Райт Джон. Неспящий в ночи

   Там была Элленор, дочь Эрис. Я вижу, как сейчас, складки ее атласного платья, облекающего легкую фигурку в слишком просторном для нее кресле чтеца под высоким фонарем. Подобна лебединой ее шея под волнами чернильно-черных волос, поднятых вверх и сколотых аметистовыми шпильками - прозрачными искрами звезд, какие видели древние в ясной темноте их преходящей ночи. Я помню тончайшие волоски, непокорные и свободные, выбивающиеся из строгой прически и лобзающие основание ее шеи.
   Ни у кого в нашей пирамиде нет таких глаз, таких волос, кроме потомков чужой крови - крови Мирдат Прекрасной. И никто, кроме меня, не помнил грации лебедей и не способен был увидеть ее в деве.
   Голос ее был тихой музыкой, каждое слово произносилось легко и бережно, как взмах кисти каллиграфа в воздухе. И своим нежным голосом она говорила о мрачных ужасах ночи, о темном будущем, отчетливо являвшемся в ее снах.
   Мы говорили об ужасном заблуждении, которое должно было наступить через два миллиона лет (чуть менее половины времени, оставшегося до конца), когда колонии людей оставят пирамиду ради жизни в прекрасной стране запада, предсказанной легендами, не зная, что дом Безмолвия уже проклял и обрек эти земли и только сдерживает исполнение проклятия на недолгие миллионы лет, выжидая, когда забудутся пророчества Элленор. Все города, пирамиды и купола, подобные нашим, будут поглощены и разбиты, и целая ветвь человеческого рода стерта с лица земли, а те, что выживут, изменятся и более не будут людьми. Потом мы заговорили о моей судьбе.
   - Мои видения открыли, что сотни людей погибнут из-за некоего необдуманного поступка, толчок к которому дашь ты. Сперва один, за ним многие выйдут в темнеющий мир, чтобы погибнуть среди льдов или быть растерзанными Гончими Ночи, чтобы утратить души и остаться мертвой шелухой, с оскаленными устами и глазами, сухими как камни. Внемли мне! Я видела множество следов, уходящих через ледяной прах Ночных Земель от наших врат, но лишь одна пара следов вела назад.
   Я спросил:
   - Разве это неизбежно?
   - Не в силах человека изменить то, чему суждено быть.
   - Но есть силы, превосходящие человека?
   - Нам, провидцам, открыта структура времени, - ответила она тихо. - Есть создания, не вполне подвластные ему, силы Ночных Земель, чья ненависть непостижима для нас, потому что они превыше и вне пространства и времени, связывающих всякую смертную жизнь. Говорят, что есть и добрые силы того же рода.
   - Загадка! Можно изменить судьбу человека, но человек не может изменить судьбу! - воскликнул я.
   Ее полные губы тронула улыбка, но она тут же подавила ее.
   - Мы - лишь капли в реке, юноша, - сказала она. - Чего бы ни желала, что бы ни делала капля, течение реки неизменно и все воды скользят к океану.
   Эти слова воспламенили меня.
   - А! - крикнул я и, забыв о вежливости, вскочил и схватил ее за руку. - Так вы тоже видели их! Реки и океаны! Во снах я видел и слышал текучие воды, бурлящие, вздымающиеся волнами, разбивающиеся о берег. Ныне в мире нет подобных звуков.
   Она была неприятно поражена и наградила меня ледяным взглядом, высвободив свою руку.
   - Странный мальчик - я запамятовала твое имя, - я лишь повторила слова древнего поэта. Моим родичам, живущим в высоких башнях, открыто это знание. Мы помним слова "река" и "море", но никто из нас не видел их, разве только на картинах, украшающих старинные тома, которые никто больше не может прочесть.
   Я не сказал ей, что есть человек, способный прочесть то, что забыто остальными.
   - Приношу извинения, высокородная, - сухо проговорил я. - Ваши слова отозвались смятением в моем сердце, потому что мне послышалась в них мысль, будто нас ждут великие деяния, наперекор океану, поглощающему память и мудрость человечества. Будто нам суждено освободить уносящий нас поток из предначертанного русла и направить по новому пути.
   - Странный мальчик! Что за странные слова ты говоришь?
   Она отшатнулась, прижав узкую ладонь к груди. Чудные глаза искоса глядели на меня из-под длинных ресниц. Даже в изумлении, даже в недовольстве каждый ее жест был так изящен!
   - Были времена, когда каждый мужчина говорил эти слова и исполнял сказанное.
