Пристли Джон Бойнтон. Герой-чудотворец

   — Сабот?
   — Да, сабот. У всех есть саботы, не так ли, мистер Иббл? Но у бедняжки миссис Баррагады сабот было больше, чем она могла перенести, и — но это только между нами, мистер Иббл, только между нами — она не совсем сдорова, не совсем сдорова.
   «Не все дома», — предположил Чарли не очень радостно. Ему не хотелось жить рядом с человеком, у которого «не все дома».
   — Только в тех случаях, когда речь идет об одной-двух вещах. Она думает, что ее дочь, ее дочь Лаура, — оперная певица и что она вот-вот должна петь в Конвент-Гарден.
   — А она не певица?
   — Насколько мне исвестно, мистер Иббл, ее дочь Лаура самужем са управляющим магасина шестипенсовых вещей то ли в Ливерпуле, то ли в Гласго, по-моему, в Гласго. Но об этом говорить с бедняжкой миссис Баррагадой бесполесно. Ис-са всего этого у нее было слишком много сабот. А так она действительно очень интересная леди.
   — Если она заведет разговор про свою дочь, с ней надо соглашаться? — спросил Чарли. Вся эта история ему очень не нравилась.
   — Вот именно, — воскликнула хозяйка. — И еще одно. Как, восможно, вам исвестно, в «Пьюмеранг-Хаусе» спиртные напитки не продаются. Но мы можем всё устроить, мистер Иббл, можем всё устроить. Скажите только слово, и мы устроим. Говоря откровенно, один из наших постоянных жильцов служит в «Винах и ликерах». Мы можем с ним договориться на очень хороших условиях. Скажите только словечко — и всё.
   Чарли пробормотал что-то. В эту минуту ему показалось, что хозяйка содержит в себе столько спиртного, что его хватило бы на весь пансион. Затем он кое-что вспомнил. Возможно, эта женщина сможет ответить.
   — Не посоветуете ли вы мне… — начал он после небольшого колебания.
   — Если смогу, — заверила она его.
   — Я приехал сюда, чтобы повидать одного человека, с которым я знаком. Но недавно я прочел в газете, что его арестовала полиция и что он до сих пор находится под следствием — так, кажется, называется это? Где он сейчас, я не знаю и не знаю, можно ли мне его повидать.
   — Не имею представления, могу вас саверить, — ответила хозяйка с чувством собственного достоинства и всё возрастающей холодностью. — Мои обясанности сдесь, в «Пьюмеранг-Хаусе», до сих пор не давали мне повода иметь отношение к полицейскому суду. У нас никогда, никогда не было таких сабот, могу скасать вам об этом с радостью.
   — Очень хорошо. Не беспокойтесь. Этот человек не жулик или еще что-нибудь такое. Я тоже не жулик. Дело связано с политикой.
   — Пусть даже так, — ответила хозяйка, немного оттаивая. — Я вам, мистер Иббл, помочь не могу ничем. Один ис наших постоянных жильцов, мистер Смит, имеет отношение к сакону. Вот ему вы всё и расскажите.
   — Он дома?
   — Мистера Смита сейчас нет, и я не могу вам скасать, мистер Иббл, когда он будет. Мистер Смит бывает дома очень редко. Но вы можете састать его савтра утром, хотя этого я не обещаю, не обещаю. Если что-нибудь будет угодно вам, своните горничной.
