Невзор замолчал. Из-за поворота, осторожно ступая по песку вдоль реки, показался Вторуша с топором в одной руке и с дубиной в другой.
– Тьфу ты, я думал, вы тут насмерть побились, а они разговоры ведут.
– Все в порядке, – успокоил его Олег, – ты иди пока, мы подойдем скоро.
Бывший дружинник дождался, пока купец скроется за поворотом, и продолжил. Выходила его знахарка, и колдун помог, а как первый раз из избы вышел – чуть не упал. Да не от слабости, а от тех глаз синих, что в поле возле кургана привиделись. Стоит деваха, росточка небольшого, опрятная, в платке теплом, руки в рукавах зипуна греет. Увидела его – в ноги бросилась. Оказалось, это за нее Невзор под саблю подставился.
– Я же, говорит, каждый день хожу, пособить чем, помочь, а меня Велена да брат ее гонят. – Невзор покачал головой. – Я и сам заметил: знахарка ко мне так и тянется, хоть виду не кажет. Она добрая, только уж очень ругается, если не по ее выходит. Стал я гулять помаленьку. С Малушей, с девахой этой, встречаемся. Они всей деревней в амбаре жили – от изб одни головешки остались. Стали строиться помаленьку, я, хоть и непривычен избы ладить, тоже помогать взялся. А жил покамест у Велены с братом. Она поняла уже, что потерян я для нее, но виду не подавала, только ночью часто плакала. А брат – так просто змеей шипел. Ты, говорит, уже в земле бы лежал, если бы не сестра. Весной, на Травень уже, прискакал дядька Часлав за мной. Пора, говорит, и на службу. Попрощался я с Малушей… Ты чего ухмыляешься?
– Нет, нет, – ведун поднял руки, – это я так, свое вспомнил.
– А-а. Ну, вот, хорошо попрощался, не обидел. Уговорились, что приезжать стану, как день свободный – деревня-то от Чернигова недалече. За день-ночь обернуться можно, ежели конь хороший. Вот и стал я наезжать к ней. Дядька Часлав все смеялся: чего ты, говорит, молодой, хомут на шею ладишь. Возьми девку, да и гуляй. А я не могу так. Только на Русальной неделе, перед Купалой, стала она моей. Сама захотела, я не торопил. Осенью думали свадьбу играть, да когда провожал я ее, перешел нам колдун дорогу. Велена еще по весне в чужие края подалась – горько ей было на наше счастье смотреть, – а братец ее меня не простил. Мы и опомниться не успели, как оборотил он и меня, и Малушу, а сам сгинул невесть куда. В деревню дороги нет – подались мы к дядьке. Ох, и серчал он, а что поделаешь. Так и сказал мне: ищи колдуна или сестру его, пущай порчу снимают. Малушу твою я спрячу, а ты ступай. В таком обличье не жить вам – камнями забьют…
– И ты пошел искать колдуна? – спросил Середин.
– Не будет он помогать, – вздохнул Невзор, – надо Велену искать. Сказывали, где-то под Туровом она.
– А чего ж к Днепру идешь?
– Думал, на ладью наняться. Что ж мне, как волку, по лесу пробираться, что ли?
– А на кровь не тянет?
– Бывает, – задумчиво сказал Невзор, – в полную луну сильно тянет. Но если раз попробую – все! Считай, съест меня тот волк, что внутри сидит.
– Да-а, – протянул Олег, – попал ты, Невзор. Хочешь, до Днепра с нами пойдешь, ежели крови нет на тебе? Но уговор: коли людской крови отведаешь – лучше уходи сам. Не пожалею.
– Не пугай, мне терять почти что и нечего. С вами не пойду – лошади меня бояться стали. Я потому к вам с подветра и подбирался. Пойду рядом, лесом. Если что, вы мне поможете, а то и я вам пригожусь.
– Договорились, – одобрил Середин, поднимаясь, – ну, пойдем, Невзор. Рыбки тебе так и не довелось отведать, а жрать-то хочется, поди. Только купцу не рассказывай, кто ты. У него брата оборотни всего неделю как заели.
– А сам он как вывернулся? Я ведь видел, как они его встретили, с собой повели.
– Я помог, – коротко объяснил Середин.
Вторуша без порток, в одной рубахе, едва прикрывавшей чресла, стоял в воде и бросал сеть. Широко размахиваясь, он профессионально закидывал невод, ждал, пока тот затонет, и споро вытягивал на берег добычу. Брал он не всю рыбу: по песку прыгали два огромных сазана и щука размером с молодого крокодила.
