Страница:
В остальном усадьба выглядела как обычное помещичье жилье: конюшня да две сотни лошадей, несколько амбаров, огромный сарай для сена, загончик для скота, угловая домашняя часовня. Под навесом, неподалеку от крыльца, дымила летняя кухня: сложенная из красного кирпича небольшая печь с трубой в рост человека и чугунным листом, накрывающим топку.
Навстречу въезжающему в ворота барину ринулось сразу несколько мужиков, одетых попроще, нежели холопы в росинской свите: полотняные косоворотки и штаны, многие босиком. То ли ярыги, то ли просто конюхи и скотники.
Опричник и хозяин дома спешились, после чего Росин подошел к кобыле жены и сам снял свою супругу, ненадолго удержав ее на руках.
- Вижу, плечи твои силу свою вернули, - крякнул боярин Толбузин от зрелища непривычной ласковости мужа к своей бабе. Хотя, конечно; дом Константина Алексеевича, жена тоже его. Что хочет, то с ней и делает, крамолы в этом никакой нет.
- Как откушать изволите, государь мой? - покосившись на гостя, спросила женщина.- Как обычно, али по заведенному обычаю?
- По обычаю, - кивнул Росин, задумчиво дернул себя за ухо, и решил: Вот что, Настя... Прикажи нам с гостем столик на двоих в тереме накрыть. Поговорить нам вдвоем надобно, в трапезной неудобно будет. Вина прикажи подать немецкого, кислого. А то мне уже опять жарко.
Терем для беседы с гостем был выбран Костей отнюдь не случайно. Помещение над воротами, призванное в случае осады защищать самое уязвимое место крепости, имело прочные, толстые стены. Вдобавок, справа и слева имелись открытые со стороны двора площадки для стрелков и пушек, а у самих ворот стояло два оружных холопа - на всякий случай. Таким образом, незаметно подкрасться к терему было практически невозможно, услышать что-либо сквозь стены - тоже. Пробраться в терем заранее и спрятаться там не представлялось возможным: у пищалей и небольшого порохового припаса, заготовленного на случай неожиданного наскока лихих людей, постоянно дежурил один из холопов, уходящий с поста только при появлении барина. Потому-то именно здесь Росин предпочитал беседовать о делах с солидными купцами, а иногда, по старой питерской привычке, уединялся сам, с бутылочкой "белой" собственного перегона и очистки. Показываться пьяным на глаза жене и слугам он очень не любил.
- Что значит, "как обычно или по обычаю", Константин Алексеевич? полюбопытствовал опричник.
- Ничего особенного, боярин Андрей, - пожал плечами Росин. - Просто я имею странную привычку сперва есть суп, потом второе, а уж потом пироги с сытом, а не наоборот. Многие гости от этого непорядка сильно смущаются. Ну, да нам за разговором все одно лучше с расстегаев начинать.
Покинув шумный двор, в котором десятки людей расседлывали скакунов, громко обсуждали планы на вечер или на день, или попрекали за плохой уход за лошадьми, бояре по широкой витой лестнице поднялись на второй этаж, шагнули в прохладу обширной комнаты с бревенчатыми стенами. Хозяин кивком отпустил холопа, сидящего на одном из тюфяков с бердышом между коленей, потом жестом пригласил Толбузина к двум низким креслам, стоящим возле столика с наборной столешницей. Однако гостя куда больше заинтересовали короткоствольные пушки, через узкие оконца выставившие свои жерла в сторону дороги.
- Никак железные тюфяки, Константин Алексеевич?
- Они самые, - довольно ухмыльнулся Росин.
- Кто же сделал тебе диковинку такую, боярин? - опричник сунул руку в ствол, прикинул пальцами толщину стенок, выпрямился, вытерев пальцы о штаны. Не разорвет?
- Нет, не разорвет, - покачал головой хозяин. - Мы из не из полос сваривали, а длинный железный лист на оправку намотали, постоянно проковывая. Потом торец так же обковали, да еще обварили сверху. Думаю, заряд втрое больше обычной пищали выдержит.
- И не боишься мне тайну сию открывать, Константин Алексеевич? - поднял на него глаза опричник.
- Нет, не боюсь, боярин. Больно мороки много. Сперва слиток в ровный длинный лист расковать, потом намотать его, горячий, проковывая. Тут и молотом обычным не обойтись, мы его речным, трехпудовым били. И времени, и железа хорошего много потребно. Проще три бронзовых ствола отлить, нежели один такой смастерить. И дешевле получится, дальность стрельбы почти та же. Я четыре штуки на пробу смастерил, да и бросил. Да и какой прок тебе от этой тайны, боярин? Твое дело советы толковые царю подавать, да саблей в поле махать. Ремесло железное тебе ни к чему. Ты садись, отдохни с дороги.
Боярский сын подошел к столу, недоверчиво посмотрел на низкие - едва не вдвое ниже обычных лавок - кресла, в тому же с непривычно длинным сидением, однако сел, положил руки на подлокотники, откинулся на спину. Усмехнулся:
- Зело странен ты, Константин Алексеевич. По виду смотришь: в рясе ходит, шуб и перстней, шапок богатых не носит, на охоту не выезжает, от девок ладных нос воротит, саней себе не закладывает. Прямо аскет библейский, столпник али отшельник пустынный. А как в гости заглянешь... И мясо у тебя хитрым образом изжарено, и забавы ты устраиваешь речные да водные, и кресла у тебя срамные, не то сидишь, не то в постель укладываешься.
- Вот как? - поднял брови Росин. - Внимательно, видать, за жизнью моей вы приглядываете.
- А как не приглядывать, коли явился иноземец незнамо откуда, крамолу супротив государя сразу раскрыл, прибытки казне, едва не на треть доход увеличившие, указал, да еще и награды никакой за совет да муки не спросил? Странен ты, Константин Алексеевич. Таких людишек забыть трудно, да без пригляда оставлять грешно.
- И что докладывают про меня соглядатаи? - заинтересовался хозяин.
- Перво-наперво, что никаких сношений с иноземцами ты не имеешь, особливо с литовскими и польскими смутьянами. И что даже купцы тамошние к тебе за товаром не наезжают. Что на мануфактурах своих ты оружие доброе куешь, и вполцены его Посольскому приказу и купцам русским продаешь, а торговым гостям датским и шведским в сем отказываешь, однако прочий скобяной товар даешь невозбранно. Что две школы при приходах церковных Тульском и Лаптев-ском открыл, и деньги на их содержание даешь исправно. Что даров никаких монастырям и церквям не даешь, однако колокола и кресты льешь им за полцены, и бумагу для типографий епископских продаешь задешево, а для московских - по цене аглицкой. Что в церковь ходишь только по праздникам, перед едой не молишься и постов не блюдешь, ни за столом, ни в постели...
