Раткевич Элеонора. То, чего нет

   – Да? – без всякого выражения ответила она.
   – Да.
   Она молчала, и я не торопил ее.
   – Я тебе нравлюсь? – неожиданно спросила она.
   – Слов нет сказать, как нравишься, – искренне ответил я. Мне не стоило произносить эти слова, но она застала меня врасплох, и я даже подумать не успел, что следовало ответить по-другому.
   – Но ты…– она смутилась. – Я хочу сказать… когда ты в первый день ко мне и не притронулся, я думала, ты просто жалеешь меня. Ждешь, пока я привыкну.
   – Это правда, – подтвердил я.
   – Но я привыкла, – твердо ответила Ахатани. – Сразу. И ты это отлично знаешь.
   В голове моей лихорадочно носились мысли и среди них не было ни одной подходящей. Очень трудно думать на очень сытый желудок.
   – Потом я думала, это из-за того, что ты должен сделать.
   Я изумленно вытаращился на нее. Ей я о предстоящей битве не говорил ни слова.
   – Тенах сказал, там будет опасно.
   – Милое преуменьшение. Если жив останусь, непременно повешу Тенаха на его длинном языке, – пообещал я.
   – Значит, там опасно.
   – Да, – подтвердил я. – И мне надо набраться сил.
   – Но я вижу, что силы ты не копишь, а тратишь. Не тренируешься и… и вообще. И все-таки ты избегаешь меня. Я не прошу ничего, я не хочу тебе навязываться, только…
   Я поцеловал ее. Она мотнула головой, и поцелуй скользнул по ее виску.
   – Не надо. Это очень грустно, что ты меня жалеешь.
   – А жалость не такая плохая штука, – улыбнулся я. – Но ты ошибаешься. За что тебя жалеть? Разве ты косая, кривая, горбатая? Век такой красоты не видел.
   (И лучше бы и не видел совсем, добавил я мысленно. Мне было бы легче.)
   – Я тебе мешаю? – почти беззвучно спросила она. Я в душе проклял свое легкомыслие, с которым я надеялся, что останусь ей чужим.
   – Ты мне очень нужна, Атани. Очень. Но я не имею права.
   – Почему?
   – Да потому, что я могу умереть! – заорал я, доведенный до отчаянья ее кроткой настойчивостью. – Тенах мне все рассказал о теперешних брачных обычаях. Сроки вдовства теперь знаешь, какие?! Хотел бы я посмотреть на того обалдуя, который их устанавливал! Я бы ему то его орудие, которое ему все равно без пользы, живо в глотку заправил, пусть подавится! Если я умру или разведусь с тобой, ты десять лет не имеешь право выходить замуж! Десять! Ты хоть понимаешь, что это такое?! А если я с тобой не спал, очистительный срок три месяца, и ты свободна.
   – Тебе так хочется, чтоб я овдовела и через три месяца вышла замуж? – спросила она каким-то странным голосом.
   – Нет, – честно признался я. – Не хочу. Зубами скриплю от одной мысли. Но какое право я имею оставить тебя на десять лет одинокой и беззащитной? Вот если я вернусь…
   Ахатани повернулась ко мне. Плечи ее дрожали, из глаз текли слезы, но губы ее улыбались.
   – Ты уже вернулся, – сказала она, смеясь и плача, и обняла меня. И моя решимость воздержаться развеялась как дым. И ее любовь освятила мою силу.
   Наутро я встал в очень уравновешенном расположении духа. Иначе и не скажешь. Ощущение счастья и прочего блаженства точно уравновешивалось сознанием вины. Так что когда Тенах явился с очередным докладом о невозможности поспеть к сроку, я его облаял так, как никого и никогда в жизни. Тенах ушел совершенно озверевший, и озверение равномерно распределилось по шеям горе-строителей. В полдень последнего дня Тенах сообщил мне, что дамба готова, и русло пустое.
   – Хорошо бы оно еще высохнуть успело, – вместо благодарности я начал критиковать. – Ладно, обойдемся тем, что есть. Попробуем, во всяком случае.