   - Только мужчина? - Но она уже не смотрела на меня. Взгляд ее был устремлен на стену зала семейных собраний. Вдоль стены выстроилось множество бюстов, портретов и барельефов. Не знаю, на ком из предков остановился тогда ее взгляд. Теперь, задним числом, я думаю, то была Мирдат.
   - Можете ли вы сказать мне, что за необдуманный поступок я совершу? - спросил я.
   Она смотрела мимо и бросила мне надменно и равнодушно:
   - О, какая-то случайная фраза, сказанная любимой тобой девушке.
   Мой голос звучал глухо и под ребрами была пустота:
   - Что же, мне принести обет молчания, поклясться никогда не заговаривать с женщиной? - Мне понадобилась минута, что бы собраться с духом. Глубоко вздохнув, я продолжал: - Если такова моя судьба, я сумею принять ее. Если прикажут, я удалюсь в один из подземных монастырей, куда не допускаются женщины, и никогда не встречу любви.
   Ее сверкающие глаза снова обратились ко мне, и теперь во взгляде светилось девичье озорство.
   - Ты готов восстать против времени и пространства, опрокинуть законы природы, однако малодушно отрекаешься от любви, повинуясь приказу? - лукаво проговорила она. - Жалкий мальчик! Ты бросаешь вызов тому, чего нельзя изменить, и готов покориться в том, в чем ты свободен.
   - То же говорил мне Перитой, - невольно улыбнулся я. - Слишком часто я оглядываюсь назад. Мы гуляли у амбразур, и он сказал шутя, что…
   Элленор выпрямилась, глаза ее загорелись.
   - Ты знаком с атлетом Перитоем? - спросила она. - В какой час он прогуливается по галерее, где, на каком уровне?
   Лицо ее осветилось радостью, щеки вспыхнули, и сердце мое пропустило удар, замерев от счастья видеть это сияние. Мысль о встрече с Перитоем вызвала на ее губах неудержимую улыбку, и она вскинула узкую ладонь, чтобы спрятать ее. Если вы видели юную деву, настигнутую первой любовью, вам знакомо это зрелище; если нет - не моему перу описывать его.
   Я обещал ей устроить их встречу и снова увидел улыбку.
   Как прекрасна была эта улыбка, хоть и предназначалась не мне!
   И все же, как хороша!
   Сначала они встретились в присутствии наставников.
   Сначала. Она предвидела будущее, он читал мысли. Оба были отважны, благородны, пьяны от любви. Какая дуэнья могла бы уследить за ними?
 
   Из трех сотен смельчаков, стремившихся спасти Элленор, те, кого ждала смерть, умерли быстро.
   Отряд разделился на три колонны по сто человек в каждой. На двадцать пятом часу похода арьергард был оттеснен полчищем троллей с ледяных холмов и вынужден остановиться, что бы залечить раны. С галерей, с обзорных площадок мы видели их лагерь. Разглядеть его было нелегко - он был искусно замаскирован. Ограждения и палатки виделись тенями среди теней даже при самом сильном увеличении, и часовые у заграждений двигались крадучись, бесшумно.
   А потом движение прекратилось. Послание дома Безмолвия или ядовитые испарения, прокравшиеся в трещины земли, лишили спящих пробуждения. В телескопы мы видели, как последние оставшиеся в живых - быть может, часовые, не ложившиеся на землю, - пытались вынести наверх одного или двоих из палаток. Остальные остались внизу. Бледный слизень подполз к месту, где мы в последний раз видели движение жизни, а инструменты монстрономов отметили легчайшее возмущение земного тока, говорившее, что выжившие успели перед смертью пустить в ход оружие.
   Около семидесятого часа основная колонна столкнулась с Великой Серой Ведьмой, подобной чудовищу, сраженному Андросом, и ее мясистые пальцы заталкивали людей вместе с броней и оружием в отверстую дыру ее пасти. Люди в ужасе бежали от нее в земли Смертоносного Сияния. Они не вернулись. Сияние непрозрачно, и мы не видели, что сталось с ними. Разведчиков, сопровождавших колонну, одного за другим поедали Гончие Ночи.
   Авангард продержался до конца второй недели, пока из облака не опустился Колокол Тьмы и не прозвонил свой гибельный удар. Лишь семерым из ста хватило присутствия духа или силы воли обнажить предплечье и раскусить ампулу Освобождения. Тех, у кого сдали нервы или кто не успел убить себя вовремя, медленно поднимало в воздух. Глаза их уже были пусты, на губах играла непристойная дикая усмешка, а тела их уплывали вверх, в устье Колокола.
