Ракитин Андрей. Химеры Эрлирангорда (Химеры - 3) (фрагмент)

   -- Здесь будут войска, -- сказал Даг.
   -- В квартире? -- осведомился Гай невинно.
   -- И в квартире тоже. Так что если ты, Командор, не намерен сдать мне шпагу и отправиться под домашний арест, собирай людей и топай. Это я тебе говорю как частное лицо.
   -- Люди! -- воззвал Гай трагически. -- Это что же получается?! Меня, Командора и прочая-прочая... носителя императорской шпаги в тридцать шестом колене... какой-то вшивый барон гонит с родной кватеры!
   Народ безмолвствовал.
   -- Будут стрелять, -- пообещал Даг.
   -- Будут, -- подтвердил Канцлер авторитетно. -- Сам был у государыни и приказ получил. И исполнять намерен. Королевская легитимность -- дело кровавое.
   Наносное веселье скатилось с Гая. Остальные давно уже не веселились, и молчание в кухне висело такое, что даже тараканам было тошно.
   -- А ты что скажешь? -- Гай повернулся к Хальку. -- Ты во все это веришь?
   Хальк двумя пальцами поднял с блюдца пулю.
   -- На, попробуй, -- предложил он Гаю. -- Приятного мало. Несмотря на то, что Мета такая умелица.
   -- Философствовать мы будем после, -- помолчав, сказал Даг. Можно было, конечно, в который раз объяснить, что он не хочет, чтобы их наивностью воспользовались другие, менее честные и чистые. Что он не хочет очередного Вторжения, что у него просто нет сил второй раз держать Ворота и переживать смерти близких людей. Все это он наверняка успел бы сказать. Но не сказал.
   Минута ушла. Они услышали за окном хруст кустов и настывшего коркой снега, и стало понятно, что они все в заложниках у этих заплеванных стен и собственной гордости.
   -- Ну что вы сидите! -- со звоном в голосе сказала Мета, и Даг вдруг увидел -- будто другими глазами -- свой брошенный на стол, в кучу окурков и лабиринт немытых чашек, чеканный в ножнах корд, и глаза Халька, и Роханского Всадника, и Мету, и Пашку Эрнарского, и ощутил волну стыда и ярости от того, что оказался не волен в своих решениях и поступках.
   Бледные в синеву губы Халька шевельнулись.
   -- Ну что ты бесишься? -- сказал он тихо. -- Все как нужно. Как ты хотел и как решил. Ты ведь дописал тот рассказ?
   -- Да, -- сказал Даг, уже заранее зная, чем все кончится.
   Хальк улыбнулся.
   -- Вот и прекрасно. Помоги мне встать.
   Рассказ назывался _Кузнечик цвета хаки_. Коротенький, в каких-нибудь шесть страниц, он написался быстро и совсем неожиданно. Слова возникали на бумаге, будто кто шептал их на ухо, и невозможно было противиться ходу событий и мыслей. Крошечный отряд новобранцев, вчерашних выпускников-гимназистов... Первые жертвы в непонятной чужой войне. Просто и без затей. Смерть на краю гнилого болота, осень, сказочно красивые березы там, где лес -- еще лес, и лист кружится в прозрачном стекленеющем воздухе, и беззвучно упадает на землю, на лицо лежащему. И нет сил стряхнуть...
   Он получил за этот рассказ предупреждение от Капитула, и был тягостный, неприятный разговор с Алисой, тогда еще не государыней. Все это вышло как-то уж очень некстати, и _Кузнечик..._ остался незаконченным. А вчера, накануне коронации, дописался сам собой. В виде этакой _ужастной мсти_. И, как всякий абсолютный текст, начал немедленно претворяться в жизнь. Со всеми вытекающими последствиями.
   ... Они ссыпались по лестнице вниз шумной и почти что веселой толпой. Вывалились на улицу, под темное небо и гулкие кроны тополей. Далеко в поселке заходились лаем псы. Впереди был лес: плотная черная стена обступала дом полукругом. Если идти через этот лес часа четыре, можно выбраться на гравийку, но смысла в этом никакого...
   -- И дальше что? -- подходя к Дагу, в упор спросил Пашка.
   -- Дальше -- как повезет. Можно отсидеться в лесу.
   -- Сколько?
