Прокопьев Сергей. Ларек "Пузырек"

Сергей ПРОКОПЬЕВ

ЛАРЕК «ПУЗЫРЕК»

ЛАРЁК «ПУЗЫРЁК»

сатирическая повесть

   Не зевай, ребята, пока демократы!

ЮБИЛЕЙ

   Рыбка плавает по дну,

   Не поймаешь ни одну!

   Если хошь ее поймать,

   Выпей грамм сто двадцать пять.


 

   Скажи мне кто полтора года назад, что буду владельцем киоска, в глаза бы ему наплевал. Такое сморозить! Я — ведущий инженер по ракетной технике… Но от тюрьмы и от прилавка не зарекайся. Сегодня, 12 июня 1994 года, у моего торгово-ларечного предприятия «Пузырек» — юбилей. Ровно год назад мы с женой робко отворили окошечко первого киоска, и смурной дядя, опалив меня амброй крутого перегара, сделал почин: «Водовки!»
   С той бутылки ведется летосчисление «Пузырька».
   Для кого-то год — раз плюнуть срок. Я эти двенадцать месяцев как на линии огня провел, когда того и гляди, шарахнет не в лоб, так по лбу. И шарахало, только раскошеливайся. При такой шарахнутой жизни год очень даже круглой датой показался.
   Юбилейные торжества перенесли на природу. Солнце, воздух, котлован… В эпоху лопат и телег такие райские места прудами именовали, во времена землеройной техники решили, что котлован звучит достойнее для бульдозера. Нам-то за скатертью-самобранкой без разницы, как обозвать. Выпили по первой за процветание нашего безнадежного дела, запела душа. Хорошо среди друзей, есть кому сказать: налей! По второй налили, а как же: зеленый змий супостат, голову отрубишь — три выростат! Упорхнули заботы… Так бы и лежал на травке в небо глядючи… Вокруг ивы, трава-мурава, водная гладь… От нее продавец ночной Егор кричит: «Карася поймал!» Егор сильнее чая ничего в рот не берет, наши тосты празднует с удочкой. А я-то думал: в этой луже ничего, кроме дафний, не водится. Да не зря говорят: у того клюет, кто вина не пьет. Ладного Егор карася выволок, царь-рыба для такого котлована.
   Мигом юбилей вместе с застольем у меня из головы вон. Что вы хотите, если рыбак-хроник. Как увидел карася, все симптомы обострения налицо. В руках зуд, пальцы дрожат и обильное слюновыделение на червяка плевать. У современной медицины один рецепт от данной хвори — удочка. Схватил лечебную снасть и побежал подальше от юбилейных пьяниц. Егор метрах в тридцати стоит. Сейчас, думаю, покажу тебе, как профессионалы таскают.
   Егор не сдается, выдергивает парчатку — сразу двух. Не прошло пяти минут, еще одну тащит. Мой поплавок умер, как и не жил. Стрекоза села и уснула, будто поплавок — не чувствительный элемент рыбацкой системы, а пень. У Егора ни грамма совести, одну за другой таскает. Занервничал я туда-сюда по берегу. Червяков начал менять ни разу не кусанных. Поплавок вверх-вниз по леске гоняю, глубину обитания карасиных косяков ищу…
   Рядом с Егором подружка его встала. Таких рыбаков близко к воде подпускать нельзя. Удочку через голову забрасывает. Все кусты перецепляет, пока в котлован попадет. Свист вокруг, грохот. Поплавком по воде бухает. От такого ботанья весь карась должен на грунт лечь. Смотреть противно. Отошел подальше, эта вертихвостка верещит как нащекоченная — парчатку поймала.
   Народ устал от обеда. Хватит, кричат, водку пить, надо плавки намочить! Полезли купаться.
   Советов мне с другого берега полную сетку насовали.
   — Никитич, плюй на червя гуще!
   — Штаны сними, Егор видишь в плавках ловит, а тебя карась за рыбнадзора держит!
   Я, и вправду, зарыбачился. Солнце жарит, извилины плавятся, а я все еще в штанах парюсь. Сбросил, тут же Надя-разводная от хохота из лодки-резинки вывалилась.
   — Никитич, — заливается, — бросай рыбалку к лешему, не то будешь виноват в смертельном исходе моей жизни.
   Я-то, сама наивность, посчитал, на нее хохотунчик напал по причине картины моих синюшных ног.
   Купил как-то брюки. Итальянские написано, без синтетики. Тело вольно дышит, на лето — в самый раз. А они оказались как в том анекдоте.
   Мужчина прибегает к доктору. Лица на бедолаге нет. Трясущимися руками штаны снимает.
   — Доктор, — умоляет, — спасите! Левое яичко синеет!
   — Будем резать, — успокоил доктор, — не то дальше пойдет. И не боись последствий: девушек будешь без загвоздки любить.
   Отхватил намеченное, облегчил душу пациента. Он через неделю снова бледнее мела:
   — Доктор, что делать — правое посинело?!
   — Резать! — говорит доктор. — И не трясись — для девушек правое тоже не главная ценность.
   Вскорости мужчина опять с бедой в кабинет.
   — Все, — рухнул без штанов на кушетку, — главная, — плачет, — ценность синяя, и нога начинает…
   Доктор провел по синеве тампоном и как затопает ногами:
   — Че ты меня ерундой отвлекаешь!? У тебя трусы красят!
   Попади я с моими брюками к тому доктору, он бы меня сразу по пояс обезножил. Сколько ни ношу, ни стираю — как снимать, так в ванну лезть, красятся, хоть плачь.
   С синюшными ногами стою на берегу, а Надя-разводная заливается. В этот момент у меня дерг-дерг поплавок, и солидно так повело. Делаю в ответ моментальную подсечку… Там малявка, рта на крючок не хватило — за брюхо поймал.
   Коллектив мой на всю округу завопил «ура!» и с криками «качай шефа!» бросился плыть в мою сторону.
   — Назад! — кричу. — Клев начался!
   Дальше хохотали вместе. Егор, оказывается, привез втихаря мороженых карасей и гнал кинофильм ловли.

