Страница:
— Вы мне другое скажите: планы вы строите мирные, но что вы сделаете, если фанатик вроде моей матери действительно сорвется с цепи и кинется мстить?
Чернышёв спокойно ответил:
— Мы примем меры, чтобы этого не произошло. Но, если… Миша, ты должен отдавать себе отчет в том, что никто не будет особенно жалеть американцев.
— Ясно. Да, ясно. Невинные люди погибнут. Их никто не пожалеет. Сейчас Вселенную раком ставят американцы, а будут русские. И в чем принципиальное отличие? Чем справедливость для одного народа отличается от справедливости для другого? Ну, по большому-то счету?
Чернышёв смотрел так, что Майкл осознал: его никогда не поймут. Не хотят. Не считают целесообразным. Использовать в своих целях — да, это выгодно. А понимать — незачем.
Он ушел в полном расстройстве, предусмотрительно обещав подумать. По крайней мере Чернышёв был с ним честен.
Майкл вышагивал по улице и думал, что неплохо было бы застрелиться. Его отец хочет получить двигатель на «третьем изотопе», чтобы завоевать Вселенную для себя. Но у него нет двигателя, поэтому Вселенная пока еще свободна. Его мать хочет получить двигатель на «третьем изотопе», чтобы завоевать Вселенную для русских — на самом деле тоже для себя. Но у нее нет двигателя и нет «третьего изотопа», поэтому Вселенная пока еще жива.
А Майкл меньше всего хотел, чтобы его отец стал диктатором, а мать — террористкой. Он видел два лагеря, которые рвались к власти. И он не желал победы ни одной из двух сторон, а третьей не было. И куда ему прибиться — Майкл не представлял.
У него устали ноги. Он остановился, огляделся в поисках вывески какого-нибудь кабака, где можно было бы посидеть, выпить пива — хотя хотелось водки — и подумать. Углядев между домами нечто похожее на вывеску, Майкл перешел дорогу и свернул во двор.
Вывеска.
На металлическом щите нарисована безыскусная кофейная чашка, а справа — два слова корявым почерком. Причем второе будто бы приписано позднее и другой рукой. В результате получилось «РУССКИЕ УШЛИ».
Майкл помотал головой.
Губы его самостоятельно растянулись в улыбке. Он толкнул низкие «салунные» двери. Перешагнув порог, Майкл задержался, привыкая к уютной полутьме зала. Слабо пахло свежеоструганным деревом. Окон нет, вместо них картины. Неплохие, в коричневых тонах, будто на стекле написаны. Стены на высоту примерно метр двадцать от пола закрыты панелями под дерево. Несколько пустых столиков, слева в глубине длинная стойка, около которой выстроились высокие барные табуреты. Если Майклу не изменяла память, этот зал предназначался для простого народа, который любит ввалиться с улицы и тут же плюхнуться за столик. А зал для клиентов придирчивых должен находиться за той тяжелой резной дверью, что виднеется в дальнем левом углу.
У него кружилась голова и бешено стучало сердце. Таких совпадений не бывает, твердил он себе. Это мистика, он внезапно провалился в собственное прошлое. И сейчас он, обремененный печальным опытом, сможет сделать правильный выбор — и прожить жизнь иначе.
Майкл осмотрел свою одежду. Он не удивился бы, узнав шелковый костюм, в котором был тогда, на Ста Харях. Но нет, на нем по-прежнему была тесноватая в плечах и короткая в рукавах кожанка, под ней — джемпер внатяжку и черные джинсы. Майкл огорчился.
Из-за стойки вышел рыжеволосый мужчина средних лет. В ковбойской шляпе и кожаной жилетке поверх клетчатой рубашки. На шее — шелковый черный платок. На жилетке бармен носил бэдж с русской надписью: «Джейк. Бармен».
На Джейка со Ста Харь он похож не был.
— Два пива и порцию раков, — отрывисто сказал Майкл.
И направился к. дальней двери.
— Вы куда, мистер? — спросил бармен. Он говорил без акцента, и слово «мистер» произносил на русский манер, проговаривая все буквы. — Там служебное помещение.
— У вас что же, один зал?
— Да. Мы недавно открылись, второй зал еще не отделан.
Майкл, неприятно пораженный отличиями, сидел за столиком в углу в полном одиночестве. Вскоре в бар втиснулась толпа студентов. Они хихикали, нервно оглядывались по сторонам. Экзотический ресторан, мля, догадался Майкл.
Становилось шумно. Он цедил пиво, лениво разламывал рачьи клешни и жалел, что зашел именно сюда. Только душу растравил.
Двери распахнулись и закачались от резкого толчка. В зал вошла молодая женщина. Строгий деловой костюм подчеркивал ее точеную фигуру, но юбка заканчивалась ниже колена. Волосы были подрезаны у плеч и выкрашены в модный розовато-пепельный цвет. Еще женщина носила темные очки.
Майкл узнал Людмилу.
Эпилог
Чернышёв спокойно ответил:
— Мы примем меры, чтобы этого не произошло. Но, если… Миша, ты должен отдавать себе отчет в том, что никто не будет особенно жалеть американцев.
— Ясно. Да, ясно. Невинные люди погибнут. Их никто не пожалеет. Сейчас Вселенную раком ставят американцы, а будут русские. И в чем принципиальное отличие? Чем справедливость для одного народа отличается от справедливости для другого? Ну, по большому-то счету?
Чернышёв смотрел так, что Майкл осознал: его никогда не поймут. Не хотят. Не считают целесообразным. Использовать в своих целях — да, это выгодно. А понимать — незачем.
Он ушел в полном расстройстве, предусмотрительно обещав подумать. По крайней мере Чернышёв был с ним честен.
Майкл вышагивал по улице и думал, что неплохо было бы застрелиться. Его отец хочет получить двигатель на «третьем изотопе», чтобы завоевать Вселенную для себя. Но у него нет двигателя, поэтому Вселенная пока еще свободна. Его мать хочет получить двигатель на «третьем изотопе», чтобы завоевать Вселенную для русских — на самом деле тоже для себя. Но у нее нет двигателя и нет «третьего изотопа», поэтому Вселенная пока еще жива.
А Майкл меньше всего хотел, чтобы его отец стал диктатором, а мать — террористкой. Он видел два лагеря, которые рвались к власти. И он не желал победы ни одной из двух сторон, а третьей не было. И куда ему прибиться — Майкл не представлял.
У него устали ноги. Он остановился, огляделся в поисках вывески какого-нибудь кабака, где можно было бы посидеть, выпить пива — хотя хотелось водки — и подумать. Углядев между домами нечто похожее на вывеску, Майкл перешел дорогу и свернул во двор.
