Страница:
И все же героиня тревожила его. Он много работал с Элиной Быстрицкой, но роль не шла: вероятно, ей просто не хватало жизненного опыта. Впоследствии она играла Аксинью у С. Герасимова и имела зрительский успех. А вот тут… взаимное непонимание, разная эстетика…
Сняли натуру, вернулись в Москву, обжили павильоны. Пошли игровые сцены, вернее, «не пошли». В это же время заболевает Быстрицкая, кажется, инфекционной желтухой, у меня на глазах выскакивают ячмени. Съемки останавливаются… Ячмени мои наконец прошли, а вот Быстрицкую заменили Козыревой. Ромм ожил. Козырева, конечно, была гораздо ближе к этой роли…»
Свой уход из фильма Быстрицкая перенесла без особого драматизма. Сначала ей было не до этого – она болела, а по выздоровлении от грустных мыслей отвлекли более радостные события. По опросу читателей газеты «Советская культура» именно Элина Быстрицкая была названа лучшей актрисой 1955 года. А в декабре того же года ее включили в официальную делегацию, отправившуюся на первую Неделю советского фильма в Париж. В состав делегации, кроме Быстрицкой, были включены: Алла Ларионова, Людмила Целиковская, Николай Черкасов, Юлий Райзман, Сергей Юткевич, Сергей Бондарчук, Валентина Калинина и др.
В отличие от советских зрителей, французская публика довольно сдержанно приняла «Неоконченную повесть». Гораздо большим успехом у них пользовались экранизации классических произведений, в частности «Анна на шее» с Аллой Ларионовой в главной роли. Именно этой актрисе Быстрицкая во многом обязана тем, что ее дальнейшая кинематографическая судьба совершила еще один счастливый поворот. Во время той поездки Ларионова поведала Элине о том, что Сергей Герасимов приступает к съемкам «Тихого Дона» и ищет исполнителей главных ролей. А у Быстрицкой еще со времени работы в госпитале, где она читала раненым бойцам страницы этого бессмертного романа, зародилась мечта сыграть Аксинью. Поэтому едва она прилетела из Парижа в Москву, прямо из аэропорта позвонила Сергею Аполлинариевичу домой и попросила допустить ее к пробам. Ответ Герасимова ее ошеломил: «Приезжайте прямо сейчас – тут один Григорий Мелехов уже сидит». Далее послушаем воспоминания самой Э. Быстрицкой:
«У меня был опыт участия в отрывке из «Тихого Дона» еще в институте. Но, по мнению моего тогдашнего педагога, Аксинья – роль не для меня. Дескать, мои роли – это романтические героини Шиллера… Но я очень хотела ее сыграть…
Ответ Герасимова поверг меня в легкий шок. Но я высчитала, сколько осталось времени до моего вильнюсского поезда, и приехала к Герасимову на квартиру. Он протягивает мне отрывок из «Тихого Дона». Глянула, а это тот же самый, мой студенческий, провальный. Чувствую, я не могу открыть рот. К тому же сидит рядом какой-то горбоносый актер из Орла с кучерявыми темными волосами и синими глазами. Какой же это Гришка? Он же сын турчанки! Он мне сразу не понравился. Но дело было не в нем, а в моем страхе повторения студенческого провала. И я сказала Герасимову, что не могу сейчас читать, что сначала подготовлюсь, а пока переполнена парижскими впечатлениями. Попрощалась я с ним, вышла за дверь – и в слезы. Я очень горевала тогда, предполагая отказ. То, что мне не понравился партнер, меня не смутило – опыт работы с Эрмлером меня убедил: ведь в «Неоконченной повести» мне нужно было играть огромную любовь к герою в исполнении Бондарчука…»
Убежденная в том, что пробу она провалила, Быстрицкая уехала в Вильнюс. Но уже в первой декаде января следующего года из Москвы пришло приглашение участвовать в пробах в «Тихом Доне». Пробы длились вплоть до августа, и все это время Быстрицкой пришлось курсировать между Вильнюсом и Москвой. Причем до самого последнего момента было неизвестно, утвердят ли ее на роль. Дело в том, что помимо нее на Аксинью претендовали еще несколько актрис, среди которых были уже довольно маститые. Известен даже такой факт. Сыграть Аксинью захотела исполнительница этой роли в первой по счету экранизации романа в 1931 году – Эмма Цесарская. Но Герасимов поступил с ней довольно жестко: подвел к зеркалу, и все вопросы отпали.
С неменьшим энтузиазмом мечтала сыграть Аксинью и другая известная актриса – Нонна Мордюкова. Причем ее притязания имели под собой более реальную почву, чем у Цесарской. Мордюкова была выпускницей курса, который вел Герасимов, и ее дипломной ролью была именно Аксинья. Более того, Герасимов не только оценил игру Мордюковой на «отлично», но и… влюбился в нее. Поэтому когда та узнала, что ее учитель собирается снимать «Тихий Дон», у нее не было и тени сомнений, что именно ее он пригласит на роль Аксиньи. Но роль досталась мало кому известной Быстрицкой. По словам самой Мордюковой, для нее это был столь тяжелый удар, что она едва не наложила на себя руки. Позднее, встретив Быстрицкую на одной из киношных тусовок, Мордюкова без всякой злобы резюмировала: «У, проклятая, сыграла все-таки».
Чашу весов в пользу Быстрицкой перевесил сам автор романа – Михаил Шолохов. Однажды ему показали все отснятые пробы, и он, выбрав из них ту, в которой пробовалась Быстрицкая, воскликнул: «Так вот же Аксинья!»
Работа над этой ролью потребовала от Быстрицкой неимоверного труда, как физического, так и духовного. Достаточно сказать, что ради этой роли она пошла даже на предательство. Какое? Был у нее пес по имени Волк, проживший с ней бок о бок более трех лет. Он был настолько предан своей хозяйке, что не мог прожить без нее не только нескольких часов, даже нескольких минут. В конце рабочего дня, когда она обычно возвращалась из театра домой, Волк выбегал на балкон и, взбираясь передними лапами на перила, оглашал окрестности радостным лаем. Все знакомые Быстрицкой поражались и завидовали существованию рядом с ней такого преданного существа. Но финал их дружбы был печален. Начались съемки «Тихого Дона», Быстрицкой пришлось надолго покинуть дом, а кроме нее, никто не мог справиться с Волком. И только в одном из литовских хуторов нашлись люди, которые согласились оставить Волка у себя. Но с условием – хозяйка никогда здесь больше не появится. И Быстрицкая согласилась.
