Страница:
Меня куда-то возили по коридорам, что-то проверяли, смотрели. Тележку встряхивало. Было очень больно. Меня без конца будили и светили фонариком в глаза: глазное дно проверяли, чтобы определить, нет ли сотрясения мозга. Это ужасно. Все болит, но только забудешься – фонарик в глаза…
Врачи заявили, что кататься категорически нельзя. Ко мне пришло руководство нашей делегации, от него-то я и услышала о запрете медиков. Если бы Жук сказал: «Ириша, взвесь, стоит ли рисковать», – я, может, прислушалась бы к его словам. Но запрет?! Кто мне может диктовать и указывать? Сразу сказала, что приехала на чемпионат мира побеждать, а не по койкам больничным валяться…
В такие моменты не задумываешься о последствиях. Потом, задним числом, начинаешь сознавать степень риска. Я ведь хожу в очках после того случая в Калгари. Зрение подсело. Но, повторяю, мысли о заплаченной цене приходят позже. Если вообще посещают. Я люблю делать подарки другим, однако же не такие. Дарить победы? Да ни за что!..»
По поводу этого падения в народе будут ходить различные версии, среди которых доминирующей будет следующая: дескать, Уланов за что-то осерчал на свою партнершу и нарочно уронил ее на лед (эту версию отстаивал С. Жук). Еще говорили, что поводом к ЧП стала злость Уланова на руководителей сборной: он приехал в Калгари, уже будучи без пяти минут женатым (в невестах ходила фигуристка Людмила Смирнова), но руководство команды не пошло навстречу влюбленным и распорядилось поселить их в разных номерах. Сам же Уланов во всех своих интервью будет утверждать, что все произошедшее – чистая случайность.
Отметим, что у Смирновой был еще один воздыхатель – ее партнер по паре Андрей Сурайкин. Говорят, когда Смирнова сообщила ему о том, что собирается выйти замуж за Уланова, Сурайкин не сразу понял, о ком именно идет речь, и сказал: «Если тебе так хочется замуж, хорошо, давай поженимся!» Когда же до него, что называется, «дошло», обомлел: «Почему?» Как объяснит позже Смирнова: «Я любила Уланова. Это была сильная страсть. А к Сурайкину относилась как к близкому другу, не более того…»
Но вернемся на чемпионат мира в Калгари и снова послушаем воспоминания И. Родниной:
«На другой день меня привезли на жеребьевку. Когда мы вошли в зал, все замолчали и повернулись к нам.
Пришла на тренировку. Каждый прыжок – удар кувалдой по голове. Вечером – выступать. Обязательная программа. Шеф поставил самый быстрый вариант. У нас их несколько – одна минута тридцать одна и так до минуты тридцати пяти. Ведь у магнитофонов скорости разные, и надо это учитывать. Как ни странно, это было одно из самых удачных моих выступлений в обязательной.
Чувствовала себя очень плохо. На другой день на тренировке ничего не могла делать. После каждого прыжка должна была отдыхать. Сделала все, кроме бедуинского – это когда голова вниз и ногами болтаю.
Произвольная. Чувствую, что сейчас умру. Прокаталась полторы минуты, только одна мысль в голове: дотянуть до прыжка в два с половиной оборота. Дальше программа для меня не существовала. Отключилась после бедуинского. Между двадцатью и тридцатью секундами до конца. Сплошная темнота, круги перед глазами… Площадки я не видела. А в Калгари она не такая, как у нас: у́же и короче, а для фигуристки и три сантиметра имеют значение. Я старалась только различать борт, чтобы в него не влететь. Что делаю – не понимала.
На другой день шеф спрашивает: «Что же ты двойной сальхов не прыгнула?» Я думаю: где? когда? А потом дошло: в первой комбинации. Единственное, что в памяти осталось, – конец нашей программы. Его потом много раз по телевидению показывали. Если б не телевизор, я, наверное, и этого не помнила бы.
Когда делала поклон, упала на колени – у меня потом два синяка было приличных. Шеф вытащил меня со льда, усадил… У меня истерика, я рыдаю навзрыд, почему, зачем – не знаю. Шеф пытался меня спиной закрыть, а телекамеры сверху вылезают…»
На том турнире Роднина и Уланов вновь взяли «золото». Как оказалось, последнее для них, поскольку вскоре после возвращения на родину их пара распалась, из-за того что Уланов не захотел больше кататься с Родниной и женился на Людмиле Смирновой (свадьбу на 200 человек играли в ресторане гостиницы «Москва», после чего молодожены переехали в Ленинград). Пара Роднина – Уланов перестала существовать. В итоге в чемпионате СССР в апреле 1972 года Роднина не участвовала, наблюдая за турниром с трибун.
Говорят, после этого фигуристка подумывала уйти из фигурного катания, поскольку не верила, что сможет найти для себя достойного партнера, с которым ей удастся сохранить свое лидирующее положение в спорте. А быть на вторых ролях ей не улыбалось – она этого просто не перенесла бы. Однако руководство ЦСКА было другого мнения, поскольку понимало, чем чревата потеря такой спортсменки. Это все равно что собственной рукой зарезать курицу, несущую золотые яйца. Ведь Роднину в ЦСКА всегда ценили и позволяли ей многое из того, чего другим не прощали. Например, министр обороны Гречко хотел, чтобы Роднина стала военнослужащей и, как и положено, носила военную форму. На что фигуристка ответила категорическим «нет». Так и сказала: «Пусть Жук и Уланов носят форму, а я не буду. А если будете настаивать, вообще уйду из ЦСКА». Сказать так она уже имела полное право – ее авторитет в мире был безоговорочным. И терять такую спортсменку ЦСКА было не с руки. Поэтому, в виде исключения, ей разрешили не носить военную форму.
Вот и в 72-м, когда от Родниной ушел Уланов, в ЦСКА постарались сделать все от них зависящее, чтобы подыскать ей нового партнера. Миссия эта была возложена на Жука, который потратил на это дело около двух месяцев. На примете у тренера было пять кандидатов, однако победил мало кому известный ленинградский фигурист, 19-летний Александр Зайцев (родился 16 июня 1952 года). Начинал он свою карьеру в фигурном катании как «одиночка», но в начале 70-х стал кататься в паре с дочерью своего тренера Ольгой Давиденко. В 1971 году на первенстве СССР они заняли 10-е место. Короче, многие специалисты, узнав о том, на ком остановил свой выбор Жук, откровенно недоумевали: неужели этот пацан сможет заменить Уланова? Дальнейшие события покажут, насколько не правы они окажутся в своих сомнениях.