Вывеска.
На металлическом щите нарисована безыскусная кофейная чашка, а справа — два слова корявым почерком. Причем второе будто бы приписано позднее и другой рукой. В результате получилось «РУССКИЕ УШЛИ».
Майкл помотал головой.
Губы его самостоятельно растянулись в улыбке. Он толкнул низкие «салунные» двери. Перешагнув порог, Майкл задержался, привыкая к уютной полутьме зала. Слабо пахло свежеоструганным деревом. Окон нет, вместо них картины. Неплохие, в коричневых тонах, будто на стекле написаны. Стены на высоту примерно метр двадцать от пола закрыты панелями под дерево. Несколько пустых столиков, слева в глубине длинная стойка, около которой выстроились высокие барные табуреты. Если Майклу не изменяла память, этот зал предназначался для простого народа, который любит ввалиться с улицы и тут же плюхнуться за столик. А зал для клиентов придирчивых должен находиться за той тяжелой резной дверью, что виднеется в дальнем левом углу.
У него кружилась голова и бешено стучало сердце. Таких совпадений не бывает, твердил он себе. Это мистика, он внезапно провалился в собственное прошлое. И сейчас он, обремененный печальным опытом, сможет сделать правильный выбор — и прожить жизнь иначе.
Майкл осмотрел свою одежду. Он не удивился бы, узнав шелковый костюм, в котором был тогда, на Ста Харях. Но нет, на нем по-прежнему была тесноватая в плечах и короткая в рукавах кожанка, под ней — джемпер внатяжку и черные джинсы. Майкл огорчился.
Из-за стойки вышел рыжеволосый мужчина средних лет. В ковбойской шляпе и кожаной жилетке поверх клетчатой рубашки. На шее — шелковый черный платок. На жилетке бармен носил бэдж с русской надписью: «Джейк. Бармен».
На Джейка со Ста Харь он похож не был.
— Два пива и порцию раков, — отрывисто сказал Майкл.
И направился к. дальней двери.
— Вы куда, мистер? — спросил бармен. Он говорил без акцента, и слово «мистер» произносил на русский манер, проговаривая все буквы. — Там служебное помещение.
— У вас что же, один зал?
— Да. Мы недавно открылись, второй зал еще не отделан.
Майкл, неприятно пораженный отличиями, сидел за столиком в углу в полном одиночестве. Вскоре в бар втиснулась толпа студентов. Они хихикали, нервно оглядывались по сторонам. Экзотический ресторан, мля, догадался Майкл.
Становилось шумно. Он цедил пиво, лениво разламывал рачьи клешни и жалел, что зашел именно сюда. Только душу растравил.
Двери распахнулись и закачались от резкого толчка. В зал вошла молодая женщина. Строгий деловой костюм подчеркивал ее точеную фигуру, но юбка заканчивалась ниже колена. Волосы были подрезаны у плеч и выкрашены в модный розовато-пепельный цвет. Еще женщина носила темные очки.
Майкл узнал Людмилу.
Эпилог
Она уселась напротив него, не спрашивая разрешения.
Она сняла солнцезащитные очки и положила их на стол. На переносице остались красные вмятины — она привыкла совсем к другим мерам защиты зрения от яркого света. Но не здесь, не в России. Она обязана выглядеть как все.
И еще она улыбнулась. Приветливо, дружелюбно. Отточено. Так, как улыбается учительница любимым старшеклассникам. Слегка покровительственно, слегка снисходительно, слегка горделиво, а в целом — сопливо.
Она стала старше, уже не выглядела той хрупкой девушкой-ребенком, но возраст красил ее.
Майкл щелкнул официанту. Сначала хотел усталым тоном заказать шампанского — ответная издевка. Мол, так и быть, из вежливости я притворюсь, будто рад тебя видеть. Передумал. Он же не старшеклассник, чтоб обижаться на женское высокомерие.
— Пива повторить. И даме что-нибудь по ее выбору.
— Белое сухое, — сказала она. И пояснила для Майкла: — Пить хочется. Жарко. А лимонад они делают паршивый. Я недавно заходила, попробовала — фу, — она забавно поморщилась.
Майкл промолчал.
— Я за тобой полдня гоняюсь, — доверительным тоном сообщила Людмила.
Майкл приподнял левую бровь.
— У Дашкова не застала, пока отыскала адрес твоей матери, пока доехала — и увидела, как ты выходишь на улицу. Я не стала бежать за тобой, думала, может, ты завернешь куда-нибудь пива попить. А ты пошел к Чернышёву. Так что я перехватила тебя только здесь.
Она оправдывалась, будто у них была назначена встреча на раннее утро. Майкл совершенно не удивился, что она знает и Дашкова, и Чернышёва. Но его неприятно поразил акцент, с которым говорила Людмила.
— А я когда-то думал, что ты русская.
— Наполовину. Отец служил в местной разведке, много путешествовал. Его убили.
— Сочувствую.
— Я его не помню. Мне года не исполнилось, когда его не стало.
— Тем более. — Майкл допил степлившиеся подонки, подумал, что официанты здесь не шибко шустрые. — У меня паршивое настроение, знаешь ли.
— Удивил! — засмеялась она. — Мне иногда кажется, что у тебя другого не бывает. — Официант наконец принес пиво и вино. Людмила дождалась, когда он удалится, будничным тоном сказала: — Я тебе хочу работу предложить.
— На кого?
— На папу римского.
— Издеваешься?
Она вынула из сумочки пластиковую карту. Вот тут Майкл удивился. Герб Ватикана, надпись «Служба по связям с общественностью». Должность не указана. Имя — Людмила Александра Эриксон.
— Значит, ватиканская разведка…
— Ну, не так грубо. Но если не вдаваться в частности — да.
— Надеюсь, ты не монахиня?
— Нет, что ты. Я получила вполне светское образование. Впрочем, я как-то уже говорила, где училась.
— Не помню.
— Закрытый колледж для девушек. Итон. Мы учились вместе с Катрин.
— Никогда бы не подумал, что в ватиканской разведке могут работать женщины.
Лидмила усмехнулась:
— И никто не думает. Именно поэтому там женщин — подавляющее большинство.
— Логично. И какую работу ты хочешь мне предложить? Глубокое внедрение в корпорацию PACT? — съязвил Майкл.
— Почти. Место управляющего… — она сделала паузу. — Корпорацией PACT.
Майкл поперхнулся пивом. Пена вылетела из кружки, он закашлялся. Людмила привстала и милостиво хлопнула его между лопаток.
