— Вы что же, хотите сказать, что отказываетесь мне сообщить? Подозреваете — меня? Полагаете, что я тоже один из этих выродков? — Он помолчал. Грэхем старался уловить выражение его лица на маленьком видеоэкране телефона, но аппарат плохо работал, изображение то и дело пропадало, сменяясь беспорядочным мельканием светлых и темных пятен. — Наверное, мне не следует вас винить, — продолжал Сангстер. — Одни из предателей ведут себя как безмозглые бандиты, зато другие проявляют необычайную хитрость.
— Мне от вас нужно только одно — если это, конечно, в ваших силах — передать то, что я сообщил, в Вашингтон, — сказал Грэхем. — У меня слишком много хлопот, чтобы самому искать связь. Придется вам мне помочь.
— Постараюсь, — обещал Сангстер. — Что-нибудь еще?
— Да. Я бы хотел получить имена и адреса всех сотрудников разведки, находящихся в городе или в окрестностях. Не могли же все они угодить в западню. Некоторые из них порой неделями не выходят на связь. Наверняка кто-то еще бродит на свободе. Сведения, которые мне нужны, здесь знал только Лимингтон, но в Вашинггоне они тоже известны.
— Посмотрю, что тут можно сделать. — Сангстер помолчал, потом снова заговорил, немного громче: — Наше ведомство получило ответы на пару вопросов, которые недавно поставил Лимингтон.
— Что-нибудь новое? — встрепенулсл Грэхем.
— Из Британии сообщают: осмотр лаборатории и записей Мак-Эндрюса показывает, что он вел интересные исследования в области изменения скорости частиц при тепловом воздействии. Видимо, он пытался решить загадку субатомной связующей силы. До своего исчезновения он не сумел добиться успеха, и англичане поставили на этом крест.
— Все проще простого! — заявил Грэхем. — Его распотрошили, а останки выбросили. Теперь он в какой-нибудь небесной помойке — бедный подопытный кролик!
— Я и сам не лишен воображения, поэтому не стоит так нагнетать, — укоризненно сказал Сангстер. — Зачем вы портите мне настроение — вовсе не обязательно смаковать эти ужасы.
— Прошу прощения!
— Мы обнаружили, что ни один из радиолюбителей не перехватил разговор Падильи, — продолжал Сангстер. — Так что сведения, которые он сообщил Треливену, навеки останутся тайной. Из биографии Падильи не следует ничего, кроме того, что он проводил эксперименты в области радиотехники, снискавшие ему финансовый успех. Он сколотил приличную сумму на упрощенной частотной модуляции. Но погубило его что-то другое, а что — неизвестно. Никаких записей он не оставил.
— От этой зацепки я отказался уже пару дней назад.
— Вы так говорите, как будто нашли другую, причем лучшую. — В голосе Сангстера сквозил явный интерес. — Я угадал?
— Я эти зацепки нахожу почти каждое утро, — мрачно изрек Грэхем, — а ж вечеру они рассыпаются в прах. Просто я — сыщик-недотепа и с самого начала наломал дров! — Он поджал губы и вздохнул. — А что поделывают правительственные эксперты?
— Насколько мне известно, ничего. Две группы сидят в глуши, в тех местах, которые выбрал Лимингтон. Они уже убедились, что сама эта глухомань, которая должна служить защитой, стала помехой. Они что-то изобретают, разрабатывают, создают, а потом оказывается, что поблизости нет витонов, на которых можно было бы все испытать.
— Дьявол, это я не учел, — признался Грэхем.
— Вы тут ни при чем. Никто из нас об этом не подумал. — Сангстер помрачнел. — Если перевести лаборатории в людные места, витоны их быстро уничтожат. Вот в чем загвоздка. — Сангстер нетерпеливо щелкнул пальцами.
— Наверное, вы правы, сэр, — согласился Грэхем. — Я снова свяжусь с вами, как только у меня будет что-нибудь стоящее.
— Куда вы теперь? — последовал внезапный вопрос.
— Я туговат на ухо, — сообщил Грэхем. — Вот забавно — совсем ничего не слышу!
— Ну ладно, ладно. — Грэхем ощутил в тоне собеседника разочарование. — Вам лучше знать. Будьте осторожны! — Послышался громкий щелчок — Сангстер повесил трубку.
— Если есть сомнения, — туманно заметил дежурный сержант, — всегда подумай: кто на этом наживается.
Ну и кто же наживается теперь? — осведомился Грэхем.
— Похоронных дел мастера! — Поймав улыбку собеседника, сержант нахмурился. — Не так, что ли?
ГЛАВА 12
— Мне от вас нужно только одно — если это, конечно, в ваших силах — передать то, что я сообщил, в Вашингтон, — сказал Грэхем. — У меня слишком много хлопот, чтобы самому искать связь. Придется вам мне помочь.
— Постараюсь, — обещал Сангстер. — Что-нибудь еще?
— Да. Я бы хотел получить имена и адреса всех сотрудников разведки, находящихся в городе или в окрестностях. Не могли же все они угодить в западню. Некоторые из них порой неделями не выходят на связь. Наверняка кто-то еще бродит на свободе. Сведения, которые мне нужны, здесь знал только Лимингтон, но в Вашинггоне они тоже известны.
— Посмотрю, что тут можно сделать. — Сангстер помолчал, потом снова заговорил, немного громче: — Наше ведомство получило ответы на пару вопросов, которые недавно поставил Лимингтон.
— Что-нибудь новое? — встрепенулсл Грэхем.
— Из Британии сообщают: осмотр лаборатории и записей Мак-Эндрюса показывает, что он вел интересные исследования в области изменения скорости частиц при тепловом воздействии. Видимо, он пытался решить загадку субатомной связующей силы. До своего исчезновения он не сумел добиться успеха, и англичане поставили на этом крест.
— Все проще простого! — заявил Грэхем. — Его распотрошили, а останки выбросили. Теперь он в какой-нибудь небесной помойке — бедный подопытный кролик!
— Я и сам не лишен воображения, поэтому не стоит так нагнетать, — укоризненно сказал Сангстер. — Зачем вы портите мне настроение — вовсе не обязательно смаковать эти ужасы.
— Прошу прощения!
— Мы обнаружили, что ни один из радиолюбителей не перехватил разговор Падильи, — продолжал Сангстер. — Так что сведения, которые он сообщил Треливену, навеки останутся тайной. Из биографии Падильи не следует ничего, кроме того, что он проводил эксперименты в области радиотехники, снискавшие ему финансовый успех. Он сколотил приличную сумму на упрощенной частотной модуляции. Но погубило его что-то другое, а что — неизвестно. Никаких записей он не оставил.
