В паспорте, который лежал во внутреннем кармане ватника, указывалось, что Липин Михаил Ефимович родился в 1958 году, однако среди посвященных он был известен под кличкой Испанец еще с начала девятнадцатого века. Ходили слухи, что он пришел на русские земли с непобедимой армией Наполеона и после ее разгрома попался на глаза какому-то казачьему разъезду. Впрочем, это вполне могло быть ложью, поскольку смуглая кожа, острые скулы, нос с горбинкой, большие глаза в глубоких глазницах да иссиня-черные вьющиеся волосы неопровержимо выдавали в нем уроженца Ближнего Востока.
Напротив светлого здания следственного отдела Испанец скинул рюкзак, поставил его на тротуар, сел сверху, закрыв глаза и подняв лицо к небу. Со стороны могло показаться, что он здорово устал и теперь пытается перевести дух, но на самом деле именно сейчас Липин Михаил Ефимович и приступал к выполнению наиболее сложной части своей работы.
Сделав несколько глубоких вдохов, он остановил дыхание и усилием воли собрал весь свой разум, всю ауру, энергетику в одну невероятно плотную точку; удержав ее в таком состоянии сколько можно, внезапно, со слабым выдохом отпустил. Получив свободу, энергия словно расплескалась, разлетелась бесшумным взрывом на несколько сотен метров вокруг, и Испанец внутри себя ощутил окружающие дома, землю, канализационные колодцы, небо над головой – как обычный человек чувствует покалывание в пальце или холодок на ноге.
Покалывание означало присутствие в этом месте живого существа. Холодное означало пожилого или больного человека, горячее – ребенка, теплое – взрослого. Щекотными казались собаки и аквариумные рыбки, остро посасывало от кошек и магических предметов – и те и другие не могли существовать, не впитывая энергию из окружающего мира. Сейчас он воспринимал почти сотню людей за спиной, четырех человек впереди, на уровне земли, и только один достаточно сильный магический предмет в пустующем здании.
Испанец открыл глаза, совмещая энергетические образы с реальным строением. Получалось, что сосущее ощущение проистекало из некоей точки за третьим слева окном, на четвертом этаже. Несколько секунд «дачник» сидел, глядя на следственный отдел, потом поднялся, развернулся к жилому дому. Покачал головой и, подхватив рюкзак, прошагал под арку, во дворе повернул налево и вошел в ближайшую парадную.
– Коммуналки, – негромко отметил он, глядя на двери, окруженные гроздями звонков.
На самом верхнем, пятом, этаже он посмотрел налево, направо, выбрал дверь с ригельным, судя по скважине, замком, приложил к ней руку, замер. На лбу выступили капельки пота, дыхание участилось – наконец из квартиры послышалось легкое звяканье, и дверь поддалась. Испанец вошел в темный коридор, задумчиво оценивая двери выходящих на улицу комнат, присел перед одной, прижал губы к щели между косяком и дверью. Тихонько выдохнул воздух, потом с силой втянул. Повторил эту процедуру еще раз, еще, а когда в голове закружилось и щеки начали гореть, достал из кармана складной нож, просунул его в щель и отодвинул язычок захлопывающегося замка, явно не желая тратить лишних сил на то, с чем можно справиться без всякой магии. Войдя в комнату, псевдодачник аккуратно притворил за собой дверь и только после этого с наслаждением потянулся, сладко зевнув.
Вдоль правой стены комнаты, у большого красного ковра, лежали, прижавшись друг к другу, женщина лет тридцати и гладко выбритый парень лет восемнадцати. Испанец громко хмыкнул, удивляясь странному союзу, принесшему, однако, вполне осязаемые плоды – мальчишка лет пяти разметался в кроватке за изголовьем.
Разумеется, все трое спали – вытянуть из человека энергию настолько, чтобы тот умер, почти невозможно. Тем более – с расстояния в несколько метров. Ничего со смертными не случится. Ну, посетуют на то, что совершенно не выспались, хотя спали как убитые и безо всяких снов. Ну, пожалуются пару дней на слабость и сонливость, и все. Можно сосать энергию снова. Это не говоря уже о том, что, по негласному уговору, «задаивать» простых обывателей насмерть маги себе никогда не позволяли. Если люди начнут догадываться, что их используют как стадо дойных коров, они вполне способны устроить облаву на незваных «пастухов». А так – выдумали себе синдром хронической усталости и радуются.