- Ни хрена себе! - подпрыгнул на своем месте Росин. - Вы что, и в постель заглядывали?
- Государь над известием сим долго смеялся, - пригладил бороду опричник, - после чего сказывал, что блуд с женой таинством церковным освящен, а посему есть лишь непомерное усердие в супружеском долге. А весть про школы церковные его изрядно озаботила, после чего государь думскому боярину, князю Вольскому, Григорий Лукьяновичу, приказал школы сии за счет казны повсеместно открывать, ибо народ ему сладостно видеть просвещенным, а людям вольным и разумным для пользы государства путь к должностям воинским и подьяческим открыт быть должен.
- Исповедник! - сообразил Росин. - Наверняка он настучал. Ну, попы! Во все века они одинаковы...
В этот момент появились трое мальчишек лет по двенадцать с подносами, споро выставили на стол блюда с грушами и яблоками, резную доску с пряженцами, серебряные кубки и две пузатые бутылки из прозрачного стекла, за которым розовело полупрозрачное вино. Гость моментально забыл о разговоре, любуясь редкостным сосудом:
- Немецкое?
- Стекло? - уточнил Росин. - Стекло мое. А вино - рейнское.
Он выдернул притертую пробку, наполнил кубки, приглашающе приподнял свой:.
- За встречу?
Они выпили, после чего боярский сын потянулся к пирогам, а хозяин закусил краснобоким яблоком:
- Так что, боярин Андрей, много охотников нашлось Ливонские земли воевать?
- Да нашелся кое-то, - кивнул гость. - Шуйский Петр Иванович пожелал волостников своих привести, и охотников из вольных смердов; дьяк Адашев Алексей с земель своих боярских детей привести пожелал; Зализа Семен Прокофьевич среди бояр Северной Пустоши кое-кого привести обещал; со Пскова отписали, что и среди них охотники схизматиков покарать найдутся; духовник царский Сильвестр самолично приехать и благословить на дело праведное также обещался.
- Ага, - кивнул Росин, наливая еще по одному кубку. Уже сейчас, услышав названные гостем фамилии, он мог составить примерный расклад того, как окажется поделена Прибалтика после ее покорения, кто и что получит в результате предстоящей войны.
С Зализой все ясно - опричник и порубежник северных земель, честно выслуживший себе там неплохое поместье рассчитывает по-соседски прирезать себе еще кое-что за счет Дерптского епископства, благо новые поместья окажутся недалеко, а коли не получится - так хоть добычу кое-какую домой привезет, и за рубежи ливонские беспокоиться перестанет. Немцам после начала настоящей войны станет не до разбойничьих наскоков.
Дьяк Адашев, чье имя даже в двадцатом веке будет известно любому школьнику, явно рассчитывает наложить лапу на большинство орденских и епископских земель. Потому как к царю близок, и коли самолично целовальные грамоты на верность Ивану Васильевичу привезет, тут же и добытое на. саблю выпросить сможет.
Сильвестру, по той же причине, наверняка уже снится сан епископа всей Лифляндии.
Псковичи, естественно, пеклись о коммерческом интересе.
Петр Иванович Шуйский принадлежал к нелюбимому царем боярскому роду и собирался воспользоваться шансом, чтобы проявить себя перед государем и выслужиться из немилости.
Оставалось непонятным только то, почему московский боярин приехал с этой историей именно к нему.
- Мы так думаем, - отпил кислого, хорошо утоляющего жажду вина Андрей Толбузин, - никак не менее трех тысяч ратников соберем.
- Хорошая цифра, - согласился Росин. - Три года назад мы ливонцев семью сотнями кованой рати встретили, и вырезали, почитай, до последнего.
- То не Ливония на вас шла, - покачал головой опричник, - а дерптский епископ и сын Готарда Кетлера сотоварищи. И шли не воевать, а в набег короткий. Что встретили и положили их на лужском льду, за то честь вам, хвала и слава. А вот для серьезной войны семи сотен бояр мало.
Он с достоинством осушил кубок до дна, неторопливо съел пряженец с грибами и капустой, после чего продолжил:
- Как знакомцы и купцы сказывают, Рижское, Курляндское, Эзельское и Дерптское епископства все вместе способны выставить до четырех тысяч воинов. А коли стены всех замков и заставы оголят - то все шесть. Орден Ливонский, хоть и слаб стал, но шесть-семь тысяч тоже выставить сможет. А коли всех способных меч поднять соберет - то и десять. То есть, против нас в Ливонии до тринадцати тысяч ратников окажется самое большее, а в реальности, на поле против наших трех тысяч до девяти тысяч ливонцев может выйти.
- Понятно, - согласно кивнул Росин, мысленно похвалив себя за правильность расчетов. Девять тысяч врагов - это конечно, не пятьдесят, восемьдесят, а то и сто двадцать тысяч всадников, каковые силы обычно выставляли уже покоренные или не совсем ханства, но и за их уничтожение тоже кровушку придется проливать, чего царь делать без крайней нужды не хотел.
- Девять против к трем, - вздохнул опричник, - оно, конечно, одолеть можно. Но тяжело это больно, Константин Алексеевич. Да к тому же...
- Да к тому же можно и не одолеть, - закончил за него хозяин. - Это понятно. Немцы да жмудины, это не татары, их не то что один к трем, один к одному не всегда одолеть можно.
- Ну, один на один мы их завсегда разгоним, - обиделся гость. - Но вот когда их больше втрое получается, Константин Алексеевич, думать что-то потребно. Хорошо подумать.
Росин пожал плечами, пытаясь придумать хоть какой-нибудь совет. Получалось, что затеявшим маленькую войну следовало либо просить помощи у царя, либо попытаться растрясти мошну митрополита и псковских купцов, желающих прибыток свой от этой войны получить, да попытаться нанять еще охотников обогатиться на кровавой работе. Казаков, например, донских. Они как раз только разбоем и живут. Помнится, по законам Донского войска аж смертная казнь за мирное хлебопашество полагалась. Хотя, все это бояре и сами наверняка знают. А ничего оригинального в голову не шло, и потому хозяин просто еще раз наполнил кубки, убрав опустевшую бутыль под стол.
- Не желаешь ли ты сам, Константин Алексеевич, - поинтересовался боярин Толбузин, принимая серебряный бокал, - не желаешь ли ты участия в деле нашем принять?
- Мне-то какая корысть? - невольно вырвалось у Росина от неожиданного предложения.