— От этой зацепки я отказался уже пару дней назад.
— Вы так говорите, как будто нашли другую, причем лучшую. — В голосе Сангстера сквозил явный интерес. — Я угадал?
— Я эти зацепки нахожу почти каждое утро, — мрачно изрек Грэхем, — а ж вечеру они рассыпаются в прах. Просто я — сыщик-недотепа и с самого начала наломал дров! — Он поджал губы и вздохнул. — А что поделывают правительственные эксперты?
— Насколько мне известно, ничего. Две группы сидят в глуши, в тех местах, которые выбрал Лимингтон. Они уже убедились, что сама эта глухомань, которая должна служить защитой, стала помехой. Они что-то изобретают, разрабатывают, создают, а потом оказывается, что поблизости нет витонов, на которых можно было бы все испытать.
— Дьявол, это я не учел, — признался Грэхем.
— Вы тут ни при чем. Никто из нас об этом не подумал. — Сангстер помрачнел. — Если перевести лаборатории в людные места, витоны их быстро уничтожат. Вот в чем загвоздка. — Сангстер нетерпеливо щелкнул пальцами.
— Наверное, вы правы, сэр, — согласился Грэхем. — Я снова свяжусь с вами, как только у меня будет что-нибудь стоящее.
— Куда вы теперь? — последовал внезапный вопрос.
— Я туговат на ухо, — сообщил Грэхем. — Вот забавно — совсем ничего не слышу!
— Ну ладно, ладно. — Грэхем ощутил в тоне собеседника разочарование. — Вам лучше знать. Будьте осторожны! — Послышался громкий щелчок — Сангстер повесил трубку.
— Если есть сомнения, — туманно заметил дежурный сержант, — всегда подумай: кто на этом наживается.
Ну и кто же наживается теперь? — осведомился Грэхем.
— Похоронных дел мастера! — Поймав улыбку собеседника, сержант нахмурился. — Не так, что ли?
ГЛАВА 12
Надпись на бронзовой табличке гласила: «Американская корпорация по производству холодильников». Грэхему пришлось минут пять уламывать несговорчивого секретаря, пока тот наконец согласился допустить его к дубовой двери, на которой золотыми буквами сияло имя директора.
На двери значилось: «Турлоу»; обладатель сей фамилии напоминал живую мумию. Похоже, что этот Турлоу весь высох, ведя постоянную погоню за прибылью.
— Ничем не смогу вам помочь, — заявил Турлоу после того, как Грэхем объяснил цель своего прихода. — Голос его шелестел, как древний папирус. — Мы не смогли бы предоставить фургон-рефрижератор даже занзибарскому султану, предложи он нам за него столько драгоценностей, сколько весит машина. С начала войны наш завод выполняет только правительственные заказы, за это время мы не продали ни единого холодильника.
— Это ничего не значит, — возразил Грэхем, не вдаваясь в дискуссию. — Рефрижератор нужен для университета, там его разберут по винтику. Дайте мне список ваших местных клиентов.
— Вот уж дудки! — Костлявой рукой Турлоу потер желтоватую плешь — Когда-нибудь ситуация изменится. Придет и мой час. Каким же идиотом я буду выглядеть, если список моих клиентов попадет к конкурентам!
— Вы что же — хотите меня оскорбить? — угрожающе начал Грэхем.
— Да никого я не оскорбляю, — махнул рукой Турлоу. — — Откуда мне знать, тот ли вы, за кого себя выдаете? Это ваше колечко для меня ровным счетом ничего не значит. А что там написано, без микроскопа все равно не прочитать. Почему ваше начальство не снабдило вас микроскопом? — Он разразился похоронным хихиканьем: — Хе-хе-хе!
Едва сдерживаясь, Грэхем спросил:
— Ну, а если я принесу вам письменное подтверждение, тогда вы дадите мне список?
— Если то, что вы принесете, меня удовлетворит, — Турлоу перестал хихикать и хитро прищурился, — то дам. Только пусть оно будет убедительным. Ни одному ловкому конкуренту не удается выманить у меня список только потому, что торговля сейчас дышит на ладан.
— Да вы не бойтесь, — Грэхем встал. — Все будет написано черным по белому, иначе полиция притянет меня в суд. — Задержавшись у двери, он задал еще один вопрос: — Вы давно изображаете медведя на торговой марке?
— С самого начала. Больше тридцати лет. — Турлоу просиял от гордости. — Для клиентов стоящий медведь ассоциируется с продукцией, которая не знает себе равных, с продукцией, которая, — хоть это только мои слова — везде ценится, как…
— Спасибо, — перебил его Грэхем, не дав закончить хвастливую тираду, и вышел.
Упрямец, с которым он сражался при входе, проводил его до дверей и спросил:
— Ну как, согласился?
— Нет.
— Я так и знал.
— Почему?
Секретарь слегка смутился.
— Не следовало бы вам говорить, но, если честно, у Турлоу зимой снега не выпросишь.
Внимательно взглянув на собеседника, Грэхем хлопнул его по плечу.
— Вам-то чего беспокоиться? Время работает на вас. Как только он сыграет в ящик, вы тут же сядете на его место.
— Если хоть один из нас до этого доживет, — мрачно изрек секретарь.
— А вот это — уже моя забота, — сказал Грэхем. — Привет!
В угловой аптеке оказалась телефонная будка. Перед тем, как в нее войти и повернуться спиной к залу, Грэхем сначала бдительно ощупал взглядом четверых покупателей и троих продавцов.
Он подозревал всех. Предупреждающий голос в мозгу нашептывал: его разыскивают с беспощадной решимостью, неуловимый враг наконец сообразил, чтоисточник сопротивления кроется не столько в кругу ученых, сколько в маленькой группе королей сыска, где он — козырной король.
Витоны компенсировали свое неумение различать людей, которые все для них на одно лицо, как овцы в стаде. Они насильно завербовали других людей и заставили их выбирать из стада особо упрямых особей. Теперь витонам помогают орды прооперированных пособников, своеобразная пятая колонна — безмозглая, беспомощная, безнадежная, но от этого не менее грозная.
Раньше Грэхем был в безопасности, если не считать какого-нибудь бродячего витона, который время от времени докучал ему, читая мысли.
Теперь же ему угрожали витонские наемники — его собственные собратья. Этот новый метод, — натравить брата на брата — таил смертельную угрозу.
