«Остановитесь», — пришел еще один глиф.
   Они спорили из-за нее — холодная тяжесть Аризеля с буйволиным голосом против Духа-предпочитающего-двигаться-медленно. У Флер возникло впечатление сразу многих уровней борьбы, танца, почти шахматной игры со скоростью компьютера и с ходами, которые делаются сразу во множестве мест и даже времен. С этим впечатлением пришло ощущение, насколько мелкими и несущественными должны казаться таким сущностям дела людей и фейнов.
   «Авторитетнейшее исследование Буррупа и Херсона о Фенрилле подлежит пересмотру», — решила про себя Флер.
   Затем борьба прекратилась. Другая сила попятилась назад. Флер увидела едва заметные физические образы, поверхности, перемещающиеся на пороге восприятия.
   «ДОСТАТОЧНО, ГОРНЫЙ ЭЛЬФ. ТАК, ЗНАЧИТ, ЭТИ НЕОПОЗНАВАЕМЫЕ/СОЗДАНИЯ ПРИНАДЛЕЖАТ ТЕБЕ? Я ПЕРЕДАМ ВЕЛИКОМУ ЧАКУ 404040 ТВОЮ ПРЕТЕНЗИЮ. МОЖЕТ БЫТЬ, ОН ВЕЛИТ ЗАБРАТЬ ИХ У ТЕБЯ. ПОКА ЧТО МОЖЕШЬ ОСТАВИТЬ ИХ ПРИ СЕБЕ. ТЫ ОТДАЛ ВСЮ НЕОБХОДИМУЮ ИНФОРМАЦИЮ».
   «Как прикажете», — донеслось от Духа с легкими нотками подчеркнутого облегчения, как от взволнованного ребенка.
   «БОЛЕЕ ПОДРОБНОЕ ИССЛЕДОВАНИЕ БУДЕТ ПРОВЕДЕНО ПОЗДНЕЕ. И Я ДОЛЖЕН БУДУ СКАЗАТЬ О ТЕБЕ ЭКСКЛЮЗИОНИСТАМ. ДОЛЖЕН БЫТЬ ВЫНЕСЕН ПРИГОВОР. ТЫ ПОНИМАЕШЬ ЭТО, НЕ ТАК ЛИ?»
   «Да», — ответил глиф Духа.
   «ТОГДА ЖДИ СВОЕЙ СКОРОЙ СУДЬБЫ».
   Буйволиный голос исчез. Послышался громкий хлопок, на прогалину хлынул воздух.
   «Теперь мы снова одни», — прошептал глиф Духа. После грубой мощи аргументов Аризеля глиф от Справедливой Фандан показался совсем незначительным.
   «Аризель должен вернуться?»
   «Да, деревьям причинен огромный вред».
   «И приговор?»
   «Все будет зависеть от существа вопроса. Должны быть представлены доказательства, исследованы мотивы преступления, устранена угроза дальнейших повреждений. Последний подобный прецедент, единственный, разумеется, случай, имел место тридцать три миллиона триста сорок одну тысячу восемьсот шесть планетарных лет назад. Тогда причиной послужила деятельность хитиновых насекомых, которые в то время были технологически развитыми существами родом со звезды, находящейся отсюда в восьми сотнях световых лет в направлении внутренней границы местного звездного скопления вблизи главной ветви. Хитиновая колония развернула на Фенрилле кипучую деятельность. Все местные формы жизни уничтожались как несущественные. Аризели попытались договориться с ульями-колонистами, а также с ульями их родной планеты.
   — И что случилось? — не удержавшись, выпалила вслух Флер.
   Последовало короткое молчание. «Было сделано несколько коррекций — и сфера , интересов хитина была уменьшена. Здесь, на Суставе Радости, хитин был инкорпорирован в экосистему. В настоящее время гнезда обретаются повсюду в лесной почве и играют важную и полезную роль в кругообороте гниющих останков животных и отбракованных древесных паразитов».