   Мне следовало проститься с Ахатани, как положено. И сказать что-нибудь подобающее Тенаху. Но у меня ничего не получалось. Все эти дни я мог ждать боя, ужасной гибели и вообще самого гнусного. Занятие, конечно, не из приятных. Но теперь я не мог даже ждать. Неотвратимое надвинулось.
   – Тебе страшно? – спросил проницательный Тенах.
   – Страшно, – ответил я. – Наверное. Я даже не знаю.
   – Тебя проводить? – спросила Ахатани.
   – Ни в коем случае. Даже и близко не подходите. И если я не вернусь, тоже. Тем более не подходите.
   Вот и все прощание. Я ушел в дом и сидел там до вечера. Тенах и Ахатани меня не тревожили. Я съел яичницу и два яблока. Хватит с меня. Иначе я просто не доеду до сухого русла.
   Сумерки я встретил уже в седле. Темнота сгустилась быстро. Я трижды произнес полузабытые слова заклятия. Кусты больше не загораживали мне путь. Они исчезли. Вместо них меж деревьев вырастала из земли и ветвилась ночь. Я пустил коня в галоп. Мне нужно добраться до места раньше, чем исчезнут и деревья, иначе я заблужусь среди лунных стволов.
   Пока все шло хорошо. Мой вороной уверенно рассекал грудью ночь, как волну, и мрак вновь смыкался за моей спиной. Лунный свет, еще невидимый, прятался в земле, и напитавшись им, деревья становились все легче, их кроны все прозрачней и призрачней. В их мерцании я увидел опустевшее русло. Влага еще не ушла из него, но прибрежный песок был сухим. Деревья трепетали, растворяясь в небе, и когда я достиг русла, последнее дерево исчезло. Их больше не было. Только сплошной лунный свет в месте, где нет дорог.
   Я спрыгнул с коня. Мне уже не было страшно. У меня не дрожали руки. Мне не было даже безразлично. Моя душа и тело не знали, как им ответить на то, что окружало меня – и не отвечали.
   Я мучительно припоминал, что должен делать дальше. Никакого результата. Я стиснул зубы, закрыл глаза и попытался представить себе страницы книги, от которой Наставник оторвал меня столько лет назад. Потом открыл глаза. На сей раз память не подвела.
   Я вынул из ножен свой первый в жизни клинок – тонкий, узкий, легкий. Такой легкий, что я чуть от усердия не поранился, выхватив его привычным для тяжелого меча усилия. Этот же показался почти невесомым. Я поднял его над головой. Лунный свет заструился по клинку, омывая его, и клинок заструился навстречу мне. В моих руках была рукоять и только, и нежное течение стали влилось в лунный свет, и лунный свет слился с ним. А потом лунные лучи вонзились в сухой песок, и стальной луч вернулся на свою рукоять.
   Я медлил, словно мог что-то изменить, словно кто-то мог прийти мне на помощь. Потом опустил клинок. Потом произнес слова Зова.
   Ветра не было, но лунный свет взвихрил песок и бросил его на лезвие. И с восторгом ужаса услышал я стальной лунный звон, тихий, но отчетливый. Мой клинок смеялся.
   Я перевел дыхание. Конечно, этот смех не обязательно предвещает победу, но плачь точно возвестил бы мне мою смерть.
   Я повторил слова призыва. На сей раз даже песок не шелохнулся. Ничто не дрогнуло вокруг меня. Но я чувствовал, что мой зов достиг цели. То, чего нет пришло.
   Теперь стоило торопиться. Невоплощенное, оно опасно для меня. Нельзя убить то, чего нет. Мне предстояло воплотить его. Конечно, я мог бы взять для этой цели жертву, как советовал Тенах, но сама мысль отдать чью-то плоть тому, чего нет, претила мне. У меня была только одна плоть. Моя собственная.
   Быстро, пока то, чего нет, не ушло или не набросилось, пока я сам не успел осознать весь ужас того, что я делаю, я приступил к Разделению Плоти.