Испанец подошел к окну, снял с подоконника на пол цветы, открыл внутреннюю створку, затем внешнюю. Шума он не боялся: после потери заметного количества энергии смертные несколько часов спят так, что их пушкой не разбудишь. Подтянув к себе стул, маг перевернул палочку, достал из кармана толстый резиновый жгут, зацепил петлей за рукоять, прижал ее ногой, затем двумя руками взялся за широкий ремень, привязанный к жгуту, и, выпрямляясь, натянул его, зацепив краем за резиновую насадку палки. Потом нащупал в кармане рюкзака угловатый камень, подобранный в куче строительного щебня, вложил в выемку ремня. Сел на стул, навел свое странное оружие на третье слева окно дома напротив, замер, прицеливаясь, большим пальцем начал сталкивать ремень вверх. Поначалу казалось, что у него ничего не получается, но внезапно послышался щелчок – толстая дубленая кожа соскочила с резины, жгут резко сжался, выбрасывая камень в цель. Почти в тот же миг послышался короткий «дзвяк!». От быстрого сильного удара стекло не разбилось, в нем лишь образовалась небольшая пробоина. Тем не менее ночного гостя это устроило вполне. Он скинул с палки и спрятал резинку, развязал рюкзак, прикрыл глаза, сосредотачиваясь, поднес к губам ладони, раскрыл их перед собой как два лепестка…
– Sont violents je descendrai les mots, – торопливо зашептал он на хорошем французском, – l’article pour la partie, la trouverez, ici la prenez, dans une large rue, dans les portes.
Испанец резко развел кисти, уставив указательные пальцы вперед, потом опустил правую руку, быстро открыл вентиль баллона, сжал пальцы, словно хватая невидимую газовую струю, толкнул ее вперед, к окну:
– Treize, Treize tourbillons, allez а cause des montagnes, levez а la montagne!
Он повел носом, кивнул, откинулся на спинку стула, сложил руки на груди. Баллон потихоньку шипел, постепенно покрываясь изморозью. На улице потихоньку начало розоветь небо, забренчал вдалеке ранний утренний трамвай.
Наконец Испанец удовлетворился своей работой, завернул вентиль, затянул узел рюкзака, после чего достал коробок спичек, с интересом тряхнул возле уха, открыл.
Скользнув по серной полоске, спичка вспыхнула с первой попытки. Ночной колдун, склонив голову набок, немного полюбовался расползающимся по тонкой деревяшке пламенем, а потом коротко разрешил:
– Беги…
На долю мгновения открытая створка и пробоина в стекле через улицу соединились тонкой голубой нитью, как тут же грохнул пугающий в ночной тишине взрыв – третье слева окно в ослепительной вспышке вылетело наружу. Пламя слегка осело, потемнело и заплясало красными огоньками. Испанец опасливо покосился через плечо – смертные безмятежно спали.
Гость аккуратно закрыл створки – впрочем, поднимать на подоконник цветы поленился, – закинул рюкзак за спину, взял палку, прихватил мимоходом яблоко со стола. На секунду остановился у двери, прислушиваясь к происходящему снаружи. В коридоре царила тишина. Кто проснулся от взрыва – прилип к окнам, кто ничего не услышал – дрых себе спокойно до звонка будильника.
Испанец, бесшумно ступая, скользнул из комнаты, мягко прокрался к входной двери и просочился на лестницу.
Санкт-Петербург, Заставская улица.
14 сентября 1995 года. 11:55
Алексей поднялся на четвертый этаж, вышел в коридор и остановился, глядя под ноги. По каменному полу неторопливо бежали струйки воды, по которым, как маленькие, но очень гордые кораблики, плыли хлопья пены. Дикулин, переступая ручейки, подошел к выделяющейся черным прямоугольником двери, заглянул внутрь:
– Добрый день, Сергей Леонидович.
– Издеваешься, массажист? – вздохнул следователь, который тоскливо замер посреди кабинета, больше напоминающего погашенный для ремонта котел угольной ТЭЦ. От столов, сколоченных из прочного огнеупорного ДСП, остались только скрюченные остовы, от деревянных стульев – вообще ничего. По странной прихоти огня на полу сохранилось несколько пятен зеленого линолеума. Еще выжили сейфы, обильно присыпанные пеплом расследованных и не очень уголовных дел, украшенные обугленными деревяшками и осколками стеклянного графина вкупе со стаканами.
– Солидно вы тут вчера покуролесили, – сочувственно кивнул Дикулин. – Отмечали чего-нибудь?