   Флер увидела лицо Тана; он был потрясен. Тридцать три миллиона лет! И что значит «коррекции»? Флер открыла было рот, но Дух внезапно оповестил их, что удаляется.
   «Я должен исследовать остальные элементы сложившейся ситуации. Время драгоценно. Пожалуйста, оставайтесь здесь все это время».
   Неожиданно резко нечто, что облегало ее мозг, как речные берега облегают русло реки, исчезло. Воздух взвихрился, задул ветерок, дождь пошел сильнее, заклубились над головой тучи, образовавшиеся при ядерных взрывах. Не прошло и получаса, как ход времени разбился вдребезги — а вместе с ним и прежние представления Флер о мироздании.

Глава 28

   Ядерный удар был редким зрелищем даже для командного состава «Гагарина». Офицеры не отрывались от экранов, где раз за разом повторялись взрывы, и жадно взирали на зрелище.
   — Напоминает мне конец Барбункля, — сказал Третий.
   — Чепуха — в нептунианской кампании ты вряд ли мог хоть что-то видеть. Все было скрыто облаками.
   — И кроме того, это же точечные боеголовки — Марк IX; совсем не то, что было у нас на вооружении в старые добрые времена. Адмирал Енков выразил свое удовлетворение: клан Фандан был заперт стеной огня и дыма. Наконец-то он их поймал в ловушку.
   — Сколько времени до возможной радиосвязи с поверхностью? — поинтересовался он у связистов. Адмиральское кресло на гидродомкратах было поднято вверх, ближе к сферическому экрану капитанского мостика.
   — При следующем прохождении, сэр, — доложил Третий связист.
   — Отлично, тогда давайте отвлечемся и приготовимся к церемонии принятия капитуляции. Отстегивайтесь.
   Он стал отсоединять мириады человеко-машинных разъемов, осуществлявших связь с черепным интерфейсом, надетым на адмирала, как огромный череп внешнего скелета. Все находившиеся на мостике тоже отстегнулись.
   — Наконец-то эта программа входит хоть в какое-то расписание, — удовлетворенно сказал Сигимир, вынимая микроразъемы из черепа. — Думаю, это надо отметить. Пусть кто-нибудь принесет шампанское.
   — Слушаюсь, сэр, — сказал Первый, исчезая в туннеле грузового отсека.
   Енков включил бортовую трансляцию.
   — О'кей, парни, похоже, что мы наконец-то взяли события под контроль; по-моему, это означает, что мы в конце концов получим увольнение на берег. Так что примем капитуляцию и положим конец этой небольшой ссоре на такой на удивление замечательной маленькой планете, а затем отправимся на Красную Луну и немного побезобразничаем. Уже много лет мне хочется посмотреть на тамошние знаменитые бордели.
   Весь экипаж воодушевился.
   Празднование началось. Первой была откупорена бутылка «Бланк-де-Бланк» космической колонии, и уже подняли бокалы, как вдруг по всему кораблю заревели сигналы тревоги.
   — Что за чертовщина? — рявкнул Енков, когда датчики тревоги сменили цвет с желтого на красный.
   — Компьютер сходит с ума, сэр. Утверждает, что в него что-то проникло.
   — Что?! — Енков повернулся к ближайшему монитору. Экран опустел, мигнул каким-то изображением и тут же опустел вновь.
   — Я получаю очень странную информацию с инженерных уровней. Какая-то чертовщина с термоядерными двигателями.
   Енков почувствовал, как похолодело сердце. Он и Первый обменялись взглядами — сначала удивленными, затем тревожными.
   — Компьютер уничтожает информацию в базах данных, мы теряем контроль.
   Первый попытался вывести информацию на монитор.
   — Систематический распад данных. Идет вторжение какого-то чужеродного разума.
   — Ты с ума сошел! — прорычал Енков. Оттолкнув Первого в сторону, он уставился на изображение, в конце концов появившееся на мониторе. Группы концентрических окружностей появлялись одна в другой, растворялись и меняли форму.