ЭПОХА РАЗВОДОВ

   Не разведешь — не проживешь.

 
   Устроил мне коллектив развод в честь юбилея. Сделал из начальника комедию с удочкой наперевес. На одном конце крючок, а напротив разместился разведенный дурачок. Развод имеется в виду не тот, когда супружеская лодка вдребезги разлетается о житейский риф. В наше время развод, когда тебя держат за простачка и при помощи ловкости рук, языка и психологии оставляют с носом.
   Карасиный развод, конечно, дружеский шарж, от него в кармане «Пузырька» не обмельчает ни в материальном, ни в моральном плане. А сколько хочешь случается, когда разные всякие убытки терпим.
   Надя-разводная добавочное имя почему получила? Потому, что неоднократно была объегоренной за прилавком. Это на котловане веселилась до слез, за неделю до этого белугой ревела.
   Утром только приняла смену, как гриб после дождя, мужчина без особых примет с дипломатом вырос и с ходу предлагает товар на продажу — микросхемы. Такой, нахваливает, исключительной дефицитности товар, с руками-ногами специалисты разберут. По три тысячи, говорит, за штуку ставь, с каждой — тысяча рублей тебе.
   Надежде хочется и жим-жим. Микросхемщик напирает на сомнения: возьми на пробу десяток. Пойдет — хорошо, а нет — разойдемся при своих. У Надежды глаза загорелись, взяла десяток.
   Через пят минут мужичок за сигаретами подходит. Как увидел микротовар, в присядку на месте запрыгал. Он второй месяц пятки мозолит, рыщет эти детали, а они лежат и ни мур-мур. Давай, говорит, дочка, скорей сорок штук, побегу наверстывать упущенные заработки. Надя себя дурой обозвала — побоялась больше взять. И приглашает мужичка после обеда еще зайти. Он клянется, «обязательно приду», только чтобы никому не продала.
   Не успел его след остыть, как тип, что без примет и с дипломатом, появился. Надя давай его упрашивать на дополнительные тридцать штук. Микросхемщик готов всей душой навстречу, но он скоропостижно уезжает. Если деньги вперед, нет проблем, иначе — надо ждать месяц. Кого ждать? Быстрее товар на кон, бери 60 тысяч и езжай на здоровье.
   Раскланялся микросхемщик с Надей, ушел, оставив продавщицу в сладких грезах — каждый день бы так подрабатывать!
   Вечером мед грез сменился горечью разочарований, а потом праведным гневом. Мужичок, помирающий без микросхем, не появился. И микродетали оказались на поверку не чем иным, как конденсаторами, что на рубль ведро.
   Надя в слезы. Вороной себя обзывает. Хотя кого тут винить: не мы такие, жизнь такая.
   Раньше была у нас страна советов, а теперь страна разводов. Не государство, а фармазон Остап Бендер, с вечным свербежом в заднице, как объегорить доверчивых граждан. Телек включишь, там как пить видать кого-нибудь да облапошивают: колхозников или пенсионеров, шахтеров или медиков, а то всеобщий развод: либерализация приватизации или приватизация демократизации c выплатой дивидендов в виде «хрен вам, расходитесь по домам».
   «Чтоб тебе жить в эпоху перемен!» — говорили мудрые китайцы.
   «Чтоб тебе жить в эпоху разводов», — чешем затылки мы.
   Напротив моего «Пузырька» завод-громадина, вокруг него походом неделю ходить можно. Директор всю жизнь головой о трибуны бился — для него, мол, рабочий — сын, дочь, брат и мама родная. Ради трудяги в лепешку насмерть расшибется. И вот этот заслуженный-перезаслуженный, Герой соцтруда и лауреат госпремии, разводит завод — только щепки свистят. Будто его бациллами загребущими опрыскали за рубежом, откуда не вылазит, как ворота раскрыли. И раньше самодур был, но заказы выбивал, жилье строил. И куда оно ухнуло соцгеройство и госпремиальное мышление? В мутной воде гонит на сторону боевой металл: самолетный алюминий как обрезки, ракетный титан как опилки, сталь нераспечатанную как утиль, при этом пяткой в грудь себя бьет, что выводит завод из пике. По пути рабочих, как балласт, пачками за борт сокращает. И пень-то за шестьдесят, но гребет под себя, аж неудобно за него…

НА ВЕТРАХ ПЕРЕМЕН

   Лиха беда начало,

   а потом как масть пойдет.