– Эй, купец, смотри, откусит щучка чего не надо! – крикнул Олег.
– Я ему откушу, – проворчал Вторуша, – чай, сгодится еще. Давай, рыбу доедай, и в дорогу. По холодку пойдем.
– Слышь, парень с нами пойдет, – добавил Олег, – по пути ему.
– Да пусть идет, мне-то что, – буркнул занятый делом купец.
Олег и Невзор присели на берегу и, прямо пальцами доставая из горшка рыбу, позавтракали.
Время было едва ли больше пяти часов. Над рекой еще слоился туман, рыба прыгала, гоняя малька – утренний жор. Середин любил раньше посидеть вот так, на заре, с удочкой, на прикормленном месте. Затемно он приходил на пруд возле бабкиного дома в деревне, налаживал снасть, забрасывал удочку и ждал. Над водой стелился туман, птицы еще молчали, ветер спал в березовой роще. Но стоило показаться солнцу – даже не показаться, а обозначить свой восход, – как разом, будто по взмаху дирижера, заливались птицы, и туман поднимался и пропадал, разгоняемый ветерком. Все осталось дома – за тысячу лет отсюда: и углепластиковое удилище, и японская леска-хамелеон, и острейшие крючки…
– Олег, запрягай пока.
– А? – опомнился Середин. – Рыбу-то не будешь готовить? Пропадет ведь на жаре.
– Ништо, – отозвался Вторуша, выбрасывая на берег еще пару рыбин, – не пропадет. – Ты, мил человек, скажи, как звать тебя? – обратился он к Невзору.
– Невзором кличут, – сказал тот.
– Вот, давай-ка ты рыбку успокой, да холстину принеси. Пожалуй, хватит ловить.
Невзор оглушил рыбу поленом, принес от телеги кусок грубой материи и, смочив его в реке, подал купцу.
– Вот, правильно. – Вторуша натянул порты и принялся рвать траву на откосе.
Разложив ее на холсте, он пристроил сверху рыбу, снова закидал травой и скатал материю в тугой сверток:
– Теперь не пропадет.
Олег вернул Невзору нож, тот прицепил его к поясу и исчез в лесу.
– Чего он? – удивился Вторуша.
– Не любит дорогой ходить.
– Да? А я подумал, коней пугать не хочет. – Купец внимательно поглядел на Середина: – Смотри сам, Олег.
– Ладно. Больно зоркий ты, – буркнул тот. – Хороший человек, не повезло ему. Вот, тебя провожу, а потом с его бедой разберемся.
Глава 3
До полудня ехали вдоль реки, что проглядывала иногда справа сквозь деревья. Раз дорогу впереди перебежали косули – метнулись, как тени, только белые хвостики мелькнули, пропадая в лесу. Вожак, правда, остановился на обочине, настороженно поглядывая на приближавшиеся телеги, но потом тоже исчез среди стволов.
– Твой Невзор шуганул, – сказал Вторуша, – эх, кабы лук да стрелы – так мясом, глядишь, разжились.
Река свернула к югу, отсекая сосны на крутом берегу от холмистых полей. Чуть подальше, затаившись меж двух пологих взгорков, виднелась деревня. Вторуша повеселел, подхлестнул кобылу: к людям вышли. Увязая в песке, телеги скатились к броду. Невзор, стоя по колено в воде на середине реки, махнул рукой: давай, двигай. Лошадей взяли под уздцы, чтобы не взбрыкнули от бегучей воды. Сивка, привязанная к последней телеге, заартачилась было, но Середин огрел ее плетью – давно напрашивалась, – и лошадь послушно вошла в реку.
Навстречу, от деревни, к реке спускалось стадо коров голов с десяток. Пастушок, мальчишка лет семи, бежал рядом, подгоняя отставших ивовым прутом.
– Слышь, малой, – окликнул его Вторуша, – что за деревня?
– Наша деревня, – буркнул парнишка.
– Понятно, что ваша, – проворчал купец, – что, может станем на ночь, аль как?
– Тебе виднее, – пожал плечами ведун, – мне не к спеху.
Через сжатое поле подъехали к околице. В огородах возле крайних домов копошились бабы. Завидев приезжих, женщины некоторое время вглядывались в их лица, приложив руки к глазам, и снова принимались за работу.
– Вот и у нас так, – прокомментировал Вторуша, – пока ведро – все в поле, или морковку-капусту рядят. Знамо дело – день год кормит. Вы пока посидите тут, я пойду, харчей спрошу и насчет ночлега.
