предупредить меня?…
   — Ну так что же?
   — Я должен ответить сейчас же, сэр?
   — Да.
   Не вызывало сомнений, что я и в глаза не увижу клятвы, пока не отвечу. Быть может, само ее содержание оправдывает такую секретность? Я понимал, что выбора в сущности нет. Я зашел уже слишком далеко: за меня поручились, меня почти приняли — отказаться от клятвы было уже просто нельзя. По крайней мере, в тот момент я понимал это только так.
   — Я согласен принести клятву, сэр.
   Клаузевиц сошел с помоста, приблизился и вручил мне кусок белого картона.
   — Прочтите клятву вслух, громко и внятно, — объявил он. — Можете сначала пробежать ее глазами, но имейте в виду, что и в этом случае вы сразу же подпадаете под власть ее требований…
   Я кивнул в знак того, что условия мне понятны, и он вернулся на помост. Я стал читать клятву про себя, вникая в ее высокопарные фразы.
   Затем я снова повернулся лицом к помосту, и на меня устремили внимание все, кто был в зале, не исключая, разумеется, и отца.
   — Я, Гельвард Манн, достигнув возраста зрелости и вступая в права гражданина Города Земля, торжественно клянусь: 
   не жалея сил выполнять любые обязанности, возложенные на меня славной гильдией разведчиков будущего;
   ставить интересы безопасности Города превыше всех личных забот;
   ни при каких обстоятельствах не обсуждать дела своей гильдии и других верховных гильдий ни с кем, кроме самих гильдиеров и утвержденных в звании, принесших клятву учеников;
   расценивать все испытанное и увиденное мною за пределами Города как тайну, не подлежащую разглашению вне гильдии;
   заслужив звание полноправного гильдиера, ознакомиться с документом, известным как Директива Дистейна, и следовать его букве и духу, а в дальнейшем передать полученные знания следующим поколениям гильдиеров;
   и наконец, хранить в строгом секрете как самый факт принесения настоящей клятвы, так и ее содержание.
   Принося эту клятву, я отдаю себе полный отчет в том, что нарушение любого из ее пунктов влечет за собой немедленную смерть от руки моих коллег-гильдиеров…
   Закончив читать, я взглянул на Клаузевица. Самый процесс чтения этих высоких слов наполнил мою душу почти невыносимым восторгом.
   «За пределами Города…» Значит, мне предстоит выйти за его стены, значит, мне как ученику гильдии станут доступны места, доселе запретные для меня и поныне запретные для большинства жителей Города. Ясли полнились слухами о том, что же находится за пределами Города, и мне самому доводилось строить на этот счет самые невероятные домыслы. Рассудок подсказывал мне, что явь не угонится за нашими фантазиями, и все равно передо мной раскрывались перспективы ослепительные и страшные. Неспроста гильдиеры набросили на них плотные покровы тайны: вероятно, за стенами Города скрывается что-то столь ужасное, что за разглашение природы этого ужаса возможна лишь одна достойная кара — смертная казнь…
   — Поднимитесь на сцену, ученик Манн!… — провозгласил Клаузевиц.
   Я двинулся вперед, кое-как одолев четыре ступеньки, ведущие на помост. Клаузевиц приветствовал меня пожатием руки, а заодно отобрал у меня картонку с клятвой. Я был представлен прежде всего навигатору, который молвил мне несколько ласковых слов, а затем и главам других верховных гильдий. Клаузевиц называл мне не только их имена, но и титулы — иные из этих титулов я услышал впервые. На меня обрушился такой поток сведений, что я был просто не в силах их усвоить: за считанные мгновения я узнал, наверное, столько же, сколько за все годы жизни до этого самого дня.