Набирая номер, он возблагодарил Бога за то, что в ослепленном мозгу Воля не возник ни его портрет, ни изображение его квартиры. Угасающий, сумбурно мечущийся рассудок лейтенанта беспомощно выдал сведения о штаб-квартире разведки, и тогда алчные хищники презрительно бросили его на берегу, спеша устроить кровавую резню.
У Грэхема никогда не повернется язык сказать крепышу-полицейскому, что он и только он навел врага на Лимингтона и остальных.
— Это Грэхем, — сказал он, услышав щелчок снимаемой трубки.
Послушайте, Грэхем, — донесся из трубки взволнованный голос Сангстера. — Сразу же после вашего недавнего звонка я связался с Вашингтоном. Нас соединили через любительские радиопередатчики. Похоже, радиолюбители — последняя надежная система связи, которая у нас осталась. Вас срочно требуют в Вашингтон. Так что поторапливайтесь.
— А зачем, сэр, — вы не в курсе?
— Нет. Я только знаю, что вам надлежит безотлагательно явиться к Кейтли. В Бэттери Пари вас ожидает захваченный стратоплан азиатов.
— Что за странная мысль воспользоваться азиатской машиной! Наши истребители не дадут нам пролететь и пяти минут!
— Боюсь, Грэхем, что вы неверно оцениваете истинное положение вещей. Все наши истребители прикованы к земле, исключение делается для случайных, причем очень рискованных вылетов. Угрожай им только азиаты, они бы уже давно очистили от них небо. Но ведь есть еще витоны, а это большая разница. Когда витон может в любой момент наброситься на пилота и вынудить его посадить самолет на вражеской территории — то мы просто не можем себе позволить терять людей и машины. В небе хозяйничают азиаты. И это может решить исход войны. Так что летите на азиатском трофее, так будет спокойнее.
— Я мигом обернусь. — Наблюдая через плексигласовую панель кабины за торговым залом, он приблизил губы к микрофону и торопливо продолжал: — Я звоню, чтобы попросить вас достать мне список местных клиентов Холодильной корпорации. Возможно, вам придется схлестнуться со сморщенным болваном по имени Турлоу. Чем круче вы с ним обойдетесь, тем лучше. Ему давно пора прижать хвост. Еще я попросил бы вас связаться с Гарриманом из Смитсоновского института. Пусть он обратится к кому-нибудь из уцелевших астрономов и выяснит, не смогут ли они найти хоть какую-то связь между витонами и Большой Медведицей.
— Большой Медведицей? — изумленно переспросил Сангстер.
— Да, есть тут у нас один медведь, который должен что-то означать. Одному Богу известно, что он значит, но мне позарез нужно это выяснить. Нюхом чую, что это безумно важно.
Медведь — важно? А вас не устроит какой-нибудь другой зверь? Обязательно нужен медведь?
— Только косолапый и никто другой, — подтвердил Грэхем. — Я почти уверен, что астрономический подход — совсем не то, что надо, но нельзя упустить даже самый слабый шанс.
Фургоны-рефрижераторы, сморщенные болваны, звезды, а в придачу еще и медведь! — пробормотал Сангстер. — Господи Иисусе! — Он помолчал немного, потом простонал: — Сдается мне, что они уже и до вас добрались, но я, так и быть, выполню вашу просьбу. — Он еще раз сказал: — Господи! — и повесил трубку.
Перелет до Вашинггона был быстрым и спокойным, но военный пилот вздохнул с облегчением, когда машина наконец коснулась колесами бетонной полосы.
Он выбрался из кабины и сказал Грэхему:
— Приятно все-таки приземлиться там, где собирался, а не там, куда тебя посадит какой-то голубой шарик.
Грэхем кивнул ему и сел в поджидавший автомобиль, который сразу же стремительно сорвался с места. Десять минут спустя он яростно проклинал бюрократический обычай — сэкономить две минуты, чтобы потом потерять десять Он беспокойно расхаживал взад-вперед по приемной. Глядя, как здесь, в Вашингтоне, людей заставляют умирать от безделья, можно подумать, что никакой войны и в помине нет.
Вот, к примеру, эта парочка ученых мужей. Одному небу известно, кого они тут дожидаются. Они уже были в приемной, когда он появился, и вели себя так, как будто надеялись просидеть здесь до скончания веков.
Грэхем раздраженно оглядел их с ног до головы Болтуны! Все болтают и болтают, можно подумать, повсеместная разруха и гибель миллионов людей — сущие пустяки по сравнению с другими, куда более важными проблемами.
Они схватились по поводу формулы Бьернсена. Коротышка утверждал, что изменение зрения вызвано молекулами метиленовой синьки, которые йод, галоген, действующий как агент-носитель, переносит в зрительный пигмент.
Толстяк придерживался другого мнения. Главную роль играет йод. А метиленовая синька — лишь катализатор, вызывающий фиксацию очистителя, который без него легко разлагается. Он соглашался, что мескаль служит только для стимуляции зрительных нервов, настраивая их на новое зрение, но истинная причина — безусловно, йод. Взгляните, например, на Уэббовых шизофреников. С йодом у них все в порядке, а вот метиленовой синьки — нет. Они — мутанты, обладающие естественной фиксацией, не требующей никакого катализатора.
Блаженно игнорируя другие, куда более неотложные проблемы, коротышка снова заладил свое, рискуя довести Грэхема до белого каления. Сыщик как раз задавал себе вопрос, какая собственно разница, как действует формула Бьернсена, если она и так действует, когда услышал, что его вызывают.
В кабинете, куда его проводили, сидели трое. Он узнал их всех: Толлертон, местный эксперт, Уиллетс С. Кейтли, глава Разведывательного управления, и, наконец, сероглазый мужчина с решительным подбородком, присутствие которого его сразу насторожило, — сам президент!
— Мистер Грэхем, — президент приступил прямо к делу, — сегодня утром прибыл курьер из Европы. Это пятый из тех, кого они к нам отправили в течение сорока восьми часов. Четверо его предшественников погибли в пути. Он принес дурные вести.
— Слушаю, сэр, — почтительно произнес Грэхем.
— На Лувэн в Бельгии упала ракета. Она несла ядерную боеголовку. Европа ответила десятью. Азиаты выпустили еще двенадцать. Сегодня утром первая ядерная ракета в западном полушарии попала на территорию нашей страны. Новость, конечно, не стали распространять, но нам придется нанести мощный ответный удар. Короче говоря, то, чего мы так боялись, свершилось — началась атомная война. — Заложив руки за спину, президент мерял шагами ковер. — Несмотря ни на что, дух нации по-прежнему силен. Народ нам доверяет. Он верит, что победа в конце концов будет за нами.