   Мы все смотрели с галереи. Словно гул океана, слышал я рыдания матерей и вдов, крики мужчин, детский плач - шум, подобный шуму древнего прибоя, но полный горя.
   Пронзительный зов домой прозвучал из верхнего города, приказывая миллионам окон закрыться, и малые горны на каждой галерее подхватили сигнал, передавая его на нижние уровни. Вахтенные приказывали задраить переборки всех окон и амбразур во всех городах и селениях, врывшихся в северо-западную стену пирамиды, между тем как башни и верхние горницы опускали броневые плиты.
   Помню, прежде чем закрылись ставни, я расслышал громкое шипение воздушных фильтров, воздвигавших невидимую завесу против зловещего звона, чтобы звук его не свел с ума оставшихся.
   Перитой шел в авангарде. Монстрономы изучили расплывчатые снимки, сделанные через телескопы, пытаясь подтвердить каждую смерть, давая хоть малое утешение осиротевшим семьям. Не все тела удалось опознать.
 
   Кузина Таис зашла ко мне, когда я проходил подготовку. Она мила и остра на язык, отличается тонким юмором и большими способностями к математике и шахматным играм. Таис не отговаривала меня от безумного предприятия, но показала расчеты: средний вероятный срок жизни человека, вышедшего на спасение Элленор, был один час двенадцать минут.
   По традиции, столь древней, что времена, когда ее не существовало, не сохранились в записях, выходящий в Ночные Земли не берет с собой фонаря. Слишком хорошо известно, слишком часто подтверждалось на опыте, что странник не в силах противостоять искушению зажечь фонарь, когда глаза его изголодались по свету в бесконечной тьме.
   Полагают, что если наше оружие, вращаясь, испускает свет, то ушедшему в ночь будет довольно света тогда, и только тогда, когда он необходим: а именно, когда одно из чудовищных созданий окажется не далее чем в ярде или двух от него - потому что, нанося удар, надо видеть, куда бьешь.
   Наши мастера умеют делать лампы, горящие миллионы лет. Но мы не берем их с собой во мрак. Только тому, кто не доверяет душе, способной предупредить о неслышном приближении опасности, во тьме может понадобиться фонарь. Но хватит ли мужества у человека, слишком слабого, чтобы довериться своей душе, встретить то, что привлечет к себе свет его фонаря?
   Берем мы с собой и часы, позволяющие определять время на ощупь, потому что утратить ощущение времени, не зная, когда пора отдыхать или подкрепить силы, значит манить к себе безумие.
   Существует рецепт таблеток, состоящих из концентрированных питательных веществ. Они - единственная пища странника, потому что в Ночных Землях нет здоровой пищи, а более ощутимая еда, хотя бы надкушенное яблоко, слишком радует желудок и может нарушить дисциплину подготовки.
   Также и вода конденсируется из атмосферы в особой чаше, посредством порошка, изготовленного нашими химиками. Новая вода чиста и прозрачна, но пронзительно холодна. А чаша обладает способностью обезвреживать попавшие в нее яды и губительные для души влияния. Проходя через зараженные участки, ею можно прикрывать рот и нос.
   Плащ соткан из волокон, не живых, но достаточно разумных, чтобы давать больше или меньше тепла, смотря по тому, более или менее смертельным становится холод - в зависимости от количества тепла, испускаемого землей.
   Броня настолько прочна и изготовлена так искусно, что ее не сокрушить чудовищу, многократно превосходящему силой человека, а сочленения столь точно пригнаны друг к другу, что невидимы глазу. Благодетельный металл шлема и нагрудника хранит энергию, сходную с пульсирующей энергией Белого Круга, и предохраняет от опасностей, поражающих мозг и сердце.
   Оружие, броня, плащ созданы искусством, совершенствовавшимся миллионы лет, и красивы на вид, но строги и лишены украшений, как приличествует суровости предстоящего дела.
   Наконец мучения в камере подготовки закончились. После инъекций и поста голова казалась необычайно ясной. Я выдержал испытание: не дрогнув, взглянул на то, что, еще живое, прикованное к каменной плите, хранилось в холодильной камере тайного музея монстрономов. Я прочел дневники прежних странников, вернувшихся в здравом уме, запомнил описание Гончих Ночи, их повадки и образ действий, и понял, почему эти дневники показывают лишь тем, кому предстоит выйти за стены убежища.
