– Не просто город, а гуляющий город, – добавил Василий Ярославович. – На телегу по паре таких стен бросить можно, перевезти, да в другое место поставить. Сын сказывал, «танком» такая хитрость называется.
– Пищалями, говоришь, отбивался? – Лука Юрьевич принял от дядьки тяжелый, еще горячий «ствол», взвесил в руке, кивнул. – Знаем мы сие баловство. Да токмо лук – он ведь впятеро дальше по ворогу бьет. Какая же от тяжести подобной в поле польза? Тебя же стрелами забросают, пока ты для пальбы своей подойдешь!
– Когда атакуешь, пользы никакой, – признал Зверев. – А вот когда отбиваешься… Раз схизматикам за стены зайти приспичило, то им пришлось сближаться. Тут мы их пищалями и тормознули. А что до стрел – то мы с холопами от них за щиты эти спрятались, и все дела. Как ляхи в атаку шли – мы их били. А пока они нас бить пытались, мы от них прятались.
– Хитро удумано, хитро… – Воевода опять взял в руки пищаль. – Ты глянь, и из такой безделицы, оказывается, пользу получить можно, коли с умом подойти. А, Василий Иванович? Что скажешь?
– Мыслю я, Лука Юрьевич, – кивнул князь Барбашин, – надо бы нам холопов вон в тот осинник послать да велеть им щитов для такого гуляй-города хоть полста штук сколотить и округ нашего лагеря поставить. А ну вернутся ляхи? Мы же ныне к сече не готовы. Так хоть за стенами отсидимся-отобьемся.
– Ан и я о том же задумался, – кивнул воевода.
– А это у тебя что за штука такая, отрок? – указал князь Михайло Воротынский на прислоненный к оглобле с посеченным куяком бердыш.
– Это то, чем мы прорвавшихся ляхов били, – взял оружие в руки Андрей. – Коли против конного дерешься – то вот так, подток в землю, острие наверх, лошадь сама брюхом напарывается. Коли враг дальше сажени стоит – то его кончиком, как рогатиной, колоть можно или рубить с замаха, как топором. Когда с разных сторон подступают – влево острием колешь, вправо подтоком, тех, что спереди, лезвием режешь. В ближнем бою можно под обух и за косицу перехватить, прямо перед грудью держать да как саблей резаться. Лезвие широкое, большое. Коли под стрелами окажешься, то им прикрыться можно. Хоть грудь и голову спасти. Ну а с седла лезвием таким изогнутым даже удобнее, чем саблей, рубить. Я назвал это оружие бердышом.
Зверев протянул хитрое изобретение князю. Тот покрутил оружие в руках, подержал ближним и дальним хватом, сделал несколько выпадов, рубанул воздух…
– Да, штука занятная. Надо бы и мне для своих холопов с десяток таких на пробу отковать. Не обидишься?
– Конечно, куйте. Одну ведь землю защищаем, чего считаться?
– Крюком каким зацепить, – толкнул бревенчатый щит князь Глинский, – конем дернуть, он и свалится. А кошку железную с седла метнуть нетрудно.
– Нужно сильнее вовнутрь его отклонить, – пожал плечами Зверев. – Стенки бревенчатые, тяжелые, наружу так просто не вывернешь. А изнутри подпереть – только крепче стоять будут. И от стрел, что навесом брошены, под наклоненным щитом прятаться удобнее.
– А зачем проходы такие оставлены между стенами?
– Стрелять не только через бойницы, но и через них можно, – с ходу сымпровизировал Андрей. – Опять же в контратаку выходить удобно, конницу на врага после залпа выпускать.
– Ну ты глянь, каков удалец, обо всем подумал! – похвалил новика воевода. – А вывод наш таков. Немедля каждому боярину по два холопа в лес отослать да подобных щитов по одному на двух помещиков сколотить. И огородить ими наш лагерь по кругу. Выполнять немедля! А то как бы ляхи нового набега не удумали. Расходитесь по полкам своим, князья, да детям боярским сей наказ раздавайте!
Русские люди к топору и дереву привычны. Умелый плотник сруб за день поставит – а тут всего щит из тонких бревнышек сколотить. Не прошло и двух часов, как вокруг воинского стана стали появляться бревенчатые стены, сильно наклоненные назад и подпертые каждая двумя слегами. Между отдельными стенками оставлялся проход в два шага, так что перемещаться из лагеря и обратно было по-прежнему нетрудно.