   И она удалилась, заставив Чарли подумать, что вопрос о полицейском суде не улучшил его положения в «Бумеранг-Хаузе». Он распаковал вещи и задумался — что делать дальше? Он должен был повидать Кибворса и сходить в редакцию «Дейли трибюн». В коротенькой заметке в одной из газет, которые он читал в поезде, он прочел, что дело Кибворса слушалось вчера в полицейском суде на Норфолк-стрит, но Чарли знал о полицейских судах, особенно о столичных полицейских судах, не больше хозяйки гостиницы и не мог представить себе, что надо сделать, чтобы получить свидание с человеком, содержащимся под следствием. Находится ли сейчас Кибворс в полицейской тюрьме на Норфолк-стрит (и где находится эта Норфолк-стрит?) или его куда-нибудь перевели? А может, оставить это дело и заняться «Дейли трибюн?» К несчастью, он совершенно бесполезно продолжал думать о девушке. Теперь, когда он вернулся в Лондон как человек, а не как чья-то выдумка, он чувствовал себя ужасно одиноким. «Бумеранг-Хауз» ничем не мог поднять его настроение. Из соседней комнаты доносились неопределенные звуки. Производила ли их миссис Баррагада, у которой было в жизни столько забот, что она стала ненормальной? Чарли испытывал ужас от людей, у которых голова была не в порядке, всегда испытывал его, и поэтому сейчас чувствовал себя не в своей тарелке из-за негромких звуков, которые раздавались в соседней комнате.
   Собираясь уходить — он не был намерен проводить вечер в «Бумеранг-Хаузе», — он подошел на цыпочках к двери, неслышно отворил ее и выглянул. Никого не было. Он вышел и захлопнул за собой дверь. Тотчас же соседняя дверь распахнулась, и из нее выскочила маленькая неряшливая женщина и преградила ему дорогу.
   — Не одолжите ли вы мне несколько спичек? — весело крикнула она, звякая бесчисленными бусами и браслетами. — Не одолжите? — Она протянула пустую коробку.
   Чарли дал ей несколько спичек, она взяла их и положила в коробку.
   — Пять, — сосчитала она. — Еще парочку, а? Для удачи. Всего парочку. Ага, семь. — Я — миссис Баррагада, а вы?
   Чарли представился. Она была очень смуглой, морщинистой, старой женщиной, ее глаза, ни на секунду не оставаясь неподвижными, были какого-то странного светлого оттенка, отчего казалось, что они светились.
   — Мы — соседи, — воскликнула она еще веселее. — Не правда ли, это просто замечательно. Не правда ли? — Она подошла вплотную и посмотрела ему в лицо. — Вы любите музыку? Любите?
   — Я… Я не знаю, — небрежно ответил Чарли. — Хорошая мелодия мне по душе. — Но поворот их разговора был ему не по душе.
   Миссис Баррагада сильным толчком поставила его перед открытой дверью своей комнаты и бросилась внутрь, чтобы в мгновенье ока вернуться с поблекшей фотографией молодой женщины.
   — Моя дочь Лаура! — крикнула она. — Узнаете ее? Узнаете ее? Узнаете? У нее самый чудесный голос, какой когда-либо слышали в Аргентине. Она скоро будет петь в Конвент-Гарден.
   — Вот как, — сказал Чарли, стараясь найти выход из создавшейся обстановки.
   — В Конвент-Гарден через неделю. Три специальных концерта. А я не могу пойти. Знаете почему? Не знаете? — Ее небольшое коричневое лицо утратило всю веселость и стало похоже на физиономию маленькой обиженной обезьяны. — Мне не разрешает Лаура. Если я буду в театре, она не сможет петь. — Она может петь для всех, ах, как чудесно петь! Но только не для меня, не для ее матери.
   — Как жаль! И как ей не стыдно! — неуверенно сказал Чарли.
   — Конечно, стыдно, конечно, стыдно. Я теперь не могу ее услышать никогда, никогда! Ее родная мать! — Она заплакала. — Не смотрите на меня, не смотрите на меня, — с упреком повторяла она сквозь слезы и уже сердито добавила: — Уходите. — Чарли машинально сделал шаг назад, и она тотчас же захлопнула перед его носом дверь.
   Такой вот была миссис Баррагада. Чарли заспешил вниз, чувствуя себя несчастным. Он был готов упаковать вещи и переехать в другую гостиницу. «Чего уж тут переезжать, — сказал он себе. — Устроился, значит надо оставаться».
   Он смешался с шумом, суетой и грохотом Лондона. Лондон после Слейкби казался необъятной ярмаркой. Он бродил по улицам и чувствовал себя маленьким, неуверенным, потерявшимся человеком. Две недели назад, когда он приехал в Лондон, его поддерживала почти магическая сила «Дейли трибюн», для которой было достаточно сказать только слово, чтобы перед ним раскрылись все двери. Теперь он вернулся в Лондон как живой человек, а не знаменитость, как рабочий, у которого нет ни работы, ни постоянного жилья, а это было страшно.
