Страница:
Барин — смертник. Он не виноват в том, что в полном объеме владеет непростым искусством сапера и может по малейшим изменениям в окружающем ландшафте угадать тщательно замаскированные минные заграждения, устроенные вдоль дороги. Конечно, совсем недавно здесь благополучно проехал караван машин с нашей стороны, и никто нигде не взорвался. Но ведь в караване были проводники. Тут ведь как делают: подъехал к определенному участку, отошел от дороги в кусты метров на пять и выключил фотореле. Проехал этот участок, снова сошел с дороги — потянул за проволочку: реле опять включено. Добро пожаловать в ЗОНУ, гости дорогие, непрошеные! Так что — удачи тебе, Барин…
Метрах в семистах от боестолкновения «Форд» останавливается. Барин выходит из машины и скрывается в придорожных кустах — мы синхронно валимся с телеги на дорогу и залегаем. Спустя две минуты Барин появляется из кустов и жестом показывает, чтобы подождали. Затем садится в «Форд» и очень осторожно проезжает метров пятьдесят. Я с тревогой смотрю на часы: если будем перемещаться такими темпами, придется Где-нибудь на выезде из ЗОНЫ принять неравный бой с рейдовым отрядом Рашида, значительно превосходящим нас по всем параметрам. Но вроде бы все в норме — Барин высовывает через окно левую руку и крутит ею в воздухе, что на армейском языке жестов во все времена означало «заводи».
Таким же образом преодолев еще три подозрительных участка, расположенных друг от друга на удалении что-то около километра, мы вырываемся на оперативный простор. Дорога становится шире, лес редеет — кажется, что воздух здесь как-то чище и легче, чем под мрачным небом ЗОНЫ.
Перед тем как покинуть пределы ЗОНЫ, мы проделываем последнюю инсценировку. Распрягаем лошадь, отпуская ее на волю и устраиваем трупы бекмурзаевских ребятишек в кустах у дороги: вроде бы замаскировали, но поспешно, небрежно этак. В общем, если быстро перемещаться по дороге и поверхностно вести наблюдение, обнаружить трупы непросто. Но коренные обитатели ЗОНЫ обшаривают взглядом каждый кустик, каждый бугорок на дороге и, вне всякого сомнения, обнаружат тела убитых метров за пятьдесят до приближения к ним. И будут минут десять подползать, принимая все необходимые меры предосторожности. Тут, знаете ли, частенько минируют трупы. Потянул за руку, а там «сюрприз»…
Затем мы устраиваемся в «Форде» и мчимся прочь. До свидания, ЗОНА! Операция прошла успешно — как обычно (тьфу-тьфу-тьфу! через левое плечо). У Рустема Гушмазукаева будет целая куча вопросов к «смежникам» из-за границы. Даже если учитывать только один этот фактор, вопрос существования новоделанного КОРИДОРА становится весьма и весьма проблематичным. Но не это главное. Главное то, что у Рашида Бекмурзаева вопросов вообще не возникнет — после обнаружения тел своих людей на маршруте движения каравана славян. Тут, знаете ли, нюансик один есть. Семья Рашида здорово пострадала во время РЧВ[2]. Федеральная авиация бомбила Челуши, поскольку оттуда частенько по нашим войскам работала какая-то левая артиллерия. И как всегда бывает в таких случаях, погибло много людей, не имеющих к войне касательства: стариков, женщин и детей.
Поэтому Рашид смертельно ненавидит славян. Думаете, почему он, будучи хозяином Сарпинского ущелья, во всех отношениях удобного для организации КОРИДОРА, лично не пожелал контактировать с российскими теневиками? Конечно, есть много чеченцев, пострадавших во время войны и вовсю работающих в одной упряжке с нашими хитрожопыми чинушами. Но Рашид — человек иного склада. Он настоящий «непримиримый». Он лично пытает славян, попавших в ЗОНЕ в лапы его гвардейцев, и любит развлекаться тем, что медленно снимает с человека кожу, что получается у него весьма недурственно: задолго до РЧВ Рашид некоторое время работал таксидермистом.
Так что — прощай КОРИДОР. Теперь твоим новым хозяевам путь в ЗОНУ заказан. Более того, им придется покупать бронированные автомобили, потому что даже на российской земле они не застрахованы от неприятных сюрпризов.
А нас впереди ожидает армейский грузовик, где скучает Клоп с чистыми пропечатанными накладными и доверенностями, в которые совсем нетрудно вписать все что угодно: хоть целый парк гаубиц «Д-30». Клоп займется «перегоном» партии оружия, а мы поедем отдыхать. До следующего раза, ЗОНА!
Глава 3
Метрах в семистах от боестолкновения «Форд» останавливается. Барин выходит из машины и скрывается в придорожных кустах — мы синхронно валимся с телеги на дорогу и залегаем. Спустя две минуты Барин появляется из кустов и жестом показывает, чтобы подождали. Затем садится в «Форд» и очень осторожно проезжает метров пятьдесят. Я с тревогой смотрю на часы: если будем перемещаться такими темпами, придется Где-нибудь на выезде из ЗОНЫ принять неравный бой с рейдовым отрядом Рашида, значительно превосходящим нас по всем параметрам. Но вроде бы все в норме — Барин высовывает через окно левую руку и крутит ею в воздухе, что на армейском языке жестов во все времена означало «заводи».
Таким же образом преодолев еще три подозрительных участка, расположенных друг от друга на удалении что-то около километра, мы вырываемся на оперативный простор. Дорога становится шире, лес редеет — кажется, что воздух здесь как-то чище и легче, чем под мрачным небом ЗОНЫ.