Боярину Лисьину ничего сколачивать не требовалось, но у него и без того хватало хлопот. Последнюю честь павшим отдать, снарядить их домой вместе с ранеными, да и кое-что из добычи, с ляхов снятой, тоже в усадьбу отослать хотелось. На кострах обильно жарилось парное мясо – но оно не доставляло воинам радости. Скакунов, коих полегло куда больше, нежели ратников, было жалко, как жалко и труда, и добра, что теперь приходилось закапывать в ямы: ведь лето на дворе, пары дней не пройдет, как тухнуть все начнет.
Убитых поляков пока сложили в стороне – за их телами могли прийти друзья или родственники. Можно выкуп спросить, а то и просто отдать. Так, из жалости. И чтобы самим копать поменьше.
В общем, работы в лагере оказалось изрядно, всю за день и не выполнишь. Потому-то Андрею было совсем не до происходящего вокруг, и он изрядно удивился, когда незнакомый холоп с предельной вежливостью пригласил его к шатру воеводы.
На воинский стан уже опустились поздние летние сумерки. Впрочем, сотни костров давали достаточно света, чтобы не спотыкаться об уже отдыхающих или заканчивающих ужин воинов. Три больших костра горели и перед обширным шатром князя Чевкина. Походный дом воеводы, освещенный изнутри свечами, был двойным. В глубине виднелась отгороженная тяжелыми войлочными кошмами часть вероятно, покои хозяина, теплый уголок. Поверх оного, растянутый на двух столбах, колыхался парусиновый навес метров пятнадцати в длину и около десяти в ширину. Однако даже такие размеры не позволяли вместить примерно две сотни князей и бояр, собравшихся на новый совет, а потому полог шатра спереди был откинут, и седобородый воевода сидел под ним на кресле, словно под балдахином.
«Это хорошо, что только бояр Лука Юрьевич собирает, – мысленно отметил Зверев. – Позови он еще и детей боярских, так и вовсе было бы не протолкнуться».
Детьми боярскими были отнюдь не родственники князей и богатых бояр, а служивые люди менее знатные. Хотя порой и более родовитые, нежели хозяева, но обнищавшие. Помещики, имевшие избыток земли, с которого обязаны выставлять воинов, очень часто, дабы не заниматься всеми мелочами в одиночку, сажали на дальние деревни или далеко оторванные уделы кого-то из дальних родственников или знакомых, и те отвечали за службу уже не перед государем, а перед своим хозяином. Не холопы, конечно же, – но и не ровня обычным боярам. Если князь Друцкий выморочным своим делом сумеет все же отсудить имение бояр Лисьиных себе, то Василий Ярославович тоже рискует стать таким, «сыном боярским». Не вольным человеком, отвечающим за себя токмо перед Богом и государем, а частью свиты княжеской. Куда Друцкие пошлют, туда и мчаться. Что прикажут, то и делать. А куда денешься? Усадьбу, обжитое поместье так просто ведь не бросишь!
– Иди сюда, отрок, – подманил Зверева воевода. – Ну-ка, скажи мне честно, какую весну свою отмечаешь?
– Мне скоро уже шестнадцать стукнет.
– Шестнадцать… – кивнул старый князь. – Стало быть, уже взрослый воин. Государю нашему, Ивану Васильевичу, ровесник. Однако же средь нас ты самый юный из бояр будешь, хотя отвагой, удалью своей молодецкой ты покрасоваться уже успел. Посему, по обычаю, хочу у тебя, как у самого младшего, совета в важном деле спросить. Спор у нас ныне вышел меж боярами. Иные требуют немедля на подмогу Острову идти, крепость нашу от осады освобождать. Другие указывают, что крепость крепка, ляхам ее не одолеть. А вот мы после сечи слабы, супротив схизматиков одному на четырех стоять придется. И они тоже правы, ибо понапрасну, без надежды на успех, кровь христианскую проливать грешно. Вот и скажи нам свое суждение. Идти ли нам на поганых – али затаиться, пути к Лукам Великим им перекрыв, и новых сил в помощь из Москвы дожидаться?
– Конечно, вперед двигать! Бить каждого, кто на нашу землю покуситься пытается!
– Иного ответа я от тебя и не ждал, отрок, – пригладил белую бороду воевода. – Но вот сомнения у нас есть: удастся ли хитрость твою, гуляй-город, супротив ляхов в новой битве использовать? Дозоры сказывали, перед рекой, напротив Острова, они стан свой возвели. Ближе пары верст до них незаметно не подкрасться.
