Пучков Лев. Убойная сила (Кровник - 2)

   Было это в мае 1954 года: вор во время приема пищи сделал вид, что проглотил черенок ложки, и симулировал страшные желудочные колики, а когда корпусной зашел в камеру взглянуть, что же это с ним такое приключилось, Рваный ловко вырубил попкаря, переоделся в его форму и, завладев ключами, выбрался наружу.
   Данное происшествие, однако, побегом не посчитали и в реестры заносить не сочли нужным, поскольку в этом деле присутствовал маленький нюанс: завернув за угол СИЗО, Рваный был моментально задавлен насмерть ассенизаторской машиной спецавтохозяйства No 17, управляемой сильно пьяным водителем...
   К россказням старого пидера я относился весьма скептически: он попал сюда за то, что во время дежурства зверски покусал троих подследственных, у которых после этого случился столбняк (вообразил себя, сволочь, служебной собакой). Кроме того, любой подследственный, проведший хоть какое-то время в следственном изоляторе, прекрасно знает, что корпусной - если он только не самоубийца, без хорошего прикрытия в коридоре никогда не зайдет в камеру к психам, а все три выхода из СИЗО (приемник, ворота шлюза и КПП в административном корпусе) ежесекундно находятся под строжайшим контролем.
   Одним словом, внимая интересным сказкам Григория, следовало тщательно фильтровать информацию: старый шизофреник настолько помутился рассудком, что сам свято верил в некоторые полуфантастические элементы своих увлекательных повествований и впадал в прострацию, если его пытались убедить, что он элементарно врет. Тем не менее в случае с Рваным я уловил некое рациональное зерно и, уцепившись за этот аспект, довел его до логического завершения.
   По моему разумению, Рваный, совершая побег (коль скоро таковой имел место в действительности), сильно переборщил и сделал массу ненужных телодвижений, даром что опытный вор-рецидивист. Сделав выводы из печального опыта "коллеги", я решил свой план слегка подкорректировать...
   Учитывая особенности обитателей психиатрического отделения, администрация СИЗО тщательно следила, чтобы в камерах не было предметов, которые подследственные могли использовать для членовредительства. При поступлении в отделение у новичка отнимали все, что хоть как-то подпадало под определение "опасно для жизни": металлические часы, иголки-булавки, брючный ремень, шнурки, подтяжки и отовсюду срезали пуговицы, поскольку некоторые психи - было дело - заглатывали эти пуговицы пригоршнями и с ними потом приходилось возиться.
   Мой кореш, Серега Смирнов, отчасти из-за этой особенности психотделения, отчасти из-за своего дурного нрава попал в пикантную ситуацию: когда его сюда водворяли, он мило пошутил - дескать, зря стараетесь, ребята, при желании можно удавиться и резинкой от трусов... Выслушав инсинуации Смирнова, попкари моментально изъяли у него все имеющиеся в наличии резинки: от спортивных штанов, от трусов, запасных трусов и на всякий случай вырезали пластмассовую "молнию" из кофты - чтобы больше так не шутил. Теперь представитель ОМОНа завязывал все свои аксессуары на узелки, из-за чего во время последней рукопашной схватки со злобными сокамерниками предстал пред врагами во всей своей первозданной красе, да вдобавок оказался стреноженным! Если бы я не стоял с ним рядом плечом к плечу, положеньице, сами понимаете, могло стать весьма прискорбным...
   В общем, не было в обиходе шизанутых подследственных опасных для жизни предметов - не составляли исключение и ложки. Псих мог заточить втихаря ложку о стену и благополучно вскрыться, или порезать тех, кто в его исковерканном воображении ассоциируется как враг. А потому при раздаче пищи баландер пропихивал в кормушку вместе с тарелками и ложки, которые он впоследствии тщательно пересчитывал, получая посуду обратно.