- Нет тебе в этом деле корысти, Константин Алексеевич, - согласился опричник, откидываясь на спинку креста и грея кубок в больших ладонях. - Но разве мы корысти одной живем? Земли наши исконные под пятой немецкой томятся, схизматики проклятые имя Господа нашего на ней поносят. Так неужели ты, боярин русский, сил не захочешь приложить, чтобы в лоно исконное ее вернуть? Не корысти ради, а ради нашей Руси святой?
Вот и прозвучали те самые слова, которые должны прикрывать, как дымовая завеса, шкурные интересы кучки бояр. Однако не презрение они вызвали в душе Кости Росина, а словно тронули туго натянутую струну, звучание которой и отличало всегда истинно русского человека от Иванов, родства не помнящих. Конечно, корысть толкала Адашевых, Шуйских и Толбузиных на присоединение Лифляндии к остальной Руси, но разве не она же погнала в Сибирь казаков Ермака и купцов Строгановых? Однако, взяв свое, земли эти они навеки к.государству российскому прибили. Разве не корысть заставила Гришку Потемкина Крым под руку русскую взять и твердо в нем укрепиться? Однако по сей день поставленные им Севастополь, Николаев и Херсон символом русской славы остаются, и флот Черноморский по сей день южные моря бороздит. И не смог Росин рассмеяться в глаза царскому опричнику, а только зубами скрипнул:
- Толку с меня? Три тысячи, плюс один. Хотя, с холопами, может и полсотни приведу.
- Не в полусотне твой дело, Константин Алексеевич, - качнувшись вперед, перегнулся через стол Андрей Толбузин и понизил голос. - А сказывал Семен Прокофьевич, что во время набега на епископство Дерптское вы там сотоварищей своих повстречали, кои один из замков ордынских захватили и успешно его в руках держат, не смотря на вражду соседскую.
- Есть такое дело...
Костя с удовольствием вспомнил улыбчивого Витю Кузнецова. На играх и фестивалях он особо не выделялся, но здесь, когда весь фестиваль на Неве полным составом гикнулся в шестнадцатый век, ситуация из-. менилась. Поначалу клуб "Ливонский крест" прибился к "Шатунам", но после захвата Кронштадта они решили идти в Ливонию, к тем, кого считали своими. Увы, понимания у крестоносцев они не встретили. Больше того - их едва не продали в рабство, но тут душа бывшего старшины взыграла, он схватился за меч и... И вот уже третий год ребята успешно держат в своих руках Сапиместскую фогтию, и не просто держат, а ухитряются постоянно устраивать свары с соседями, то стрясая с них откуп, то оттяпывая кусочки чужих земель. Прежний их Великий Магистр, так преклонявшийся перед рыцарями, куда-то свалил, решив мужественно сдаться "цивилизованным" немцам, зато Витя оказался здесь куда как на своем месте, постоянно готовый влезть в драку по поводу и без оного, задирающий всех известных ему дворян и мечтающий добиться для себя настоящей королевской короны, пока Европа пребывает в дикости и раздрае. В общем, настоящий рыцарь, печать ставить некуда. Что касается прочих "крестоносцев" - то после первых успехов Кузнецова они доверились ему безоговорочно, и пока еще новый предводитель своих ребят не подводил.
- А еще сказывал Семен Прокофьевич, - гость перешел на шепот, - что к Руси у них отношение зело дружелюбное, помощь они вам в беде оказали с охотою и даже государю нашему на верность желали присягнуть...
- Да наши ребята, наши, - кивнул Росин. - Не предадут.
Боярский сын Толбузин неожиданно откинулся назад в кресло и принялся медленно посасывать вино, словно забыл обо всем на свете, кроме этого напитка. В тереме повисла тишина - стали слышны даже далекое мычание с невидимых за холмами коров и деловитое кудахтанье куриц в птичнике. Спустя несколько минут уже Костя, мучимый любопытством, не выдержал и поинтересовался:
- Так и чем знакомые мои из Сапиместки отличились?
- Уверен ли ты в сих сотоварищах, Константин Алексеевич? - повернул голову к хозяину опричник.
- Уверен ли? - Росин задумчиво потер затылок. Что еще он мог знать про Витю Кузнецова, с которым пару раз пришлось порубиться на топорах в далеком Двадцатом веке, да выпить пива у одного костра на общих игрищах? Только то, что он такой же как все: питерский, русский. Любит выпить и не прочь побуянить без особого ущерба для окружающих. Для того ведь они и собираются на свои фестивали, чтобы удаль на поединках выплеснуть, а не переворачивание чужих машин на городских улицах. Ну да, золото он растряс с соседних фогтий и комтурий без зазрения совести - а кто от денег откажется, коли сами в руки просятся? Новым магистром в своем клубе стал. Вот, пожалуй, и все. Обычный молодой парень, такой же как все. Хотя... Хотя, может, это и есть самое главное? Обычный парень, такой же как все. То есть, может и есть какая дурь в голове, но русский он, русский. А значит - Родину свою никому не продаст. И Костя решительно тряхнул головой: - Уверен!
- Точно ли ты уверен, Константин Алексеевич? Потому, как дело, которое хотим предложить твоему товарищу зело опасно, и важно необычайно для общего нашего предприятия.
- Важно необычайно? - удивился Росин. - Чем же таким помочь он может, боярин? Ты уж скажи, не томи. А я, глядишь, и отвечу сразу. Потому, как с ребятами этими знаком, привычки их мне известны.
- Мысль у нас таковая появилась, - облизнул пересохшие губы гость. Как мы с боярами мыслили, сил Ливония супротив наших втрое больше выставить может. Немногим менее половины из них - силы епископские, из четырех частей сборные. Другая половина - войско орденское. Из епископств Лиф" ляндских после Дерптского самым сильным и богатым Эзельское будет. Да еще оно и островное вдобавок, вести оттуда медленнее доходят, помощь прислать труднее. И вот кабы Ливонский орден вдруг на остров сей напал и войну начал, сильно сие нам бы на руку получилось. Во смуте внутренней, ни Орден, ни Эзель-ский епископ помощи Дерпту не пришлют. Да и Рижские с Курляндским епископства границы свои оголять поостерегутся. Тогда ратям нашим не девять тысяч, а менее тысячи воинов противостоять будут. Силы свои мы без опасения надвое разделим, одновременно Дерпт осадив, и мимо Нарвы вдоль берега отряды вглубь земель вражеских послав. А пока не опомнились немцы, сотоварища твои от Эзеля навстречу нам ударят, и Лифляндию мы сразу надвое разрежем, половину под свою руку приняв. Поежели с Эзелем други твои не справятся, то и все одно на равных мы с оставшимися ворогами окажемся. А коли справятся - так и вовсе противиться нам некому окажется.