Съемки фильма начались в августе 1956 года в павильонах студии. Снимать начали с объекта «курень Астаховых», чему больше всех была рада Быстрицкая: она все еще боялась встречаться в общих сценах с Глебовым, к которому питала какую-то непонятную неприязнь. В первый день сняли сцену избиения Аксиньи ее мужем Степаном Астаховым: тот возвращался со сборов и бил жену смертным боем за то, что она «загуляла» с Гришкой Мелеховым. Затем сняли эпизод вечернего прихода Евгения Листницкого к Аксинье (когда он соблазняет женщину, убитую горем после смерти малолетней дочери). Эпизод снимался очень долго, и это стало первым настоящим испытанием для молодых актеров. Шутка сказать, но Герасимов и оператор Владимир Рапопорт отсняли 15 (!) дублей. Как покажет будущее, эта сцена по количеству дублей станет рекордной в картине: все остальные будут сниматься после шести-семи дублей.
Глебов начал сниматься с эпизода, происходящего во фронтовой казачьей землянке (начало 2-й серии). Григорий спит в землянке, ему снится родной хутор, но тут входит Прохор Зыков (Вадим Захарченко) с листовкой и будит Мелехова. Тот спросонья бормочет: «Степь приснилась. Так замутило на душе… Осточертела царева службица!» Скажем прямо, не самая сложная сцена. Но она оставила на душе Глебова тяжелый осадок. По его словам: «Ощущение от первого дня съемки было отвратительнейшим. Я еще не успел опомниться от пережитого на пробах, как меня «окунули» в биографию человека на крутом ее перекате. Я должен был играть молодого парня, уже познавшего тяготы войны, безумно рвущегося домой. А тут еще боязнь ошибиться в тексте и в казачьем диалекте. Да и с обстановкой я еще не успел освоиться. Раздражает грим, нервирует костюм, давят декорации. Лежу с закрытыми глазами. Мне бы выключиться из окружающего… а мысли скачут прочь от сновидения Григория, от его хутора. Прислушиваюсь ко всему, что происходит в павильоне. В голову лезет всякая чепуха. Все не верится, что я… играю шолоховского Григория. Не сон ли это?.. Сам не пойму, как сыграл сцену. Выручило режиссерское умение встряхнуть актера. Но, честно говоря, по-настоящему уверовал я в себя только на натуре…»
До отъезда в экспедицию Глебову пришлось сыграть еще в нескольких павильонных эпизодах, причем из разных серий. То он молодой и горячий врывался с плеткой в дом к Степану Астахову, то ревновал Аксинью, не сыграв пока с Быстрицкой ни одной совместной сцены.
Павильонные съемки прошли ударными темпами: до конца сентября была запечатлена на пленку десятая часть трилогии. После этого группа стала готовиться к выезду в экспедицию. Выезд состоялся в начале октября. Адрес: город Каменск-Шахтинский. Хутор Татарский киношники раскинули там же, где снимали немой «Тихий Дон» – на территории Диченска. Чтобы понять, каким образом удалось так мастерски воспроизвести обстановку казачьего хутора, достаточно назвать хотя бы такие цифры: было использовано 4000 листов фанеры и 1600 метров готовых плетней. Хутор возводили 60 учащихся Каменской строительной школы № 1 под руководством опытного мастера. Их руками были построены базы и курени Мелеховых и Астаховых, площадь Диченска превратилась в «майдан» Татарского, с лавкой, домами Мохова и Коршунова. Даже церковь была воссоздана из фанеры (местные старухи никак не могли поверить, что она не настоящая). В трех километрах от Диченска строители воздвигли еще одну внушительную декорацию – усадьбу Листницких. Это был двухэтажный особняк с белой колоннадой и стрельчатыми окнами, со своей конюшней, хлевом, каретником и псарней.
Съемки начались не с диченской натуры, а под Каменском. Возле тамошней мельницы был снят эпизод «драка на мельнице» (это там казаки бились вусмерть с тавричанами). Чуть позже, в степи, отсняли эпизод конной атаки казаков, а завершающие ее кадры были запечатлены на пленку в Каменске. В роли «казаков» (а это почти 100 человек) снимались местные жители – колхозные трактористы, комбайнеры, которым впервые в жизни пришлось взять в руки пики и шашки. Но благодаря стараниям военного консультанта фильма генерал-лейтенанта Н. Осликовского батальные эпизоды были отсняты без каких-либо недоразумений.
Петр Глебов тоже участвовал в этой баталии, гарцуя на коне по кличке Диктатор. Вообще у актера на тех съемках было два коня: горячий Диктатор и флегматичный цирковой скакун. Последнего обычно снимали крупным планом, а с Диктатором артист ходил в атаку. Поскольку Глебов с детства был приучен к обращению с лошадьми, никаких проблем у него с ними на съемках не возникало. Хотя нет, одна накладка все-таки произошла. Это случилось в первые же дни съемок, во время эпизода «бой в галицийском городке». Увлеченный атакой артист на полном галопе слишком резко развернул Диктатора, тот поскользнулся и выбросил седока из седла. Глебов упал на землю и серьезно пострадал: повредил плечо. После этого в течение недели ему пришлось лечиться. А едва он выздоровел, как были досняты эпизоды боя: сняли общую атаку и взятие галицийского городка (это там Мелехов впервые убил человека – зарубил австрийского солдата).
К слову, именно эти кадры разрушили ту стену неприязни, которую Быстрицкая испытывала к Глебову. Причина для возникновения этой неприязни была, в общем-то, пустяковая – ей не понравился его нос с искусственной горбинкой. Да и сам Глебов казался ей старше, чем нужно (она даже специально высчитывала, сколько лет Григорию в романе). Однако, к счастью, Глебов не повторил судьбы Бондарчука (поскольку был Котом, а не Обезьяной), и их взаимоотношения с Быстрицкой по ходу съемок приняли дружеский характер. Вот как вспоминает об этом сама актриса:
«Я поначалу недоумевала: ну что это такое? зачем Герасимову понадобился актер из массовки, который никогда не снимался? И мало того, что так думала, я ведь и высказывалась! Но Глебов повел себя очень тактично: не обиделся на меня, ни разу не ответил…
Я изменила к нему отношение, когда увидела очередной отснятый материал: Герасимов регулярно нам его показывал. Это был эпизод, когда Мелехов зарубил австрияка, и Петр Петрович был в нем так психологически загружен, так актерски точен, так прекрасен, что я обомлела. До этого-то мы играли все больше шаловливые сцены. Словом, тут я его зауважала и сохранила это чувство до конца…»
Итак, от былого холода между Быстрицкой и Глебовым не осталось и следа. Тогда как раз на съемки в Диченск приехала жена Глебова вместе с детьми (артист уговорил их приехать пожить у него какое-то время), так Быстрицкая быстро с ней подружилась и с тех пор стала настоящим другом семьи Глебовых.
Отметим, что сама Быстрицкая незадолго на начала съемок стала семейной – вышла замуж. Ее избранником стал человек другой профессии, который был старше ее на несколько лет и уже имел до этого опыт семейной жизни (Быстрицкая стала его четвертой по счету женой). По ее словам:
«В молодости мне чисто внешне очень нравился Жан Марэ. Романтичный герой. Но я понимала: влюбляться в артиста – то же, что читать романы Дюма. А в жизни… С будущим мужем, Николаем Ивановичем, меня познакомил его друг, работавший в ту пору в журнале «Советский экран». Влюбилась я тогда со всей пылкостью своей натуры…
Обыватели и закоренелые сплетники утверждали, что он был генералом, чуть ли не родственником Н. С. Хрущева. А Николай Иванович работал в отделе переводов Министерства внешней торговли…
Через четыре дня после знакомства Николай Иванович сделал мне предложение, и я без колебаний приняла его. Я была свободна, он к этому времени разведен, так что помех для брака не имелось.
Жилось мне в те годы трудно, а после замужества стало легче. У Николая Ивановича был очень хороший вкус. Из своих поездок за рубеж привозил какие-то модные вещи, и я могла появляться изысканно одетой… Мой муж был интересным человеком. Мне нравилось с ним общаться, ходить по театрам и галереям, обсуждать увиденное, спорить. Своим формированием я во многом обязана ему. Сколько он всего помнил, сколько знал! Он очень любил историю…
Я была счастлива. Может, именно в те годы я осознала, как много значит для актрисы личная жизнь. В душе я надеялась на чудо: вдруг вопреки всем медицинским диагнозам у меня появится ребенок… Но если чудеса и случаются, то только не со мной…»
Но вернемся на съемки «Тихого Дона».
По сюжету ряд сцен романа происходил на железнодорожных станциях в разных частях страны. Для киношников снимать в разных местах было бы расточительством, поэтому все станции снимали в одном месте – в Каменске. Там снимали отправку казаков на фронт; митинг солдат, посвященный свершившейся революции; митинг на станции Нарва, где есаул Калмыков (Михаил Глузский) провоцирует солдат идти на Петроград, и прибытие на Новочеркасский вокзал представителей Военно-Революционного комитета.
После съемок на станции съемочная группа вернулась в Диченск. Здесь надо было снять всю зимнюю натуру для всех трех серий. На дворе стоял ноябрь 1956 года. Но поскольку снега еще не было, решили снимать осенние кадры в усадьбе Листницких. Только взялись за работу… как пошел густой снег. Решили воспользоваться случаем и снять эпизод, где Григорий и Наталья пашут. Но только подготовились к съемке, как вместо снега уже пошел дождь. Пришлось киношникам руками зачерпывать остатки снега и кидать на актеров (по сюжету, они лежали на арбе, укрывшись тулупами, и на них падал снег).
Вообще со снегом тогда была настоящая беда – его почти не было. Из-за этого так и не удалось снять сцену расстрела Петра Мелехова, и ее пришлось воспроизводить на столичной натуре – возле киностудии «Мосфильм». Из-за этого в течение четырех дней снимали сцену избиения Листницкого Григорием. При этом декораторам то и дело приходилось подбеливать все вокруг белым порошком, имитирующим снег. Однако едва дул ветер, как порошок поднимался вверх, что крайне осложняло и без того трудные съемки. К слову, кадр, где Григорий бьет Листницкого кнутом, снимали хитро: приемом обратной съемки. То есть Листницкий-Дмитриев приложил конец кнута к щеке, после чего Григорий-Глебов взмахивал кнутом вверх. При монтаже этот кадр запустили в обратной последовательности.
Съемки на натуре длились до марта. Отсняв на реке Донец финал картины (Григорий бросает в прорубь винтовку и патроны), группа вернулась в Москву. Там в течение полутора месяцев работа шла в павильонах Студии имени Горького: снимали эпизоды в домах Мелеховых, Астаховых, Листницких. Поскольку за прошедшее время актеры уже успели друг к другу привыкнуть, эти съемки проходили без каких-либо трудностей. Даже любовные сцены Глебова и Быстрицкой были сыграны ими на одном дыхании. Правда, любовь игралась понарошку: никакого трепета друг к другу актеры на самом деле не испытывали. Более того, Быстрицкая согласилась сниматься в постельных сценах только при условии, если под одеялом между нею и Глебовым будет положено… скатанное одеяло.
В середине мая вновь отправились в Диченск на съемки уходящей весенней натуры. Причем в этом же поезде с киношниками возвращался к себе на родину и автор романа Михаил Шолохов. На протяжении всего съемочного периода он ни разу не приехал на съемки, хотя до их места ему было рукой подать. Вместо этого он присылал своих друзей, которые потом возвращались назад и делились с ним своими впечатлениями. И вот теперь, в поезде, члены съемочной группы впервые встретились с писателем. Воспользовавшись моментом, Быстрицкая спросила у Шолохова, правда ли то, что ее героиня, Аксинья, до сих пор жива и живет где-то на Дону. На что Шолохов ответил: «Глупенькая, я это все выдумал». Для актрисы это признание было столь неожиданным, что она расплакалась.
Вторая экспедиция началась со съемок сцены встречи Григория и Аксиньи на берегу Дона. Затем сняли ночную встречу этих же героев – Григорий увлекает Аксинью в камыши. Потом сцену прихода Евгения Листницкого к Аксинье; возвращение изможденной Натальи домой. В начале июня сняли эпизод самоубийства Дарьи, драку во дворе Степана Астахова. Во время съемок последнего эпизода киношникам повезло: небо вдруг почернело, поднялся ветер. Этот тревожный фон как ничто лучше подходил для построения нужной мизансцены. Два дня ушло на съемки похорон Аксиньи. Поначалу Глебову никак не удавалось заплакать в кадре, как он ни старался. Но потом он спроецировал происходящее на себя – мол, это же я виноват в смерти Аксиньи, – и слезы сами брызнули из глаз.