   Он закусил в кафе, в котором, как он мрачно отметил, большинство посетителей были или супружескими парами, или влюбленные, а остальные, казалось, пришли сюда только для того, чтобы проглотить пищу, а затем выскочить из кафе и заняться чем-то серьезным и важным.
   После кафе он совершил автобусную поездку стоимостью в пенни и оказался возле «Нью-Сесил-отеля». Он подошел к гостинице, чтобы посмотреть на великолепие громадных, сияющих входных дверей, подумал, живет ли до сих пор в ней Ида Чэтвик, хотел переброситься парой слов с рыжей горничной, но ничего не посмел сделать и медленно ушел.
   Наконец он очутился поблизости от редакции «Дейли трибюн» и решил, что ему, пожалуй, следует зайти. Для начала он спросит Хьюсона.
   На этот раз в редакции он чувствовал себя свободно. Человек в униформе, сидевший в маленькой конторке в вестибюле, дал ему заполнить анкету, в которой надо было указать фамилию, имя и причину посещения. Затем Чарли должен был подождать десять минут.
   — Мистера Хьюсона в редакции нет, — объявил этот фельдфебель.
   — Когда он будет? — спросил Чарли.
   — Неизвестно.
   И «большой чин» повернулся к нему спиной.
   Чарли не решился спросить еще кого-нибудь, во всяком случае, не в этот вечер. Завтра он постарается повидать Кибворса и уже потом вплотную займется «Дейли Трибюн». В подавленном настроении он вернулся в «Бумеранг-Хауз», который сейчас выглядел еще неприветливее. На втором этаже какой-то жилец, для которого, несомненно, «все было устроено», справлял вечеринку, отчего на всем этаже стоял шум и крик. На следующем этаже было сумрачно, тихо и отсутствовали признаки миссис Баррагады. Чарли благополучно добрался до комнаты, тотчас же лег в постель и следующие полтора часа проворочался, путанно думая об Иде Чэтвик, Кибворсе и мистере Кинни.

 
   Следующим утром он вспомнил о мистере Смите, джентльмене, имеющем отношение к закону, и, чтобы не пропустить его, спустился в столовую завтракать пораньше. Через полтора часа, уже успев проголодаться, но узнал от служанки, что мистер Смит завтракать в столовой не будет и что его можно видеть в комнате номер шесть.
   — Прошу извинить меня, — сказал Чарли, входя в комнату.
   Нельзя сказать, что на мистера Смита, который еще не вставал, так как лег очень поздно, было приятно смотреть. Лицо его было помято, как были помяты простыни, глаза налиты кровью, голос хриплый.
   — Перебрал вчера лишнего, — не без угрюмой гордости заявил он. — И главное, пил разное. Всегда одна и та же ошибка. Никогда нельзя мешать.
   — Согласен, — солидно подтвердил Чарли.
   — Кстати, что вы хотите? — приветливо спросил мистер Смит.
   — Понимаете, — начал Чарли и в двух словах объяснил, зачем он пришел.
   Мистер Смит застонал.
   — Как у вас хватает совести говорить со мной с утра о полицейском суде, когда у меня в голове и во рту такое. Это бесчеловечно. А вообще-то вы попали куда надо. Я растолкую вам, где находится этот человек. Значит, позавчера его судили полицейским судом на Норфолк-стрит, так? Тогда он в тюрьме для подследственных в Брикстоне. Свидания с ним разрешаются. Это не то, что в обычной тюрьме. В Брикстоне содержатся подследственные, а не осужденные.
   — Если я поеду сейчас, я увижу его?
   — Если приедете вовремя. Забыл, когда разрешаются свидания, не то с десяти до двенадцати, не то с двух до четырех. Забыл. Последнее время не приходилось бывать там, хотя мой хозяин занимается и делами полицейского суда. В чем твоего парня обвиняют?