Андрей Толбузин облегченно вздохнул - словно скинул, наконец, тяжкую ношу, потянулся к кубку, заглянул внутрь. Росин торопливо налил ему вина, потом плеснул немного себе. Кивнул:
- Толково. План, сразу признаю, красивый и изящный. Вот только... Как заставить Орден напасть на своего вековечного союзника?
- Коли друзья твои на землях Ливонского Ордена живут, замком орденским владеют, плащи и вымпе-лы орденские носят, так и кто же они, если не часть Ордена? - это вопрос Андрей Толбузин с друзьями явно обсуждали уже не раз и в подробностях. - И коли нападут они под своими знаменами, то именно Орден, стало быть, войну с Эзельским епископством и открыл.
- А сказывал ли Семен Прокофьевич, что людей в замке этом всего два десятка человек, плюс десяток дворни, да пара женщин? Я имею в виду, знакомых мне женщин, что при нужде за меч взяться не побоятся? А с двумя десятками людей против целого епископства войну начинать... - Росин покачал головой:
- Друзья мои боя открытого не боятся, сам бок о бок с ними сражался. Но двадцать против целой страны, пусть даже такой крохотной...
- Главное, чтобы отвага у них оставалась прежняя, а в мечах воинских недостатка не станет. - Опричник, явно выдерживая паузу, отпил еще вина, потом взял расстегай с вязигой, неспешно прожевал.
- Коли решатся они на сей подвиг, то из казны, митрополитом и купцами на войну собранных, готовы мы золота четыре тысячи талеров им передать для набора в немецких городах наемников для ведения войны. Поскольку сотоварищи твои по вымпелу и землям своим есть крестоносцы ливонские, труда особого это для них не составит.
- А-а-а... - не меньше минуты сидел Росин с открытым ртом, переваривая услышанное, а потом внезапно вскочил, звонко ударив себя кулаком в ладонь и забегал между пушками, описывая замысловатые траектории: - Да, да, да!
Как ему самому это в голову не пришло? Зачем русскую кровь проливать или казаков с Дона звать, если можно немцев на месте нанять, чтобы они сами себя завоевали? У них это ведь в порядке вещей: кто золото платит,-тот и "родина". А все, кто за пределами своего города живет - иноземцы. Рижские ландскнехты против Эзеля воевать пойдут, и глазом не моргнут.
- Черт! - повернулся он к гостю. - Гениально. Кому это только в голову пришло?
- Даниле Адашеву, - признал Толбузин. - Брату Алексея. Он в ратном деЛе хитер, завсегда нежданное что придумает. Так что, Константин Алексеевич, возьмешься с сотоварищами своими поговорить?
Росин остановился, подошел к пушкам, выглянул в узкую вертикальную бойницу. Конечно, привык он уже здесь за три года-то. К жизни спокойной размеренной, к ежедневным выходам в цеха своих мануфактур, где простенькие, даже наивные на взгляд человека двадцатого века механизмы все равно то и дело подбрасывали неожиданные головоломки. Привык подолгу торговаться к купцами, после чего гордо засыпать в сундуки честно заработанное серебро. Привык проводить вечера с покорной женой, которую заставлял носить в спальне и двух светелках рядом с ней коротенькое кружавчатое шелковое белье. После глухих платьев, платков, убрусов и подубрусников, в которых ходили днем все приличные женщины и длиннющих бесформенных сарафанов простых девок - белье выглядело особенно возбуждающим. Привык к тому, что все, на кого падал его взгляд немедленно кланялись, и даже богатые купцы проявляли всемерное уважение. Однако, он прекрасно понимал две вещи: ни с кем другим, кроме него, Витька разговаривать не станет. Росин всегда был мастером, и ребята всех клубов на фестивалях запоминали именно его. А кроме того, четыре тысячи талеров - это огромная сумма, которую просто так никому не доверят. Ему, богатому боярину, унаследовавшему имущество царского любимца Салтыкова и немало приумножившему оное, доверят. Он воровать не будет - смысла нет. Ради мешочка золотых позориться не станет. Как там Толбузин говорил? "Нет тебе в этом деле корысти. Но ты - русский боярин."
- Отчего не взяться, - Костя небрежно пожал плечами. - Возьмусь.
Часть первая
Люди Меча
Глава 1
Август
Август тысяча пятьсот пятьдесят пятого года выдался жарким. Испугавшись раскаленного солнца, облака сбежали куда-то на далекий север, и на всем небосклоне не имелось ни единого пятнышка, которое посмело бы испачкать идеальную голубизну. Даже птицы, боясь испепелиться на лету, днем прятались куда-то в кроны, не желая рисковать жизнью ряди нескольких мошек, и вместе с ними до вечерней прохлады отсиживался ветер, а потому нигде не шевелилось ни листика, ни веточки и в воздухе над бескрайней водной гладью висела абсолютная тишина. Казалось, в этом малом уголке планеты создалась особенная, своя собственная прозрачно-голубая вселенная. Голубизна сверху, голубизна снизу, и два солнца напротив друг друга - как вдруг раздался звонкий девичий смех, легкий плеск и, разрушая совершенную картину, во все стороны побежали волны.
- Боже мой, как хорошо! - девушка тряхнула головой, позволяя волосам растечься в разные стороны, после чего повернулась на спину и тихонько поплыла от берега. - Поверить трудно, что хоть где-то может быть не жарко... Жаль, что в твоем замке нельзя поставить кондиционера.
- Что такое "кондиционер"? - поинтересовался с берега худощавый, гладко выбритый скуластый мужчина в белой батистовой сорочке с широким отложным воротником, пурпурных бархатных кальцо-нах, едва доходящих до колен и высоких сапогах из тонкой кожи.
- Это такая машинка, которая превращает тепло в холод, - девушка остановилась, подняв голову над водой. - Ну же, иди сюда, ко мне! Остынешь хоть немного.
- Не хочу, - мотнул головой мужчина. - Прикажу в замке кадушку наполнить.
- Да ты что?! - фыркнула купальщица. - Тоже мне, сравнил: кадушку и Чудское озеро! Ты бы еще в луже искупался! Говорю, иди сюда.
- Не хочу!
- Ах так... - она подняла из воды руку, набрала побольше воздуха, а потом повернула сверкнувший на пальце перстень камнем внутрь. При этом она погрузилась в воду с головой, однако руки, совершавшие непонятное действие, оставались на виду. Потом девушка вынырнула и вытянула сжатую в кулак руку в направлении берега.
- Инга! Не смей! - попятился мужчина. - Не нужно! Я не хочу!