 
   Кстати, зовут меня Виктор Никитич, фамилия Бондаренко. Честное слово, скажи мне кто два года назад, буду киосками руководить, обматерил бы. Такое ляпнуть! Ведущий инженер ведущего в области ракетно-космической техники НИИ и вдруг торгаш. Да никогда! Да ни за что!..
   Только от сумы и от ларька не зарекайся! Особенно когда задувают ветры великих перемен и от них в головах великих госдеятелей пролетают сквозняки лозунгов. Одним из первых перестроечных кличей был «изыскать внутренние резервы за счет сокращения малопродуктивных штатов».
   Кто в НИИ попадает под этот топор? Конечно, уборщицы. Сократили их в нашей конторе. Тети Маши и тети Даши ушли, вытирая халатами слезы, одни ведра и тряпки остались. Лозунг выполнили, а полам все равно, есть технички в штатном расписании или оно уже прогрессивно сокращено, — пачкаются полы. За пару недель обросла контора грязью, как конюшня, что Геракл чистил. В НИИ доктора наук есть, кандидаты тех же наук есть, Гераклов нет. Встал вопрос, кому мыть? Помараковали, морща репу, и — как-никак мужи ученые — решили трудную задачку: мыть по очереди. Разбили с привлечением компьютера полы на участки, составили графики, прикрепили ответственных.
   Загвоздка вышла с туалетами. Народ в один голос ответил: нет! Наотрез отказался. Раньше в конфликтных ситуациях поропщут бывало да и смирятся с судьбой, а тут — ни в какую. Начальство, говорят, упразднило уборщиц, пусть само и елозит тряпкой места общественного пользования. Самое интересное — эти места не отличались особой загрязненностью, не какие-нибудь вокзальные. Контора интеллигентная, а интеллигентность она во всем проявляется. Однако интеллигенция техническая встала на дыбы — не будем мыть! В верхах конторских решили: туалеты моют начальники секторов.
   Я начальником не был, но в это реформаторское время как раз исполнял обязанности приболевшего шефа. Поэтому на волне протеста пошел грудью на баррикады — не буду мыть туалеты! С начальником отдела мы всегда жили нормально, а тут задерганный половой проблемой: сверху давят «решай», снизу кричат — «мы не ассенизаторы», — рубанул в ответ на мой протест: ну и до свидания! На следующий день остыл, да тут я закусил удила — ухожу и горите вы синим огнем вместе с туалетами. Разорвал пуповину, шестнадцать лет связывающую с космической техникой. Но не сразу с «Пузырьком» нырнул в рыночную пучину торговли.
   И не нырнул бы, кабы не подтолкнули…
   В доларечные времена дома завел порядок: в пятницу, хоть булыжники с неба падай, вечером моем пол и стираемся. Любил в субботу проснуться без этих заморочек в распорядке дня.
   Полощу я простыни, и вдруг жена говорит:
   — А не хватит ли тебе по шарашкам мотаться?
   Расплевавшись с НИИ, пошел я по рукам производственных кооперативов. Не зря говорят, трудно первый раз уволиться, а потом запросто… Вошел во вкус, чуть что не по нраву: заявление на стол и будьте здоровы, живите богато, но без меня. Поискал инженерного счастья на стороне. Да все как-то мимо. Мимо кассы и мимо души. Не прижились производственные начинания на развесистых ветвях новых экономических реформ. По газетам вроде как нужны, а на деле не то что палки ставят, колеса отвинчивают.
   C простыней в руках подумал: супруга ненаглядная пожалела меня, дескать, намытарился, два года не в своей тарелке, возвращайся в НИИ, не майся дурью. В НИИ меня усиленно приглашали.
   Жена сказала:
   — Давай киоск купим?
