Салли застыла; ей были слышны крики чаек, цокот подков, скрип проехавшей повозки, и вдруг - отчетливый, быстрый стук пары подбитых гвоздями ботинок. Они остановились не более чем в трех шагах от нее.
   - Извините, сэр, - раздался голос, в котором одышка и хрип смешивались с каким-то странным пощелкиваньем.
   - Что-что? Я вас не слышу. - Голос Фредерика звучал приглушенно. Погодите минуточку. Я же выстраиваю композицию. Не могу вылезти, пока не закончу... Ну вот, готово. - Тут фотограф вынырнул из-под покрывала. - Я вас слушаю, мэм.
   - Здесь не проходила молодая девушка, сэр? В черном?
   - Проходила. Чертовски быстро. Необыкновенно хорошенькая, блондинка. Она?
   - Уж конечно, такой пригожий молодой человек не пропустит красотки! Да, это она, сэр. Вы приметили, какой дорогой она пошла?
   - Собственно говоря, она спросила меня дорогу на Суон. Мол, хочет успеть на рамсгейскую почтовую карету. Я сказал ей, что у нее осталось десять минут, не больше.
   - Суон? Где это?
   Фотограф стал подробно объяснять, старуха нетерпеливо поблагодарила и припустила в погоню.
   - Не двигайтесь, - тихо сказал Фредерик. - Она еще не завернула за угол. Боюсь, вам придется еще немного потерпеть это зловоние.
   - Спасибо, - вежливо ответила Салли. - Хотя вам и ни к чему было так расхваливать меня.
   - О боже мой! Хорошо, беру свои слова обратно Вы такая же уродина, как она! Но объясните мне: что тут вообще происходит?
   - Сама не знаю. Я запуталась в какой-то ужасной истории. Я даже не могу рассказать вам, в чем дело...
   - Ш-ш-ш!
   На дороге послышались шаги; они медленно приблизились, миновали палатку и затихли вдали.
   - Толстяк с собакой, - объяснил Фредерик. - Ушел.
   - А ее вы видите?
   - Нет, она скрылась. Отправилась в Рамсгейт, и скатертью ей дорожка.
   - Можно мне теперь выйти?
   Он расшнуровал полог и откинул его.
   - Спасибо, - сказала Салли. - Сколько я вам должна за использование палатки?
   Фотограф широко раскрыл глаза и едва не расхохотался, но вежливость победила. Салли почувствовала, как краска стыда и смущения заливает ей щеки: она не должна была предлагать ему деньги. Она быстро отвернулась.
   - Не уходите, - сказал Гарланд. - Я ведь так и не знаю вашего имени. Оно и будет мне наградой.
   - Салли Локхарт, - ответила она, пристально глядя на море. - Сожалею, если я вас обидела. Я не нарочно...
   - Вы меня нисколько не обидели. Только, знаете ли, не за все в жизни можно расплатиться деньгами. Что же вы сейчас намерены делать?
   Салли почувствовала, что с ней обошлись как с ребенком. Это было не очень-то приятно.
   - Вернуться в Лондон, конечно. И не попасться ей на глаза. До свиданья.
   - Может быть, вы разрешите составить вам компанию? Я уже закончил и, если эта старая проныра опасна...
   - Нет, благодарю вас. Мне надо идти.
   И она пошла прочь. Ей было бы приятно ехать вместе с ним в поезде, но признаться в этом она не могла - даже себе. Она почувствовала, что маска беззащитности, которая так хорошо действовала на других мужчин, в данном случае не сработает. Вот почему она предложила ему деньги: чтобы быть с ним на равных. Но это тоже оказалось неправильным. И теперь Салли чувствовала свою полную беспомощность. И одиночество.
   Глава четвертая
   Мятеж
   Никаких следов старухи на станции не было. Разнообразили пейзаж только пастор с женой, три или четыре солдата и дама с двумя детьми. И Салли без помех нашла себе пустое купе.
   Она подождала, пока поезд миновал станцию, и распаковала сверток. Он был перевязан веревкой и к тому же крепко запечатан сургучом, так что она сломала себе ноготь, пытаясь соскрести его. Но все-таки ей это удалось, и она достала книгу.
   Это было что-то вроде дневника, довольно толстого и очень убористо написанного. Он был грубо переплетен в серый картон, но прошивка частично истлела, и некоторые листки выпадали. Салли осторожно вставила их на место и начала читать.