Однако трава уже зашуршала, выпуская из себя крохотных, не больше кулака, мохнатых существ, вооруженных острыми палочками. Мужчина повернулся к ним, но тут вода расступилась, выпуская обнаженных бледнокожих девушек с блеклыми глазами и длинными зелеными волосами. Не меньше десятка рук схватили свою жертву и увлекли ее в воду. Мужчина, испуганно барахтаясь завопил:
Навстречу въезжающему в ворота барину ринулось сразу несколько мужиков, одетых попроще, нежели холопы в росинской свите: полотняные косоворотки и штаны, многие босиком. То ли ярыги, то ли просто конюхи и скотники.
Опричник и хозяин дома спешились, после чего Росин подошел к кобыле жены и сам снял свою супругу, ненадолго удержав ее на руках.
- Вижу, плечи твои силу свою вернули, - крякнул боярин Толбузин от зрелища непривычной ласковости мужа к своей бабе. Хотя, конечно; дом Константина Алексеевича, жена тоже его. Что хочет, то с ней и делает, крамолы в этом никакой нет.
- Как откушать изволите, государь мой? - покосившись на гостя, спросила женщина.- Как обычно, али по заведенному обычаю?
- По обычаю, - кивнул Росин, задумчиво дернул себя за ухо, и решил: Вот что, Настя... Прикажи нам с гостем столик на двоих в тереме накрыть. Поговорить нам вдвоем надобно, в трапезной неудобно будет. Вина прикажи подать немецкого, кислого. А то мне уже опять жарко.
Терем для беседы с гостем был выбран Костей отнюдь не случайно. Помещение над воротами, призванное в случае осады защищать самое уязвимое место крепости, имело прочные, толстые стены. Вдобавок, справа и слева имелись открытые со стороны двора площадки для стрелков и пушек, а у самих ворот стояло два оружных холопа - на всякий случай. Таким образом, незаметно подкрасться к терему было практически невозможно, услышать что-либо сквозь стены - тоже. Пробраться в терем заранее и спрятаться там не представлялось возможным: у пищалей и небольшого порохового припаса, заготовленного на случай неожиданного наскока лихих людей, постоянно дежурил один из холопов, уходящий с поста только при появлении барина. Потому-то именно здесь Росин предпочитал беседовать о делах с солидными купцами, а иногда, по старой питерской привычке, уединялся сам, с бутылочкой "белой" собственного перегона и очистки. Показываться пьяным на глаза жене и слугам он очень не любил.
- Что значит, "как обычно или по обычаю", Константин Алексеевич? полюбопытствовал опричник.
- Ничего особенного, боярин Андрей, - пожал плечами Росин. - Просто я имею странную привычку сперва есть суп, потом второе, а уж потом пироги с сытом, а не наоборот. Многие гости от этого непорядка сильно смущаются. Ну, да нам за разговором все одно лучше с расстегаев начинать.
Покинув шумный двор, в котором десятки людей расседлывали скакунов, громко обсуждали планы на вечер или на день, или попрекали за плохой уход за лошадьми, бояре по широкой витой лестнице поднялись на второй этаж, шагнули в прохладу обширной комнаты с бревенчатыми стенами. Хозяин кивком отпустил холопа, сидящего на одном из тюфяков с бердышом между коленей, потом жестом пригласил Толбузина к двум низким креслам, стоящим возле столика с наборной столешницей. Однако гостя куда больше заинтересовали короткоствольные пушки, через узкие оконца выставившие свои жерла в сторону дороги.
- Никак железные тюфяки, Константин Алексеевич?
- Они самые, - довольно ухмыльнулся Росин.
- Кто же сделал тебе диковинку такую, боярин? - опричник сунул руку в ствол, прикинул пальцами толщину стенок, выпрямился, вытерев пальцы о штаны. Не разорвет?
- Нет, не разорвет, - покачал головой хозяин. - Мы из не из полос сваривали, а длинный железный лист на оправку намотали, постоянно проковывая. Потом торец так же обковали, да еще обварили сверху. Думаю, заряд втрое больше обычной пищали выдержит.
- И не боишься мне тайну сию открывать, Константин Алексеевич? - поднял на него глаза опричник.
- Нет, не боюсь, боярин. Больно мороки много. Сперва слиток в ровный длинный лист расковать, потом намотать его, горячий, проковывая. Тут и молотом обычным не обойтись, мы его речным, трехпудовым били. И времени, и железа хорошего много потребно. Проще три бронзовых ствола отлить, нежели один такой смастерить. И дешевле получится, дальность стрельбы почти та же. Я четыре штуки на пробу смастерил, да и бросил. Да и какой прок тебе от этой тайны, боярин? Твое дело советы толковые царю подавать, да саблей в поле махать. Ремесло железное тебе ни к чему. Ты садись, отдохни с дороги.
Боярский сын подошел к столу, недоверчиво посмотрел на низкие - едва не вдвое ниже обычных лавок - кресла, в тому же с непривычно длинным сидением, однако сел, положил руки на подлокотники, откинулся на спину. Усмехнулся:
- Зело странен ты, Константин Алексеевич. По виду смотришь: в рясе ходит, шуб и перстней, шапок богатых не носит, на охоту не выезжает, от девок ладных нос воротит, саней себе не закладывает. Прямо аскет библейский, столпник али отшельник пустынный. А как в гости заглянешь... И мясо у тебя хитрым образом изжарено, и забавы ты устраиваешь речные да водные, и кресла у тебя срамные, не то сидишь, не то в постель укладываешься.
- Вот как? - поднял брови Росин. - Внимательно, видать, за жизнью моей вы приглядываете.
- А как не приглядывать, коли явился иноземец незнамо откуда, крамолу супротив государя сразу раскрыл, прибытки казне, едва не на треть доход увеличившие, указал, да еще и награды никакой за совет да муки не спросил? Странен ты, Константин Алексеевич. Таких людишек забыть трудно, да без пригляда оставлять грешно.
- И что докладывают про меня соглядатаи? - заинтересовался хозяин.
- Перво-наперво, что никаких сношений с иноземцами ты не имеешь, особливо с литовскими и польскими смутьянами. И что даже купцы тамошние к тебе за товаром не наезжают. Что на мануфактурах своих ты оружие доброе куешь, и вполцены его Посольскому приказу и купцам русским продаешь, а торговым гостям датским и шведским в сем отказываешь, однако прочий скобяной товар даешь невозбранно. Что две школы при приходах церковных Тульском и Лаптев-ском открыл, и деньги на их содержание даешь исправно. Что даров никаких монастырям и церквям не даешь, однако колокола и кресты льешь им за полцены, и бумагу для типографий епископских продаешь задешево, а для московских - по цене аглицкой. Что в церковь ходишь только по праздникам, перед едой не молишься и постов не блюдешь, ни за столом, ни в постели...
- Ни хрена себе! - подпрыгнул на своем месте Росин. - Вы что, и в постель заглядывали?