— Спасибо, — пробормотал Майкл, утирая губы. Необходимость привести себя в порядок дала ему несколько секунд. Он не ожидал подобного предложения. Тем более — от папы римского.
— А что, Железный Кутюрье не возражает? Он же, помнится, открещивался не то что от родства, а даже от знакомства.
— Железный Кутюрье застрелился, — тихо произнесла Людмила. — А Гэйб в тюрьме. Он получил пожизненный срок за убийство моей сестры. Элла в федеральном розыске.
— Нормально… — Майкл пытался расстроиться из-за смерти человека, которого считал отцом, но не смог.
— А корпорация PACT перешла в собственность Бенедикта Смита.
— Мне ничего не говорит это имя.
— Никому не говорит. Незаметный человек. Подставное лицо Ватикана.
— Понятно. Значит, я могу о нем не задумываться.
— Безусловно.
— Сдается мне, по такому поводу нужно выпить шампанского.
— Это можно расценивать как согласие?
Майкл выругался.
Официантка принесла бутылку шампанского в серебряном ведерке со льдом и два бокала. Она приседала, крутила задом и масляно поглядывала то на Майкла, то на его спутницу. Он сначала испугался, потом сообразил: вино дорогое, и девица надеется на соответствующие чаевые. Кто ж виноват, что понятие «прекрасный сервис» она трактует столь пошлым образом?
— Я не жду от тебя ничего хорошего, — предупредил он Людмилу, крутя в пальцах бокал. — Всякий раз, когда мы встречаемся, в моей жизни что-то происходит. Ты у меня как примета. Хуже черной кошки. Людмила дорогу перешла — все, в ближайшие дни я окажусь в такой жопе, что…
Накопившаяся обида выплеснулась из него разом. Обижался Майкл на дурацкую жизнь, но в своих бедах обвинял почему-то Людмилу. Он ужасался, приказывал себе заткнуться, но остановиться не мог. И договорился почти до того, чтобы залпом выпить проклятое шампанское, встать и уйти с гордо поднятой головой. Но при этом он боялся, что Людмила не выдержит и покинет его раньше, чем ему удастся высказать ей все.
Она не уходила. Слушала, улыбалась, иногда прикасалась губами к краю бокала. Когда Майкл замолчал, сказала:
— Сколько времени тебе на сборы?
— Я никуда не поеду, — заявил Майкл, немедленно прикусив язык. Ну не идиот?! Ему деваться некуда, у него не осталось места в этом мире, а он выпендривается. — А тебя сдам полиции как шпионку Чужих. — Зачем он это сказал?! Ох, кретин, мало его били… — Чтоб на своей шкуре поняла, каково это — гнить в тюряге из-за чьих-то интриг.
Она полезла в сумочку. Майкл похолодел. Все, сейчас бросит на столик купюру, вроде как внесла свою долю по счету, встанет и уйдет. И больше никогда в его жизни не появится.
Людмила достала паспорт. Зеленый юрский паспорт.
Дипломатический.
— Я здесь на законных основаниях, — спокойно парировала она. — К твоему сведению, помимо того, что я работаю на Ватикан, я подданная Российской империи. Чкаловской. И сотрудница посольства моей страны здесь, на Старом. Полицию можешь вызывать, но боюсь, тебя опять отвезут в вытрезвитель. Потому что все мои действия согласованы с местной канцелярией безопасности. Я вчера полдня общалась с детектором лжи. А твоя мать и Чернышёв сделали все, чтобы я не смогла поговорить с тобой. Они требовали выслать меня из страны. Но у начальника канцелярии с рассудком получше.
Майкл затих.
— Ты хочешь сказать, что…
— Что я действую совершенно официально. Если тебе совсем интересно, то могу сообщить, что моя миссия согласована еще и с РПЦ. Обоих патриархов — местного и чкаловского — удалось убедить, что твое сотрудничество с Ватиканом не повлечет за собой экспансии католической церкви на православные земли. Если честно, патриархи были самыми приятными людьми из всех, с кем мне довелось встретиться.
Майкл закрыл глаза, потер лоб, чувствуя, как возвращается утренняя головная боль.
— Нечего мне собирать, — пробормотал он. — Нет у меня ничего. Давно уже. У меня и себя-то нет.
— Тогда никто не мешает нам улететь прямо сейчас, — бодро заявила Людмила.
Но шампанское они все-таки допили. И взяли еще бутылку. Майкл достиг просветленного состояния и размышлял вслух. На обеих Землях ему делать нечего, там его не любят и хронически подставляют, так почему бы не попытаться устроиться на небесах? И папа, конечно, лучший проводник… Таксист ржал до колик, когда вез их в аэропорт. Чуть не перевернул машину, ухохотавшись над очередным Майкловым пассажем.
В аэропорту Людмила отлучилась к кассе, чтобы выкупить забронированные билеты. Майкл в ее отсутствие решил, что шампанское без коньяка — деньги на ветер, и взял флакончик. Коньяк больше всего напоминал крашенный чаем самогон, но Майклу было все равно. Он не жалел о содеянном даже в самолете, когда практически весь полет провел в сортире, изрытая выпитое. Все лучше блевать, чем трястись от страха, что эта железная дура может гробануться об землю с высоты в десять километров.
Вторую Российскую империю он не запомнил. К концу полета Майкл уснул богатырским сном, и Людмила с трудом его растолкала. Он продрал глаза, отметил большое количество людей с явно мулатскими чертами лица и сказал сердито:
— У, сволочи расистские…
Замечание относилось, конечно, к русским на Старом. Выгнали, понимаешь ли, всех цветных на соседний континент. Майкл страшно обиделся, не понравилось ему, что полукровок унизили, хотя обычно он относился к ним слегка пренебрежительно.
В машине, встречавшей их в аэропорту, он опять всхрапнул. Изредка пробуждался, осоловело шарил глазами по ночным огням чкаловской столицы, интересовался, где он находится. Засыпал раньше, чем слышал ответ. А потом его торкнуло, он сел прямо, вытаращил глаза. Вторая хлесткая пощечина привела его в чувство.
— Похмеляться будешь после старта, — угрюмо сказал Силверхенд.
Майкл кое-как добрел до трапа. Откуда на Чкаловском взялся Силверхенд?
— А кто еще?! — буркнул пират. — Я тут, бля, один на всех. Если б не я, одни русские давно б передавили других и полезли бы давить всех остальных. Оно мне надо?!
Майкл тряс головой. Потом хохотал. Этот мир делали ypоды и идиоты. Причем делали пальцем. Здесь нет ни одного нормального человека.
— Наташка дома мне пить запретила, вот я и отрываюсь тут, — сказал пират.