   Тонкая кожа предплечья над ампулой Освобождения еще побаливала, когда настал час расставания.
   Огни Последней Лестницы затемнили. Вахтенные, одетые в броню серого металла, с живыми клинками в руках, смирили свои мысли, чтобы никакое возмущение эфира, ни проблеск света, ни звон стали не выдали подстерегающим ужасам ночи дитя человеческое, выходящее в их холодные холмы.
   Я долго стоял, прижавшись лицом к перископу, и сопровождавшие меня не выказывали нетерпения, зная, что верная или неверная оценка местности может спасти или погубить мою жизнь.
   Наконец я поднял руку.
   Мастер шлюза отдал салют, вскинув темный дискос, и привратник отключил питание клапанов. Стальная переборка внутреннего шлюза сомкнулась за мной, а впереди быстро и бесшумно раздвинулась наружная переборка.
   И я перешагнул порог. Почва под ногами хрустнула сухим пеплом. Воздух был холоден как смерть. Внешний клапан уже закрылся у меня за спиной, и двуслойная броня тяжело надвигалась сверху. Почти беззвучно выдвинулись поршни запора. Какое бы чудовище ни ринулось теперь на меня из мрака за Белым Кругом, какое бы явление ни возникло из тьмы - обязанность привратников лишь защищать вход. Я уже за пределами помощи.
   Никто изнутри не вышел бы спасать меня, когда я шел к Перитою, как он когда-то - к своей прекрасной Элленор. Все они - благоразумные люди.
   Всего несколько минут ходьбы (не более полумили) привели меня к месту, где полые трубы прозрачного металла, наполненные священной белой энергией, окружали огромное подножие пирамиды. Величайшее творение прежних эпох, единственное, что сдерживает тлетворное давление, сводящие с ума вопли, отравленные тучи и пальцы невидимых сил, протянувшиеся к нашим душам. Полые трубки, два дюйма в поперечнике, на высоте чуть ниже колена. Перешагнуть их нетрудно, но прежде надо очистить разум от всякой несдержанной мысли, иначе невидимая завеса не пропустит меня. Уши заложило от перепада давления.
   Обычай требует не оглядываться, пересекая светлый круг. Я склонен был следовать обычаю. Отец не пришел меня провожать.
   Нам, живущим в крепости-горе с миллионами светящихся окон, не видны плоские скалы, поднимающие головы в нашем сиянии, не видны длинные тени, отбрасываемые каждым камнем и кочкой лишайниковых кустов; неподвижные клочки тьмы, прямые и четкие, словно проложенные по линейке. От малейшего бугорка из великой Ночи тянется длинный палец тени, так что, оглядываясь, странник видит себя в окружении тысячи темных пальцев, указывающих на Последний Редут человечества.
   Но странники не столь безрассудны, чтобы ступать на эти освещенные взгорья. Нижняя миля пирамиды темна, ее города давно покинуты, а нижние окна закрыты. Темная полоса шириной в милю окружает пирамиду и дает возможность скрыться от сияния окон Последнего Редута. Я искал укрытия. Через два часа пути я углубился в каньон, уходящий на запад, не встретив ни зверя, ни темной силы.
   Путь мне преградил поток кипящей грязи, не указанный на наших картах. Ни в телескопы, ни с обзорных площадок он не был виден, хоть и располагался совсем близко, потому что пепел, плывший по его поверхности, был того же цвета, что и земля вокруг. Быть может, он лишь недавно прорвался из огненной дыры, а может, протекал здесь веками. Как мало мы знаем…
   Грязевой поток заставил меня свернуть к югу, огибая подножие пирамиды, и я шел тридцать и три часа. Дважды я глотал таблетки, и один раз - спал, отыскав теплое место за высокой скалой, где из трещины исходило тепло и зловонный пар.
   Перед тем как уснуть, я прощупал песок на краю расщелины рукоятью дискоса, и крошечная змейка, не более локтя в длину, вскинулась из него. Это был слепой белый червь, называемый амфисбена, потому что на хвосте у него имеется жало, подобное скорпионьему. Я уничтожил его огненным блеском моего ревущего оружия. Тяжелое лезвие прошло сквозь его тело, как сквозь дым, и червь разлетелся на дымящиеся куски. Я уснул, довольный собой, причислив себя к великим героям, победителям чудовищ.