Вспоминает А. Зайцев: «Мне позвонил Станислав Алексеевич Жук. Как выяснилось потом, он, увидев наши выступления, положил глаз на меня. Поэтому и вызвал меня в Москву. Прежде чем поехать, я решил посоветоваться кое с кем. В то время была такая пара Галина Карелина – Георгий Проскурин. Когда я начал кататься, то Галя с Жорой мне очень помогали. После звонка Жука первой, к кому я пришел посоветоваться, была Галя. Я сказал, что мне нужно с ней поговорить. Она ответила: «А мне с тобой, – и предложила: – Начинай первым». Я все рассказал. Она меня поддержала: «Даже не думай. Надо ехать и начинать работать». Вот я и поехал…»
По иронии судьбы, когда брак Родниной и Зайцева расстроится, новой спутницей жизни Зайцева станет именно Галина Карелина. Впрочем, не будем забегать вперед и вернемся в весну 1972 года.
Когда Родниной позвонил и сообщил, что нашел хорошего фигуриста, Ирина сначала не поняла, о чем именно идет речь. Она подумала, что Жук подыскал партнера для какой-то из своих учениц и просит ее приехать на тренировку и дать свое резюме по поводу этой «находки». А поскольку сидеть дома Родниной к тому времени уже наскучило, она отправилась в ЦСКА. И именно тогда впервые увидела Зайцева. Тот ей понравился – он показался ей очень энергичным. Каково же было ее удивление, когда Жук сообщил, что это… ее новый партнер!
На свою первую общую тренировку на льду ЦСКА Роднина и Зайцев вышли 15 апреля. И снова послушаем рассказ А. Зайцева:
«Катаемся, тренируемся, а что из этого получится, еще неизвестно. Но Станислав Алексеевич заранее все продумал. Через пару недель пригласил на нашу тренировку руководителей Федерации фигурного катания. Я не знал, что это смотрины. Сидят зрители, и пусть себе сидят. Только когда все закончилось, к нам подошли и спросили: «Вы уже год вместе тренируетесь?» – «Да нет, – отвечаем, – пару недель». Все здорово удивились…»
Вспоминает Т. Тарасова: «Александра Зайцева я хорошо помню еще до того дня, когда он стал партнером Родниной. Он ездил вместе с нами в турне по Сибири. Как фигурист Саша был незаметный, только что высоко прыгал и в нем чувствовалась большая физическая сила. А Жук разглядел в Зайцеве что-то, чего никто разглядеть не смог, взял из Ленинграда, перевел в Москву. Через несколько месяцев в Запорожье на показательных выступлениях я впервые увидела новый дуэт Жука: Роднина – Зайцев. Но до этой премьеры на запорожском льду у меня в Москве произошла небольшая встреча с бывшим партнером Иры. Леша Уланов и Люда Смирнова (двое новобрачных) пришли ко мне, убежденные, что я возьму их в свою группу. Но я им отказала. Как тренер, как человек, связанный со спортом, я не могла примириться с тем, что сделал Леша. Речь идет не о том, что он женился на Люде. Это прекрасно, что они полюбили друг друга и решили создать семью. Но для этого совсем не обязательно ломать пару. Ведь для Иры с уходом партнера спорт, причем в самом расцвете ее сил и возможностей, мог закончиться навсегда. Нельзя, невозможно оставлять товарища, с которым в спорте уже так много пережито с самого начала, но путь еще не пройден до конца. Леша и Люда почему-то решили, что я очень добрая, что я буду их тренировать, и первое, что спросили, придя ко мне, когда будем планы писать. Я сказала, что планов писать не будем, потому как совместных занятий не предполагаю. С той поры мы долгих бесед не заводили.
Жук создал новую пару – Роднина – Зайцев. И весь тренерский состав сборной сидел и смотрел их тренировки. Это было феноменально. Чувство нереальности происходящего в Запорожье не покидает меня и по сей день. Невозможно себе представить, чтобы за такой короткий срок можно было сохранить чемпионский почерк дуэта, в котором осталась только партнерша. Мало того, сделать катание пары еще лучше – мощнее и интересней. Первая победа Родниной и Зайцева – настоящая победа – пришла к ним не на международном турнире, а именно на том выступлении в Запорожье, когда лучшие специалисты страны увидели, что можно сделать в фигурном катании…»
Спустя полгода после своего возникновения пара Роднина – Зайцев начала буквально «рвать» своих соперников. В январе 1973 года они выиграли чемпионат СССР, в феврале – первенство Европы, а в марте – чемпионат мира. А ведь совсем недавно многие специалисты прочили Родниной незавидную перспективу, полагая, что без Алексея Уланова ей мировую корону не удержать. Они же утверждали, что союз Роднина – Зайцев рождался не из взаимных симпатий, а скорее из спортивной злости. Родниной хотелось доказать Уланову и всем остальным, что она и с безвестным фигуристом сможет побеждать, а Зайцеву – что он тоже кое-чего стоит. В конце концов эта «злость» дала потрясающий результат – через 9 месяцев после начала тренировок (в январе 1973 года) Роднина и Зайцев выиграли первенство Европы в Кёльне (они получили 12 высших оценок – 6,0). Прошел всего лишь месяц, и они выдали еще один сногсшибательный результат – выиграли чемпионат мира в Братиславе (февраль – март), причем три минуты своей программы (они танцевали под мелодию «Метелицы») по вине технического персонала они катались без музыки. Согласно правилам, в подобных случаях спортсмены имели полное право прервать выступление и потребовать повторного старта. Однако наша пара невозмутимо продолжала кататься без звука, чем буквально покорила зрителей. Когда номер завершился, стадион буквально взорвался от грома аплодисментов, а судьи выставили фигуристам высшие оценки не только за артистизм, но также за мужество и находчивость.
По официальной версии, исчезновение звука было вызвано перебоями в электроснабжении радиорубки. Однако в кулуарах чемпионата живо обсуждалась и другая версия: об умышленной диверсии, направленной на то, чтобы советские фигуристы ни в коем случае не смогли получить золотые медали (многие чехи не могли простить русским ввода войск в свою страну в 68-м). Еще одну версию случившегося много лет спустя озвучила фигуристка Людмила Смирнова, участвовавшая в том чемпионате:
«Пленку тогда остановили специально. У ребят просто была не до конца накатана программа. В финальной ее части они не поспевали за музыкой, и во время выступления могли возникнуть накладки. В результате Зайцев с Родниной чисто откатали программу до середины, и тут, как бы случайно, вырубилась музыка. По правилам фигуристы должны были остановиться, но Жук, стоявший у бортика, стал кричать: «Дальше продолжайте!» Они спокойно и чисто доработали оставшиеся элементы. Так из них потом еще и героев сделали: «Вот какие молодцы, не растерялись!» Естественно, они не растерялись. Просто заранее были готовы к тому, что отключат музыку. Жук вообще был мастером на такие штуки…»
Эту же версию отстаивает и супруг Смирновой – Алексей Уланов: «Это был первый чемпионат мира после распада нашей с Родниной пары, и перед этими соревнованиями Жук дал обещание, что Ирина с новым партнером выиграют в Чехословакии золотые медали. На чемпионате СССР в Ростове-на-Дону Зайцев 30 секунд простоял на двух ногах, потому что не вписался в дорожку и забыл шаги. Роднина делала дорожку, а он стоял. И Жук побоялся, что Зайцев не выдержит напряжения, потому что на чемпионат мира он ехал первый раз. И тогда Станислав Алексеевич, как настоящий гений, сделал неповторимую вещь – попросил на середине программы остановить музыку, вставить в аппаратуру отвертку. У Жука были очень хорошие друзья в Чехословакии. В этой стране ненавидели СССР после событий 1968 года, но Жука по всему миру преподносили как борца с советской системой. Ирине же с Александром он сказал, что бы ни случилось, продолжать выступление. У них все было отрепетировано.
Тогда не было правила, согласно которому, когда старший судья поднимает руку, спортсмены обязаны прекратить прокат. После выступления Родниной – Зайцева старший судья предложил им: или вы прокатываете программу еще раз после всех, или мы оцениваем то, что уже увидели. И Жук сказал оценивать что есть, потому что откатали они действительно хорошо. А если бы ошиблись, то у пары появилась бы вторая попытка. А у Жука в любом случае было оправдание перед тогдашним министром спорта Сергеем Павловым, если бы пара Роднина – Зайцев не стала первой. Ведь кто может удачно прокатать две произвольные программы на одном чемпионате? Это исключительно тяжело. Поэтому Жук снимал с себя все возможные претензии. И это, еще раз подчеркну, была гениальнейшая авантюра…»
Кстати, если золотые медали в Братиславе достались Родниной – Зайцеву, то «серебро» присудили супружеской паре Людмила Смирнова – Алексей Уланов. В танцах на льду золотые медали завоевали Людмила Пахомова и Александр Горшков, о которых тоже есть отдельная глава в этой книге.
Но вернемся к героине нашего рассказа.
Спортивные достижения Родниной привлекали внимание к ее личности не только рядовых болельщиков, но и сановных чиновников. В конце концов Ирину, так же как и некоторых других спортсменов – например, боксера Валерия Попенченко, шахматиста Анатолия Карпова, – стали усиленно тянуть в политику. В 1974 году Роднина стала членом ЦК ВЛКСМ, а через год вступила в ряды КПСС. В том же году она скрепила свои отношения с Зацевым официально. Однако за год до этого в их спортивной жизни произошло важное событие. Какое? В октябре 1974 года их тренер Станислав Жук внезапно принял решение расстаться с ними. Что же произошло? Прославленный тренер объяснял свой поступок следующим образом:
«Я устал с ними работать. Начались конфликты, взаимные обвинения. В общем, я написал рапорт армейскому начальству, что отказываюсь тренировать Роднину и Зайцева и хочу сосредоточить свои силы на женском одиночном катании (тогда, в 70-х годах, наши фигуристки-одиночницы совершенно не котировались на международной арене). Роднина пыталась через высокое начальство заставить меня изменить решение. Нет, не вышло…»
Сама И. Роднина рассказывает про этот конфликт несколько иначе: дескать, Жук стал… ревновать ее к Зайцеву, из-за чего их отношения стали резко ухудшаться. Так длилось около года, и в конце концов ситуация накалилась до такой степени, что Родниной это надоело. Она отправилась на прием к председателю Спорткомитета Павлову, с которым у нее были хорошие отношения. Услышав, что фигуристка хочет уйти от Жука к другому тренеру, спортивный начальник чуть ли не замахал руками: «Это невозможно – никто нам этого не разрешит!» Но Роднина была непреклонна: с Жуком больше работать не буду. «Хорошо, – сдался Павлов, – поедем к Гречко, пусть он все и решает». И они поехали. Самое интересное, что министр обороны достаточно быстро принял сторону Родниной и разрешил ей уйти от Жука. Правда, с условием, что она найдет нового тренера. «У тебя есть кто-то на примете?» – спросил министр. Роднина ответила без запинки: «Татьяна Тарасова».
Отметим, что фигуристка больше была знакома с отцом Татьяны, чем с ней самой. Дело в том, что Анатолий Тарасов очень ценил Роднину как человека и спортсменку и даже иногда привлекал ее… к тренировкам хоккейного ЦСКА. Он выпускал ее на поле во время футбольных разминок, при этом постоянно стреноживал своих воспитанников: «Девчонку не убейте, черти!»
Вспоминает Т. Тарасова: «О том, что Ирина Роднина и Александр Зайцев ушли от Станислава Алексеевича Жука, я долго не знала. Я сидела дома, когда раздался телефонный звонок. Звонил Жора Проскурин (когда-то он катался в паре с Тарасовой. – Ф. Р.), который в те годы работал тренером по парному катанию в Спорткомитете. «Таня, никуда не уходи, – попросил он, – через пятнадцать минут к тебе Роднина с Зайцевым приедут». Я только успела спросить: «Зачем?»
Стоял октябрь 1974 года, сезон только начинался. С Родниной и Зайцевым прежде меня не связывали никакие отношения, скорее наоборот. Когда от Иры ушел Уланов, она решила, что пару Уланов – Смирнова буду тренировать я… И в лучшем случае относилась с тех пор ко мне настороженно.
Жора отвечает: «Ты будь готова, они приедут договариваться с тобой о совместной работе». Первым моим чувством был испуг. Я не знала, что делать: тыкалась по углам квартиры и двадцать минут была сама не своя.
В дверь позвонили. Они вошли, очень собранные. Так тесно и близко я никогда с ними не общалась. Они сели рядышком и, по-моему, хором сказали: «Таня, мы пришли, чтобы предложить тебе работать вместе с нами. Мы уже у Жука тренироваться больше не будем, мы едем сейчас из Спорткомитета, и там нам уже разрешили перейти к новому тренеру».
Возможно, в подобной ситуации полагается прикидываться и говорить: «Ну ладно. Я подумаю и сообщу ответ через недельку». Но я совершенно этого не умею делать, к тому же раз вопрос решен и с Жуком, и со Спорткомитетом, значит, я не попадаю ни в какие интриги. И я согласилась сразу. Работать с такими спортсменами – какой тренер от этого откажется?
Мы никогда не обсуждали, почему они ушли от Жука. Так, говорили об этом вскользь. У меня по сей день есть на этот счет свое мнение. Но основное – не сложились у них с тренером человеческие отношения. Тут уж ничего не поделаешь. Работать тогда не в радость ни тренеру, ни спортсменам.