Майкл подумал, что еще пару лет отрыва такими дозами — и Силверхенд по пьяни угробит себя и половину эскадры. Но промолчат: ему-то какое дело? У мужика кризис среднего возраста или другие проблемы. Майкла это не касалось.
— Ну что, решил-таки поработать на Бенни? — добродушно уточнил пират, когда они заперлись в капитанской каюте.
— Кто это?
— Бенедикт Смит. Я зову его Бенни. Ты, наверное, тоже будешь звать. А когда увидишь, не удивляйся: он копия твой дед.
— Что-то мне все это подозрительно… Слишком много двойников.
— А если б ты еще знал, что я в юности не отличался от твоего отца…
Силверхенд смотрел на него, и Майклу померещилось вдруг, что пират его жалеет.
— Давай-ка выпьем, сынок, — сказал он и плеснул Майклу водки. Хорошей водки, лучше которой в России можно было увидеть только на столе государя Ивана Васильевича. Правда, по слухам, российский император на дух не переносил спиртное.
Выпили.
— Майк, — пират подался вперед, — в этой семье есть традиция: клонам для различения оформляют документы с зеркально отображенным именем, и приучают их откликаться на первое — на то, которое для оригинала второе. Бенни в действительности зовут Бенедиктом Николасом. Был Тейлором, но сменил фамилию. Меня когда-то звали Филипом Клиффордом Тейлором. А тебя как на самом деле зовут — Майкл Гэбриэл или Гэбриэл Майкл? Ты сам еще не понял, что ты — клон Гэйба?
…Потом было легче. Майкл тупо напивался, блевал и пил снова. Пират сидел рядом, молчал с таким выражением лица, которое можно было назвать только «настоящее мужское сочувствие», подливал в стакан. Не упрекал, что Майкл зря переводит отличный продукт.
Майкл к клонам относился с предубеждением. О, нет, он был образованным человеком, конечно. Причем по-настоящему образованным, в отличие от Силверхенда, которому все знания элементарно записали в память. Майкл учился сам. Для него не было секретом, что хорошо сделанный клон от человека не отличается практически ничем. А та небольшая разница, которая есть, лежит не в области физиологии, а в области психики. Неудивительно, если вспомнить, как клонов растят. А вот здоровье у них, как правило, крепче. Тоже ничего загадочного: клонам проводят генную корректировку, потому что по большей части их делают ради получения здоровых органов для пересадки оригиналу.
Он зачем-то пытался вспомнить, как лежал в инкубаторе. Напрасный труд, у клонов в период роста нет сознания. Они же растут с бешеной скоростью, за полгода максимум достигая биологического возраста оригинала. Клонов, которые были бы моложе исходного материала, пока еще никому получить не удалось. А когда рост завершается, клону записывают память и будят.
Майкл помнил очень четко, как пришел в себя в больнице. Над ним стояли двое мужчин, постарше и помоложе. Майкл смотрел на них и вдруг вспомнил, что это его отец и дед. Но он знал это только рассудком. Казалось, он пережил сильную психотравму, изменившую его мировоззрение, и он заново выстраивает отношения с близкими. Когда Майкл обратился к визитерам по именам, они переглянулись с понимающими улыбками. Сейчас Майкл знал, что за этими гримасами-улыбками скрывалось торжество: удачный клон. Даже в лучших клиниках не всякий раз удается сформировать копию личности с первого захода. Обычный вариант, когда память пишут два или три раза.
Ему сказали, что он катался на лыжах в горах и разбился, почти насмерть, его еле вытащили с того света Майкл принял легенду: она объясняла его странную апатию и изменившееся отношение к миру. Несколько недель в поместье ему не запомнились. А в скором времени он перебрался в университетский кампус. Там-то он и проснулся окончательно.
С тех пор он регулярно приезжал в поместье на каникулы. После первого курса уже принимал участие в работе корпорации. И ни разу не возникало ситуации, когда он заподозрил бы, что его — двое.
В конце концов пират отправил Майкла спать. Но наутро все повторилось — и пьянка, и беседы.
— Идиоты они, конечно, — приговаривал Силвер-хенд. — Самая аккуратная работа была с Бенни. Уже со мной напортачили. Наташка, знай она о такой возможности, как клонирование, враз бы их вычислила. Или будь у меня армейские приятели чуть повлиятельней. И то — кое-кто пытался вякнуть.
— И что? Убивали их?
Силверхенд скривился:
— Лучше б убивали. Да только у Клиффа кишка тонка кровь проливать. У него для таких нежелательных свидетелей полно склепиков вроде «Вечного солнца».
У Бенни волосы дыбом стояли, когда он взялся наводить порядок.
— Я все-таки не понял, каким образом он получил корпорацию.
— Да элементарно. Ты Бориса помнишь? Нашего падре Патрика?
— Ну.
— Ты ему отдал книжку, которую потом выпрашивал назад.
— Тоже помню. Он так и не отдал.
— Естественно. Подарил — все, забудь. А ту абракадабру, которая была в книжке, папские спецы расшифровали. И выяснили, что это — компромат на Железного Кутюрье. Причем не просто перечисление грехов, а указание на то, где можно раздобыть улики.
— Я что-то подобное подозревал. Мне же Стэнли намекал.
— Книжку эту пустили в дело. Бенни ее просто на тиви кому надо показал. Клифф застрелился после первого же новостного выпуска. Акции корпорации ухнули вниз. Церковь дала Бенни денег, он выкупил компанию. Так что он, с одной стороны, подставное лицо, а с другой — вполне легитимный владелец. Я к нему уже завербовался, — похвастался пират.
Майкла обуревали злорадство и легкая обида, смешанные примерно в равных долях. Да, он искренне ликовал, представив, каково сейчас Гэйбу и Элле. Но ему было и обидно: втлубине души он не оставлял надежды когда-нибудь доказать подмену и вернуться на прежний пьедестал наследника громадной корпорации. А теперь с этой мечтой придется распрощаться. То, что попало в закрома Великой Собирательницы, обратно не возвращается. И Майкл, который мог бы владеть огромными капиталами, будет всего лишь скромным исполнителем чужих распоряжений. Положим, не таким уж скромным, и роль директора в любом случае лучше роли каторжника, пирата или беженца. Но как трудно убедить себя, что надо довольствоваться крохами, когда уже знаешь вкус целого блюда!
— Не могу понять, зачем Тейлоры делали клонов, — признался Майкл.
— Чего уж там непонятного… Ты знаешь, что старый Гик Тейлор, твой, типа, дед, — олигофрен?
Майкл поперхнулся водкой.
— У него Гарвард с отличием! Магистр философских наук!.
Силверхенд понимаюше улыбнулся.
— Вот именно. А теперь подумай, кто на самом деле получил этот диплом для Ника Тейлора.
И весь остаток вечера Майкл методично напивался, слушая разветвленную и многоколенную, как исландская родовая сага, историю собственной семьи. Ту историю, которую он не знал. Или не так — историю о семье, про которую не знал в действительности ничего.
Когда-то клан Тейлоров представлял собой большую и здоровую семью. Но браки с «равными» сделали свое дело. Последним более-менее нормальным отпрыском династии был прадед Майкла, Стивен Арчибальд Тейлор. «Более-менее» означало, что Стивен был ярко выраженным психопатом. Женился он на такой же истеричке, прожил с ней двадцать лет и развелся, не обзаведясь наследником. Вторая супруга Стивена, Маргерит, отличалась железной выдержкой и мужским умом. На девятом году брака после бесконечных консультаций и курсов лечения от бесплодия, пройденных обоими супругами, на свет появился крохотный Николас Бенедикт. Радость родителей сильно подпортил тот факт, что ребенок был олигофреном. Врачи и педагоги уверяли, что современная наука позволяет вырастить мальчика так, чтобы никто и не заподозрил его неполноценности.
Второй ребенок, родившийся через одиннадцать месяцев, был дауном. Третьей родилась девочка, нормальная, но ужасно нервная. Четвертого ребенка сохранить не удалось, а пятый умер на второй день. После этого миссис Тейлор стерилизовалась, сообразив наконец, что никакие деньги не позволят ей рожать здоровых детей при ее наследственности и в возрасте пятидесяти двух лет, даже если климакс у нее и не думал наступать. К слову, женские ее функции принялись угасать лишь после шестидесяти, а активность была такой, что Стивен предпочел закрыть глаза на двух молодых любовников. Самому ему давно осточертели «все эти лишние телодвижения».
Ребенка-дауна он сплавил в дорогой интернат. Ходили слухи, будто у него был еще один внебрачный ребенок, шизофреник, которого он спрятал там же, где и несчастного дауненка.
Николас рос, до определенного момента причиняя куда меньше хлопот, чем его беспокойная сестренка Хизер. Мальчик был красивым, но безвольным и совершенно неспособным к обучению. Маргерит полагала, что ничего особенно страшного не произошло, в конце концов, Нику не обязательно самому руководить корпорацией. Умного директора она подыщет, а формальному хозяину достаточно «делать лицо». Вот с этим была беда. Потому что в «лицо» никто не поверит, если мальчик не получит образования в престижном университете. А Ник, между прочим, с трудом читал. О математике и речи не шло.
Наверное, до этого Тейлоры тоже не особенно считались с законами. Майкл делал этот вывод хотя бы из решительности, с которой Маргерит реализовала свой план. Сын не может учиться? За него поработает головой двойник. Можно нанять актера со сходными чертами лица, но это опасно — проболтается. А убийство привлечет внимание, потому что у актера наверняка отыщутся родственники. Для таких случаев требуется двойник без семьи. И лучше всего, если он будет не играть, а всерьез верить в то, что принадлежит к великой династии оружейных королей. А когда он исчезнет, никто не побеспокоится. То есть нужен клон.
Силверхенд полагал, что Бенни Тейлор был далеко не первым клоном в этой семейке. Это ведь так удобно — иметь под рукой расходный материал, внешне ничем от главы корпорации не отличающийся. Майкл не мог ему возразить.
Бенни казался полной копией Николаса. Но исходный «материал» для клонирования подвергся серьезной генетической чистке, и результат превзошел все ожидания. Юноша отличался живым, властным характером, острым умом и даром убеждения. Он без проблем поступил в Гарвард на самый престижный тогда факультет философии.
За годы обучения он ни разу не побывал в поместье. При записи воспоминаний ему внедрили установку на фанатичное служение Семье, и любой каприз «матушки» Маргерит воспринимался им без сомнений и колебаний. Если матушка говорит, что он обязан пройти суровое воспитание, «обязательное для всех подлинных Тейлоров», то он будет несколько лет жить в спартанских условиях, обходясь без карманных денег и визитов домой. Летом он искал заработок разнорабочего, вкалывая наравне с малообеспеченными студентами, в течение учебного года не гнушался ремеслом репетитора. И никогда не жаловался.
Николаса все эти годы держали в поместье взаперти. Маргерит, уже не питавшая иллюзий чему-то научить сына, дрессировала его, как собаку: ему же придется впоследствии появляться в обществе. Она натаскала его хорошим манерам, приучила молчать с серьезным видом, когда вокруг говорят о бизнесе или политике. В дальнейшем Ник привык молчать всегда. Она била его по губам, стирая глуповатую вечную улыбку. Она не жалела сил, чтобы создать ту маску, которая позволила бы дурачку казаться умным.
Она сняла солнцезащитные очки и положила их на стол. На переносице остались красные вмятины — она привыкла совсем к другим мерам защиты зрения от яркого света. Но не здесь, не в России. Она обязана выглядеть как все.
И еще она улыбнулась. Приветливо, дружелюбно. Отточено. Так, как улыбается учительница любимым старшеклассникам. Слегка покровительственно, слегка снисходительно, слегка горделиво, а в целом — сопливо.
Она стала старше, уже не выглядела той хрупкой девушкой-ребенком, но возраст красил ее.
Майкл щелкнул официанту. Сначала хотел усталым тоном заказать шампанского — ответная издевка. Мол, так и быть, из вежливости я притворюсь, будто рад тебя видеть. Передумал. Он же не старшеклассник, чтоб обижаться на женское высокомерие.
— Пива повторить. И даме что-нибудь по ее выбору.
— Белое сухое, — сказала она. И пояснила для Майкла: — Пить хочется. Жарко. А лимонад они делают паршивый. Я недавно заходила, попробовала — фу, — она забавно поморщилась.
Майкл промолчал.
— Я за тобой полдня гоняюсь, — доверительным тоном сообщила Людмила.
Майкл приподнял левую бровь.
— У Дашкова не застала, пока отыскала адрес твоей матери, пока доехала — и увидела, как ты выходишь на улицу. Я не стала бежать за тобой, думала, может, ты завернешь куда-нибудь пива попить. А ты пошел к Чернышёву. Так что я перехватила тебя только здесь.
Она оправдывалась, будто у них была назначена встреча на раннее утро. Майкл совершенно не удивился, что она знает и Дашкова, и Чернышёва. Но его неприятно поразил акцент, с которым говорила Людмила.
— А я когда-то думал, что ты русская.
— Наполовину. Отец служил в местной разведке, много путешествовал. Его убили.