   Я произнес связывающее заклинание, и хотя по-прежнему ничего не видел, но почувствовал: оно подействовало.
   – Создайся плотью от плоти моей, – я говорил очень быстро, чтоб боль не помешала мне, – возьми дыханье от дыханья моего, наполни свои жилы кровью от крови моей, встань передо мною клинок к клинку моему.
   И тут грянула боль. Во мне разрывалась гроза, и мои жилы вспыхнули синими молниями. На человеческом языке просто нет слов для такой боли. Еще мгновение – и боль вышла за пределы сознания, еще миг – и она стала слишком огромной, чтоб я мог ее воспринять.
   Я упал на колени и вновь поднялся. Кровавая чернота, сдавившая мои глаза, медленно отступала. То, чего нет, стояло передо мной в позаимствованной у меня плоти.
   Отчаянье едва не охватило меня, когда я невольно опустил глаза и увидел собственные руки.
   Кости тому, чего нет, не отдают, и они остались при мне. Но мне решительно не хватало мускулов для такого костяка. Он выпирал из-под кожи, он был тяжел для меня. Хорошо еще, что я пришил штаны к рубахе, не то сражаться бы мне с голым задом. Но одежда все равно была мне слишком просторна, я в ней путался, она сковывала и без того неловкие движения. И моя лунная сталь, мой невесомо легкий клинок словно налился свинцовой тяжестью. В голове у меня звенело, словно от потери крови. Хотя почему «словно»?
   А то, чего нет, воплотилось. Он стоял передо мной и смеялся. Он не нуждался в костях – отданная ему плоть и без них не падала, он сам был ее опорой. Его бескостные руки… меня озноб пробирал от их вида. У него,похоже, зачесалось правое ухо, и он почесал его левой рукой, ибо в правой был меч. Почесал, заведя ее назад. Омерзительное зрелище.
   Но самое страшное то, что я не успел сказать заключительные слова: «Дай мне себя убить». А теперь уже поздно. Он сделал выпад, и я едва уклонился. Если его клинок напьется моей крови раньше, чем мой – его, я обречен. Я должен успеть первым.
   Превозмогая жуткую слабость, я пытался достать его, а он уходил от удара, парировал, завязывался в узлы, расплетался, омерзительно изгибался. Он откровенно издевался надо мной. Поздно. Слишком поздно Тенах призвал меня. Слишком много сил успело набрать то, чего нет.
   Он убьет меня.
   Сам не знаю, как это я сделал такой неуклюжий выпад. Моя бывшая плоть загоготала и нанесла ответный удар. Вместо того, чтоб уйти от него или нормально отпарировать, я сделал что-то странное. Не помню своего движения. Никогда не вспомню. Своим клинком я неловко ударил по его мечу, а сам, споткнувшись, ухватился за его мерзкое, извивающееся тело и толкнул. И лезвие его меча рассекло его ногу.
   Кровь хлестанула из раны с невероятной силой. Я остолбенел. Рана совсем неглубокая. Этого не может быть!
   Но кровь щедро лилась в песок, и моя бывшая плоть вопила и извивалась, то и дело напарываясь на свое собственное оружие, не в силах уйти от него.
   Единожды напившись крови, его меч не мог остановиться. Его уже невозможно было повернуть против меня. То, чего нет, придушенно выло, и я содрогнулся, зная, что если бы я поранился своим клинком, со мной произошло бы тоже самое.
   Почти бесформенное извивающееся тело надвинулось на меня, обдавая меня быстро чернеющей кровью. Может, оно надеялось обмануть свой меч? Израненное, изорванное в клочья, оно не умирало. Страшные раны оказались для него мучительны, но не гибельны. Все верно: его призрачный меч мог нести смерть мне, но не ему. Разъяренное болью, оскальзываясь на крови, оно еще пыталось добраться до меня. Я едва увернулся, когда извивающаяся нога поставила мне подножку. И тогда я поднял свой слишком тяжелый для меня лунный клинок и вонзил в него.
   Я рубил и колол, еще и еще. Только холодное железо, выкованное человеческими руками, может принести смерть таким, как он. Я должен был убить его наверняка.
   Это было отвратительно.
   А потом он умер.
   И тут я понял, что силы мои на исходе. И если я сейчас не пущу их в ход, то я не смогу сделать этого никогда, и умру здесь, в измененном мире, в пространстве моих заклинаний, среди лунного света, рядом с грудой кровавого мяса.
   И последним усилием воли, последним усилием сознания я вытолкнул себя в реальный мир.
   Я лежал на песке. Солнце поднялось высоко и било в глаза, но у меня не хватало сил их закрыть. Это там, в лунном мире я еще мог стоять и ходить и даже драться. Здесь, обескровленный, я умирал. Что ж, дело сделано, можно и умереть. Только одно беспокоило меня: я не слышал шума воды. Вроде я сказал Тенаху, что дамбу надо потом разрушить… или нет?
   Я слышал голоса. Может, это возвращается в русло вода? Или я брежу? Голоса звучали неразборчиво, гулко и глухо одновременно.
   Потом рядом со мной возникли ноги. Я не мог перевести взгляд, чтобы обозреть остальное, но ноги я видел отчетливо. Плетеные сандалии, завязанные «узлом счастья». Это, несомненно, Тенах. Что он тут делает?! Я же сказал, чтобы меня не искали.
   – Бродяга, – с досадой произнес Тенах и побрел дальше.
   Из острого солнечного блеска вынырнуло лицо Ахатани. Она склонилась ко мне.
   – Ты можешь подняться, милый? – спросила она.
   Тенах снова подошел ко мне. Он долго всматривался. Наконец лицо его исказил ужас узнавания.
   – Вода…– прошептал я.
   – Пить, милый? – и Ахатани приложила к моим губам флягу. Я с усилием сделал два глотка.
   – Нет… дамба… раз… рушить…
   – Сделаем, – успокоил меня Тенах.
   – Сей… час…– настаивал я.
   – Сейчас нам надо забрать тебя домой. Где твой конь?
   Боже, ведь я забыл его там, в лунном мире.
   – Пасется за кустами, – ответила Ахатани. – Я его там видела.
   Значит, не забыл. Вытащил его за собой. Ничегошеньки не помню.
   – Приведи его сюда, попробуем усадить его в седло.
   Тенах покачал головой.
   – Не доедет, – он старательно избегал меня взглядом. – Лучше сделаем какую-нибудь волокушу.
   – Долго, – возразила Ахатани.
   Я попытался привстать и потерял сознание. Не знаю сделали ли они волокушу, навьючили на коня или просто несли меня. Дорога домой исчезла из моей памяти.
   В чувство меня привел адский холод. Меня раздевали. Я хотел сказать, что мне холодно, что я не хочу, но тут Тенах взял меня на руки и отнес в баню. Тепло обняло меня, как солнечный свет обнимает туман. И я был туманом. Я исчезал, испарялся. Чьи-то пальцы углублялись в туман, пытались удержать его.
   Потом смутно помню прикосновение простыней к своей коже. И дальше снова ничего.
   Понятия не имею, как мне все-таки удалось выжить. Здоровый очень наверное. Был. Когда я пришел в себя окончательно, то обнаружил, что перина почти не прогибается подо мной. Мои руки – руки обтянутого кожей скелета – лежали поверх одеяла. Рядом со мной сидел Тенах с прежней гримасой ужаса на усталом лице и поил меня с ложечки какой-то целебной пакостью.
   – Улыбнись, Тенах, – прошептал я. – Иначе сквознячком тебя протянет, и останешься с такой рожей на всю жизнь. Вся паства разбежится.
   Тенах от неожиданности вздрогнул, лекарство пролилось на одеяло, расплываясь темным пятном.
   Вошла Ахатани, такая же бледная и усталая, как и Тенах, с темными кругами под глазами. В руках она несла закрытый крышкой кувшин.
   – Как он? – без всякой надежды в голосе спросила она.
   Тенах возмущенно пожал плечами.
   – Ругается, – сообщил он.
   – Значит, живой, – заключил я.
   Надо отдать Ахатани должное: сначала она поставила кувшин на стол, и лишь затем пошатнулась от нежданной радости. У меня замечательная жена.
   Она хотела что-то сказать. Улыбнулась. Заплакала. Дрожащими руками сняла крышку с кувшина. По комнате разнесся пар, а с ним упоительный аромат бульона. От этого запаха мой желудок замяукал и завыл. В глазах потемнело. Я едва не выпрыгнул из кровати, пока Ахатани наливала бульон в чашку. Я выхлебал ее, обжигаясь, в четыре исполинских глотка и попросил еще. Вторую чашку я пил уже спокойней. Ахатани сидела рядом и гладила мои плечи.
   – А нельзя ничего отдельно посущественней? – робко спросил я, опуская чашку.
   – А ты сможешь жевать? – неуверенно поинтересовалась Ахатани.
   – И еще как! – заверил я ее.
   Принести чего-нибудь посущественней вызвался Тенах, ибо я как взял Ахатани за руку, так и не мог ее отпустить. Едва Тенах скрылся за дверью, мы молча обнялись. Ахатани не целовала меня, не пыталась ласкать. Она просто уткнулась носом в мою шею и вдыхала запах моего тела.
   – Устала? – спросил я. Она кивнула.
   – Сейчас я поем, и мы поспим. Рядом. Хорошо?
   Она снова кивнула.
   Открылась дверь. Судя по всему, Тенах открыл ее задницей: руки его были заняты подносом со всякой снедью.
   – Забирайся сюда, – я чуть подвинулся, Ахатани легла рядом и мгновенно уснула. Я принял из рук Тенаха поднос и ел, ел, ел, пока у меня двигались челюсти. Потом они перестали двигаться, потому что я заснул. По словам Тенаха, с куском мяса в зубах.
   Назавтра я лежал на солнышке в саду. Ахатани на радости приготовила много вкусного и потчевала нас с Тенахом. Трапеза проходила весело, ели мы с нескрываемым удовольствием, особенно я.
   – Что ты, – улыбнулся я. – Скорее уж я боюсь не превратиться снова в человека. Ведь если меня кто сейчас встретит в темном переулке, окочурится от страха, бедняга.
   – Неправда, ты красивый, – запротестовала Ахатани.
   Я засмеялся.
   – Может, ты хоть расскажешь, как все было? – невыдержал Тенах.
   – Почему бы и нет? Налейте мне вина, и я вам такое расскажу…
   Мне налили, и я рассказал.
   – Значит ты его убил? – подытожил Тенах.
   – Разумеется, не он меня. А что, не похоже?
   – Не очень, – грустно признал Тенах. – Нет, конечно, стало гораздо лучше. И свои-чужие мысли исчезли. Но я думал…
   – Ты думал, что все сразу станут хорошими до невозможности?
   – Вроде того, – кивнул Тенах.
   – Если бы, – хмыкнул я. – Есть двери, которые легче открыть, чем закрыть. Если уж кто поддался злу, отучить его от зла не легче, чем пьяницу от бутылки.
   – Понял, – после некоторого раздумья сказал Тенах.
   – Они все вытворяли всякие мерзости, убивали, травили, мучили, и ты хочешь, чтобы все это, вот так, сразу исчезло бесследно? На это нужно время. И усилие. Они еще долго будут надираться до бесчувствия и гадить друг другу в колодец. Но если очень постараться, то все пройдет. Если конечно, на волю не вырвется еще какая-нибудь мразь. Кстати, – я нахмурился, – дамбу вы сломали?
   – В тот же день, – сказал Тенах. – А зачем?
   – Чтоб смыть следы и окончательно закрыть выход из лунного мира. На всякий случай. Почем я знаю, какие стервятники налетят на падаль, и чего им захочется потом.
   Ахатани поежилась, словно ощутив лунный холод.
   – След…– размышлял Тенах. – Так вот почему тебе нужно было место без дорог!
   – Еще бы. Слишком много следов, слишком много людей. Любая тварь может кинуться за кем угодно. Ну, и к тому же место без дорог стоит между миром бытия и миром заклинания. Там легче позвать то, что тебе нужно.
   – Ты все здорово предусмотрел, – восхищенно произнес Тенах.
   Я покачал головой.
   – Вот уж нет. Я мало, что предусмотрел. Кое-что не успел и многое забыл.
   Ахатани взглянула на меня недоверчиво. У нее в голове не укладывалось, что я мог что-то упустить.
   – Например, я не предупредил тебя о дамбе. Постояла бы она денек-другой, и кто знает, что бы случилось.
   – И все? – с надеждой спросила Ахатани.
   – Я забыл зачерпнуть тень.
   – Что зачерпнуть? – изумился Тенах.
   – Тень.
   – Откуда?!
   – Из пустого русла.
   – Каким образом?!
   – Понятия не имею, – честно признался я.
   – Зачем?!
   – Тем более не знаю. Понимаешь, я в свое время не успел дочитать про этот обряд. Так, обрывки. Тень надо было зачерпнуть перед вызовом. Может, чтобы звать было легче. А может, мне пришлось бы отдать меньше плоти. Не знаю.
   Тенах был потрясен.
   – И ты полез в эту кашу, ничего толком не зная? – ахнул он.
   – Ну, не совсем ничего, – возразил я. – Но почти. Выхода-то другого не было. Как с этой штукой драться, я точно не знал. Особенно после того, как я не успел произнести замыкающие слова.
   – Какие? – поинтересовался Тенах.
   – Дай мне тебя убить.
   – За что? – не понял Тенах.
   – Да не тебя, его. Эти слова должны его связать, а я не успел. Если разобраться, мне просто очень повезло.
   – Мы уже говорили о твоем везении, – усмехнулся Тенах. – Я считаю, что тебе везет совсем даже не просто, но спорить не стану.
   – И не надо. Лучше вина выпей.
   Тенах был неправ. Мне сказочно, невероятно повезло. Если я победил и выжил, это и моя заслуга. Победа оставила во мне мерзкое ощущение, и ни вино, ни ласки Ахатани, ни солнечный свет не могли его смыть.
   Может, потом, позже, когда я снова займусь делом, снова восстановлю силы, снова стану Стражем Границы, я забуду о нем. но мне отчего-то так не кажется.
   Ахатани положила мне руку на плечо, и печаль моя хоть и не ушла, но сделалась светлой и прозрачной.
   – Что ты замолчал? – спросил меня Тенах.
   – Так, ничего. Вспомнилось кое-что. И я все-таки болван. Все могло быть иначе. Я-то не могу войти в Дом Смерти, я там уже был, но ты мог. И получили бы мы и помощь, и совет. Так пришлось все делать самим.
   – Все хорошо, что кончается, – вздохнул Тенах. – Зато у меня еще осталась возможность в случае чего наведаться в Дом Смерти и поговорить с Повелителем Мертвых.
   Я представил себе встречу Тенаха с Повелителем и невольно улыбнулся.
   – Поговори, Тенах, поговори, – я снова улыбнулся. – Повелитель
   – очень занятный человек. Очень. Жаль, что я этого не увижу.
   – Человек?! – Тенах не столько изумился, сколько задохнулся от неожиданности.
   – Человек, человек, Тенах. Очень интересная будет встреча. Тебе понравится.

ИЗ ПЕСЕН О НАЕМНИКЕ МЕРТВЫХ БОГОВ

 
В лунном свете нежно струится сталь
Рассекает ночь вороной
И пытаются руки тень зачерпнуть
В русле реки пустой.
 
 
Падает песок и бесплотный зов
Тихим смехом на мой клинок
И в ответ зову я то, чего нет
Там, где нет дорог.
 
 
Ты создайся плотью от плоти моей
И дыханье мое возьми
Моей кровью наполни жилы свои
И рукоять сожми.
 
 
Встань передо мною клинок к клинку
Надо нам их напоить
Жизнью моей воплотись и встань
Дай мне тебя убить.