   Верховных гильдий насчитывалось шесть. В придачу к гильдии разведчиков, возглавляемой Клаузевицем, была еще гильдия, ответственная за движение Города, еще одна, занятая прокладкой путей, и еще одна — возведением мостов. Мне разъяснили, что именно эти гильдии в первую очередь отвечают за сохранение условий, обеспечивающих Городу дальнейшее существование. Разведчикам, движенцам, путейцам и мостостроителям помогали еще две гильдии — стражников и торговцев-меновщиков. Все это было для меня внове, хоть я и припоминал теперь, что отец порой называл походя разных людей, используя наименования их гильдий как имена собственные. Мне доводилось, например, слышать о мостостроителях, однако до этой церемонии я и представить себе не мог, что строительство моста — событие, окутанное ореолом таинственности и обрядности. Каким таким образом мост может стать условием, обеспечивающим выживание Города? Зачем нужны стражники?
   И собственно, что такое разведка будущего?

 
   По приглашению Клаузевица я обменялся рукопожатиями с другими гильдиерами-разведчиками, в том числе, конечно же, и с отцом. Впрочем, разведчиков в зале оказалось только трое: остальные, как мне объяснили, находятся далеко от Города. Завершив круг знакомств, я поговорил с представителями других верховных гильдий — в зале был по крайней мере один делегат от каждой из них. У меня постепенно складывалось впечатление, что работа за пределами Города отнимает у гильдиеров максимум времени и сил: то один, то другой из собеседников сетовал, что на церемонии нет большинства из его товарищей по гильдии, поскольку они, увы, заняты вдали от Города и не смогли приехать.
   Во время этих разговоров меня поразила неожиданная мысль. Не то чтобы она не посещала меня и раньше, но в сознании как-то не запечатлевалась. Мой отец и его коллеги-разведчики выглядели значительно старше остальных гильдиеров. Клаузевиц отличался крепким сложением и в своем плаще смотрелся очень внушительно, но поредевшие волосы и морщины выдавали преклонный возраст — по самой скромной оценке, ему было не меньше двух с половиной тысяч миль. Да и мой отец сегодня, когда я увидел его в обществе ровесников, показался мне совершенным стариком. Человеком того же поколения, что и Клаузевиц, хотя логика не допускала этого. Ведь в таком случае ему, когда я родился, должно было исполниться примерно тысяча восемьсот пятьдесят миль, — а я уже усвоил, что по обычаям Города детей надлежит заводить не откладывая, сразу по достижении возраста зрелости.
   Представители других гильдий выглядели много моложе. Некоторые были, по-видимому, лишь на десять-пятнадцать миль старше меня, и это, признаться, меня обнадежило: теперь, когда я вступил в мир взрослых, я хотел разделаться с ученичеством при первой же удобной возможности. Подразумевалось, что продолжительность ученичества твердо не установлена, и если Брух сказал правду и положение человека в Городе действительно зависит от его дарований, то стоит проявить рвение — и я стану полноправным гильдиером за недолгий срок.
   Однако среди присутствующих не было человека, которого я хотел бы увидеть больше всего. Джейза в зале не оказалось.
   Разговорившись с одним из гильдиеров-движенцев, я рискнул спросить про него.
   — Джелмен Джейз? — переспросил гильдиер. — Думаю, что его нет в Городе.
   — Неужели он не мог вернуться ради меня! — воскликнул я. — В яслях мы жили в одной каюте…
   — Джейза не будет на протяжении многих миль.
   — Где же он?…
   Гильдиер лишь улыбнулся в ответ, и это меня порядком разозлило: теперь-то, когда я принес клятву, они, кажется, могли бы мне сказать!…
   Однако чуть позже я заметил, что в зале вообще не было учеников, кроме меня. Выходит, их всех нет в Городе? Если так, то и я, вероятно, скоро смогу покинуть его пределы…
   Поговорив с гильдиерами еще две-три минуты, Клаузевиц призвал к общему вниманию.
   — Предлагаю вернуть администраторов, — объявил он. — Возражений нет?
   Гильдиеры откликнулись на предложение одобрительным гулом.