   — Сам точно не знаю, — признался Чарли. — Но, кажется, они давно охотятся за ним — он коммунист.
   — А, красный. Так? Тогда его посадят как опасную личность или припишут ему поведение, направленное на подрыв спокойствия, или что-нибудь в этом роде. Срок он получит. Так ему и надо. Мы не в России.
   Чарли согласился с тем, что они не в России.
   — Такие вот дела. Мы не в России и не хотим, чтобы здесь было так, как там. У нас — свободная страна.
   — Но не для Кибворса, правда?
   — Что ж, ему не следовало быть коммунистом. Так или не так, но ты найдешь его там. И смотри, чтобы они не прицепились к тебе. Они, наверное, ищут его дружков.
   — Постараюсь, — ответил Чарли. — Спасибо большое.
   — Ничего не стоит, — вежливо ответил мистер Смит. — Передай мне вон ту коробку с солью и кувшин с водой. Помню, вчера я съел очень много огурцов. Стоит мне только начать пить всё подряд, и я наваливаюсь на закуску. Долго будешь жить здесь? Если долго, то держи свои виски подальше от хозяйки. Она обычно отливает половину и доливает водой. Пока.
   Чарли ушел, забыв спросить, как в Брикстоне найти тюрьму. Он даже не знал, где был сам Брикстон. К тому времени, когда он добрался до Брикстона, отыскал тюрьму и получил разрешение на свидание с Кибворсом, утро почти кончилось. Оставалось всего двадцать минут до конца срока утреннего свидания, когда он сошел в одну из небольших, разделенных на секторы комнат для свиданий, где разговаривают с заключенными через проволочную решетку.
   Он увидел, как появился Кибворс — лицо его так и сняло от радости. Но когда Кибворс подошел к решетке и увидел по другую ее сторону Чарли, улыбка исчезла с его лица и на нем появилось выражение растерянности.
   — По-моему, здесь какая-то ошибка, — сказал он.
   — Вы не узнаете меня, Кибворс? — спросил Чарли.
   И Кибворс узнал.
   — Аттертон, да? О, черт, конечно! Наш герой из Аттертона, так? Хэббл, если не ошибаюсь. Ну и ночь тогда была, ну и ночь!
   — Послушайте, Кибворс, это вы тогда погасили пожар?
   — Почти погасил, товарищ. Потом пришлось скрыться. Иначе было нельзя, иначе бы они меня нашли. Если бы они меня там поймали, они бы приписали мне, что я поджег завод. Разве я тебе тогда не говорил, что провода не годятся? Замкнуло — и всё. Я срубил часть деревянной перегородки и убежал, но сначала на улице позвонил в пожарную команду.
   — Я не хотел, чтобы всё это приписали мне, Кибворс, — сказал Чарли и рассказал ему всё, что произошло дальше.
   — Давай забудем об этом, — сказал Кибворс, улыбаясь.
   — Нет, не будем забывать! Слушайте, Кибворс, я хочу заставить «Трибюн» напечатать, что я ничего не сделал, а что всё сделали вы.
   — Вот как!
   — Да.
   — Но помимо желания надо иметь и возможность. А у тебя нет ее никакой.
   — Посмотрим.
   — Я тебе скажу, что меня ждет, — пара месяцев в Пентонвиле^[21].
   — Нет, если «Трибюн»…
   Кибворс покачал головой:
   — Я для них прокаженный. Большевистский агитатор, вот кто я для них. Нет, на этот раз мне всё-таки припишут пару месяцев. Ты не беспокойся: у меня хороший защитник, тоже из партии, но и он не в силах освободить меня, и знает об этом. Так что всё идет, как и должно идти, то есть, сделано всё, что можно было сделать в этом случае. Я знаю, что надо делать, товарищ. Мне надо познакомиться с Пентонвилем и, возможно, это пригодится.
   — Если я сумею, я сделаю так, чтобы вам не пришлось знакомиться с Пентонвилем.
   — Верю. Только ничего у тебя не получится.
   — Да, а деньги! — Чарли рассказал о пятистах фунтах.
   — И ты считаешь, что часть их принадлежит мне, так, товарищ?