«Я попробую, – сказала я в тот день Ире и Саше, – только не судите меня поначалу строго. Я же никогда не тренировала раньше таких выдающихся спортсменов». У меня занимались Черняева – Благов, и они были чемпионами Союза, у меня занимались Леонидова – Боголюбов, они ходили в призерах… Но Роднина есть Роднина, и поэтому я сказала: «Давате попробуем». А они сразу: «У тебя во сколько сегодня тренировка?» – «Вечером, в восемь часов, в «Лужниках». Они так радостно отзываются: «Мы приедем, мы выучили много элементов, мы без дела не сидели, мы не с пустыми руками приедем». Так сыпали, будто заранее готовились к этому визиту и боялись, что их не возьмут.
Ира с Сашей ушли, а я, обалдевшая, осталась в прихожей. Пришла в себя, позвонила отцу (прославленному хоккейному тренеру Анатолию Владимировичу Тарасову. – Ф. Р.). «Ну смотри, Таня, – сказал он, – ты берешь на себя огромную ответственность. Ты теперь не о себе думай, ты ее не должна подвести (это он о Родниной, он ее ласково называл «великая чемпионесса»). Ты теперь ночью спать не должна, пока им что-нибудь интересное не придумаешь. Потому что если ты ничего нового Родниной не дашь, если она у тебя просто так годик-два покатается, прощения тебе не будет» (обычный стиль папиного разговора). После этой беседы руки-ноги у меня совсем затряслись. Полетела раньше на тренировку, и в дороге немного пришла в себя. Ведь тоже кое-что в фигурном катании понимаю, а главное, люблю свое тренерское дело, и, следовательно, в панику бросаться мне нечего.
На тренировке в лужниковском «Кристалле» у меня катались Ирина Моисеева с Андреем Миненковым и Лада Караваева с Вячеславом Жигалиным. Теперь я должна была предупредить ребят и подготовить Иру (самую лучшую и самую капризную), что вместе с ними на тренировку будут теперь приходить Роднина с Зайцевым. Вопрос не простой. Это вопрос разделения внимания, я сама помню, как ревновала к другим ученикам своего тренера.
Собрала всю группу, сказала, что ко мне приходили Роднина и Зайцев и они с сегодняшнего дня будут тренироваться здесь, в «Кристалле». Не успела я сообщить эту новость, как появились Саша и Ира.
На той первой тренировке, я помню, Моисеева и Миненков совсем остановились, просто встали у борта. Я же смотрела, что делают Роднина и Зайцев. Мы только один день устроили совместную тренировку, потом Саша и Ира приходили в другое время, так как и все остальные вместе с Моисеевой стояли.
А Роднина с Зацевым были в ударе, у них все получалось, они мне показывали без музыки одни элементы. Прыжки и поддержки. Я думала: чему их тут учить, учить-то нечему? Потом, правда, нашлось чему учить: и музыку подбирать, и катание делать шире. Красивее они стали, на мой взгляд, размашистее. И много новых элементов мы придумали, принципиально новых для парного катания. Но все это не сразу, а постепенно, времени, как выяснилось, у нас впереди много было.
Стали они приходить по утрам, не только катались, бегали кроссы, выходили на траву делать поддержки, то есть выполняли элементы не на льду, на земле. А я потихонечку нащупывала верный с ними тон, присматривалась к ним, чтобы понять, какую им ставить программу. Потом стала срочно подбирать музыку, так как до начала сезона оставалось совсем мало времени. Надо было шить костюмы, надо было находить для них что-то такое, что показывало бы изменения в жизни этой пары. Время, казалось, пролетает с катастрофической скоростью.
Я не стала менять им резко программу. Например, они всегда прыгали аксель в два с половиной оборота во второй части, а я считала, что его надо перенести в первую, потому что он у Иры всегда был на грани срыва и она нередко падала. Интересно, никто почему-то не помнит, что Роднина падала. Потом я все же настояла на своем, и он всегда у нас шел вторым элементом. Кстати, после переноса Ира его ни разу не сорвала.
В сезоне 1975 года зрители увидели их почти прежними. С традиционной музыкой, народной, русской. Но был в запасе уже у нас и новый показательный номер, и некоторые новые элементы. Мы поехали на чемпионат мира и Европы. Они победили, но не это для меня было важно. Они не стали хуже. Может быть, они и не стали лучше, но хуже они точно не были, а это позволяло на сохранившемся фундаменте строить что-то новое, предлагать свои проекты. В том же 1975 году впервые выиграли чемпионат мира Моисеева с Миненковым. Две золотые медали. Счастливее меня в те дни, наверное, никого бы не нашли.
Следующий сезон предстоял олимпийский. Мы взяли для произвольной программы вставной цыганский танец Желобинского из балета Минкуса «Дон Кихот». Ира великолепно смотрелась в этом мощном танце. Она никогда по-цыгански не трясла плечами, в том не было никакой нужды. У нее горели глаза! И неслась она не по льду, над площадкой. В тот год Саша впервые стал олимпийским чемпионом…»
А вот что вспоминает о той Олимпиаде сам Александр Зайцев: «Ира меня, конечно, настраивала на олимпийский лад. Она об Олимпиаде в Саппоро могла рассказывать часами. И все приговаривала: «Олимпиада – это тебе не первенство мира или Европы. Сам поймешь, когда в Инсбрук приедешь…» Опыт в Саппоро Ира приобретала нелегко. Совсем чистого катания там не было. И не случайно. Она потом, как бы это поточнее сказать, по полочкам все раскладывала. Что делала, что говорила, о чем думала? Где силы напрасно уходили, где теряла на том, что отвлекалась, расстраивалась понапрасну? Конечно, чужой опыт – это хорошо, но свой во сто крат нужнее. Я это сейчас с полной ответственностью говорю, после всех главных для нас олимпийских событий…
Когда мы прошли экватор нашей программы, то вдруг почувствовали, что дыхания не хватает. Инсбрук вообще поселок не высокогорный. Полкилометра над уровнем моря – потолок в обычных условиях совершенно незаметный. Но к этим пяти сотням метров над уровнем моря здесь надо добавить еще и олимпийский накал соревнований, который забирает так много кислорода. «Еще немножко, еще чуть-чуть». Слов нам не надо было. Достаточно взгляда. Я видел, что жене трудно. Наверное, и она замечала на моем лице усталость. Но мы верили друг в друга и знали, что каждый будет бороться до конца. Когда остановились, когда умолкла музыка, мы уже знали, что победили, но еще несколько секунд оставались на льду (почти все судьи безоговорочно дали им первые места, 10 оценок 5,9 и 8–5,8, хотя некоторые зрители освистали эти оценки. – Ф. Р.)… Потом мы не смотрели, как выступали другие. Лишь отдаленный грохот зала время от времени доносился в закулисные лабиринты Дворца. И это был аккомпанемент к тем немногим словам, которые мы сказали друг другу, став олимпийскими чемпионами…»
Врачи заявили, что кататься категорически нельзя. Ко мне пришло руководство нашей делегации, от него-то я и услышала о запрете медиков. Если бы Жук сказал: «Ириша, взвесь, стоит ли рисковать», – я, может, прислушалась бы к его словам. Но запрет?! Кто мне может диктовать и указывать? Сразу сказала, что приехала на чемпионат мира побеждать, а не по койкам больничным валяться…
В такие моменты не задумываешься о последствиях. Потом, задним числом, начинаешь сознавать степень риска. Я ведь хожу в очках после того случая в Калгари. Зрение подсело. Но, повторяю, мысли о заплаченной цене приходят позже. Если вообще посещают. Я люблю делать подарки другим, однако же не такие. Дарить победы? Да ни за что!..»
По поводу этого падения в народе будут ходить различные версии, среди которых доминирующей будет следующая: дескать, Уланов за что-то осерчал на свою партнершу и нарочно уронил ее на лед (эту версию отстаивал С. Жук). Еще говорили, что поводом к ЧП стала злость Уланова на руководителей сборной: он приехал в Калгари, уже будучи без пяти минут женатым (в невестах ходила фигуристка Людмила Смирнова), но руководство команды не пошло навстречу влюбленным и распорядилось поселить их в разных номерах. Сам же Уланов во всех своих интервью будет утверждать, что все произошедшее – чистая случайность.
Отметим, что у Смирновой был еще один воздыхатель – ее партнер по паре Андрей Сурайкин. Говорят, когда Смирнова сообщила ему о том, что собирается выйти замуж за Уланова, Сурайкин не сразу понял, о ком именно идет речь, и сказал: «Если тебе так хочется замуж, хорошо, давай поженимся!» Когда же до него, что называется, «дошло», обомлел: «Почему?» Как объяснит позже Смирнова: «Я любила Уланова. Это была сильная страсть. А к Сурайкину относилась как к близкому другу, не более того…»
Но вернемся на чемпионат мира в Калгари и снова послушаем воспоминания И. Родниной:
«На другой день меня привезли на жеребьевку. Когда мы вошли в зал, все замолчали и повернулись к нам.
Пришла на тренировку. Каждый прыжок – удар кувалдой по голове. Вечером – выступать. Обязательная программа. Шеф поставил самый быстрый вариант. У нас их несколько – одна минута тридцать одна и так до минуты тридцати пяти. Ведь у магнитофонов скорости разные, и надо это учитывать. Как ни странно, это было одно из самых удачных моих выступлений в обязательной.
Чувствовала себя очень плохо. На другой день на тренировке ничего не могла делать. После каждого прыжка должна была отдыхать. Сделала все, кроме бедуинского – это когда голова вниз и ногами болтаю.
Произвольная. Чувствую, что сейчас умру. Прокаталась полторы минуты, только одна мысль в голове: дотянуть до прыжка в два с половиной оборота. Дальше программа для меня не существовала. Отключилась после бедуинского. Между двадцатью и тридцатью секундами до конца. Сплошная темнота, круги перед глазами… Площадки я не видела. А в Калгари она не такая, как у нас: у́же и короче, а для фигуристки и три сантиметра имеют значение. Я старалась только различать борт, чтобы в него не влететь. Что делаю – не понимала.
На другой день шеф спрашивает: «Что же ты двойной сальхов не прыгнула?» Я думаю: где? когда? А потом дошло: в первой комбинации. Единственное, что в памяти осталось, – конец нашей программы. Его потом много раз по телевидению показывали. Если б не телевизор, я, наверное, и этого не помнила бы.
Когда делала поклон, упала на колени – у меня потом два синяка было приличных. Шеф вытащил меня со льда, усадил… У меня истерика, я рыдаю навзрыд, почему, зачем – не знаю. Шеф пытался меня спиной закрыть, а телекамеры сверху вылезают…»
На том турнире Роднина и Уланов вновь взяли «золото». Как оказалось, последнее для них, поскольку вскоре после возвращения на родину их пара распалась, из-за того что Уланов не захотел больше кататься с Родниной и женился на Людмиле Смирновой (свадьбу на 200 человек играли в ресторане гостиницы «Москва», после чего молодожены переехали в Ленинград). Пара Роднина – Уланов перестала существовать. В итоге в чемпионате СССР в апреле 1972 года Роднина не участвовала, наблюдая за турниром с трибун.
Говорят, после этого фигуристка подумывала уйти из фигурного катания, поскольку не верила, что сможет найти для себя достойного партнера, с которым ей удастся сохранить свое лидирующее положение в спорте. А быть на вторых ролях ей не улыбалось – она этого просто не перенесла бы. Однако руководство ЦСКА было другого мнения, поскольку понимало, чем чревата потеря такой спортсменки. Это все равно что собственной рукой зарезать курицу, несущую золотые яйца. Ведь Роднину в ЦСКА всегда ценили и позволяли ей многое из того, чего другим не прощали. Например, министр обороны Гречко хотел, чтобы Роднина стала военнослужащей и, как и положено, носила военную форму. На что фигуристка ответила категорическим «нет». Так и сказала: «Пусть Жук и Уланов носят форму, а я не буду. А если будете настаивать, вообще уйду из ЦСКА». Сказать так она уже имела полное право – ее авторитет в мире был безоговорочным. И терять такую спортсменку ЦСКА было не с руки. Поэтому, в виде исключения, ей разрешили не носить военную форму.
Вот и в 72-м, когда от Родниной ушел Уланов, в ЦСКА постарались сделать все от них зависящее, чтобы подыскать ей нового партнера. Миссия эта была возложена на Жука, который потратил на это дело около двух месяцев. На примете у тренера было пять кандидатов, однако победил мало кому известный ленинградский фигурист, 19-летний Александр Зайцев (родился 16 июня 1952 года). Начинал он свою карьеру в фигурном катании как «одиночка», но в начале 70-х стал кататься в паре с дочерью своего тренера Ольгой Давиденко. В 1971 году на первенстве СССР они заняли 10-е место. Короче, многие специалисты, узнав о том, на ком остановил свой выбор Жук, откровенно недоумевали: неужели этот пацан сможет заменить Уланова? Дальнейшие события покажут, насколько не правы они окажутся в своих сомнениях.