– А зачем незаметно? – Андрей пожал плечами, необычайно легкими без испорченного куяка. – Ставить гуляй-город легко и быстро. Выкатятся телеги, разъедутся полукругом. Щит деревянный с них на землю скинуть да слегами подпереть – минутное дело. Поляки и мяукнуть не успеют, как мы укрепление в версте от них поставим. А там посмотрим. Коли сунутся, у меня пороха еще на два залпа осталось. А нет – тогда мы их навестим…
– Нешто они так смотреть и станут, как ты рядом укрепляешься! – перебил новика стоящий за креслом князь Михайло Глинский. – Тут же и снесут!
– Не снесут. У них ведь тоже лошади в лагере не пасутся. Пока этим кавалерам коней подведут, да пока снарядят, не меньше получаса пройдет. Мы за это время успеем засесть прочно. А что до малых отрядов, дозоров да прикрытия – то вместо них можно своих детей боярских выслать. Они поначалу врага отгонят, а потом сами под прикрытие гуляй-города уйдут.
– Вот и я так говорю! – довольно хлопнул кулаком в ладонь князь Воротынский. – Что нам за стенами их числа бояться? От конной лавы польза – когда она массой всей налетит да ворога слабого в пыль земную стопчет. А в стены бревенчатые биться – проку от нее никакой. Наши луки вдвое дальше бьют, смерды же у ляхов бездоспешные. Побьем всех, пока числом не сравняемся. А там и рогатинами ударим.
– Быть посему, – решительно подвел итог воевода. – Михайло Воротынского воеводой головного полка с сего часа назначаю, а боярина Лисьина с сыном и холопами направляю ему в помощь. Коли так уверены в баловстве своем, так вам с ним и скоморошничать. Выступайте завтра на рассвете, вслед за дозорами. А прочие полки и обоз к обеду подтянутся. Да благословит вас Господь!
* * *
Вообще-то атаку деревянных танков Зверев представлял совсем иначе, но вариант гуляй-города оказался в чем-то даже лучше. Бревенчатый ящик на колесах с лошадью и людьми внутри имел скорость и маневренность сонной черепахи. Телеги же, на каждой из которых лежало по два щита, катились очень даже ходко. Отдохнувшие лошади разгоняли их, пожалуй, километров до пятнадцати в час.
Первым на рассвете ушел вперед передовой полк под рукой князя Воротынского. Боярские дети, идя на рысях, с рогатинами наперевес, легко сбивали малочисленные польские дозоры и расчищали путь длинному обозу. Схизматики даже не пытались вступить в безнадежную схватку и лишь следили издалека за продвижением врага. Скорее всего, в стане агрессора уже поднялась тревога, но пока еще это не имело никакого значения. Ведь средневековый воин – это не автоматчик, который АКМ схватил и к бою готов. У него зачастую вообще доспехи сняты: рыцарский железный «костюмчик» жесткий, в нем отдыхать невозможно. К тому же, даже при толщине брони всего в миллиметр, весит такое железо заметно больше двух пудов – особо не побегаешь. Стало быть, без коня не повоюешь. А его еще привести из табуна надобно, оседлать, коли налегке скакун бегал… Телеги за это время не то, что пять верст – все пятнадцать прокатятся.
Приотстав от головного полка минуты на три, Андрей с повозками миновал озеро, поднялся на пологий взгорок, с которого оказались видны вдалеке высокие крепостные башни Острова, скатился вниз, пересек довольно бурную из-за недавней весны речушку Веретье – летом, сказывали, в ней воробей лапы не замочит, а тут чуть не по колено вода поднялась. За рекой новик опять въехал на взгорок и теперь уже увидел примерно в трех километрах широкий польский лагерь, заставленный белоснежными полотняными шатрами. Там царила суета, беготня. Перед станом выстраивались пешие смерды, над головами у них колыхались, точно ветки болотного кустарника, тонкие черные копья. Видать, готовились удержать русскую конницу. Однако боярские дети, остановившись от вражеского лагеря примерно в полукилометре, принялись лениво забрасывать их пехотными стрелами с характерными широкими, поблескивающими на солнце, наконечниками.
Проехав еще с километр, Зверев оказался посреди распаханного и заборонованного поля, на котором уже пробивались молоденькие светло-зеленые ростки, и махнул рукой холопам:
– Давайте через одного – один за мной, один за боярином…
Он свернул влево на поле, Василий Ярославович – вправо. Телеги, подпрыгивая на земляных кочках, начали разъезжаться в стороны. У поросшего молодыми березами овражка новик опять повернул на север, к противнику, и когда овраг вильнул в сторону, по широкой дуге направился обратно к дороге. Выехав на грунтовку, махнул рукой:
– Ставь!