Нефедов повернул к нему лицо, и у Алексея сразу пропало желание шутить. Он прокашлялся, спросил:
– А что тут вообще гореть могло?
– Да дела и горели, будь они неладны!
– Это вообще не я, Сергей Леонидович, – пожал плечами Дикулин. – Честное слово, и в мыслях не имел.
– Да я знаю, Леша, – кивнул толстяк.
– А чего тогда звали?
– На сейф посмотри. Во-он ту головешку видишь? Опознать сможешь? Давай, Леша, постарайся…
Дикулин пожал плечами, взял в руки полуизогнутый, потрескавшийся и обугленный кусок дерева. И вдруг почувствовал, как по рукам поструилось тепло, меж лопаток забегали мурашки, и где-то там, по ту сторону бытия, опять ощутился живой интерес к его, Алексея Дикулина, личности. Он торопливо вернул останки на мокрый и закопченный сейф:
– Это кошка. Та, что у знахаря в Красном Селе нашли.
– Правда? – оживился следователь. – А опознать ты ее сможешь?
– Дык, опознал же!
– Нет, не так. По правилам, при понятых, с предъявлением еще четырех-пяти похожих головешек.
– Смогу.
– А как?
– Ну, – развел руками Алексей, – все вам расскажи, да покажи, да дай попробовать. Это мое дело. Консультант я или нет?
– Так точно опознаешь?
– Сергей Леонидович, да что случилось-то?
– Не знает никто, – пожал плечами следователь. – Около четырех утра что-то бабахнуло и в кабинете возник пожар. Экспертизы еще не делали, но добрые люди уже намекнули, что я статуэтку стырил, вместо нее корягу положил да поджигу какую-нибудь оставил. Она ведь, зараза, двести тысяч «енотов» стоит… Поди докажи, что не брал. Сгорело ведь все под корень…
– Опознаю, Сергей Леонидович, не беспокойтесь, – кивнул Дикулин. – Можете записывать в свидетели, отмажемся как-нибудь.
Он потоптался у порога еще немного, потом поинтересовался:
– Так я пойду, Сергей Леонидович?
– Да, Леша, – кивнул Нефедов. – Спасибо, что заехал. Хоть одно обнадеживающее известие за утро услышал.
– Если что, звоните…
Алексей развернулся, спустился вниз по лестнице, вытаскивая из кармана ключи от мотоцикла.
– Молодой человек! Молодой человек, подождите, пожалуйста!
На этот раз она была одета в двухцветное длинное приталенное пальто: все красное, но от правого плеча до пояса опускалась белая полоса. На шее – бледно-розовый шелковый шарф, в ушах – серьги с рубинами. Прежними остались только карие глаза, брови и собранные на затылке волосы.
– Молодой человек, простите за беспокойство… – Она приближалась быстрыми шагами, каждый из которых отмечался звонким цокотом каблучка по асфальту. – Я так поняла, что вы экспертом при следователе работаете?
– Нет, – отрицательно покачал головой Алексей. – Я тут так, вольным стрелком.
– Но ведь именно вы были в кабинете Сергея Леонидовича, когда я заходила?
– Но это еще не значит, что я эксперт… Извините…
Девица была, конечно, чертовски привлекательна. Но от нее за версту разило деньгами. Может, не шальными, но весьма солидными, и Алексей прекрасно понимал, что ему, обычному массажисту на вольных хлебах, изредка перебивающемуся заказами по решению проблем с разными знахарями и экстрасенсами, тут ничего не светило. А потому не стоило и кавалера галантного из себя строить – чем раньше уйдешь, тем меньше станешь ножки на каблучках вспоминать.
– Вы меня простите, пожалуйста. Меня Еленой зовут. Там, у следователя, была одна моя вещь…
Алексей замедлил шаг. Терпеть, как на нем испытывают женские чары, он не собирался, но и на откровенную грубость скатываться тоже не хотел.
– Нет больше вашей вещи, Елена, уж извините. Не повезло.
– Ее украли? – нагнала его, цокая каблучками, девушка.
– Нет, – вздохнув, остановился Дикулин. – Сгорела.
– А откуда вы знаете?
– Я ее видел.
– Значит, она все-таки достаточно сохранилась?
– Нет, – мотнул головой Алексей. – Одна головешка.
– Тогда откуда вы знаете, что это именно она?
Дикулин покачал головой, понимая, что зря позволил втянуть себя в разговор. Теперь нужно было что-то отвечать.
– Я ее опознал…
– Как?