   На первой странице была надпись:
   Повесть о событиях в Лакноу и Аграпуре в 1856-1857 годах, включая отчет об исчезновении рубина Аграпура и о роли, которую сыграло в этом дитя по имени Салли Локхарт.
   Так это же она! И рубин...
   Миллион вопросов заметался в ее голове, как мухи над столом с объедками, смущая ее и сбивая с толку. На секунду она закрыла глаза и собралась с мыслями, затем начала читать.
   В 1856 году я, Джордж Артур Марчбэнкс, состоял на службе в 32-м полку легкой пехоты герцога Корнуэльского в городе Аграпуре, в провинции Оуд. За несколько месяцев до вспышки мятежа я имел случай посетить махараджу Аграпура вместе с тремя моими лучшими друзьями-офицерами; это были полковник Брэндон, майор Парк и капитан Локхарт.
   Этот визит был якобы частным и чисто развлекательным. На самом же деле нашей главной задачей было проведение некоторых серьезных политических переговоров с махараджей. Суть этих переговоров не имеет отношения к моему рассказу, за исключением того, что они давали новую пищу подозрениям, питаемым к нему частью подданных - подозрениям, которые привели, как я покажу, к его гибели во время ужасных событий следующего года.
   На второй вечер визита в Аграпур махараджа давал банкет в нашу честь. Стремился он или нет поразить нас своим богатством, но ему это вполне удалось: мне никогда еще не доводилось видеть такого блеска и такой расточительности, как в тот вечер.
   Вдоль всей пиршественной залы высились колонны из мрамора самой изысканной отделки, на их капителях были высечены изображения лотоса, сверкающие яркой позолотой. Пол был сложен из ляпис-лазури и оникса; из фонтана била струя благоуханной розовой воды, и придворные музыканты махараджи наигрывали свои странные томные мелодии за ширмой из инкрустированного красного дерева. Блюда были из чеканного золота, но центром внимания был рубин, невероятной величины и необыкновенной чистоты, сиявший на груди махараджи.
   Это был знаменитый рубин Аграпура, о котором я был весьма наслышан. Я не мог от него оторваться; что-то в глубине и красоте этого камня, в кроваво-красном переливающемся огне, которым он полнился, настолько завораживало и очаровывало меня, что я погрузился в его созерцание, забыв о приличиях. Махараджа заметил мой интерес и рассказал нам историю рубина.
   Он был найден в Бирме шесть столетий тому назад и в качестве дани отдан Балбану, королю Дели, от которого он перешел в княжеский дом Аграпура. В течение этих веков его теряли, крали, продавали, давали вместо выкупа, но он всегда возвращался к своим царственным хозяевам. Он стал причиной сотен смертей: убийств, казней, самоубийств; а однажды явился поводом к войне, в которой было вырезано население целой провинции. Меньше пятидесяти лет назад рубин был украден одним французским искателем приключений. Бедняга! Он думал скрыть кражу, проглотив камень, но тщетно: ему, живому, вспороли брюхо, и рубин еще теплым вывалился наружу.
   Рассказывая эту историю, махараджа пристально смотрел мне в глаза.
   - Не желаете ли увидеть его поближе, майор? - спросил он, закончив. Поднесите камень к свету и загляните внутрь. Но держитесь, чтоб не упасть!
   Я осторожно принял Рубин и сделал так, как он посоветовал. Когда свет лампы упал на камень, случилось что-то странное: красное мерцание в его глубине вдруг заклубилось и распалось на части, как дым, обнажая ряды каменистых уступов и провалов - фантастический пейзаж из ущелий, гор и ужасающих бездн, не имеющих дна. Только однажды я читал о подобном пейзаже но то был бред и ужас курильщика опиума.
   Результатом этого необычайного зрелища было то, что и предсказывал махараджа. Внезапное головокружение заставило меня пошатнуться. Капитан Локхарт поймал мою руку, уже готовую разжать пальцы; махараджа, смеясь, взял камень обратно, и все происшествие общими усилиями обратилось в шутку.
   Вскоре наш визит закончился. С тех пор я не видел махараджу год или более, и в следующий раз мы встретились уже во время того ужасного события, которое и представляет собой кульминацию моего рассказа, - события, принесшего мне больше стыда и горя, чем я мог себе представить. Да подарит мне Господь (если нашими судьбами правит Он, а не сонмище беснующихся демонов) прощение и забвение! Да будет так, аминь!