— Сочувствую.
— Я его не помню. Мне года не исполнилось, когда его не стало.
— Тем более. — Майкл допил степлившиеся подонки, подумал, что официанты здесь не шибко шустрые. — У меня паршивое настроение, знаешь ли.
— Удивил! — засмеялась она. — Мне иногда кажется, что у тебя другого не бывает. — Официант наконец принес пиво и вино. Людмила дождалась, когда он удалится, будничным тоном сказала: — Я тебе хочу работу предложить.
— На кого?
— На папу римского.
— Издеваешься?
Она вынула из сумочки пластиковую карту. Вот тут Майкл удивился. Герб Ватикана, надпись «Служба по связям с общественностью». Должность не указана. Имя — Людмила Александра Эриксон.
— Значит, ватиканская разведка…
— Ну, не так грубо. Но если не вдаваться в частности — да.
— Надеюсь, ты не монахиня?
— Нет, что ты. Я получила вполне светское образование. Впрочем, я как-то уже говорила, где училась.
— Не помню.
— Закрытый колледж для девушек. Итон. Мы учились вместе с Катрин.
— Никогда бы не подумал, что в ватиканской разведке могут работать женщины.
Лидмила усмехнулась:
— И никто не думает. Именно поэтому там женщин — подавляющее большинство.
— Логично. И какую работу ты хочешь мне предложить? Глубокое внедрение в корпорацию PACT? — съязвил Майкл.
— Почти. Место управляющего… — она сделала паузу. — Корпорацией PACT.
Майкл поперхнулся пивом. Пена вылетела из кружки, он закашлялся. Людмила привстала и милостиво хлопнула его между лопаток.
— Спасибо, — пробормотал Майкл, утирая губы. Необходимость привести себя в порядок дала ему несколько секунд. Он не ожидал подобного предложения. Тем более — от папы римского.
— А что, Железный Кутюрье не возражает? Он же, помнится, открещивался не то что от родства, а даже от знакомства.
— Железный Кутюрье застрелился, — тихо произнесла Людмила. — А Гэйб в тюрьме. Он получил пожизненный срок за убийство моей сестры. Элла в федеральном розыске.
— Нормально… — Майкл пытался расстроиться из-за смерти человека, которого считал отцом, но не смог.
— А корпорация PACT перешла в собственность Бенедикта Смита.
— Мне ничего не говорит это имя.
— Никому не говорит. Незаметный человек. Подставное лицо Ватикана.
— Понятно. Значит, я могу о нем не задумываться.
— Безусловно.
— Сдается мне, по такому поводу нужно выпить шампанского.
— Это можно расценивать как согласие?
Майкл выругался.
* * *
Потом он устроил безобразную сцену.Официантка принесла бутылку шампанского в серебряном ведерке со льдом и два бокала. Она приседала, крутила задом и масляно поглядывала то на Майкла, то на его спутницу. Он сначала испугался, потом сообразил: вино дорогое, и девица надеется на соответствующие чаевые. Кто ж виноват, что понятие «прекрасный сервис» она трактует столь пошлым образом?
— Я не жду от тебя ничего хорошего, — предупредил он Людмилу, крутя в пальцах бокал. — Всякий раз, когда мы встречаемся, в моей жизни что-то происходит. Ты у меня как примета. Хуже черной кошки. Людмила дорогу перешла — все, в ближайшие дни я окажусь в такой жопе, что…
Накопившаяся обида выплеснулась из него разом. Обижался Майкл на дурацкую жизнь, но в своих бедах обвинял почему-то Людмилу. Он ужасался, приказывал себе заткнуться, но остановиться не мог. И договорился почти до того, чтобы залпом выпить проклятое шампанское, встать и уйти с гордо поднятой головой. Но при этом он боялся, что Людмила не выдержит и покинет его раньше, чем ему удастся высказать ей все.
Она не уходила. Слушала, улыбалась, иногда прикасалась губами к краю бокала. Когда Майкл замолчал, сказала:
— Сколько времени тебе на сборы?
— Я никуда не поеду, — заявил Майкл, немедленно прикусив язык. Ну не идиот?! Ему деваться некуда, у него не осталось места в этом мире, а он выпендривается. — А тебя сдам полиции как шпионку Чужих. — Зачем он это сказал?! Ох, кретин, мало его били… — Чтоб на своей шкуре поняла, каково это — гнить в тюряге из-за чьих-то интриг.
Она полезла в сумочку. Майкл похолодел. Все, сейчас бросит на столик купюру, вроде как внесла свою долю по счету, встанет и уйдет. И больше никогда в его жизни не появится.
Людмила достала паспорт. Зеленый юрский паспорт.
Дипломатический.
— Я здесь на законных основаниях, — спокойно парировала она. — К твоему сведению, помимо того, что я работаю на Ватикан, я подданная Российской империи. Чкаловской. И сотрудница посольства моей страны здесь, на Старом. Полицию можешь вызывать, но боюсь, тебя опять отвезут в вытрезвитель. Потому что все мои действия согласованы с местной канцелярией безопасности. Я вчера полдня общалась с детектором лжи. А твоя мать и Чернышёв сделали все, чтобы я не смогла поговорить с тобой. Они требовали выслать меня из страны. Но у начальника канцелярии с рассудком получше.
Майкл затих.
— Ты хочешь сказать, что…
— Что я действую совершенно официально. Если тебе совсем интересно, то могу сообщить, что моя миссия согласована еще и с РПЦ. Обоих патриархов — местного и чкаловского — удалось убедить, что твое сотрудничество с Ватиканом не повлечет за собой экспансии католической церкви на православные земли. Если честно, патриархи были самыми приятными людьми из всех, с кем мне довелось встретиться.
Майкл закрыл глаза, потер лоб, чувствуя, как возвращается утренняя головная боль.
— Нечего мне собирать, — пробормотал он. — Нет у меня ничего. Давно уже. У меня и себя-то нет.
— Тогда никто не мешает нам улететь прямо сейчас, — бодро заявила Людмила.
Но шампанское они все-таки допили. И взяли еще бутылку. Майкл достиг просветленного состояния и размышлял вслух. На обеих Землях ему делать нечего, там его не любят и хронически подставляют, так почему бы не попытаться устроиться на небесах? И папа, конечно, лучший проводник… Таксист ржал до колик, когда вез их в аэропорт. Чуть не перевернул машину, ухохотавшись над очередным Майкловым пассажем.