Холопы, спрыгнув с облучков, принялись устанавливать бревенчатые стены: разобравшись по четверо, сталкивали их с телег, а когда щиты падали краем вниз, то подпирали верхнюю часть слегами, поднимали до наклона примерно на семьдесят градусов к стене, втыкали комли палок в землю и перебегали к следующей телеге. Получалось не так быстро, как хотелось бы, но стена гуляй-города росла на глазах, счет шел на минуты. Пять минут – и на поле поднялись стенок тридцать с десятиметровыми просветами между ними. Еще пять – зазоры сократились до пяти метров. Всего четверть часа – и в сторону Острова уже смотрел бойницами натуральный острог, пусть не очень высокий и не имеющий сплошной стены.
– Пахом, пищали готовь! – Андрей спешился у щита, что стоял слева от дороги, кинул повод коня на оглоблю, отпустил подпруги.
– Проходы-то загородить, новик?
– Нет, не нужно. Коли головному полку трудно станет, он через щели эти к нам в укрепление уйдет.
В польском лагере и вправду готовились дать отпор русским ратникам. Кавалеры-князья-паны и шляхта рангом помельче наконец-то облачились в сверкающие доспехи, разобрали пики, сбились в плотную толпу и начали обходить свою пехоту, разгоняясь для таранного копейного удара.
– Эй, мужики! – крикнул Зверев чужим холопам, что переминались у своих щитов. – Рогатины свои разбирайте и у щелей, у бойниц вставайте. Коли поганые за нашими погонятся, то как свои пройдут – в проходы копья рожном ставьте, а через бойницы колите всех, кого достанете.
Сам новик, подсыпав на полку каждой пищали пороха и везде сунув в держатель замка уже запаленный дядькой фитиль, снял из-за спины бердыш, поставил рядом на расстоянии вытянутой руки, прильнул к бойнице. Головной полк с многократно превосходящими числом ляхами рубиться не стал – витязи, повернув коней и продолжая пускать стрелы из-за спины, помчались к гуляй-городу. Через пару минут они, уставшие, запыленные, проскочили меж щитами и отъехали в сторону. Многие поднялись на стремена, выискивая своих холопов.
– Стрелы, стрелы давайте! Стрелы! – звучало со всех сторон.
Поганые таранить бревенчатые щиты красивыми длинными лэнсами не стали, прорываться через узкие проходы не рискнули. Сила тяжелой конницы – это один-единственный слитный удар, который сносит, затаптывает врага, подавляет волю, вызывает смертный ужас, внушая бессилие перед неуязвимым противником. Пробиваться же во вражеский стан по одному, рубиться там с ловкими, быстрыми русскими на равных рыцари не рискнули. Тяжелый доспех к долгому бою не располагает. Человек – не машина, он имеет неприятную склонность уставать и выдыхаться.
Слева вражеские всадники неосторожно приблизились к щитам метров на сто пятьдесят – Зверев тут же повернул туда ствол, нажал спуск. Пищаль с оглушительным грохотом выплюнула облако дыма, три коня упали вместе с рыцарями, остальные ляхи поспешили отъехать подальше.
Через мгновение грохнула пищаль справа от дороги, но там картечь достала только одного схизматика. Однако тут в бой опять вступили бояре, успевшие наполнить колчаны стрелами, принялись через щиты стрелять в противника, одну за другой выбивая из-под седел лошадей. Поганые отошли еще дальше, потом еще – теперь уже русские витязи начали напирать, выезжая в поле через проходы гуляй-города. Медленное отступление длилось больше часа и стоило жизни примерно полутора сотням лошадей. Из шляхты, судя по всему, не пострадал никто.
Оказавшись уже совсем рядом с пехотой, поляки еще раз попытались начать битву, по сигналу горна опустив копья и ринувшись на русских, – но бояре снова стремительно умчались под прикрытие гуляй-города пополнять колчаны, а Зверев шуганул поганых парой выстрелов, не нашедших для себя жертвы, но заставивших ляхов держаться подальше. Опять защелкали тетивы луков, посылая в гущу врагов летающих вестниц смерти. Полторы тысячи детей боярских, у каждого в колчане по сотне стрел, каждый эти колчаны уже три раза успел поменять или наполнить у холопов на телегах… Не меньше четверти миллиона стрел успело за утро обрушиться на польскую конницу и прикрывающую лагерь пехоту.