— Я тоже в этом уверен, сэр, — сказал Грэхем.
— Хотел бы и я быть так же уверен! — президент остановился и пристально посмотрел на него. — Сложившаяся ситуация — не просто война, в привычном смысле этого слова. Будь это обыкновенная война, мы бы ее непременно выиграли. Перед нами нечто иное — самоубийство человечества как вида! Человек, который бросается в реку, не выигрывает ничего, кроме вечного покоя. Ни одна сторона не может выиграть такую битву — разве что витоны. Человечество в целом обречено на поражение. Мы как нация тоже обречены на поражение, ибо мы — часть человечества. Наиболее трезвые головы с обеих сторон поняли это с самого начала, вот почему ядерное оружие придерживали до последней возможности. И вот теперь — Господи, спаси нас — ядерный меч занесен. И ни одна сторона не рискнет первой вложить его в ножны.
— Понимаю, сэр.
— Будь это все, и то было бы скверно, — продолжал президент, — только это далеко не все. — Он повернулся к карте и указал на жирную черную линию, которую прерывала стрелка, пронзившая большую часть Небраски. — Население ни о чем не подозревает. Здесь показана территория, подвергшаяся вооруженному вторжению врага за последние два дня. Неизвестно, сможем ли мы сдержать наступление азиатов.
— Да, сэр, — Грэхем без всякого выражения смотрел на карту.
— Мы не можем идти на новые жертвы. Мы не можем одолеть более сильный натиск. — Президент подошел ближе, его суровый взгляд был устремлен прямо на Грэхема. — Курьер сообщил, что положение дел в Европе уже достигло критической точки: они смогут продержаться не дольше, чем до понедельника, до шести часов вечера. В оставшееся время судьба человечества зависит от нас. Потом Европа падет или будет уничтожена. Итак, шесть часов и ни минутой позже.
— Понятно, сэр, — разведчик заметил, что Толлертон так и сверлит его взглядом. Кейтли тоже пристально наблюдал за ним.
— Честно говоря, это значит, что ни для кого из нас не остается выхода — разве что нанести сокрушительный удар по главной причине трагедии — по самим витонам. Либо победа, либо те из нас, кто уцелеет, перейдут на положение домашнего скота. Для того чтобы найти путь к спасению, у нас остается восемьдесят часов. — Президент был серьезен, чрезвычайно серьезен. — Мистер Грэхем, я не жду, что вы найдете для нас этот путь. Я ни от кого не жду чудес. Но, зная ваш послужной список, зная, что вы с самого начала лично участвовали во всех событиях, я решил сам сообщить вам обо всем и заверить: любое внесенное вами предложение будет немедленно поддержано всеми доступными нам средствами, любые полномочия, которые вам потребуются, будут предоставлены по первому слову.
— Президент считает, — вступил в разговор Кейтли, — что если один человек может чего-то добиться, то этот человек — вы. Вы стояли у самых истоков, прошли через все стадии, и вы — самый подходящий человек, чтобы довести дело до конца — если, конечно, конец предвидится.
— Где вы прячете экспертов? — в упор спросил Грэхем.
— Одна группа из двадцати человек — во Флориде, а другая, из двадцати восьми, — в дебрях Пуэрто-Рико, — ответил Кейтли.
— Отдайте их мне! — в глазах Грэхема уже горел боевой огонек. — Верните их и отдайте мне.
— Вы их получите, — пообещал президент. — Что-нибудь еще, мистер Грэхем?
— Мне нужны абсолютные полномочия, дающие право реквизировать любые лаборатории, заводы и линии связи, которые могут понадобиться. Дальше: моим заказам на материалы должна даваться зеленая улица.
— Решено, — президент не колебался ни секунды.
— Еще одна просьба, — обратился он к Кейтли и пояснил: — Мне нужен Воль. Его обязанность будет заключаться в наблюдении за мной. Он наблюдает за мной, а я — за ним. Если один из нас превратится в орудие витонов, другой немедленно уберет его.
— Это тоже решено, — Кейтли передал Грэхему листок бумаги. — Сангстер сказал, что вам нужны адреса нью-йоркских коллег — оперативников. В списке их десять: шесть живут в городе, четверо — в окрестностях. Двое из городских уже давно не дают о себе знать, так что судьба их неизвестна.
— Попытаюсь выяснить, — Грэхем спрятал листок в карман.
— Помните: у нас осталось восемьдесят часов, — сказал президент. — Восемьдесят часов, а потом — свобода для живых или рабство для уцелевших — Он отеческим жестом коснулся плеча Грэхема. — Максимально используйте все средства, которые мы вам предоставим, и да поможет вам Бог!
— Восемьдесят часов! — бормотал Грэхем, спеша на стратоплан, который должен был доставить его обратно в Нью-йорк.
По обе стороны гор, разделяющих Новый Свет, сражались стомиллионные армии. Каждый час, каждую минуту тысячи людей гибли, тысячи становились калеками. А над их головами парили сверкающие шары, с наслаждением поглощая шампанское человеческой агонии.
Сатанинский банкет близился к концу. Вот-вот внесут последнее блюдо — атомный десерт в критической массе, поданный обагренными кровью руками. И тогда, насытившись людскими страданиями, обжоры смогут передохнуть в ожидании следующих пиршеств, привычных, старых как мир попоек, сопровождающих у людей времена свадеб и похорон. Итак — восемьдесят часов!
Грэхем с такой скоростью влетел в свою нью-йоркскую квартиру, что, только оказавшись на середине комнаты, увидел дремлющего в кресле человека. Лампа под потолком не горела, но вся комната была наполнена сиянием, шедшим от электрического радиатора. Обладателям нового зрения уже давно стала привычной способность видеть при тепловом излучении так же ясно, как при дневном свете.
Это ты, Арт! — радостно воскликнул Грэхем. — А я уж хотел позвонить в Стэмфорд, попросить, чтобы тебя поскорее вытурили. Ты мне нужен позарез.
— Я сам себя вытурил, — лаконично ответил Воль — У меня эта больница — уже вот где! К тому же одна дежурная сестра — тощая и приставучая — не давала мне прохода. Звала меня ВоллиПолли и куда-то уволокла мои брюки. Брр! — Он передернулся при одном воспоминании о ней. — Когда я потребовал свою одежду, они стали мяться, как будто загнали ее старьевщику. Ну я и рванул прямо так.
— Что — нагишом?
— Скажешь тоже! — Воль был явно шокирован. — Он пнул узелок, лежавший на полу. — Вот в этом. Волна преступности достигла апогея — даже полицейские таскают больничные одеяла. — Он поднялся и, разведя руки в стороны, стал медленно поворачиваться, подражая манекенщицам. — Как тебе костюмчик?