   У меня простыня из рук выпала.
   — Это что, спекулировать? — застыл я полоротым.
   — Нет! Зарабатывать на жизнь! — отрезала. — Разуй глаза! — ткнула пальцем в окно. — Посмотри!
   По ее словам, все вокруг, не теряя драгоценного времени, что-то покупали, продавали, в умных руках крутилось шмутье, питье, лекарство, обрастая хорошим наваром для проворных рук, и только мы бесцельно коптили оставшиеся до кладбищенского бугорка годы.
   И это говорила моя жена, которая всю жизнь отчитывала маму-тещу за ее неистребимое стремление лишний огурец или другую огородину снести на базар. «Не позорь меня! — взывала к совести, — я учитель, а ты на базар с котомками!»
   — Мы уже отдали дань обществу, давай поработаем на себя! — агитировала супруга, пока я бултыхал в воде простыни. — И вообще, не нравится киоск, бегай и дальше по шарашкам, а я начну мотаться за вещами в Москву. Ты этого хочешь?
   Чтобы моя жена, на которую руку во сне положишь, она задыхается, таскала сундучные сумки? Этого я не хотел. Тем не менее попытался было увильнуть за спасительное, мол, надо обмозговать, посоветоваться со знатоками. Не вышел маневр. Все уже было за моей спиной обдумано, обсоветовано, обмозговано.
   Киоск продавал сосед через стенку Леха Бессмертный или Леха Вечно Живой. Говорун и большой собачник. Вселившись в дом, впервые встретил его с двумя псами — эрдельтерьер и королевский пудель рвались с поводков.
   — Обе твои? — удивился.
   — Нет! Ты что? — замотал головой Леха. — Вот моя красавица, — указал на эрдельку! — А этот дуропляс — моей жены!
   По утрам Леха вместе с его женой крепко спят. Возмущенные такой наглостью псы поднимают скулеж. Моя супруга — слышимость чересстенная у нас превосходная — начинает вторить псам, я просыпаюсь от хора друзей человека, шарахаю кулаком в стену:
   — Леха! Подъем!
   В другой жизни Леха Вечно Живой был технологом, сейчас открывает магазин и готов нам продать киоск в рассрочку, а также ссудить деньжат под проценты для старта. Жена вывалила на меня Лехины и свои планы. Прижатый к бортику убийственной логикой, я не придумал ничего умнее, как взять бутылку «Столичной» и пойти к Лехе.
   — Давно пора делом заняться, — сказал Леха после первой рюмки.
   — Слыхал песню «Не зевай, ребята, пока демократы»? Вот и не зевай!
   После четвертой рюмки Леха повез меня на остановку, где стоял киоск.
   — Не пуп города, — пояснял в такси, — но и не задворки. Народ с утра до ночи табунится. А чем больше народу, тем навар круче.
   Я думал, Леха рекламу гонит, а он, как выяснилось позже, не трекал языком.
   Во-первых, киоск стоял на узловой трамвайно-троллейбусно-автобусной остановке. Со всеми вытекающими отсюда посадками-пересадками. Одних автобусов 18 маршрутов останавливается. Во-вторых, парк за спиной, там каждая лужайка шепчет: возьми пузырек, выпей! В-третьих, три завода по соседству. В-четвертых, стадион под боком. В-пятых, птичий рынок через дорогу. По воскресеньям клеточные орнитологи, аквариумные ихтиологи, домашние кинологи да кошатники наезжают. Тьма народу колготится каждый день. Кому жвачку, кому сигареты. Одному шампанское на вечер. Другому быстрей похмельный синдром загасить. Третий наоборот — трезвый, как бабушка, самому противно.
   Ночь не спал после разговора с Лехой.
   — А, была не была! — сказал в итоге жене. — Дед говорил, в нашем роду приказчик был, авось от него пару торговых генов и мне досталось.

МИТЯ-СЕКС И ПЕТРО ИВАНЫЧ

   Дело вести —

   не языком мести.

 
   Первым посетителем с черного хода был Петро Иваныч, участковый.
   С порога спел:

 
Эх, ек мотарек!
Мы поставили ларек!
Пиво в ем и водка в ем!
Круто нонче заживем!

 

   Был он под пятьдесят, с похмелья. Штаны форменные давно забыли жар утюга.
   Петро Иваныч сразу сказал, что об рубли не пачкается. Выпить, как ни просите, не откажется при наличии аппетита. В тот раз таковой имелся.
   — Вчера день чекиста отмечал, — пояснил Петро Иваныч, — и получилось: стаканчики граненые упали со стола, я рядом растянулся, такие вот дела!
   Я, было, засомневался, какой такой день чекиста среди лета? Но все правильно: у Петро Иваныча этот праздник случался каждый месяц десятого числа — в день получки.
   Я открыл бутылку.
   — Подожди, — остановил Петро Иваныч, плеснул из бутылки на столик, поджег. Жидкость горела ровным, синим пламенем.
   — По рисочку налей, — разрешил Петро Иваныч, оценив пламя.
   Опрокинув рюмаху, сказал:
   — Я, ребята, человек небольшой, с одной стороны. А с другой — не хвастаясь скажу: сотрудник органов такой, что палец в рот не клади, мигом отпечаток сниму. Так что предлагаю дружить.
   Участковый распрощался, за ним с визитом знакомства хозяин соседнего киоска заявился. В черной майке, в наколках до плеч.
   — Митя-рцд, — представился он, — два раза от звонка до звонка срок тянул. — И без переходов покатил бочку. — Я, секс твою за ногу, хозяин остановки, а ты без спроса торговлю развернул. Спалю, секс твою наперекосяк!
   Митя был рецидивистом, но почти не матерился, вместо чего обильно унавоживал лексикон «сексом».
   — Двадцать процентов с оборота мне будешь отстегивать! — заявил Митя-секс.
   Я порядком труханул от такого соседства. И промямлил, мол, все равно кому платить, хотя «крыша» вроде как есть у меня. Я, правда, к тому конфликтному моменту ее не видел. Леха Вечно Живой предупредил, что «Пузырек» взят под опеку, когда надо — мафия появится.
   — Какая крыша? — продолжал топорщить пальцы Митя-секс. — А ты знаешь, что это такое?
   Митя поднес к моему лицу кулак. На фалангах было вытатуировано «MORT».
   — Смерть, — перевел я.
   — Во, секс! — обрадовался Митя-секс. — Ты в языках волокешь! А я видак взял, там инструкция не по-нашему куда нажимать. Ни хрена, секс им под кожу, не разберу! Сейчас привезу, расшифруешь мне.
   Митя исчез, а мы сидели с женой и не знали, сразу бросать ларечную затею или подождать чуток.
   Секс-сосед появился через час. Мы с женой переводили ему, куда нажимать, а он, купив у нас ликер, усиленно угощал «переводчиков».
   Митя-секс был нашим постоянным покупателем. Я долго удивлялся его торговле. Ассортимент скудный, часто падал в многообразии до одной водки. А Митя-секс ходил с преуспевающим видом, и беспрерывно у него в киоске тусовались гости, а продавцы бегали к нам за питьем. Причем никогда Митя не брал в долг.
   Глаза на Митин бизнес открыл Петро Иванович участковый.
   — Это, Витя, самая выгодная торговля, когда она наоборот. За товаром по городу не рыскать, не трястись, что шоколад поплывет, а пиво скиснет… Потому что у него не киоск, а стиральная машина — деньги чьи-то отмывает. И еще Петро Иваныч по-отечески предупредил: водку Митину не пить. От нее за весту левизной прет.