   Слопав на завтрак хлорную овсянку, я аккуратно отломал у ложки черенок и, поставив тарелку в общую кучу у двери, забрался на свою шконку, где быстро засунул черенок в матрац. Затем я отвернулся к стене и, скрючившись, принялся тихонько постанывать.
   - Ты че, братуха? - поинтересовался Смирнов, ухватив меня за плечо здоровенной ручищей. - Поплохело, что ли?
   - Живот чего-то схватило, - сквозь зубы процедил я. - Режет, бля...
   - Может, шумнуть, чтобы врача вызвали? - озаботился Серега. - Может, дизентерия, а?
   - Да нет, братан - не надо врача, - отказался я. - Полежу чуток - может, отпустит...
   Минут через пятнадцать корпусной откинул кормушку и баландер принял посуду от Адвоката, который в наказание за курение был назначен вечным дежурным по камере.
   - Раз, два, три... - начал монотонно считать ложки баландер и вдруг, без перехода, будто полдня тренировался, заорал противным голосом: - Во бля! Гля, че утворили, дебилы! Черенок у ложки откусили, сволочи!!! Ой-ееооо...
   Мгновенно поднялся всеобщий гвалт: корпусной, засунув рожу в кормушечный проем, настойчиво интересовался, куда это мы задевали черенок, и недвусмысленно намекал на грядущие репрессии для всей камеры, если черенок не будет возвращен; сокамерники яростно отпирались, стуча себя кулаками в грудь, бросаясь на пол и приводя в качестве аргументов самые страшные клятвы, а голосистый баландер комментировал весь этот балаган, стараясь переорать обитателей камеры, и посвящал в подробности происходящего остальных заключенных психотделения.
   Немного послушав этот сыр-бор, Серега Смирнов решил вмешаться.
   - Ша, чмыри! Ша, я сказал! - рявкнул он раскатистым басом. - Кто взял черенок - верните, а то найдем, всех подряд отпидерасим!
   Надо признаться, что это была дежурная смирновская угроза-в ходе конфликтов с сокамерниками он частенько обещал произвести их в петухи, однако дальше угроз дело не доходило. Тем не менее то ли в силу своей испорченности, то ли из-за чрезвычайной убедительности смирновского облика сокамерники к подобным угрозам относились весьма серьезно и никто ни разу не усомнился, что Смирнов на пару со мной может осуществить сие безобразное деяние - если приспичит. Этот конфликт также не был исключением - обитатели камеры для сотрудников на пару секунд притихли, опасливо косясь на Сере-гу - только баландер в коридоре продолжал возбуждать население психотделения истошными криками.
   - А вдруг это Григорий взял? - глубокомысленно заметил Адвокат. - Ему до фени, а всей камере страдать!
   Григорий моментом попер в отмаз, остальные начали высказывать свои предположения по этому поводу - гвалт возобновился.
   - Ша, чмыри! Ша! - опять заорал Смирнов, тяжко подпрыгивая на своей шконке и стуча по дужке кулачищами. - У кого найдем черенок, отметелим как последнего чухана!
   Опять пауза - три секунды. Воспользовавшись затишьем, я красноречиво замычал и, приподнявшись на локте, со страдальческой гримасой на лице застонал:
   - Оооо, Серый... Это я, я... Я проглотил чеере-ено-о-ок... Умереть хочу-у-ууу... Жить невмоготу-у-у-уу... - и рухнул обратно, скукожившись в три погибели.
   Что тут началось!
   - А-а-а-а-а! - заверещал пидер Григорий фальцетом. - Вот оно! Оно! Как в 54-м году! А-а-а-а! Давай - зайди, зайди! - Это адресовалось попкарю. - Зайди, а он по башке тебя жахнет, переоденется и свалит отседа! Давай, давай...
   - Доктора позови, начальник! - орал Смирнов, нешуточно стуча кулаком по кроватной дужке. - Доктора! Кореш умирает!
   - Пидер! - завизжал баландер, перекрикивая всех подряд. - Пидер! Ложку сожрал, тварь! Да чтоб она тебе там, блядь ты такая, поперек жопы застряла!