   — Да, часть ваша.
   Худое лицо Кибворса стало сердитым.
   — Они тебе дали деньги не за то, что ты сделал что-то полезное, и если бы на твоем месте был я, они бы мне не дали ни гроша, они тебе дали их ради одного из своих фокусов, товарищ. Они сделали из тебя куклу, вот и всё. Мне не надо их денег. Я ненавижу их, этих свиней. Я задушил бы Хэчланда его грязными газетами, заставил бы его проглотить целое мерзкое издание, вот чего я хотел бы, приятель.
   — Понимаю, — неуверенно сказал Чарли. — Но часть этих денег ваша.
   — Как я возьму их? Если в партии узнают, что я взял деньги Хэчланда, деньги его газеты…
   — Но ведь вы возьмете их не у него, а у меня, а это большая разница. И не говорите, что не можете взять их у меня, вы или еще кто-нибудь из вашей семьи.
   Кибворс задумался.
   — Вот что, дружище, — начал он мягко. — Если они меня посадят, одному человеку придется нелегко. Она не жена мне, если смотреть с точки зрения законов хозяев, которые еще пока существует у нас, но для меня она — жена, и если меня не будет месяца два, ей и нашему ребенку будет трудно продержаться. Не говори ей, что это за деньги, скажи просто, что ты должен мне, понимаешь, друг? Если ты не против, фунта четыре в неделю, пока я буду в тюрьме, ей будет достаточно. Договорились? Вот и хорошо. Вот ее адрес, имя и фамилия. — Он дважды повторил, и Чарли записал на обороте конверта имя, фамилию и адрес. — Я увижу ее сегодня после обеда или завтра утром, — продолжал Кибворс, — и скажу ей, что ты, возможно, отдашь ей деньги.
   — Но, запомните, — сказал серьезно Чарли, — это не всё. Всё, что писали обо мне, — неправда, и виноваты в этом мистер Кинни и «Дейли трибюн». Теперь они должны написать правду. Если я герой, так вы тоже герой. Я с ними еще поговорю.
   — Верю, товарищ, — сказал Кибворс, лукаво улыбаясь, — конечно, поговоришь. Видел потом изобретателя? Как его фамилия, он тогда нам показывал свои модели? Отли, Финнинган Отли. Видел потом его?
   — Нет, не видел. Можно сказать, что всё началось из-за него, потому что он угостил нас виски, а из-за виски в ту ночь мне так хотелось спать.
   — Трудно сказать, кто начал или отчего началось всё, — подчеркивающе сказал Кибворс. — Виски Отли, скверные провода, я, Си-Ай-Ди, тот тип, который преследовал меня, Кинни, «Дейли трибюн» — всё принимало участие в этой истории.
   — А теперь кто-то должен кончить ее.
   — Ну, друг, мне пора. Спасибо, что навестил. Не потеряешь адрес? — И Кибворс улыбнулся в последний раз.
   Чарли смотрел, как он отошел от сетки, как говорил со стражником, подождал, пока Кибворс и стражник пропали из виду. Чарли было горько от того, что Кибворс в тюрьме, но, покончив с делом, которое его привело сюда, Чарли почувствовал облегчение.
   Теперь уже ему не будут досаждать мысли, которые прятались где-то в глубине сознания.
   Сейчас он был чист так же, как когда-то. Всё становится на свои места. Осталось только заставить «Дейли трибюн» сделать то, что она должна сделать. Он вышел из тюрьмы. Брикстон сейчас показался ему чище и веселее, чем в тот час, когда он приехал. И Чарли уселся в автобус с видом человека, готового вступить в борьбу с целым городом и победить его.

 
   В редакции он столкнулся с тем же самым фельдфебелем из той же застекленной клетки.
   — Могу ли я видеть мистера Шаклворса?
   — Вам назначена встреча с ним?
   — Нет, — ответил Чарли.
   Фельдфебель очень медленно покачал головой. Затем посмотрел на Чарли с видом глубочайшего сожаления.
   — В таком случае вряд ли представится возможность видеть его. Мистер Шаклворс — редактор. Он очень занят.