КРЫША

   Выше крыши не прыгнешь.

 
   «Крыша» — термин, можно сказать, официальный. В нем присутствуют все черты делового языка: лаконизм, однозначность, отсутствие ненужной эмоциональности. «Крутая крыша», «наехала крыша», «разбирайся с моей крышей» — и все предельно ясно. В названии того же общественного института рэкетом нет универсальности несмотря на то, что это термин милицейских протоколов. То же управление внутренних дел, будучи чьей-то «крышей», никогда этот род своей деятельности рэкетом не обзовет. Чересчур термин протоколом попахивает. Мафия — те же штаны, только пуговицей на Запад, откуда наши газетчики пополняют свой опереточный лексикон. Бандиты — вот определение, которое наиболее в точку. Себя они во всяком разе именуют бандитами. Я в глаза назвать свою «крышу» бандитами не решаюсь.
   Как-то после ливня спросил еще одного соседа по ларьку, владельца торгово-ларечной фирмы «Феникс» Стаса Подопригору:
   — У тебя крыша не течет?
   — Моя «крыша», — скаламбурил Стас, — течет постоянно и всегда в обратную от меня сторону.
   Поток в сторону моей «крыши» начался через две недели после открытия предприятия. Подъехал скромный «Форд», из него водила вылез, здоровяк такой, что танку башку запросто открутит, а следом, вылез… вот уж, где не чаешь, там встречаешь.
   — Степан, — представился кудреватый блондин.
   По младости лет он меня, слава Богу, не помнил. Это был младший представитель бесчисленного семейства Грошевых. В поселке, где я вырос, Грошевых на своей шкуре знала каждая собака. Со старшим, по прозвищу Гаврош, я учился в пятом классе. Прозвище никаким боком не соответствовало действительности. Чтобы наш Гаврош под пулями полез собирать патроны для революции? Никогда! Зато в карманы к героям, пока они отстреливались на баррикадах, полез бы, не задумываясь. В школе Гаврош аккуратно тырил мелочь в гардеробе. И всегда имел стабильную тягу к плохолежащим предметам. Впервые по крупному сыпанулся, забравшись ночью в книжный магазин. Что уж он там искал? В нашем книжном днем-то ничего путного нельзя было найти.
   Участковый Петро Иванович, опростав как-то стакан «по рисочку», сообщил, что руководит Степаном из Москвы какой-то его брательник. Может быть, Гаврош? «Та мелочишка по карманам, что в люди вывела меня».
   Степан ввел меня в курс сотрудничества. Деньги даю только ему. Это правило нарушается постоянно. Под предлогом «дай взаймы», а это значит с концами, или «Степан просил», или коротко «ДАЙ!» ощутимо щиплет вся бригада. В плане товара, объяснил Степан, бутылку одну-другую… в пределах разумного (но не обозначил пределы) давать всем. Позже вокруг бригады появилось человек пять друзей Степана.
   — Ты уж не мелочись, — говорил Степан, — не обижай корешей моих. Ну, придешь ты к ним в гости, разве они тебя не угостят?
   Я к ним никак не выберусь, они у меня из гостей не вылезают.
   — От наездов других бандитов мы тебя защитим, — заверил Степан, — работай спокойно. И чтобы все продавцы нас знали.
   С того разговора потек ручеек в сторону моей «крыши».