   — А если так, — продолжал Клаузевиц, то разрешите напомнить вновь принятому ученику, что это первый из множества будущих случаев, когда он связан условиями принесенной клятвы…
   Клаузевиц спустился с помоста, и двое или трое из гильдиеров распахнули двери. Администраторы начали не спеша возвращаться в зал. Атмосфера существенно потеплела. Как только зал наполнился, я вновь услышал смех и тут же заметил, что поодаль накрывают на стол. Никто из администраторов, видимо, и не думал роптать по поводу того, что их безоговорочно выдворили с церемонии. По-видимому, их выдворяли достаточно часто и сами они считали это в порядке вещей, но я поневоле задумался: догадываются ли они о происшедшем в зале и в какой мере? Когда что-то во всеуслышание объявляют доступным немногим избранным, остальных тем самым толкают на всяческие догадки. И никакие установления не могут быть столь незыблемыми, чтобы простое удаление непосвященных из зала удержало их в неведении о том, что произошло. Насколько я мог судить, часовых у дверей не ставили — и если кто-нибудь дерзнул бы подслушивать в момент, когда я произносил клятву, что могло бы ему помешать?…
   К счастью, времени на размышления у меня уже почти не было: оживление в зале нарастало с каждой минутой. Люди собирались группами и дружески беседовали, и шум все густел по мере того, как длинный стол заполнялся тарелками с едой и множеством разнообразных напитков. Отец водил меня от одной группы к другой, и я перезнакомился с такой бездной народу, что окончательно потерял способность воспринимать новые титулы и имена.
   — А что, родителям Виктории меня разве не представят? — поинтересовался я, увидев мостостроителя Леру, который отошел в сторону с женщиной-администратором, наверное, своей женой.
   — Нет, нет… это позже.
   Отец повел меня дальше, и я опять жал руки новым и новым знакомым.
   Но где же Виктория? Теперь, когда с церемонией приобщения к гильдии покончено, пора бы и объявить о нашей помолвке. Да и я, пожалуй, был не прочь повидать невесту. Отчасти из любопытства, а более всего потому, что появился бы хоть кто-то, кого я знал и раньше. Я чувствовал себя подавленным: все вокруг превосходили меня и возрастом и опытом, а с Викторией мы все же были ровесники. Она тоже едва вышла из яслей, знала тех же людей, что и я, прожила на свете столько же, сколько и я. И в этом зале, полном гильдиеров, она стала бы для меня приятным напоминанием о том, что навсегда позади. Я сделал сегодня такой гигантский шаг к зрелости, что для одного дня его, мне казалось, вполне достаточно.
   А время шло. Я не ел с тех самых пор, как Брух разбудил меня, и при виде пищи понял, что чертовски голоден. Но и эта куда более соблазнительная часть программы не сумела приковать мое внимание. На меня свалилось слишком много впечатлений сразу. Еще полчаса, не меньше, я тупо следовал за отцом, разговаривал без особой охоты со всяким, к кому меня подводили, но чего я на самом деле жаждал — так это хоть минутку побыть наедине с собой и попытаться как-то осмыслить все пережитое.
   Но наконец отец оставил меня с группой администраторов службы синтеза (эта служба, как выяснилось, отвечает за производство всевозможной синтетической пищи и органических материалов, необходимых Городу) и направился туда, где находился Леру. Я заметил, как они перебросились двумя-тремя фразами и Леру кивнул.
   Спустя мгновение отец вернулся и отозвал меня.
   — Подожди здесь, Гельвард, — распорядился он. — Я намерен объявить о твоей помолвке. Когда введут Викторию, подойдешь ко мне снова.
   Отец быстро подошел к Клаузевицу и что-то сказал ему. Навигатор вновь уселся в кресло на помосте.
   — Гильдиеры и администраторы! — возвестил Клаузевиц, перекрывая гул голосов. — У нас сегодня есть еще один повод для торжества. Предстоит помолвка нового ученика с дочерью мостостроителя Леру. Разведчик будущего Манн, не угодно ли вам взять слово?