Вспоминает А. Зайцев: «Мне позвонил Станислав Алексеевич Жук. Как выяснилось потом, он, увидев наши выступления, положил глаз на меня. Поэтому и вызвал меня в Москву. Прежде чем поехать, я решил посоветоваться кое с кем. В то время была такая пара Галина Карелина – Георгий Проскурин. Когда я начал кататься, то Галя с Жорой мне очень помогали. После звонка Жука первой, к кому я пришел посоветоваться, была Галя. Я сказал, что мне нужно с ней поговорить. Она ответила: «А мне с тобой, – и предложила: – Начинай первым». Я все рассказал. Она меня поддержала: «Даже не думай. Надо ехать и начинать работать». Вот я и поехал…»
По иронии судьбы, когда брак Родниной и Зайцева расстроится, новой спутницей жизни Зайцева станет именно Галина Карелина. Впрочем, не будем забегать вперед и вернемся в весну 1972 года.
Когда Родниной позвонил и сообщил, что нашел хорошего фигуриста, Ирина сначала не поняла, о чем именно идет речь. Она подумала, что Жук подыскал партнера для какой-то из своих учениц и просит ее приехать на тренировку и дать свое резюме по поводу этой «находки». А поскольку сидеть дома Родниной к тому времени уже наскучило, она отправилась в ЦСКА. И именно тогда впервые увидела Зайцева. Тот ей понравился – он показался ей очень энергичным. Каково же было ее удивление, когда Жук сообщил, что это… ее новый партнер!
На свою первую общую тренировку на льду ЦСКА Роднина и Зайцев вышли 15 апреля. И снова послушаем рассказ А. Зайцева:
«Катаемся, тренируемся, а что из этого получится, еще неизвестно. Но Станислав Алексеевич заранее все продумал. Через пару недель пригласил на нашу тренировку руководителей Федерации фигурного катания. Я не знал, что это смотрины. Сидят зрители, и пусть себе сидят. Только когда все закончилось, к нам подошли и спросили: «Вы уже год вместе тренируетесь?» – «Да нет, – отвечаем, – пару недель». Все здорово удивились…»
Вспоминает Т. Тарасова: «Александра Зайцева я хорошо помню еще до того дня, когда он стал партнером Родниной. Он ездил вместе с нами в турне по Сибири. Как фигурист Саша был незаметный, только что высоко прыгал и в нем чувствовалась большая физическая сила. А Жук разглядел в Зайцеве что-то, чего никто разглядеть не смог, взял из Ленинграда, перевел в Москву. Через несколько месяцев в Запорожье на показательных выступлениях я впервые увидела новый дуэт Жука: Роднина – Зайцев. Но до этой премьеры на запорожском льду у меня в Москве произошла небольшая встреча с бывшим партнером Иры. Леша Уланов и Люда Смирнова (двое новобрачных) пришли ко мне, убежденные, что я возьму их в свою группу. Но я им отказала. Как тренер, как человек, связанный со спортом, я не могла примириться с тем, что сделал Леша. Речь идет не о том, что он женился на Люде. Это прекрасно, что они полюбили друг друга и решили создать семью. Но для этого совсем не обязательно ломать пару. Ведь для Иры с уходом партнера спорт, причем в самом расцвете ее сил и возможностей, мог закончиться навсегда. Нельзя, невозможно оставлять товарища, с которым в спорте уже так много пережито с самого начала, но путь еще не пройден до конца. Леша и Люда почему-то решили, что я очень добрая, что я буду их тренировать, и первое, что спросили, придя ко мне, когда будем планы писать. Я сказала, что планов писать не будем, потому как совместных занятий не предполагаю. С той поры мы долгих бесед не заводили.
Жук создал новую пару – Роднина – Зайцев. И весь тренерский состав сборной сидел и смотрел их тренировки. Это было феноменально. Чувство нереальности происходящего в Запорожье не покидает меня и по сей день. Невозможно себе представить, чтобы за такой короткий срок можно было сохранить чемпионский почерк дуэта, в котором осталась только партнерша. Мало того, сделать катание пары еще лучше – мощнее и интересней. Первая победа Родниной и Зайцева – настоящая победа – пришла к ним не на международном турнире, а именно на том выступлении в Запорожье, когда лучшие специалисты страны увидели, что можно сделать в фигурном катании…»
Спустя полгода после своего возникновения пара Роднина – Зайцев начала буквально «рвать» своих соперников. В январе 1973 года они выиграли чемпионат СССР, в феврале – первенство Европы, а в марте – чемпионат мира. А ведь совсем недавно многие специалисты прочили Родниной незавидную перспективу, полагая, что без Алексея Уланова ей мировую корону не удержать. Они же утверждали, что союз Роднина – Зайцев рождался не из взаимных симпатий, а скорее из спортивной злости. Родниной хотелось доказать Уланову и всем остальным, что она и с безвестным фигуристом сможет побеждать, а Зайцеву – что он тоже кое-чего стоит. В конце концов эта «злость» дала потрясающий результат – через 9 месяцев после начала тренировок (в январе 1973 года) Роднина и Зайцев выиграли первенство Европы в Кёльне (они получили 12 высших оценок – 6,0). Прошел всего лишь месяц, и они выдали еще один сногсшибательный результат – выиграли чемпионат мира в Братиславе (февраль – март), причем три минуты своей программы (они танцевали под мелодию «Метелицы») по вине технического персонала они катались без музыки. Согласно правилам, в подобных случаях спортсмены имели полное право прервать выступление и потребовать повторного старта. Однако наша пара невозмутимо продолжала кататься без звука, чем буквально покорила зрителей. Когда номер завершился, стадион буквально взорвался от грома аплодисментов, а судьи выставили фигуристам высшие оценки не только за артистизм, но также за мужество и находчивость.
По официальной версии, исчезновение звука было вызвано перебоями в электроснабжении радиорубки. Однако в кулуарах чемпионата живо обсуждалась и другая версия: об умышленной диверсии, направленной на то, чтобы советские фигуристы ни в коем случае не смогли получить золотые медали (многие чехи не могли простить русским ввода войск в свою страну в 68-м). Еще одну версию случившегося много лет спустя озвучила фигуристка Людмила Смирнова, участвовавшая в том чемпионате:
«Пленку тогда остановили специально. У ребят просто была не до конца накатана программа. В финальной ее части они не поспевали за музыкой, и во время выступления могли возникнуть накладки. В результате Зайцев с Родниной чисто откатали программу до середины, и тут, как бы случайно, вырубилась музыка. По правилам фигуристы должны были остановиться, но Жук, стоявший у бортика, стал кричать: «Дальше продолжайте!» Они спокойно и чисто доработали оставшиеся элементы. Так из них потом еще и героев сделали: «Вот какие молодцы, не растерялись!» Естественно, они не растерялись. Просто заранее были готовы к тому, что отключат музыку. Жук вообще был мастером на такие штуки…»
Эту же версию отстаивает и супруг Смирновой – Алексей Уланов: «Это был первый чемпионат мира после распада нашей с Родниной пары, и перед этими соревнованиями Жук дал обещание, что Ирина с новым партнером выиграют в Чехословакии золотые медали. На чемпионате СССР в Ростове-на-Дону Зайцев 30 секунд простоял на двух ногах, потому что не вписался в дорожку и забыл шаги. Роднина делала дорожку, а он стоял. И Жук побоялся, что Зайцев не выдержит напряжения, потому что на чемпионат мира он ехал первый раз. И тогда Станислав Алексеевич, как настоящий гений, сделал неповторимую вещь – попросил на середине программы остановить музыку, вставить в аппаратуру отвертку. У Жука были очень хорошие друзья в Чехословакии. В этой стране ненавидели СССР после событий 1968 года, но Жука по всему миру преподносили как борца с советской системой. Ирине же с Александром он сказал, что бы ни случилось, продолжать выступление. У них все было отрепетировано.