Там же снимали сенокос, «рубку» Мелехова с матросами. Во время съемок последнего эпизода произошел неприятный инцидент. У Глебова в руках была деревянная шашка, однако он и ею рубил актера, исполнявшего роль матроса, осторожно, боясь причинить ему какой-либо вред. Но в кадре все это было видно. Тогда актер-матрос обратился к Глебову со словами: «Эх, рубака… Ты руби без оглядки…» В итоге Глебов так рубанул в следующем дубле, что чуть не сломал «матросу» плечо. Тот потом долго потирал ушибленное место и сетовал: мол, напросился на свою голову.
В августе экспедиция в Диченске закончилась, и группа вернулась в Москву. Но пробыла там недолго – почти сразу отправилась в Ленинград, где предстояло воспроизвести для второй серии события, происходившие в 1917 году в Петрограде. Там сняли приезд генерала Корнилова на Белорусский вокзал (снять этот эпизод на самом Белорусском вокзале не разрешили столичные власти, поэтому сцену перенесли в город на Неве, на Витебский вокзал); разговор Листницкого и Калмыкова в летнем ресторане (снимали во дворе Академической капеллы, где раньше располагался фешенебельный ресторан «Донон»); штурм Зимнего.
В сентябре группа была уже в Москве, где начался монтаж фильма. Герасимов торопился успеть сдать первые две серии «Тихого Дона» аккурат к 40-летию Великого Октября. Успел: фильм вышел в ноябре 1957 года. А спустя полгода на экраны вышла и 3-я серия.
Первые две серии фильма «Тихий Дон» вышли на широкий экран в октябре – ноябре 1957 года и имели грандиозный успех у публики. Его посмотрели 47 млн. зрителей (1-е место в прокате). По опросу читателей журнала «Советский экран» фильм был назван лучшим фильмом года. В апреле 1958 года свет увидела и третья серия. В том же году картина собрала богатый урожай призов на различных кинофестивалях, в том числе в Брюсселе, Москве, Карловых Варах, Мехико.
Но вернемся на некоторое время назад.
В 1957 году Быстрицкая продолжала разрываться между театром и кино – играла в Вильнюсском театре и снималась в третьей серии «Тихого Дона». Ее мечтой было перебраться в Москву, в Мекку театральной и кинематографической жизни страны, однако все ее попытки осуществить это долгое время ни к чему не приводили. Например, осенью 1955 года в Доме кино ей посчастливилось познакомиться с Фаиной Георгиевной Раневской, и та порекомендовала режиссеру Театра имени Пушкина, в котором сама играла, взять молодую звезду в труппу. В Пушкинском тогда собирались ставить «Белый лотос», и Быстрицкой была обещана одна из ролей. Однако этим планам так и не суждено было осуществиться.
И все же в столицу Быстрицкая перебралась. Помог ей в этом кинорежиссер Юрий Егоров и его фильм о комсомольцах «Добровольцы», съемки которого проходили в 1957 году. У Быстрицкой там была главная роль – Леля Кайтанова.
Фильм вышел на широкий экран 20 октября 1958 года и принес его создателям огромный успех. Он собрал в прокате 26, 6 млн. зрителей (17-е место), что считалось неплохим результатом. После этого успеха Быстрицкая была замечена и получила приглашение перейти в труппу Малого театра – сначала по договору, а затем (в марте 1959 года) с зачислением в штат. Первой ролью Быстрицкой на сцене Малого стала леди Уиндермиер в спектакле по О. Уайльду «Веер леди Уиндермиер».
Несмотря на то что Быстрицкая была уже достаточно известной и популярной киноактрисой, карт-бланшем для легкого вхождения в коллектив прославленного театра это не стало. Наоборот, это обстоятельство даже в какой-то мере усложнило ей жизнь, потому что корифеи театра относились к кино с некоторым пренебрежением, как к чему-то несерьезному. Кроме этого, Быстрицкой пришлось доказывать свое право играть в труппе театра в жесткой конкуренции с другой киноактрисой, принятой в штат одновременно с ней, – Руфиной Нифонтовой, которая прославилась в 1957 году, сыграв роль Кати в кинотрилогии «Хождение по мукам». Конкурентная борьба буквально изматывала обоих. По словам самой Быстрицкой, первое время работы в Малом она никак не могла войти в стиль этого театра и почти после каждой репетиции мчалась в медчасть принимать успокоительные таблетки.
И все же шаг за шагом ей в конце концов удалось доказать, что ее зачисление в штат Малого оказалось не случайным. В итоге за два последующих сезона (1960–1961) она сыграла сразу шесть ролей: Наталью в «Осенних зорях» В. Блинова, Нину в «Карточном домике» О. Стукалова, Кэт в «Острове Афродиты» А. Парниса, Клеопатру Гавриловну в «Почему улыбались звезды» А. Корнейчука, Катерину Ремиз в «Крыльях» того же автора и Параньку в «Весеннем громе» Д. Зорина. Однако затем в течение полутора лет она сидела без новых ролей. Почему? Причину этого следует искать в излишне прямолинейном характере актрисы.
В Малом тогда ставили спектакль «Мадам Бовари» и режиссером был Игорь Ильинский. Он взял на роль Эммы свою жену – актрису этого же театра Татьяну Еремееву. Когда Быстрицкая узнала об этом, она бросила в сторону Ильинского такую реплику: «Как вы можете дать роль Эммы Бовари Еремеевой, с ее фигурой?» Позднее Быстрицкая признается: «Наверное, следовало его пощадить, но ведь я искренне верила: чтобы играть, нужно как минимум быть в форме. Не то что я была глупа – я была, наверное, неосмотрительна, а возможно, и беспощадна в силу молодости…»
Эта фраза до глубины души оскорбила Ильинского. И он превратился (вместе со своей женой) в ярого врага молодой актрисы. В результате карьера Быстрицкой заметно осложнилась. В 1962 году, накануне премьеры спектакля «Маскарад», где она играла одну из главных ролей (баронессу Штраль), Ильинский выступил со статьей в одном из популярных изданий, в которой говорилось, что в театр приходят кинозвезды, которые ничего не умеют, – имея в виду и Быстрицкую, и Нифонтову (с Козой у Быка тоже не самые дружеские отношения). Далее на одном из партийных собраний он заявил, что Быстрицкая не актриса, а пошлая манекенщица. Однако словесной эквилибристики признанному мэтру, видимо, было мало, и он по мере возможности препятствовал карьере Быстрицкой на деле. Например, когда на телевидении собрались снимать спектакль «Касатка» с Быстрицкой в главной роли (по ее же словам – самая замечательная ее работа), Ильинский сделал все от него зависящее, чтобы эта съемка не состоялась. Кроме этого, Быстрицкой стали давать играть только на сцене филиала театра, практически лишив ее возможности выступать на главной сцене.