   - За лидера ответишь, чмо! - прорычал Смирнов, грузно прыгая со шконки на пол, и метнулся к двери, намереваясь, видимо, вцепиться в глотку баландеру.
   Осторожно перевернувшись на другой бок, я активизировал стенания и с любопытством наблюдал за развитием ситуации. Смирнов благополучно схлопотал от корпусного по рукам и принял на грудь пару тарелок с объедками, ловко запущенных через кормушку баландером. С не меньшей ловкостью вернув тарелки обратно, мой корешок взвыл как волк и принялся лупить кулаками по гулко завибрировавшей двери, изрыгая гнуснейшие тирады в адрес врагов. Судя по мощному реву и диким воплям снаружи, психи из общих камер уже давно вошли в возбужденное состояние и всячески поддерживали наше выступление. В общем, имел место безобразный дебош.
   Корпусной, надо отдать ему должное, пребывал в растерянности совсем недолго. Похлопав чуток белесыми ресницами на бесновавшегося у кормушки Смирнова, попкарь завопил, как подрезанный:
   - Спецназ! Спецназ! - И так до тех пор, пока под сводами психотделения не наступила относительная тишина.
   - Будете базарить - спецназ позову! - закрепляя успех, объявил корпусной. - Они уже неделю без работы - соскучились, поди! - Публика замолкла - только отдельные задушевные всплески былого буйства доносились в нашу сторону из коридора. В общих камерах поголовное большинство самостоятельно гасило наиболее неуемных: сей процесс выражался в мычании заткнутых ртов и причитаниях типа "не надо, не надо - я сам!".
   - Ну че - есть желающие повозбухать? - победно воскликнул корпусной. Если есть - я завсегда пожалуйста!
   Возбухать никто не пожелал. Методы воспитательной работы уидовского спецназа6, отделение которого постоянно дежурило где-то на верхних этажах Си-1, надолго оставляли мрачный след в памяти любого обитателя пенат, будь он хоть трижды дегенератом.
   - Ну зачем спецназ? - вкрадчиво пробормотал вредный Григорий после некоторой паузы. - Ты зайди сюды, пощупай его - вдруг он кони кинул? А коли не кинул - так он тебе по черепу жахнет, переоденется и, как в 1954-м...
   - Да заткнись ты, чмо! - пресек старого педераста Смирнов. - Человек умирает! Ну давай, давай - сделай че-нибудь, братуха! - обратился он к попкарю. - Доктора позови - не веришь, сам зайди, проверь - ведь помрет же!
   - Вот это ты влип, Иваныч, - грустно резюмировал Адвокат. - ДПНСИ доложишь, что подследственный ложку заглотил, - вставят на всю катушку. Куда смотрел? Не доложишь - вдруг помрет? Опять же вставят. В камеру зайдешь - на части порвут. Хи-хи...
   - Ага, разогнался! - досадливо пробурчал корпусной. - Щас все брошу и побегу докладать! Пусть себе лежит - ни хера ему не будет!
   - Зря ты так, Иваныч! - сурово прикрикнул Григорий. - У меня разок корпусной недоглядел - подследственный отравился дрянью и помер. Так корпусному поджопник - пошел на хрен с работы! - и платить компенсацию семье заставили...
   Так что - топай. Пущай экстренный вызывают - надоть бы этого в клинику свезти.
   Корпусной сурово задумался на полсигареты и, захлопнув кормушку, потопал к выходу из отделения. Спустя пять минут меня аккуратно выдворяли из камеры при сем знаменательном событии присутствовала практически вся смена попкарей и сам ДПНСИ, который сноровисто обшарил камеру - видимо, на предмет поисков пропавшего черенка, такового не обнаружил и велел тащить меня в дежурку.