Тогда не было правила, согласно которому, когда старший судья поднимает руку, спортсмены обязаны прекратить прокат. После выступления Родниной – Зайцева старший судья предложил им: или вы прокатываете программу еще раз после всех, или мы оцениваем то, что уже увидели. И Жук сказал оценивать что есть, потому что откатали они действительно хорошо. А если бы ошиблись, то у пары появилась бы вторая попытка. А у Жука в любом случае было оправдание перед тогдашним министром спорта Сергеем Павловым, если бы пара Роднина – Зайцев не стала первой. Ведь кто может удачно прокатать две произвольные программы на одном чемпионате? Это исключительно тяжело. Поэтому Жук снимал с себя все возможные претензии. И это, еще раз подчеркну, была гениальнейшая авантюра…»
Кстати, если золотые медали в Братиславе достались Родниной – Зайцеву, то «серебро» присудили супружеской паре Людмила Смирнова – Алексей Уланов. В танцах на льду золотые медали завоевали Людмила Пахомова и Александр Горшков, о которых тоже есть отдельная глава в этой книге.
Но вернемся к героине нашего рассказа.
Спортивные достижения Родниной привлекали внимание к ее личности не только рядовых болельщиков, но и сановных чиновников. В конце концов Ирину, так же как и некоторых других спортсменов – например, боксера Валерия Попенченко, шахматиста Анатолия Карпова, – стали усиленно тянуть в политику. В 1974 году Роднина стала членом ЦК ВЛКСМ, а через год вступила в ряды КПСС. В том же году она скрепила свои отношения с Зацевым официально. Однако за год до этого в их спортивной жизни произошло важное событие. Какое? В октябре 1974 года их тренер Станислав Жук внезапно принял решение расстаться с ними. Что же произошло? Прославленный тренер объяснял свой поступок следующим образом:
«Я устал с ними работать. Начались конфликты, взаимные обвинения. В общем, я написал рапорт армейскому начальству, что отказываюсь тренировать Роднину и Зайцева и хочу сосредоточить свои силы на женском одиночном катании (тогда, в 70-х годах, наши фигуристки-одиночницы совершенно не котировались на международной арене). Роднина пыталась через высокое начальство заставить меня изменить решение. Нет, не вышло…»
Сама И. Роднина рассказывает про этот конфликт несколько иначе: дескать, Жук стал… ревновать ее к Зайцеву, из-за чего их отношения стали резко ухудшаться. Так длилось около года, и в конце концов ситуация накалилась до такой степени, что Родниной это надоело. Она отправилась на прием к председателю Спорткомитета Павлову, с которым у нее были хорошие отношения. Услышав, что фигуристка хочет уйти от Жука к другому тренеру, спортивный начальник чуть ли не замахал руками: «Это невозможно – никто нам этого не разрешит!» Но Роднина была непреклонна: с Жуком больше работать не буду. «Хорошо, – сдался Павлов, – поедем к Гречко, пусть он все и решает». И они поехали. Самое интересное, что министр обороны достаточно быстро принял сторону Родниной и разрешил ей уйти от Жука. Правда, с условием, что она найдет нового тренера. «У тебя есть кто-то на примете?» – спросил министр. Роднина ответила без запинки: «Татьяна Тарасова».
Отметим, что фигуристка больше была знакома с отцом Татьяны, чем с ней самой. Дело в том, что Анатолий Тарасов очень ценил Роднину как человека и спортсменку и даже иногда привлекал ее… к тренировкам хоккейного ЦСКА. Он выпускал ее на поле во время футбольных разминок, при этом постоянно стреноживал своих воспитанников: «Девчонку не убейте, черти!»
Вспоминает Т. Тарасова: «О том, что Ирина Роднина и Александр Зайцев ушли от Станислава Алексеевича Жука, я долго не знала. Я сидела дома, когда раздался телефонный звонок. Звонил Жора Проскурин (когда-то он катался в паре с Тарасовой. – Ф. Р.), который в те годы работал тренером по парному катанию в Спорткомитете. «Таня, никуда не уходи, – попросил он, – через пятнадцать минут к тебе Роднина с Зайцевым приедут». Я только успела спросить: «Зачем?»
Стоял октябрь 1974 года, сезон только начинался. С Родниной и Зайцевым прежде меня не связывали никакие отношения, скорее наоборот. Когда от Иры ушел Уланов, она решила, что пару Уланов – Смирнова буду тренировать я… И в лучшем случае относилась с тех пор ко мне настороженно.
Жора отвечает: «Ты будь готова, они приедут договариваться с тобой о совместной работе». Первым моим чувством был испуг. Я не знала, что делать: тыкалась по углам квартиры и двадцать минут была сама не своя.
В дверь позвонили. Они вошли, очень собранные. Так тесно и близко я никогда с ними не общалась. Они сели рядышком и, по-моему, хором сказали: «Таня, мы пришли, чтобы предложить тебе работать вместе с нами. Мы уже у Жука тренироваться больше не будем, мы едем сейчас из Спорткомитета, и там нам уже разрешили перейти к новому тренеру».
Возможно, в подобной ситуации полагается прикидываться и говорить: «Ну ладно. Я подумаю и сообщу ответ через недельку». Но я совершенно этого не умею делать, к тому же раз вопрос решен и с Жуком, и со Спорткомитетом, значит, я не попадаю ни в какие интриги. И я согласилась сразу. Работать с такими спортсменами – какой тренер от этого откажется?
Мы никогда не обсуждали, почему они ушли от Жука. Так, говорили об этом вскользь. У меня по сей день есть на этот счет свое мнение. Но основное – не сложились у них с тренером человеческие отношения. Тут уж ничего не поделаешь. Работать тогда не в радость ни тренеру, ни спортсменам.