   — Я знаю, знаю это, — сказал Чарли. Он и не думал принимать всерьез чушь, которую нес этот старый военный мошенник. — Я знаком с ним. Моя фамилия Хэббл, Чарли Хэббл. Вы что, забыли, что ваша газета две недели назад столько писала обо мне?
   — Тогда заполните эту анкету.
   Опять надо было проставить свою фамилию, фамилию лица, которое вы хотите видеть и указать дело, которое привело вас в редакцию. Дело Чарли оказалось «срочное». Слово это было написано не очень уверенно, но крупными печатными буквами. Фельдфебель дал анкету мальчику-посыльному, который, прежде чем исчезнуть с ней на верхнем этаже, ударил ногой по голени другого мальчика-посыльного и издал по этому случаю торжествующий пронзительный свист.
   Был ранний вечер, и «Дейли трибюн» только просыпалась. В редакцию входили и выходили десятки людей, и почти каждый из них что-либо или получал у фельдфебеля — письма и какие-то другие бумаги, — или оставлял их у него. На Чарли никто не обращал ни малейшего внимания, и он подумал, что для них он просто один из полутора миллионов читателей. Никто не остановился, не посмотрел на него, не воскликнул: «Да ведь это наш „Герой-чудотворец“!
   Всего лишь две недели назад его фотографии больших размеров печатались в газете несколько дней подряд. Но никто как будто не узнавал его. Он пришел к заключению, что все эти люди были слишком заняты, слишком торопились. Каждый из них, конечно, был занят чем-то значительным. Но ведь всего две недели назад он сам был тоже очень значительным! Да, непонятно.
   В сопровождении мальчика-посыльного он поднялся на лифте на четвертый этаж в пустую комнату для ожидания. Молодой человек, который затем появился в комнате, не был знаком Чарли. Он назвал себя секретарем мистера Шаклворса. У него были длинные зубы и высокомерный взгляд. Чарли он сразу же пришелся не по душе.
   — Надеюсь, вы понимаете, что мистер Шаклворс очень занятый человек? Что вы хотите?
   — Я пришел по очень важному делу, — сказал Чарли.
   Секретарь сожалеюще улыбнулся.
   — Возможно, но…
   Чарли повысил голос:
   — По очень важному делу!
   — Но в редакцию днем и ночью приходят люди, полагая, что у всех их очень важные дела. Если бы мистеру Шаклворсу пришлось их всех принимать… Как вы думаете?..
   — Ничего не думаю, — резко ответил Чарли. — Мне нет дела до того, сколько людей приходит сюда! Я пришел по делу, которое не похоже на их дела, и это, черт возьми, вам хорошо известно. Вы не привозите всех их в Лондон, не называете всех их героями и еще черт знает как! Так?
   — Возможно так, но мистеру Шаклворсу неизвестно, какого рода срочное дело привело вас к нему.
   — А как же ему может оно быть известным, когда он там, а я здесь? — отразил Чарли. — Ему станет оно известно, как только я увижу его. Понятно? Если бы это не было так срочно, я бы не пришел сюда. Так ему и скажите.
   Секретарь, рожденный, чтобы повиноваться, а не командовать, с минуту колебался, затем ушел и через несколько минут вернулся, чтобы провести Чарли в кабинет редактора. Большое плоское лицо мистера Шаклворса было хмурым.
   — Не понимаю, Хэббл, что за срочное дело у вас, — начал он. — Вы должны уяснить себе, что, во-первых, я слишком занятый человек, а, во-вторых, «Дейли трибюн» сделала для вас очень много и что на большее рассчитывать нельзя.
   — Послушайте, мистер Шаклворс, — прямо начал Чарли, — у меня для вас есть настоящая сенсация.
   — Об этом нам лучше судить.
   — Вы только выслушайте меня — и всё. Вы расхвалили меня за то, чего я в действительности не сделал. Может быть, я кое-что и сделал, докончил что-то, но по-настоящему тот пожар погасил другой человек. И он сейчас в тюрьме, его держат под следствием или как это называется у них. Он — коммунист. Вот он-то и есть герой, если вообще в этом деле есть герой.