   -- Не знаю.
   -- Тогда иди и попробуй, -- предложил Пашка совершенно резонно.
   -- Мы останемся в поселке, -- подал голос Хальк. -- Если на старой фабрике, то вряд ли найдут.
   Мета нервно хихикнула:
   -- Там привидения.
   -- А тут -- боевики ее императорского величества, -- скривился Гай. -Выбирайте, что вам милее.
   Они расстались уже в поселке, на просевшем крыльце местной почты.
   -- Постарайся уцелеть, -- задумчиво созерцая на почтовых дверях сообщение о том, что _выемка производится трижды_, проговорил Канцлер. -- И быть с утра на вокзале. Махать платочком прибывающим войскам.
   -- Постараюсь, -- одними губами прошептал Даг.
   -- В противном случае мне будет очень сложно доказать твою непричастность к событиям.
   -- Можешь не доказывать.
   -- Ага! -- взбеленился сейчас же Гэлад. -- Давай перестреляем всех, кого можно, и успокоимся. Сначала вот его, -- он кивнул на загнанно дышащего Халька, -- потом тебя. Думаешь, кто-нибудь вспомнит потом о твоих заслугах перед верой, царем и отечеством?!
   Они говорили так, чтоб не услышал больше никто, но их все равно услышали. Правда, оценить не успели.
   -- Собаки, -- Хальк поднял голову. -- Пошли, быстро.
   Им повезло, потому что случилась метель. Иначе их переловили бы, как кроликов.
   Стекло в окне под потолком было выбито, снег залетал в пролом и не таял, ложился сугробами на идущие вдоль стен трубы.
   Беглецы сидели, тесно сбившись, у стены пустого цеха. Ветер гулял сквозняками, гонял по полу мусор. Снаружи, сквозь гуденье метели, доносились одиночные выстрелы и собачий лай.
   -- Крысиная охота, -- негромко сказал Пашка. На него цыкнули: и без того страшно.
   -- Мальчики, я так больше не могу, -- пожаловалась Мета.
   -- Можешь.
   -- Мне холодно!
   -- Иди, -- без всякой злости сказал ей Гай. -- Там люди, они поймут тебя и пожалеют.
   -- Дурак! -- Мета стукнула зубами. -- Укушу!
   Потянулись минуты. Долго. Когда Даг наконец взглянул на часы, выяснилось, что прошло минут двадцать. Дико хотелось пить. Самое обидное заключалось в том, что воды-то было навалом: выйди на лестницу, где окна пониже, ткни локтем застрявшие в низу рамы осколки и горстями ешь легший на карнизы снег. Правда, никто при этом не гарантирует, что тебя не подстрелит засевший где-нибудь под елкой снайпер. Говорят, без воды человек может прожить трое суток. А без коммунальных удобств -- сколько?
   Даг нехотя поднялся. Просто невероятно, как могут за полчаса оцепенеть спина и ноги.
   -- Ты куда? -- Мета, сидевшая рядом, сразу же вцепилась ему в рукав.
   -- Туда, -- сказал Даг внушительно.
   -- Я с тобой. Я с этими балбесами не останусь.
   -- Дура, -- сказал Даг ей ласково. -- Со мной нельзя. Туда, между прочим, даже государыня одна ходит.
   -- Тебе-то почем знать? -- подал голос Пашка.
   -- Догадался.
   -- Заткнитесь! -- шикнул Гай. -- Там кто-то есть.
   -- Где?!
   Гай кивнул подбородком на длинный, ведущий к лестнице коридор. Оттуда и впрямь слышались шаги.
   -- Во топчется, -- восхитилась Мета. -- Как слон! Даже ветром не забило...
   Даг молча поднял с пола _сэберт_, передернул затвор.
   -- Пойти познакомиться, что ли?
   -- Опусти пушку, -- Лаки чмыхнул и вытер перчаткой нос. -- А то, не дай Бог, выстрелишь, и сюда рванет вся королевская рать. Им там холодно, в оврагето...
   Даг откинулся затылком к стене. Как-то враз, противно, ослабли колени. _Сэберт_ тяжело стукнулся прикладом о каменный пол.
   -- Здрасьте, -- сказал Даг. -- Адьютант ее превосходительства...