   Укрепленный город Асира, как я знал из книг и из снов-воспоминаний, лежит к северо-западу, за спиной северо-западного Стерегущего. Есть и другие, ужаснее его, но миновать их проще, потому что широкая плоская равнина северо-запада подсвечена лощиной Алого Пламени и ничто: ни слепящий луч, ни венец, ни купол света - там не препятствует взгляду недремлющих глаз.
   Чтобы выйти в земли за спиной чудовища, приходится уходить далеко в сторону, потому что северный путь слишком тщательно стерегут. К западу от меня лежала Бездна Красного Дыма - земля кипящих провалов и огненных озер. Непроходимая земля. На востоке мне были смутно видны очертания Серых Дюн: между ними обитают хрупкие длинноногие существа, напоминающие птиц без перьев с железными крючковатыми клювами. Они остерегаются появляться в виду окон пирамиды, крадучись и ползком перебираются от впадины к впадине. Стены же каньонов испещрены черными дырами, откуда порой выглядывают Вопли, давшие свое имя Долине Воплей, и тогда голые птицы беззвучно приплясывают, вскидывая крюки клювов. На восток я не пойду.
   Я повернул на юг.
 
   Каждый раз, как я поднимался от короткого сна, силуэты Двух великих Стерегущих, неподвижные и зловещие, оказывались ближе и отчетливей.
   Сперва замерший справа от меня Стерегущий Юго-запада был подобен смутному далекому холму. Жизнь в нем была, но не та, какой мы знаем жизнь. Под его лапами земля раздавалась и вверх бил луч света, освещавший часть чудовищной щеки и отбрасывающий тень на выпуклый лоб. Левый глаз горел в темноте - щель зрачка и сетка красных жил в светлом шаре, огромном, как полная луна в мире ночей, сменявшихся светом.
   Говорили, будто луч слепит глаз и послан доброй силой, хранящей нас. Другие возражали, что луч усиливает злое влияние, потому что изучающие кошмары отмечали: в страшных снах людей огромный кошачий глаз появлялся чаще иных видений Ночных Земель.
   Помню, мать рассказывала мне однажды, что было время, когда глаз неделями медленно закрывался и великое торжество охватило города пирамиды, хотя люди сами не знали, чему радуются. Знали только, что никогда прежде глаз этот не закрывался. Но веки не остались сомкнутыми навечно: через одиннадцать лет между верхним и нижним веками появилась щель - чудовище всего лишь моргнуло. К моему рождению глаз был открыт полностью и оставался открытым всю мою жизнь.
   Слева от меня виднелся Южный Стерегущий. Он моложе других - всего три миллиона лет назад он выдвинулось с темных южных равнин, приближаясь на несколько дюймов за десятилетие, за дорогой, которой двадцать пять сотен тысячелетий назад явились Молчаливые.
   Позже, около двадцати двух сотен тысячелетий назад, перед его лапами треснула земля и из расселины показался жемчужный светящийся пузырь. Много тысячелетий росла эта жемчужина, превращаясь в огромный купол света в полмили шириной. Южный Стерегущий опустил на купол свои лапы, и тот перестал расти, но и Стерегущий за все прошедшие с тех пор годы не придвинулся ближе.
   Между двумя Стерегущими во мрак убегала дорога Молчаливых. Дорога эта широка, и невозможно пересечь ее, не оказавшись на виду у южного и юго-западного Стерегущих. Но дальняя сторона ее темна, освещена лишь редкими огненными ямами и усеяна завалами камней и почерневшими сугробами. Там есть где укрыться человеку.
   В той стороне лежала единственная моя надежда. Если действительно световой луч слепит правый глаз юго-западного чудовища и если купол света нарушает зрение второго Стерегущего более, чем предполагают монстрономы, то я сумею пересечь дорогу со слепой стороны юго-западного Стерегущего и пробраться между ним и его собратом, укрывшись среди черных сугробов на другой стороне. Затем я пройду вдоль дороги, огибающей обиталище внелюдей, и, оставив ее, сделаю рывок к северу, в неизведанные края, названные Местом, Где Молчаливые Убивают.
 
   Прошло много страшных и трудных недель, и припасы мои подходили к концу.
   Однажды меня внезапно окружила толпа внелюдей: я вырвался, убив двоих дискосом, и сумел скрыться, пока остальные кромсали на куски своих товарищей.
   Однажды нечто светящееся окружило меня туманными рукавами, но сверкание моего вращающегося дискоса поразило бестелесную плоть, хотя клинку нечего было рубить. Огненная струя ослабила напряжение, связующие мглистые пальцы, и искалеченная тварь, всхлипывая, улетела прочь.