В аэропорту Людмила отлучилась к кассе, чтобы выкупить забронированные билеты. Майкл в ее отсутствие решил, что шампанское без коньяка — деньги на ветер, и взял флакончик. Коньяк больше всего напоминал крашенный чаем самогон, но Майклу было все равно. Он не жалел о содеянном даже в самолете, когда практически весь полет провел в сортире, изрытая выпитое. Все лучше блевать, чем трястись от страха, что эта железная дура может гробануться об землю с высоты в десять километров.
Вторую Российскую империю он не запомнил. К концу полета Майкл уснул богатырским сном, и Людмила с трудом его растолкала. Он продрал глаза, отметил большое количество людей с явно мулатскими чертами лица и сказал сердито:
— У, сволочи расистские…
Замечание относилось, конечно, к русским на Старом. Выгнали, понимаешь ли, всех цветных на соседний континент. Майкл страшно обиделся, не понравилось ему, что полукровок унизили, хотя обычно он относился к ним слегка пренебрежительно.
В машине, встречавшей их в аэропорту, он опять всхрапнул. Изредка пробуждался, осоловело шарил глазами по ночным огням чкаловской столицы, интересовался, где он находится. Засыпал раньше, чем слышал ответ. А потом его торкнуло, он сел прямо, вытаращил глаза. Вторая хлесткая пощечина привела его в чувство.
— Похмеляться будешь после старта, — угрюмо сказал Силверхенд.
Майкл кое-как добрел до трапа. Откуда на Чкаловском взялся Силверхенд?
— А кто еще?! — буркнул пират. — Я тут, бля, один на всех. Если б не я, одни русские давно б передавили других и полезли бы давить всех остальных. Оно мне надо?!
Майкл тряс головой. Потом хохотал. Этот мир делали ypоды и идиоты. Причем делали пальцем. Здесь нет ни одного нормального человека.
* * *
Неделю, проведенную в Космосе, Майкл беспробудно пил в компании Силверхенда.— Наташка дома мне пить запретила, вот я и отрываюсь тут, — сказал пират.
Майкл подумал, что еще пару лет отрыва такими дозами — и Силверхенд по пьяни угробит себя и половину эскадры. Но промолчат: ему-то какое дело? У мужика кризис среднего возраста или другие проблемы. Майкла это не касалось.
— Ну что, решил-таки поработать на Бенни? — добродушно уточнил пират, когда они заперлись в капитанской каюте.
— Кто это?
— Бенедикт Смит. Я зову его Бенни. Ты, наверное, тоже будешь звать. А когда увидишь, не удивляйся: он копия твой дед.
— Что-то мне все это подозрительно… Слишком много двойников.
— А если б ты еще знал, что я в юности не отличался от твоего отца…
Силверхенд смотрел на него, и Майклу померещилось вдруг, что пират его жалеет.
— Давай-ка выпьем, сынок, — сказал он и плеснул Майклу водки. Хорошей водки, лучше которой в России можно было увидеть только на столе государя Ивана Васильевича. Правда, по слухам, российский император на дух не переносил спиртное.
Выпили.
— Майк, — пират подался вперед, — в этой семье есть традиция: клонам для различения оформляют документы с зеркально отображенным именем, и приучают их откликаться на первое — на то, которое для оригинала второе. Бенни в действительности зовут Бенедиктом Николасом. Был Тейлором, но сменил фамилию. Меня когда-то звали Филипом Клиффордом Тейлором. А тебя как на самом деле зовут — Майкл Гэбриэл или Гэбриэл Майкл? Ты сам еще не понял, что ты — клон Гэйба?
…Потом было легче. Майкл тупо напивался, блевал и пил снова. Пират сидел рядом, молчал с таким выражением лица, которое можно было назвать только «настоящее мужское сочувствие», подливал в стакан. Не упрекал, что Майкл зря переводит отличный продукт.
Майкл к клонам относился с предубеждением. О, нет, он был образованным человеком, конечно. Причем по-настоящему образованным, в отличие от Силверхенда, которому все знания элементарно записали в память. Майкл учился сам. Для него не было секретом, что хорошо сделанный клон от человека не отличается практически ничем. А та небольшая разница, которая есть, лежит не в области физиологии, а в области психики. Неудивительно, если вспомнить, как клонов растят. А вот здоровье у них, как правило, крепче. Тоже ничего загадочного: клонам проводят генную корректировку, потому что по большей части их делают ради получения здоровых органов для пересадки оригиналу.
Он зачем-то пытался вспомнить, как лежал в инкубаторе. Напрасный труд, у клонов в период роста нет сознания. Они же растут с бешеной скоростью, за полгода максимум достигая биологического возраста оригинала. Клонов, которые были бы моложе исходного материала, пока еще никому получить не удалось. А когда рост завершается, клону записывают память и будят.
Майкл помнил очень четко, как пришел в себя в больнице. Над ним стояли двое мужчин, постарше и помоложе. Майкл смотрел на них и вдруг вспомнил, что это его отец и дед. Но он знал это только рассудком. Казалось, он пережил сильную психотравму, изменившую его мировоззрение, и он заново выстраивает отношения с близкими. Когда Майкл обратился к визитерам по именам, они переглянулись с понимающими улыбками. Сейчас Майкл знал, что за этими гримасами-улыбками скрывалось торжество: удачный клон. Даже в лучших клиниках не всякий раз удается сформировать копию личности с первого захода. Обычный вариант, когда память пишут два или три раза.
Ему сказали, что он катался на лыжах в горах и разбился, почти насмерть, его еле вытащили с того света Майкл принял легенду: она объясняла его странную апатию и изменившееся отношение к миру. Несколько недель в поместье ему не запомнились. А в скором времени он перебрался в университетский кампус. Там-то он и проснулся окончательно.
С тех пор он регулярно приезжал в поместье на каникулы. После первого курса уже принимал участие в работе корпорации. И ни разу не возникало ситуации, когда он заподозрил бы, что его — двое.
В конце концов пират отправил Майкла спать. Но наутро все повторилось — и пьянка, и беседы.
— Идиоты они, конечно, — приговаривал Силвер-хенд. — Самая аккуратная работа была с Бенни. Уже со мной напортачили. Наташка, знай она о такой возможности, как клонирование, враз бы их вычислила. Или будь у меня армейские приятели чуть повлиятельней. И то — кое-кто пытался вякнуть.
— И что? Убивали их?
Силверхенд скривился:
— Лучше б убивали. Да только у Клиффа кишка тонка кровь проливать. У него для таких нежелательных свидетелей полно склепиков вроде «Вечного солнца».
У Бенни волосы дыбом стояли, когда он взялся наводить порядок.
— Я все-таки не понял, каким образом он получил корпорацию.
— Да элементарно. Ты Бориса помнишь? Нашего падре Патрика?
— Ну.
— Ты ему отдал книжку, которую потом выпрашивал назад.