   _ Адьютант_ невозмутимо дернул плечом и опять чмыхнул. Если бы не насморк, Даг бы сказал, что никакие заботы Лаки не отягчают.
   -- Ты как нас нашел?
   -- А по следам, -- откликнулся Лаки беззаботно, пиная носком сапога кирпичную крошку. -- Там подветренная сторона, метет не очень. Если знать...
   -- А ты знал?
   Лаки с удовольствием созерцал искореженные лестничные перила. Даг поднял голову: над перилами, как арбузы на бахче, торчали головы друзей и соратников. Лаки огладил буйные кудри и отвесил всем, а особенно Мете, изысканный поклон.
   -- Чему обязаны? -- спросил Хальк.
   -- Хотите, выведу? -- предложил Лаки простодушно.
   -- Они сидят в овраге, это сразу за центральной проходной. Вы проходите здесь, очень быстро, после бегом по виадуку и вниз, а там мимо элеватора -- к речке...
   -- В порт? -- усомнился Даг.
   -- Там уже договорено.
   Они стояли перед раскрытыми воротами цеха, надежно скрытые темнотой. Впереди -- пару шагов по гулкому листовому железу -- было белое, залитое светом прожекторов пространство. Фермы виадука рисовались в этом свете черным кружевом.
   -- Ну вот что, -- сказал Даг, беря Лаки за плечо. -- Ты идешь первый. С виадука помашешь.
   У Лаки медленно округлялись глаза. Как у дитяти.
   -- Так, да? -- выговорил он еле слышно.
   -- Со мной люди, -- сказал Даг. -- Один раненый, одна девчонка.
   На прощание Лаки опять чмыхнул носом, ворча, что девчонка сама по себе абсолютное оружие , ее бы выпустить на магистров -- и ничего больше не нужно, сложи руки и жди победы...
   Даг стоял и смотрел, как он уходит в свет.
   Короткими перебежками, припадая то у разбитой полуторки, то у груды строительного хлама, Лаки пересек пространство двора, которое ясно просматривалось с водонапорной башни. Загудели под ногами решетчатые ступеньки виадука. Черная фигурка на мгновение возникла у перил, взмахнула руками над головой крест-накрест.
   -- Хорошо, -- одними губами сказал Даг. -- Теперь Мета и Пашка.
   -- Не пойду.
   Даг выразительно посмотрел на Пашку.
   -- Понял. -- Барон вскинул девицу на плечо, шлепнул по пятой точке, чтоб не брыкалась, и рысью помчался через двор.
   Потом Даг будет вспоминать жест Лаки, эти вскинутые крестом руки, и гадать, почему он не понял, почему никто из них не догадался, что это было предупреждение.
   -- Пошли, пошли отсюда... -- Дага тянули вперед с настырностью, достойной лучшего применения, сопротивляться не хотелось.
   -- Битый небитого везет... -- Хальк огорченно вздохнул над ухом. Сразу же вслед за этим стены и потолок сдвинулись с привычных мест, круто ушли в сторону и вообще исчезли, а через пять минут выяснилось, что Хальк тащит его на себе и вот-вот упадет.
   Он сгрузил Дага у лестницы и опустился рядом. Достал из-за пазухи платок.
   -- На, утрись. Я тебе лицо разбил, уж извиняйте.
   Во рту и впрямь было солоно. Даг осторожно пошевелил языком: зубы вроде на месте.
   -- Кто-нибудь еще уцелел? Кроме Лаки.
   -- Не знаю.
   Они замолчали, и очень надолго. Потом Даг сказал:
   -- Кажется, я понял... Они были правы со своим вето. Все: и Алиса, и весь Круг...
   -- Ты о чем? -- Хальк задремал и очнулся с трудом. По всей видимости, та гадость, которой Мета досыта накормила его дома, помалу переставала действовать.
   -- Этот рассказ, _Кузнечик..._. Я получил предупреждение, ты не знаешь, тебя уже не было в Эрлирангорде.
   -- После Ворот?
   -- Почти сразу, ты его даже не читал.
   Даг услышал, как Хальк усмехнулся.
   -- Не читал, ясное дело. Потому что я его писал. До Ворот, и не закончил. Ты рукопись сжег?
   -- Если бы я ее сжег, -- сказал Даг невесело, -- ничего бы не случилось. И все были бы живы.