Заметим, что Ильинский был не последним человеком, с кем Быстрицкая испортила свои отношения в начале 60-х. Нечто подобное произошло у нее и с Михаилом Шолоховым. Дело было так.
Сняли натуру, вернулись в Москву, обжили павильоны. Пошли игровые сцены, вернее, «не пошли». В это же время заболевает Быстрицкая, кажется, инфекционной желтухой, у меня на глазах выскакивают ячмени. Съемки останавливаются… Ячмени мои наконец прошли, а вот Быстрицкую заменили Козыревой. Ромм ожил. Козырева, конечно, была гораздо ближе к этой роли…»
Свой уход из фильма Быстрицкая перенесла без особого драматизма. Сначала ей было не до этого – она болела, а по выздоровлении от грустных мыслей отвлекли более радостные события. По опросу читателей газеты «Советская культура» именно Элина Быстрицкая была названа лучшей актрисой 1955 года. А в декабре того же года ее включили в официальную делегацию, отправившуюся на первую Неделю советского фильма в Париж. В состав делегации, кроме Быстрицкой, были включены: Алла Ларионова, Людмила Целиковская, Николай Черкасов, Юлий Райзман, Сергей Юткевич, Сергей Бондарчук, Валентина Калинина и др.
В отличие от советских зрителей, французская публика довольно сдержанно приняла «Неоконченную повесть». Гораздо большим успехом у них пользовались экранизации классических произведений, в частности «Анна на шее» с Аллой Ларионовой в главной роли. Именно этой актрисе Быстрицкая во многом обязана тем, что ее дальнейшая кинематографическая судьба совершила еще один счастливый поворот. Во время той поездки Ларионова поведала Элине о том, что Сергей Герасимов приступает к съемкам «Тихого Дона» и ищет исполнителей главных ролей. А у Быстрицкой еще со времени работы в госпитале, где она читала раненым бойцам страницы этого бессмертного романа, зародилась мечта сыграть Аксинью. Поэтому едва она прилетела из Парижа в Москву, прямо из аэропорта позвонила Сергею Аполлинариевичу домой и попросила допустить ее к пробам. Ответ Герасимова ее ошеломил: «Приезжайте прямо сейчас – тут один Григорий Мелехов уже сидит». Далее послушаем воспоминания самой Э. Быстрицкой:
«У меня был опыт участия в отрывке из «Тихого Дона» еще в институте. Но, по мнению моего тогдашнего педагога, Аксинья – роль не для меня. Дескать, мои роли – это романтические героини Шиллера… Но я очень хотела ее сыграть…
Ответ Герасимова поверг меня в легкий шок. Но я высчитала, сколько осталось времени до моего вильнюсского поезда, и приехала к Герасимову на квартиру. Он протягивает мне отрывок из «Тихого Дона». Глянула, а это тот же самый, мой студенческий, провальный. Чувствую, я не могу открыть рот. К тому же сидит рядом какой-то горбоносый актер из Орла с кучерявыми темными волосами и синими глазами. Какой же это Гришка? Он же сын турчанки! Он мне сразу не понравился. Но дело было не в нем, а в моем страхе повторения студенческого провала. И я сказала Герасимову, что не могу сейчас читать, что сначала подготовлюсь, а пока переполнена парижскими впечатлениями. Попрощалась я с ним, вышла за дверь – и в слезы. Я очень горевала тогда, предполагая отказ. То, что мне не понравился партнер, меня не смутило – опыт работы с Эрмлером меня убедил: ведь в «Неоконченной повести» мне нужно было играть огромную любовь к герою в исполнении Бондарчука…»
Убежденная в том, что пробу она провалила, Быстрицкая уехала в Вильнюс. Но уже в первой декаде января следующего года из Москвы пришло приглашение участвовать в пробах в «Тихом Доне». Пробы длились вплоть до августа, и все это время Быстрицкой пришлось курсировать между Вильнюсом и Москвой. Причем до самого последнего момента было неизвестно, утвердят ли ее на роль. Дело в том, что помимо нее на Аксинью претендовали еще несколько актрис, среди которых были уже довольно маститые. Известен даже такой факт. Сыграть Аксинью захотела исполнительница этой роли в первой по счету экранизации романа в 1931 году – Эмма Цесарская. Но Герасимов поступил с ней довольно жестко: подвел к зеркалу, и все вопросы отпали.
С неменьшим энтузиазмом мечтала сыграть Аксинью и другая известная актриса – Нонна Мордюкова. Причем ее притязания имели под собой более реальную почву, чем у Цесарской. Мордюкова была выпускницей курса, который вел Герасимов, и ее дипломной ролью была именно Аксинья. Более того, Герасимов не только оценил игру Мордюковой на «отлично», но и… влюбился в нее. Поэтому когда та узнала, что ее учитель собирается снимать «Тихий Дон», у нее не было и тени сомнений, что именно ее он пригласит на роль Аксиньи. Но роль досталась мало кому известной Быстрицкой. По словам самой Мордюковой, для нее это был столь тяжелый удар, что она едва не наложила на себя руки. Позднее, встретив Быстрицкую на одной из киношных тусовок, Мордюкова без всякой злобы резюмировала: «У, проклятая, сыграла все-таки».
Чашу весов в пользу Быстрицкой перевесил сам автор романа – Михаил Шолохов. Однажды ему показали все отснятые пробы, и он, выбрав из них ту, в которой пробовалась Быстрицкая, воскликнул: «Так вот же Аксинья!»
Работа над этой ролью потребовала от Быстрицкой неимоверного труда, как физического, так и духовного. Достаточно сказать, что ради этой роли она пошла даже на предательство. Какое? Был у нее пес по имени Волк, проживший с ней бок о бок более трех лет. Он был настолько предан своей хозяйке, что не мог прожить без нее не только нескольких часов, даже нескольких минут. В конце рабочего дня, когда она обычно возвращалась из театра домой, Волк выбегал на балкон и, взбираясь передними лапами на перила, оглашал окрестности радостным лаем. Все знакомые Быстрицкой поражались и завидовали существованию рядом с ней такого преданного существа. Но финал их дружбы был печален. Начались съемки «Тихого Дона», Быстрицкой пришлось надолго покинуть дом, а кроме нее, никто не мог справиться с Волком. И только в одном из литовских хуторов нашлись люди, которые согласились оставить Волка у себя. Но с условием – хозяйка никогда здесь больше не появится. И Быстрицкая согласилась.