– Какая вам разница? – перешел в контратаку Алексей. – Все равно это не ваша вещь, а американского коллекционера. Это во всех справочниках написано!
– В США никто не подавал заявлений о ее пропаже, – спокойно возразила девушка, – из страны по данным таможни ее не вывозили. Значит, эта статуэтка другая. И она – моя.
– Откуда вы знаете? Может, владелец как раз сейчас пишет заявление о пропаже!
– Он не может этого сделать. Он сейчас не в Штатах.
– Откуда вы знаете? Вы за ним следите? Почему? С какой целью? Почему ваше заявление дословно цитирует статьи из справочника? – Алексей сделал паузу, но молодая женщина не нашла, что возразить. – Извините, девушка, мне нужно идти.
Он быстрым шагом пошел со двора, но, огибая угол дома, не удержался и оглянулся. Елена стояла там, где они расстались, задумчиво поглаживая кончик носа пальцем с алым, в цвет пальто, ноготком. Душу мерзко кольнула обида, что ему никогда не доведется обнимать такую красивую женщину. Обнимать, целовать, называть своей. Всяк сверчок знай…
И в этот момент что-то тяжелое ударило его сзади по голове.
[13] река Нево, 3815 год до н. э.
Опустив тяжелую, совершенно неподъемную для обычных смертных, золотую крышку саркофага, Черный Пес перевел дух и с облегчением отер лоб. Хотя ему и не пришлось прикасаться к крышке руками, однако магия все равно отняла огромные силы. Рабочие стали прыгать вниз, дабы замазать щель ароматической пунтской смолой, а Мудрый Хентиаменти поднял глаза к холодному северному небу. Чисто голубое, высокое, ясное, оно все равно не дарило ни капли тепла.
Мог ли он когда-нибудь подумать, что на закате службы ему придется искать не тени, а солнечных лучей? Мог ли подумать, что станет дрожать от холода и проводить ночи у полыхающего костра?
– Мен-Сакка! Хеперенра! Ошриос! О Великий! Что мне делать, Мудрый Хентиаменти?
Черный Пес опустил глаза и понял, что закончившие работу у саркофага благовонщики отказываются подниматься наверх, выстроившись на коленях в изголовье Великого Правителя, Сошедшего с Небес и Напитавшего Смертные Народы Своей Мудростью. Что же, они проводили Нефелима в последний путь, честно выполнили свой долг и заслужили награду…
Черный Пес разрешающе кивнул. Номарх Эбер-Са поклонился, отбежал к строителям. Взявшись за веревки, те принялись опускать вниз толстые еловые и осиновые стволы, выкладывая их на столбы поперек раскопа. Вскоре сверкающий желтизной саркофаг и склонившие головы рабочие скрылись из глаз. Строители выложили еще один настил, уже вдоль, и принялись засыпать могилу влажной глиной. Хентиаменти жестом подозвал к себе исполнительного Хет-ка-Хтаха, в опахале которого не нуждался вот уже больше ста дней, и приказал:
– Ступай к номарху Нефер-Птаху, пусть кормит воинов. Скоро им понадобятся силы. Много сил.
– Слушаю, господин, – поклонился опахальщик и побежал к кораблям.
– Прости, Мудрый Хентиаменти, – услышал он тихий голос, – но почему ты приказал строить погребение из здешних больных деревьев? Ради Великого мы могли бы привезти с собой драгоценный ливийский кедр. Он вечен и благороден.
Черный Пес повернулся, оглядел с ног до головы смотрительниц за девственницами. Белокожая широкобедрая Нехбед в расшитой серебром тунике, в пробковых сандалиях. Ее бритую голову украшал широкий обруч, сплетенный из жесткого конского волоса и украшенный несколькими перьями коршуна. Черная, как безлунная ночь, Уаджет обходилась только наборным поясом из сандалового дерева и слоновой кости, да короткой юбкой чуть выше колен. С плеч, прикрывая грудь, ниспадало широкое ожерелье из серебряных пластинок, а бритая голова оставалась и вовсе без украшений. Именно им и их ста двадцати девственницам он вынужден доверить будущее Нефелима. Его покой, его силы, легкость его пробуждения. Смогут ли они выполнить столь тяжелое поручение? Выживут ли вообще в этих диких и холодных землях?
– Ступайте к номарху Эбер-Са, – распорядился Хентиаменти. – Пусть отдаст вам все паруса. Вы сошьете из них одежду, а корабли доберутся назад и на веслах.