   Было очень тихо. Ветер шуршал по сбитым ступеням сквозняками, пахло пылью и горелой проводкой. Даг неуютно поежился: холод от бетонной стены ощутимо просачивался под куртку. По-прежнему зверски хотелось пить. Хальк то ли спал, то ли забылся. Даг пожалел его будить.
   Не ощущая ни страха перед возможной стрельбой, ни угрызений совести -- а что будет с тем же Хальком, если его прибьют? -- он выбрался на верхний этаж, под открытое небо: крыша здесь отсутствовала давно и напрочь. Ветер грохотал остатками жести и свистел в перекрытиях. Даг присел на корточки и ладонями зачерпнул снега. Снег был чистый, но пах железом и гарью, от него во рту оставался мерзкий вкус. И все-таки это была вода.
   Он хватал губами этот ржавый снег, в горле першило. Даг закашлялся. Надсадно, как чахоточный, и вместе с этим кашлем наконец вылилось все. Весь ужас и вся нелепость сегодняшней ночи, когда люди внезапно перестали быть людьми. Когда для расстрела уже не нужно доказательств, достаточно одного подозрения. И стало вдруг ясно, что Вторжение, которого ждал и боялся Роханский Всадник, уже произошло. А они, умудренные опытом недавней войны Создатели, Мастера и Магистры, не смогли понять, что Вторжение -- это не рота пехотинцев и не осназ на броневиках (хотя, конечно, бывает и такое), а вот эта самая каша в голове... Оно конечно, _homo homini lupus..._ и все такое, но волки, как правило, страдают если не милосердием, так рациональностью поступков.
   Он сидел и смотрел в черное, без звезд, небо. В горле стоял удушливый ком, и кружилась голова. Как будто в него с размаху залепили крепко скатанным грязным снежком, а он не успел увернуться.
   ... С другой стороны, а чего они ждали? Что их будут носить на руках и дарить по утрам эдельвейсы?! Миры не сочетаются друг с другом, как детали мозаики, и если с материальной культурой еще туда-сюда, то примерить на себя чужую ментальность не всегда приятно. Чаще всего она жмет у горла, и, когда сбрасываешь с себя чужое платье, на шее отчетливо черным -- странгуляционные полосы. Вот так вот. И получается, что Алиса где-то очень права в своем вето, не успевшем пока стать законом. Потому что создавать такое -- это все равно что себе самому мылить веревку. Ох, как же здорово они наловчились это делать...
   Даг набил снегом оставленный Хальком платок и вернулся вниз, на мгновение задержавшись у ската крыши. Отсюда, по прихоти извращенного Вторжением восприятия, сидящие в овраге магистры рисовались, как на ладони. Даг разглядел Яррана в бесформенном балахоне плаща, похожего на оглоблю в кирасе Канцлера, кого-то еще -- и государыню, стоящую чуть поодаль, в тени, на плотно утоптанном пятачке под трухлявым ясенем. Они все о чем-то спорили, но слов было не расслышать. Даг посетовал на судьбину и вернулся вниз.
   А я был не один, и все равно ничего не смог.
   Вражды не одолел, не смял границ, не сломал плотин...
   Сперва Дагу показалось, он слышит бред. Но Хальк глядел ему в лицо ясными глазами. Такими ясными, что Дагу сделалось неловко.
   -- Я принес тебе снегу, -- сказал он.
   -- Спасибо. Я всегда знал, что будет кому подать напиться.
   -- Ты что, помирать собрался? -- с тихим ужасом выговорил Даг.
   -- Я собрался выйти отсюда. -- Хальк говорил и дышал с трудом. Даже в полутьме было видно, как обострились черты его лица.
   -- Ты сошел с ума, -- искренне сказал Даг. Снег таял у него на ладонях, просачиваясь тяжелыми каплями сквозь батист платка.
   -- От такой жизни спятить легче легкого. Особливо в компании мессира, умеющего писать столь чудные рассказы.
   -- Ты создал Создателя, -- сказал ему Даг. Без всякого зла, потому что в словах Халька не было и тени упрека. Скорей уж гордость от хорошо проделанной работы. -- Ты создал Создателя, и я уж не знаю, как тебе это удалось, но странно, что ты все еще надеешься на спокойную жизнь.
   Хальк перестал улыбаться.