Олег спрыгнул с телеги и подошел к присевшему возле колодца Невзору.
– Купец предлагает здесь переночевать. Ты как?
– Под плетнем посплю. Если скотину в доме держат: ягнят, или курей – помрут со страху.
– Зачем под плетнем? Лошадей в стойло, а ты на телеге. Вроде как охрана.
К колодцу подошла молодуха в простом домотканом платье с коромыслом и двумя ведрами. Покосившись на приезжих, взялась за плечо «журавля», опуская бадейку к воде.
– Давай пособлю, красивая. – Олег помог вытянуть бадью, подхватил снизу, перелил воду в ведро. – Что, ночевать пустите странников?
– Коли сами останетесь, чего ж не пустить.
– А чего ж не остаться?
– Ой, не знаю. – Молодуха подхватила ведра на коромысло и засеменила прочь. – Не все ко двору, что в дом просятся.
Олег хмыкнул, пожал плечами. Деревня, вроде, не бедная, хотя большинство строений крыты соломой. Ладные домишки прячутся в садах, на плетнях торчат горшки и кувшины, во дворах копошится голопузая ребятня.
Из большой избы с подклетью и прирубом вышел Вторуша. Утирая бороду, он подошел к Олегу.
– Вот, молочком угостили.
– Понятно, ты своего не упустишь. А как насчет ночлега?
– Вишь, какое дело, Олежек, – умильно заглядывая в глаза, забормотал купец, – не все ладно тут. Ежели поможем кой в чем – так и разговор другой будет.
– И что же за помощь требуется?
Вторуша поскреб затылок.
– Ты уж не серчай на меня. Сказал я, что человек с нами, который вроде как ворожбой промышляет…
– Это ты о чем? – насторожился Середин.
– Да вспомнил я, как ты с нечистью разобрался. Хоть и темно было, но глаз-то у меня верный. Не прост ты, Олег, ох не прост. На руку скор и глаза отвести можешь. Ну, и сказал я старосте, что горе его – не беда, а так, пустое…
– Да говори толком, – начал злиться ведун.
– Девка у него неможет. Неделю как слегла. На деревне разговоры пошли: мол, как бы не чума, али еще какая напасть. Того гляди избу запалят да с деревни погонят. Ты девку-то погляди, а хозяин уже и стол накрывает, к себе зовет. А и денег не возьмет. Ну, глянешь? Не выйдет, так не выйдет. Ты главное, брови сдвинь и губами шевели. Ага?
– Ну, ты хитер, купец. А и впрямь не выйдет – как я мужику в глаза посмотрю?
– Ништо. Нам переночевать, а с утра уйдем, и вся недолга.
Олег прищурился, в упор разглядывая Вторушу.
– Ты знаешь, купец, я уже жалеть начинаю, что тебя не съели.
– Что ты, что ты! Рази ж так можно! Не хочешь – не надо. Поехали дальше. Да только глянь: день к вечеру, тучки заходят. А дождь пойдет? В поле под телегой ой как несподобно будет…
– Ты что скажешь? – Олег обернулся к Невзору.
– Мне все одно: что в поле, что здесь. Эх, Вторуша… Люди от тебя помощи ждут. – Невзор криво улыбнулся, в углу рта блеснул острый клык. – Вот за что не люблю я купчишек – выгоды не упустят.
– Да что вы, как на приблудного, накинулись, – деланно обиделся Вторуша, – я ради вас, понимаешь! Не хотите – сей же час дальше едем.
– Сделаем так: я пойду к хозяину. Если помочь не смогу – едем отсюда. А ты… – Ведун взял Вторушу за рубаху и подтянул к себе поближе. Купец приподнялся на цыпочки, преданно глядя Олегу в глаза. – Смотри, самого себя не обмани, купец.
Хозяин уже вышел из избы, распахнул ворота, приглашая гостей. Проходя мимо, Олег взглянул ему в лицо. Мужику было по виду лет около сорока, седина пробивалась в окладистой бороде, нависшие кустистые брови почти скрывали глаза. Середин заметил, что мужик сильно косит на один глаз, и качнул головой: как его старостой-то выбрали с таким взглядом. «Дурной глаз», – не любят таких в народе. Понятно, что, когда дочка занедужила, в деревне решили: не к добру.
Заехали во двор. Олег велел пока не распрягать. Вторуша подогнал лошадей к долбленому корыту на козлах, которое староста наполнил водой.