   Еще минут десять я лежал на носилках в приемнике, дожидаясь конвоя, и изображал нечеловеческие страдания для наблюдавших за мной двух вислоносных прапорщиков. Отыскавшийся где-то в объемном чреве СИЗО престарелый фельдшер Игнатьич не счел нужным даже пощупать меня - написав от фонаря направление, он вручил его прибывшему начальнику экстренного караула и наотрез отказался сопровождать меня в клинику.
   - Я вам, блядь, не зечара, чтобы в автозаке трястись, - презрительно заявил Игнатьич начкару, когда тот настоятельно потребовал, чтобы больного сопровождал врач. - В кабине ведь не повезешь?
   - Не повезу, - согласился начкар - мясистый краснолицый дядька предпенсионного возраста. - Больно ты жирный, вдвоем не поместимся. Да и не положено это...
   - Ну а в трюме я вам не ездун, - отрезал Игнатьич. - У вас там воняет...
   - Тогда вообще не возьму, - меланхолично пожал плечами начкар. - По уставу не положено - сам ведь знаешь! Вдруг он в дороге окочурится?
   Пока они препирались, прошло еще что-то около десяти минут - вынужденный притворяться, я настолько вошел в образ, что сам поверил, будто у меня внутри минимум ятаган - даже колики появились.
   Придя наконец к консенсусу, конвой и попкари совместными усилиями выдворили меня на улицу и погрузили в камеру автозака. В ходе этого мероприятия я так натурально стонал и скрючивался, что какой-то впечатлительный сизошник - из молодых, по-видимому - досадливо бросил окольцовывавшему меня начкару:
   - Да на хера ты ему браслеты цепляешь?! Он, блядь, щас не то что бежать дышит через раз!
   - Целее будет, - буркнул бывалый начкар. - Видали мы таких больных...
   В приемном покое клиники им. Турдыниязова, куда меня с грехом пополам доставил конвой спустя двадцать минут, возникла некоторая заминка: во-первых, куда-то исчез Игнатьич, сославшись на срочную необходимость повидать какого-то коллегу, во-вторых, выяснилось, что безболезненно просветить меня не получается: какой-то сильно двинутый пациент, доставленный накануне вечером из областной психбольницы, по недосмотру сопровождавших его пьяных санитаров в припадке дикой ярости основательно разбил суперсовременный сканер, когда его (пациента) пытались освидетельствовать на предмет заглота подшипника.
   - Ээээмм... Ну, черенок - это, конечно, не подшипник, - глубокомысленно заметил высушенный козлобородый хирург, пытаясь ощупать мой живот - я поджал колени к подбородку и отпихивал врачебную руку, оглашая стены покоя предсмертными криками. - Если отломанный конец достаточно острый, тогда, ммм... ну, тогда от любого резкого движения может возникнуть прободение. А это, знаете ли, - это чревато, батенька... - Таким образом хирург успокоил скуксившегося начкара, поглядывавшего на дверь в ожидании невесть куда запропастившегося Игнатьича.
   - Угу, чревато, - повторил хирург и, поколебавшись несколько секунд, написал несколько строк на каком-то бланке. Вручив его начкару, козлобородый засунул правую руку за пазуху, а левой произвел отмашку от ширинки в сторону входной двери: - Давай-те-ка, ммм... тащите его эээ... в морг. Как выйдете, завернете за угол здания - там вход в подвал. Мммм...
   - Как это в морг? - изумился начкар. - Он что - уже все? Безнадега?
   - Да нет! - досадливо нахмурился хирург. - Ну что вы, право... Ээээ... У нас там рентгенкабинет - временно - ремонт, знаете ли... Угу... Ну, в самом деле - с моргом по соседству. Направление отдадите Аталии Андреевне - она снимок сделает. Потом сюда...
   Пыхтя и чертыхаясь, конвой потащил меня, куда было указано. Миновав озаренное мертвым светом галогеновых ламп просторное помещение с двухъярусными стеллажами, на которых покоились завернутые во что-то белое тела, мы очутились в небольшом зале с хаотичным нагромождением непонятного, но весьма объемного оборудования и зашторенными плотными портьерами окнами.