   -- А я и не надеюсь, -- сказал он. -- На жизнь.
   -- На спокойную.
   -- На жизнь.
   -- Напрасно, -- объявил ему Даг. -- Если ты думаешь, что я тебя выпущу раньше, чем они...
   -- Ярран там? -- перебил его Хальк.
   -- И не только он.
   -- Ярран клялся. Они не будут стрелять.
   Даг скептически хмыкнул. Объяснять не было времени, да и где гарантия, что Хальк станет слушать? Спорить с таким упрямством... Даг молча потянулся за лежащим у стены _сэбертом_.
   -- Оставь, -- сказал Хальк.
   -- Но они же убьют тебя!
   Он обернулся от дверей.
   -- Алиса тоже там?
   Солгать хотелось невыносимо.
   -- Да, -- сказал Даг, выпуская из пальцев ремень карабина. -- Алиса там.
   Снег был усыпан ясеневыми крылатками. Охряно-желтыми на ослепительно белом. Они вмерзли в наст и под ударами серебряных каблучков государыни вылетали из своих гнезд с легкими щелчками.
   -- Они не выйдут, -- сказал Ярран наконец. -- Мы напрасно теряем время.
   -- Вам известно, кто там остался? -- Государыня повернула к нему обморочно-бледное лицо.
   -- Я могу лишь строить предположения.
   -- Сделайте милость, -- Алиса равнодушно пожала плечами и отвернулась. Откинулась плечами к стволу, прижала ладони к холодной коре. _Если дерево не отвечает теплом на тепло твоей ладони, оно ненавидит тебя_. Пускай.
   -- Государыня, -- магистр Стреляный возник за спиной, как привидение.
   -- Что вам, Борк?
   -- Вы замерзли. -- Он набросил ей на плечи тяжелый меховой плащ. С галантностью, достойной лучшего применения, укутал плечи. -- Вам следует...
   Снег брызгами взлетел из-под ее каблуков. Алиса обернулась.
   -- Это вам следует перестать носиться со мной и сделать что- нибудь!
   Борк стряхнул с ее плеча ясеневое семечко.
   -- Что, по-вашему, я должен сделать? Открыть огонь на поражение?
   -- А вы как считаете?
   -- Я бы погасил прожектора, отпустил людей и отправился спать.
   Темные, с золотой искрой в глубине глаза государыни взглянули ему в лицо.
   -- Вы говорите так, словно там, -- Алиса кивнула в сторону развалин с нескрываемым презрением, -- словно там у вас не враги, а теща с блинами.
   -- У меня нет врагов в Круге.
   -- Тогда пойдите и скажите им, чтобы вышли. Охота посмотреть в честные глаза людей, открывших Врата.
   Магистр Стреляный осекся на полуслове.
   Снег. Глубокий, почти по колено, рыхлый, как вата. Под снегом -- кирпичное крошево, путаница древесных корней и бурьяна, ледяные комья, на которые невозможно поставить ногу. Дергается и рвется перед глазами красная пелена.
   Четыре часа утра. Восходящий в зените дороги нестерпимо яркий Сириус. Лица людей темны, вместо глаз -- провалы.
   Алиса. Роханский Всадник. Ярран. Кто из них первый поднимет оружие? И поднимут ли вообще?
   Ломкие сухие стебли болиголова, колючие шары татарника. Ясеневые крылатки ложатся под щеку веснущатой россыпью.
   Голос Дага. Бешеный рваный крик.
   -- Не стрелять! Не стре-ля-ать!!
   Почему они все так всполошились?!
   Она подняла голову и, словно в замедленной киносъемке, увидела выходящего из пролома в стене человека. Он шатался, упираясь в выбоины кирпичной кладки руками. У него было удивительно знакомое лицо.
   -- Государыня, -- проговорил за спиной Канцлер. -- Взгляните.
   -- Пусть уберут прожектора! Я ничего не вижу!
   Человек упал ничком. Поднялся, и на снегу осталось темное пятно. Он зачерпнул горстью этого снега, с силой провел по лицу. Было очень тихо.
   -- Алиса... -- сказал он в этой тишине.
   Она отвернулась, пряча лицо.
   -- Не стреляй! -- Канцлер повис на плечах у Яррана, пытаясь повалить его в снег. Алиса вдруг поняла, что кричат с двух сторон, и второй голос принадлежит Дагу...
   -- Отвернитесь, государыня. Вам не нужно смотреть. Пойдемте, я провожу вас до кареты.
   Первым, кого она увидела, прийдя в себя, был, разумеется, Феличе. Он стоял перед распахнутой дверцей кареты, держа у лба Алисы набитый снегом платок.
   -- Вам лучше?
   Алиса смотрела, как, волоча за ремень _сэберт_, к ней бредет Даг.
   Он остановился, вытер рукавом грязное лицо.
   -- Благодарю вас, -- сказала она тихо.
   -- За что?
   -- За то, что все окончилось.
   -- Я убил человека, -- сказал Даг глухо. -- Это можно считать ошибкой, случайностью, но...
   -- Врата нужно было закрыть. Не казните себя.
   Он не понял. Оглянулся туда, в овраг, после опять взглянул на Алису.
   -- Это Хальк.
   Алиса оттянула куртку у горла. Брызнули крючки. Даг машинально нагнулся -подбирать. Голова закружилась, и он ткнулся лицом в ноги государыне.
   -- Я знаю теперь вам цену. Всем и каждому.
   Магистры стояли полукругом, свесив буйные головы, как нашкодившие первоклашки перед грозным завучем. Потом Роханский Всадник вскинул желтые глаза:
   -- И дорого за нас дадут?
   Алиса промолчала, уткнувшись подбородком в сведенные руки. Можно было рассказать им всем, чего стоила их великая мужская дружба и верность присяге, можно было рассказать очень многое... Канцлер попинал сапогом снег.
   -- Дрянь ты, -- в общем молчании сказал он, сказал лениво, без злобы, просто уточняя факт. -- Со всеми бабскими вывертами и великой любовью.
   У Алисы задрожали губы. Никто и не подумал вмешаться, заставить его замолчать -- ни Ярран, ни Борк, -- вообще никто, -- и это было отчаянно больно, больней даже, чем смерти, вызванные то ли нелепой случайностью, то ли трусостью этих людей.
   -- В-вы намерены учить меня жизни?
   -- Я намерен уйти в отставку. -- Серебряная с изумрудом Канцлерская звезда полетела в снег, утонула в сугробе, пробив глубокую лунку. -- Не думаю, что вы станете меня удерживать.
   Алиса проводила взглядом сутулую канцлерскую фигуру.
   -- К черту, -- сказала она и захлопнула дверцу кареты.
   АРИШКА.
   ... И я не тот, ничуть не лучше всякого,
   И вы -- не та. Есть краше в десять раз.
   Мы просто одиноки одинаково,
   И это все, что связывает нас...
   28 ноября, 1894 год.
   Стрешнево, округ Эрлирангорд.
   фабрика _Пролетарская Победа_.
   -- Сядь и сиди! -- От толчка Дага Аришка почти упала на жесткое автобусное сиденье. Привалилась плечом к стеклу и как-то сразу заснула, хотя всегда терпеть ненавидела спать на ходу.
   Она заснула, и ей приснилось море. Но сначала в этом сне она долго то брела, то бежала по сухой выжженной земле, и низкие кустики степной полыни хлестали ее по исцарапанным лодыжкам. А потом степь перешла в галечный пляж. Аришка дотащилась до воды и с облегчением плюхнулась у полоски сухих водорослей, обозначавших кромку прибоя. Здесь не было гальки и песка тоже не было: что-то среднее между тем и другим. Море потрудилось на славу, превратив камни в мелкую крошку. Ее забавно было перебирать в руках. Попадались обломки раковин, матовые осколки стекла и перемолотые временем и прибоем человеческие кости. Откуда они здесь взялись, Аришка не знала, но было это, видимо, так давно, что теперь не имело значения.
   Становилось жарко, и неплохо было бы искупаться. Но оказалось, что вязкая лень давно и прочно опутала Аришку своими невидимыми веревками. Ну вот, подумала Аришка, наверное, я так и останусь здесь навсегда, и лет через триста мои косточки смешаются с этим песком, и никто никогда и не вспомнит, что был такой человек. И Алесь, наверное, не сильно огорчится.. через триста лет... а может, даже обрадуется.
   Автобус тряхнуло, но сон, вопреки ожиданиям, никуда не исчез, и Аришка покорно принялась его досматривать. Там, во сне, она, наоборот, проснулась от того, что на лицо упала тень. Аришка повернула голову -- совсем чуть-чуть, но этого хватило, чтобы увидеть Дага. Даг сидел перед ней на корточках, упираясь в колени локтями, русоволосый и загорелый, Аришка ни за что не узнала бы его, встретив в толпе, но тут был сон, и она понимала, что это -- Даг. Он перебирал зубами сухую травинку, и Аришка вяло удивилась, где это он ее раздобыл: здесь, на берегу, росли только полынь и низкие акации с длинными твердыми шипами -совсем как в Эйле.
   -- Греешься? -- Даг задумчиво прищурил серый глаз.
   -- Греюсь, -- призналась Аришка. -- А что?
   -- Вставай, -- сказал Даг. Голос у него был -- не поспоришь.
   Аришка попыталась испугаться:
   -- А что случилось?
   -- Случилось, -- ответствовал Даг туманно, и она вдруг камим-то странным чутьем поняла: Алесь.
   И проснулась с отчетливым ощущением беды.
   За окнами автобуса все так же убегали назад мокрые елки и пустые, едва припорошенные снегом поля. Даг нависал над ней, уцепившись за поручень, и по лицу его было видно, что приходится ему ой как несладко. Тем более, что другой рукой Даг чудом удерживал за ошейник обалдевшего Лобо. Волк вертел головой, насколько это вообще выходило у него в такой давке, клацал пастью, и его короткий хвост яростно молотил по Аришкиным коленям. Счас он кого-нибудь цапнет, сонно подумала Аришка, то-то будет скандал, и тогда их троих наверняка высадят. И так уже шипят: собака, мол, в автобусе... Во-первых, не собака, а волк, а, во-вторых, хозяевам что, пешком ходить? Они, между прочим, и за собачий билет деньги платили...
   -- Этот волк, мадам, еще никого и никогда в жизни не укусил без надобности, -- проникновенно сказал Даг какой-то тетке. Тетка поняла и отстала.
   -- Даг, -- позвала Аришка.
   -- Чего?
   -- А что было там, на вокзале?
   На лице Дага возникло нехорошее выражение.
   -- Не знаю. Отстань, -- бросил он, и Аришка как-то сразу поняла: врет. Сделалось обидно и пусто, и она отчетливо пожалела, что не послушалась тогда Алесьа и не вернулась. Интересно, он простит ее, если она приедет?
   -- Даг!
   -- Холера, ну что еще?!
   -- Я не холера. Я Аришка. Долго еще?
   -- Четыре остановки.
   -- Тогда знаешь, Даг, я не поеду дальше. Я сейчас сойду.
   -- Пжалста...
   Аришка заворочалась, впечаталась локтем в соболью шапку дамы с переднего сиденья, отдавила лапу волку и все-таки встала. Но тут автобус дернулся на повороте, и Даг получил свое. Приятного в этом было мало, Даг зашипел и согнулся, а обретший долгожданную свободу Лобо пошел косить граждан. И хотя свободного места в автобусе было немного, народ разбежался. Довольный Лобо уселся возле кабины водителя, свесив язык, а Аришка схлопотала по шее.
   -- Дурак! -- Аришка разрыдалась и выдала Дагу краткую и на удивление цензурную характеристику его моральных качеств. -- Я домой хочу! Я Алеся люблю, он меня хоть по морде не лупит! А ты... ты...
   -- А я, стал быть, сволочь немеряная... Лобо, место! Извините, граждане, за семейную сцену.
   Граждане сочувственно закивали и плотней сомкнули ряды. А Даг стал занудно объяснять, какая Аришка дура, и что нужна она Алесю, как дельфину лифчик, не ждет он ее и даже не надеется, и что нет у Аришки ни денег на билет, ни документов, что, по причине военного положения в столице, может привести к последствиям...
   Аришка проглотила эту тягомотину безропотно и спросила, выжав из себя все ехидство, на которое была способна:
   -- Ты что, знаешь всех Александров в Метральезе?
   -- По мне что Алесь, что Сидор... Любой от тебя сбежит через пять минут.
   -- Может, и ты сбежишь, а? -- жалостно попросила Аришка.