   — Если мы потеряем управление двигателями, то потеряем и корабль, — зловеще произнес Первый.
   Адмирал Енков взглянул на него.
   — Ты имеешь в виду?..
   Они оба глотнули воздух. Затем голосом, напоминающим хруст гравия под паровым катком, Енков приказал подготовить термоядерные двигатели к взрыву.
   — Если надо будет, мы взорвем корабль. Мгновение на мостике длилась тягостная пауза, затем все с удвоенными усилиями принялись отыскивать причину неожиданно возникшего хаоса.
   Но все мониторы показывали одно и то же. Компьютер превратился в слабоумного идиота. Продолжали пронзительно реветь сигналы тревоги. Шампанское выдохлось, и ослепший «Гагарин», лишившийся баз данных, затрясся в тисках неизвестного.
 
   На прогалине в Фиднмеде наступило долгое молчание. Никому не хотелось первым нарушить тишину в отсутствие глифов. Фейны окоченели почти в экстазе, потрясенные присутствием Духа Абзенской долины.
   Флер взглянула на Справедливую, однако та набросила шаль на голову и погрузилась в глубокую медитацию. Тогда она обернулась к Лавину, зная, что он смотрит прямо на нее.
   — Дорогой, любимый мой, как же это могло случиться с нами? Мы ведь еще так молоды, Рука Флер прикоснулась к его лицу.
   — Кого ты имела в виду — только себя и меня или все человечество? — переспросил Лавин.
   — Только нас с тобой, нас одних — Как давно ты знаешь об этом?
   — Кажется, уже целую вечность, но на самом деле всего лишь несколько часов. С тех пор как я поняла, что ты отправился вызволять Армаду из Вавилона. Я думала, что ты идешь на верную смерть. Я вообразить не могла, что десяток фейнов с Лавином Фандином могут просто так прогуляться по Побережью Эс-икс и вернуться обратно с вожделенным пленником синдиката. Я думала, что ты погиб, и так горевала. А затем, когда услышала, что ты вернулся, я уже знала. Знала вновь.
   По лицу Лавина промелькнула улыбка, он потер двухдневную щетину на подбородке.
   — А ты, — спросила его Флер, — когда ты сам все понял?
   — Ну, трудно сказать. Но в любом случае раньше.
   — Случаем не во время той чертовой вечеринки на яхте у Мими Зизи? — спросила она с вызовом. Лавин усмехнулся и наклонился ее поцеловать.
   — А теперь времени у нас нет, это правда? Так сказал Дух. Будет приговор. — Она прижалась к нему, пытаясь найти защиту от собственного страха. — Они это сделают? Они настолько могущественны?
   — Думаю, да, — ответил Лавин. , Они отошли в сторону от остальных и прижались друг к другу, укрывшись от дождя под нависающим корнем. Флер вся промокла до нитки, одежда ее была покрыта грязью, а волосы превратились в клубок спутанных змей. В голове ее раз за разом проплывали глифы: «Жестокий фермер — это хороший фермер… Очищение.., коррекция хитина…»
   Ее захлестнула волна столь сильного и необоримого желания, что перед лицом гибели всего и всех она не могла не схватиться за последний момент любви. Она обернулась к Лавину — тот уже ждал.
   — Ты всегда опережаешь меня, — сказала она изумленно.
   — Да, конечно, я ведь учился в Академии в Гато. Но в самом деле, почему бы и нет? Пока еще у нас есть такая возможность.
   Он взял ее за руку и отвел в теплое сухое местечко под корнями. Там было пусто — обычные обитатели леса обходили Фиднмед стороной.
   Они занимались любовью, как будто намеревались зажечь последний путеводный маяк для человечества от огня, разгоревшегося между ними. Пламя любви, отчаянная храбрость перед лицом сгущающейся тьмы.
   Потом они сидели в темноте, опершись спинами на большой корень и положив ноги на другой. Флер перемазалась, ее покрывали слой грязи и налипшие пластины коры. Но ощущение от струйки любовной воды, стекавшей по бедру, наполняло ее удовлетворением.
   Если им предстояло погибнуть, то хотя бы любовь их не погибла, так и не начавшись. Удовлетворение медленно ослабевало, и окружающий мир пробился в ее мысли вновь. Она беспокойно зашевелилась.
   — Попытайся не думать об этом, все равно мы здесь уже бессильны.
   — Я не могу, я сойду с ума.
   — Не надо.
   — Легче сказать, чем сделать.
   — Сам знаю, — устало произнес Лавин.
   — Слушай, а мы в самом деле большой вред нанесли? — спросила она. — Я имею в виду площадь разрушений.
   — Мы?!
   — Ну, я имею в виду Космические Силы, разумеется.
   — По нашим оценкам, уничтожено как минимум восемьсот квадратных километров леса. Многое будет зависеть от уровня остаточной радиации.
   — Так вроде бы немало, если только забыть, что площадь всего континента — сто сорок миллионов квадратных километров. Что такое несколько сотен в сравнении с этим числом? Вряд ли такие разрушения заслуживают войны между Землей и Аризелями. Особенно если учесть, что войска землян не понимали, то есть не знали. То есть они же не собирались нападать на Аризелей? Тогда это не причина, чтобы нас всех уничтожить.
   — Для нас — нет, но по всему видно, что они могут считать иначе.
   Флер покачала головой и в кромешной тьме еще крепче прижалась к Лавину. Она уже много раз с того злополучного дня, когда ей пришло в голову желание выследить рыжую девчонку, смотрела в лицо смерти. Но смотреть в лицо смерти от лап вудвоса — это одно, а очутиться перед реальной опасностью уничтожения всего человечества — совсем другое. Это была пустота, которую ничем не заполнить, яма, в которой не увидеть дна. И сделать ничего нельзя — решение предстояло принимать не им. Флер попыталась отвлечься на другие мысли.
   — Как тогда ты можешь это описать?
   — Что описать?
   — Что мы только что делали, глупый.
   — Чудо посреди отчаяния. — Голос Лавина не выдал ощущаемой им тяжести близкого рока.
   Флер нахмурилась. «Отчаяние» — слишком точно, но ей хотелось услышать совсем не это.
   — Значит, я не такая уж тощая? Лавин хмыкнул:
   — Возможно, Бг Рва тобой займется. Ты тогда будешь есть печень гзана по два раза в день и выпивать больше травяного чая, чем можешь вообразить.
   — Печень, скажешь тоже! Я ее и в рот взять не смогу.
   — Он умеет быть невероятно убедительным.
   Флер вздохнула и стерла испарину с бровей. Воздух был неподвижен и влажен, как в парной.
   Первый глиф пришел совершенно неожиданно. Флер от испуга подпрыгнула, а Лавин резко приподнял голову, стукнувшись ею о нависающий сверху корень.
   «Простите», — сообщил глиф.
   Флер снова ощутила присутствие Духа, но на этот раз он пробрался внутрь нее столь тихо, что она этого даже не заметила. Сколько же времени он уже находился в ней?
   «Еще раз прошу прощения. Мы вторглись в вас, но времени очень мало, а я должен создать различное „оружие“ для предстоящего конфликта. Кроме того, мой спутник мог присоединиться ко мне для наблюдения за вами лишь на очень короткое время».
   Выходит, за ними подглядывали! Флер почувствовала, как запылала ее кожа под слоем грязи и коры.
   «Простите, но мы наблюдали за вами дольше, чем я предполагал первоначально. Вначале это было ненамеренно, но мой спутник так давно не был свидетелем столь нежных занятий, что упросил меня не прерывать вас».
   — Раз вы собираетесь истребить нас, надо ли было изображать соглядатаев? — Гнев Флер показался громким и резким ее собственным ушам.
   Ответный глиф возник с окраской извинения:
   «Я не буду голосовать ни за ваше истребление, ни за что-либо в этом роде. Другие могут быть менее снисходительными. Вот почему я здесь».
   Затем стало очевидным присутствие другого сознания — пошевелился скрытый прежде спутник. Флер почувствовала его, и в первое мгновение чувство его огромности и явное отличие от другого испугали ее. Он был таким огромным, что в сознании Флер маячил его образ, размером больший, чем сама планета. Лежа на спине под корнями, она думала лишь о колоссе, перекатывающемся над ней, о массе, способной полностью уничтожить ее, как тьма уничтожает свет.
   На этот раз не было ни холодных зондов, ни рук, нащупывающих скрытые двери. Огромный Аризель, намеревавшийся вкатиться в двери, просто снес бы и их, и любые другие барьеры. Однако в последний момент двери пропустили его, и в следующее мгновение панического страха Флер как не бывало. Она вновь взяла себя в руки, рот жадными глотками хватал воздух.
   «Это Стойкий-в-преследовании Дух». — Глиф спокойно возник в их головах. — «Теперь ты многое узнаешь, и этот обмен будет выгоден нам обоим».
   Флер получила множество описательных глифов, из которых многие не поддавались расшифровке, — их потоком излучал новый Аризель. И вместе с ними пришло чувство почти неописуемого экстаза, будто бы ей вдруг позволили сесть в кабину невероятно совершенной машины и управлять ею.
   Стойкий-в-преследовании сильно отличался от Духа-предпочитающего-двигаться-медленно, и Флер это поразило. Ощущение личности, ощущавшееся в глифах Духа Абзена, полностью отсутствовало. Новый Аризель казался скорее похожим на огромную машину, лишенную всяких свойств, не связанных с ее предназначением. Часть сознания этой машины, которая могла быть предназначена для дел, подобных их делу, была незначительной — легкий блик на фоне сияющего сгустка энергии.
   «Теперь он уходит», — сообщил Дух-предпочитающий-двигаться-медленно, и Флер в самом деле почувствовала, как что-то вновь повернулось. Стойкий-в-преследовании повернулся — столь же неумолимо, как сам Фенрилль, — и уплыл прочь, послав последний прощальный глиф:
   «Еще раз прошу прощения за вторжение в вашу интимную жизнь, но на суде нам нужен любой союзник, которого удастся привлечь».
   «А Стойкий-в-преследовании — хороший союзник?»
   «Лучше не придумаешь — он самый старый из всех».
   «Из всех Аризелей?»
   «Верно. Но пора — суд не за горами, начинается возвращение».
   — Он… — Флер схватилась за Лавина.
   — Слушай, — произнес он. Над ними, в самом сердце леса, послышалось биение.
   Они выбрались из древесной пещеры, почистились, как смогли, и оделись.
   Лес ожил. Слышалось непрерывное потрескивание, почти что несмолкаемый рев, ярко и пронзительно светили обычно тусклые огоньки, превращавшие деревья по ночам в ажурные шедевры.
   Сияя под корой, они покрывали деревья сетью алых и золотых жил. На корнях сияли необычными цветами узелки и пятнышки, и на маслянистом свечении то и дело вспыхивали зеленые огоньки.
   — Они вернулись, — сказал Лавин, застегивая униформу. — Все они. Теперь вся их мощь сконцентрировалась в лесу, из которого она исходила изначально. Ты можешь почувствовать их — это почти как электрический заряд. Собственно говоря, это на самом деле заряды, и теперь от металлических предметов можно получить удар тока, так что их лучше не трогать. Но Аризели слабее всего в электромагнитном спектре — точнее сказать, электромагнетизмом они умеют управлять только в экстремальных обстоятельствах.
   — Почему ты так считаешь?
   — В Башне Сприков установили, что Аризели могут управлять всеми четырьмя разновидностями сил творения, но что лучше всего владеют гравитацией. Каким-то образом они используют биологическую энергию — слабые электрические поля сложной конфигурации — для управления гравитацией, для изменения ее в любой точке. В отношении других сил, например ядерных или электромагнитных, их контроль куда менее точен.
   Влажная одежда Флер прилипла к телу, однако щелчки и потрескивание в воздухе, пульсирующие светящиеся вены на деревьях заставили ее позабыть о неудобстве. Из-за этого ей оказалось труднее следить за дорогой, и она несколько раз споткнулась.
   На центральной прогалине шум был сильнее всего. Фейны ждали, стоя тесной группкой, с широко раскрытыми глазами и напряженно приподнятыми хвостами. Рва сделал шаг вперед.
   — Они пришли, господин. Великие пришли. — Глаза Рва слегка остекленели; он был потрясен поворотом событий. Возвращение Аризелей на памяти любого фейна было чудом — но в его собственной жизни? Это было больше, чем мог даже мечтать герой Брелкилка.
   Странный басовый аккорд постепенно усиливался, превращаясь в непрерывно гудящее нескончаемое профундо, и на его фоне то и дело раздавался короткий сухой треск.
   Рва и Лавин пожали руки друг другу, и худощавое загорелое запястье Лавина исчезло в гигантской рукавице темно-полосатой шерсти. Они переглянулись, но слова были не нужны.
   Потом Лавин заметил, что старый Най'пьюп лежит на боку и над ним склонилась Справедливая Фандан.
   — Что со стариком? — спросил Лавин.
   — Он скончался в великий момент, — обернулся к нему Умпиил. — Я и не думал, что доживу до такого, чтобы это увидеть.
   Эффертелли застыли, даже кончики хвостов были недвижны. Только глаза и уши жили, наблюдая возвращение.
   Бас изменился, слегка изменив модуляцию и резко прибавив в громкости. Появились ритмические тональные пассажи — своеобразная музыка, только исключительно медленная и величественная. Насколько могла судить Флер, мотивы никогда не повторялись, и вскоре в музыкальную ткань стали вторгаться высокие ноты, затем гармоники, отдаленное эхо и странные аккорды. Потом звуки с волнующим вибрато, как у синтезатора в режиме скрипки, стали медленно складываться в простую мелодию. Мелодия ожила, и к ней присоединились другие голоса — сначала их было немного, затем десятки, сотни, сотни.., пока таких «инструментов» не стало множество, и вот уже миллионы их наполнили звуками всю планету, разрывая небеса, пока не зазвучали скалы самого континента.
   Они заткнули уши руками. Флер почувствовала, как мощь звука прижимает ее к земле. Мощь росла, и Флер ощутила, что, вынь она пальцы из ушей — и оглохнет навсегда. Столь невыносимо громок и торжествен был звук, что казался более стихийным, чем даже муссон.
   Деревья Фиднмеда пульсировали светом, вспыхивали на коре золотые искры, ярко пылали красные и золотые ажурные следы. Аризели тки Фенрилль, странники небес, возвращались на свой древний трон славы. Деревья звенели, возвещая о величайшем событии, и земля дрожала от мощи громоподобных звуков.
   Как только вековое единство собралось вновь, Аризели соединились для великой последовательности глифов: первых песнопений Илблсса, оды Создателю и песни благодарения Махгары.
   Глифы ошеломляли. Флер чувствовала, как они взрывались в ее мозгу с фанфарами и знаменами — чудовищные прокламации восторга, почитания и воли Создателя.
   Теперь ей стали понятны тревожные предчувствия Справедливой Фандан. Не зря ау фейны называли Аризелей тки Фенрилль не иначе как «Могущественными».
   А глифы шли, музыка стала угасать, и когда глифы понеслись быстрее и среди них появились исторические образы, смысл которых от Флер большей частью ускользал, звуки стихли почти совсем.
   Но трассы глифов дрожали от напряжения, пропуская сквозь себя миллионы глифов в секунду, потому что каждый Аризель вносил что-то свое в создаваемое ими огромное полотно. Блестящие образы, необъяснимые картины с ошеломляющей скоростью мелькали в мозгу людей, упавших на колени и обхвативших головы руками, пытаясь хоть как-то защититься от невыносимой перегрузки.
   Их поток достиг совершенно невыносимого уровня и вдруг закончился одним протяженным громадным глифом, который, казалось, длился бесконечно долго в прошлом и будущем, таинственным образом вырастая из точки в центре сознания с неторопливостью планеты, вращающейся вокруг своей оси. Флер поняла, что в известном смысле это был сам Фенрилль — история планеты была представлена в одном огромном глифе. В нем в столь многочисленных подробностях, что человек никогда не смог бы их разобрать, заключалась вся история небесного тела и ее медленное течение — от культуры к культуре, до той всепланетной культуры, просуществовавшей так долго, что смогла дать начало самим Аризелям. История, уходившая в прошлое вплоть до эпохи динозавров.
   Когда огромный глиф наконец исчез, наступила тишина. После музыки и водопада образов это дало небольшую передышку, позволившую прийти в себя. Справедливая Фандан посерела и осунулась, Тан Убу был совершенно оглушен. Первым очнулся Лавин. Он помог Флер подняться на ноги. Тишина вокруг них была наполнена ожиданием. Флер ясно ощутила, что за ней наблюдают мириады исключительно проницательных умов, ожидая, чтобы она заговорила.
   В сознании спокойно всплыл новый глиф:
   «Назначенный Совет Инквизиции приступает к рассмотрению дела. Ныне должно выйти на свет все скрытое. Да будет известно, что приговор будет вынесен справедливо и исполнен немедленно. В погоне за справедливостью мы беспощадны».
   Флер глотнула ртом воздух. Беспощадны? Лавин крепко сжал ее руку; она повернулась к нему.
   — С тем же успехом можем держаться друг к другу поближе, — сказал он, прижимая ее крепче к себе. — Времени может быть очень мало.
   Она улыбнулась, стараясь сдержать подступающие слезы. Настоящая жизнь только-только начинается. Все предшествовавшее — теперь она это ясно понимала — было лишь прелюдией этого момента. А скоро это отнимут и все остальное тоже.
   Появилась последовательность глифов, представлявших членов Совета. Первый из них назвался Переселенцем-из-залов-всего. Быстрый глиф, суровый и непреклонный, исполненный мощи. За ним последовал Ушедший-в-себя — совершенно бесстрастный, будто полностью лишенный своего «я», как машина, преследующая свою цель.
   За Ушедшим-в-себя последовал совершенно непохожий на него дух. Сверкающий глиф Эндиклава Прекраснейшего, исполненный чувства ответственности и долга, но также и доброжелательности и даже своеобразного юмора, почти что взорвался в сознании Флер. После него появился изящный глиф Дальнего Странника, напоминавший парусник в океанах космоса.
   За короткой паузой последовал почти грубый глиф Источников Смирения, хлесткий и безобразный, и Флер почувствовала призыв к полному смирению перед лицом Всего.
   Глиф, который мог послать лишь Эндиклав Прекраснейший, возвестил:
   «Мы — представители Эксклюзионистов в Совете, и я говорю за всех».
   После паузы последовал новый глиф — невероятно подробный, очерчивавший некоторое математическое открытие, которым прославился его отправитель — великий Чак 404040. Эта сущность извещала о холодной готовности и непреклонной воле определить нанесенные деревьям повреждения и тех, кто в этом виновен.
   Как только глиф великого Чака 404040 исчез, его сменил другой. Он был совершенно непостижим. Собственное ощущение Флер смогла выразить словами как «В образцовом хозяйстве лишь жестокий фермер режет живность, отделяя лучших».
   Другой аспект этого глифа, казалось, говорил, что «жестокий фермер режет живность и разделяет источник». В человеческих терминах невозможно описать этот процесс, но Флер поняла принцип деления, бесконечно повторявшийся в утомительно долгой последовательности математических символов. Символы дао, чем меньше, тем темнее, разделяли глиф до бесконечности. Затем появилась сущность, казавшаяся завершенной, — Разделитель. Имя задержалось на несколько мгновений.