– Проходите в дом, гости, – пробурчал он, не поднимая глаз.
Поднялись на крыльцо в две ступени, наклонив головы под низкой притолокой, вошли в сени. Из-под ног Невзора с мявом шарахнулась кошка.
– Ить, зараза. Сюда, сюда, в горницу. – Хозяин услужливо распахнул дверь слева.
Здесь уже ждал гостей стол: молоко, свежий хлеб, каша в горшке, холодная убоина. На лавке в углу сидела девчонка лет пяти, хлопала на вошедших глазами, увлеченно обсасывая большой палец. Из подклети поднялась хозяйка – круглолицая, пышнотелая, – приветливо поздоровалась, поставила на стол лукошко с яйцами.
– Чем богаты, – прогудел староста, – не ждали гостей.
– Медку бы неплохо, или бражки, – потирая руки, намекнул Вторуша.
– Будет за что пить – поставим и медок, – хмуро сказал хозяин. – Кто из вас ворожбит? Не ты ли, – уставился он на Невзора.
– Я, – подал голос Олег, усаживаясь за стол.
Женщина услужливо налила ему молока.
– Молод ты, однако. А шапку в избе снимать положено, – прогудел мужик, опять обращаясь к Невзору.
– Головой страдает, пусть так будет, – пояснил Олег. – Ты расскажи, что с девкой?
– А что с девкой… слегла девка. Не знаю, сглазил кто, или хворает. Только лежит колодой, даже говорить не хочет…
– Кровиночка наша, жизнь вложили, себя не берегли, – заголосила вдруг хозяйка так пронзительно, что Вторуша расплескал молоко, – как дите стала, ни…
– Тихо ты, – прикрикнул мужик, – вот беда с бабами. Помоги, парень, век благодарен буду. Самая работа в репнице: капусту, репку собрать, под зиму скоро запас готовить, – а тут вишь как.
Глядя на мать, заревела девчонка на лавке. Олег допил молоко, поднялся с лавки:
– Веди.
– В светелке она, за печкой, – пояснил староста, – сами здесь, в горнице спим. Не ровен час, зараза какая на девке.
Через сени он провел Олега в небольшую комнатку, по стенам помещались широкие лавки. Окна здесь были заткнуты тряпками, стоял тяжелый запах давно не проветриваемого помещения, отхожее ведро в углу тоже не добавляло свежести. В полутьме Олег разглядел на лавке укрытое до головы тело.
– Ну-ка, давай отсюда, – велел он. – Хотя постой. Сперва тряпки убери да ведро вынеси. Тут и здоровый сляжет.
Староста открыл окна, подхватил ведро и захлопнул за собой дверь. Середин огляделся. Возле печи ухват, горшки на подставке. В тишине слышалось легкое дыхание лежащей на лавке девушки. Он постоял, вглядываясь в изможденное лицо, опасаясь увидеть багровые пятна или волдыри – если и вправду чума, лучше бежать отсюда быстрее. Но лицо девушки было чистое, хоть и бледное. Лет шестнадцать, от силы – семнадцать. Короткий вздернутый носик, полные губы. Ее можно было назвать симпатичной, если бы не заострившиеся черты лица. Середин попытался найти в памяти инкубационный период чумы – вспомнить не вышло, – и, махнув на это рукой, присел на лавку. Взяв руку девушки, нащупал пульс – ровный. Рука оказалась вялая, но жара не ощущалось. Глаз больная не открыла, будто ей было все равно, кто рядом.
Середин привстал, откинул полотно, прикрывавшее девицу. Она лежала в нижней рубахе с широким вырезом. Олег наклонился, повернул ей голову. На шее пульсировала голубая вена, следов укуса не было.
– Уже хорошо, – пробормотал Олег. – Что ж с тобой приключилось, красавица? Или принц тебя поцеловать должен в уста сахарные?
Он слегка похлопал ее по щеке. Девушка поморщилась, медленно открыла глаза, посмотрела на Середина отрешенно, словно его и не было в избе, но ничего не сказала.
– Ты говорить можешь?
– Зачем? – Шепот был едва слышен, и ведуну пришлось наклониться, чтобы разобрать, что она говорит.
– Что с тобой стряслось?
Девушка прикрыла глаза, по щеке скатилась одинокая слезинка.
Кто-то подергал Олега за штаны, и он недоуменно оглянулся. Младшая дочь хозяина, невесть когда пробравшаяся в избу, поманила его ладошкой поближе. Ведун присел на корточки.