   Спустя три минуты крючконосая бабуся - Аталия Андреевна - подпрыгивая от досады и обильно пыхтя чесночным ароматом, пыталась пристроить у меня на животе футляр с пленкой. Получалось это из рук вон - я не желал разгибаться и держался за брюхо окольцованными руками, стеная так, что у самого мурашки по коже бегали.
   - Да снимите с него эти чертовы кандалы! - вспылила Аталия после продолжительной и безуспешной борьбы. - Снимите и держите ему руки. Я что, по-вашему - Шварценеггер, что ли, чтобы справиться с ним в одиночку?!
   Слегка поколебавшись, начкар недовольно покачал головой и раскольцевал мою левую руку, скомандовав конвоирам:
   - Ну давайте - прижмите его, что ли... Только аккуратнее - вдруг прободение!
   - Какое, к черту, прободение! Прободение! - презрительно передразнила Аталия. - Эти уроды гвозди глотают, бритвы - и ничего, ни хрена с ними не случается. Распинайте!
   Конвоиры ухватили меня за руки и осторожно развели их в стороны - вверх, прижимая к столу. Отчаянно крикнув, я забился в конвульсиях и намертво подогнул колени к животу.
   - Ну а ты какого хрена торчишь?! - обрушилась Аталия на начкара. - Давай, тяни его за ноги - ноги-то он, скотина, сам не разогнет!
   Досадливо крякнув, начкар подошел к столу с торца и потянулся, чтобы ухватить меня за щиколотки. Ну вот и славненько, дражайшая Аталия Андреевна! Как прекрасно ты их разместила! Дай Бог тебе здоровья.,..
   Напружинив ягодицы, я мощно лягнул начкара пятками в лицо и кувыркнулся через голову назад, с ходу долбанув широко расставленными ногами по макушкам державших меня конвойных. Приземляясь за столом, я вынужден был выкрутить руку обратным рычагом тому, что справа - цепкий оказался парниша, не пожелал выпускать. Боднув его башкой в переносицу, я не стал дожидаться, когда его тело шмякнется на пол, а, метнувшись ко второму, начавшему уже лапать кобуру на заднице, с маху угостил его локотком в лоб. 1, 2, 3 - все мои приятели не подавали видимых признаков жизни.
   - Они мне не враги, - пояснил я разинувшей рот Аталии. - Я их просто ненадолго отключил - жить будут. Вот только начкару, пожалуй, маленько челюсть попортил, - добавил я, вынимая у начальника караула из кармана ключи от наручников и освобождая свою правую руку.
   - Ты, ты... Ты чего это, а? - прорезалась Аталия. - Ты зачем это? Ты...
   - Давайте я шарахну вас по башке и вы отключитесь минимум на час? предложил я хозяйке кабинета, ласково улыбаясь и пристально глядя на нее. Или - ежели хотите - дайте мне ключ от кабинета.
   - Зачем по башке?! - возмутилась Аталия. - Зачем ключ?
   - Ключ дадите, я прикую вас наручниками к стеллажу, запру дверь и уйду, пояснил я. - Не дадите - тогда по башке. И ключ все равно найду. А вы, пока на полу будете валяться без сознания, пневмонию подхватите - холодно тут у вас. Ну?!
   Затряся нижней губой, Аталия скорбно помахала руками, извлекла из кармана халата ключ и протянула его мне, одарив на прощание ненавидящим взглядом. Приковав хозяйку невидимых лучей к стойке стеллажа с аппаратурой, я покинул кабинет, запер дверь и выбрался из мрачного подвала.
   Автозак располагался метрах в пятнадцати от входа в приемный покой, уперевшись передними колесами в бетонные плиты, преграждавшие доступ посторонней техники во двор. Описав полукруг вдоль решетчатого забора, я рысцой приблизился к машине с правой стороны, рывком распахнул дверь кабины и, заскочив внутрь, аккуратно рубанул правой в челюсть дремавшего за рулем водилу.
   - Извини, паря, - пробормотал я, перетягивая безвольно обмякшее тело на правую сторону и перебираясь за руль. - Иначе никак не получается...
   ГЛАВА 3
   - Ты на мясо особо не налегай - вон, лучше сок пей, - сердобольно заметил Вовка. - А то скрутит с непривычки. В баньке попаришься, отдохнешь - потом еще поешь.
   Зыркнув по-волчьи на однокашника, я хотел было возразить, но почувствовал, что он прав - страшно заурчало в животе, острая боль полоснула бритвой изнутри, выбив слезы из глаз - здоровенный кусок пахучей буженины, проглоченный мною в три приема, начал мстить отвыкшему за восемь дней от нормальной нагрузки желудку.
   Переждав приступ, я осторожно выпил два фужера апельсинового сока и поинтересовался:
   - Во что тебе хата стала?
   Озабоченно нахмурившись, Вовка с десяток секунд озадаченно шевелил губами, затем беспечно махнул рукой и хитро прищурился:
   - Да хрен его знает, братан. По смете - двести "лимонов", застрахована на столь же. А так - ну, под "арбуз" наверняка потянет. Я не считал...
   Я хмыкнул и недоверчиво покачал головой. О том, что рэкетиры живут неслабо, я представление имел. Но чтобы так?!
   Мы сидели на дощатой террасе, примыкавшей к двухэтажному особняку, покрытому черепицей, и завтракали. Вернее, ел я, а Вовка лениво потягивал сок и жалостно морщил нос, рассматривая меня как нечто особенно странное и удивительное.
   Если кто-нибудь в эту минуту ухитрился бы вскарабкаться на трехметровый бетонный забор, огораживающий обширную усадьбу, с тем, чтобы полюбоваться на нас, он ни за что бы не поверил, что совсем недавно - лет этак пять назад - мы с Вовкой были похожи как братья и имели совершенно одинаковое положение в обществе. Потому что в настоящий момент румяный, отлично накачанный Вовка, облаченный в белоснежный махровый халат, мог бы без подготовки сниматься в клипе, рекламирующем протеиносодержащие продукты для культуристов, а я, увы, по всем статьям тянул только на роль статиста из фильма о застенках Бухенвальда...
   В последний раз мы виделись года три назад: я приехал в отпуск к бабке, в ставший для меня родным Константинов, и совершенно случайно встретил на дискотеке своего другана-однокашника, выбравшегося на пару деньков к родственникам.
   Понятное дело - покуролесили мы с ним слегка: пили-гуляли, с кем-то на пару дрались - уже и не помню подробностей - вспоминали славные деньки минувшей курсантской поры...
   В процессе общения я с удивлением узнал, что мой корешок, прослужив полгода в Зеленогорске, куда он попал по распределению после училища, уволился из войск и подался в рэкет. Удивлял не сам факт Вовкиного ренегатства: многие молодые офицеры, помыкавшись некоторое время без угла и средств к существованию, уходили из войск и пристраивались куда получше - в том числе и в рэкет. Однако в училище Володя Кротовский имел непоколебимую репутацию ярого борца за справедливость и чуть ли не фаната правопорядка. И вот - нате вам!
   Тогда, три года назад, новоиспеченный рэкетир настойчиво звал меня к себе, суля золотые горы и аргументирование убеждал, что, рискуя жизнью на своей лихой службе за жалкие гроши, я выгляжу по меньшей мере странно. Поспорив немного по поводу основополагающих пунктов наших столь различных жизненных позиций, мы обменялись адресами и расстались. И даже переписывались до недавнего времени...
   Бессонной ночью накануне побега я тщательно рассчитал и взвесил все детали предстоящей акции, обдумал каждую мелочь - как привык это делать за последние пять лет в процессе подготовки к операциям - и пришел к выводу, что, помимо Кротовского, никто более не тянет на роль ключевой фигуры в успешной реализации моего плана.
   План был простой и скромный: легализоваться после побега, найти себе временное пристанище, реализовать "пол-лимона" баксов, экспроприированных у Абдуллы (упокой Аллах его душу!), а затем не спеша набрать и экипировать небольшой отряд отчаянных парней, годных для диверсионной работы, которым в этой жизни терять уже нечего.
   Будучи в розыске, с моей стороны было бы по меньшей мере неостроумно заявиться к матери, которая вот уже пятнадцать лет живет отдельной семьей с отчимом и совместными чадами, или к бабке, воспитавшей меня. Загадочный полковник Шведов, который в свое время с чудесной быстротой организовал мне тур по Чечне под хорошей "крышей", тоже отпадал: помочь в сомнительном предприятии законопослушному гражданину - это еще куда ни шло, а вступиться за удравшего из пенат маньяка-убийцу - это уж извините... Оставался лучший друг Вовка Кротовский. О житии рэкетиров я имел представление лишь по книгам Корецкого, которого считаю единственным приличным мастером отечественного детектива - так вот, судя по тому, что он пишет, рэкетирам ничего не стоит отмазать такого чудака, как я, от преследования закона. Естественно, я не ожидал, что Вовка умрет от радости, когда ему на голову невесть откуда свалится объявленный в розыск кореш, но это был единственный шанс - обратиться более было не к кому...
   Бросив автозак с запертым в "стакане" водилой в лесополосе на выезде из города, я трусцой пробежал 12 км до вспомогательной грузовой станции, забрался на товарняк и отчалил на северо-восток...
   За восемь дней путешествия я наловчился разбираться в системе комплектования товарных составов похлеще любого чиновника МПС, оглох от стука колесных пар и похудел минимум на десять кг, питаясь ворованными из пристанционных садов фруктами (да здравствует плодоносная осень юга России!).
   Насколько активно ведется розыск маньяка-убийцы, отоварившего между делом троих конвоиров и водилу, мне узнать не удалось: по вполне понятным причинам я не рискнул появляться в расположенных у ж/д магистрали населенных пунктах и глазеть на стенды "Их разыскивает милиция"...
   К Вовке Кротовскому меня доставили под конвоем и в процессе этого мероприятия обращались со мной не лучше, чем с чуханом на этапе. Даже отвесили три затрещины, когда я попытался было качнуть права. Впрочем, полагаю, что у стриженных ежиком амбалов, которые добровольно взялись за столь неблагодарное дело, были веские основания для недовольства.
   Представьте себе: солнечное сентябрьское утро, четверо навороченных качков по-хозяйски расположились за столиком на террасе привокзального кабака, попивают себе пивко на виду трехсотого "мерса" с распахнутыми дверцами и цепкими взглядами пасут живописную людскую толчею у ряда "мини-маркетов", все чинно-благородно... И вдруг, откуда ни возьмись, вылезает грязный, оборванный худобан с волчьими глазами, хватает со стола банку пива, моментально, не спросясь, высасывает ее за четыре глотка и, по-скотски рыгнув, нагло заявляет - мне-де надо срочно повидать Вовку Кротовского! Да за такие штучки - по репе, по репе! Так что три подзатыльника - это еще по-Божески.
   - Повезло тебе, братан, - резюмировал Вовка, поблагодарив качков за доставку и приглашая меня в свою усадьбу. - Вокзал - земля нашей бригады. Если бы ты так поступил где-нибудь в аэропорту или на автовокзале - там бы тебя моментально поломали. - И поинтересовался: - А почему ты именно к ним подкатил? Дедукцией балуешься?
   - Какая, на хер, дедукция! - вяло отмахнулся я, покачиваясь от стукнувшего в башку пива и диковато оглядывая Вовки-ну усадьбу. - Сидят четверо амбалов стриженые, круто прикинутые, "мере" под боком, никуда не торопятся, за толпой секут - понятно, что мужики при деле...