   Зазвонил телефон. Стол мистера Шаклворса, казалось, был наводнен телефонами. Он прорычал что-то в один из них и тяжелым взглядом уставился на Чарли.
   — Героев больше нет. История кончена. Понятно? Мы сейчас заняты другими делами, о которых надо думать и писать, а не о каких-то пожарах в этом, как его? Аттертоне.
   — А разве я говорю, что это не так, мистер Шаклворс? Но у вас и две недели назад были всякие другие дела, о которых надо было думать и писать. А сейчас есть человек, который действительно погасил…
   Мистер Шаклворс рассердился.
   — Перестаньте говорить со мной таким тоном, Хэббл. Я но привык к нему. Неужели вам не ясно, что чем меньше вы будете говорить об этом, тем лучше для вас же. Вы заставили нас поверить, что всё сделали вы, вы присвоили славу, вы взяли чек, который мы вам предложили, а теперь приходите с какой-то темной историей о вашем дружке-коммунисте. Вы даже не понимаете, в какое опасное положение ставите себя.
   — Я понимаю это, — сказал Чарли. — Но ведь…
   Мистер Шаклворс нетерпеливо замахал рукой.
   — Довольно, довольно. Возможно, мы чересчур поторопились. У меня и тогда были кое-какие подозрения. Чем меньше сейчас говорить об этом, тем лучше, особенно для вас. Счастье ваше, что история уже в прошлом. И не старайтесь оживить ее. Нет, хватит, больше я не желаю ничего слышать. Я занят.
   — А, черт побери! — крикнул Чарли. — Нет уж, раз до конца, так до конца…
   Зазвонило сразу несколько телефонов. Мистер Шаклворс посмотрел на них, потом на Чарли и махнул рукой. Чарли ничего не оставалось делать как уйти, потому что мистер Шаклворс занялся телефонами и всем своим видом показывал, что у него нет ни малейшего желания продолжать разговор с посетителем. Чарли отступил смущенный и растерянный.
   В коридоре он столкнулся со стремительной молодой женщиной и остановил ее:
   — Скажите, пожалуйста, мистер Хьюсон в редакции?
   — Мистер Хьюсон? Сейчас узнаю.
   Минуты через две она вернулась и сказала, что мистера Хьюсона в редакции нет, что Хьюсон куда-то уехал за материалом. И тут Чарли не повезло.
   — А мистер Кинни?
   Она улыбнулась.
   — Сегодня вечером мистера Кинни не будет. Он почти никогда не бывает в редакции в это время. Но, возможно, вы застанете его дома.
   — Где он живет?
   Она дала ему адрес. Надо поехать к нему, решил он. Раз мистер Кинни начал всё это, пусть он и кончает. Он всегда больше верил в силу и способности мистера Кинни, чем в силы и способности мистера Шаклворса. Кроме того, он знал мистера Кинни лучше.

 
   Квартира мистера Кинни находилась на пятом этаже большого дома, в который Чарли, порядочно устав, вошел с осторожностью. Дверь отворилась в ту самую секунду, когда он нажал звонок. Полная женщина с красным лицом, задыхаясь от ярости, стояла в дверях.
   — Скажите, пожалуйста, мистер Кинни здесь живет?
   — Да, здесь! — крикнула женщина. — Послушайте и вы услышите его. Послушайте эту парочку. — Она замолкла, и Чарли услышал громкие злые голоса, доносившиеся из комнат. — Одно и то же! Мне надоело! Что он, что она! Если они хотят обедать, так пусть сами варят! С меня хватит. — И женщина вышла из квартиры, оставив дверь открытой.
   — Мне надо видеть его, — сказал Чарли.
   — Идите, кто вас держит? А я на них на обоих уже насмотрелась. Спасибо! Идите и выбейте, если сможете, дурь из их голов. Но меня не просите пойти и сказать, что вы пришли. Нет уж, кто бы вы ни были, с меня достаточно. Я рассчиталась, я рассчиталась! — торжественно провозгласила она и двинулась вниз по лестнице.