Съемки фильма начались в августе 1956 года в павильонах студии. Снимать начали с объекта «курень Астаховых», чему больше всех была рада Быстрицкая: она все еще боялась встречаться в общих сценах с Глебовым, к которому питала какую-то непонятную неприязнь. В первый день сняли сцену избиения Аксиньи ее мужем Степаном Астаховым: тот возвращался со сборов и бил жену смертным боем за то, что она «загуляла» с Гришкой Мелеховым. Затем сняли эпизод вечернего прихода Евгения Листницкого к Аксинье (когда он соблазняет женщину, убитую горем после смерти малолетней дочери). Эпизод снимался очень долго, и это стало первым настоящим испытанием для молодых актеров. Шутка сказать, но Герасимов и оператор Владимир Рапопорт отсняли 15 (!) дублей. Как покажет будущее, эта сцена по количеству дублей станет рекордной в картине: все остальные будут сниматься после шести-семи дублей.
Глебов начал сниматься с эпизода, происходящего во фронтовой казачьей землянке (начало 2-й серии). Григорий спит в землянке, ему снится родной хутор, но тут входит Прохор Зыков (Вадим Захарченко) с листовкой и будит Мелехова. Тот спросонья бормочет: «Степь приснилась. Так замутило на душе… Осточертела царева службица!» Скажем прямо, не самая сложная сцена. Но она оставила на душе Глебова тяжелый осадок. По его словам: «Ощущение от первого дня съемки было отвратительнейшим. Я еще не успел опомниться от пережитого на пробах, как меня «окунули» в биографию человека на крутом ее перекате. Я должен был играть молодого парня, уже познавшего тяготы войны, безумно рвущегося домой. А тут еще боязнь ошибиться в тексте и в казачьем диалекте. Да и с обстановкой я еще не успел освоиться. Раздражает грим, нервирует костюм, давят декорации. Лежу с закрытыми глазами. Мне бы выключиться из окружающего… а мысли скачут прочь от сновидения Григория, от его хутора. Прислушиваюсь ко всему, что происходит в павильоне. В голову лезет всякая чепуха. Все не верится, что я… играю шолоховского Григория. Не сон ли это?.. Сам не пойму, как сыграл сцену. Выручило режиссерское умение встряхнуть актера. Но, честно говоря, по-настоящему уверовал я в себя только на натуре…»
До отъезда в экспедицию Глебову пришлось сыграть еще в нескольких павильонных эпизодах, причем из разных серий. То он молодой и горячий врывался с плеткой в дом к Степану Астахову, то ревновал Аксинью, не сыграв пока с Быстрицкой ни одной совместной сцены.
Павильонные съемки прошли ударными темпами: до конца сентября была запечатлена на пленку десятая часть трилогии. После этого группа стала готовиться к выезду в экспедицию. Выезд состоялся в начале октября. Адрес: город Каменск-Шахтинский. Хутор Татарский киношники раскинули там же, где снимали немой «Тихий Дон» – на территории Диченска. Чтобы понять, каким образом удалось так мастерски воспроизвести обстановку казачьего хутора, достаточно назвать хотя бы такие цифры: было использовано 4000 листов фанеры и 1600 метров готовых плетней. Хутор возводили 60 учащихся Каменской строительной школы № 1 под руководством опытного мастера. Их руками были построены базы и курени Мелеховых и Астаховых, площадь Диченска превратилась в «майдан» Татарского, с лавкой, домами Мохова и Коршунова. Даже церковь была воссоздана из фанеры (местные старухи никак не могли поверить, что она не настоящая). В трех километрах от Диченска строители воздвигли еще одну внушительную декорацию – усадьбу Листницких. Это был двухэтажный особняк с белой колоннадой и стрельчатыми окнами, со своей конюшней, хлевом, каретником и псарней.
Съемки начались не с диченской натуры, а под Каменском. Возле тамошней мельницы был снят эпизод «драка на мельнице» (это там казаки бились вусмерть с тавричанами). Чуть позже, в степи, отсняли эпизод конной атаки казаков, а завершающие ее кадры были запечатлены на пленку в Каменске. В роли «казаков» (а это почти 100 человек) снимались местные жители – колхозные трактористы, комбайнеры, которым впервые в жизни пришлось взять в руки пики и шашки. Но благодаря стараниям военного консультанта фильма генерал-лейтенанта Н. Осликовского батальные эпизоды были отсняты без каких-либо недоразумений.
Петр Глебов тоже участвовал в этой баталии, гарцуя на коне по кличке Диктатор. Вообще у актера на тех съемках было два коня: горячий Диктатор и флегматичный цирковой скакун. Последнего обычно снимали крупным планом, а с Диктатором артист ходил в атаку. Поскольку Глебов с детства был приучен к обращению с лошадьми, никаких проблем у него с ними на съемках не возникало. Хотя нет, одна накладка все-таки произошла. Это случилось в первые же дни съемок, во время эпизода «бой в галицийском городке». Увлеченный атакой артист на полном галопе слишком резко развернул Диктатора, тот поскользнулся и выбросил седока из седла. Глебов упал на землю и серьезно пострадал: повредил плечо. После этого в течение недели ему пришлось лечиться. А едва он выздоровел, как были досняты эпизоды боя: сняли общую атаку и взятие галицийского городка (это там Мелехов впервые убил человека – зарубил австрийского солдата).
К слову, именно эти кадры разрушили ту стену неприязни, которую Быстрицкая испытывала к Глебову. Причина для возникновения этой неприязни была, в общем-то, пустяковая – ей не понравился его нос с искусственной горбинкой. Да и сам Глебов казался ей старше, чем нужно (она даже специально высчитывала, сколько лет Григорию в романе). Однако, к счастью, Глебов не повторил судьбы Бондарчука (поскольку был Котом, а не Обезьяной), и их взаимоотношения с Быстрицкой по ходу съемок приняли дружеский характер. Вот как вспоминает об этом сама актриса:
«Я поначалу недоумевала: ну что это такое? зачем Герасимову понадобился актер из массовки, который никогда не снимался? И мало того, что так думала, я ведь и высказывалась! Но Глебов повел себя очень тактично: не обиделся на меня, ни разу не ответил…
Я изменила к нему отношение, когда увидела очередной отснятый материал: Герасимов регулярно нам его показывал. Это был эпизод, когда Мелехов зарубил австрияка, и Петр Петрович был в нем так психологически загружен, так актерски точен, так прекрасен, что я обомлела. До этого-то мы играли все больше шаловливые сцены. Словом, тут я его зауважала и сохранила это чувство до конца…»
Итак, от былого холода между Быстрицкой и Глебовым не осталось и следа. Тогда как раз на съемки в Диченск приехала жена Глебова вместе с детьми (артист уговорил их приехать пожить у него какое-то время), так Быстрицкая быстро с ней подружилась и с тех пор стала настоящим другом семьи Глебовых.