– Ты не ответил, почему жалеешь хорошее дерево для Великого, Черный Пес! – дерзко вскинула подбородок бледная, как морские чайки, Нехбед. Глупая женщина. Он отдал им столько сил, научил почти всему, что знал сам, а они не понимают таких простых вещей…
– Шестьдесят веков… – повернулся спиной к смотрительницам советник Нефелима. – Шесть тысяч лет. Я даже представить себе не могу, как это много. А уж вы – тем более. Шесть тысяч лет, шесть тысяч зим. Что случится за это время? Уцелеют ли народы, что клялись в преданности Великому? Не захотят ли они нарушить покой Великого Правителя, Сошедшего с Небес и Напитавшего Смертные Народы Своей Мудростью? Или, может быть, тут родятся новые расы, забывшие Нефелима. Зачем рисковать? Драгоценный ливийский кедр вечен и будет привлекать внимание еще много веков. Каменные могильники станут вызывать любопытство тысячелетиями. А осина сгниет года за три. Земля осядет вниз, плотно обняв саркофаг, сверху вырастет трава и деревья. Спустя десяток лет здесь не останется никаких следов нашего приезда. Только тайна, растворенная во времени и расстоянии, способна защитить покой Великого. А когда настанет час пробуждения, он легко пройдет сквозь податливую глину, ему не придется ломать древесные стволы и раскидывать камни. Он просто выйдет, и для мира настанет возрождение.
– Прости наши сомнения, Мудрый Хентиаменти. Ты прав. Ты всегда прав…
Извинилась не Нехбед, извинилась поджарая чернокожая смотрительница с верховьев Нила. Но другая невольница, тридцать лет назад привезенная в дар Великому из-за Зеленого моря, продолжала хмуриться, лелея какие-то тайные мысли. Однако Черный Пес не стал обращать на это внимания. Ведь пеклась она не о себе, а о правителе.
– Когда вы останетесь одни, не стройте своего селения на этом острове. Пусть он остается одним из многих. Всегда держите наготове сорок девственниц. Никто не знает, в какой из дней Сошедший с Небес пожелает открыть глаза и выйти к свету. Никому никогда не рассказывайте о Великом и не указывайте место, выбранное для его сна. Вам нечего бояться. Хотя Великий спит, силы его продолжают исходить наружу и всегда будут пропитывать вас, делая сильнее, мудрее и быстрее прочих смертных. Я дал вам знания, научил всем обрядам, заклинаниям и жертвам, которые знал сам. В этом мире нет никого, кто сравнится с вами своим могуществом. Вы обязаны сохранить себя и покой Нефелима, передавая свое знание из поколения в поколение. Когда Великий проснется, вы должны отдать ему свои силы и стать первыми из слуг.
– Ты приказываешь нам совершить невозможное, Мудрый Хентиаменти, – голос Уаджет осип. – Зачем оставляешь нас одних? Ужели нет у тебя опытных номархов, храбрых воинов, умелых строителей? Пусть они возьмутся за охрану Великого, построят здесь крепость, подготовят непобедимую армию…
– Шестьдесят веков, – снова повторил Черный Пес. – Я могу поручиться за номарха, воспитанного мной, – но каким станет его сын или правнук? Мужчины всегда ищут славы. Когда это желание соединяется с силой, когда воин становится правителем, он всегда стремится покорить весь мир, установить власть везде, куда дотягивается его копье. Только женщина способна, имея силу и власть, потратить их не на захват чужого дома, а на покой в своем. Только вы и ваши дочери смогут поколение за поколением хранить сон Великого и не использовать свое знание для власти над другими смертными. Поэтому я запрещаю вам передавать свои тайны мужчинам. Никогда, вы слышите, никогда оставленная вам магия не должна попасть в мужские руки!
– Слушаю, господин. – На этот раз перед Черным Псом покорно склонились обе смотрительницы.
– Тогда идите, и заберите у Эбер-Са парусину. В этих землях она вам очень пригодится. Да, и пусть передаст вам все лодки. Здесь они намного нужнее.
За время разговора глубина усыпальницы уменьшилась на пять локтей. Черный Пес хлопнул в ладоши, вскинул левую руку:
– Пусть сюда призовут отважного Уаджит-Нефера и его воинов!
На кораблях, привязанных к деревьям, послышались выкрики десятников, топот ног. Не дожидаясь дополнительных команд, могучие чернокожие вивиты, гроза отступников, гордость дворцовой охраны, стали прыгать в яму и выстраиваться ровными рядами: спиной друг к другу, лицом наружу, с обнаженными ритуальными мечами в руках.