Схизматиков перед гуляй-городом было, конечно же, намного меньше, нежели собрал Сигизмунд для наступления на Остров, от силы тысяч десять. И хотя из десяти стрел цель находила только одна, хотя от смертельных попаданий полегло всего несколько сотен скакунов – но больше чем у половины находящихся под седлом польских коней уже сидело в теле хотя бы по одной стреле. У кого в крупе, у кого в шее, у кого в плече. Стальные наконечники причиняли боль скакунам, напоминая о себе при каждом шаге, заставляя несчастных животных сбавлять шаг, не слушаться шпор и поводьев.
Схизматикам на такой напор ответить было нечем: лук никогда не входил в состав рыцарского вооружения. Подводить же лучников из лагеря – значило отдать их на расстрел более умелыми русскими стрелками; значило прикрывать их своими телами, продолжая стоять под ливнем остро отточенных граненых наконечников. Поляки предпочли снова отступить – и опять дети боярские потянулись вслед за ними, продолжая донимать стрелами.[8]
По дороге мимо Зверева проехал князь Воротынский, подмигнул с седла:
– Ну что, новик? Получается поганых твоей хитростью бить?
– Даже скучно, Михаил Иванович. Бердыша в руки ни разу не брал.
– Ты погоди, может статься, доймем ляхов, и на бердыш твой полезут…
Воевода головного полка взмахнул плетью и поскакал нагонять своих воинов.
– Не устал, сынок? – окликнул Андрея через дорогу боярин Лисьин.
– Чего уставать, отец? – развел руками Зверев. – Что мы делаем?
– Ты глянь, полки правой руки подходят, воеводы Чевкина. Мыслю, коли силы у нас новые появились, может, холопам указать костер покамест развести? С утра ведь не снедали. А чего сухомяткой питаться, коли мясо парное кругом лежит?
– Вот именно, – сплюнул новик. – Битва называется. Не о враге больше заботишься, а о том, чем брюхо в обед забить. Ладно, пусть парного запекут, коли дров найти смогут.
– У оврага для костра место найдется. А пока рать вся не подошла, то и дрова собрать еще получится.
Битва тем временем продолжалась с той активностью, что сравнима разве с пылом маляра, работающего после бутылки водки. В воздухе часто мелькали стрелы – но опустошать колчаны боярские дети не спешили, долго приглядываясь к врагу перед каждым выстрелом. Поляки опять отступили чуть не до самого своего лагеря, оставив на траве с полсотни бьющихся в предсмертных судорогах скакунов и ни одного человека. Их смерды продолжали стоять, выставив перед собой щиты и подняв к небу копья. Среди этих бездоспешных бедолаг раненых и убитых было наверняка не меньше, чем среди лошадей – но в неподвижном строю это не так замечалось. По дороге от русского лагеря вяло, без особой спешки, подтягивались основные силы: бояре, князья, холопы спешивались, подходили к бойницам, наблюдали за происходящим. Андрей подумал, что и вправду может спокойно пообедать – и совершенно ничего не потеряет.
– По коням! По коням! – внезапно призвал всех витязей клич рассыльных, раздалось пение медных труб.
У польского лагеря схизматики опять затеяли копейную атаку, заставив головной полк повернуть назад, и Зверев напрягся, ожидая, что сейчас произойдет что-то интересное. Ему даже захотелось вместе со всеми подняться в седло, взяться за рогатину и, опустив ее перед собой, помчаться в лихую атаку… Но – увы, пока что ему следовало оставаться рядом с «огнестрелами». На сегодня он был едва ли не единственным в русской рати, кто понимал, как лучше использовать это громогласное оружие.
В проходы между щитами стали заскакивать уставшие за день, запыленные бояре головного полка, которые сразу проезжали к своим холопам – где чьи телеги, все уже успели запомнить. И вот тут поляков встретил нежданный сюрприз: из-за щитов гуляй-города по ним ударили не полторы тысячи вымотавшихся за столько часов лучников, а несколько тысяч свежих стрелков. Лошади поганых начали скатываться с копыт, словно налетали на натянутую над землей стальную проволоку, многих всадников в толчее, похоже, даже затоптали. Схизматики резко отвернули назад, а вслед за ними, с веселым залихватским посвистом и криками «Ур-ра-а-а!!!» из-за стен укрепления начали выхлестывать русские сотни.