- Государь над известием сим долго смеялся, - пригладил бороду опричник, - после чего сказывал, что блуд с женой таинством церковным освящен, а посему есть лишь непомерное усердие в супружеском долге. А весть про школы церковные его изрядно озаботила, после чего государь думскому боярину, князю Вольскому, Григорий Лукьяновичу, приказал школы сии за счет казны повсеместно открывать, ибо народ ему сладостно видеть просвещенным, а людям вольным и разумным для пользы государства путь к должностям воинским и подьяческим открыт быть должен.
- Исповедник! - сообразил Росин. - Наверняка он настучал. Ну, попы! Во все века они одинаковы...
В этот момент появились трое мальчишек лет по двенадцать с подносами, споро выставили на стол блюда с грушами и яблоками, резную доску с пряженцами, серебряные кубки и две пузатые бутылки из прозрачного стекла, за которым розовело полупрозрачное вино. Гость моментально забыл о разговоре, любуясь редкостным сосудом:
- Немецкое?
- Стекло? - уточнил Росин. - Стекло мое. А вино - рейнское.
Он выдернул притертую пробку, наполнил кубки, приглашающе приподнял свой:.
- За встречу?
Они выпили, после чего боярский сын потянулся к пирогам, а хозяин закусил краснобоким яблоком:
- Так что, боярин Андрей, много охотников нашлось Ливонские земли воевать?
- Да нашелся кое-то, - кивнул гость. - Шуйский Петр Иванович пожелал волостников своих привести, и охотников из вольных смердов; дьяк Адашев Алексей с земель своих боярских детей привести пожелал; Зализа Семен Прокофьевич среди бояр Северной Пустоши кое-кого привести обещал; со Пскова отписали, что и среди них охотники схизматиков покарать найдутся; духовник царский Сильвестр самолично приехать и благословить на дело праведное также обещался.
- Ага, - кивнул Росин, наливая еще по одному кубку. Уже сейчас, услышав названные гостем фамилии, он мог составить примерный расклад того, как окажется поделена Прибалтика после ее покорения, кто и что получит в результате предстоящей войны.
С Зализой все ясно - опричник и порубежник северных земель, честно выслуживший себе там неплохое поместье рассчитывает по-соседски прирезать себе еще кое-что за счет Дерптского епископства, благо новые поместья окажутся недалеко, а коли не получится - так хоть добычу кое-какую домой привезет, и за рубежи ливонские беспокоиться перестанет. Немцам после начала настоящей войны станет не до разбойничьих наскоков.
Дьяк Адашев, чье имя даже в двадцатом веке будет известно любому школьнику, явно рассчитывает наложить лапу на большинство орденских и епископских земель. Потому как к царю близок, и коли самолично целовальные грамоты на верность Ивану Васильевичу привезет, тут же и добытое на. саблю выпросить сможет.
Сильвестру, по той же причине, наверняка уже снится сан епископа всей Лифляндии.
Псковичи, естественно, пеклись о коммерческом интересе.
Петр Иванович Шуйский принадлежал к нелюбимому царем боярскому роду и собирался воспользоваться шансом, чтобы проявить себя перед государем и выслужиться из немилости.
Оставалось непонятным только то, почему московский боярин приехал с этой историей именно к нему.
- Мы так думаем, - отпил кислого, хорошо утоляющего жажду вина Андрей Толбузин, - никак не менее трех тысяч ратников соберем.
- Хорошая цифра, - согласился Росин. - Три года назад мы ливонцев семью сотнями кованой рати встретили, и вырезали, почитай, до последнего.
- То не Ливония на вас шла, - покачал головой опричник, - а дерптский епископ и сын Готарда Кетлера сотоварищи. И шли не воевать, а в набег короткий. Что встретили и положили их на лужском льду, за то честь вам, хвала и слава. А вот для серьезной войны семи сотен бояр мало.
Он с достоинством осушил кубок до дна, неторопливо съел пряженец с грибами и капустой, после чего продолжил:
- Как знакомцы и купцы сказывают, Рижское, Курляндское, Эзельское и Дерптское епископства все вместе способны выставить до четырех тысяч воинов. А коли стены всех замков и заставы оголят - то все шесть. Орден Ливонский, хоть и слаб стал, но шесть-семь тысяч тоже выставить сможет. А коли всех способных меч поднять соберет - то и десять. То есть, против нас в Ливонии до тринадцати тысяч ратников окажется самое большее, а в реальности, на поле против наших трех тысяч до девяти тысяч ливонцев может выйти.
- Понятно, - согласно кивнул Росин, мысленно похвалив себя за правильность расчетов. Девять тысяч врагов - это конечно, не пятьдесят, восемьдесят, а то и сто двадцать тысяч всадников, каковые силы обычно выставляли уже покоренные или не совсем ханства, но и за их уничтожение тоже кровушку придется проливать, чего царь делать без крайней нужды не хотел.
- Девять против к трем, - вздохнул опричник, - оно, конечно, одолеть можно. Но тяжело это больно, Константин Алексеевич. Да к тому же...
- Да к тому же можно и не одолеть, - закончил за него хозяин. - Это понятно. Немцы да жмудины, это не татары, их не то что один к трем, один к одному не всегда одолеть можно.
- Ну, один на один мы их завсегда разгоним, - обиделся гость. - Но вот когда их больше втрое получается, Константин Алексеевич, думать что-то потребно. Хорошо подумать.
Росин пожал плечами, пытаясь придумать хоть какой-нибудь совет. Получалось, что затеявшим маленькую войну следовало либо просить помощи у царя, либо попытаться растрясти мошну митрополита и псковских купцов, желающих прибыток свой от этой войны получить, да попытаться нанять еще охотников обогатиться на кровавой работе. Казаков, например, донских. Они как раз только разбоем и живут. Помнится, по законам Донского войска аж смертная казнь за мирное хлебопашество полагалась. Хотя, все это бояре и сами наверняка знают. А ничего оригинального в голову не шло, и потому хозяин просто еще раз наполнил кубки, убрав опустевшую бутыль под стол.
- Не желаешь ли ты сам, Константин Алексеевич, - поинтересовался боярин Толбузин, принимая серебряный бокал, - не желаешь ли ты участия в деле нашем принять?
- Мне-то какая корысть? - невольно вырвалось у Росина от неожиданного предложения.
- Нет тебе в этом деле корысти, Константин Алексеевич, - согласился опричник, откидываясь на спинку креста и грея кубок в больших ладонях. - Но разве мы корысти одной живем? Земли наши исконные под пятой немецкой томятся, схизматики проклятые имя Господа нашего на ней поносят. Так неужели ты, боярин русский, сил не захочешь приложить, чтобы в лоно исконное ее вернуть? Не корысти ради, а ради нашей Руси святой?