Перед тем как покинуть пределы ЗОНЫ, мы проделываем последнюю инсценировку. Распрягаем лошадь, отпуская ее на волю и устраиваем трупы бекмурзаевских ребятишек в кустах у дороги: вроде бы замаскировали, но поспешно, небрежно этак. В общем, если быстро перемещаться по дороге и поверхностно вести наблюдение, обнаружить трупы непросто. Но коренные обитатели ЗОНЫ обшаривают взглядом каждый кустик, каждый бугорок на дороге и, вне всякого сомнения, обнаружат тела убитых метров за пятьдесят до приближения к ним. И будут минут десять подползать, принимая все необходимые меры предосторожности. Тут, знаете ли, частенько минируют трупы. Потянул за руку, а там «сюрприз»…
Затем мы устраиваемся в «Форде» и мчимся прочь. До свидания, ЗОНА! Операция прошла успешно — как обычно (тьфу-тьфу-тьфу! через левое плечо). У Рустема Гушмазукаева будет целая куча вопросов к «смежникам» из-за границы. Даже если учитывать только один этот фактор, вопрос существования новоделанного КОРИДОРА становится весьма и весьма проблематичным. Но не это главное. Главное то, что у Рашида Бекмурзаева вопросов вообще не возникнет — после обнаружения тел своих людей на маршруте движения каравана славян. Тут, знаете ли, нюансик один есть. Семья Рашида здорово пострадала во время РЧВ[2]. Федеральная авиация бомбила Челуши, поскольку оттуда частенько по нашим войскам работала какая-то левая артиллерия. И как всегда бывает в таких случаях, погибло много людей, не имеющих к войне касательства: стариков, женщин и детей.
Поэтому Рашид смертельно ненавидит славян. Думаете, почему он, будучи хозяином Сарпинского ущелья, во всех отношениях удобного для организации КОРИДОРА, лично не пожелал контактировать с российскими теневиками? Конечно, есть много чеченцев, пострадавших во время войны и вовсю работающих в одной упряжке с нашими хитрожопыми чинушами. Но Рашид — человек иного склада. Он настоящий «непримиримый». Он лично пытает славян, попавших в ЗОНЕ в лапы его гвардейцев, и любит развлекаться тем, что медленно снимает с человека кожу, что получается у него весьма недурственно: задолго до РЧВ Рашид некоторое время работал таксидермистом.
Так что — прощай КОРИДОР. Теперь твоим новым хозяевам путь в ЗОНУ заказан. Более того, им придется покупать бронированные автомобили, потому что даже на российской земле они не застрахованы от неприятных сюрпризов.
А нас впереди ожидает армейский грузовик, где скучает Клоп с чистыми пропечатанными накладными и доверенностями, в которые совсем нетрудно вписать все что угодно: хоть целый парк гаубиц «Д-30». Клоп займется «перегоном» партии оружия, а мы поедем отдыхать. До следующего раза, ЗОНА!
Глава 3
Неделя после провокации у Сарпинского ущелья прошла более-менее спокойно. Агенты развлекались по обычному плану: ели, спали и качались во дворе — там у них оборудован под навесом небольшой многофункциональный спортзал с разными железяками и боксерскими грушами. Я ночи напролет валялся на веранде своего дома, запоем читал все, что под руку подвернется, и совершенствовался в английском. С утра до вечера спал — я днем спать люблю, — а вечерком шел прогуляться к Шведову, благо неподалеку, чтобы разузнать оперативную обстановку в ЗОНЕ и прилегающих окрестностях.
Да, не удивляйтесь, у меня есть собственный дом — такой вот маленький штришок к портрету. Помните, я рассказывал, что как-то мимоходом ограбил одного симпатичного парнишу по имени Абдулла Бекаев (упокой Аллах его грешную душу) на пол-»лимона» баксов? Сорок штук у меня отнял в Зеленогорске бандитский бригадир Белый (царствие небесное), а остальные я отдал на хранение полковнику. Надеялся, что наступит такое время, когда на эти деньги я смогу вооружить и экипировать небольшой отрядик камикадзе для тотального террора на территории суверенной Ичкерии — эта идея долго жгла мою душу после того, как потерял жену и утратил веру в ценность жизни. Но время все расставило по своим местам. Мой «газават» как-то самопроизвольно утратил свой смысл. Во-первых, как справедливо заметил однажды полковник, это полный идиотизм — мстить целому народу за причиненное тебе горе. Во-вторых, то, что я делаю сейчас, вполне компенсирует невостребованную жажду мести за мою исковерканную судьбу и горечь утрат многих моих боевых братьев, оставивших на этой войне часть своей души.
А потому я в один прекрасный день, устав житием в одном помещении со своенравным полковником, попросил Шведова приобрести мне неподалеку приличную усадьбу с высоким глухим забором, обязательными фруктовыми деревьями и, естественно, какой-никакой банькой. Без баньки, знаете ли, трудно в нашем меняющемся мире — скурвиться можно.
— Ладно, будет тебе домишко, — обрадовался Шведов и куда-то удалился на пару часов. Тут надо пояснить, отчего это полковник обрадовался. Дело в том, что до этого я периодически стращал шефа, что возьму свои деньги, наберу, как планировал, отряд, брошу к чертовой матери наше дело на произвол судьбы и умотаю в горы Ичкерии. Взрывать дороги, рушить мосты и расстреливать автоколонны, что под руку подвернутся, — короче, заниматься тотальным террором.
Шведова это здорово нервировало. Сами понимаете, перспектива потерять в один прекрасный день основного исполнителя, на котором держится пятьдесят процентов успеха всего предприятия, отнюдь не способствует поддержанию душевного равновесия. А тут — нате вам! Парень решил вести оседлый образ жизни. Начал тратить деньги и хочет приобрести дом. Очень приятно…
В общем, приобрел мне полковник очень даже неслабые хоромы со всей обстановкой — и совсем недорого. Всего за сто штук баксов. Двухметровый кирпичный забор, небольшая банька и просторная веранда с некрашеным деревянным полом. И зажил я самостоятельной жизнью. Нанял соседскую бабку за триста тысяч деревянными в месяц: стирать, убирать, готовить и ночевать, когда я прохлаждаюсь в ЗОНЕ.
Самостоятельность моя ознаменовалась приобретением значительного количества свободного времени и одной незначительной на первый взгляд проблемой. Время я тратил весьма продуктивно: обчистил все попавшие в поле зрения букинистические магазины, заимел солидную библиотеку и начал запоем читать, а попутно приобрел литературу для изучения английского языка, выписал себе ЕШКО[3] — английский для высшего уровня — и вовсю совершенствовался в языке. У меня с детства склонность к иностранным языкам: учился в спецшколе с английским уклоном и там увлекся постижением тайн чужой речи. И хотя запаса, полученного в спецшколе, вполне хватало, чтобы бегло вести диалог и смотреть без перевода крутые пиратские боевики, хотелось чего-то большего — даже и не знаю чего. Нет, эмигрировать в Штаты я пока что не собираюсь — мне и здесь недурственно живется, — но, может быть, когда-нибудь, в другой жизни, мне это пригодится. Если не завалят в одночасье в ЗОНЕ…
Теперь по поводу той самой проблемы, что на первый взгляд кажется незначительной. Я уже упоминал выше, что отношения с женщинами у меня складываются очень туго: не ловелас я, увы. Для того чтобы завоевать стоящую женщину, нужно располагать особым набором качеств, которых в моем арсенале нет. А нестоящая мне не нужна. Можно, конечно, время от времени прибегать к услугам дам известной категории, но это весьма рискованно — несть числа примерам печальных исходов таких связей. Разумеется, дабы избежать осложнений и не тратить время на завоевание прекрасной дамы, можно жить анахоретом. Но нельзя не брать в расчет физиологический аспект: я как-никак молодой здоровый мужик и, несмотря на заработанное на войне воспаление предстательной железы, довольно часто хочу совокупляться с молодыми красивыми дамами, причем очень активно и изощренно.