   Год, который прошел с тех пор, как я впервые увидел камень, был временем знаков и предзнаменований - знаков смертоносной бури, готовой уже разразиться над нами, того самого мятежа, приближение которого никто из нас не смог распознать. Это не мое дело - останавливаться на его ужасах и жестокости. Пусть другие, куда более красноречивые, чем я, расскажут историю того времени, с его подвигами, встающими, как маяки, над морем отвратительной бойни; достаточно сказать, что, пока сотни гибли, я выжил, я и трое других, в чьих судьбах рубин продолжает играть главенствующую роль.
   Теперь я обращусь ко времени осады Лакноу, незадолго до того, как мятежники были отброшены Хавелоком и Оутрэмом.
   Мой полк квартировал в городе, и когда...
   Салли подняла голову. Поезд подъезжал к станции, вывеска над перроном гласила "ЧАТЕМ". Она захлопнула книгу, в ее голове кружились странные образы: царский банкет, зловещие смерти, камень, опьяняющий, как опиум... "Трое других" выжили, сказал майор; ее отец и она сама, это понятно. Но кто же третий?
   Она снова раскрыла книгу - и тут же захлопнула ее, потому что дверь купе отворилась и вошел мужчина.
   Он был в светлом твидовом пальто, булавка с ярким камнем в галстуке придавала ему щеголеватый вид. Увидев Салли, он приподнял котелок.
   - Добрый день, мисс.
   - Добрый день.
   Салли кивнула и отвернулась к окну. Ей не хотелось разговаривать, и в этой излишне фамильярной улыбке джентльмена было нечто такое, что ей сразу не понравилось. Девушки ее круга никогда не путешествовали в одиночку, это выглядело странно и могло привлечь ненужное внимание.
   Поезд двинулся мимо станции, мужчина вынул сверток с бутербродами и принялся с аппетитом завтракать. Теперь весь его интерес сосредоточился в еде, и Салли немного успокоилась. Она устроилась поудобнее и начала разглядывать болота и топи, город вдалеке, мачты кораблей в доках и верфи.
   Время шло. В конце концов поезд вкатился на станцию Лондон-Бридж, под навес темного стекла, стук колес замедлялся, постепенно стихая, свист паровоза смешался с криками носильщиков и хлопаньем дверей. Салли встрепенулась и протерла глаза: она неожиданно задремала.
   Дверь купе была распахнута настежь.
   Мужчина исчез, и вместе с ним - книга. Он украл ее и был таков.
   Глава пятая
   Курительная церемония
   Салли позвонила в колокольчик и бросилась к двери. Платформа была заполонена народом, а единственное, что она запомнила в этом мужчине, было его твидовое пальто и котелок; но таких были десятки...
   Она вернулась в купе. Сумка лежала в углу на прежнем месте, и Салли нагнулась было за ней, как вдруг заметила на полу под сиденьем несколько листков бумаги.
   Книга была непрочно переплетена, они выпали, и вор, должно быть, этого не заметил!
   Большая часть листков была чистой, но на одном было несколько строчек без начала, очевидно, продолжающих рассказ с предыдущих страниц. Написано было вот что:
   ...в темноте, под морским узлом. Три красных огня ярко горят там, когда луна гонит воду. Возьми его. Это мой дар. По всем законам Англии он твой. Antequam haec legis, mortuus его; utinam ex animo hominum tarn celeriter memoria mea discedat.
   Салли не знала латынь, поэтому до поры она просто сложила бумагу и спрятала ее в сумку; и вскоре, с тоской и отвращением, предстала пред миссис Риз.
   Между тем в Уоппинге происходила сделавшаяся обычной зловещая церемония.
   Раз в день по приказу миссис Холланд Аделаида относила миску с похлебкой постояльцу со второго этажа. Старая перечница довольно быстро обнаружила тайное пристрастие Мэтью Бедвелла и, раз заинтригованная, она уже не могла упустить такой случай удовлетворить свое нездоровое любопытство.