— Ба, да это же мой!
— Точно. Я обнаружил его у тебя в шкафу. Слегка висит под мышками и обтягивает задницу, но в целом сойдет.
— Ну и фигура же у тебя! Сверху мало, снизу много, — заметил Грэхем. Тут его улыбка погасла и он посерьезнел. — Послушай, Арт, — сказал он, усаживая приятеля обратно в кресло. — Время дорого. Я только что из Вашинггона. То, что я там услышал, придало мне такое ускорение — только успевай поворачиваться. Дело куда хуже, чем я предполагал. — Грэхем кратко пересказал события, произошедшие с тех пор, жак он оставил Воля в Стэмфордской больнице. — Я попросил Кейтли — так что вот, получай. — Он вручил другу гладкое, покрытое иридием кольцо. — Нравится тебе это или нет, только ты уволен из полиции и принят в разведку. Теперь ты мой напарник.
— Значит, так тому и быть. — Несмотря на показную браваду, Воль не сумел скрыть свою радость. — И как это, черт возьми, начальство умудряется всегда угадать размер кольца?
— Забудь о размере, — у нас есть загадки поважнее! — Он дал Волю объявление, которое вырвал из газеты «Сан», найденной у Фармилоу. — Нужно срочно разворачивать действия. Времени у нас до понедельника. К шести вечера будет ясно: победа или похороны. Мы можем лечь костьми, но до этого рокового срока выход должен быть найден. — Он показал на газетную вырезку — Вот, Фармилоу нацарапал перед смертью. Это наш единственный ключ.
— А ты уверен, что это ключ?
Черта с два! Разве можно в этой переменчивой жизни быть хоть в чем-то уверенным? Но я нюхом чую, что он должен навести нас на что-то важное, из-за чего Фармилоу и погиб!
Воль долго и пристально рассматривал медведя, с глупым видом позирующего на фоне айсберга, потом спросил:
— Вы уже разобрали рефрижератор на части?
— Сангстер засунул его в университет, там его распатронили до последнего винтика, гаечки, пружинки. Осталось разве что слизать эмаль с обшивки.
— И что — никаких результатов?
— Ни малейших. Холод может убивать витонов, замедляя их колебания, только как мы собираемся это осуществить? Ведь лучей чистого холода не бывает, и нет никакой надежды их изобрести — с теоретической точки зрения это чистый абсурд. — Грэхем озабоченно посмотрел на часы. — Тебе эта загогулина ничего не говорит?
— Бр-р-р! — поежившись, ответил Воль.
— Не валяй дурака, Арт! Сейчас не время для шуточек.
Я все время мерзну, — извиняющимся тоном произнес Воль. — Он мрачно уставился на хвастливую рекламу. — Не нравится мне самодовольная ухмылка этой зверюги. Знает, что мы увязли, — и хоть бы хны! — Он вернул вырезку Грэхему. — Она говорит мне только то, что я знал уже давно: у тебя удивительная способность откапывать самые заковыристые зацепки!
— Зачем ты мне об этом напоминаешь? — раздраженно буркнул Грэхем. — Медведь! — он злобно ткнул пальцем в вырезку. — Ведь есть же в нем что-то такое, что должно быть ключом. Или даже отмычкой к нашей загадке. Может, в нем наше спасение, если бы только мы сумели правильно взглянуть на дело. А ведь всего-то — здоровый, корыстный, самодовольный, а возможно, и блохастый медведь!
— Вот именно, — подхватил Воль, за неимением лучшей идеи, — неуклюжий, кривобокий, вонючий медведь! Паршивый полярный мишка!
— Если бы я только догнал тогда Фармилоу или встретил его по пути.. — Грэхем замолчал, не закончив фразы. Вид у него был совершенно огорошенный. Осипшим от изумления голосом он произнес: — Слушай, а ведь ты назвал его полярным медведем!
— Ну да! А что, разве я ослеп — и это жираф?
— Полярный медведь! — взревел Грэхем с такой неожиданной силой, что Воль подскочил в кресле. — Поляризация! Вот оно — поляризация! — Он энергично завертел пальцем в воздуха — Кремы или эллиптическая поллризация. Дьявол, где же были мои глаза раньше? Ведь это видно даже младенцу. Какой же я беспросветный тупица!
Что-что? — разинув рот, вымолвил Воль.
На двери значилось: «Турлоу»; обладатель сей фамилии напоминал живую мумию. Похоже, что этот Турлоу весь высох, ведя постоянную погоню за прибылью.
— Ничем не смогу вам помочь, — заявил Турлоу после того, как Грэхем объяснил цель своего прихода. — Голос его шелестел, как древний папирус. — Мы не смогли бы предоставить фургон-рефрижератор даже занзибарскому султану, предложи он нам за него столько драгоценностей, сколько весит машина. С начала войны наш завод выполняет только правительственные заказы, за это время мы не продали ни единого холодильника.
— Это ничего не значит, — возразил Грэхем, не вдаваясь в дискуссию. — Рефрижератор нужен для университета, там его разберут по винтику. Дайте мне список ваших местных клиентов.
— Вот уж дудки! — Костлявой рукой Турлоу потер желтоватую плешь — Когда-нибудь ситуация изменится. Придет и мой час. Каким же идиотом я буду выглядеть, если список моих клиентов попадет к конкурентам!
— Вы что же — хотите меня оскорбить? — угрожающе начал Грэхем.
— Да никого я не оскорбляю, — махнул рукой Турлоу. — — Откуда мне знать, тот ли вы, за кого себя выдаете? Это ваше колечко для меня ровным счетом ничего не значит. А что там написано, без микроскопа все равно не прочитать. Почему ваше начальство не снабдило вас микроскопом? — Он разразился похоронным хихиканьем: — Хе-хе-хе!
Едва сдерживаясь, Грэхем спросил:
— Ну, а если я принесу вам письменное подтверждение, тогда вы дадите мне список?
— Если то, что вы принесете, меня удовлетворит, — Турлоу перестал хихикать и хитро прищурился, — то дам. Только пусть оно будет убедительным. Ни одному ловкому конкуренту не удается выманить у меня список только потому, что торговля сейчас дышит на ладан.
— Да вы не бойтесь, — Грэхем встал. — Все будет написано черным по белому, иначе полиция притянет меня в суд. — Задержавшись у двери, он задал еще один вопрос: — Вы давно изображаете медведя на торговой марке?