Так вот, когда я жил у полковника, такой проблемы не было. Во-первых, времени свободного было в обрез, а во-вторых, под боком всегда имелся готовый к услугам агрегат для удовлетворения внезапно возникавшей похоти.
Обычно это было так: я приходил в дом к «агентам» и как бы мимоходом интересовался: «А как там ваши дамы поживают?» На что прямолинейный Джо всегда реагировал удивительно однообразно — орал дурным голосом, так что слышно было во дворе: «Ирка (или Галька — в зависимости от графика дежурства)! Беги сюда! Сыч ебстись желает!!!» — после чего паскудно ухмылялся и деликатно уходил из своей комнаты.
Ну а далее — все по накатанному сценарию. Заходила Ирка (или Галька), дежурно улыбалась, запирала дверь на щеколду и гостеприимно раскидывала ноги в стороны, приглашая меня со всей дури ворваться в ее хорошо тренированные в результате многократного использования недра. Ну и врывался я-со всей дури. А куда денешься? Физиология требует своего.
А теперь получилось так, что я стал самостоятельным, сам обеспечивал себя всем необходимым и наведываться к «агентам» для удовлетворения естественных потребностей было вроде как неудобно. Что ты за мужик, если имеешь дом и не можешь найти себе женщину — отрываешь кусочек секса от коллектива?!
Пожив некоторое время в одиночестве, я начал бродить вечерами в поисках той самой прекрасной дамы, что могла бы скрасить унылую жизнь холостяка, и внимательно приглядывался к женщинам, гуляющим по улицам Стародубовска. Ситуация осложнялась тем, что Шведов категорически запретил всем нам посещать рестораны и дискотеки — после нескольких шумных инцидентов, имевших место в самом начале нашей совместной деятельности. Почему-то получалось так, что если мы куда-то отправлялись погулять всем гуртом, то обязательно под занавес смертным боем били посетителей этих самых ресторанов и дискотек и наносили в процессе данного мероприятия изрядный ущерб оборудованию заведения. Очень уж наглые эти посетители — полагают, что если заимели «трехсотый» «мере» и пресс баксов, то им все можно. А мы не привыкли молча сносить оскорбления и обиды. Мы привыкли, что оскорбление, нанесенное любому члену команды, является оскорблением всех, и реагировали соответственно. В конце концов Шведову надоело утрясать последствия этих катаклизмов, и он рубанул с плеча: всем сидеть дома! Все, что надо, у вас есть. А если кого заметят в ресторане или на дискотеке — из команды долой!
Итак, в места, наиболее оптимальные для интимного знакомства, наведываться было нельзя, а на улице, сами понимаете, нормальная женщина знакомиться с посторонним мужиком вряд ли пожелает — времена нынче больно суровые.
В один прекрасный весенний вечер мне все же повезло. Прогулявшись по пустынным аллеям пригородного парка, я в очередной раз наткнулся в разных местах на равнодушные глаза прекрасных незнакомок, дефилирующих парочками и поодиночке вдоль ровно остриженных кустов и вновь пришел к выводу, что придется покупать какую-нибудь престижную иномарку. Почему-то те товарищи, что разъезжают на иномарках, с этого парка расхватывают дам в буквальном смысле пачками. Подкатил на своем роскошном авто, выдал пару дежурных каламбуров — и готово. Дамочка на заднее сиденье — прыг! — иномарка в темноту — шасть! — и всех делов. Очень обидно. Я, такой светлый и чистый, хожу тут себе как дурак, а какой-нибудь толстый хачек подскочил на «мерее», схватил в охапку что-нибудь типа Мисс Очарование-97 и помчался удовлетворять свои естественные потребности во всех мыслимых аспектах.
Так вот, собрался я уже было убраться восвояси из этого парка и вдруг обнаружил на лавочке под фонарем одинокую деву — прекрасную и загадочную. Она была хрупка и нежна, как мастурбационные грезы неполовозрелого кандидата в гомосеки, сосредоточенно читала какую-то толстенную книгу и, казалось, совершенно отрешилась от всего сущего — настолько была погружена в перипетии сюжета.
Я так увлекся созерцанием этого неожиданного чуда, что застыл на месте как вкопанный и разинул рот, не задумываясь о том, как выгляжу со стороны. Единственная мысль, которая в тот момент меня занимала, была примерно такова: «Нет, парень, такая симпатяга ни за что не станет знакомиться на улице с каким-то заурядным мужиком, который немеет в присутствии порядочных женщин и не может два слова связать даже для того, чтобы прилично представиться».
И вдруг — представьте себе! — эта примадонна поднимает на меня свои прекрасные глаза и так обворожительно улыбается, что создается впечатление, будто она мне страшно рада! Я аж поперхнулся от неожиданности…
— Садитесь, — она похлопала ладошкой по скамейке и вновь улыбнулась. — Садитесь — что же вы стоите?
Да уж — надо садиться. Стоять и далее истуканом и молча пялиться на нее было просто неприлично. Осторожно присев на краешек скамейки, я озадаченно крякнул и вьщавил:
— Я это… Ну, короче… Гхм, кхм… Вот.
— Ты хочешь меня? — тихо спросила она и пару раз хлопнула своими пушистыми ресницами.
Меня моментально бросило в жар. Я что — отстал от жизни и теперь совершенно другие нравы?! Или… или что?
— Вижу, что хочешь, — подытожила дама, не дожидаясь моего ответа. — Молчи, молчи — это написано в твоих глазах. Ты не думай — я не такая испорченная, как может показаться с первого взгляда. Я два года не знала мужской ласки — я… я избегаю мужчин. Но сегодня… — Тут она сладко потянулась и хрустнула всеми своими косточками, упругая грудь чувственно встопорщилась под блузкой. Я чуть в обморок не упал, ощущая, как деревенеет язык от внезапно охватившего меня желания.
— Я это… ну, короче… — Я досадливо крякнул, проклиная себя за косноязычность и неумение вести себя в столь однозначной на первый взгляд ситуации. — Я понимаю! Я тоже не каждый вечер хожу по улицам в поисках женщины, потому что… гхм, кхм… короче… вот.
— Мне кажется, я нашла родственную душу, — нежно проворковала она. — И пожалуйста, не удивляйся. Такое случается, может быть, раз в жизни…
— Я не удивляюсь, не удивляюсь я… — скороговоркой зачастил я. — Я все понимаю, понимаю… ты мне страшно нравишься, и я это… ну, короче…
— Довольно слов, — прекратила мои потуги незнакомка, вставая с лавки и беря меня за руку. — Здесь в парке много уединенных мест… Хочешь, пойдем куда-нибудь, и я… я буду твоей?
— Зачем в парке? — оживился я. — У меня свой дом — там никого нет. Берем такси — пять минут езды, и мы одни за глухим забором. Можно хоть всю ночь напропалую… э-э-э… напролет, ну того… короче, пошли!
И мы действительно пошли — ехать на такси она почему-то решительно отказалась. Позже я понял почему. Через пятнадцать минут мы добрались до моего хауса и оказались во дворе. Незнакомка наотрез отказалась заходить в дом, объяснив мне, что сегодня прекрасный вечер и ей хочется побыть на воздухе, слиться с природой, так сказать. И потом — любовь только тогда дает подлинное наслаждение, когда она не знает границ: стен, крыши, запретов и так далее…
— Возьми меня здесь, — прерывистым шепотом попросила она, указывая на свежевскопанную грядку для грядущей редиски. — Я хочу слиться с землей, хочу напитать себя ее соками! Возьми же!
Я не стал удивляться причудам доморощенной Таис Афинской: в тот момент мне было абсолютно по барабану, где и как — лишь бы побыстрее! Стеная от страшного возбуждения, я схватил прекрасное создание в охапку и повалил на грядку, ощущая, как трепещет подо мной горячее упругое тело. Одним резким движением задрал юбку, вторым резким движением растерзал трусики, нетерпеливо растолкал коленями ее ноги — она зачем-то пожелала сжать их, не давая мне добраться до ее лона, — и — вот он, желанный миг победы! — с натугой засадил по самое «здрасьте»!
И началось… Нет, началось совсем не то, что вы думаете: такие банальные эпизоды не стоят того, чтобы распространяться о них в деталях. Прекрасная незнакомка вдруг мертвой хваткой вцепилась в мои плечи и пронзительно заорала дурным голосом:
— Оооаааа!!! Умираа-а-а-ю-ууу!!! Умираю!!!! — и начала так резко дергать тазом, что я всерьез обеспокоился по поводу сохранности своего детородного органа. Попытки закрыть ей рот успехом не увенчались — эта фурия начала кусаться, как некормленый аллигатор, вопли продолжали набирать интенсивность, и, казалось, конца не будет этому кошмару.
Надо вам сказать, что усадьба моя располагается отнюдь не на отшибе, а в самом центре улицы. На крики моментально сбежались соседи — благо калитка оказалась незапертой, — и вскоре в моем дворе скопилось изрядное количество любопытствующих очевидцев, в числе коих были участковый инспектор и участковый врач, мирно пившие на момент начала представления водку на веранде дома последнего.
Скандал был просто неописуемый. Мне каким-то чудом удалось вырваться из цепких лап этого исчадия ада, но положение от этого только усугубилось. Моя прекрасная незнакомка начала бросаться на всех подряд присутствующих особей мужеска пола и пыталась совокупиться с ними, используя для этого самые невероятные приемы, наверняка не предусмотренные ни одним пособием по искусству восточной любви.
Надо отдать должное участковому врачу: он, несмотря на изрядную пьянственность, среагировал очень быстро. Моментально смотался к себе домой и притащил шприц с аминазином. Общими усилиями крикливая бестия была приведена в относительно неподвижное состояние, и доктор смачно вкатил ей укол — спустя малое количество времени она затихла.
Затем доктор пошел вызванивать бригаду скорой психиатрической помощи, а участковый начал разгонять публику по домам, увещевая присутствующих дежурными тирадами, типа:
"Ну что вам тут — цирк, что ли? Что, никогда такое не видели? Давай по домам!»
Публика резонно возражала: нет, тут, конечно, не цирк, в цирке навозом воняет, но ТАКОЕ они действительно никогда не видели, даже в самых крутых порнушках.
Вскоре, однако, участковому удалось выдворить непрошеных посетителей. Доктор, переговоривший с коллегой, дежурившим по психдиспансеру, сообщил, что бригада будет минут через десять, — опасаться нечего. А еще он сообщил, что этот самый коллега, затребовав приметы впавшей в буйство милашки, заочно опознал ее и выдал на-гора весьма небезынтересную информашку.
Оказывается, эта бедолага некогда лечилась в психдиспансере от явно выраженной клаустрофобии, но, увы, не долечилась. Средств, что ли, там у них не было на полный курс, или ее выписали по графику, как резко идущую на поправку, — в общем, предрасположенность к заболеванию до сих пор имеет место: она у них числится на учете. А в процессе лечения дамочка приобрела еще один побочный недуг — по недосмотру персонала диспансера и вследствие тотального падения нравов как в стране в целом, так и в отдельных структурных подразделениях Минздрава.
Поскольку дамочка хороша собой, ее периодически использовали по прямому назначению хронически пьяные здоровенные санитары — делать им, знаете ли, вечерами на дежурстве нечего, вот они и развлекались как придется. А чтобы не создавать нездоровый ажиотаж, выраженный в брыканиях и криках используемой, ее, в целях экономии сильнодействующих транквилизаторов, тривиально дюбашили по башке табуретом, дабы вела себя тихо. От этого у моей прекрасной незнакомки получилась опухоль мозга, ставшая причиной заболевания, именуемого в просторечии не иначе, как «бешенство матки»…
Вот такая трогательная история. Дня три после этого я не рисковал появляться на улице: во-первых, перед соседями было стыдно, а во-вторых, желание гулять вечерами почему-то напрочь отпало. Кто его знает, что там на уме у этих прекрасных незнакомок, разгуливающих в одиночестве вечерами в парках и с томным видом читающих на скамейках книжки.
Чуть позже выяснилось, что участковый настучал об этом случае Шведову, у которого он внештатно числился информатором (на дядю Толю, как мне кажется, полгорода работают таким вот образом).
Шведов меня сурово отчитал за шаловливое поведение и в сердцах заметил, что если я опускаюсь до собирания с улицы «всякой швали», то участь мою предсказать очень нетрудно. Кончится это тем, что в один прекрасный день меня пристрелят из-за угла какие-нибудь зловредные сутенеры, коих в Стародубовске пруд пруди, а если этого не случится, я все равно умру от СПИДА или какой-нибудь другой гадости.
На том участие полковника в решении моих секспроблем не закончилось. В этот же день он пригласил меня с собой на вечеринку, где познакомил с одной весьма недурственно сложенной дамой бальзаковского возраста, имеющей, ко всему прочему списку положенных достоинств, престарелого мужа-профессора — хромого, горбатого импотента, преподающего курс эстетики в Стародубовском университете.
Сразу после вечеринки мы отправились ко мне на хаус, где я с опаской овладел трепетным телом своей новоявленной пассии — все ждал, когда она начнет страшно кричать или выкидывать какие-нибудь коленца в том же духе. Однако обошлось — все получилось просто великолепно. Чудная ночь, шампанское, восторженные эротические стоны: будто в раю побывал.
А потом наступили суровые будни. Видимо, житие с профессором сказалось на характере моей любовницы — зовут ее Элен (так она требует), — очень скоро наши отношения вошли в ровную колею и приобрели до безобразия упорядоченный вид. Теперь, когда Элен хочет секса (а случается это примерно через день — по графику), она приезжает ко мне, врывается в дом и, у порога стремительно раздевшись, решительным шагом проходит к столу, где выгибается в позиции № 19 (см. Учебное пособие для нижегородской школы сутенеров, раздел № 3, стр.41) и командным голосом требует, похлопывая себя по попке: «Иди сюда, мой звереныш! Задай-ка жару этой негоднице!»
А когда я «задаю» — а бывает, что и не «задаю», — я же не агрегат, чтобы постоянно пребывать в готовности к процессу, — Элен так же стремительно одевается и убирается восвояси, на прощанье чмокнув меня в щечку. В общем, черт-те что и с боку бантик. Но пока, увы, я не решаюсь ничего поменять в этом порочном круге. В некотором смысле такие отношения меня даже устраивают — никто никому не обязан, и, если разобраться, мы оба совершенно самостоятельные люди, не нуждающиеся в слюнявых сантиментах — знаем, чего хотим друг от друга…
Итак, ежевечерне я наведывался к полковнику, чтобы загрузиться полезной информацией об обстановке в ЗОНЕ и связанных с ней областях криминального бизнеса. Шведов довольно потирал руки: у новоявленной коридорной группировки и ее шефов, тех самых вредных дядек из верхнего эшелона, благодаря нашим потугам были весьма серьезные проблемы.
Во-первых, Рустем Гушмазукаев, потерявший единомоментно десять своих людей, партию оружия и так и не получивший обещанных иномарок, затеял вдумчивую разборку с «москвичами», чреватую абсолютно непредсказуемым финалом. Ни о каких деловых связях речи пока быть не могло — стоял вопрос, быть или не быть местного характера газавату между коридорной группировкой и кланом Рустема.
Во-вторых, как и ожидалось, проворный таксидермист Рашид Бекмурзаев, не вдаваясь в подробности, намертво поссорился с Рустемом и начал сезон охоты на предполагаемых виновников гибели двух своих парней. В прессе, чутко реагирующей на всякого рода «жареные» факты, стали появляться сообщения о непонятных убийствах некоторых товарищей, имевших определенный вес в коммерческих и правительственных кругах, но вроде бы не причастных ни к какому криминалу.
— Сдал Рустем своих «коллег» Рашиду, — убежденно заявил Шведов по этому поводу. — С потрохами сдал. Связи, имена, направления… Иначе откуда Рашид знает, в каком кругу открывать сезон охоты? Ты погляди, как мочит! — Полковник торжествующе тыкал перстом в газетный заголовок и плотоядно ухмылялся. — Какие там, в задницу, кодексы чести и мужское слово! Рустем еще пожить хочет… Бекмурзаевы его в порошок стерли бы, если бы вздумал покрывать своих «клиентов»…
Да, не удивляйтесь, у меня есть собственный дом — такой вот маленький штришок к портрету. Помните, я рассказывал, что как-то мимоходом ограбил одного симпатичного парнишу по имени Абдулла Бекаев (упокой Аллах его грешную душу) на пол-»лимона» баксов? Сорок штук у меня отнял в Зеленогорске бандитский бригадир Белый (царствие небесное), а остальные я отдал на хранение полковнику. Надеялся, что наступит такое время, когда на эти деньги я смогу вооружить и экипировать небольшой отрядик камикадзе для тотального террора на территории суверенной Ичкерии — эта идея долго жгла мою душу после того, как потерял жену и утратил веру в ценность жизни. Но время все расставило по своим местам. Мой «газават» как-то самопроизвольно утратил свой смысл. Во-первых, как справедливо заметил однажды полковник, это полный идиотизм — мстить целому народу за причиненное тебе горе. Во-вторых, то, что я делаю сейчас, вполне компенсирует невостребованную жажду мести за мою исковерканную судьбу и горечь утрат многих моих боевых братьев, оставивших на этой войне часть своей души.
А потому я в один прекрасный день, устав житием в одном помещении со своенравным полковником, попросил Шведова приобрести мне неподалеку приличную усадьбу с высоким глухим забором, обязательными фруктовыми деревьями и, естественно, какой-никакой банькой. Без баньки, знаете ли, трудно в нашем меняющемся мире — скурвиться можно.
— Ладно, будет тебе домишко, — обрадовался Шведов и куда-то удалился на пару часов. Тут надо пояснить, отчего это полковник обрадовался. Дело в том, что до этого я периодически стращал шефа, что возьму свои деньги, наберу, как планировал, отряд, брошу к чертовой матери наше дело на произвол судьбы и умотаю в горы Ичкерии. Взрывать дороги, рушить мосты и расстреливать автоколонны, что под руку подвернутся, — короче, заниматься тотальным террором.
Шведова это здорово нервировало. Сами понимаете, перспектива потерять в один прекрасный день основного исполнителя, на котором держится пятьдесят процентов успеха всего предприятия, отнюдь не способствует поддержанию душевного равновесия. А тут — нате вам! Парень решил вести оседлый образ жизни. Начал тратить деньги и хочет приобрести дом. Очень приятно…
В общем, приобрел мне полковник очень даже неслабые хоромы со всей обстановкой — и совсем недорого. Всего за сто штук баксов. Двухметровый кирпичный забор, небольшая банька и просторная веранда с некрашеным деревянным полом. И зажил я самостоятельной жизнью. Нанял соседскую бабку за триста тысяч деревянными в месяц: стирать, убирать, готовить и ночевать, когда я прохлаждаюсь в ЗОНЕ.
Самостоятельность моя ознаменовалась приобретением значительного количества свободного времени и одной незначительной на первый взгляд проблемой. Время я тратил весьма продуктивно: обчистил все попавшие в поле зрения букинистические магазины, заимел солидную библиотеку и начал запоем читать, а попутно приобрел литературу для изучения английского языка, выписал себе ЕШКО[3] — английский для высшего уровня — и вовсю совершенствовался в языке. У меня с детства склонность к иностранным языкам: учился в спецшколе с английским уклоном и там увлекся постижением тайн чужой речи. И хотя запаса, полученного в спецшколе, вполне хватало, чтобы бегло вести диалог и смотреть без перевода крутые пиратские боевики, хотелось чего-то большего — даже и не знаю чего. Нет, эмигрировать в Штаты я пока что не собираюсь — мне и здесь недурственно живется, — но, может быть, когда-нибудь, в другой жизни, мне это пригодится. Если не завалят в одночасье в ЗОНЕ…
Теперь по поводу той самой проблемы, что на первый взгляд кажется незначительной. Я уже упоминал выше, что отношения с женщинами у меня складываются очень туго: не ловелас я, увы. Для того чтобы завоевать стоящую женщину, нужно располагать особым набором качеств, которых в моем арсенале нет. А нестоящая мне не нужна. Можно, конечно, время от времени прибегать к услугам дам известной категории, но это весьма рискованно — несть числа примерам печальных исходов таких связей. Разумеется, дабы избежать осложнений и не тратить время на завоевание прекрасной дамы, можно жить анахоретом. Но нельзя не брать в расчет физиологический аспект: я как-никак молодой здоровый мужик и, несмотря на заработанное на войне воспаление предстательной железы, довольно часто хочу совокупляться с молодыми красивыми дамами, причем очень активно и изощренно.
Так вот, когда я жил у полковника, такой проблемы не было. Во-первых, времени свободного было в обрез, а во-вторых, под боком всегда имелся готовый к услугам агрегат для удовлетворения внезапно возникавшей похоти.
Обычно это было так: я приходил в дом к «агентам» и как бы мимоходом интересовался: «А как там ваши дамы поживают?» На что прямолинейный Джо всегда реагировал удивительно однообразно — орал дурным голосом, так что слышно было во дворе: «Ирка (или Галька — в зависимости от графика дежурства)! Беги сюда! Сыч ебстись желает!!!» — после чего паскудно ухмылялся и деликатно уходил из своей комнаты.
Ну а далее — все по накатанному сценарию. Заходила Ирка (или Галька), дежурно улыбалась, запирала дверь на щеколду и гостеприимно раскидывала ноги в стороны, приглашая меня со всей дури ворваться в ее хорошо тренированные в результате многократного использования недра. Ну и врывался я-со всей дури. А куда денешься? Физиология требует своего.
А теперь получилось так, что я стал самостоятельным, сам обеспечивал себя всем необходимым и наведываться к «агентам» для удовлетворения естественных потребностей было вроде как неудобно. Что ты за мужик, если имеешь дом и не можешь найти себе женщину — отрываешь кусочек секса от коллектива?!
Пожив некоторое время в одиночестве, я начал бродить вечерами в поисках той самой прекрасной дамы, что могла бы скрасить унылую жизнь холостяка, и внимательно приглядывался к женщинам, гуляющим по улицам Стародубовска. Ситуация осложнялась тем, что Шведов категорически запретил всем нам посещать рестораны и дискотеки — после нескольких шумных инцидентов, имевших место в самом начале нашей совместной деятельности. Почему-то получалось так, что если мы куда-то отправлялись погулять всем гуртом, то обязательно под занавес смертным боем били посетителей этих самых ресторанов и дискотек и наносили в процессе данного мероприятия изрядный ущерб оборудованию заведения. Очень уж наглые эти посетители — полагают, что если заимели «трехсотый» «мере» и пресс баксов, то им все можно. А мы не привыкли молча сносить оскорбления и обиды. Мы привыкли, что оскорбление, нанесенное любому члену команды, является оскорблением всех, и реагировали соответственно. В конце концов Шведову надоело утрясать последствия этих катаклизмов, и он рубанул с плеча: всем сидеть дома! Все, что надо, у вас есть. А если кого заметят в ресторане или на дискотеке — из команды долой!
Итак, в места, наиболее оптимальные для интимного знакомства, наведываться было нельзя, а на улице, сами понимаете, нормальная женщина знакомиться с посторонним мужиком вряд ли пожелает — времена нынче больно суровые.
В один прекрасный весенний вечер мне все же повезло. Прогулявшись по пустынным аллеям пригородного парка, я в очередной раз наткнулся в разных местах на равнодушные глаза прекрасных незнакомок, дефилирующих парочками и поодиночке вдоль ровно остриженных кустов и вновь пришел к выводу, что придется покупать какую-нибудь престижную иномарку. Почему-то те товарищи, что разъезжают на иномарках, с этого парка расхватывают дам в буквальном смысле пачками. Подкатил на своем роскошном авто, выдал пару дежурных каламбуров — и готово. Дамочка на заднее сиденье — прыг! — иномарка в темноту — шасть! — и всех делов. Очень обидно. Я, такой светлый и чистый, хожу тут себе как дурак, а какой-нибудь толстый хачек подскочил на «мерее», схватил в охапку что-нибудь типа Мисс Очарование-97 и помчался удовлетворять свои естественные потребности во всех мыслимых аспектах.
Так вот, собрался я уже было убраться восвояси из этого парка и вдруг обнаружил на лавочке под фонарем одинокую деву — прекрасную и загадочную. Она была хрупка и нежна, как мастурбационные грезы неполовозрелого кандидата в гомосеки, сосредоточенно читала какую-то толстенную книгу и, казалось, совершенно отрешилась от всего сущего — настолько была погружена в перипетии сюжета.
Я так увлекся созерцанием этого неожиданного чуда, что застыл на месте как вкопанный и разинул рот, не задумываясь о том, как выгляжу со стороны. Единственная мысль, которая в тот момент меня занимала, была примерно такова: «Нет, парень, такая симпатяга ни за что не станет знакомиться на улице с каким-то заурядным мужиком, который немеет в присутствии порядочных женщин и не может два слова связать даже для того, чтобы прилично представиться».
И вдруг — представьте себе! — эта примадонна поднимает на меня свои прекрасные глаза и так обворожительно улыбается, что создается впечатление, будто она мне страшно рада! Я аж поперхнулся от неожиданности…
— Садитесь, — она похлопала ладошкой по скамейке и вновь улыбнулась. — Садитесь — что же вы стоите?
Да уж — надо садиться. Стоять и далее истуканом и молча пялиться на нее было просто неприлично. Осторожно присев на краешек скамейки, я озадаченно крякнул и вьщавил:
— Я это… Ну, короче… Гхм, кхм… Вот.
— Ты хочешь меня? — тихо спросила она и пару раз хлопнула своими пушистыми ресницами.
Меня моментально бросило в жар. Я что — отстал от жизни и теперь совершенно другие нравы?! Или… или что?
— Вижу, что хочешь, — подытожила дама, не дожидаясь моего ответа. — Молчи, молчи — это написано в твоих глазах. Ты не думай — я не такая испорченная, как может показаться с первого взгляда. Я два года не знала мужской ласки — я… я избегаю мужчин. Но сегодня… — Тут она сладко потянулась и хрустнула всеми своими косточками, упругая грудь чувственно встопорщилась под блузкой. Я чуть в обморок не упал, ощущая, как деревенеет язык от внезапно охватившего меня желания.
— Я это… ну, короче… — Я досадливо крякнул, проклиная себя за косноязычность и неумение вести себя в столь однозначной на первый взгляд ситуации. — Я понимаю! Я тоже не каждый вечер хожу по улицам в поисках женщины, потому что… гхм, кхм… короче… вот.
— Мне кажется, я нашла родственную душу, — нежно проворковала она. — И пожалуйста, не удивляйся. Такое случается, может быть, раз в жизни…
— Я не удивляюсь, не удивляюсь я… — скороговоркой зачастил я. — Я все понимаю, понимаю… ты мне страшно нравишься, и я это… ну, короче…
— Довольно слов, — прекратила мои потуги незнакомка, вставая с лавки и беря меня за руку. — Здесь в парке много уединенных мест… Хочешь, пойдем куда-нибудь, и я… я буду твоей?
— Зачем в парке? — оживился я. — У меня свой дом — там никого нет. Берем такси — пять минут езды, и мы одни за глухим забором. Можно хоть всю ночь напропалую… э-э-э… напролет, ну того… короче, пошли!
И мы действительно пошли — ехать на такси она почему-то решительно отказалась. Позже я понял почему. Через пятнадцать минут мы добрались до моего хауса и оказались во дворе. Незнакомка наотрез отказалась заходить в дом, объяснив мне, что сегодня прекрасный вечер и ей хочется побыть на воздухе, слиться с природой, так сказать. И потом — любовь только тогда дает подлинное наслаждение, когда она не знает границ: стен, крыши, запретов и так далее…
— Возьми меня здесь, — прерывистым шепотом попросила она, указывая на свежевскопанную грядку для грядущей редиски. — Я хочу слиться с землей, хочу напитать себя ее соками! Возьми же!
Я не стал удивляться причудам доморощенной Таис Афинской: в тот момент мне было абсолютно по барабану, где и как — лишь бы побыстрее! Стеная от страшного возбуждения, я схватил прекрасное создание в охапку и повалил на грядку, ощущая, как трепещет подо мной горячее упругое тело. Одним резким движением задрал юбку, вторым резким движением растерзал трусики, нетерпеливо растолкал коленями ее ноги — она зачем-то пожелала сжать их, не давая мне добраться до ее лона, — и — вот он, желанный миг победы! — с натугой засадил по самое «здрасьте»!
И началось… Нет, началось совсем не то, что вы думаете: такие банальные эпизоды не стоят того, чтобы распространяться о них в деталях. Прекрасная незнакомка вдруг мертвой хваткой вцепилась в мои плечи и пронзительно заорала дурным голосом:
— Оооаааа!!! Умираа-а-а-ю-ууу!!! Умираю!!!! — и начала так резко дергать тазом, что я всерьез обеспокоился по поводу сохранности своего детородного органа. Попытки закрыть ей рот успехом не увенчались — эта фурия начала кусаться, как некормленый аллигатор, вопли продолжали набирать интенсивность, и, казалось, конца не будет этому кошмару.
Надо вам сказать, что усадьба моя располагается отнюдь не на отшибе, а в самом центре улицы. На крики моментально сбежались соседи — благо калитка оказалась незапертой, — и вскоре в моем дворе скопилось изрядное количество любопытствующих очевидцев, в числе коих были участковый инспектор и участковый врач, мирно пившие на момент начала представления водку на веранде дома последнего.
Скандал был просто неописуемый. Мне каким-то чудом удалось вырваться из цепких лап этого исчадия ада, но положение от этого только усугубилось. Моя прекрасная незнакомка начала бросаться на всех подряд присутствующих особей мужеска пола и пыталась совокупиться с ними, используя для этого самые невероятные приемы, наверняка не предусмотренные ни одним пособием по искусству восточной любви.
Надо отдать должное участковому врачу: он, несмотря на изрядную пьянственность, среагировал очень быстро. Моментально смотался к себе домой и притащил шприц с аминазином. Общими усилиями крикливая бестия была приведена в относительно неподвижное состояние, и доктор смачно вкатил ей укол — спустя малое количество времени она затихла.
Затем доктор пошел вызванивать бригаду скорой психиатрической помощи, а участковый начал разгонять публику по домам, увещевая присутствующих дежурными тирадами, типа:
"Ну что вам тут — цирк, что ли? Что, никогда такое не видели? Давай по домам!»
Публика резонно возражала: нет, тут, конечно, не цирк, в цирке навозом воняет, но ТАКОЕ они действительно никогда не видели, даже в самых крутых порнушках.
Вскоре, однако, участковому удалось выдворить непрошеных посетителей. Доктор, переговоривший с коллегой, дежурившим по психдиспансеру, сообщил, что бригада будет минут через десять, — опасаться нечего. А еще он сообщил, что этот самый коллега, затребовав приметы впавшей в буйство милашки, заочно опознал ее и выдал на-гора весьма небезынтересную информашку.
Оказывается, эта бедолага некогда лечилась в психдиспансере от явно выраженной клаустрофобии, но, увы, не долечилась. Средств, что ли, там у них не было на полный курс, или ее выписали по графику, как резко идущую на поправку, — в общем, предрасположенность к заболеванию до сих пор имеет место: она у них числится на учете. А в процессе лечения дамочка приобрела еще один побочный недуг — по недосмотру персонала диспансера и вследствие тотального падения нравов как в стране в целом, так и в отдельных структурных подразделениях Минздрава.
Поскольку дамочка хороша собой, ее периодически использовали по прямому назначению хронически пьяные здоровенные санитары — делать им, знаете ли, вечерами на дежурстве нечего, вот они и развлекались как придется. А чтобы не создавать нездоровый ажиотаж, выраженный в брыканиях и криках используемой, ее, в целях экономии сильнодействующих транквилизаторов, тривиально дюбашили по башке табуретом, дабы вела себя тихо. От этого у моей прекрасной незнакомки получилась опухоль мозга, ставшая причиной заболевания, именуемого в просторечии не иначе, как «бешенство матки»…
Вот такая трогательная история. Дня три после этого я не рисковал появляться на улице: во-первых, перед соседями было стыдно, а во-вторых, желание гулять вечерами почему-то напрочь отпало. Кто его знает, что там на уме у этих прекрасных незнакомок, разгуливающих в одиночестве вечерами в парках и с томным видом читающих на скамейках книжки.
Чуть позже выяснилось, что участковый настучал об этом случае Шведову, у которого он внештатно числился информатором (на дядю Толю, как мне кажется, полгорода работают таким вот образом).
Шведов меня сурово отчитал за шаловливое поведение и в сердцах заметил, что если я опускаюсь до собирания с улицы «всякой швали», то участь мою предсказать очень нетрудно. Кончится это тем, что в один прекрасный день меня пристрелят из-за угла какие-нибудь зловредные сутенеры, коих в Стародубовске пруд пруди, а если этого не случится, я все равно умру от СПИДА или какой-нибудь другой гадости.
На том участие полковника в решении моих секспроблем не закончилось. В этот же день он пригласил меня с собой на вечеринку, где познакомил с одной весьма недурственно сложенной дамой бальзаковского возраста, имеющей, ко всему прочему списку положенных достоинств, престарелого мужа-профессора — хромого, горбатого импотента, преподающего курс эстетики в Стародубовском университете.
Сразу после вечеринки мы отправились ко мне на хаус, где я с опаской овладел трепетным телом своей новоявленной пассии — все ждал, когда она начнет страшно кричать или выкидывать какие-нибудь коленца в том же духе. Однако обошлось — все получилось просто великолепно. Чудная ночь, шампанское, восторженные эротические стоны: будто в раю побывал.
А потом наступили суровые будни. Видимо, житие с профессором сказалось на характере моей любовницы — зовут ее Элен (так она требует), — очень скоро наши отношения вошли в ровную колею и приобрели до безобразия упорядоченный вид. Теперь, когда Элен хочет секса (а случается это примерно через день — по графику), она приезжает ко мне, врывается в дом и, у порога стремительно раздевшись, решительным шагом проходит к столу, где выгибается в позиции № 19 (см. Учебное пособие для нижегородской школы сутенеров, раздел № 3, стр.41) и командным голосом требует, похлопывая себя по попке: «Иди сюда, мой звереныш! Задай-ка жару этой негоднице!»
А когда я «задаю» — а бывает, что и не «задаю», — я же не агрегат, чтобы постоянно пребывать в готовности к процессу, — Элен так же стремительно одевается и убирается восвояси, на прощанье чмокнув меня в щечку. В общем, черт-те что и с боку бантик. Но пока, увы, я не решаюсь ничего поменять в этом порочном круге. В некотором смысле такие отношения меня даже устраивают — никто никому не обязан, и, если разобраться, мы оба совершенно самостоятельные люди, не нуждающиеся в слюнявых сантиментах — знаем, чего хотим друг от друга…
Итак, ежевечерне я наведывался к полковнику, чтобы загрузиться полезной информацией об обстановке в ЗОНЕ и связанных с ней областях криминального бизнеса. Шведов довольно потирал руки: у новоявленной коридорной группировки и ее шефов, тех самых вредных дядек из верхнего эшелона, благодаря нашим потугам были весьма серьезные проблемы.
Во-первых, Рустем Гушмазукаев, потерявший единомоментно десять своих людей, партию оружия и так и не получивший обещанных иномарок, затеял вдумчивую разборку с «москвичами», чреватую абсолютно непредсказуемым финалом. Ни о каких деловых связях речи пока быть не могло — стоял вопрос, быть или не быть местного характера газавату между коридорной группировкой и кланом Рустема.
Во-вторых, как и ожидалось, проворный таксидермист Рашид Бекмурзаев, не вдаваясь в подробности, намертво поссорился с Рустемом и начал сезон охоты на предполагаемых виновников гибели двух своих парней. В прессе, чутко реагирующей на всякого рода «жареные» факты, стали появляться сообщения о непонятных убийствах некоторых товарищей, имевших определенный вес в коммерческих и правительственных кругах, но вроде бы не причастных ни к какому криминалу.
— Сдал Рустем своих «коллег» Рашиду, — убежденно заявил Шведов по этому поводу. — С потрохами сдал. Связи, имена, направления… Иначе откуда Рашид знает, в каком кругу открывать сезон охоты? Ты погляди, как мочит! — Полковник торжествующе тыкал перстом в газетный заголовок и плотоядно ухмылялся. — Какие там, в задницу, кодексы чести и мужское слово! Рустем еще пожить хочет… Бекмурзаевы его в порошок стерли бы, если бы вздумал покрывать своих «клиентов»…