   Отец прошел вперед и остановился перед помостом. Торопясь и сбиваясь, он произнес посвященную мне короткую речь. Словно не хватало всего того, что уже случилось сегодня, — эта речь еще более усугубила мое замешательство. Мы с отцом никогда не чувствовали себя свободно друг с другом и никогда не были так близки, как следовало из его слов. Мне хотелось как-то сдержать его, хотелось выйти из зала, пока он не кончит превозносить меня, но я понимал, что по-прежнему нахожусь в центре внимания. Неужели гильдиеры не отдавали себе отчета в том, что гасят во мне восторженность и ощущение торжества?
   К большой моей радости, отец, кое-как закончив речь, задержался возле помоста. На другом конце зала Леру объявил, что хотел бы представить присутствующим свою дочь. Открылась дверь, и в зале в сопровождении матери появилась Виктория.
   Как и наказывал отец, я подошел к нему и встал рядом. Он пожал мне руку. Леру поцеловал Викторию. Отец в свою очередь чмокнул ее в щечку и подарил колечко. Пришлось выслушать еще одну речь. В конце концов мне все-таки дозволили приблизиться к невесте. Но поговорить у нас не было ни малейшей возможности.
   Празднество шло своим чередом.

 
2
   Мне вручили ключ от яслей, сказав, что я вправе пользоваться своей прежней каютой до тех пор, пока мне не подберут жилище в квартале гильдиеров, и вновь напомнили о принесенной клятве. Я немедленно отправился спать.
   Разбудил меня затемно один из гильдиеров, встреченных накануне. Звали его разведчик Дентон. Он подождал, пока я облачусь в новенькую форму ученика гильдии, и вывел меня из яслей. Но пошли мы не тем путем, что накануне, а стали карабкаться по лестницам все выше и выше. В Городе было тихо. По дороге я бросил взгляд на стенные часы и убедился, что еще чудовищно рано — чуть больше половины четвертого утра. Коридоры казались вымершими, плафоны на потолке были притушены.
   Наконец мы добрались до последней винтовой лестницы, которая упиралась в массивную стальную дверь. Разведчик Дентон вытащил из кармана фонарь и включил его. Дверь была заперта на два замка; отомкнув их, гильдиер жестом приказал мне идти вперед.
   Меня охватил холод и мрак, холод такой пронзительный, а мрак такой густой, что я ощутил их как мучительный удар. Дентон закрыл дверь за собой и снова запер ее. Потом посветил фонарем вокруг, и я увидел, что стою на небольшом уступе, окруженном перильцами фута в три высотой. Шаг, другой — и мы подошли к перильцам вплотную. Дентон выключил фонарь, и нас окутала кромешная тьма.
   — Где мы? — прошептал я.
   — Молчите. Просто ждите… и смотрите в оба.
   Но я при всем желании не видел ровным счетом ничего. Глаза, привыкшие к относительно яркому свету коридоров, играли со мной злые шутки, то и дело выискивая во тьме какие-то движущиеся цветные признаки, — но это скоро прошло. Главной моей заботой стал не мрак, а стылый воздух, обвевающий тело, вымораживающий его до дрожи. Сталь перилец у меня под пальцами казалась мне ледяной сосулькой, и я принялся водить руками туда-сюда, пытаясь хоть немного ослабить неприятное ощущение. Надо было просто выпустить перильца, но я не мог этого сделать. В этой могильной тьме они оставались единственным, что связывало меня с реальностью. Никогда еще я не был так отрезан от прошлого, никогда еще не сталкивался с такой полной, всеобъемлющей неизвестностью. Тело помимо воли напряглось, будто в ожидании внезапного толчка или удара, но так и не дождалось ни того, ни другого. Вокруг были только холод и мрак — и ошеломляющая тишина, если не замечать свиста ветра в ушах.
   По мере того как текли минуты и глаза начинали привыкать к темноте, я обнаружил, что могу выделить из нее какие-то смутные образы. Я различил разведчика Дентона, застывшего рядом, — высокую фигуру в плаще. А под уступом, на котором мы стояли, я улавливал исполинскую, неправильной формы громаду, черневшую на фоне почти полного мрака.