Вот и прозвучали те самые слова, которые должны прикрывать, как дымовая завеса, шкурные интересы кучки бояр. Однако не презрение они вызвали в душе Кости Росина, а словно тронули туго натянутую струну, звучание которой и отличало всегда истинно русского человека от Иванов, родства не помнящих. Конечно, корысть толкала Адашевых, Шуйских и Толбузиных на присоединение Лифляндии к остальной Руси, но разве не она же погнала в Сибирь казаков Ермака и купцов Строгановых? Однако, взяв свое, земли эти они навеки к.государству российскому прибили. Разве не корысть заставила Гришку Потемкина Крым под руку русскую взять и твердо в нем укрепиться? Однако по сей день поставленные им Севастополь, Николаев и Херсон символом русской славы остаются, и флот Черноморский по сей день южные моря бороздит. И не смог Росин рассмеяться в глаза царскому опричнику, а только зубами скрипнул:
- Толку с меня? Три тысячи, плюс один. Хотя, с холопами, может и полсотни приведу.
- Не в полусотне твой дело, Константин Алексеевич, - качнувшись вперед, перегнулся через стол Андрей Толбузин и понизил голос. - А сказывал Семен Прокофьевич, что во время набега на епископство Дерптское вы там сотоварищей своих повстречали, кои один из замков ордынских захватили и успешно его в руках держат, не смотря на вражду соседскую.
- Есть такое дело...
Костя с удовольствием вспомнил улыбчивого Витю Кузнецова. На играх и фестивалях он особо не выделялся, но здесь, когда весь фестиваль на Неве полным составом гикнулся в шестнадцатый век, ситуация из-. менилась. Поначалу клуб "Ливонский крест" прибился к "Шатунам", но после захвата Кронштадта они решили идти в Ливонию, к тем, кого считали своими. Увы, понимания у крестоносцев они не встретили. Больше того - их едва не продали в рабство, но тут душа бывшего старшины взыграла, он схватился за меч и... И вот уже третий год ребята успешно держат в своих руках Сапиместскую фогтию, и не просто держат, а ухитряются постоянно устраивать свары с соседями, то стрясая с них откуп, то оттяпывая кусочки чужих земель. Прежний их Великий Магистр, так преклонявшийся перед рыцарями, куда-то свалил, решив мужественно сдаться "цивилизованным" немцам, зато Витя оказался здесь куда как на своем месте, постоянно готовый влезть в драку по поводу и без оного, задирающий всех известных ему дворян и мечтающий добиться для себя настоящей королевской короны, пока Европа пребывает в дикости и раздрае. В общем, настоящий рыцарь, печать ставить некуда. Что касается прочих "крестоносцев" - то после первых успехов Кузнецова они доверились ему безоговорочно, и пока еще новый предводитель своих ребят не подводил.
- А еще сказывал Семен Прокофьевич, - гость перешел на шепот, - что к Руси у них отношение зело дружелюбное, помощь они вам в беде оказали с охотою и даже государю нашему на верность желали присягнуть...
- Да наши ребята, наши, - кивнул Росин. - Не предадут.
Боярский сын Толбузин неожиданно откинулся назад в кресло и принялся медленно посасывать вино, словно забыл обо всем на свете, кроме этого напитка. В тереме повисла тишина - стали слышны даже далекое мычание с невидимых за холмами коров и деловитое кудахтанье куриц в птичнике. Спустя несколько минут уже Костя, мучимый любопытством, не выдержал и поинтересовался:
- Так и чем знакомые мои из Сапиместки отличились?
- Уверен ли ты в сих сотоварищах, Константин Алексеевич? - повернул голову к хозяину опричник.
- Уверен ли? - Росин задумчиво потер затылок. Что еще он мог знать про Витю Кузнецова, с которым пару раз пришлось порубиться на топорах в далеком Двадцатом веке, да выпить пива у одного костра на общих игрищах? Только то, что он такой же как все: питерский, русский. Любит выпить и не прочь побуянить без особого ущерба для окружающих. Для того ведь они и собираются на свои фестивали, чтобы удаль на поединках выплеснуть, а не переворачивание чужих машин на городских улицах. Ну да, золото он растряс с соседних фогтий и комтурий без зазрения совести - а кто от денег откажется, коли сами в руки просятся? Новым магистром в своем клубе стал. Вот, пожалуй, и все. Обычный молодой парень, такой же как все. Хотя... Хотя, может, это и есть самое главное? Обычный парень, такой же как все. То есть, может и есть какая дурь в голове, но русский он, русский. А значит - Родину свою никому не продаст. И Костя решительно тряхнул головой: - Уверен!
- Точно ли ты уверен, Константин Алексеевич? Потому, как дело, которое хотим предложить твоему товарищу зело опасно, и важно необычайно для общего нашего предприятия.
- Важно необычайно? - удивился Росин. - Чем же таким помочь он может, боярин? Ты уж скажи, не томи. А я, глядишь, и отвечу сразу. Потому, как с ребятами этими знаком, привычки их мне известны.
- Мысль у нас таковая появилась, - облизнул пересохшие губы гость. Как мы с боярами мыслили, сил Ливония супротив наших втрое больше выставить может. Немногим менее половины из них - силы епископские, из четырех частей сборные. Другая половина - войско орденское. Из епископств Лиф" ляндских после Дерптского самым сильным и богатым Эзельское будет. Да еще оно и островное вдобавок, вести оттуда медленнее доходят, помощь прислать труднее. И вот кабы Ливонский орден вдруг на остров сей напал и войну начал, сильно сие нам бы на руку получилось. Во смуте внутренней, ни Орден, ни Эзель-ский епископ помощи Дерпту не пришлют. Да и Рижские с Курляндским епископства границы свои оголять поостерегутся. Тогда ратям нашим не девять тысяч, а менее тысячи воинов противостоять будут. Силы свои мы без опасения надвое разделим, одновременно Дерпт осадив, и мимо Нарвы вдоль берега отряды вглубь земель вражеских послав. А пока не опомнились немцы, сотоварища твои от Эзеля навстречу нам ударят, и Лифляндию мы сразу надвое разрежем, половину под свою руку приняв. Поежели с Эзелем други твои не справятся, то и все одно на равных мы с оставшимися ворогами окажемся. А коли справятся - так и вовсе противиться нам некому окажется.
Андрей Толбузин облегченно вздохнул - словно скинул, наконец, тяжкую ношу, потянулся к кубку, заглянул внутрь. Росин торопливо налил ему вина, потом плеснул немного себе. Кивнул:
- Толково. План, сразу признаю, красивый и изящный. Вот только... Как заставить Орден напасть на своего вековечного союзника?