Разумеется, советник Нефелима понимал, что ни железо, ни оружейная бронза не смогут выдержать в земле шестьдесят веков. Поэтому мечи вивиты получили из храмовой сокровищницы: золотые лезвия, к кромкам которых приклеены острые, как шип акации, пластинки из священного черного камня. В последний путь воины надели самые надежные и дорогие доспехи – кирасы из толстой буйволовой кожи, усиленные бронзовыми наплечниками и кольцами из слоновой кости на груди.
Дворцовая стража заняла свои места, и рабочие продолжили сбрасывать глину, навсегда закрепляя вивитов в боевой позиции. Когда глина дошла им до плеч, строители ушли к кострам ужинать, а Черный Пес, подняв с земли бурдюк и стаканчик, вырезанный из пахучего сандалового дерева, осторожно, по лестнице, спустился вниз. Он остановился возле первого из воинов, присел, налил в стакан выдержанного пальмового вина.
– Когда над твоею головою начнут полыхать огни, когда защитники врат в мир мертвых займут место возле усыпальницы и на эти земли соберутся хранители душ из трех стран пирамид, Великий проснется, и его дыхание пробудит тебя. Готов ли ты до того часа сохранить верность Сошедшему с Небес и вновь отдать свою душу, если таковым будет его желание?
– Готов, Мудрый Хентиаменти, – хрипло отозвался воин.
– Тогда очисти свою плоть… – Черный Пес поднес стакан с вином к черным губам, дал воину выпить все до последней капли, – и отпусти свою тень, сохранив имя…[14]
Советник Нефелима выдернул из ножен черный обсидиановый нож и нанес вивиту быстрый укол в шею, меж позвонков. Воин мгновенно уронил голову, а Черный Пес перешел к следующему.
– Когда над твоею головою начнут полыхать огни, когда защитники врат в мир мертвых займут место возле усыпальницы и на эти земли соберутся хранители душ из трех стран пирамид…
Обход всех воинов занял весь остаток дня и отнял у Хентиаменти куда больше сил, нежели даже перемещение саркофага и его закрытие. Однако теперь он мог отдохнуть. Теперь он мог отдыхать очень долго…
Черный Пес ушел к женщинам, к их ярким кострам и заунывным песням, сел, накинув себе на плечи жесткий холст паруса и закрыл глаза, стараясь не слышать мерные удары тяпок по глине и шлепки падающей на усыпальницу земли.
К тому времени, когда он проснулся, усыпальница Великого Правителя, Сошедшего с Небес и Напитавшего Смертные Народы Своей Мудростью, отличалась от окружающей земли только ровным прямоугольником утоптанной глины. Да и то постороннему человеку это не могло броситься в глаза, поскольку глины на острове было раскидано много и похожие проплешины виднелись среди травы тут и там.
Советник Нефелима подобрал с земли обычную палку, которых немало валялось вокруг после разделки деревьев, вышел на середину усыпальницы и начал чертить лабиринт. К тому времени, когда номарх Эбер-Са прибежал от кораблей, Черный Пес закончил свою работу и, аккуратно ступая между линиями, вернулся в центр и воткнул палку туда.
– Это центр алтаря, – сообщил он номарху. – Там должен лежать камень. Большой камень. Линии показывают гребни вала. На нем должны лежать камни поменьше.
– Смилуйся, Мудрый Хентиаменти, – склонил бритую голову номарх. – Здесь нигде вокруг нет камней.
– Сними с кораблей балласт. Соберешь другой на обратном пути.
– Слушаю, господин…
На завершение обряда ушел весь день. Уже изрядно уставшие после долгих земляных работ строители еле ворочали тяпками, насыпая вдоль тонких извилистых линий земляной вал высотой в полтора локтя, утрамбовывая его, выкладывая камнями. Черный Пес не подгонял их: обряд освящения алтаря Амона-Ра все равно нужно производить на рассвете. А к рассвету все будет окончено в любом случае.
Почти перед закатом рабочие вышли на берег реки и опустились на колени, повернувшись к выложенному камнями лабиринту, что вырос посреди лесной вырубки. Все они были опытными строителями и прекрасно понимали: их работа закончена. Глядя на своих товарищей, на берег выбрались гребцы, судовая охрана, женщины команды. Последним, впереди всех, почти у самого края лабиринта преклонил колени номарх.