– Она не болеет, – продолжая посасывать палец, сказала кроха.
– Так, – Середин присел на лавку и посадил ее к себе на колено, – ты палец-то вынь, вдруг откусишь. Ну, говори, что знаешь.
– Любовь у нее, – горячо зашептала она ему в ухо, – вот и сохнет. А парень не наш, пришлый. Они ночью встречаются, я видела. Белослава к колодцу ходит, а он ждет ее там. Потом в поле идут, а я за ними не хожу – нехорошо. Парень красивый, светится весь. Под утро она как приходит, поет потихоньку, что-то примеряет на себе, будто бусики, а чего – не увидишь. И день потом лежит, вот как сейчас. Да, лежит и лежит.
– Часто они гуляют?
– Я три дня за ними смотрела, а вчера парень меня увидал. Рукой повел так вот, – девчушка помахала ладонью, – и все, не помню больше. А проснулась я – уж петух кричит, а тятенька по двору ходит.
– Ага, – Олег задумался, – а не знаешь, звезду падучую сестра твоя не видела?
– Ой, видела! Она меня тогда с собой спать положила, все шептала, какая красота в небе была. Звезда, сказывала, синенька, а след у нее пушистый, беленький, как снегом порошит.
– Вон оно что, – протянул Середин. – Не горюй, кроха. Поправится Белослава. Веселей прежнего будет. Тебя как звать то?
– Пока Синичкой кличут, а в Грудень, под день Сварога, новое имя дадут. Я тебе тогда скажу. А ты правда ворожбишь? А заговоры знаешь? А кошку нашу заговори – царапается сильно, а еще…
Про то, чтобы в пять лет ребенку давали новое имя, ведун слышал впервые, но сильно не удивился. Времена такие, что в каждой деревне свои обычаи. Не успели еще попы всех смертных под одну гребенку причесать.
– Стоп. Пока с твоей сестрой разберемся, а насчет кошки потом думать будем. Договорились?
– Ладно. – Девчушка скользнула на пол и выскочила в сени.
Олег прикрыл Белославу и прошел в горницу. Вторуша набивал рот всем, до чего мог дотянуться; в бороде застряли крошки, на усах повисла молочная пенка. Невзор вяло жевал мясо.
– Значит так, хозяин. Беде твоей помочь можно, если сделаете, как я велю. А сейчас скажи-ка, торфяник или глина рядом где-нибудь есть?
– Как не быть. Глина на речке из-под песка выходит правее от брода, а и торфяник там, чуть подальше, за ивняком.
– Это хорошо. – Олег огляделся: – Где младшая твоя?
– На двор, небось, побегла, егоза.
– Ладно. Ты к ночи баньку истопи. Вторуша, распрягай лошадей. На ночь останемся.
– Угу, – купец утер рукавом бороду и с готовностью поднялся с лавки, – все сделаем.
Подхватив со стола кусок мяса и ломоть хлеба, он засеменил к дверям.
Середин вышел на двор. Поднявшийся ветер гнал по улице пыль, облака затянули небо. Синичка пыталась стащить с плетня пятнистую кошку, крепко ухватившись за пушистый хвост. Кошка некоторое время терпела, цепляясь когтями и отчаянно мяукая, потом молниеносно хватанула девчушку когтистой лапой и кинулась в лопухи. Синичка затрясла рукой, побежала к избе и тут увидела Олега.
– Вот, опять, – лицо ее скривилось от обиды, – я погладить хотела…
– За хвост таскать не надо, тогда и царапаться не будет. Только не реви. На вот, – Олег сорвал подорожник, – лизни и залепи царапину. Отец твой сказал, возле брода глина есть. Покажешь?
– Пойдем. – Синичка вприпрыжку выскочила на улицу.
– Не беги, коза.
Ветер поднимал на реке волну, гудел в соснах на противоположном берегу.
– Ой, кабы грозы не было. Боюсь, ох боюсь, – причитала девчушка. – Перун гневается, огоньком кидает. По весне березу подпалил… Вот глина, а тебе зачем?
Середин огляделся.
– А где торфяник? Ну, болотце или озеро такое. Вода темная, черная почти.
– Так это дальше. Только я не пойду – страшно. Сказывают, там ичетики живут и игошки. Утянут.
– Со мной не утянут, – подбодрил ведун.