- Коли друзья твои на землях Ливонского Ордена живут, замком орденским владеют, плащи и вымпе-лы орденские носят, так и кто же они, если не часть Ордена? - это вопрос Андрей Толбузин с друзьями явно обсуждали уже не раз и в подробностях. - И коли нападут они под своими знаменами, то именно Орден, стало быть, войну с Эзельским епископством и открыл.
- А сказывал ли Семен Прокофьевич, что людей в замке этом всего два десятка человек, плюс десяток дворни, да пара женщин? Я имею в виду, знакомых мне женщин, что при нужде за меч взяться не побоятся? А с двумя десятками людей против целого епископства войну начинать... - Росин покачал головой:
- Друзья мои боя открытого не боятся, сам бок о бок с ними сражался. Но двадцать против целой страны, пусть даже такой крохотной...
- Главное, чтобы отвага у них оставалась прежняя, а в мечах воинских недостатка не станет. - Опричник, явно выдерживая паузу, отпил еще вина, потом взял расстегай с вязигой, неспешно прожевал.
- Коли решатся они на сей подвиг, то из казны, митрополитом и купцами на войну собранных, готовы мы золота четыре тысячи талеров им передать для набора в немецких городах наемников для ведения войны. Поскольку сотоварищи твои по вымпелу и землям своим есть крестоносцы ливонские, труда особого это для них не составит.
- А-а-а... - не меньше минуты сидел Росин с открытым ртом, переваривая услышанное, а потом внезапно вскочил, звонко ударив себя кулаком в ладонь и забегал между пушками, описывая замысловатые траектории: - Да, да, да!
Как ему самому это в голову не пришло? Зачем русскую кровь проливать или казаков с Дона звать, если можно немцев на месте нанять, чтобы они сами себя завоевали? У них это ведь в порядке вещей: кто золото платит,-тот и "родина". А все, кто за пределами своего города живет - иноземцы. Рижские ландскнехты против Эзеля воевать пойдут, и глазом не моргнут.
- Черт! - повернулся он к гостю. - Гениально. Кому это только в голову пришло?
- Даниле Адашеву, - признал Толбузин. - Брату Алексея. Он в ратном деЛе хитер, завсегда нежданное что придумает. Так что, Константин Алексеевич, возьмешься с сотоварищами своими поговорить?
Росин остановился, подошел к пушкам, выглянул в узкую вертикальную бойницу. Конечно, привык он уже здесь за три года-то. К жизни спокойной размеренной, к ежедневным выходам в цеха своих мануфактур, где простенькие, даже наивные на взгляд человека двадцатого века механизмы все равно то и дело подбрасывали неожиданные головоломки. Привык подолгу торговаться к купцами, после чего гордо засыпать в сундуки честно заработанное серебро. Привык проводить вечера с покорной женой, которую заставлял носить в спальне и двух светелках рядом с ней коротенькое кружавчатое шелковое белье. После глухих платьев, платков, убрусов и подубрусников, в которых ходили днем все приличные женщины и длиннющих бесформенных сарафанов простых девок - белье выглядело особенно возбуждающим. Привык к тому, что все, на кого падал его взгляд немедленно кланялись, и даже богатые купцы проявляли всемерное уважение. Однако, он прекрасно понимал две вещи: ни с кем другим, кроме него, Витька разговаривать не станет. Росин всегда был мастером, и ребята всех клубов на фестивалях запоминали именно его. А кроме того, четыре тысячи талеров - это огромная сумма, которую просто так никому не доверят. Ему, богатому боярину, унаследовавшему имущество царского любимца Салтыкова и немало приумножившему оное, доверят. Он воровать не будет - смысла нет. Ради мешочка золотых позориться не станет. Как там Толбузин говорил? "Нет тебе в этом деле корысти. Но ты - русский боярин."
- Отчего не взяться, - Костя небрежно пожал плечами. - Возьмусь.
Часть первая
Люди Меча
Глава 1
Август
Август тысяча пятьсот пятьдесят пятого года выдался жарким. Испугавшись раскаленного солнца, облака сбежали куда-то на далекий север, и на всем небосклоне не имелось ни единого пятнышка, которое посмело бы испачкать идеальную голубизну. Даже птицы, боясь испепелиться на лету, днем прятались куда-то в кроны, не желая рисковать жизнью ряди нескольких мошек, и вместе с ними до вечерней прохлады отсиживался ветер, а потому нигде не шевелилось ни листика, ни веточки и в воздухе над бескрайней водной гладью висела абсолютная тишина. Казалось, в этом малом уголке планеты создалась особенная, своя собственная прозрачно-голубая вселенная. Голубизна сверху, голубизна снизу, и два солнца напротив друг друга - как вдруг раздался звонкий девичий смех, легкий плеск и, разрушая совершенную картину, во все стороны побежали волны.
- Боже мой, как хорошо! - девушка тряхнула головой, позволяя волосам растечься в разные стороны, после чего повернулась на спину и тихонько поплыла от берега. - Поверить трудно, что хоть где-то может быть не жарко... Жаль, что в твоем замке нельзя поставить кондиционера.
- Что такое "кондиционер"? - поинтересовался с берега худощавый, гладко выбритый скуластый мужчина в белой батистовой сорочке с широким отложным воротником, пурпурных бархатных кальцо-нах, едва доходящих до колен и высоких сапогах из тонкой кожи.
- Это такая машинка, которая превращает тепло в холод, - девушка остановилась, подняв голову над водой. - Ну же, иди сюда, ко мне! Остынешь хоть немного.
- Не хочу, - мотнул головой мужчина. - Прикажу в замке кадушку наполнить.
- Да ты что?! - фыркнула купальщица. - Тоже мне, сравнил: кадушку и Чудское озеро! Ты бы еще в луже искупался! Говорю, иди сюда.
- Не хочу!
- Ах так... - она подняла из воды руку, набрала побольше воздуха, а потом повернула сверкнувший на пальце перстень камнем внутрь. При этом она погрузилась в воду с головой, однако руки, совершавшие непонятное действие, оставались на виду. Потом девушка вынырнула и вытянула сжатую в кулак руку в направлении берега.
- Инга! Не смей! - попятился мужчина. - Не нужно! Я не хочу!
Однако трава уже зашуршала, выпуская из себя крохотных, не больше кулака, мохнатых существ, вооруженных острыми палочками. Мужчина повернулся к ним, но тут вода расступилась, выпуская обнаженных бледнокожих девушек с блеклыми глазами и длинными зелеными волосами. Не меньше десятка рук схватили свою жертву и увлекли ее в воду. Мужчина, испуганно барахтаясь завопил: