Полевой командир, пославший «лицедея» на лихое дело, резко откажется от него. Ни один «чех» не возьмет на себя грех преступления против собственного народа. При этом он проникновенно взденет к небу глаза и горячо поклянется Аллахом, и все ему поверят, так как не может истинный мусульманин порочить великое имя своего покровителя. Мы, естественно, клали прибор на подобные клятвы, потому что твердо знаем: у волков свои законы, отличные от людских, и они могут запросто беспредельничать над собственным народом, чтобы в его темных душах неугасимо пылала страшная ненависть к русакам-монстрам во благо всеобщего газавата.
Доказать принадлежность оборотня к тому или иному отряду практически невозможно — по крайней мере, до сих пор это никому не удавалось. Если отбросить в сторону политическую сторону вопроса, то доказывать ничего и не надо: любой «чех», независимо от взглядов, узнав, что пойманный тип является «лицедеем», не оставит насильника-мародера в живых. Поэтому гаденыша крайне трудно взять в плен и еще труднее доставить куда надо живым.
В тот раз мы получили задачу во что бы то ни стало найти «лицедеев» в этом селе — наши лихие прогнозисты высчитали едва ли не со стопроцентной гарантией, что они должны там в ближайшее время появиться. Работа у них такая — высчитывать и давать ЦУ. А наше дело маленькое — сказано пасти, значит, будем.
Если кто-то представляет себе, что засада — это романтичное и таинственное мероприятие, он здорово заблуждается. Отслеживать появление в установленном месте интересующего тебя гипотетического объекта крайне нудное и неблагодарное дело. Нужно затаиться неподалеку от предполагаемого места появления таким образом, чтобы тебя никто не видел и не слышал, а самому все пеленговать и ничего не упустить. Это очень скучно, трудно и требует немалой сноровки и опыта, а самое главное — безграничного терпения. Можно караулить объект бесконечно долго, и достаточно одного неловкого движения, чтобы операция была провалена.
Я проторчал со своими бойцами в лесу возле этого села пятеро суток, ни разу не нарисовался, изучил визуально каждый чеченский дом и уже собирался уматывать восвояси — решил, что аналитики надули нас в очередной раз. Нет, не по злому умыслу, а просто так — по причине некачественного расчета и из-за недооценки обстановки.
Предпосылок для внезапного появления «лицедеев» в этом укромном местечке не было — я был уверен в этом на 100%. Здесь никого не обидели — село никто не зачищал, потому что отсюда по федералам ни разу не работали. По существующему соглашению между администрацией и командованием группировки, в селе имелся отряд самообороны в тридцать стволов — то ли бывшие «духи», которым надоело воевать, то ли черт знает кто вообще, но официально все было тип-топ. Так что, появись здесь «лицедеи», им моментом надрали бы задницу. И еще — здешний лес, как и большинство прилегающих к селам насаждений, напичкан минами, поставленными на всякий случай. Так что прогуляться по его кривым тропинкам рискнет далеко не каждый местный житель — что уж говорить о чужаках.
На рассвете шестого с начала наблюдения дня в противоположной нашей лежке стороне села рванули две мины. Я дремал, привязавшись к стволу дуба, и потому не сразу отреагировал на характерный свист, предшествующий разрывам, а когда раскрыл глаза и пошарил биноклем по местности, то обнаружил лишь черные клубы дыма, сосредоточенные в двух местах на небольшом удалении друг от друга — метрах в семидесяти от крайнего дома на северо-западной оконечности села. Спустя сорок секунд свист раздался вновь, и опять рвануло дуплетом в том же месте. Откуда-то из глубины леса заработали минометы — огонь велся точно, можно сказать, филигранно и управлялся, по всей видимости, хорошим корректировщиком. Задача обработки заключалась скорее всего в том, чтобы попугать сельчан — мины ложились с семидесятиметровым недолетом по вымеренной, как по циркулю, окружности. Мгновенно прикинув в уме расположение наших застав, я сделал вывод, что это балуются какие-то «леваки» — наших в той стороне не было и быть не могло.
— Интересное кино, — буркнул я, отвязываясь и кубарем скатываясь на землю. Быстренько собрав в кучу своих пацанов, я поставил им задачи и велел аккуратно рассредоточиться вдоль опушки, чтобы вести наблюдение за подступами к селу.
Между тем в его противоположной стороне возникла хаотичная стрельба и какая-то незапланированная активность. Тихонько вскарабкавшись на небольшой пригорок, я обозрел через бинокль диспозицию и с удивлением обнаружил, что часть отряда самообороны (те, что дежурили на окраине) с кем-то завязала бой. Люди с оружием выбегали из жилищ и, хоронясь за строениями, мчались к окраине, занимая позиции в домах, расположенных по периметру северо-западной оконечности села. С той стороны кто-то, неприцельно долбил по крышам длинными пулеметными очередями — я насчитал пять огневых точек.
— Ну, дела! — Я озадаченно почесал череп под косынкой, развернулся вправо, чтобы поделиться своими соображениями с торчавшим неподалеку Парамоном, и замер… Неподалеку от моего крайнего правого бойца — буквально в тридцати метрах, из леса вышла группа численностью в шесть человек и торопливо направилась к селу. Сердце мое подпрыгнуло и забилось в боевом режиме. Вот оно!
— «Лицедеи»! — задушевно всхлипнул Парамон, залегший справа от меня, под пригорком. — Бля буду, «лицедеи»!
— Вижу, не слепой! — так же тихо отпарировал я и, повернув голову влево, приказал:
— Разобрали цели по расчету, как идут. — Затем продублировал команду вправо. В принципе, можно было этого не делать, пацаны притерлись друг к другу, каждый досконально знает — что и как. Их шестеро, а нас — восемь. Значит, мой правофланговый взял на мушку последнего в их колонне, второй номер — предпоследнего, и так далее, а я и сидящий на левом фланге сержант «Леший» — на подхвате, на случай, если кто-то вдруг обмишурится. Пока они идут колонной, каждый из моих бойцов внимательно изучает своего подопечного, чтобы хорошенько запомнить по ряду признаков и не спутать, если они сочтут нужным скучиться. Вот так. Теперь мне остается только придумать, что с ними делать. То, что они не наши, это не ходи к гадалке. Все славяне, но это не оправдание. В новых «комках», в кепчонках, на ногах — берцы. Наши носят косынки и разномастный потрепанный камуфляж, а на ногах — кроссовки или кеды. Когда ползаешь на брюхе по горам да лесам, форма очень быстро ветшает, кепки нужны при нашей работе, как корове седло, а попробуй, посиди в берцах три-четыре дня подряд — ноги моментально сопреют. Далее — они вышли из заминированного леса, в который даже местные жители предпочитают не соваться, — значит, у них есть хороший проводник. Мы, например, полдня перемещались здесь приставными шажками, когда оборудовали лежки, и в процессе этого мероприятия сняли четыре мины «ПОМЗ 2М», три эргэдэшных растяжки и один «сюрприз». Так шустро наши здесь перемещаться не могут. Значит, это оборотни…
Я тяжело вздохнул и наморщил лоб. Чего же с ними делать? Лучше, разумеется, прямо сейчас пристрелить на месте — меньше мороки и надежнее в плане собственной безопасности. Однако задача сформулирована однозначно ясно — притащить живьем хотя бы одного «лицедея». А если, положим, четверых совсем завалить, а двоих только слегка ранить, они все равно успеют покончить с собой, пока к ним подскочат мои пацаны. Поэтому придется тащиться за этими уродами в село и сильно рисковать своей задницей, выжидая момент, пока кто-нибудь из них не подставит свой славянский череп под хорошо рассчитанный удар. И что совсем нехорошо — они, по моему разумению, будут работать довольно спешно и с оглядкой. Прикрытие с той стороны не сможет удерживать отряд самообороны сколь угодно долго. Значит, шансов совсем мало…
Между тем колонна подонков проскочила мимо нас к селу так близко, что я в деталях сумел рассмотреть каждую физиономию и едва сдержался, чтобы не дать своим пацанам команду тотчас же их атаковать. Однако бандиты немного лопухнулись — я бы, к примеру, минимум полчаса обозревал окрестности, прежде чем вывалиться из леса на открытое пространство. Каждый кустик, каждый холмик обследовал бы досконально…
Дождавшись, когда «лицедеи» зарулили за первый дом с краю, я вскочил и во всю прыть ломанулся вперед, от души пожелав, чтобы в высокой траве не оказалось забытых кем-то растяжек.
От опушки до окраины села было что-то около трехсот метров: я успел пробежать почти две трети этого расстояния, прежде чем из-за угла здания показалась башка впереди идущего оборотня.
Ничком рухнув в траву, я отдышался, поднял голову и глянул назад. Порядок! Моя команда бегает не хуже командира и не путается друг у друга в секторах.
«Лицедеи» направлялись к следующей усадьбе — теперь их было четверо. Ну вот, началось. Сделав знак своим пацанам, я некоторое время наблюдал, как они перемещаются по одному с каждого фланга к первой усадьбе, и одновременно следил, как бандиты по очереди заходят в калитку второго двора. Спустя несколько секунд последняя спина в «камыше» захлопнула за собой калитку, и почти одновременно в первом дворе раздался истошный женский визг, сопровождаемый короткой автоматной очередью.
Моментально отмахав оставшуюся сотню метров, я показал своим орлятам позиции и прилип к щели в заборе, огораживающем первую усадьбу.
На ступеньках крыльца лежал скрючившись пацан-чеченец, хватая ртом воздух и исходя кровью. Рядом валялось старое охотничье ружье с длинным стволом. Один «лицедей» таскал за волосы пожилую толстую чеченку, выдирая у нее из ушей серьги. Женщина тихо визжала и вяло сопротивлялась — видимо, обдирала успел ее пару раз крепко пнуть. Второй «лицедей» не просматривался, но из дома доносились глухие удары и ругань.
Кивнув двум находившимся рядом бойцам, я резво вломился в калитку и с ходу пару раз стрельнул из своего ствола в «лицедея», таскавшего бабку: он, скотина, на удивление быстро отреагировал — выпустил бабкины волосы и мгновенно вскинул автомат, направляя ствол в мою сторону.
Пока незадачливый обирала падал на утоптанную землю, оба моих бойца ввалились в дом — один через дверь, аккуратно и тихо, а второй, как полагается, через окно, с шумом и звоном разбитого стекла. В доме четыре раза пальнуло и стихло. Заскочив в дом, я быстро соориентировался — второй «лицедей» валялся в углу с наполовину снесенным черепом, а чуть поодаль, на диване сидели двое окровавленных стариков и оторопело таращились на дело рук моих бойцов.
— Все в норме, деды, — сообщил я. — Это ваши балуют, предположительно из отряда Умаева. Сейчас мы пойдем и надерем задницу остальным. — Кивнув своим пацанам, я выскочил на улицу и позвал:
— Пуп, ко мне!
В проеме калитки тотчас же показался мой нештатный оператор, спешно выпрастывая из вещмешка упакованную в поролоновый чехол видеокамеру. Я показал ему на крышу дома и кратко пояснил:
— Чердак. Второй двор. Сними сначала расстрелянного пацана и дедов. Действуй.
Пуп кивнул, метнулся по двору, быстро обнаружил где-то лестницу и приставил ее к стене дома. В его обязанности, в частности, входила фиксация событий на видеопленку, своеобразный вещдок. Не дожидаясь завершения съемки во дворе, мы оставили на прикрытие оператора одного бойца и переместились ко второй усадьбе, рассредоточиваясь по ходу движения. Этот дом оказался значительно богаче предыдущего, и здесь имел место каменный забор высотой метра в два. Так что скрытно наблюдать за тем, что творилось во дворе, было весьма проблематично. Там, как положено, раздавались глухие удары, ругань и истошный женский визг. Я осмотрелся. Из близлежащих дворов и окон опасливо выглядывали головы обывателей. Кто-то трусцой удалялся по улице к противоположной окраине села, прижимаясь к заборам. Ага, видимо, побежал гонец, хочет доложить бойцам из отряда самообороны, что пока они там развлекаются войнушкой черт знает с кем, здесь какие-то плохие ребята валяют дурака.
Быстренько прикинув, сколько потребуется времени беглецу для того, чтобы добраться до места назначения, я решил, что очень скоро здесь появятся изрядно возбужденные люди с автоматами и, не вдаваясь в подробности, начнут косить всех подряд, кого раньше не видели. Нас они точно не знают, поэтому времени на рекогносцировку остается крайне мало. Сделав своим бойцам пару нужных жестов, я вломился во двор, выбив калитку ударом ноги, и тут же, рухнув пластом на землю, откатился в сторону. Вслед за мной во двор влетели еще трое и попадали кто где. Одновременно с нашим внедрением над забором возникла голова сержанта Лешего и ствол с «ПББС». Боец взгромоздился на плечи Медузы, который расположился спиной к забору и пас улицу — на всякий случай.
Во дворе все складывалось крайне удачно. Очевидно, «лицедеи» не совсем объективно рассчитали временной запас, потому что трое из них занимались совсем ненужным делом: двое держали извивавшуюся молодую чеченку в изорванном платье, разместив ее на собачьей будке, а третий, примостившись у чеченки между ног, очень быстро дергал лишенным растительности жирным задом, приподнявшись на носках и натужно кряхтя от возбуждения. Держатели скалились и с интересом наблюдали за процессом. Четвертый «лицедей» методично пинал дряхлую бабку, не подававшую признаков жизни, и спрашивал у нее:
— Где, сука, бабки затарила, а? Где, бля?!
По всей видимости, к нашему появлению на арене «лицедеи» не были готовы — как только мы ввалились во двор, трое изумленно вытаращились и несколько секунд хлопали ресницами, а тот, что резко дергал задницей, не отреагировал вообще — слишком увлекся процессом.
— Ебаря берем! — крикнул я и повел стволом в сторону бандита, избивавшего бабку, — тот первым пришел в себя, навернул бабке носком берца в висок и рванул с плеча автомат. Однако я опередил его, пальнув два раза из своего ствола — «лицедея» отбросило назад. Верхняя половина его черепа представляла собой жалкое зрелище.
Тем временем мои бойцы продырявили сподручных насильника, и я, увидев это, метнулся к толстозадому, ударяя его в прыжке локтем в затылок и для страховки завершая приземление замком на горле. Все.
Подоспевшие пацаны моментально стащили с разом поскучневшего «лицедея» одежонку, кто-то достал из кармана ложку, и в две секунды был произведен осмотр пасти плененного. Они, гаденыши, бывает, прячут капсулу с ядом во рту, пропиливая для такого случая выемку меж зубами.
Капсула с ядом обнаружилась в плавках — лишив его этого предмета туалета, пацаны быстро спеленали пленного наподобие мумии, а я в это время распорядился, чтобы подоспевший Пуп заснял лежавшую навзничь возле заколотой собаки бабку и сообщил бившейся в истерике молодой чеченке:
— Это ваши, из отряда Умаева. А спас тебя вэвэшный спецназ — так и передай.
Сомневаюсь, однако, что она уловила смысл сказанного — девчонка пребывала в шоковом состоянии. Ну ничего, несколько человек слышали, что «лицедеи» — из отряда Умаева. Даже если это и недоказуемо, пусть разбираются. Можно надеяться, что умаевские «духи» в этом селе долго не получат жратву и всяческую поддержку населения.
Что еще? Да, мы своевременно убрались из этого села — уже с опушки я мог наблюдать, как к усадьбам, подвергшимся разбою, ломятся толпой вооруженные члены отряда самообороны.
«Лицедея» мы доставили по назначению и получили за это скупую командирскую похвалу и замечание:
— А почему двоих не взяли? — Кстати, как потом мне между делом сообщил наш особист, этого насильника в тот же вечер кто-то зарезал прямо в подвале «фильтра». Однако это уже нюансы…
Впервые за трое суток дороги мы с Тэдом по-людски отдыхали. Оказалось, что чеченцы, если они не состоят с тобой в состоянии газавата, — очень гостеприимные люди. Впервые на этой земле я выступал в ипостаси мирного человека, и это было страшно непривычно, дико как-то. Мы миновали 17 блокпостов и застав, и везде нас беспощадно шмонали, невзирая на универсальный пропуск и предписание, подписанное каким-то большим чином из МО, в котором, в частности, строго предписывалось всем подряд: «…оказывать содействие в решении вопросов организационного характера…» Грязные, оборванные пацаны на постах клали прибор на наши бумаги и тщательно досматривали каждую пядь «ленда» — даже заглядывали под днище, вызывая у меня состояние легкой настороженности. Ствол нигде не обнаружили — значит, я рассчитал все верно.
Тэда такое отношение здорово раздражало, и он всегда ругался, подвергаясь очередному обыску. А я каждый раз вздрагивал, когда замечал казавшуюся знакомой физиономию, и напрягался, ожидая, что она расползется в улыбке и заорет:
— Сыч! А ты какого хрена с этим вахлаком тут делаешь?
Нас несколько раз проверяли чеченские менты, а однажды мы напоролись на «духовский» разъезд — при пересечении территории, контролируемой боевиками.
Когда мы добрались до этого села, я до того наловчился коверкать русский на англоязычный манер, переводя Тэду обращения проверяющих и наоборот, что отвык нормально говорить. А еще я перестал вздрагивать и напрягаться перед угрозой разоблачения: допер наконец, что здесь меня вряд ли кто узнает. Ведь раньше я гулял тут в потрепанном «комке» и косынке, с трехдневной щетиной и запыленной физиономией — один из безликой комуфляжной массы озлобленных парней, держащих палец на спусковом крючке и подозрительно озирающихся по сторонам.
А сейчас я был одет в хороший дорожный костюм иностранного пошива, регулярно брился, и за неделю моя стрижка стала более-менее похожа на нормальную короткую прическу, меня вполне можно было принять за коллегу иностранного корреспондента.
Когда мы въехали в село и сообщили на КПП отряда самообороны, что желали бы остановиться у них на некоторое время, нас отвели к старейшинам, собравшимся в кучу ради такого случая, и они долго и обстоятельно толковали с Тэдом — естественно, посредством моего перевода.
Когда старейшины узнали, что англичанин приехал собирать материал для книги о справедливой войне чеченского народа с российскими оккупантами, они резко обрадовались и заметно оживились. И тут же наговорили кучу всяких гадостей про Россию. Судя по их изречениям, весь чеченский народ состоит в газавате с вооруженными силами России и с официальной Россией вообще. Потому что почти все чеченцы — кровники. У каждого свой тейп и в этом тейпе обязательно кого-то убили неверные российские оккупанты. В общем — круговой газават. Я все это переводил, Тэд старательно делал пометки в блокноте и удовлетворенно кивал, непрерывно повторяя свое «о-е!». А ведь это мирное село, здесь никого не обижали, они федералов хлебом-солью встречали! Что же будет далее, когда мы попадем на подконтрольную «духам» территорию? Да уж…
Помурыжив нас некоторое время, старейшины скопом проводили дорогих гостей в один из добротных домов, где спустя час мы имели возможность помыться в полноценной бане, даже пар присутствовал. Затем последовало обильное застолье с большим количеством тостов и многочисленными любопытствующими, которых старики за стол не пустили, но разрешили стоять рядом и слушать беседу с заморскими гостями.
Содержание беседы было преимущественно таково: великий чеченский народ всю жизнь воюет с Россией за свою независимость. Так что, как ни крути, ни черта у России из этой оккупации не выйдет — война до последнего чеченца. Свобода или смерть! Аллах акбар!
Я между делом хватил три фужера хорошего домашнего вина и перевел все это Тэду, по ходу дела комментируя на свой лад, а британец нетвердой рукой записывал, периодически откладывая ручку, чтобы ухватить со стола кусок или стакан — пить он, как оказалось, мастер. В комментариях, в частности, я указал, что плохой дядя Сталин выслал чеченов вовсе не потому, что резко невзлюбил их как нацию, а из-за того, что многие из них всячески поддерживали фашистский оккупационный режим. Тэд пьяно удивлялся и хмыкал, однако не спорил и продолжал письменно фиксировать ход беседы. Еще я высказал соображение, что если Чечне дать полную свободу и полноценно перекрыть границы, то через пару недель «духи» прибегут сами, сложат оружие и попросятся обратно в Федерацию, потому что они привыкли паразитировать и грабить, а с харчами у них большие проблемы — вон, нормальные сельчане давным-давно впроголодь живут.
— Так чего же вы их не отпустите? — поинтересовался Тэд.
— Да так, старина, — отвечал я, — еще недостаточно много денег отмыли. Вот как отмоем, сколько надо, — сразу и отпустим.
— Но ведь здесь гибнут люди! — возмутился Тэд. — Это бессмысленная бойня!
— Для правителей люди — быдло, — отвечал я. — Страна большая. Те, кто здесь бабки отмывает, — они же не гибнут. А остальные — серая статистическая масса. Нарожаем еще — нам не впервой…
И вот гости разошлись, пьяного англичанина уложили почивать, а я сидел во дворе и боролся со сном, дожидаясь темноты. Вдруг начну во сне бредить по-русски, да без акцента — хозяева, чего доброго, заподозрят еще… Нет уж, пусть все улягутся, так спокойнее.
Дом, в котором нас расположили, находился на бугре, в центре села — через промежутки в штакетнике хорошо просматривались отдельные фрагменты юго-восточной окраины.
Я подошел к забору и долго смотрел на две знакомые усадьбы, в которых менее года назад хозяйничали «лицедеи». Вспомнилась чеченская девчонка, которую насиловал толстозадый, нашедший справедливую смерть в занюханном подвале «фильтра». Интересно, помнит она меня или нет? Хм… Наверняка не помнит — она была тогда в шоковом состоянии. И потом, мы все для них на одно лицо. Однообразная враждебная сущность в разномастных «комках», со злыми глазами, колюче щурящимися из-под косынок.
Вот ведь как получается — я спас ее от насильника славянского обличья, а мою жену, может быть, сейчас терзает какой-нибудь ее соплеменник, возможно, даже родственник. Слезы навернулись на глаза… Стоп. Назад, Сыч, назад! Сантименты нам сейчас ни к чему, даже на пьяную голову. Эмоции — это потом, после завершения дела. Они губят рациональное мышление: есть цель, нужно работать, все остальное — неважно. А потому, тихо-тихо, не запинаясь, — на боковую. Спать…
ГЛАВА 5
Доказать принадлежность оборотня к тому или иному отряду практически невозможно — по крайней мере, до сих пор это никому не удавалось. Если отбросить в сторону политическую сторону вопроса, то доказывать ничего и не надо: любой «чех», независимо от взглядов, узнав, что пойманный тип является «лицедеем», не оставит насильника-мародера в живых. Поэтому гаденыша крайне трудно взять в плен и еще труднее доставить куда надо живым.
В тот раз мы получили задачу во что бы то ни стало найти «лицедеев» в этом селе — наши лихие прогнозисты высчитали едва ли не со стопроцентной гарантией, что они должны там в ближайшее время появиться. Работа у них такая — высчитывать и давать ЦУ. А наше дело маленькое — сказано пасти, значит, будем.
Если кто-то представляет себе, что засада — это романтичное и таинственное мероприятие, он здорово заблуждается. Отслеживать появление в установленном месте интересующего тебя гипотетического объекта крайне нудное и неблагодарное дело. Нужно затаиться неподалеку от предполагаемого места появления таким образом, чтобы тебя никто не видел и не слышал, а самому все пеленговать и ничего не упустить. Это очень скучно, трудно и требует немалой сноровки и опыта, а самое главное — безграничного терпения. Можно караулить объект бесконечно долго, и достаточно одного неловкого движения, чтобы операция была провалена.
Я проторчал со своими бойцами в лесу возле этого села пятеро суток, ни разу не нарисовался, изучил визуально каждый чеченский дом и уже собирался уматывать восвояси — решил, что аналитики надули нас в очередной раз. Нет, не по злому умыслу, а просто так — по причине некачественного расчета и из-за недооценки обстановки.
Предпосылок для внезапного появления «лицедеев» в этом укромном местечке не было — я был уверен в этом на 100%. Здесь никого не обидели — село никто не зачищал, потому что отсюда по федералам ни разу не работали. По существующему соглашению между администрацией и командованием группировки, в селе имелся отряд самообороны в тридцать стволов — то ли бывшие «духи», которым надоело воевать, то ли черт знает кто вообще, но официально все было тип-топ. Так что, появись здесь «лицедеи», им моментом надрали бы задницу. И еще — здешний лес, как и большинство прилегающих к селам насаждений, напичкан минами, поставленными на всякий случай. Так что прогуляться по его кривым тропинкам рискнет далеко не каждый местный житель — что уж говорить о чужаках.
На рассвете шестого с начала наблюдения дня в противоположной нашей лежке стороне села рванули две мины. Я дремал, привязавшись к стволу дуба, и потому не сразу отреагировал на характерный свист, предшествующий разрывам, а когда раскрыл глаза и пошарил биноклем по местности, то обнаружил лишь черные клубы дыма, сосредоточенные в двух местах на небольшом удалении друг от друга — метрах в семидесяти от крайнего дома на северо-западной оконечности села. Спустя сорок секунд свист раздался вновь, и опять рвануло дуплетом в том же месте. Откуда-то из глубины леса заработали минометы — огонь велся точно, можно сказать, филигранно и управлялся, по всей видимости, хорошим корректировщиком. Задача обработки заключалась скорее всего в том, чтобы попугать сельчан — мины ложились с семидесятиметровым недолетом по вымеренной, как по циркулю, окружности. Мгновенно прикинув в уме расположение наших застав, я сделал вывод, что это балуются какие-то «леваки» — наших в той стороне не было и быть не могло.
— Интересное кино, — буркнул я, отвязываясь и кубарем скатываясь на землю. Быстренько собрав в кучу своих пацанов, я поставил им задачи и велел аккуратно рассредоточиться вдоль опушки, чтобы вести наблюдение за подступами к селу.
Между тем в его противоположной стороне возникла хаотичная стрельба и какая-то незапланированная активность. Тихонько вскарабкавшись на небольшой пригорок, я обозрел через бинокль диспозицию и с удивлением обнаружил, что часть отряда самообороны (те, что дежурили на окраине) с кем-то завязала бой. Люди с оружием выбегали из жилищ и, хоронясь за строениями, мчались к окраине, занимая позиции в домах, расположенных по периметру северо-западной оконечности села. С той стороны кто-то, неприцельно долбил по крышам длинными пулеметными очередями — я насчитал пять огневых точек.
— Ну, дела! — Я озадаченно почесал череп под косынкой, развернулся вправо, чтобы поделиться своими соображениями с торчавшим неподалеку Парамоном, и замер… Неподалеку от моего крайнего правого бойца — буквально в тридцати метрах, из леса вышла группа численностью в шесть человек и торопливо направилась к селу. Сердце мое подпрыгнуло и забилось в боевом режиме. Вот оно!
— «Лицедеи»! — задушевно всхлипнул Парамон, залегший справа от меня, под пригорком. — Бля буду, «лицедеи»!
— Вижу, не слепой! — так же тихо отпарировал я и, повернув голову влево, приказал:
— Разобрали цели по расчету, как идут. — Затем продублировал команду вправо. В принципе, можно было этого не делать, пацаны притерлись друг к другу, каждый досконально знает — что и как. Их шестеро, а нас — восемь. Значит, мой правофланговый взял на мушку последнего в их колонне, второй номер — предпоследнего, и так далее, а я и сидящий на левом фланге сержант «Леший» — на подхвате, на случай, если кто-то вдруг обмишурится. Пока они идут колонной, каждый из моих бойцов внимательно изучает своего подопечного, чтобы хорошенько запомнить по ряду признаков и не спутать, если они сочтут нужным скучиться. Вот так. Теперь мне остается только придумать, что с ними делать. То, что они не наши, это не ходи к гадалке. Все славяне, но это не оправдание. В новых «комках», в кепчонках, на ногах — берцы. Наши носят косынки и разномастный потрепанный камуфляж, а на ногах — кроссовки или кеды. Когда ползаешь на брюхе по горам да лесам, форма очень быстро ветшает, кепки нужны при нашей работе, как корове седло, а попробуй, посиди в берцах три-четыре дня подряд — ноги моментально сопреют. Далее — они вышли из заминированного леса, в который даже местные жители предпочитают не соваться, — значит, у них есть хороший проводник. Мы, например, полдня перемещались здесь приставными шажками, когда оборудовали лежки, и в процессе этого мероприятия сняли четыре мины «ПОМЗ 2М», три эргэдэшных растяжки и один «сюрприз». Так шустро наши здесь перемещаться не могут. Значит, это оборотни…
Я тяжело вздохнул и наморщил лоб. Чего же с ними делать? Лучше, разумеется, прямо сейчас пристрелить на месте — меньше мороки и надежнее в плане собственной безопасности. Однако задача сформулирована однозначно ясно — притащить живьем хотя бы одного «лицедея». А если, положим, четверых совсем завалить, а двоих только слегка ранить, они все равно успеют покончить с собой, пока к ним подскочат мои пацаны. Поэтому придется тащиться за этими уродами в село и сильно рисковать своей задницей, выжидая момент, пока кто-нибудь из них не подставит свой славянский череп под хорошо рассчитанный удар. И что совсем нехорошо — они, по моему разумению, будут работать довольно спешно и с оглядкой. Прикрытие с той стороны не сможет удерживать отряд самообороны сколь угодно долго. Значит, шансов совсем мало…
Между тем колонна подонков проскочила мимо нас к селу так близко, что я в деталях сумел рассмотреть каждую физиономию и едва сдержался, чтобы не дать своим пацанам команду тотчас же их атаковать. Однако бандиты немного лопухнулись — я бы, к примеру, минимум полчаса обозревал окрестности, прежде чем вывалиться из леса на открытое пространство. Каждый кустик, каждый холмик обследовал бы досконально…
Дождавшись, когда «лицедеи» зарулили за первый дом с краю, я вскочил и во всю прыть ломанулся вперед, от души пожелав, чтобы в высокой траве не оказалось забытых кем-то растяжек.
От опушки до окраины села было что-то около трехсот метров: я успел пробежать почти две трети этого расстояния, прежде чем из-за угла здания показалась башка впереди идущего оборотня.
Ничком рухнув в траву, я отдышался, поднял голову и глянул назад. Порядок! Моя команда бегает не хуже командира и не путается друг у друга в секторах.
«Лицедеи» направлялись к следующей усадьбе — теперь их было четверо. Ну вот, началось. Сделав знак своим пацанам, я некоторое время наблюдал, как они перемещаются по одному с каждого фланга к первой усадьбе, и одновременно следил, как бандиты по очереди заходят в калитку второго двора. Спустя несколько секунд последняя спина в «камыше» захлопнула за собой калитку, и почти одновременно в первом дворе раздался истошный женский визг, сопровождаемый короткой автоматной очередью.
Моментально отмахав оставшуюся сотню метров, я показал своим орлятам позиции и прилип к щели в заборе, огораживающем первую усадьбу.
На ступеньках крыльца лежал скрючившись пацан-чеченец, хватая ртом воздух и исходя кровью. Рядом валялось старое охотничье ружье с длинным стволом. Один «лицедей» таскал за волосы пожилую толстую чеченку, выдирая у нее из ушей серьги. Женщина тихо визжала и вяло сопротивлялась — видимо, обдирала успел ее пару раз крепко пнуть. Второй «лицедей» не просматривался, но из дома доносились глухие удары и ругань.
Кивнув двум находившимся рядом бойцам, я резво вломился в калитку и с ходу пару раз стрельнул из своего ствола в «лицедея», таскавшего бабку: он, скотина, на удивление быстро отреагировал — выпустил бабкины волосы и мгновенно вскинул автомат, направляя ствол в мою сторону.
Пока незадачливый обирала падал на утоптанную землю, оба моих бойца ввалились в дом — один через дверь, аккуратно и тихо, а второй, как полагается, через окно, с шумом и звоном разбитого стекла. В доме четыре раза пальнуло и стихло. Заскочив в дом, я быстро соориентировался — второй «лицедей» валялся в углу с наполовину снесенным черепом, а чуть поодаль, на диване сидели двое окровавленных стариков и оторопело таращились на дело рук моих бойцов.
— Все в норме, деды, — сообщил я. — Это ваши балуют, предположительно из отряда Умаева. Сейчас мы пойдем и надерем задницу остальным. — Кивнув своим пацанам, я выскочил на улицу и позвал:
— Пуп, ко мне!
В проеме калитки тотчас же показался мой нештатный оператор, спешно выпрастывая из вещмешка упакованную в поролоновый чехол видеокамеру. Я показал ему на крышу дома и кратко пояснил:
— Чердак. Второй двор. Сними сначала расстрелянного пацана и дедов. Действуй.
Пуп кивнул, метнулся по двору, быстро обнаружил где-то лестницу и приставил ее к стене дома. В его обязанности, в частности, входила фиксация событий на видеопленку, своеобразный вещдок. Не дожидаясь завершения съемки во дворе, мы оставили на прикрытие оператора одного бойца и переместились ко второй усадьбе, рассредоточиваясь по ходу движения. Этот дом оказался значительно богаче предыдущего, и здесь имел место каменный забор высотой метра в два. Так что скрытно наблюдать за тем, что творилось во дворе, было весьма проблематично. Там, как положено, раздавались глухие удары, ругань и истошный женский визг. Я осмотрелся. Из близлежащих дворов и окон опасливо выглядывали головы обывателей. Кто-то трусцой удалялся по улице к противоположной окраине села, прижимаясь к заборам. Ага, видимо, побежал гонец, хочет доложить бойцам из отряда самообороны, что пока они там развлекаются войнушкой черт знает с кем, здесь какие-то плохие ребята валяют дурака.
Быстренько прикинув, сколько потребуется времени беглецу для того, чтобы добраться до места назначения, я решил, что очень скоро здесь появятся изрядно возбужденные люди с автоматами и, не вдаваясь в подробности, начнут косить всех подряд, кого раньше не видели. Нас они точно не знают, поэтому времени на рекогносцировку остается крайне мало. Сделав своим бойцам пару нужных жестов, я вломился во двор, выбив калитку ударом ноги, и тут же, рухнув пластом на землю, откатился в сторону. Вслед за мной во двор влетели еще трое и попадали кто где. Одновременно с нашим внедрением над забором возникла голова сержанта Лешего и ствол с «ПББС». Боец взгромоздился на плечи Медузы, который расположился спиной к забору и пас улицу — на всякий случай.
Во дворе все складывалось крайне удачно. Очевидно, «лицедеи» не совсем объективно рассчитали временной запас, потому что трое из них занимались совсем ненужным делом: двое держали извивавшуюся молодую чеченку в изорванном платье, разместив ее на собачьей будке, а третий, примостившись у чеченки между ног, очень быстро дергал лишенным растительности жирным задом, приподнявшись на носках и натужно кряхтя от возбуждения. Держатели скалились и с интересом наблюдали за процессом. Четвертый «лицедей» методично пинал дряхлую бабку, не подававшую признаков жизни, и спрашивал у нее:
— Где, сука, бабки затарила, а? Где, бля?!
По всей видимости, к нашему появлению на арене «лицедеи» не были готовы — как только мы ввалились во двор, трое изумленно вытаращились и несколько секунд хлопали ресницами, а тот, что резко дергал задницей, не отреагировал вообще — слишком увлекся процессом.
— Ебаря берем! — крикнул я и повел стволом в сторону бандита, избивавшего бабку, — тот первым пришел в себя, навернул бабке носком берца в висок и рванул с плеча автомат. Однако я опередил его, пальнув два раза из своего ствола — «лицедея» отбросило назад. Верхняя половина его черепа представляла собой жалкое зрелище.
Тем временем мои бойцы продырявили сподручных насильника, и я, увидев это, метнулся к толстозадому, ударяя его в прыжке локтем в затылок и для страховки завершая приземление замком на горле. Все.
Подоспевшие пацаны моментально стащили с разом поскучневшего «лицедея» одежонку, кто-то достал из кармана ложку, и в две секунды был произведен осмотр пасти плененного. Они, гаденыши, бывает, прячут капсулу с ядом во рту, пропиливая для такого случая выемку меж зубами.
Капсула с ядом обнаружилась в плавках — лишив его этого предмета туалета, пацаны быстро спеленали пленного наподобие мумии, а я в это время распорядился, чтобы подоспевший Пуп заснял лежавшую навзничь возле заколотой собаки бабку и сообщил бившейся в истерике молодой чеченке:
— Это ваши, из отряда Умаева. А спас тебя вэвэшный спецназ — так и передай.
Сомневаюсь, однако, что она уловила смысл сказанного — девчонка пребывала в шоковом состоянии. Ну ничего, несколько человек слышали, что «лицедеи» — из отряда Умаева. Даже если это и недоказуемо, пусть разбираются. Можно надеяться, что умаевские «духи» в этом селе долго не получат жратву и всяческую поддержку населения.
Что еще? Да, мы своевременно убрались из этого села — уже с опушки я мог наблюдать, как к усадьбам, подвергшимся разбою, ломятся толпой вооруженные члены отряда самообороны.
«Лицедея» мы доставили по назначению и получили за это скупую командирскую похвалу и замечание:
— А почему двоих не взяли? — Кстати, как потом мне между делом сообщил наш особист, этого насильника в тот же вечер кто-то зарезал прямо в подвале «фильтра». Однако это уже нюансы…
Впервые за трое суток дороги мы с Тэдом по-людски отдыхали. Оказалось, что чеченцы, если они не состоят с тобой в состоянии газавата, — очень гостеприимные люди. Впервые на этой земле я выступал в ипостаси мирного человека, и это было страшно непривычно, дико как-то. Мы миновали 17 блокпостов и застав, и везде нас беспощадно шмонали, невзирая на универсальный пропуск и предписание, подписанное каким-то большим чином из МО, в котором, в частности, строго предписывалось всем подряд: «…оказывать содействие в решении вопросов организационного характера…» Грязные, оборванные пацаны на постах клали прибор на наши бумаги и тщательно досматривали каждую пядь «ленда» — даже заглядывали под днище, вызывая у меня состояние легкой настороженности. Ствол нигде не обнаружили — значит, я рассчитал все верно.
Тэда такое отношение здорово раздражало, и он всегда ругался, подвергаясь очередному обыску. А я каждый раз вздрагивал, когда замечал казавшуюся знакомой физиономию, и напрягался, ожидая, что она расползется в улыбке и заорет:
— Сыч! А ты какого хрена с этим вахлаком тут делаешь?
Нас несколько раз проверяли чеченские менты, а однажды мы напоролись на «духовский» разъезд — при пересечении территории, контролируемой боевиками.
Когда мы добрались до этого села, я до того наловчился коверкать русский на англоязычный манер, переводя Тэду обращения проверяющих и наоборот, что отвык нормально говорить. А еще я перестал вздрагивать и напрягаться перед угрозой разоблачения: допер наконец, что здесь меня вряд ли кто узнает. Ведь раньше я гулял тут в потрепанном «комке» и косынке, с трехдневной щетиной и запыленной физиономией — один из безликой комуфляжной массы озлобленных парней, держащих палец на спусковом крючке и подозрительно озирающихся по сторонам.
А сейчас я был одет в хороший дорожный костюм иностранного пошива, регулярно брился, и за неделю моя стрижка стала более-менее похожа на нормальную короткую прическу, меня вполне можно было принять за коллегу иностранного корреспондента.
Когда мы въехали в село и сообщили на КПП отряда самообороны, что желали бы остановиться у них на некоторое время, нас отвели к старейшинам, собравшимся в кучу ради такого случая, и они долго и обстоятельно толковали с Тэдом — естественно, посредством моего перевода.
Когда старейшины узнали, что англичанин приехал собирать материал для книги о справедливой войне чеченского народа с российскими оккупантами, они резко обрадовались и заметно оживились. И тут же наговорили кучу всяких гадостей про Россию. Судя по их изречениям, весь чеченский народ состоит в газавате с вооруженными силами России и с официальной Россией вообще. Потому что почти все чеченцы — кровники. У каждого свой тейп и в этом тейпе обязательно кого-то убили неверные российские оккупанты. В общем — круговой газават. Я все это переводил, Тэд старательно делал пометки в блокноте и удовлетворенно кивал, непрерывно повторяя свое «о-е!». А ведь это мирное село, здесь никого не обижали, они федералов хлебом-солью встречали! Что же будет далее, когда мы попадем на подконтрольную «духам» территорию? Да уж…
Помурыжив нас некоторое время, старейшины скопом проводили дорогих гостей в один из добротных домов, где спустя час мы имели возможность помыться в полноценной бане, даже пар присутствовал. Затем последовало обильное застолье с большим количеством тостов и многочисленными любопытствующими, которых старики за стол не пустили, но разрешили стоять рядом и слушать беседу с заморскими гостями.
Содержание беседы было преимущественно таково: великий чеченский народ всю жизнь воюет с Россией за свою независимость. Так что, как ни крути, ни черта у России из этой оккупации не выйдет — война до последнего чеченца. Свобода или смерть! Аллах акбар!
Я между делом хватил три фужера хорошего домашнего вина и перевел все это Тэду, по ходу дела комментируя на свой лад, а британец нетвердой рукой записывал, периодически откладывая ручку, чтобы ухватить со стола кусок или стакан — пить он, как оказалось, мастер. В комментариях, в частности, я указал, что плохой дядя Сталин выслал чеченов вовсе не потому, что резко невзлюбил их как нацию, а из-за того, что многие из них всячески поддерживали фашистский оккупационный режим. Тэд пьяно удивлялся и хмыкал, однако не спорил и продолжал письменно фиксировать ход беседы. Еще я высказал соображение, что если Чечне дать полную свободу и полноценно перекрыть границы, то через пару недель «духи» прибегут сами, сложат оружие и попросятся обратно в Федерацию, потому что они привыкли паразитировать и грабить, а с харчами у них большие проблемы — вон, нормальные сельчане давным-давно впроголодь живут.
— Так чего же вы их не отпустите? — поинтересовался Тэд.
— Да так, старина, — отвечал я, — еще недостаточно много денег отмыли. Вот как отмоем, сколько надо, — сразу и отпустим.
— Но ведь здесь гибнут люди! — возмутился Тэд. — Это бессмысленная бойня!
— Для правителей люди — быдло, — отвечал я. — Страна большая. Те, кто здесь бабки отмывает, — они же не гибнут. А остальные — серая статистическая масса. Нарожаем еще — нам не впервой…
И вот гости разошлись, пьяного англичанина уложили почивать, а я сидел во дворе и боролся со сном, дожидаясь темноты. Вдруг начну во сне бредить по-русски, да без акцента — хозяева, чего доброго, заподозрят еще… Нет уж, пусть все улягутся, так спокойнее.
Дом, в котором нас расположили, находился на бугре, в центре села — через промежутки в штакетнике хорошо просматривались отдельные фрагменты юго-восточной окраины.
Я подошел к забору и долго смотрел на две знакомые усадьбы, в которых менее года назад хозяйничали «лицедеи». Вспомнилась чеченская девчонка, которую насиловал толстозадый, нашедший справедливую смерть в занюханном подвале «фильтра». Интересно, помнит она меня или нет? Хм… Наверняка не помнит — она была тогда в шоковом состоянии. И потом, мы все для них на одно лицо. Однообразная враждебная сущность в разномастных «комках», со злыми глазами, колюче щурящимися из-под косынок.
Вот ведь как получается — я спас ее от насильника славянского обличья, а мою жену, может быть, сейчас терзает какой-нибудь ее соплеменник, возможно, даже родственник. Слезы навернулись на глаза… Стоп. Назад, Сыч, назад! Сантименты нам сейчас ни к чему, даже на пьяную голову. Эмоции — это потом, после завершения дела. Они губят рациональное мышление: есть цель, нужно работать, все остальное — неважно. А потому, тихо-тихо, не запинаясь, — на боковую. Спать…
ГЛАВА 5
…Оказывается, я — плохой агигатор. Мне просто необходимо было переломить настрой Тэда, его восприятие того, что здесь творится. Ведь он приехал сюда собирать материал для книги о справедливой войне чеченского народа против поработителей! То есть при всей нейтральности его позиции стороннего наблюдателя, беспристрастно фиксирующего фрагменты чеченской войны, Тэд был крайне предвзято настроен: чеченцы, свободолюбивые и гордые, борются за свою независимость — они, естественно, душки и славные парни, а российские оккупанты, вторгнувшиеся с огнем и мечом на ичкерскую землю, — ясное дело, убийцы, насильники и вообще законченные сволочи.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента