Страница:
– Дорогая, тебе лучше! – воскликнул обрадованный Хантер. – Ты поправляешься.
Кэтлин открыла глаза и посмотрела на мужа:
– Хантер, мне жарко. Я хочу пить.
– Сейчас я принесу тебе чего-нибудь холодного. – Хантер ушел. Кэтлин проводила его взглядом и улыбнулась.
Кэтлин с каждым днем становилось лучше, но Хантер продолжал неотлучно дежурить у ее постели, ревниво не позволяя никому другому ухаживать за своей дорогой пациенткой. Как-то раз, принеся в спальню поднос с едой, Ханна не выдержала и возмутилась:
– Я и без вас могу покормить нашу малышку! В этом доме мне всегда доверяли ухаживать за больными…
– Ханна, – мягко перебил Хантер, – я сам ее покормлю.
Когда Кэтлин стало лучше, она возразила, что может есть самостоятельно.
– Знаю, любимая, – сказал Хантер, – просто я не хочу, чтобы ты перетруждалась.
Через несколько дней Кэтлин окончательно поправилась. Хантер вернулся к практике, но продолжал каждую ночь спать в ее комнате. Иногда он сидел в кресле возле кровати, иногда ложился возле Кэтлин – и она не возражала. Хантер чувствовал, что нужен Кэтлин, и начал надеяться, что скоро они снова станут мужем и женой.
Проходила ночь за ночью, Хантер спал в одной постели с Кэтлин, и она прижималась к нему во сне. Однако постепенно такое положение дел перестало удовлетворять Хантера. Кэтлин поправилась, она была рядом, но не принадлежала ему. Он желал ее и не мог сдерживаться до бесконечности. Однажды вечером, когда Кэтлин легла, Хантер встал и направился к двери.
– Ты уходишь? – удивилась Кэтлин. – Разве ты не останешься со мной на ночь?
Повернувшись к жене, Хантер произнес ровным голосом:
– Я бы с радостью остался и провел с тобой и эту ночь, и все остальные. Но хочу предупредить, дорогая: если я останусь, то мне будет мало просто лежать подле тебя.
Некоторое время Кэтлин молча смотрела на мужа, потом тихо ответила:
– Прости, Хантер, но я…
Хантер быстро отвернулся, не желая, чтобы она прочла в его взгляде боль, и вышел из комнаты.
Глава 21
Глава 22
Кэтлин открыла глаза и посмотрела на мужа:
– Хантер, мне жарко. Я хочу пить.
– Сейчас я принесу тебе чего-нибудь холодного. – Хантер ушел. Кэтлин проводила его взглядом и улыбнулась.
Кэтлин с каждым днем становилось лучше, но Хантер продолжал неотлучно дежурить у ее постели, ревниво не позволяя никому другому ухаживать за своей дорогой пациенткой. Как-то раз, принеся в спальню поднос с едой, Ханна не выдержала и возмутилась:
– Я и без вас могу покормить нашу малышку! В этом доме мне всегда доверяли ухаживать за больными…
– Ханна, – мягко перебил Хантер, – я сам ее покормлю.
Когда Кэтлин стало лучше, она возразила, что может есть самостоятельно.
– Знаю, любимая, – сказал Хантер, – просто я не хочу, чтобы ты перетруждалась.
Через несколько дней Кэтлин окончательно поправилась. Хантер вернулся к практике, но продолжал каждую ночь спать в ее комнате. Иногда он сидел в кресле возле кровати, иногда ложился возле Кэтлин – и она не возражала. Хантер чувствовал, что нужен Кэтлин, и начал надеяться, что скоро они снова станут мужем и женой.
Проходила ночь за ночью, Хантер спал в одной постели с Кэтлин, и она прижималась к нему во сне. Однако постепенно такое положение дел перестало удовлетворять Хантера. Кэтлин поправилась, она была рядом, но не принадлежала ему. Он желал ее и не мог сдерживаться до бесконечности. Однажды вечером, когда Кэтлин легла, Хантер встал и направился к двери.
– Ты уходишь? – удивилась Кэтлин. – Разве ты не останешься со мной на ночь?
Повернувшись к жене, Хантер произнес ровным голосом:
– Я бы с радостью остался и провел с тобой и эту ночь, и все остальные. Но хочу предупредить, дорогая: если я останусь, то мне будет мало просто лежать подле тебя.
Некоторое время Кэтлин молча смотрела на мужа, потом тихо ответила:
– Прости, Хантер, но я…
Хантер быстро отвернулся, не желая, чтобы она прочла в его взгляде боль, и вышел из комнаты.
Глава 21
Гибель Луи и Абигайль Борегар круто изменила жизнь Кэтлин, да и всех обитателей Сан-Суси. Однако Александеры были далеко не единственным семейством на Юге, чья жизнь претерпевала драматические изменения. Осенью 1859 года, холодным октябрьским вечером, небольшая группа аболиционистов совершила налет на арсенал в Харперс-Ферри, штат Виргиния, пытаясь поднять рабов на восстание против их хозяев. После этого происшествия напряженность, давно существовавшая в отношениях между Севером и Югом, возросла еще более. Кэтлин повсюду слышала разговоры о войне. Сильная рука порой не помешала бы и рабам, трудившимся на полях плантации Сан-Суси, но Хантер, который теперь управлял плантацией вместо покойного Луи Борегара, никогда не повышал голос ни на кого, включая рабов, – он давно считал, что негры должны быть свободными людьми.
Хантер был прекрасным врачом, но бизнесмена из него не получилось. После гибели родителей прошло лишь несколько месяцев, а Кэтлин уже стала замечать изменения, происходящие в их большом поместье. Не слишком интересуясь ходом дел на плантации, Хантер доверил принятие решений управляющему, который, не чувствуя над собой должного контроля, обленился и сам утратил интерес к делам. На решение всех вопросов, касающихся управления хлопковой плантацией, Хантер старался затрачивать как можно меньше времени, чтобы поскорее вернуться к тому, что его действительно интересовало, – к медицине и, в частности, к поискам средства от желтой лихорадки. Количество пациентов у Хантера все росло, вместе с тем росло и количество неоплаченных счетов за лечение – и не только по причине его известной доброты и безотказности, но и потому, что на других плантациях прибыли также снижались.
Кэтлин поняла характер мужа и больше не бранила его за отсутствие деловой сметки. Напротив, с каждым днем она все больше восхищалась его человеческими качествами, кому, как не ей, видеть и понимать его доброту. Кэтлин всегда помнила, как Хантер утешал ее после гибели родителей, как выхаживал, когда она заболела. Если бы не он, она бы не выжила. Была и еще одна подробность, о которой Хантер не догадывался: только глубокое чувство вины из-за ночи, проведенной с Доусоном, мешало Кэтлин снова принять мужа как любовника. После смерти родителей ее терзали угрызения совести, и лишь близость Хантера помогла ей сохранить рассудок. После болезни, когда Хантер спал в ее постели, Кэтлин не раз хотелось повернуться к нему ночью и прошептать: «Займись со мной любовью». Однако ужас от трагедии, вину за которую Кэтлин возлагала на себя, был еще слишком свеж в ее душе – как и свидание с Доусоном, этой трагедии предшествовавшее. Поэтому Кэтлин отослала Хантера, и он больше не возвращался в ее комнату. Ей очень его недоставало – Хантер даже не догадывался, как сильно, – и, казалось, со временем это чувство только усиливалось.
Сейчас Кэтлин была уже не так уверена в чувствах мужа. Каждый вечер Хантер, Скотт и она обедали вместе, а после обеда они вдвоем частенько засиживались в библиотеке, Хантер читал медицинские книги, вместо того чтобы заниматься этим у себя в кабинете, порой они выпивали по рюмке бренди, Хантер закуривал сигару и рассказывал обо всех интересных событиях, которые произошли с ним за день. Довольствуясь обществом друг друга, они редко ходили по вечерам в гости. Зачастую Кэтлин и Хантер вместе читали Скотту книжку на ночь – точнее, вместе сидели в детской, по очереди читая его любимые сказки. Оба одинаково любили Скотти, мальчик крепко связал их между собой. Кэтлин была довольна жизнью, а если Хантера что-то и не устраивало, то внешне он этого никак не показывал.
Так шли дни, недели, месяцы. Кэтлин чувствовала себя все лучше, все меньше думала о трагедии, лишившей ее родителей, все реже вспоминала Доусона и все чаще думала о Хантере. Порой Кэтлин ловила себя на том, что с восхищением смотрит на мужа и думает, как же он хорош собой, или грезит наяву, мечтая о собственном муже. Что происходит? Почему она улыбается, как влюбленная школьница? Что-то изменилось, но Кэтлин не понимала, что именно и почему. Она твердо знала только то, что хочет быть с Хантером и с нетерпением ждет того часа, когда он вернется домой. У Кэтлин вошло в привычку к вечеру, готовясь к возвращению мужа, принимать ванну и переодеваться в одно из лучших платьев. Она стала много времени проводить перед зеркалом, частенько просила Ханну помочь ей уложить волосы.
– Сдается мне, кое-кто сегодня старается выглядеть получше, – бывало, поддразнивала нянька.
– Какая ерунда, Ханна, я просто одеваюсь к обеду, как всегда.
Ханна многозначительно хмыкала.
– Может, оно и так, – говорила она, – но, кажется, кое-кто влюбился в доктора Хантера.
– Ханна, это просто глупо, Хантер – мой муж! – возражала Кэтлин, но не могла сдержать улыбку. Она понимала, что в самом деле все больше влюбляется в собственного мужа.
Зима сменилась весной, весна – летом, снова пришла зима, и Кэтлин вынуждена была признаться себе, что она в конце концов полюбила своего красивого и доброго мужа. Со времени ее болезни он больше не пытался вернуться в ее комнату. Они поменялись ролями, теперь уже Кэтлин хотела Хантера, только сейчас она стала понимать, каково было ее мужу, когда она его отвергала. Кэтлин сама хотела сделать шаг навстречу, но боялась. Что, если он ее отвергнет?
Как-то холодным февральским вечером Кэтлин читала у себя в комнате. В этот вечер они с Хантером засиделись в библиотеке допоздна, потом она еще около часа читала, и сейчас ее клонило в сон. Книга была интересная, Кэтлин не хотелось ее откладывать, но глаза слипались. Зевнув, она с сожалением отложила книгу, потянулась и посмотрела на часы. Второй час ночи – неудивительно, что ей так хочется спать. Кэтлин прошла в гардеробную, разделась, вернулась в спальню и достала из комода ночную рубашку. Но потом она решила перед сном еще раз заглянуть к Скотту. Оставив ночную рубашку на кровати, Кэтлин накинула пеньюар, неплотно перетянула его поясом и вышла в коридор.
Стараясь не разбудить мальчика, она не стала брать с собой лампу, а просто оставила дверь в детскую приоткрытой, чтобы из коридора проникал тусклый свет. Бесшумно ступая на цыпочках по толстому ковру, Кэтлин подошла к кровати сына. Скотти лежал, раскинув руки, одна нога свисала с кровати, одеяло сбилось. Кэтлин с улыбкой вернула ногу на место и поправила одеяло. Уже в коридоре она услышала на лестнице шаги – навстречу ей шел улыбающийся Хантер. Он был тоже босиком, надетая навыпуск рубашка расстегнута на груди, светлые волосы разлохматились, несколько непослушных прядей упало на лоб. Сердце Кэтлин забилось быстрее, она улыбнулась мужу.
– Что ты здесь делаешь так поздно? – спросил Хантер.
– Я не могла заснуть и стала читать роман Диккенса, да так увлеклась, что забыла о времени. – Кэтлин тихонько рассмеялась. – А ты? Тебе давным-давно полагалось спать. Ты не забыл, что утром тебе предстоит посетить сестер Гамильтон?
– Не забыл. – Хантер усмехнулся. – Я пообещал Лине Гамильтон, что ровно в семь утра буду у ее сестры. Сказать по правде, Лана Гамильтон такая же здоровая, как мы с тобой, но ты же знаешь этих сестер.
– Да, не проходит и дня, чтобы кто-то из них не возомнил себя больной. Ты с ними очень терпелив, Хантер.
– Мне просто жаль этих эксцентричных старушек, как и тебе, наверное. Как там Скотти?
– Спит без задних ног.
Кэтлин засмеялась, но тут же, спохватившись, прижала руку ко рту.
– В чем дело? Что тебя рассмешило?
– Я просто вспомнила, как он пытался подражать тебе за обедом и есть левой рукой. Бедняжка, он никак не может взять в толк, почему тебе так легко действовать левой рукой, а у него не получается, и он все время проносил еду мимо рта.
Хантер с улыбкой покачал головой:
– Я уже пытался ему объяснить, что левшами или правшами рождаются и переучиться почти невозможно, но он, похоже, не понимает.
Хантер вынул руки из карманов и уперся одной рукой в стену над головой Кэтлин.
– И смех и грех, он пытается подражать тебе во всем и очень расстраивается, когда что-то не получается. – Кэтлин снова хихикнула. – Но смотреть все равно забавно.
– Да, парнишка забавный. – Хантер зевнул. – Прошу прощения, кажется, мне пора в постель. – Но не двинулся с места.
– Мне тоже, – согласилась Кэтлин. – Спокойной ночи, Хантер. – Она с улыбкой взглянула на мужа.
– Спокойной ночи, – прошептал Хантер и вдруг наклонился и поцеловал ее в уголок губ. – Спокойной ночи, – повторил он.
Хантер по-прежнему смотрел ей в глаза и не двигался с места, а его рука все так же покоилась на стене рядом с головой Кэтлин. Кэтлин подумалось, что сейчас ее красивый муж похож на юношу. Прядь светлых волос небрежно падает на высокий лоб, карие глаза смотрят немного сонно, полные губы еще хранят намек на улыбку. Не поднимая рук, Кэтлин привстала на цыпочки, легонько коснулась губами губ Хантера и тут же снова отпрянула к стене и опустила глаза, смущенная собственной смелостью.
– Спасибо, – прошептал Хантер.
Взяв Кэтлин двумя пальцами за подбородок, он приподнял ее голову и посмотрел на нее без улыбки. В его карих глазах не осталось и намека на сонливость, взгляд стал напряженным. Но то, что Хантер прочел в глазах жены, изменило выражение его лица. Кэтлин увидела, как губы медленно раздвинулись в чувственной улыбке. Хантер шагнул к ней и поцеловал – сначала едва касаясь ее губ своими, потом еще раз, более требовательно, и вдруг его рот завладел ее ртом, властно требуя отклика. И Кэтлин откликнулась. Еще не успев толком сообразить, что происходит, она ответила на его поцелуй со всем пылом своей страсти, разгоревшейся даже жарче, чем его. Ее отклик еще сильнее воспламенил Хантера, он убрал руку, опиравшуюся на стену, чтобы привлечь Кэтлин ближе. Не отрываясь от ее рта, он продолжал целовать ее с таким страстным неистовством, что Кэтлин казалось, будто с поцелуем из ее тела уходят все силы. У нее закружилась голова, и впервые за все время образ мужа полностью вытеснил другой, никогда ее не покидавший. Красивое смуглое лицо Доусона Блейкли отодвинулось в глубь сознания, и Кэтлин видела перед собой только молодое, почти мальчишеское лицо Хантера Александера.
Продолжая страстно целовать Кэтлин, Хантер взялся одной рукой за отворот ее пеньюара. Под его пальцами гладкая атласная ткань соскользнула с одного плеча. Кэтлин почувствовала, как ее обнажившаяся грудь прижимается к его твердой груди, густой пушок приятно щекотал ей кожу, возбуждая еще больше. Когда между ними не осталось преград, она снова прижалась к мужу. Ее разгоряченное тело молча взывало к нему, мысли путались. Какой-то голосок у нее внутри шептал, что Хантер должен остановиться, иначе она упадет в обморок, но другой, более громкий, безмолвно молил: «Только бы он не останавливался, только бы не останавливался!»
Губы Хантера переместились к ее шее, он стал покрывать ее поцелуями, издавая тихие стоны и шепча имя жены. Приоткрыв глаза, Кэтлин наблюдала, как светловолосая голова опускается все ниже.
– Я хочу тебя, – шептал он, касаясь губами ее кожи, – любимая, сегодня ты должна принадлежать мне.
– Но, Хантер, мы же не можем… – прохрипела Кэтлин.
Хантер замер и напрягся. Выпрямился и посмотрел ей в глаза. Потом взялся обеими руками за полы пеньюара, быстро натянул его ей на плечи и запахнул на груди.
– Прости, – произнес он отчужденным, напряженным голосом, повернулся и пошел по коридору в сторону своей спальни.
Кэтлин, все еще дыша учащенно, в полной растерянности смотрела ему вслед. Ей хотелось крикнуть: «Хантер, подожди, ты меня не понял! Я имела в виду, что мы не можем заниматься любовью в коридоре! Не уходи! Пойдем со мной в спальню, я хочу тебя, вернись! Я люблю тебя!» Но Хантер уже дошел до двери в свою спальню, быстро вошел внутрь и закрыл за собой дверь.
Кэтлин осталась в коридоре одна – растерянная, ошеломленная, неудовлетворенная. Осознание случившегося недоразумения навалилось на нее непосильной тяжестью, она покачнулась и прислонилась к стене, чтобы не упасть. Глаза защипало от горячих слез. Снова она причинила Хантеру боль, прогнала его, хотя вовсе не собиралась. Если бы она промолчала, если бы просто сказала «да»… Да, да! Но она сказала то, что сказала, и отпугнула его в тот момент, когда их совместная жизнь могла бы начаться заново. «Какая же я дура, – думала Кэтлин. – Хантер считает, что я его не хочу, и его уже не переубедить. Если бы он только знал, как он мне нужен! Я мучила его с первого дня, и вот снова он страдает по моей вине. О Хантер, любимый!..»
Кэтлин медленно вернулась к себе, разделась, легла под одеяло и, уткнувшись лицом в подушку, заплакала.
В это время Хантер мерил шагами комнату, пытаясь выкинуть из головы Кэтлин. Снова она выставила его на посмешище, он предстал этаким дурачком, умоляющим о любви. Его желание ей просто противно. Он ненавидел себя за наивность. Как можно было быть таким дураком? Да хотела ли его Кэтлин вообще когда-нибудь? Нет! Даже в самом начале, когда они только что поженились, она его не хотела. Тогда он по своей наивности считал ее невинной девушкой, которую ему суждено пробудить и научить всему. Как же он ошибался!
Постепенно к Хантеру вернулось спокойствие, но он мысленно поклялся никогда больше не подвергать себя подобному унижению. «Я сам во всем виноват, – думал он, – продолжаю навязываться Кэтлин, хотя давно ясно, что я ей не нужен. Все очень просто: моя жена меня не хочет, она меня не любит, никогда не любила и не полюбит».
Хантер был прекрасным врачом, но бизнесмена из него не получилось. После гибели родителей прошло лишь несколько месяцев, а Кэтлин уже стала замечать изменения, происходящие в их большом поместье. Не слишком интересуясь ходом дел на плантации, Хантер доверил принятие решений управляющему, который, не чувствуя над собой должного контроля, обленился и сам утратил интерес к делам. На решение всех вопросов, касающихся управления хлопковой плантацией, Хантер старался затрачивать как можно меньше времени, чтобы поскорее вернуться к тому, что его действительно интересовало, – к медицине и, в частности, к поискам средства от желтой лихорадки. Количество пациентов у Хантера все росло, вместе с тем росло и количество неоплаченных счетов за лечение – и не только по причине его известной доброты и безотказности, но и потому, что на других плантациях прибыли также снижались.
Кэтлин поняла характер мужа и больше не бранила его за отсутствие деловой сметки. Напротив, с каждым днем она все больше восхищалась его человеческими качествами, кому, как не ей, видеть и понимать его доброту. Кэтлин всегда помнила, как Хантер утешал ее после гибели родителей, как выхаживал, когда она заболела. Если бы не он, она бы не выжила. Была и еще одна подробность, о которой Хантер не догадывался: только глубокое чувство вины из-за ночи, проведенной с Доусоном, мешало Кэтлин снова принять мужа как любовника. После смерти родителей ее терзали угрызения совести, и лишь близость Хантера помогла ей сохранить рассудок. После болезни, когда Хантер спал в ее постели, Кэтлин не раз хотелось повернуться к нему ночью и прошептать: «Займись со мной любовью». Однако ужас от трагедии, вину за которую Кэтлин возлагала на себя, был еще слишком свеж в ее душе – как и свидание с Доусоном, этой трагедии предшествовавшее. Поэтому Кэтлин отослала Хантера, и он больше не возвращался в ее комнату. Ей очень его недоставало – Хантер даже не догадывался, как сильно, – и, казалось, со временем это чувство только усиливалось.
Сейчас Кэтлин была уже не так уверена в чувствах мужа. Каждый вечер Хантер, Скотт и она обедали вместе, а после обеда они вдвоем частенько засиживались в библиотеке, Хантер читал медицинские книги, вместо того чтобы заниматься этим у себя в кабинете, порой они выпивали по рюмке бренди, Хантер закуривал сигару и рассказывал обо всех интересных событиях, которые произошли с ним за день. Довольствуясь обществом друг друга, они редко ходили по вечерам в гости. Зачастую Кэтлин и Хантер вместе читали Скотту книжку на ночь – точнее, вместе сидели в детской, по очереди читая его любимые сказки. Оба одинаково любили Скотти, мальчик крепко связал их между собой. Кэтлин была довольна жизнью, а если Хантера что-то и не устраивало, то внешне он этого никак не показывал.
Так шли дни, недели, месяцы. Кэтлин чувствовала себя все лучше, все меньше думала о трагедии, лишившей ее родителей, все реже вспоминала Доусона и все чаще думала о Хантере. Порой Кэтлин ловила себя на том, что с восхищением смотрит на мужа и думает, как же он хорош собой, или грезит наяву, мечтая о собственном муже. Что происходит? Почему она улыбается, как влюбленная школьница? Что-то изменилось, но Кэтлин не понимала, что именно и почему. Она твердо знала только то, что хочет быть с Хантером и с нетерпением ждет того часа, когда он вернется домой. У Кэтлин вошло в привычку к вечеру, готовясь к возвращению мужа, принимать ванну и переодеваться в одно из лучших платьев. Она стала много времени проводить перед зеркалом, частенько просила Ханну помочь ей уложить волосы.
– Сдается мне, кое-кто сегодня старается выглядеть получше, – бывало, поддразнивала нянька.
– Какая ерунда, Ханна, я просто одеваюсь к обеду, как всегда.
Ханна многозначительно хмыкала.
– Может, оно и так, – говорила она, – но, кажется, кое-кто влюбился в доктора Хантера.
– Ханна, это просто глупо, Хантер – мой муж! – возражала Кэтлин, но не могла сдержать улыбку. Она понимала, что в самом деле все больше влюбляется в собственного мужа.
Зима сменилась весной, весна – летом, снова пришла зима, и Кэтлин вынуждена была признаться себе, что она в конце концов полюбила своего красивого и доброго мужа. Со времени ее болезни он больше не пытался вернуться в ее комнату. Они поменялись ролями, теперь уже Кэтлин хотела Хантера, только сейчас она стала понимать, каково было ее мужу, когда она его отвергала. Кэтлин сама хотела сделать шаг навстречу, но боялась. Что, если он ее отвергнет?
Как-то холодным февральским вечером Кэтлин читала у себя в комнате. В этот вечер они с Хантером засиделись в библиотеке допоздна, потом она еще около часа читала, и сейчас ее клонило в сон. Книга была интересная, Кэтлин не хотелось ее откладывать, но глаза слипались. Зевнув, она с сожалением отложила книгу, потянулась и посмотрела на часы. Второй час ночи – неудивительно, что ей так хочется спать. Кэтлин прошла в гардеробную, разделась, вернулась в спальню и достала из комода ночную рубашку. Но потом она решила перед сном еще раз заглянуть к Скотту. Оставив ночную рубашку на кровати, Кэтлин накинула пеньюар, неплотно перетянула его поясом и вышла в коридор.
Стараясь не разбудить мальчика, она не стала брать с собой лампу, а просто оставила дверь в детскую приоткрытой, чтобы из коридора проникал тусклый свет. Бесшумно ступая на цыпочках по толстому ковру, Кэтлин подошла к кровати сына. Скотти лежал, раскинув руки, одна нога свисала с кровати, одеяло сбилось. Кэтлин с улыбкой вернула ногу на место и поправила одеяло. Уже в коридоре она услышала на лестнице шаги – навстречу ей шел улыбающийся Хантер. Он был тоже босиком, надетая навыпуск рубашка расстегнута на груди, светлые волосы разлохматились, несколько непослушных прядей упало на лоб. Сердце Кэтлин забилось быстрее, она улыбнулась мужу.
– Что ты здесь делаешь так поздно? – спросил Хантер.
– Я не могла заснуть и стала читать роман Диккенса, да так увлеклась, что забыла о времени. – Кэтлин тихонько рассмеялась. – А ты? Тебе давным-давно полагалось спать. Ты не забыл, что утром тебе предстоит посетить сестер Гамильтон?
– Не забыл. – Хантер усмехнулся. – Я пообещал Лине Гамильтон, что ровно в семь утра буду у ее сестры. Сказать по правде, Лана Гамильтон такая же здоровая, как мы с тобой, но ты же знаешь этих сестер.
– Да, не проходит и дня, чтобы кто-то из них не возомнил себя больной. Ты с ними очень терпелив, Хантер.
– Мне просто жаль этих эксцентричных старушек, как и тебе, наверное. Как там Скотти?
– Спит без задних ног.
Кэтлин засмеялась, но тут же, спохватившись, прижала руку ко рту.
– В чем дело? Что тебя рассмешило?
– Я просто вспомнила, как он пытался подражать тебе за обедом и есть левой рукой. Бедняжка, он никак не может взять в толк, почему тебе так легко действовать левой рукой, а у него не получается, и он все время проносил еду мимо рта.
Хантер с улыбкой покачал головой:
– Я уже пытался ему объяснить, что левшами или правшами рождаются и переучиться почти невозможно, но он, похоже, не понимает.
Хантер вынул руки из карманов и уперся одной рукой в стену над головой Кэтлин.
– И смех и грех, он пытается подражать тебе во всем и очень расстраивается, когда что-то не получается. – Кэтлин снова хихикнула. – Но смотреть все равно забавно.
– Да, парнишка забавный. – Хантер зевнул. – Прошу прощения, кажется, мне пора в постель. – Но не двинулся с места.
– Мне тоже, – согласилась Кэтлин. – Спокойной ночи, Хантер. – Она с улыбкой взглянула на мужа.
– Спокойной ночи, – прошептал Хантер и вдруг наклонился и поцеловал ее в уголок губ. – Спокойной ночи, – повторил он.
Хантер по-прежнему смотрел ей в глаза и не двигался с места, а его рука все так же покоилась на стене рядом с головой Кэтлин. Кэтлин подумалось, что сейчас ее красивый муж похож на юношу. Прядь светлых волос небрежно падает на высокий лоб, карие глаза смотрят немного сонно, полные губы еще хранят намек на улыбку. Не поднимая рук, Кэтлин привстала на цыпочки, легонько коснулась губами губ Хантера и тут же снова отпрянула к стене и опустила глаза, смущенная собственной смелостью.
– Спасибо, – прошептал Хантер.
Взяв Кэтлин двумя пальцами за подбородок, он приподнял ее голову и посмотрел на нее без улыбки. В его карих глазах не осталось и намека на сонливость, взгляд стал напряженным. Но то, что Хантер прочел в глазах жены, изменило выражение его лица. Кэтлин увидела, как губы медленно раздвинулись в чувственной улыбке. Хантер шагнул к ней и поцеловал – сначала едва касаясь ее губ своими, потом еще раз, более требовательно, и вдруг его рот завладел ее ртом, властно требуя отклика. И Кэтлин откликнулась. Еще не успев толком сообразить, что происходит, она ответила на его поцелуй со всем пылом своей страсти, разгоревшейся даже жарче, чем его. Ее отклик еще сильнее воспламенил Хантера, он убрал руку, опиравшуюся на стену, чтобы привлечь Кэтлин ближе. Не отрываясь от ее рта, он продолжал целовать ее с таким страстным неистовством, что Кэтлин казалось, будто с поцелуем из ее тела уходят все силы. У нее закружилась голова, и впервые за все время образ мужа полностью вытеснил другой, никогда ее не покидавший. Красивое смуглое лицо Доусона Блейкли отодвинулось в глубь сознания, и Кэтлин видела перед собой только молодое, почти мальчишеское лицо Хантера Александера.
Продолжая страстно целовать Кэтлин, Хантер взялся одной рукой за отворот ее пеньюара. Под его пальцами гладкая атласная ткань соскользнула с одного плеча. Кэтлин почувствовала, как ее обнажившаяся грудь прижимается к его твердой груди, густой пушок приятно щекотал ей кожу, возбуждая еще больше. Когда между ними не осталось преград, она снова прижалась к мужу. Ее разгоряченное тело молча взывало к нему, мысли путались. Какой-то голосок у нее внутри шептал, что Хантер должен остановиться, иначе она упадет в обморок, но другой, более громкий, безмолвно молил: «Только бы он не останавливался, только бы не останавливался!»
Губы Хантера переместились к ее шее, он стал покрывать ее поцелуями, издавая тихие стоны и шепча имя жены. Приоткрыв глаза, Кэтлин наблюдала, как светловолосая голова опускается все ниже.
– Я хочу тебя, – шептал он, касаясь губами ее кожи, – любимая, сегодня ты должна принадлежать мне.
– Но, Хантер, мы же не можем… – прохрипела Кэтлин.
Хантер замер и напрягся. Выпрямился и посмотрел ей в глаза. Потом взялся обеими руками за полы пеньюара, быстро натянул его ей на плечи и запахнул на груди.
– Прости, – произнес он отчужденным, напряженным голосом, повернулся и пошел по коридору в сторону своей спальни.
Кэтлин, все еще дыша учащенно, в полной растерянности смотрела ему вслед. Ей хотелось крикнуть: «Хантер, подожди, ты меня не понял! Я имела в виду, что мы не можем заниматься любовью в коридоре! Не уходи! Пойдем со мной в спальню, я хочу тебя, вернись! Я люблю тебя!» Но Хантер уже дошел до двери в свою спальню, быстро вошел внутрь и закрыл за собой дверь.
Кэтлин осталась в коридоре одна – растерянная, ошеломленная, неудовлетворенная. Осознание случившегося недоразумения навалилось на нее непосильной тяжестью, она покачнулась и прислонилась к стене, чтобы не упасть. Глаза защипало от горячих слез. Снова она причинила Хантеру боль, прогнала его, хотя вовсе не собиралась. Если бы она промолчала, если бы просто сказала «да»… Да, да! Но она сказала то, что сказала, и отпугнула его в тот момент, когда их совместная жизнь могла бы начаться заново. «Какая же я дура, – думала Кэтлин. – Хантер считает, что я его не хочу, и его уже не переубедить. Если бы он только знал, как он мне нужен! Я мучила его с первого дня, и вот снова он страдает по моей вине. О Хантер, любимый!..»
Кэтлин медленно вернулась к себе, разделась, легла под одеяло и, уткнувшись лицом в подушку, заплакала.
В это время Хантер мерил шагами комнату, пытаясь выкинуть из головы Кэтлин. Снова она выставила его на посмешище, он предстал этаким дурачком, умоляющим о любви. Его желание ей просто противно. Он ненавидел себя за наивность. Как можно было быть таким дураком? Да хотела ли его Кэтлин вообще когда-нибудь? Нет! Даже в самом начале, когда они только что поженились, она его не хотела. Тогда он по своей наивности считал ее невинной девушкой, которую ему суждено пробудить и научить всему. Как же он ошибался!
Постепенно к Хантеру вернулось спокойствие, но он мысленно поклялся никогда больше не подвергать себя подобному унижению. «Я сам во всем виноват, – думал он, – продолжаю навязываться Кэтлин, хотя давно ясно, что я ей не нужен. Все очень просто: моя жена меня не хочет, она меня не любит, никогда не любила и не полюбит».
Глава 22
Стоя в своей просторной спальне, Кэтлин держалась за столбик кровати. У нее за спиной Ханна, пыхтя и отдуваясь, затягивала на ней корсет. Кэтлин втянула живот и задержала дыхание.
– Ханна, затягивай потуже, – наставляла она, – я хочу, чтобы у меня сегодня была идеальная талия.
– Мисс Кэтлин, туже некуда, у вас и так талия тонкая, но вы как-никак уже не шестнадцатилетняя девчонка. Ничего не поделаешь, после того, как на свет появился Скотт, вы прибавили в талии пару дюймов.
Кэтлин улыбнулась:
– Знаю, Ханна, по крайней мой сын того стоит. Измерь мне талию.
Ханна подчинилась и протянула Кэтлин сантиметр.
– Смотрите, мисс Кэтлин, двадцать дюймов. Если хотите знать мое мнение, это совсем не много.
– Да, это не так уж плохо. – Кэтлин подбоченилась и стала поворачиваться перед зеркалом. – Просто на сегодняшнем балу мне хочется выглядеть особенно хорошо.
– Это еще зачем, золотко? По мне, так вы всегда выглядите лучше всех. Вот только не рановато ли устраивать приемы на открытом воздухе? Еще и цветы толком не распустились.
– Знаю, Ханна, но, к сожалению, Хантер родился тридцатого марта, а не в мае, к примеру. Распустились цветы или нет – не важно, я хочу, чтобы прием проходил в саду. К тому же день сегодня теплый, нам повезло. Ах, Ханна, все должно пройти безупречно, я хочу, чтобы Хантер был доволен.
– Он и будет доволен. Давайте-ка я помогу вам одеться, а то мне пора спускаться вниз и помочь на кухне.
Кэтлин с улыбкой подняла руки, и Ханна надела на нее через голову белое муслиновое платье в желтый цветочек.
– Золотко, все-таки для такого платья еще рано. Может, наденете что потеплее?
– Ни в коем случае! Только это! Я хочу выглядеть сегодня как можно лучше, и я уже говорила, что день теплый.
– Ну что ж, мисс Кэтлин, вы хозяйка, но, сдается мне, платье слишком открытое, чтобы надевать его среди дня. У вас чуть ли не вся грудь наружу.
– Вот именно, – подтвердила Кэтлин с озорной улыбкой, – и я надеюсь, Хантер это заметит.
– Он-то заметит, но, боюсь, не он один.
– Ах, Ханна, не будь такой занудой! Я пригласила больше сотни гостей – старалась выбирать тех, кто нравится Хантеру. В саду будет играть оркестр, повара приготовят любимые блюда Хантера, и я…
– Золотко, что-то я не припомню, чтобы вы раньше так суетились из-за дня рождения доктора Хантера. – Ханна улыбнулась. – Что у вас на уме?
– Ханна, сегодня особенный день рождения, Хантеру исполняется тридцать. – Кэтлин повернулась и посмотрела прямо в глаза няньке. – И ты прекрасно знаешь, что у меня на уме. Я люблю Хантера, мне нужно его завоевать. Наконец-то я полюбила моего дорогого супруга и теперь постараюсь сделать так, чтобы и он в меня влюбился.
– Золотко, да Хантер давно вас любит, и вы это знаете!
На лицо Кэтлин набежала тень.
– Не совсем так, Ханна, я знаю, что когда-то он меня любил, а как сейчас – насчет этого я не уверена. – Снова повеселев, Кэтлин добавила: – Но сегодня я добьюсь, чтобы он меня полюбил. Отныне я намерена стать Хантеру настоящей женой, поэтому я и хочу, чтобы в этот знаменательный день все было безупречно. А когда гости разъедутся и мы с Хантером останемся одни… о, я не могу дождаться вечера!
Ханна покачала головой и улыбнулась:
– По-моему, чтобы по-настоящему осчастливить доктора Хантера, нужно перенести все его вещи в вашу комнату.
Кэтлин порывисто обняла няньку и рассмеялась:
– Что ж, если все пойдет, как я задумала, с завтрашнего утра ты начнешь перетаскивать его вещи в мою комнату. А сейчас иди, тебе пора на кухню.
– Иду, золотко. Без Скотти в доме как-то непривычно тихо, правда?
– Да, ты права. Он был очень рад, что останется с ночевкой у Джонни Джексона, но сейчас, наверное, с нетерпением ждет, когда вернется домой.
– По-моему, он еще мал, чтобы ночевать в гостях. Небось он уже соскучился по дому.
– Не говори глупости, Ханна. Джонни Джексон – лучший друг Скотти, они обожают играть вместе, и Джонни уже несколько раз оставался у нас ночевать.
– Это другое дело, но мне не нравится, что Скотта увезли из дома.
– Хватит, Ханна, ступай.
– Уже иду, мисс Кэтлин.
Внизу вовсю шли приготовления к приему по случаю дня рождения Хантера. Из кухни доносились восхитительные ароматы. Повара Сан-Суси трудились с самого утра, готовя изысканные яства. Огромный сочный ростбиф, виргинские окорока, жареные цыплята, запеченная нога барашка, свежая рыба и креветки – вот далеко не полный перечень того, чем собирались потчевать гостей. В печи поспевали пироги со всевозможными начинками, включая любимый пирог Хантера – с орехом пекан. Над круглыми столиками были раскрыты широкие зеленые зонтики, чтобы присутствующие дамы смогли защитить свою нежную кожу от солнца. Посреди большого двора протянулся длинный стол. Сейчас на нем стояли только вазы со свежими цветами, но вскоре он будет ломиться от всевозможных угощений, которые пока еще не покинули пределы кухни. В дальней от дома части двора на другом столе уже стояли сотни сверкающих чистотой стаканов и бутылки с кентуккийским бурбоном, шампанским и другими винами, которых хватило бы, наверное, чтобы напоить все население Натчеза до состояния приятного опьянения. Дэниел в белоснежном костюме, стоящий у этого стола, деловито раздавал приказы трем чернокожим слугам. Начищенные до блеска серебряные подносы, сложенные стопкой, ждали, когда целая армия одетых по случаю праздника в белые ливреи лакеев под руководством Дэниела заставит их напитками и примется курсировать между нарядными гостями.
В четыре часа все было готово к приему гостей. На большом столе уже стояла еда, негритянский оркестр из Нового Орлеана ждал на помосте возле беседки, на каждом столике стояли вазы со свежими цветами, а в кухне красовался огромный именинный торт, пока спрятанный от виновника торжества.
Кэтлин вышла навстречу мужу со словами:
– Поторопись, дорогой, с минуты на минуту начнут прибывать гости.
Полчаса спустя Хантер Александер с женой стояли в конце длинной подъездной аллеи. Хантер был чисто выбрит, стрелки на кашемировых брюках заглажены до остроты бритвы. Темно-коричневый жилет превосходно сидел на его стройной фигуре, на шее был повязан элегантный шелковый шейный платок. Кэтлин тоже принарядилась, а волосы уложила в узел на макушке. Глядя на мужа сияющими от счастья голубыми глазами, она сказала:
– Доктор Александер, вы сегодня великолепны.
Хантер с улыбкой ответил:
– Благодарю вас, миссис Александер. Вы, как всегда, прекрасны.
Они повернулись навстречу первым гостям.
– Мистер Крэддок! Я рад, что вы смогли прийти. Позвольте познакомить вас с леди, которая послала приглашение. Кэтлин, дорогая, это Ричард Крэддок из Лондона. Он наш новый агент по торговле хлопком.
– Рада познакомиться, мистер Крэддок. Спасибо, что пришли.
Кэтлин подала гостю руку, которую Крэддок учтиво поцеловал.
– Я счастлив оказаться у вас в гостях, мадам. – Крэддок повернулся к Хантеру. – Хантер, старина, оказывается, у вас самая красивая жена во всем штате Миссисипи.
– Я в этом не сомневаюсь, Ричард. Не хотите выпить?
Следующими прибыли Лина и Лана Гамильтон в одинаковых платьях, купленных лет десять назад. Каждая подала Хантеру руку для поцелуя и обняла Кэтлин.
– У вас так мило! – хором произнесли обе. Затем заговорила Лана, старшая: – Мы просто обожаем балы. Когда мы были моложе, папа говорил, что красивее нас двоих нет во всем Натчезе. Должна вам сказать, в те времена люди понимали толк в элегантности.
– Разумеется, – с улыбкой согласился Хантер. – Как здоровье?
– Ах, доктор, утром сестрица чувствовала себя ужасно, но я думаю, это просто от волнения перед предстоящим выходом в свет. Ты согласна со мной, Лина?
– Да, – улыбнулась Лина, – сейчас мне гораздо лучше.
– Мы очень рады, что вам стало лучше и вы обе смогли прийти. – Кэтлин радушно улыбнулась.
– С днем рождения, Хантер, мальчик мой. – Кроуфорд Эшворт, сенатор штата, ныне друг и поверенный Хантера, широко улыбаясь, похлопал именинника по плечу. – Вы знакомы с миссис Аннабель Томпсон?
Аннабель в вызывающе открытом муслиновом платье оттенка самой светлой ружейной стали с улыбкой посмотрела на Хантера и подала руку для поцелуя.
Хантер откашлялся.
– Да, когда-то она была моей пациенткой. Рад видеть вас снова, Аннабель. Надеюсь, вы хорошо себя чувствуете?
– Превосходно, доктор Александер, благодарю за заботу. Как поживаете, миссис Александер?
– Прекрасно, благодарю вас. Я очень рада, что Кроуфорд вас привел.
Аннабель явно не хотелось покидать хозяев, но она вынуждена была последовать за сенатором.
– Ну и ну, Хантер, должно быть, ты действительно отличный врач. – Кэтлин лукаво улыбнулась.
– Что ты имеешь в виду?
– Миссис Томпсон буквально излучает здоровье и благополучие. Неужели она наконец настолько выздоровела, что больше не нуждается в еженедельных визитах к врачу?
– Кэтлин, она уже не моя пациентка. Полагаю, миссис Томпсон лечится у дяди Ремберта, я не слежу за его пациентами.
– Это точно, – подтвердил Ремберт Питт, подойдя к ним. – Но насчет миссис Томпсон я согласен с Кэтлин: должно быть, ты ее исцелил, потому что сейчас она крайне редко обращается ко мне за помощью.
Хантер смущенно прокашлялся.
– Дядя, возьмите себе вина и присоединяйтесь к гостям.
– Ханна, затягивай потуже, – наставляла она, – я хочу, чтобы у меня сегодня была идеальная талия.
– Мисс Кэтлин, туже некуда, у вас и так талия тонкая, но вы как-никак уже не шестнадцатилетняя девчонка. Ничего не поделаешь, после того, как на свет появился Скотт, вы прибавили в талии пару дюймов.
Кэтлин улыбнулась:
– Знаю, Ханна, по крайней мой сын того стоит. Измерь мне талию.
Ханна подчинилась и протянула Кэтлин сантиметр.
– Смотрите, мисс Кэтлин, двадцать дюймов. Если хотите знать мое мнение, это совсем не много.
– Да, это не так уж плохо. – Кэтлин подбоченилась и стала поворачиваться перед зеркалом. – Просто на сегодняшнем балу мне хочется выглядеть особенно хорошо.
– Это еще зачем, золотко? По мне, так вы всегда выглядите лучше всех. Вот только не рановато ли устраивать приемы на открытом воздухе? Еще и цветы толком не распустились.
– Знаю, Ханна, но, к сожалению, Хантер родился тридцатого марта, а не в мае, к примеру. Распустились цветы или нет – не важно, я хочу, чтобы прием проходил в саду. К тому же день сегодня теплый, нам повезло. Ах, Ханна, все должно пройти безупречно, я хочу, чтобы Хантер был доволен.
– Он и будет доволен. Давайте-ка я помогу вам одеться, а то мне пора спускаться вниз и помочь на кухне.
Кэтлин с улыбкой подняла руки, и Ханна надела на нее через голову белое муслиновое платье в желтый цветочек.
– Золотко, все-таки для такого платья еще рано. Может, наденете что потеплее?
– Ни в коем случае! Только это! Я хочу выглядеть сегодня как можно лучше, и я уже говорила, что день теплый.
– Ну что ж, мисс Кэтлин, вы хозяйка, но, сдается мне, платье слишком открытое, чтобы надевать его среди дня. У вас чуть ли не вся грудь наружу.
– Вот именно, – подтвердила Кэтлин с озорной улыбкой, – и я надеюсь, Хантер это заметит.
– Он-то заметит, но, боюсь, не он один.
– Ах, Ханна, не будь такой занудой! Я пригласила больше сотни гостей – старалась выбирать тех, кто нравится Хантеру. В саду будет играть оркестр, повара приготовят любимые блюда Хантера, и я…
– Золотко, что-то я не припомню, чтобы вы раньше так суетились из-за дня рождения доктора Хантера. – Ханна улыбнулась. – Что у вас на уме?
– Ханна, сегодня особенный день рождения, Хантеру исполняется тридцать. – Кэтлин повернулась и посмотрела прямо в глаза няньке. – И ты прекрасно знаешь, что у меня на уме. Я люблю Хантера, мне нужно его завоевать. Наконец-то я полюбила моего дорогого супруга и теперь постараюсь сделать так, чтобы и он в меня влюбился.
– Золотко, да Хантер давно вас любит, и вы это знаете!
На лицо Кэтлин набежала тень.
– Не совсем так, Ханна, я знаю, что когда-то он меня любил, а как сейчас – насчет этого я не уверена. – Снова повеселев, Кэтлин добавила: – Но сегодня я добьюсь, чтобы он меня полюбил. Отныне я намерена стать Хантеру настоящей женой, поэтому я и хочу, чтобы в этот знаменательный день все было безупречно. А когда гости разъедутся и мы с Хантером останемся одни… о, я не могу дождаться вечера!
Ханна покачала головой и улыбнулась:
– По-моему, чтобы по-настоящему осчастливить доктора Хантера, нужно перенести все его вещи в вашу комнату.
Кэтлин порывисто обняла няньку и рассмеялась:
– Что ж, если все пойдет, как я задумала, с завтрашнего утра ты начнешь перетаскивать его вещи в мою комнату. А сейчас иди, тебе пора на кухню.
– Иду, золотко. Без Скотти в доме как-то непривычно тихо, правда?
– Да, ты права. Он был очень рад, что останется с ночевкой у Джонни Джексона, но сейчас, наверное, с нетерпением ждет, когда вернется домой.
– По-моему, он еще мал, чтобы ночевать в гостях. Небось он уже соскучился по дому.
– Не говори глупости, Ханна. Джонни Джексон – лучший друг Скотти, они обожают играть вместе, и Джонни уже несколько раз оставался у нас ночевать.
– Это другое дело, но мне не нравится, что Скотта увезли из дома.
– Хватит, Ханна, ступай.
– Уже иду, мисс Кэтлин.
Внизу вовсю шли приготовления к приему по случаю дня рождения Хантера. Из кухни доносились восхитительные ароматы. Повара Сан-Суси трудились с самого утра, готовя изысканные яства. Огромный сочный ростбиф, виргинские окорока, жареные цыплята, запеченная нога барашка, свежая рыба и креветки – вот далеко не полный перечень того, чем собирались потчевать гостей. В печи поспевали пироги со всевозможными начинками, включая любимый пирог Хантера – с орехом пекан. Над круглыми столиками были раскрыты широкие зеленые зонтики, чтобы присутствующие дамы смогли защитить свою нежную кожу от солнца. Посреди большого двора протянулся длинный стол. Сейчас на нем стояли только вазы со свежими цветами, но вскоре он будет ломиться от всевозможных угощений, которые пока еще не покинули пределы кухни. В дальней от дома части двора на другом столе уже стояли сотни сверкающих чистотой стаканов и бутылки с кентуккийским бурбоном, шампанским и другими винами, которых хватило бы, наверное, чтобы напоить все население Натчеза до состояния приятного опьянения. Дэниел в белоснежном костюме, стоящий у этого стола, деловито раздавал приказы трем чернокожим слугам. Начищенные до блеска серебряные подносы, сложенные стопкой, ждали, когда целая армия одетых по случаю праздника в белые ливреи лакеев под руководством Дэниела заставит их напитками и примется курсировать между нарядными гостями.
В четыре часа все было готово к приему гостей. На большом столе уже стояла еда, негритянский оркестр из Нового Орлеана ждал на помосте возле беседки, на каждом столике стояли вазы со свежими цветами, а в кухне красовался огромный именинный торт, пока спрятанный от виновника торжества.
Кэтлин вышла навстречу мужу со словами:
– Поторопись, дорогой, с минуты на минуту начнут прибывать гости.
Полчаса спустя Хантер Александер с женой стояли в конце длинной подъездной аллеи. Хантер был чисто выбрит, стрелки на кашемировых брюках заглажены до остроты бритвы. Темно-коричневый жилет превосходно сидел на его стройной фигуре, на шее был повязан элегантный шелковый шейный платок. Кэтлин тоже принарядилась, а волосы уложила в узел на макушке. Глядя на мужа сияющими от счастья голубыми глазами, она сказала:
– Доктор Александер, вы сегодня великолепны.
Хантер с улыбкой ответил:
– Благодарю вас, миссис Александер. Вы, как всегда, прекрасны.
Они повернулись навстречу первым гостям.
– Мистер Крэддок! Я рад, что вы смогли прийти. Позвольте познакомить вас с леди, которая послала приглашение. Кэтлин, дорогая, это Ричард Крэддок из Лондона. Он наш новый агент по торговле хлопком.
– Рада познакомиться, мистер Крэддок. Спасибо, что пришли.
Кэтлин подала гостю руку, которую Крэддок учтиво поцеловал.
– Я счастлив оказаться у вас в гостях, мадам. – Крэддок повернулся к Хантеру. – Хантер, старина, оказывается, у вас самая красивая жена во всем штате Миссисипи.
– Я в этом не сомневаюсь, Ричард. Не хотите выпить?
Следующими прибыли Лина и Лана Гамильтон в одинаковых платьях, купленных лет десять назад. Каждая подала Хантеру руку для поцелуя и обняла Кэтлин.
– У вас так мило! – хором произнесли обе. Затем заговорила Лана, старшая: – Мы просто обожаем балы. Когда мы были моложе, папа говорил, что красивее нас двоих нет во всем Натчезе. Должна вам сказать, в те времена люди понимали толк в элегантности.
– Разумеется, – с улыбкой согласился Хантер. – Как здоровье?
– Ах, доктор, утром сестрица чувствовала себя ужасно, но я думаю, это просто от волнения перед предстоящим выходом в свет. Ты согласна со мной, Лина?
– Да, – улыбнулась Лина, – сейчас мне гораздо лучше.
– Мы очень рады, что вам стало лучше и вы обе смогли прийти. – Кэтлин радушно улыбнулась.
– С днем рождения, Хантер, мальчик мой. – Кроуфорд Эшворт, сенатор штата, ныне друг и поверенный Хантера, широко улыбаясь, похлопал именинника по плечу. – Вы знакомы с миссис Аннабель Томпсон?
Аннабель в вызывающе открытом муслиновом платье оттенка самой светлой ружейной стали с улыбкой посмотрела на Хантера и подала руку для поцелуя.
Хантер откашлялся.
– Да, когда-то она была моей пациенткой. Рад видеть вас снова, Аннабель. Надеюсь, вы хорошо себя чувствуете?
– Превосходно, доктор Александер, благодарю за заботу. Как поживаете, миссис Александер?
– Прекрасно, благодарю вас. Я очень рада, что Кроуфорд вас привел.
Аннабель явно не хотелось покидать хозяев, но она вынуждена была последовать за сенатором.
– Ну и ну, Хантер, должно быть, ты действительно отличный врач. – Кэтлин лукаво улыбнулась.
– Что ты имеешь в виду?
– Миссис Томпсон буквально излучает здоровье и благополучие. Неужели она наконец настолько выздоровела, что больше не нуждается в еженедельных визитах к врачу?
– Кэтлин, она уже не моя пациентка. Полагаю, миссис Томпсон лечится у дяди Ремберта, я не слежу за его пациентами.
– Это точно, – подтвердил Ремберт Питт, подойдя к ним. – Но насчет миссис Томпсон я согласен с Кэтлин: должно быть, ты ее исцелил, потому что сейчас она крайне редко обращается ко мне за помощью.
Хантер смущенно прокашлялся.
– Дядя, возьмите себе вина и присоединяйтесь к гостям.