— С самого начала. Больше тридцати лет. — Турлоу просиял от гордости. — Для клиентов стоящий медведь ассоциируется с продукцией, которая не знает себе равных, с продукцией, которая, — хоть это только мои слова — везде ценится, как…
— Спасибо, — перебил его Грэхем, не дав закончить хвастливую тираду, и вышел.
Упрямец, с которым он сражался при входе, проводил его до дверей и спросил:
— Ну как, согласился?
— Нет.
— Я так и знал.
— Почему?
Секретарь слегка смутился.
— Не следовало бы вам говорить, но, если честно, у Турлоу зимой снега не выпросишь.
Внимательно взглянув на собеседника, Грэхем хлопнул его по плечу.
— Вам-то чего беспокоиться? Время работает на вас. Как только он сыграет в ящик, вы тут же сядете на его место.
— Если хоть один из нас до этого доживет, — мрачно изрек секретарь.
— А вот это — уже моя забота, — сказал Грэхем. — Привет!
В угловой аптеке оказалась телефонная будка. Перед тем, как в нее войти и повернуться спиной к залу, Грэхем сначала бдительно ощупал взглядом четверых покупателей и троих продавцов.
Он подозревал всех. Предупреждающий голос в мозгу нашептывал: его разыскивают с беспощадной решимостью, неуловимый враг наконец сообразил, чтоисточник сопротивления кроется не столько в кругу ученых, сколько в маленькой группе королей сыска, где он — козырной король.
Витоны компенсировали свое неумение различать людей, которые все для них на одно лицо, как овцы в стаде. Они насильно завербовали других людей и заставили их выбирать из стада особо упрямых особей. Теперь витонам помогают орды прооперированных пособников, своеобразная пятая колонна — безмозглая, беспомощная, безнадежная, но от этого не менее грозная.
Раньше Грэхем был в безопасности, если не считать какого-нибудь бродячего витона, который время от времени докучал ему, читая мысли.
Теперь же ему угрожали витонские наемники — его собственные собратья. Этот новый метод, — натравить брата на брата — таил смертельную угрозу.
Набирая номер, он возблагодарил Бога за то, что в ослепленном мозгу Воля не возник ни его портрет, ни изображение его квартиры. Угасающий, сумбурно мечущийся рассудок лейтенанта беспомощно выдал сведения о штаб-квартире разведки, и тогда алчные хищники презрительно бросили его на берегу, спеша устроить кровавую резню.
У Грэхема никогда не повернется язык сказать крепышу-полицейскому, что он и только он навел врага на Лимингтона и остальных.
— Это Грэхем, — сказал он, услышав щелчок снимаемой трубки.
Послушайте, Грэхем, — донесся из трубки взволнованный голос Сангстера. — Сразу же после вашего недавнего звонка я связался с Вашингтоном. Нас соединили через любительские радиопередатчики. Похоже, радиолюбители — последняя надежная система связи, которая у нас осталась. Вас срочно требуют в Вашингтон. Так что поторапливайтесь.
— А зачем, сэр, — вы не в курсе?
— Нет. Я только знаю, что вам надлежит безотлагательно явиться к Кейтли. В Бэттери Пари вас ожидает захваченный стратоплан азиатов.
— Что за странная мысль воспользоваться азиатской машиной! Наши истребители не дадут нам пролететь и пяти минут!
— Боюсь, Грэхем, что вы неверно оцениваете истинное положение вещей. Все наши истребители прикованы к земле, исключение делается для случайных, причем очень рискованных вылетов. Угрожай им только азиаты, они бы уже давно очистили от них небо. Но ведь есть еще витоны, а это большая разница. Когда витон может в любой момент наброситься на пилота и вынудить его посадить самолет на вражеской территории — то мы просто не можем себе позволить терять людей и машины. В небе хозяйничают азиаты. И это может решить исход войны. Так что летите на азиатском трофее, так будет спокойнее.
— Я мигом обернусь. — Наблюдая через плексигласовую панель кабины за торговым залом, он приблизил губы к микрофону и торопливо продолжал: — Я звоню, чтобы попросить вас достать мне список местных клиентов Холодильной корпорации. Возможно, вам придется схлестнуться со сморщенным болваном по имени Турлоу. Чем круче вы с ним обойдетесь, тем лучше. Ему давно пора прижать хвост. Еще я попросил бы вас связаться с Гарриманом из Смитсоновского института. Пусть он обратится к кому-нибудь из уцелевших астрономов и выяснит, не смогут ли они найти хоть какую-то связь между витонами и Большой Медведицей.
— Большой Медведицей? — изумленно переспросил Сангстер.
— Да, есть тут у нас один медведь, который должен что-то означать. Одному Богу известно, что он значит, но мне позарез нужно это выяснить. Нюхом чую, что это безумно важно.
Медведь — важно? А вас не устроит какой-нибудь другой зверь? Обязательно нужен медведь?
— Только косолапый и никто другой, — подтвердил Грэхем. — Я почти уверен, что астрономический подход — совсем не то, что надо, но нельзя упустить даже самый слабый шанс.
Фургоны-рефрижераторы, сморщенные болваны, звезды, а в придачу еще и медведь! — пробормотал Сангстер. — Господи Иисусе! — Он помолчал немного, потом простонал: — Сдается мне, что они уже и до вас добрались, но я, так и быть, выполню вашу просьбу. — Он еще раз сказал: — Господи! — и повесил трубку.
Перелет до Вашинггона был быстрым и спокойным, но военный пилот вздохнул с облегчением, когда машина наконец коснулась колесами бетонной полосы.
Он выбрался из кабины и сказал Грэхему:
— Приятно все-таки приземлиться там, где собирался, а не там, куда тебя посадит какой-то голубой шарик.
Грэхем кивнул ему и сел в поджидавший автомобиль, который сразу же стремительно сорвался с места. Десять минут спустя он яростно проклинал бюрократический обычай — сэкономить две минуты, чтобы потом потерять десять Он беспокойно расхаживал взад-вперед по приемной. Глядя, как здесь, в Вашингтоне, людей заставляют умирать от безделья, можно подумать, что никакой войны и в помине нет.
Вот, к примеру, эта парочка ученых мужей. Одному небу известно, кого они тут дожидаются. Они уже были в приемной, когда он появился, и вели себя так, как будто надеялись просидеть здесь до скончания веков.
Грэхем раздраженно оглядел их с ног до головы Болтуны! Все болтают и болтают, можно подумать, повсеместная разруха и гибель миллионов людей — сущие пустяки по сравнению с другими, куда более важными проблемами.