   Однажды из темноты бросилась на меня Гончая Ночи, и я перерубил ей шею, прежде чем тварь сумела дотянуться до меня; клинок дискоса выбросил искры в разверзшуюся рану, и огромные лапы чудовища заплясали шаткий танец. Падая, зверь уже не имел сил рвать мою плоть. Труп тихим голосом звал меня по имени и говорил мне жестокие слова, но я бежал. Я не стану записывать здесь тех слов: подобает замкнуть слух перед голосами Ночи.
   Когда я проходил землями внелюдей, они заметили меня и начали охоту.
   Меня оттеснили от дороги в ледяные земли. Каждый раз, ложась спать, я замечал, как растут холмы, отделяющие меня от пирамиды. Пришло время, когда я больше не видел Последнего Редута: даже высочайшая башня монстрономов не заглядывала туда, где я шел теперь. Для этих мест не было ни карт, ни названий.
   Сперва я шел. Мои часы отсчитали двадцать часов - и я спал четыре. Во льду были трещины, и я бил в лед перед собой рукоятью дискоса, прежде чем сделать шаг. Потом я заметил, как громко отзывалось в ледяной тьме эхо моих звенящих ударов, и меня охватил страх.
   Дальше я полз по льду в слепой темноте. Наверняка я полз кругами. Четыре двадцатичасовых перехода и полнедели ползком. Потом я ощутил, что воздух стал тяжелым. Давление было таким мучительным, что я не усомнился: рядом - одна из Внешних Сил. Было темно, и я видел лишь призраки света, порожденные усталыми глазами.
   Не менее часа я лежал, скорчившись, обнажив предплечье, прижавшись губами к онемевшей без наруча коже над ампулой; но давление на мой дух не усиливалось, и я не слышал ни звука.
   Тогда я пополз. Много, много часов я полз, спал и снова полз, чувствуя стоящего на льду за спиной, как слепец чувствует открытую топку печи. Это чувство помогало мне держать направление - неизменно прочь от него.
   Пришло время, когда впереди я увидел свет. Я двигался к нему и спустя много часов почувствовал, что спускаюсь вниз. Ледяная тропа стала прерываться, и я полз от трещины к трещине, с одного ледяного вала на другой.
   Свет становился ярче, и я уже не ощупью нашаривал путь. Вставив в глаз подзорное стекло, я осмотрел горизонт.
   Там я увидел странный огромный силуэт - голову и плечи северо-восточного Стерегущего. Его макушка уходила в облака и дымы Ночных Земель, а влево и вправо от его плеч расходилось подобное крыльям сияние. Это светилась в ночи пирамида Последнего Редута.
   Я стоял за спиной чудовища - никто до меня не видел его сзади. Его спина скрывала от меня Последний Редут - я находился в гигантской тени.
   Холодный трепет пронзил меня. Так трепетал бы человек древности, проснувшись однажды на той стороне Луны (когда еще была Луна), что вечно обращена была прочь от Земли. Я дошел до Места, Где Молчаливые Убивают.
 
   Когда отец Элленор отказал Перитою, они стали встречаться тайно, и сумрачный дом моего отца был местом их свиданий. Я помогал Перитою, потому что он просил меня помочь, а я был у него в долгу - но не думал, что поступаю правильно. Что до Элленор - она была прекрасна, а я был молод. Она едва ли помнила о моем существовании, но я ни в чем не мог ей отказать. У нее было множество поклонников. Как я завидовал им! Однажды, не совсем случайно, я застал Перитоя с Элленор. Они сидели у фонтана в оранжерее, недалеко от кабинета помощников отца. Оранжерея была выстроена вдоль лестницы Водопадного парка, ниже места, где тысячу лет назад пробило шахту. В верхней его части под яркими лампами лежал крутой склон, покрытый зеленым мягким дерном, и бурлили белые пенные водопады, падающие по ступеням и растекающиеся тихими прудами на площадках. На нижней площадке стояла статуя Основательницы в окружении наяд, и в льющейся из их кувшинов воде мелькали прозрачные плавники рыб.
   Они были полускрыты листвой, но я видел, что Перитой сидит на траве, прислонившись спиной к бортику фонтана и обняв рукой обнаженные плечи Элленор. В другой руке он держал маленькую металлическую книгу, из тех, у которых страницы переворачиваются сами собой, а буквы блестят, как самоцветы. Цветущей стеной их окружала высокая трава и нежные ирисы. Ее голова лежала на его плече, и волосы темным водопадом стекали на его грудь.