Отметим, что сама Быстрицкая незадолго на начала съемок стала семейной – вышла замуж. Ее избранником стал человек другой профессии, который был старше ее на несколько лет и уже имел до этого опыт семейной жизни (Быстрицкая стала его четвертой по счету женой). По ее словам:
«В молодости мне чисто внешне очень нравился Жан Марэ. Романтичный герой. Но я понимала: влюбляться в артиста – то же, что читать романы Дюма. А в жизни… С будущим мужем, Николаем Ивановичем, меня познакомил его друг, работавший в ту пору в журнале «Советский экран». Влюбилась я тогда со всей пылкостью своей натуры…
Обыватели и закоренелые сплетники утверждали, что он был генералом, чуть ли не родственником Н. С. Хрущева. А Николай Иванович работал в отделе переводов Министерства внешней торговли…
Через четыре дня после знакомства Николай Иванович сделал мне предложение, и я без колебаний приняла его. Я была свободна, он к этому времени разведен, так что помех для брака не имелось.
Жилось мне в те годы трудно, а после замужества стало легче. У Николая Ивановича был очень хороший вкус. Из своих поездок за рубеж привозил какие-то модные вещи, и я могла появляться изысканно одетой… Мой муж был интересным человеком. Мне нравилось с ним общаться, ходить по театрам и галереям, обсуждать увиденное, спорить. Своим формированием я во многом обязана ему. Сколько он всего помнил, сколько знал! Он очень любил историю…
Я была счастлива. Может, именно в те годы я осознала, как много значит для актрисы личная жизнь. В душе я надеялась на чудо: вдруг вопреки всем медицинским диагнозам у меня появится ребенок… Но если чудеса и случаются, то только не со мной…»
Но вернемся на съемки «Тихого Дона».
По сюжету ряд сцен романа происходил на железнодорожных станциях в разных частях страны. Для киношников снимать в разных местах было бы расточительством, поэтому все станции снимали в одном месте – в Каменске. Там снимали отправку казаков на фронт; митинг солдат, посвященный свершившейся революции; митинг на станции Нарва, где есаул Калмыков (Михаил Глузский) провоцирует солдат идти на Петроград, и прибытие на Новочеркасский вокзал представителей Военно-Революционного комитета.
После съемок на станции съемочная группа вернулась в Диченск. Здесь надо было снять всю зимнюю натуру для всех трех серий. На дворе стоял ноябрь 1956 года. Но поскольку снега еще не было, решили снимать осенние кадры в усадьбе Листницких. Только взялись за работу… как пошел густой снег. Решили воспользоваться случаем и снять эпизод, где Григорий и Наталья пашут. Но только подготовились к съемке, как вместо снега уже пошел дождь. Пришлось киношникам руками зачерпывать остатки снега и кидать на актеров (по сюжету, они лежали на арбе, укрывшись тулупами, и на них падал снег).
Вообще со снегом тогда была настоящая беда – его почти не было. Из-за этого так и не удалось снять сцену расстрела Петра Мелехова, и ее пришлось воспроизводить на столичной натуре – возле киностудии «Мосфильм». Из-за этого в течение четырех дней снимали сцену избиения Листницкого Григорием. При этом декораторам то и дело приходилось подбеливать все вокруг белым порошком, имитирующим снег. Однако едва дул ветер, как порошок поднимался вверх, что крайне осложняло и без того трудные съемки. К слову, кадр, где Григорий бьет Листницкого кнутом, снимали хитро: приемом обратной съемки. То есть Листницкий-Дмитриев приложил конец кнута к щеке, после чего Григорий-Глебов взмахивал кнутом вверх. При монтаже этот кадр запустили в обратной последовательности.
Съемки на натуре длились до марта. Отсняв на реке Донец финал картины (Григорий бросает в прорубь винтовку и патроны), группа вернулась в Москву. Там в течение полутора месяцев работа шла в павильонах Студии имени Горького: снимали эпизоды в домах Мелеховых, Астаховых, Листницких. Поскольку за прошедшее время актеры уже успели друг к другу привыкнуть, эти съемки проходили без каких-либо трудностей. Даже любовные сцены Глебова и Быстрицкой были сыграны ими на одном дыхании. Правда, любовь игралась понарошку: никакого трепета друг к другу актеры на самом деле не испытывали. Более того, Быстрицкая согласилась сниматься в постельных сценах только при условии, если под одеялом между нею и Глебовым будет положено… скатанное одеяло.
В середине мая вновь отправились в Диченск на съемки уходящей весенней натуры. Причем в этом же поезде с киношниками возвращался к себе на родину и автор романа Михаил Шолохов. На протяжении всего съемочного периода он ни разу не приехал на съемки, хотя до их места ему было рукой подать. Вместо этого он присылал своих друзей, которые потом возвращались назад и делились с ним своими впечатлениями. И вот теперь, в поезде, члены съемочной группы впервые встретились с писателем. Воспользовавшись моментом, Быстрицкая спросила у Шолохова, правда ли то, что ее героиня, Аксинья, до сих пор жива и живет где-то на Дону. На что Шолохов ответил: «Глупенькая, я это все выдумал». Для актрисы это признание было столь неожиданным, что она расплакалась.
Вторая экспедиция началась со съемок сцены встречи Григория и Аксиньи на берегу Дона. Затем сняли ночную встречу этих же героев – Григорий увлекает Аксинью в камыши. Потом сцену прихода Евгения Листницкого к Аксинье; возвращение изможденной Натальи домой. В начале июня сняли эпизод самоубийства Дарьи, драку во дворе Степана Астахова. Во время съемок последнего эпизода киношникам повезло: небо вдруг почернело, поднялся ветер. Этот тревожный фон как ничто лучше подходил для построения нужной мизансцены. Два дня ушло на съемки похорон Аксиньи. Поначалу Глебову никак не удавалось заплакать в кадре, как он ни старался. Но потом он спроецировал происходящее на себя – мол, это же я виноват в смерти Аксиньи, – и слезы сами брызнули из глаз.
Там же снимали сенокос, «рубку» Мелехова с матросами. Во время съемок последнего эпизода произошел неприятный инцидент. У Глебова в руках была деревянная шашка, однако он и ею рубил актера, исполнявшего роль матроса, осторожно, боясь причинить ему какой-либо вред. Но в кадре все это было видно. Тогда актер-матрос обратился к Глебову со словами: «Эх, рубака… Ты руби без оглядки…» В итоге Глебов так рубанул в следующем дубле, что чуть не сломал «матросу» плечо. Тот потом долго потирал ушибленное место и сетовал: мол, напросился на свою голову.