В такой ситуации тоже порядком уставшие ляхи встречать врага не стали, а погнали во весь опор к лагерю, перед самой пехотой расступились, обходя копейщиков справа и слева. Смерды опустили пики, а русские ратники… отвернули вправо, осыпая их стрелами. Хотя пехотинцы и прятались за щиты, некоторых из них смерть все-таки достала. Только из первого ряда упали человек двадцать, не меньше. Правда, полтора десятка из них поднялись и. кто ползком, а кто и на ногах, прихрамывая, стали пробираться вдоль строя, торопясь уйти с поля возможной сечи. С левой стороны, из-за лагеря, на смену уставшей коннице подходили новые тысячи. Осторожный Лука Юрьевич до столкновения дело доводить не стал – едва ляхи начали разгоняться для копейного удара, ратники развернулись и ушли к гуляй-городу.
И опять несколько пустых выстрелов из пищалей, сделанных чисто для острастки, и затем ливень стрел заставили схизматиков отступить, потом дальше и дальше – пока русские опять не вышли вперед, продолжая забрасывать врага из луков на предельно возможной дистанции.
Поляки, судя по всему, не очень понимали, как поступить со странным укреплением, к тому же огрызающимся огнем и стрелами. Бросить на него конницу? Но всадники не способны штурмовать крепости, у них нет ни лестниц, ни веревок. Коннице нужен простор, это оружие для поля боя, оно не умеет проламывать деревянные стены. Послать на штурм пехоту? Но из-за щитов странного укрепления в любой момент может вылететь тяжелая кованая конница, которая легко перебьет пеших врагов. Обычные крепости такого фокуса не выкидывают. Скорее всего, поганые хотели теперь только одного – передышки, возможности подумать и подготовиться для решительного боя. Но как раз этого поместное ополчение им и не позволяло. На захватчиков непрерывно сыпались стрелы. И тогда, когда они наступали, и когда бежали, и когда стояли, и когда хотели отдохнуть. Избавиться от такого натиска, разогнать лучников или навязать ближний бой поляки, благодаря изобретению новика из рода бояр Лисьиных, никак не могли.
Врагов развела только ночь. В опустившемся мраке смертельные маневры обеим сторонам пришлось остановить. А утром ратники увидели, что незваные гости сворачивают лагерь, и длинный обоз уже ползет в сторону совсем близкого Литовского княжества. Вести осаду мощной крепости, имея на боку крупный вражеский отряд, вцепившийся чуть не в мясо крепкой бульдожьей хваткой, польский воевода не рискнул. Под прикрытием пятитысячного, закованного в железо полка обоз ушел, к полудню вовсе скрывшись из глаз. А следом пригородные поля оставил и арьергард. За ляхами поскакали русские дозоры, следя, чтобы те не выкинули какой-нибудь подлости, но было ясно, что очередная порубежная стычка закончилась. Помещики могли возвращаться по домам.
Ночь полной Луны
Входящих в усадьбу ратников встречали восторженными криками, цветами и поцелуями. Звереву тоже один достался – от «мамы», Лисьиной Ольги Юрьевны. Хотя отряд холопов поредел почти вдвое, но с собой погибших и раненых боярин не вез, а потому поводов для плача и причитаний не нашлось. Павшие были уже оплаканы, отпеты и похоронены. Ныне же настало время радости и пира. Тем более что вернулись воины не просто из похода – пришли победителями, с добычей. Из взятого на поляках после первой сечи добра четверть, по общему боярскому решению, досталась новику Лисьину. Еще четверть – княжичу Федору Друцкому. Ну а уж остальное – между всеми прочими делили. Так что на телегах, поверх оставшихся припасов или щитов от несостоявшихся деревянных танков, лежали для всеобщего обозрения прочно увязанные кирасы, мечи, поножи и наручи, шлемы – все то, что потом под ударами кузнечного молота превратится в лемехи и косы, в ножи и петли. А коли железо хорошим окажется – то и в кольчуги, пищали, ерихонки, Для сабель и бердышей, само собой, хорошая сталь требовалась, булатная – такая, что слишком дорога даже для доспеха, от которого порой жизнь зависит. Еще от ляхов новику досталось полсотни седел, ремни, упряжь, меховые и полотняные плащи. Будет в чем холопам и дворне пощеголять в праздничные дни, в чем выехать в город или в гости в другую деревню. В одеждах дорогих, панских да княжеских. Да и то слово – не носить же боярам одежонку с чужого плеча?! А продать из того, что на поле боя полежало, далеко не все потом можно…