«Я попробую, – сказала я в тот день Ире и Саше, – только не судите меня поначалу строго. Я же никогда не тренировала раньше таких выдающихся спортсменов». У меня занимались Черняева – Благов, и они были чемпионами Союза, у меня занимались Леонидова – Боголюбов, они ходили в призерах… Но Роднина есть Роднина, и поэтому я сказала: «Давате попробуем». А они сразу: «У тебя во сколько сегодня тренировка?» – «Вечером, в восемь часов, в «Лужниках». Они так радостно отзываются: «Мы приедем, мы выучили много элементов, мы без дела не сидели, мы не с пустыми руками приедем». Так сыпали, будто заранее готовились к этому визиту и боялись, что их не возьмут.
Ира с Сашей ушли, а я, обалдевшая, осталась в прихожей. Пришла в себя, позвонила отцу (прославленному хоккейному тренеру Анатолию Владимировичу Тарасову. – Ф. Р.). «Ну смотри, Таня, – сказал он, – ты берешь на себя огромную ответственность. Ты теперь не о себе думай, ты ее не должна подвести (это он о Родниной, он ее ласково называл «великая чемпионесса»). Ты теперь ночью спать не должна, пока им что-нибудь интересное не придумаешь. Потому что если ты ничего нового Родниной не дашь, если она у тебя просто так годик-два покатается, прощения тебе не будет» (обычный стиль папиного разговора). После этой беседы руки-ноги у меня совсем затряслись. Полетела раньше на тренировку, и в дороге немного пришла в себя. Ведь тоже кое-что в фигурном катании понимаю, а главное, люблю свое тренерское дело, и, следовательно, в панику бросаться мне нечего.
На тренировке в лужниковском «Кристалле» у меня катались Ирина Моисеева с Андреем Миненковым и Лада Караваева с Вячеславом Жигалиным. Теперь я должна была предупредить ребят и подготовить Иру (самую лучшую и самую капризную), что вместе с ними на тренировку будут теперь приходить Роднина с Зайцевым. Вопрос не простой. Это вопрос разделения внимания, я сама помню, как ревновала к другим ученикам своего тренера.
Собрала всю группу, сказала, что ко мне приходили Роднина и Зайцев и они с сегодняшнего дня будут тренироваться здесь, в «Кристалле». Не успела я сообщить эту новость, как появились Саша и Ира.
На той первой тренировке, я помню, Моисеева и Миненков совсем остановились, просто встали у борта. Я же смотрела, что делают Роднина и Зайцев. Мы только один день устроили совместную тренировку, потом Саша и Ира приходили в другое время, так как и все остальные вместе с Моисеевой стояли.
А Роднина с Зацевым были в ударе, у них все получалось, они мне показывали без музыки одни элементы. Прыжки и поддержки. Я думала: чему их тут учить, учить-то нечему? Потом, правда, нашлось чему учить: и музыку подбирать, и катание делать шире. Красивее они стали, на мой взгляд, размашистее. И много новых элементов мы придумали, принципиально новых для парного катания. Но все это не сразу, а постепенно, времени, как выяснилось, у нас впереди много было.
Стали они приходить по утрам, не только катались, бегали кроссы, выходили на траву делать поддержки, то есть выполняли элементы не на льду, на земле. А я потихонечку нащупывала верный с ними тон, присматривалась к ним, чтобы понять, какую им ставить программу. Потом стала срочно подбирать музыку, так как до начала сезона оставалось совсем мало времени. Надо было шить костюмы, надо было находить для них что-то такое, что показывало бы изменения в жизни этой пары. Время, казалось, пролетает с катастрофической скоростью.
Я не стала менять им резко программу. Например, они всегда прыгали аксель в два с половиной оборота во второй части, а я считала, что его надо перенести в первую, потому что он у Иры всегда был на грани срыва и она нередко падала. Интересно, никто почему-то не помнит, что Роднина падала. Потом я все же настояла на своем, и он всегда у нас шел вторым элементом. Кстати, после переноса Ира его ни разу не сорвала.
В сезоне 1975 года зрители увидели их почти прежними. С традиционной музыкой, народной, русской. Но был в запасе уже у нас и новый показательный номер, и некоторые новые элементы. Мы поехали на чемпионат мира и Европы. Они победили, но не это для меня было важно. Они не стали хуже. Может быть, они и не стали лучше, но хуже они точно не были, а это позволяло на сохранившемся фундаменте строить что-то новое, предлагать свои проекты. В том же 1975 году впервые выиграли чемпионат мира Моисеева с Миненковым. Две золотые медали. Счастливее меня в те дни, наверное, никого бы не нашли.
Следующий сезон предстоял олимпийский. Мы взяли для произвольной программы вставной цыганский танец Желобинского из балета Минкуса «Дон Кихот». Ира великолепно смотрелась в этом мощном танце. Она никогда по-цыгански не трясла плечами, в том не было никакой нужды. У нее горели глаза! И неслась она не по льду, над площадкой. В тот год Саша впервые стал олимпийским чемпионом…»
А вот что вспоминает о той Олимпиаде сам Александр Зайцев: «Ира меня, конечно, настраивала на олимпийский лад. Она об Олимпиаде в Саппоро могла рассказывать часами. И все приговаривала: «Олимпиада – это тебе не первенство мира или Европы. Сам поймешь, когда в Инсбрук приедешь…» Опыт в Саппоро Ира приобретала нелегко. Совсем чистого катания там не было. И не случайно. Она потом, как бы это поточнее сказать, по полочкам все раскладывала. Что делала, что говорила, о чем думала? Где силы напрасно уходили, где теряла на том, что отвлекалась, расстраивалась понапрасну? Конечно, чужой опыт – это хорошо, но свой во сто крат нужнее. Я это сейчас с полной ответственностью говорю, после всех главных для нас олимпийских событий…
Когда мы прошли экватор нашей программы, то вдруг почувствовали, что дыхания не хватает. Инсбрук вообще поселок не высокогорный. Полкилометра над уровнем моря – потолок в обычных условиях совершенно незаметный. Но к этим пяти сотням метров над уровнем моря здесь надо добавить еще и олимпийский накал соревнований, который забирает так много кислорода. «Еще немножко, еще чуть-чуть». Слов нам не надо было. Достаточно взгляда. Я видел, что жене трудно. Наверное, и она замечала на моем лице усталость. Но мы верили друг в друга и знали, что каждый будет бороться до конца. Когда остановились, когда умолкла музыка, мы уже знали, что победили, но еще несколько секунд оставались на льду (почти все судьи безоговорочно дали им первые места, 10 оценок 5,9 и 8–5,8, хотя некоторые зрители освистали эти оценки. – Ф. Р.)… Потом мы не смотрели, как выступали другие. Лишь отдаленный грохот зала время от времени доносился в закулисные лабиринты Дворца. И это был аккомпанемент к тем немногим словам, которые мы сказали друг другу, став олимпийскими чемпионами…»