Они схватились по поводу формулы Бьернсена. Коротышка утверждал, что изменение зрения вызвано молекулами метиленовой синьки, которые йод, галоген, действующий как агент-носитель, переносит в зрительный пигмент.
Толстяк придерживался другого мнения. Главную роль играет йод. А метиленовая синька — лишь катализатор, вызывающий фиксацию очистителя, который без него легко разлагается. Он соглашался, что мескаль служит только для стимуляции зрительных нервов, настраивая их на новое зрение, но истинная причина — безусловно, йод. Взгляните, например, на Уэббовых шизофреников. С йодом у них все в порядке, а вот метиленовой синьки — нет. Они — мутанты, обладающие естественной фиксацией, не требующей никакого катализатора.
Блаженно игнорируя другие, куда более неотложные проблемы, коротышка снова заладил свое, рискуя довести Грэхема до белого каления. Сыщик как раз задавал себе вопрос, какая собственно разница, как действует формула Бьернсена, если она и так действует, когда услышал, что его вызывают.
В кабинете, куда его проводили, сидели трое. Он узнал их всех: Толлертон, местный эксперт, Уиллетс С. Кейтли, глава Разведывательного управления, и, наконец, сероглазый мужчина с решительным подбородком, присутствие которого его сразу насторожило, — сам президент!
— Мистер Грэхем, — президент приступил прямо к делу, — сегодня утром прибыл курьер из Европы. Это пятый из тех, кого они к нам отправили в течение сорока восьми часов. Четверо его предшественников погибли в пути. Он принес дурные вести.
— Слушаю, сэр, — почтительно произнес Грэхем.
— На Лувэн в Бельгии упала ракета. Она несла ядерную боеголовку. Европа ответила десятью. Азиаты выпустили еще двенадцать. Сегодня утром первая ядерная ракета в западном полушарии попала на территорию нашей страны. Новость, конечно, не стали распространять, но нам придется нанести мощный ответный удар. Короче говоря, то, чего мы так боялись, свершилось — началась атомная война. — Заложив руки за спину, президент мерял шагами ковер. — Несмотря ни на что, дух нации по-прежнему силен. Народ нам доверяет. Он верит, что победа в конце концов будет за нами.
— Я тоже в этом уверен, сэр, — сказал Грэхем.
— Хотел бы и я быть так же уверен! — президент остановился и пристально посмотрел на него. — Сложившаяся ситуация — не просто война, в привычном смысле этого слова. Будь это обыкновенная война, мы бы ее непременно выиграли. Перед нами нечто иное — самоубийство человечества как вида! Человек, который бросается в реку, не выигрывает ничего, кроме вечного покоя. Ни одна сторона не может выиграть такую битву — разве что витоны. Человечество в целом обречено на поражение. Мы как нация тоже обречены на поражение, ибо мы — часть человечества. Наиболее трезвые головы с обеих сторон поняли это с самого начала, вот почему ядерное оружие придерживали до последней возможности. И вот теперь — Господи, спаси нас — ядерный меч занесен. И ни одна сторона не рискнет первой вложить его в ножны.
— Понимаю, сэр.
— Будь это все, и то было бы скверно, — продолжал президент, — только это далеко не все. — Он повернулся к карте и указал на жирную черную линию, которую прерывала стрелка, пронзившая большую часть Небраски. — Население ни о чем не подозревает. Здесь показана территория, подвергшаяся вооруженному вторжению врага за последние два дня. Неизвестно, сможем ли мы сдержать наступление азиатов.
— Да, сэр, — Грэхем без всякого выражения смотрел на карту.
— Мы не можем идти на новые жертвы. Мы не можем одолеть более сильный натиск. — Президент подошел ближе, его суровый взгляд был устремлен прямо на Грэхема. — Курьер сообщил, что положение дел в Европе уже достигло критической точки: они смогут продержаться не дольше, чем до понедельника, до шести часов вечера. В оставшееся время судьба человечества зависит от нас. Потом Европа падет или будет уничтожена. Итак, шесть часов и ни минутой позже.
— Понятно, сэр, — разведчик заметил, что Толлертон так и сверлит его взглядом. Кейтли тоже пристально наблюдал за ним.
— Честно говоря, это значит, что ни для кого из нас не остается выхода — разве что нанести сокрушительный удар по главной причине трагедии — по самим витонам. Либо победа, либо те из нас, кто уцелеет, перейдут на положение домашнего скота. Для того чтобы найти путь к спасению, у нас остается восемьдесят часов. — Президент был серьезен, чрезвычайно серьезен. — Мистер Грэхем, я не жду, что вы найдете для нас этот путь. Я ни от кого не жду чудес. Но, зная ваш послужной список, зная, что вы с самого начала лично участвовали во всех событиях, я решил сам сообщить вам обо всем и заверить: любое внесенное вами предложение будет немедленно поддержано всеми доступными нам средствами, любые полномочия, которые вам потребуются, будут предоставлены по первому слову.
— Президент считает, — вступил в разговор Кейтли, — что если один человек может чего-то добиться, то этот человек — вы. Вы стояли у самых истоков, прошли через все стадии, и вы — самый подходящий человек, чтобы довести дело до конца — если, конечно, конец предвидится.
— Где вы прячете экспертов? — в упор спросил Грэхем.
— Одна группа из двадцати человек — во Флориде, а другая, из двадцати восьми, — в дебрях Пуэрто-Рико, — ответил Кейтли.
— Отдайте их мне! — в глазах Грэхема уже горел боевой огонек. — Верните их и отдайте мне.
— Вы их получите, — пообещал президент. — Что-нибудь еще, мистер Грэхем?
— Мне нужны абсолютные полномочия, дающие право реквизировать любые лаборатории, заводы и линии связи, которые могут понадобиться. Дальше: моим заказам на материалы должна даваться зеленая улица.
— Решено, — президент не колебался ни секунды.
— Еще одна просьба, — обратился он к Кейтли и пояснил: — Мне нужен Воль. Его обязанность будет заключаться в наблюдении за мной. Он наблюдает за мной, а я — за ним. Если один из нас превратится в орудие витонов, другой немедленно уберет его.
— Это тоже решено, — Кейтли передал Грэхему листок бумаги. — Сангстер сказал, что вам нужны адреса нью-йоркских коллег — оперативников. В списке их десять: шесть живут в городе, четверо — в окрестностях. Двое из городских уже давно не дают о себе знать, так что судьба их неизвестна.
— Попытаюсь выяснить, — Грэхем спрятал листок в карман.
— Помните: у нас осталось восемьдесят часов, — сказал президент. — Восемьдесят часов, а потом — свобода для живых или рабство для уцелевших — Он отеческим жестом коснулся плеча Грэхема. — Максимально используйте все средства, которые мы вам предоставим, и да поможет вам Бог!
— Восемьдесят часов! — бормотал Грэхем, спеша на стратоплан, который должен был доставить его обратно в Нью-йорк.
По обе стороны гор, разделяющих Новый Свет, сражались стомиллионные армии. Каждый час, каждую минуту тысячи людей гибли, тысячи становились калеками. А над их головами парили сверкающие шары, с наслаждением поглощая шампанское человеческой агонии.
Сатанинский банкет близился к концу. Вот-вот внесут последнее блюдо — атомный десерт в критической массе, поданный обагренными кровью руками. И тогда, насытившись людскими страданиями, обжоры смогут передохнуть в ожидании следующих пиршеств, привычных, старых как мир попоек, сопровождающих у людей времена свадеб и похорон. Итак — восемьдесят часов!
Грэхем с такой скоростью влетел в свою нью-йоркскую квартиру, что, только оказавшись на середине комнаты, увидел дремлющего в кресле человека. Лампа под потолком не горела, но вся комната была наполнена сиянием, шедшим от электрического радиатора. Обладателям нового зрения уже давно стала привычной способность видеть при тепловом излучении так же ясно, как при дневном свете.
Это ты, Арт! — радостно воскликнул Грэхем. — А я уж хотел позвонить в Стэмфорд, попросить, чтобы тебя поскорее вытурили. Ты мне нужен позарез.
— Я сам себя вытурил, — лаконично ответил Воль — У меня эта больница — уже вот где! К тому же одна дежурная сестра — тощая и приставучая — не давала мне прохода. Звала меня ВоллиПолли и куда-то уволокла мои брюки. Брр! — Он передернулся при одном воспоминании о ней. — Когда я потребовал свою одежду, они стали мяться, как будто загнали ее старьевщику. Ну я и рванул прямо так.
— Что — нагишом?
— Скажешь тоже! — Воль был явно шокирован. — Он пнул узелок, лежавший на полу. — Вот в этом. Волна преступности достигла апогея — даже полицейские таскают больничные одеяла. — Он поднялся и, разведя руки в стороны, стал медленно поворачиваться, подражая манекенщицам. — Как тебе костюмчик?
— Ба, да это же мой!
— Точно. Я обнаружил его у тебя в шкафу. Слегка висит под мышками и обтягивает задницу, но в целом сойдет.
— Ну и фигура же у тебя! Сверху мало, снизу много, — заметил Грэхем. Тут его улыбка погасла и он посерьезнел. — Послушай, Арт, — сказал он, усаживая приятеля обратно в кресло. — Время дорого. Я только что из Вашинггона. То, что я там услышал, придало мне такое ускорение — только успевай поворачиваться. Дело куда хуже, чем я предполагал. — Грэхем кратко пересказал события, произошедшие с тех пор, жак он оставил Воля в Стэмфордской больнице. — Я попросил Кейтли — так что вот, получай. — Он вручил другу гладкое, покрытое иридием кольцо. — Нравится тебе это или нет, только ты уволен из полиции и принят в разведку. Теперь ты мой напарник.
— Значит, так тому и быть. — Несмотря на показную браваду, Воль не сумел скрыть свою радость. — И как это, черт возьми, начальство умудряется всегда угадать размер кольца?
— Забудь о размере, — у нас есть загадки поважнее! — Он дал Волю объявление, которое вырвал из газеты «Сан», найденной у Фармилоу. — Нужно срочно разворачивать действия. Времени у нас до понедельника. К шести вечера будет ясно: победа или похороны. Мы можем лечь костьми, но до этого рокового срока выход должен быть найден. — Он показал на газетную вырезку — Вот, Фармилоу нацарапал перед смертью. Это наш единственный ключ.
— А ты уверен, что это ключ?
Черта с два! Разве можно в этой переменчивой жизни быть хоть в чем-то уверенным? Но я нюхом чую, что он должен навести нас на что-то важное, из-за чего Фармилоу и погиб!
Воль долго и пристально рассматривал медведя, с глупым видом позирующего на фоне айсберга, потом спросил:
— Вы уже разобрали рефрижератор на части?
— Сангстер засунул его в университет, там его распатронили до последнего винтика, гаечки, пружинки. Осталось разве что слизать эмаль с обшивки.
— И что — никаких результатов?
— Ни малейших. Холод может убивать витонов, замедляя их колебания, только как мы собираемся это осуществить? Ведь лучей чистого холода не бывает, и нет никакой надежды их изобрести — с теоретической точки зрения это чистый абсурд. — Грэхем озабоченно посмотрел на часы. — Тебе эта загогулина ничего не говорит?
— Бр-р-р! — поежившись, ответил Воль.
— Не валяй дурака, Арт! Сейчас не время для шуточек.
Я все время мерзну, — извиняющимся тоном произнес Воль. — Он мрачно уставился на хвастливую рекламу. — Не нравится мне самодовольная ухмылка этой зверюги. Знает, что мы увязли, — и хоть бы хны! — Он вернул вырезку Грэхему. — Она говорит мне только то, что я знал уже давно: у тебя удивительная способность откапывать самые заковыристые зацепки!
— Зачем ты мне об этом напоминаешь? — раздраженно буркнул Грэхем. — Медведь! — он злобно ткнул пальцем в вырезку. — Ведь есть же в нем что-то такое, что должно быть ключом. Или даже отмычкой к нашей загадке. Может, в нем наше спасение, если бы только мы сумели правильно взглянуть на дело. А ведь всего-то — здоровый, корыстный, самодовольный, а возможно, и блохастый медведь!
— Вот именно, — подхватил Воль, за неимением лучшей идеи, — неуклюжий, кривобокий, вонючий медведь! Паршивый полярный мишка!
— Если бы я только догнал тогда Фармилоу или встретил его по пути.. — Грэхем замолчал, не закончив фразы. Вид у него был совершенно огорошенный. Осипшим от изумления голосом он произнес: — Слушай, а ведь ты назвал его полярным медведем!
— Ну да! А что, разве я ослеп — и это жираф?
— Полярный медведь! — взревел Грэхем с такой неожиданной силой, что Воль подскочил в кресле. — Поляризация! Вот оно — поляризация! — Он энергично завертел пальцем в воздуха — Кремы или эллиптическая поллризация. Дьявол, где же были мои глаза раньше? Ведь это видно даже младенцу. Какой же я беспросветный тупица!
Что-что? — разинув рот, вымолвил Воль.