— Тоже помню. Он так и не отдал.
— Естественно. Подарил — все, забудь. А ту абракадабру, которая была в книжке, папские спецы расшифровали. И выяснили, что это — компромат на Железного Кутюрье. Причем не просто перечисление грехов, а указание на то, где можно раздобыть улики.
— Я что-то подобное подозревал. Мне же Стэнли намекал.
— Книжку эту пустили в дело. Бенни ее просто на тиви кому надо показал. Клифф застрелился после первого же новостного выпуска. Акции корпорации ухнули вниз. Церковь дала Бенни денег, он выкупил компанию. Так что он, с одной стороны, подставное лицо, а с другой — вполне легитимный владелец. Я к нему уже завербовался, — похвастался пират.
Майкла обуревали злорадство и легкая обида, смешанные примерно в равных долях. Да, он искренне ликовал, представив, каково сейчас Гэйбу и Элле. Но ему было и обидно: втлубине души он не оставлял надежды когда-нибудь доказать подмену и вернуться на прежний пьедестал наследника громадной корпорации. А теперь с этой мечтой придется распрощаться. То, что попало в закрома Великой Собирательницы, обратно не возвращается. И Майкл, который мог бы владеть огромными капиталами, будет всего лишь скромным исполнителем чужих распоряжений. Положим, не таким уж скромным, и роль директора в любом случае лучше роли каторжника, пирата или беженца. Но как трудно убедить себя, что надо довольствоваться крохами, когда уже знаешь вкус целого блюда!
— Не могу понять, зачем Тейлоры делали клонов, — признался Майкл.
— Чего уж там непонятного… Ты знаешь, что старый Гик Тейлор, твой, типа, дед, — олигофрен?
Майкл поперхнулся водкой.
— У него Гарвард с отличием! Магистр философских наук!.
Силверхенд понимаюше улыбнулся.
— Вот именно. А теперь подумай, кто на самом деле получил этот диплом для Ника Тейлора.
И весь остаток вечера Майкл методично напивался, слушая разветвленную и многоколенную, как исландская родовая сага, историю собственной семьи. Ту историю, которую он не знал. Или не так — историю о семье, про которую не знал в действительности ничего.
Когда-то клан Тейлоров представлял собой большую и здоровую семью. Но браки с «равными» сделали свое дело. Последним более-менее нормальным отпрыском династии был прадед Майкла, Стивен Арчибальд Тейлор. «Более-менее» означало, что Стивен был ярко выраженным психопатом. Женился он на такой же истеричке, прожил с ней двадцать лет и развелся, не обзаведясь наследником. Вторая супруга Стивена, Маргерит, отличалась железной выдержкой и мужским умом. На девятом году брака после бесконечных консультаций и курсов лечения от бесплодия, пройденных обоими супругами, на свет появился крохотный Николас Бенедикт. Радость родителей сильно подпортил тот факт, что ребенок был олигофреном. Врачи и педагоги уверяли, что современная наука позволяет вырастить мальчика так, чтобы никто и не заподозрил его неполноценности.
Второй ребенок, родившийся через одиннадцать месяцев, был дауном. Третьей родилась девочка, нормальная, но ужасно нервная. Четвертого ребенка сохранить не удалось, а пятый умер на второй день. После этого миссис Тейлор стерилизовалась, сообразив наконец, что никакие деньги не позволят ей рожать здоровых детей при ее наследственности и в возрасте пятидесяти двух лет, даже если климакс у нее и не думал наступать. К слову, женские ее функции принялись угасать лишь после шестидесяти, а активность была такой, что Стивен предпочел закрыть глаза на двух молодых любовников. Самому ему давно осточертели «все эти лишние телодвижения».
Ребенка-дауна он сплавил в дорогой интернат. Ходили слухи, будто у него был еще один внебрачный ребенок, шизофреник, которого он спрятал там же, где и несчастного дауненка.
Николас рос, до определенного момента причиняя куда меньше хлопот, чем его беспокойная сестренка Хизер. Мальчик был красивым, но безвольным и совершенно неспособным к обучению. Маргерит полагала, что ничего особенно страшного не произошло, в конце концов, Нику не обязательно самому руководить корпорацией. Умного директора она подыщет, а формальному хозяину достаточно «делать лицо». Вот с этим была беда. Потому что в «лицо» никто не поверит, если мальчик не получит образования в престижном университете. А Ник, между прочим, с трудом читал. О математике и речи не шло.
Наверное, до этого Тейлоры тоже не особенно считались с законами. Майкл делал этот вывод хотя бы из решительности, с которой Маргерит реализовала свой план. Сын не может учиться? За него поработает головой двойник. Можно нанять актера со сходными чертами лица, но это опасно — проболтается. А убийство привлечет внимание, потому что у актера наверняка отыщутся родственники. Для таких случаев требуется двойник без семьи. И лучше всего, если он будет не играть, а всерьез верить в то, что принадлежит к великой династии оружейных королей. А когда он исчезнет, никто не побеспокоится. То есть нужен клон.
Силверхенд полагал, что Бенни Тейлор был далеко не первым клоном в этой семейке. Это ведь так удобно — иметь под рукой расходный материал, внешне ничем от главы корпорации не отличающийся. Майкл не мог ему возразить.
Бенни казался полной копией Николаса. Но исходный «материал» для клонирования подвергся серьезной генетической чистке, и результат превзошел все ожидания. Юноша отличался живым, властным характером, острым умом и даром убеждения. Он без проблем поступил в Гарвард на самый престижный тогда факультет философии.
За годы обучения он ни разу не побывал в поместье. При записи воспоминаний ему внедрили установку на фанатичное служение Семье, и любой каприз «матушки» Маргерит воспринимался им без сомнений и колебаний. Если матушка говорит, что он обязан пройти суровое воспитание, «обязательное для всех подлинных Тейлоров», то он будет несколько лет жить в спартанских условиях, обходясь без карманных денег и визитов домой. Летом он искал заработок разнорабочего, вкалывая наравне с малообеспеченными студентами, в течение учебного года не гнушался ремеслом репетитора. И никогда не жаловался.
Николаса все эти годы держали в поместье взаперти. Маргерит, уже не питавшая иллюзий чему-то научить сына, дрессировала его, как собаку: ему же придется впоследствии появляться в обществе. Она натаскала его хорошим манерам, приучила молчать с серьезным видом, когда вокруг говорят о бизнесе или политике. В дальнейшем Ник привык молчать всегда. Она била его по губам, стирая глуповатую вечную улыбку. Она не жалела сил, чтобы создать ту маску, которая позволила бы дурачку казаться умным.