В августе экспедиция в Диченске закончилась, и группа вернулась в Москву. Но пробыла там недолго – почти сразу отправилась в Ленинград, где предстояло воспроизвести для второй серии события, происходившие в 1917 году в Петрограде. Там сняли приезд генерала Корнилова на Белорусский вокзал (снять этот эпизод на самом Белорусском вокзале не разрешили столичные власти, поэтому сцену перенесли в город на Неве, на Витебский вокзал); разговор Листницкого и Калмыкова в летнем ресторане (снимали во дворе Академической капеллы, где раньше располагался фешенебельный ресторан «Донон»); штурм Зимнего.
В сентябре группа была уже в Москве, где начался монтаж фильма. Герасимов торопился успеть сдать первые две серии «Тихого Дона» аккурат к 40-летию Великого Октября. Успел: фильм вышел в ноябре 1957 года. А спустя полгода на экраны вышла и 3-я серия.
Первые две серии фильма «Тихий Дон» вышли на широкий экран в октябре – ноябре 1957 года и имели грандиозный успех у публики. Его посмотрели 47 млн. зрителей (1-е место в прокате). По опросу читателей журнала «Советский экран» фильм был назван лучшим фильмом года. В апреле 1958 года свет увидела и третья серия. В том же году картина собрала богатый урожай призов на различных кинофестивалях, в том числе в Брюсселе, Москве, Карловых Варах, Мехико.
Но вернемся на некоторое время назад.
В 1957 году Быстрицкая продолжала разрываться между театром и кино – играла в Вильнюсском театре и снималась в третьей серии «Тихого Дона». Ее мечтой было перебраться в Москву, в Мекку театральной и кинематографической жизни страны, однако все ее попытки осуществить это долгое время ни к чему не приводили. Например, осенью 1955 года в Доме кино ей посчастливилось познакомиться с Фаиной Георгиевной Раневской, и та порекомендовала режиссеру Театра имени Пушкина, в котором сама играла, взять молодую звезду в труппу. В Пушкинском тогда собирались ставить «Белый лотос», и Быстрицкой была обещана одна из ролей. Однако этим планам так и не суждено было осуществиться.
И все же в столицу Быстрицкая перебралась. Помог ей в этом кинорежиссер Юрий Егоров и его фильм о комсомольцах «Добровольцы», съемки которого проходили в 1957 году. У Быстрицкой там была главная роль – Леля Кайтанова.
Фильм вышел на широкий экран 20 октября 1958 года и принес его создателям огромный успех. Он собрал в прокате 26, 6 млн. зрителей (17-е место), что считалось неплохим результатом. После этого успеха Быстрицкая была замечена и получила приглашение перейти в труппу Малого театра – сначала по договору, а затем (в марте 1959 года) с зачислением в штат. Первой ролью Быстрицкой на сцене Малого стала леди Уиндермиер в спектакле по О. Уайльду «Веер леди Уиндермиер».
Несмотря на то что Быстрицкая была уже достаточно известной и популярной киноактрисой, карт-бланшем для легкого вхождения в коллектив прославленного театра это не стало. Наоборот, это обстоятельство даже в какой-то мере усложнило ей жизнь, потому что корифеи театра относились к кино с некоторым пренебрежением, как к чему-то несерьезному. Кроме этого, Быстрицкой пришлось доказывать свое право играть в труппе театра в жесткой конкуренции с другой киноактрисой, принятой в штат одновременно с ней, – Руфиной Нифонтовой, которая прославилась в 1957 году, сыграв роль Кати в кинотрилогии «Хождение по мукам». Конкурентная борьба буквально изматывала обоих. По словам самой Быстрицкой, первое время работы в Малом она никак не могла войти в стиль этого театра и почти после каждой репетиции мчалась в медчасть принимать успокоительные таблетки.
И все же шаг за шагом ей в конце концов удалось доказать, что ее зачисление в штат Малого оказалось не случайным. В итоге за два последующих сезона (1960–1961) она сыграла сразу шесть ролей: Наталью в «Осенних зорях» В. Блинова, Нину в «Карточном домике» О. Стукалова, Кэт в «Острове Афродиты» А. Парниса, Клеопатру Гавриловну в «Почему улыбались звезды» А. Корнейчука, Катерину Ремиз в «Крыльях» того же автора и Параньку в «Весеннем громе» Д. Зорина. Однако затем в течение полутора лет она сидела без новых ролей. Почему? Причину этого следует искать в излишне прямолинейном характере актрисы.
В Малом тогда ставили спектакль «Мадам Бовари» и режиссером был Игорь Ильинский. Он взял на роль Эммы свою жену – актрису этого же театра Татьяну Еремееву. Когда Быстрицкая узнала об этом, она бросила в сторону Ильинского такую реплику: «Как вы можете дать роль Эммы Бовари Еремеевой, с ее фигурой?» Позднее Быстрицкая признается: «Наверное, следовало его пощадить, но ведь я искренне верила: чтобы играть, нужно как минимум быть в форме. Не то что я была глупа – я была, наверное, неосмотрительна, а возможно, и беспощадна в силу молодости…»
Эта фраза до глубины души оскорбила Ильинского. И он превратился (вместе со своей женой) в ярого врага молодой актрисы. В результате карьера Быстрицкой заметно осложнилась. В 1962 году, накануне премьеры спектакля «Маскарад», где она играла одну из главных ролей (баронессу Штраль), Ильинский выступил со статьей в одном из популярных изданий, в которой говорилось, что в театр приходят кинозвезды, которые ничего не умеют, – имея в виду и Быстрицкую, и Нифонтову (с Козой у Быка тоже не самые дружеские отношения). Далее на одном из партийных собраний он заявил, что Быстрицкая не актриса, а пошлая манекенщица. Однако словесной эквилибристики признанному мэтру, видимо, было мало, и он по мере возможности препятствовал карьере Быстрицкой на деле. Например, когда на телевидении собрались снимать спектакль «Касатка» с Быстрицкой в главной роли (по ее же словам – самая замечательная ее работа), Ильинский сделал все от него зависящее, чтобы эта съемка не состоялась. Кроме этого, Быстрицкой стали давать играть только на сцене филиала театра, практически лишив ее возможности выступать на главной сцене.
Заметим, что Ильинский был не последним человеком, с кем Быстрицкая испортила свои отношения в начале 60-х. Нечто подобное произошло у нее и с Михаилом Шолоховым. Дело было так.