   Из обрывков бреда, который нес ее постоялец, вырисовывалась весьма интересная история. Он находился на грани безумия, попеременно то обливаясь лихорадочным потом, то яростно атакуя страшные видения, вылезавшие из грязных стен и обступавшие его со всех сторон. Миссис Холланд терпеливо слушала, давала ему небольшую дозу наркотика, снова слушала и добавляла еще немного опиума в обмен на подробности о вещах, которые ее особенно заинтересовали. Мало-помалу складывалась целая картина, и миссис Холланд начинала понимать, что у нее в руках - точнее, почти в руках - находится настоящее сокровище.
   Рассказ Бедвелла имел самое непосредственное касательство к делу Локхарта и Шелби, агентов по снабжению судов. Уши миссис Холланд мгновенно сделали стойку, едва она услышала имя Локхарта; у нее был свой интерес к этой семье, и такое совпадение немало ее удивило. Но как только она узнала всю историю, она поняла, что это новый поворот ее дела: пропажа шхуны "Лавиния", смерть ее владельца, резкое увеличение прибыли с их китайских рынков и еще сотни мелочей. И миссис Холланд, женщина совершенно неверующая, благословила руку Провидения.
   Бедвелл был еще слишком слаб, чтобы двигаться. Миссис Холланд не была абсолютно уверена, что выжала все знания из его обкуренных мозгов, - вот почему она продолжала держать его при себе и сохраняла ему жизнь, если, конечно, его существование можно было назвать жизнью. Но реши она, что задняя комната нужна для других надобностей, Смерть и Бедвелл, разминувшиеся было в Южно-Китайском море, воссоединились бы прямо в Темзе. Гиблая Пристань была самым подходящим для этого местом.
   А пока Аделаида, с миской теплой жирной похлебки и грубо отрезанным ломтем хлеба, поднималась по лестнице в заднюю комнату. Внутри было совсем тихо; она надеялась, что больной спит. Приоткрыв дверь, она поневоле задержала дыхание от тяжелого спертого воздуха внутри, тело ее задрожало от холодной сырости, мгновенно пробравшей ее до костей.
   Мужчина лежал на матрасе под грубым одеялом, закрывавшим его по грудь, и не спал. Его глаза неотступно двигались за ней с той секунды, когда она вошла и поставила миску на стул.
   - Аделаида, - прошептал он.
   - Да, сэр?
   - Что у тебя тут?
   - Похлебка, сэр. Миссис Холланд велела вам ее съесть, потому что это вам поможет.
   - Ты принесла мне трубку?
   - После похлебки, сэр.
   Она не смотрела на него; оба говорили шепотом. Он приподнялся на локте, затем, превозмогая боль, оперся о спинку кровати. Тем временем Аделаида неподвижно встала у стены, и только ее огромные глаза казались живыми.
   - Давай сюда, - сказал он.
   Аделаида поднесла ему миску, покрошила туда хлеб, а затем снова отошла к стене. У Бедвелла не было никакого аппетита, и он оттолкнул это варево после нескольких ложек.
   - Не хочу. Нет в ней ничего доброго. Где трубка?
   - Вам надо поесть, сэр, не то миссис Холланд прибьет меня. Пожалуйста...
   - Сама ешь. Если в тебя это полезет, - проворчал он. - Ну же, Аделаида! Трубку, скорее.
   Она неохотно растворила шкаф - единственный предмет обстановки в комнате, кроме кровати и стула, - и вынула оттуда длинную тяжелую трубку, состоявшую из трех отдельных секций.
   Он не отрываясь смотрел, как она составила их вместе, положила трубку возле него, отрезала маленький кусочек от большого куска коричневого смолистого вещества, тоже вынутого из шкафа.
   - Ложитесь, - сказала она. - Оно же быстро действует. Еще свалитесь.
   Бедвелл сделал, как ему велела эта девочка, и расслабленно растянулся. Промозглый серый свет увядающего дня, едва пробиваясь сквозь многолетние наросты грязи на крошечном окне, придавал этой сцене мрачный оттенок старинной гравюры на стали. Огонек спички высветил на подушке медленно ползущего клопа. Аделаида поднесла зажженную спичку к кусочку опиума. Затем, нанизав его на длинную булавку, она стала водить им взад-вперед над огнем, пока он не начал пузыриться и не повалил дым. Бедвелл втягивал его через мундштук, Аделаида держала опиум над чашечкой трубки, куда непрерывно всасывался сладкий дурманящий дым.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента