Рассел Эрик Фрэнк. И послышался голос…

   – Удачно же ты вывернулся, а?
   – Удача тут ни при чем, – буркнул Кесслер.
   Он достал лопату и принялся рыть яму под высоким деревом. Они обыскали Гэннибэла Пейтона, чтобы узнать имя и место жительства ближайших родственников, потом похоронили его. Кесслер сделал грубый деревянный крест и установил на могиле. Саймс, стоя навытяжку, с фуражкой в руке, попросил небо принять душу одного из своих сыновей.
   – Аминь! – гаркнул Молит.
   – Аминь! – эхом повторил за ним Малыш Ку.
   И все остальные.
   Миссис Михалич снова заплакала.
   На следующий день их тропинка начала отклоняться к западу. Они вынуждены были свернуть на другую, которая вела севернее. Немного погодя тропинка стала пошире, и они зашагали быстрей. Подавленные трагедией минувшей ночи, все держались ближе друг к другу и шли в том же порядке, что и накануне, только Фини бежал сегодня впереди, рядом с Саймсом.
   Тропа медленно, но упрямо поднималась в гору. Джунгли вокруг были такие же непроходимые и грозные, но уменьшилось количество раскидистых деревьев. Просветы в листве стали шире и попадались все чаще, и на освещенных участках тропы жгучие лучи голубого солнца обдавали людей нестерпимым жаром. От пота у них слиплись волосы, взмокли спины. Становилось душно; казалось, будто с подъемом воздух уплотняется, а не разрежается, как того следовало бы ожидать.
   Незадолго до полудня миссис Михалич отказалась идти дальше.
   Она опустилась на ствол упавшего дерева, лицо ее выражало тупую покорность судьбе, стекла очков запотели.
   – Мои ноги.
   – Болеть двои ноги, мамушка? – обеспокоено спросил Григор.
   – Мои ноги конец. – Она сбросила туфли и глубоко вздохнула. – Ходидь больше не мошно.
   Тут подошел замыкавший шествие Кесслер и вернулся назад Саймс. Все столпились вокруг миссис Михалич.
   – Что случилось? – спросил Саймс.
   – Говорит, что у нее разболелись ноги, – ответил Молит.
   – Тогда немного отдохнем, – твердо сказал Саймс, не показывая виду, насколько его огорчает эта вынужденная задержка. – Быть может, мы даже выгадаем, если будем почаще останавливаться.
   – Много лучше без меня, – твердо произнесла миссис Михалич. – Вы пойдем дальше. Я оздавайзя.
   – Что? Бросить вас здесь одну?
   – Не одну, – заявил Григор и решительно уселся рядом с женой. – Я оздавайзя доже.
   – Чтобы обречь себя на верную смерть, – с сарказмом заметил Саймс.
   – Умирать вмезде, – резко возразил Григор, точно это раз и навсегда решало вопрос.
   Ее толстые пальцы с нежностью погладили его руку.
   – Не нушна оздавадзя для меня, Григор. Ды иди дальше.
   – Я оздавайзя, – упрямо повторил Григор.
   – Мы останемся все, – заявил Саймс тоном, не терпящим возражения. Он глянул на часы. – Посмотрим, в какой мы будем форме через час. А пока можно и перекусить. – Его взгляд скользнул по спутникам и остановился на Молите. Немного повременив, он раздраженно спросил:
   – А ты-то из-за чего маешься? Брось-ка, приятель, эти штучки! Нечего стоять с таким видом, будто вот-вот с головой да в омут!
   – Я… Я…
   – Послушай, Билл, – промолвил Саймс. – Если хочешь сказать что-нибудь дельное – выкладывай. А жалобы можешь оставить при себе.
   Молит, вконец смутившись, выпалил:
   – Давно, еще в спортивной школе, меня считали хорошим массажистом.
   – Ну и что?
   Стараясь не встретиться взглядом с миссис Михалич, он быстро проговорил:
   – Я умею снимать усталость ног.
   – Правда? – лицо Саймса засветилось надеждой. – Клянусь всевышним, это же для нас спасение. Как по твоему, ты сумел бы помочь миссис Михалич?
   – Если она разрешит мне попробовать.
   – Конечно, разрешит. – Саймс взглянул на нее. – Ведь вы согласны?
   – Мамушка, ды ведь зоглазная? – умоляюще спросил Григор, подтолкнув ее локтем.
   – Я доздавлядь много друднозди, – запротестовала она.
   – Этих трудностей, будь они прокляты, станет куда больше, если сидеть сложа руки, вместо того чтобы двигаться к цели, – сказал Саймс и повернулся к Молиту:
   – Билл, постарайся помочь ей.
   – Перво-наперво мне нужна чуть теплая вода, – сказал Молит. – Пожалуй, мы…
   Тут его перебил Сэмми Файнстоун.
   – Воды предостаточно в том ручье, что остался позади, ярдах в трехстах отсюда. – Он порылся в куче беспорядочно сваленных мешков с поклажей и нашел брезентовое ведерко. – Пойду принесу.
   – Ну нет, один вы не пойдете! – с неожиданной жесткостью остановил его Саймс. – Ведро воды не стоит человеческой жизни. – Он быстро повернулся к Кесслеру. – Пойдешь с ним, Макс. На всякий случай.
   Они ушли и вскоре вернулись с двумя баллонами воды, уже согретой дневным пеклом. Миссис Михалич робко опустила в ведерко свои распухшие ноги и минут двадцать они отмокали. Потом она кое-как вытерла их, и Молит зажал одну ее ногу между коленями, точно ногу лошади, которую собираются подковать.
   Молит взялся за дело с профессиональной ловкостью: он сгибал и разгибал ногу, разминал суставы, массировал пальцами связки и мышцы. Прошло немало времени, пока довольный достигнутым результатом, он принялся за другую ногу и проделал с ней то же самое.
   – У кого походная аптечка?
   – У меня.
   Сэмми передал ему сумку.
   Молит расстегнул молнию водонепроницаемого чехла, быстро перебрал какие-то пакетики, свертки, банки и запечатанные пузырьки, нашел эфир и плеснул немного жидкости на обе ноги.
   – Ах! – У миссис Михалич перехватило дыхание. – Она холодный, как лед.
   – Быстро испаряется, – объяснил Молит.
   Он открыл банку с вазелином, обильно смазал им изнутри ее туфли на толстой подошве, хорошенько отбил деревянной палкой пропитавшуюся жиром кожу, еще раз смазал туфли изнутри вазелином и стал сгибать и разгибать то одну, то другую подошву, пока ему не удалось при сгибании легко свести носы туфель с каблуками. Тогда он отдал их миссис Михалич.
   – Примерьте. Только туго не зашнуровывайте. Пусть они сидят посвободнее.
   Она обулась, как он велел, встала и немного прошлась. Ее глаза засияли от восторженного удивления, и впервые Молит заметил, что они у нее ясные и голубые, как у куклы.
   – Зами-ша-дильна! – сообщила она. Она сделала еще несколько шагов, радуясь, как ребенок, словно каким-то чудом ей достались новые ноги. – Мой большой зпазиба!
   – Мой доше, – с огромным облегчением проговорил Григор.
   – Да будет вам, – оказал Молит. – Не за что.
   Дня два назад он бы рявкнул: «Нишиво ездь за шило зпазиба».
   А сейчас у него почему-то язык не повернулся сказать что-нибудь эдакое. Широкое крестьянское лицо Григора выражало такую трогательную благодарность. А в мозгу Молита снова и снова, сменяя друг друга, звучали услышанные им недавно фразы:
   «Удача тут ни при чем».
   «Ведро воды не стоит человеческой жизни».
   «Много лудше без меня».
   «Я оздавайзя».
   И они действительно собирались остаться одни в этих страшных джунглях, чтобы бок о бок ждать неминуемой гибели.
   Да, век живи, век учись…
   День четвертый, пятый, шестой, седьмой. Длина всего пройденного пути неизвестна. Продвинулись к северу миль на пятьдесят. Они брели так неделю, но им казалось, что прошел уже месяц, а то и больше. В их представлении покинутая ими космошлюпка находилась все равно что на другой планете.
   А на рассвете восьмого дня Саймс заставил их пуститься в путь пораньше, пребывая в милосердном неведении, что пробил его час.
   Он опять свернул на боковую тропинку: если верить компасу, идти по ней было для них удобнее, чем по той, по которой они шли накануне. Они двигались довольно быстро, чтобы успеть пройти возможно большее расстояние до того времени, когда солнце достигнет зенита и вновь примется жечь их беспощадными лучами.
   Во время дневного привала Малыш Ку вдруг оставил еду, вылез из-под дерева, в тени которого они сидели, и попытался взглянуть на невыносимо сверкающее небо.
   Зашевелился и Фини: сел, навострил уши и жалобно заскулил.
   – Что-нибудь неладно? – спросил Саймс, хватаясь за свой пистолет.
   – Мало мало слышно звук, высоко-высоко, – Малыш Ку вернулся в тень, сел и с бесстрастным лицом снова принялся есть. Вроде моя его слышать вчера или позавчера. Моя не уверена.
   – А какой он, этот звук?
   – Уйоум-уйоум-уйоум! – продемонстрировал Малыш Ку.
   – Что? А ну-ка еще раз.
   – Уйоум-уйоум! – послушно повторил тот.
   – А я ничего такого не слышал, – сказал Саймс.
   – Я тоже, – поддержал его Кесслер. – Впрочем, слух у него наверняка получше, чем у нас.
   – Очень-очень хорошая слух, – заверил Малыш Ку.
   Билл Молит вышел из тени дерева, посмотрел из-под руки на небо и, разочарованный, вернулся назад.
   – Мне показалось, что он подражает звучу летящего геликоптера.
   – И мне.
   Саймс пристально вгляделся в слепящее небо.
   – Нам только галлюцинаций не хватало, – сказал Кесслер. – С чего бы здесь взяться геликоптеру? Спасательная станция не получила от нас сигналов с просьбой о помощи. У нас ведь не было возможности послать их.
   – А не мог ли Томсон послать сигнал бедствия со «Стар Куин» до того, как его передатчик разлетелся вдребезги?
   – Нет. Метеорит отправил его на тот свет мгновенно.
   – Едва ли это был геликоптер, – решительно сказал Саймс и вернулся к прерванной еде.
   – Я тоже так думаю.
   – Моя слышать звук, – упорствовал Малыш Ку. – Уйоум-уйоум.
   Больше они об этом не говорили. Звук не повторился, а если и повторился, они его не услышали. Билл Молит провел с миссис Михалич очередной сеанс лечения, который стал теперь ежедневным ритуалом. У Сэмми всегда наготове была вода, вазелин, эфир. Григор благодарил Молита взглядом. Миссис Михалич всякий раз неизменно произносила:
   – Зами-ша-миль-на! Мой большой збазиба!
   К вечеру цепочка людей неожиданно остановилась, да в таком месте, где особенно густо переплелись ветви и стебли окаймлявшей тропинку растительности. Фини надрывался от лая. Саймс с собакой уже скрылись за крутым изгибом тропинки, а Малыш Ку задержался у самого поворота.
   – В чем дело, Эликс? – крикнул Кесслер, который шел позади всех.
   В голосе Саймса, когда он ответил ему, звучали сомнение и настороженность.
   – Да вот Финн разошелся. Так передо мной и выплясывает. – И тоном повыше:
   – Уймись ты, кобель безмозглый, чего доброго порвешь мне штанину!
   – Ты там поосторожнее, Эликс. Этот пес не дурак.
   – Знаю. Только понять не могу, почему он так бесится.
   – Нет ли чего подозрительного впереди?
   – Ровным счетом ничего. Мне отсюда виден весь путь до следующего поворота. Тропа свободна.
   – Нам нельзя возвращаться – крикнул Кесслер. – Мы должны идти только вперед. Не трогайся с места. Мы подтянемся к тебе и, что бы там нас не ожидало, встретим это вместе.
   – Ничего не получится, – донесся голос Саймса. – Мы все на тропе не поместимся. Придется мне действовать одному.
   – Может, опасность миновала? – с надеждой предположил Кесслер. – Ведь Фини вроде бы успокоился.
   Его слова тут же опроверг яростный захлебывающийся лай.
   Саймс упавшим голосом произнес:
   – Слышали? Это я попытался шагнуть вперед.
   – Мне не нравидзя, – заявила миссис Михалич, проявив неожиданное чутье. – Лучше бы…
   Она умолкла, потому что снова заговорил Саймс, на этот раз обращаясь к Малышу Ку, единственному, кто его сейчас видел.
   – Подстраховывай меня. Понравится это Фини или нет, а я все-таки двинусь вперед.
   В тот же миг Фини залился таким бешеным лаем, как никогда прежде, но чуть погодя лай этот перешел в жуткий вой убитого горем пса. Одновременно раздался странный треск, шум точно от обвала и короткий приглушенный вскрик Саймса. Потом наступила тишина, нарушаемая только жалобным повизгиванием собаки.
   Малыш Ку оглянулся назад и сказал:
   – Упала в яма.
   Сунув Сэмми свой пистолет, Кесслер прохрипел:
   – Стой здесь и охраняй нас с тыла.
   Он, а следом за ним Молит обогнали остальных и выскочили за поворот. Впереди, в четырех-пяти ярдах от них во всю ширину тропинки, пересекая ее, зияла черная яма. По эту сторону ямы вдоль ее края метался Фини, издавая горлом какие-то непривычные звуки: стоны вперемежку с рычанием. Веки его покраснели, шерсть на загривке вздыбилась.
   Бросив на землю мечете, Молит лег на живот и осторожно пополз к неровному краю обвала.
   – Держи меня за ноги, слышишь?
   Он потихоньку, дюйм за дюймом, продвигался вперед, попутно сильным шлепком отбросил в сторону Фини, наконец подполз к яме, и под его тяжестью земля на ее краю осела и начала осыпаться. Глянув вниз, он увидел лишь беспросветный мрак.
   – Эликс!
   Никакого ответа.
   – Эликс!!!
   Молчание.
   Еще громче:
   – Эликс, ты жив?!
   Снова ничего, только с большой глубины доносилось слабое непонятное постукивание. Молит ощупью нашел рядом с собой камень, бросил его в яму и начал медленно считать. Ему показалось, что время тянется бесконечно долго, пока он наконец не услышал, как камень упал на дно. Постукивание и шуршание снизу сразу же стали громче. Эти звуки навели его на мысль о чем-то огромном, одетом в хитиновый панцирь. О гигантском крабе.
   – А может, упав, Эликс потерял сознание, – нарушил молчание Кесслер, который, вцепившись в ботинки Молита, находился в двух ярдах от ямы.
   – Боюсь, дело тут похуже.
   – Он мертв?
   – Надеюсь.
   – Ты что, спятил? Как это понимать: ты надеешься, что он мертв?
   – Яма очень глубокая, – ответил Молит. – Это ловушка. А на дне какое-то чудовище поджидает добычу.
   – Ты в этом уверен? – Кесслер дышал с трудом.
   – Я слышу, как оно там шевелится.
   – Моя тоже слышит, – подтвердил Малыш Ку с невозмутимым выражением на плоском смуглом лице. – Она делает «стук-стук».
   Кесслер оттащил Молита назад. Тот встал и стряхнул с себя землю.
   – Чтобы спуститься в эту яму, нам понадобится большой моток веревки.
   Кесслер лег животом на тропинку и сказал?
   – А теперь ты меня держи. – Он пополз вперед, и когда его голова оказалась над ямой, во весь голос крикнул внизу.
   – Эликс! Эликс! Ты меня слышишь?
   Из зловещей черноты не последовало никакого ответа – оттуда слышались только звуки, которые издает при движении существо, одетое в панцирь. Кесслер ползком вернулся назад, встал на ноги и вытер с лица пот. У него был вид человека, которому наяву снится кошмарный сон.
   – Мы не можем уйти, не попытавшись сделать хоть что-нибудь.
   – Связать стебли и получайся длинный-длинный веревка, – предложил Малыш Кг. – Моя пойдет вниз.
   – Тебе даже из бумажного кулька не выбраться, – зарычал на него Молит. – Если уж кто спустится в эту яму, так только я.
   – Много вес, – решительно возразил Малыш Ку, бесстрашно взирая на широкую волосатую грудь Молита. – Слишком много.
   – Он прав, – сказал Кесслер. – Ты тяжелей его вдвое. Спуститься в эту преисподнюю должен самый из нас легкий.
   – Значит моя, – заявил Малыш Ку, рассматривая такую возможность с вежливым безразличием.
   Потрясенный Кесслер был на грани отчаяния.
   – Если Эликс действительно погиб, командую теперь я, – продолжал он.
   – А у меня нет полной уверенности, что Малышу Ку следует спускаться в эту яму.
   – Почему? – спросил Молит.
   – Это может привести к еще одному несчастному случаю. Кроме того, если на дне засела какая-то тварь, ясно, что для обороны ему недостаточно иметь при себе только мачете. Он должен будет прихватить и пистолет. Один мы уже потеряли. Он внизу, с Эликсом. А если мы потеряем и второй…
   – Останется один-единственный, – подсказал Молит. – Тот, который ты пока отдал Сэмми.
   Кесслер удрученно кивнул.
   – С одним пистолетом и без компаса наши и без того ничтожные шансы добраться до станции практически сведутся к нулю.
   – Есть компас, – сообщил Малыш Ку, показывая прибор, о котором шла речь. – Она падать возле яма. Моя поднимать.
   Вид компаса несколько успокоил Кесслера, и он наконец принял решение.
   – Риск – благородное дело. Спустим его в яму с горящим факелом, но лишь до той глубины, с которой удастся разглядеть, что делается на дне. А потом прикинем, можно ли тут что-нибудь предпринять.
   Обливаясь потом, трое начали поспешно рубить и затем вытягивать из окружающей их чащи тонкие, но крепкие стебли лиан.
   Опоясанный петлей из стебля лианы, с пистолетом в правой руке и тугим пучком длинных горящих прутьев в левой, Малыш Ку перешагнул через край ямы. Какие бы чувства он при этом ни испытывал, на его лице ничего нельзя было прочесть. И вообще, глядя на него, можно было поручиться, что это ежедневное его занятие.
   Веревка из плетей лианы медленно поползла через край ямы вниз, потрескивая и начиная угрожающе расслаиваться в местах, где были узлы. Дрожащий свет факела растворился во мраке. Фини осторожно бродил вокруг ямы, а когда его чуткие уши улавливали шум, который производило двигающееся внизу неведомое существо, он рычал и злобно скалил зубы.
   Посоветовавшись, они приостановили спуск и крикнули вниз:
   – Уже что-нибудь видно?
   – Очень-очень темно, – приглушенным эхом прозвучал из ямы ровный, без всякого выражения голос Малыша Ку. – Должна спускаться еще.
   Они осторожно обмотали еще кусок самодельной веревки, и с каждым ее ярдом, который, потрескивая и натягиваясь, скользил через край ямы, их все сильней охватывало недоброе предчувствие.
   – Быстро-быстро! – поторопил их голос из ямы. – Огонь почти погаснуть. Уже рядом пальцы.
   Еще шесть-семь ярдов веревки скрылось в яме. Мучительно стегнув по нервам, из глубины ямы вдруг грянула очередь выстрелов, следовавших один за другим с невероятной быстротой. Всего их было шестнадцать – столько, сколько зарядов в магазине. Молит и Кесслер изо всех сил рванули на себя веревку, Михаличи схватились за ее конец и принялись тянуть вместе с ними. От усилий, которые они прилагали, чтобы как можно быстрее вытащить Малыша Ку на поверхность, с лица Кесслера ручьями стекал пот, могучие мускулы Молита вздулись буграми. Натянутые до предела куски лианы расслаивались от трения о край ямы. Волокнистые пряди с треском лопались, отделяясь от основного стебля. А люди все тянули эту импровизированную веревку и, затаив дыхание, молились, чтобы она выдержала, чтобы не оборвалась в последний момент.
   Внезапно, как чертик из шкатулки, из ямы выскочил Малыш Ку. Он сбросил опоясывавшую его петлю, быстро вытащил из автомата пустой магазин и вставил на его место другой, с зарядами. Излишне говорить, что держался он с непостижимым спокойствием, ибо он держался так почти всегда.
   – Что с Эликсом? – выдохнул Кесслер.
   – Нет голова, – безо всяких эмоций ответил Малыш Ку. – Откусила животный, которая сидеть внизу.
   Кесслер, которому стало дурно, спросил?
   – А ты разглядел, что там на дне?
   Малыш Ку кивнул.
   – Большой животный. Вся красная. Толстый панцирь. Много много ног, как паук. Два глаза – вот такие! – разведя руками, он показал, что они были дюймов восемнадцать в диаметре. – Плохой глаза. Смотреть на меня как на еще одна кусок мяса. – Он с благодарностью взглянул на свой автомат. – Моя их вышибать.
   – Ты убил его?
   – Нет, только вышибать глаза. – Он указал на яму. – Сейчас она двигаться туда сюда. Вы слушать!
   Они прислушались, и их уши уловили постукивание, глухие удары и какие-то царапающие звуки, словно нечто громоздкое и неуклюжее пытается выкарабкаться из ямы и каждый раз обратно падает на дно.
   – Какой страшный конец! – воскликнул глубоко потрясенный Кесслер. – Какой страшный конец! – В бешенстве он ударом ноги зашвырнул в яму кусок гнилого высохшего дерева. И тут его осенило. – А мы ведь можем отомстить за Эликса; хоть это в нашей власти.
   – Уже отомстила, – негромко произнес Малыш Ку. – Вышибать глаза.
   – Этого мало. Слепое или зрячее, чудовище живо, сидит в яме и может сожрать Эликса. Мы должны его убить.
   – Каким же образом?
   – Накидаем в яму побольше сухой травы, потом бросим вязанку хвороста и факел. И поджарим его заживо.
   – Есть способ получше. – Молит указал на большой валун, пораскрытый густой растительностью. – Если б нам удалось сдвинуть его и перевалить через край ямы, мы бы эту тварь расплющили.
   С бешеной энергией они стали рубить преграждавшие им путь растения, зашли за камень и дружно навалились на него. Камень дрогнул, приподнялся и перевернулся вверх основанием. На обнажившейся земле извивались толстые ярко-желтые личинки. Еще одно усилие, и камень, покатившись, оказался в футе от ямы. Люди прислушались, желая убедиться, что намеченная жертва все еще там. Из глубины по-прежнему доносились скребущие звуки и возня. Камень перевалился через край ямы, увлекая с собой комья сухой земли. Казалось, он летел вниз невероятно долго, но в конце концов они услышали звук его падения, сопровождавшийся трояким хрустом и всплеском, точно камень раздавил нечто мягкое и водянистое, заключенное в твердую оболочку. Потом наступила тишина.
   Кесслер торжественно отряхнул руки, как бы говоря: «Вот так!». Он взглянул не компас и скрылся за поворотом тропинки, чтобы позвать остальных.
   Теперь их отряд возглавил Кесслер, рядом с которым бежал Фини. За ними следовал Малыш Ку, потом шли Михаличи и Сэмми Файнстоун. В арьергарде шествовал вооруженный мачете Билл Молит.
   К вечеру десятого дня упала миссис Михалич. Упала, как подкошенная, не издав ни звука, ни подав никакого знака, только что она ковыляла своей тяжелой неуклюжей походкой, а в следующий миг лежала на тропинке, точно выброшенный кем-то узел тряпья.
   Отчаянный крик Григора «Мамушка!» остановил движущуюся цепочку людей.
   Они окружили ее, подняли, отнесли на небольшую поляну и стали поспешно рыться в походной аптечке. Глаза ее были закрыты, а широкое лицо крестьянки приобрело багровый оттенок. По внешним признакам невозможно было определить, дышит она или нет.
   Кесслер взял ее за запястье, но не смог нащупать пульс. Помрачнев, они обменялись беспомощными взглядами: врача среди них не было.
   Кто-то положил ей на лоб мокрую тряпицу. Еще кто-то поднес к ее носу бутылочку с ароматическими солями. Третий похлопал ее по щекам и принялся растирать ее короткопалые, загрубевшие от черной работы руки. Отчаянными усилиями они пытались вернуть ее в этот полный трудностей суматошный мир, который она так внезапно покинула, но все их стираная были тщетны.
   Наконец Кесслер снял фуражку и произнес, обращаясь к белому как мел, потерявшему дар речи Григору:
   – Сочувствую вам! Глубоко сочувствую!
   – Мамушка! – душераздирающим тоном вымолвил Григор. – О, моя бедная замученная… – Дальше он пробормотал что-то на непонятном для остальных и изобиловавшем гортанными звуками языке, упал на колени, обнял жену за плечи и изо всех сил прижал к себе. Рядом на земле лежали ее растоптанные очки, до которых теперь никому не было дела, а Григор все сжимал ее в объятиях, словно никогда не собирался выпустить ее из рук. Никогда.
   – Моя маленькая Герда! О, моя…
   Пока Григор, сломленный горем, навсегда прощался с половиной своей жизни, своей души, с половиной самого своего существа, остальные отошли на несколько шагов и, держа наготове оружие, повернулись лицом к джунглям. Потом они бережно отвели Григора в сторону, а ее похоронили под тенистым деревом и поставили на могиле крест.
   Часа через два, пройдя еще семь миль, они расположились на ночлег. За все это время Григор не проронил ни слова. Он шагал по тропе, как автомат, ничего не слыша, ничего не видя, безразличный к тому, куда он идет и дойдет ли когда-нибудь до цели.
   При ярком свете костра Сэмми Файнстоун наклонился к нему и сказал:
   – Не надо так убиваться. Ей бы это не понравилось.
   Григор ничего не ответил. Он пристально глядел на пламя, но перед глазами его была тьма.
   – Она ушла быстро, с незамутненной душой, самым легким путем, – утешал его Сэмми. – У нее ведь было больное сердце, верно? – Не получив ответа, он продолжал:
   – Идя следом за ней, я не раз замечал, как она вдруг начинала задыхаться и прижимала руку к левому боку. Я-то думал, что, может, ее беспокоит невралгия. А оказывается, это было сердце. Почему она нам об этом не сказала?
   – Не хотела деладь друдноздь, – безо всякого выражения произнес Григор.
   Это он в первый раз заговорил после ее погребения.
   И в последний.
   Никогда больше он не вымолвил ни слова.
   К четырем часам утра в лагере его уже не было. Когда две луны стояли еще высоко, а третья склонилась к горизонту, Кесслеру надоело неподвижно стоять на посту, и он, тихо ступая, обошел вокруг лагеря и увидел, что место, где до этого спал Григор, пустует. Кесслер не поднял тревогу сразу: для людей отдых и сон были настолько необходимы, что нельзя было будить их, предварительно все не обдумав. Поэтому он, осторожно перешагивая через спящих вповалку людей, вначале обыскал лагерь и прилегающую к нему местность.
   Григора нигде не было.
   Со всех сторон их грозно обступали джунгли. Какое-то фосфоресцирующее существо, широко раскинув крылья, бесшумным призраком пронеслось между верхушками деревьев. Кесслер поразмыслил над создавшимся положением. Как и когда удалось Григору скрыться, установить было невозможно. Он мог уйти и час назад, и раньше. А теперь он, возможно, находился в нескольких милях от лагеря, если, конечно, еще был жив.