СТАС

   Благими намерениями заасфальтирована дорога под откос.

 
   Про крышу есть песенка:

 
Ты пишешь мне, что крыша прохудилась,
С дырявой крышей очень плохо жить!
Но мы с Серегой поправим это дело,
Ведь крышу можно матом обложить!

 

   К сожалению, нет у меня таких друзей, свою «крышу» могу только под одеялом обложить.
   Стас Подопригора под водочку поведал однажды, как пытался убить двух зайцев, один из коих «крыша». Если из идеализма, практицизма и неукротимой энергии сделать коктейль — получится Стас. Ларечное дело развернул — позавидуешь. Многому от него научился. Но время от времени Стас решительно бросает:
   — Спалю свои ларьки к чертям собачьим! В сторожа пойду!
   Охота на двух зайцев у Стаса началась с покупки машины. Купил «Жигули» и на собственных внутренностях ужаснулся городским дорогам. «Это как по шпалам ездить!» — схватился за голову. Из окна автобуса чувствовал дорожную проблему, но всю ее буерачную глубину понял за рулем. В инициативной голове созрел оригинальный план по созданию источника финансирования для ремонта дорог. Деньги, в буквальном смысле, лежали по обочинам.
   Стас прорвался к мэру города, представился руководителем ларечного предприятия и, бережно относясь к времени государственного человека, сразу схватил быка за рога:
   — Если трезвыми глазами вчитаться в финансовые отчеты моей торговой точки, вывод получается один — предприятие повернутых: «Нам денег не надо — работу давай! Нам хлеба не надо — опять же давай!» Работая с утра до вечера без выходных и отпусков, я по бумагам получаю минимальный в стране оклад. Мои продавцы по ведомостям такие же альтруисты за идею рынка: «Работа трудна! Работа томит! За нее никаких копеек! Но мы работаем, будто делаем величайшую эпопею!» И бухгалтеру ничего не надо, дай только цифирки посчитать, чем и сыт вместо колбасы с мясом. Товар в киоск с неба падает. По бумагам в штате водитель не числится. Такое интересное кино гоним в отчетах. И все вокруг такие же кинщики. В том числе и проверяющие в курсе, что дурных за ради процесса поторговать нет. Но…
   Мэр щипал усы, крупно вращал бровями, не перебивал. Изложив вводную часть проекта, Стас перешел к главному:
   — Реально процентов тридцать дохода я плачу государству. До сорока — «крыше». У вас власть, уберите «крыши», избавьте нас от паразитов! Прорва денег высвободится! Если пустить ее на дороги, хватит с головой, еще и на тротуары останется. Сейчас у нас как в песне: «Много в море капель! Много в небе звезд! Здесь, куда ни плюнешь, — водочный киоск!» Я к вам две остановки пешком прогулялся и насчитал 28 ларьков и 15 частных магазинов. Это сколько дорожных денег на одной короткой дистанции?!