Они поднялись чуть повыше, продрались сквозь кустарник и вышли к ручейку, стекавшему в реку из торфяного озера. Вода была почти коричневого цвета, зацветшая возле топких берегов. Ведун оставил Синичку на краю озера, а сам направился к темно-зеленому кустарнику. Туя разрослась густо – переплетаясь плоскими ветками, образовала собой живую стену. Олег нарвал веток, набрал в карманы несколько горстей пахучих шишечек, и, подхлестываемые все усиливавшимся ветром, они направились в деревню.
Дождь все-таки накрыл их возле околицы. Олег с Синичкой припустили бегом, наперегонки и, смеясь, влетели в избу.
Середин оборвал с веток молодые побеги, а сами ветки велел хозяйке заварить в бадье. Сходил к телегам под навес во дворе, взял свою сумку и устроился в светелке, наказав никому не заглядывать.
Белослава лежала на лавке, похожая на мраморную статую. Платок скрывал волосы; веснушки выделялись на бледном лице, словно брызги краски, слетевшие с кисти художника в музее восковых фигур. Покопавшись в сумке, Олег вытащил холщовый мешочек и раскрыл его на коленях. Внутри лежали полотняные узелки с травами. Олег высыпал в чашку содержимое одного из них, растер с молодыми побегами туи и прикрыл глаза.
– Ты, звезда падучая, с неба ясного скатившаяся, возьми назад прелестника-перелестника, уходите прочь от девки незамужней, от жены мужниной, возвращайтесь, откуда явились, без обиды-жалобы, без любви наведенной, свет отдайте солнцу красному, месяцу ясному, зарнице вечерней.
Сложив траву в узелок, он привязал к нему тесемку и вышел в горницу. Вторуша дремал на лавке, Невзор возле окна вострил нож на оселке.
– Где хозяева?
– Баню топят, – сказал Невзор, – ты ж сказал, что б к вечеру истопили.
– К ночи, – поправил его ведун, – хотя, особой разницы нет.
За окном быстро темнело. Олег присел к столу. Невзор отложил брусок, попробовал лезвие и, удовлетворенно кивнув, сунул его в ножны. Заворочался Вторуша на лавке.
– Жрать охота, – вздохнул он, – знал бы – рыбки своей сготовил.
Вошел староста с пучком тлеющих лучин в руке, воткнул в глиняные пристенные державки, раздул огонь. В горнице посветлело.
– Ну, что. Баня вот-вот готова будет. Попаритесь, а потом вечерять станем, печь затопим.
– Париться не будем – не для нас топите. Скажи хозяйке, чтобы веник распарила в той бадье, где она ветки, что я дал, заварила. А поесть – чем угостишь, тем и рады будем.
Староста поскреб затылок.
– Как скажете. Пойду, бабу кликну – пусть на стол собирает.
Все вышли на двор. Дождь кончился, ветер стихал, в разрывах облаков проглядывали звезды. От хлева, перепрыгивая через лужи, прибежала Синичка с кошкой на руках.
– Ты правду сказал, – радостно заявила она, – больше не царапает.
– Еще бы, – согласился Олег, – тебя вот за хвост ухватить.
Синичка завертелась на месте, заглядывая себе за спину.
– Нет у меня хвоста… Куда? Вот, опять.
Кошка зашипела на Невзора, вырвалась от девчушки и шмыгнула под крыльцо. Тот невесело усмехнулся.
– Пойду я пройдусь. Тебе помощь нужна будет? – спросил он Олега.
Середин отвел его к плетню.
– В полночь к колодцу приходи. Может статься, что лишняя пара глаз не повредит. Особенно таких, как у тебя.
– Приду, – обещал Невзор.
Подойдя к старосте, закрывавшему на ночь хлев, Середин попросил несколько связок лука. Вместе с мужиком они проследовали в светелку. Воздух здесь посвежел, глаза Белославы были открыты, она скосила их на вошедших, вздохнула и отвернулась к стене.
– Вот всегда под вечер вроде как легчает ей, а с утра будто и неживая, – пробормотал хозяин.
– Что ж вы ее бросили? – спросил Олег.
– Как бросили, – обиделся мужик, – чай своя, не чужая. Баба, считай, днюет и ночует с ней. А в репнице конь не валялся, капустка…
– Ты вот что, хозяин, – перебил причитания Олег, – привяжи над окошком связку лука и над дверью тоже. Кстати, вот над печью еще надо. Да лучину принеси. Что это здесь темно, как в погребе?
Вдвоем они пристроили связки желтого и красного лука. Белослава лежала, не обращая на них внимания, будто и не слышала.