«Уехала обратно! Директору краевого драматического театра тов. Стрельцову Завьялова прямо сказала, что и не думает оставаться в Барнауле, что приехала за справкой об отсутствии места (тонкий расчет: прибыть с опозданием, когда театры уже сезон открыли и, естественно, полностью укомплектованы). Ждать места не хотела. В управлении дали ей желанную справку.
Так что, товарищ Коваленко (он написал письмо, где сообщил, что мечтает увидеть фамилию Завьяловой на афише Барнаульского театра. – Ф. Р.), не придется вам аплодировать успеху молодой барнаульской актрисы Завьяловой. Просто такого имени в афишах не будет. Может, попадется оно вам в программе московского или ленинградского театра, который, не обращая внимания ни на положение Министерства культуры о распределении на работу выпускников театральных вузов, ни на мнение общественности по поводу поступка Завьяловой, приоткроет ей дверь, ведущую через черный ход на сцену».
Несмотря на то что барнаульцы выдали Завьяловой соответствующую справку, в Ленинграде она так и не смогла остаться. Все театры, которые предлагали ей работать у себя, после газетной шумихи сочли за благо не связываться с молодой актрисой. И Завьяловой пришлось-таки отправляться на периферию – в Брестский драматический театр. Но пробыла она там недолго. В 1959 году ей посчастливилось произвести впечатление на мэтра советского кинематографа Александра Зархи (снял фильмы «Депутат Балтики», «Высота» и др.), и он пригласил ее на главную роль в свою картину «Люди на мосту». Причем первоначально на эту роль претендовала другая молодая актриса – Татьяна Доронина, но Зархи в итоге предпочел ей Завьялову.
Завьялова уехала из Бреста и три года прожила в Москве, в гостинице «Украина». За короткий период она умудрилась сняться еще в четырех фильмах: «Хлеб и розы», «Песня о Кольцове», «Ждите писем», «Алешкина любовь». Как итог: она стала одной из самых популярных молодых актрис советского кинематографа. В 1961 году ее фотография даже попала на страницы американского журнала «Лайф».
В том десятилетии Завьялова снимется еще в десятке картин разных жанров, но по-настоящему звездной роли среди них не окажется. И только спустя десять лет – в феврале 1972 года – такая роль к ней придет. Это будет роль Серафимы Клычковой – Пистимеи Морозовой в телесериале «Тени исчезают в полдень». К сожалению, этот фильм станет последним в послужном списке актрисы. С тех пор ее перестанут приглашать сниматься в кино, и на нее обрушатся все мыслимые и немыслимые беды. Впрочем, речь об этом еще пойдет впереди.
Матом по Хрущеву
«Звезда» на «Волге»
Крамольный ВГИК
1959
Вредные «ландыши»
Так что, товарищ Коваленко (он написал письмо, где сообщил, что мечтает увидеть фамилию Завьяловой на афише Барнаульского театра. – Ф. Р.), не придется вам аплодировать успеху молодой барнаульской актрисы Завьяловой. Просто такого имени в афишах не будет. Может, попадется оно вам в программе московского или ленинградского театра, который, не обращая внимания ни на положение Министерства культуры о распределении на работу выпускников театральных вузов, ни на мнение общественности по поводу поступка Завьяловой, приоткроет ей дверь, ведущую через черный ход на сцену».
Несмотря на то что барнаульцы выдали Завьяловой соответствующую справку, в Ленинграде она так и не смогла остаться. Все театры, которые предлагали ей работать у себя, после газетной шумихи сочли за благо не связываться с молодой актрисой. И Завьяловой пришлось-таки отправляться на периферию – в Брестский драматический театр. Но пробыла она там недолго. В 1959 году ей посчастливилось произвести впечатление на мэтра советского кинематографа Александра Зархи (снял фильмы «Депутат Балтики», «Высота» и др.), и он пригласил ее на главную роль в свою картину «Люди на мосту». Причем первоначально на эту роль претендовала другая молодая актриса – Татьяна Доронина, но Зархи в итоге предпочел ей Завьялову.
Завьялова уехала из Бреста и три года прожила в Москве, в гостинице «Украина». За короткий период она умудрилась сняться еще в четырех фильмах: «Хлеб и розы», «Песня о Кольцове», «Ждите писем», «Алешкина любовь». Как итог: она стала одной из самых популярных молодых актрис советского кинематографа. В 1961 году ее фотография даже попала на страницы американского журнала «Лайф».
В том десятилетии Завьялова снимется еще в десятке картин разных жанров, но по-настоящему звездной роли среди них не окажется. И только спустя десять лет – в феврале 1972 года – такая роль к ней придет. Это будет роль Серафимы Клычковой – Пистимеи Морозовой в телесериале «Тени исчезают в полдень». К сожалению, этот фильм станет последним в послужном списке актрисы. С тех пор ее перестанут приглашать сниматься в кино, и на нее обрушатся все мыслимые и немыслимые беды. Впрочем, речь об этом еще пойдет впереди.
Матом по Хрущеву
(Иван Переверзев)
В 1958 году из-за скандала едва не закатилась звезда популярного киноактера Ивана Переверзева. Актера угораздило послать на три буквы ни много ни мало самого руководителя советского государства Никиту Хрущева. Дело было так.
В тот год Советский Союз с дружественным визитом посетил прогрессивный американский певец Поль Робсон. Хрущев тогда отдыхал в Крыму, и именно туда для знакомства с ним и привезли почетного гостя. Было это в двадцатых числах августа 1958 года. В те же дни в Крыму отдыхал и Иван Переверзев. Во время торжественного прибытия Робсона актер стоял в толпе встречающих и заметно выделялся от остальных своей крупной фигурой. Видимо, поэтому Робсон и обратил на него внимание. Узнав к тому же, что русского богатыря зовут Иван, певец и вовсе расчувствовался и с этого момента ни на шаг не отпускал от себя актера.
В тот же вечер в Ливадийском дворце советский руководитель устроил пышный прием в честь знатного гостя. Тусовка, как теперь говорят, собралась представительная: сплошь партийно-хозяйственная номенклатура и деятели культуры. Поль Робсон важно похаживал среди гостей, а рядом с ним и его новый друг – Иван Переверзев, уже хорошо выпивший.
Тем временем Хрущев, видя, что высокий американский гость все время крутится возле какого-то актеришки, а не с ним, видимо, взревновал. Поэтому он сделал первую попытку оттеснить Робсона от его нового приятеля, но последний оказался на удивление настырным – как только Хрущев к ним приблизился, он взял американца под руку и отвел в сторону. Через некоторое время Хрущев вновь попытался пойти на сближение, но актер и на этот раз оказался начеку, новый маневр – и советский руководитель опять остался с носом. Видимо, так могло продолжаться весь вечер, если бы количество выпитого алкоголя не сыграло с Переверзевым злую шутку. К тому времени он уже утратил ощущение реальности настолько, что, когда Хрущев в третий раз подошел к ним с твердым намерением отвоевать американского гостя, актер повернулся к руководителю партии и правительства и громко произнес:
– Пошел ты на…!
После этого в зале наступила гробовая тишина, которую первыми прервали охранники. Они подхватили невменяемого актера под руки и буквально вынесли его из дворца. К счастью, плохо владевший русским языком Поль Робсон так и не понял, куда именно послал его новоявленный приятель советского руководителя.
Как это ни странно, но этот случай практически не отразился на личной и творческой судьбе Переверзева. Хрущев был человеком с понятием и прекрасно знал, что может сделать с человеком лишняя рюмка водки. Поэтому никаких репрессий против актера так и не последовало. Более того, в 1962 году молодой режиссер Виктор Комиссаржевский пригласит его на главную роль в фильме «Знакомьтесь, Балуев!» по роману В. Кожевникова. В нем Иван Переверзев создаст образ руководителя крупной стройки, честного человека и принципиального коммуниста. Вся советская пресса будет писать об этом фильме в восторженных тонах (начиная от «Правды» и заканчивая «Советской Хакасией»). На Московском международном кинофестивале в 1963 году фильм будет удостоен одного из призов.
В тот год Советский Союз с дружественным визитом посетил прогрессивный американский певец Поль Робсон. Хрущев тогда отдыхал в Крыму, и именно туда для знакомства с ним и привезли почетного гостя. Было это в двадцатых числах августа 1958 года. В те же дни в Крыму отдыхал и Иван Переверзев. Во время торжественного прибытия Робсона актер стоял в толпе встречающих и заметно выделялся от остальных своей крупной фигурой. Видимо, поэтому Робсон и обратил на него внимание. Узнав к тому же, что русского богатыря зовут Иван, певец и вовсе расчувствовался и с этого момента ни на шаг не отпускал от себя актера.
В тот же вечер в Ливадийском дворце советский руководитель устроил пышный прием в честь знатного гостя. Тусовка, как теперь говорят, собралась представительная: сплошь партийно-хозяйственная номенклатура и деятели культуры. Поль Робсон важно похаживал среди гостей, а рядом с ним и его новый друг – Иван Переверзев, уже хорошо выпивший.
Тем временем Хрущев, видя, что высокий американский гость все время крутится возле какого-то актеришки, а не с ним, видимо, взревновал. Поэтому он сделал первую попытку оттеснить Робсона от его нового приятеля, но последний оказался на удивление настырным – как только Хрущев к ним приблизился, он взял американца под руку и отвел в сторону. Через некоторое время Хрущев вновь попытался пойти на сближение, но актер и на этот раз оказался начеку, новый маневр – и советский руководитель опять остался с носом. Видимо, так могло продолжаться весь вечер, если бы количество выпитого алкоголя не сыграло с Переверзевым злую шутку. К тому времени он уже утратил ощущение реальности настолько, что, когда Хрущев в третий раз подошел к ним с твердым намерением отвоевать американского гостя, актер повернулся к руководителю партии и правительства и громко произнес:
– Пошел ты на…!
После этого в зале наступила гробовая тишина, которую первыми прервали охранники. Они подхватили невменяемого актера под руки и буквально вынесли его из дворца. К счастью, плохо владевший русским языком Поль Робсон так и не понял, куда именно послал его новоявленный приятель советского руководителя.
Как это ни странно, но этот случай практически не отразился на личной и творческой судьбе Переверзева. Хрущев был человеком с понятием и прекрасно знал, что может сделать с человеком лишняя рюмка водки. Поэтому никаких репрессий против актера так и не последовало. Более того, в 1962 году молодой режиссер Виктор Комиссаржевский пригласит его на главную роль в фильме «Знакомьтесь, Балуев!» по роману В. Кожевникова. В нем Иван Переверзев создаст образ руководителя крупной стройки, честного человека и принципиального коммуниста. Вся советская пресса будет писать об этом фильме в восторженных тонах (начиная от «Правды» и заканчивая «Советской Хакасией»). На Московском международном кинофестивале в 1963 году фильм будет удостоен одного из призов.
«Звезда» на «Волге»
(Марк Бернес)
После смерти Сталина многие советские звезды кино попали в сложную ситуацию – их практически перестали приглашать сниматься в кино. А если и приглашали, то крайне редко и чаще всего на роли второго плана. В эту кампанию суждено было угодить и Марку Бернесу. Правда, ему было легче, чем остальным его коллегам: помимо кино у него была еще одна ипостась – он выступал как певец на эстраде. И пользовался при этом не меньшим успехом, чем на экране. Однако в конце 50-х годов карьера Бернеса была поставлена под угрозу после громкого скандала, который стал достоянием самой широкой общественности.
17 сентября 1958 года в «Комсомольской правде» был опубликован фельетон А. Суконцева и И. Шатуновского «Звезда на „Волге“. Привожу его полностью.
«Пятилетний Вовка, крепко держась за мамину руку, возвращался из детского сада домой. Когда они переходили улицу, Вовка громко декламировал стихи, которые недавно выучил:
– Пошли скорее!
А на следующем перекрестке Вовка останавливался как вкопанный и говорил:
– Наверное, этот дядя не учил стихотворения про три чудесных света, – сказал Вовка.
А дядя, сидевший за рулем «Волги», и в самом деле не только не учил этих стихов, но и никогда, видимо, не заглядывал в правила уличного движения. На полном ходу он прорвался сквозь толпу людей, перепугал прохожих, выходивших из трамвая.
Дальнейшие события разворачивались, как в захватывающем детективном романе. Инспектор ОРУД (отдел регулирования и управления движением. – Ф. Р.) старшина Борис Аксенов вышел навстречу машине и жезлом приказал нарушителю остановиться. «Волга» ЭЗ 08–88 объехала инспектора и прибавила скорость. Старшина дал свисток, другой, третий. Он сел в первую проходившую машину и помчался в погоню. На улице Богдана Хмельницкого (нынешняя Маросейка. – Ф. Р.) нарушитель остановился, чтобы высадить из машины свою спутницу. Здесь-то его и настиг старшина. Но владелец «Волги» с силой захлопнул дверцу и нажал на газ. Старшина успел схватиться за ручку. Десять метров тащила «Волга» за собой инспектора, а потом, овободившись от него, снова пустилась наутек.
В проезде Серова водитель остановился. Но не для того, чтобы подождать работника ОРУДа, а посадить в машину уже поджидавшую его там новую попутчицу. Едва она уселась рядом с водителем, как «Волга» тотчас рванулась вперед.
Но инспектору и в этот раз удалось догнать автохулигана. Открыв дверцу, Борис Аксенов вскочил на подножку и попытался выдернуть ключ зажигания. Но водитель оттолкнул его и прибавил скорость. Разогнав машину, он несколько раз и без видимой надобности нажимал на тормоза, явно намереваясь сбросить инспектора на мостовую. Между тем машина промчалась по площади Дзержинского, выехала на Неглинную… Трудно сказать, чем бы это могло кончиться, если бы на Петровке путь «Волге» не преградил стоящий транспорт. Старшина стал впереди машины, предлагая водителю выйти из кабины.
– Прочь с дороги, а не то задавлю, – крикнул хозяин автомобиля.
И тотчас же свою угрозу подкрепил действием: ударил Аксенова передним буфером…
На место происшествия спешили прохожие, возмущенные диким поступком владельца машины.
– Мама, да ведь этого дяденьку показывали по телевизору, – воскликнул уже знакомый нам Вовка, появившийся с мамой на том самом перекрестке, куда только что припетляла «Волга».
– Не болтай глупости, – назидательно сказала мама, – хулиганов по телевизору не показывают.
– Нет, показывали, – упрямо протянул Вовка, – он еще пел песню про старого друга, с которым они оба виноваты.
– Да это как пить дать, – вздохнула какая-то древняя старуха, – завсегда так. Напьются с дружками, а потом безобразничают. Оба и виноваты.
Между тем инспектор с помощью прохожих вынул, наконец, из салона упиравшегося водителя.
– Почему вы нарушили мою прогулку, – возмущенно заявил нарушитель порядка. – Я Марк Наумович!..
– Ну и что же? – сказал инспектор, отбирая права, и спокойно добавил: – Приедете объясняться в 13-е отделение ОРУДа, гражданин Бернес.
Собравшиеся возмутились еще больше. Послышались негодующие выкрики:
– Зазнался!
– Совесть совсем потерял!
Кинозвезда смекнул, что дело может кончиться плохо. Он помчался в ОРУД, принес извинения инспектору Аксенову и пожелал, чтобы на этом инцидент был исчерпан. Но вопреки ожиданиям Марка Наумовича водительских прав ему не вернули. Больше того, работники ОРУДа решили впредь не допускать Бернеса к рулю: слишком наглым, возмутительным, даже преступным было его поведение на улице.
– Ах, так! Моего извинения вам мало! – снова перешел к угрозам кинозвезда. – Вам же самим будет хуже. Я пойду к начальнику ГАИ, к самому министру…
Кинозвезда бушевал. Он требовал к себе уважительного отношения как к звезде первой величины. Марк Наумович претендовал на снисходительность в силу его особых заслуг перед советской кинематографией. Кроме того, он ссылался на свою пылкую любовь к автомобилизму. К кому же, как не к нему, владевшему уже шестью различными машинами, работники ОРУДа и ГАИ должны питать особо нежные чувства?
Но нам думается, что для кино– и иных «звезд» ни на московских, ни на ленинградских, ни на одесских перекрестках нет нужды изобретать какие-то особые, персональные светофоры. И совершать прогулки за рулем машины, подвергая опасности жизнь прохожих, не уважая наших порядков, непозволительно даже Марку Наумовичу Бернесу».
Вот такая разгромная статья появилась в одной из самых читабельных газет Советского Союза. Естественно, народ ее живо обсуждал и в большинстве своем осуждал возмутительное поведение знаменитого артиста. А чуть позже в народе стали распространяться слухи о подлинных мотивах появления этой статьи. Что же утверждала народная молва?
Поводом к появлению этой статьи стали причины личного порядка. Дескать, Бернес и главный редактор «Комсомолки» (он же зять Н. Хрущева) Алексей Аджубей увлеклись одной актрисой – Изольдой Извицкой (именно она была той самой попутчицей Бернеса, которая упоминалась в злополучной статье). И, чтобы убрать конкурента, Аджубей предпринял против него атаку со страниц подведомственного ему издания. Дополнительные козыри журналисту прибавило и то, что певец не угодил и самому Хрущеву.
Случилось это во время торжественного концерта в Лужниках, посвященного 40-летию ВЛКСМ, где Бернес должен был исполнить две песни. Эти концерты всегда были строго хронометрированы, артисты обязаны были точно держаться регламента и бисирования не допускать. Однако у Бернеса это не получилось. Едва он спел две свои песни, зал стал дружно аплодировать, требуя новых песен. Пауза затягивалась, и Бернес, чтобы разрядить обстановку, обратился к режиссеру: «Давайте я спою еще один куплет и сниму напряжение». Но режиссер категорически замахал руками – не положено. Между тем сидевший в правительственной ложе Хрущев расценил поступок певца по-своему: мол, зазнался Бернес, молодежь его просит, а он ломается.
После этого во влиятельной газете «Правда» появилась еще одна критическая статья в адрес Бернеса. Называлась она хлестко – «Искоренять пошлость в музыке» – и принадлежала перу композитора Георгия Свиридова. Тот обвинил Бернеса в подыгрывании дурным музыкальным вкусам, в пропаганде пошлого ресторанного пения.
Между тем сразу после появления статьи в «Комсомолке» на Бернеса было заведено уголовное дело. Но оно закончилось ничем. По одной из версий, за певца заступились «верхи» и спустили это дело на тормозах. По другой – в деле было слишком много нестыковок, чтобы суд счел его заслуживающим доверия. Например, ходили слухи, что на суде милиционер, который якобы бросился на капот бернесовской «Волги», все время путался в показаниях и даже не мог вспомнить, какого цвета была злополучная машина. Хотя эту путаницу можно объяснить по-разному: то ли страж порядка и вправду много насочинял, то ли его просто запугали до такой степени, что он все забыл и перепутал.
И все же этот скандал здорово испортил жизнь Бернесу. Его сразу перестали снимать в кино и приглашать выступать с концертами. Эта опала длилась три года. В сентябре 1961 года Бернес встретил женщину, которая стала его женой. Звали ее Лилия Бодрова. Вот что она вспоминает о тех днях:
«Когда я пришла к Марку, это было страшно: полная нищета. Хвост той истории все еще тянулся за ним. Были люди, которые действительно отвернулись от Марка, – их измену он переживал очень болезненно, но были и те, кто писал в прокуратуру в его защиту. Например, поэт Константин Ваншенкин. Прошло время, и однажды, случайно встретившись, Аджубей извинился перед Бернесом. Помню, он сказал: „Марк, прости за все, что я сделал…“ Думаю, это было искренне. Во всяком случае, Марк его извинения принял…»
17 сентября 1958 года в «Комсомольской правде» был опубликован фельетон А. Суконцева и И. Шатуновского «Звезда на „Волге“. Привожу его полностью.
«Пятилетний Вовка, крепко держась за мамину руку, возвращался из детского сада домой. Когда они переходили улицу, Вовка громко декламировал стихи, которые недавно выучил:
И он с силой тянул маму за собой:
Свет зеленый впереди.
Не зевай, переходи!
– Пошли скорее!
А на следующем перекрестке Вовка останавливался как вкопанный и говорил:
И вдруг откуда-то вынырнула «Волга» и, несмотря на запрет, быстро пронеслась по улице. Люди шарахались от нее в стороны, машины резко тормозили.
Загорелся красный свет.
Стой, прохожий, ходу нет!
– Наверное, этот дядя не учил стихотворения про три чудесных света, – сказал Вовка.
А дядя, сидевший за рулем «Волги», и в самом деле не только не учил этих стихов, но и никогда, видимо, не заглядывал в правила уличного движения. На полном ходу он прорвался сквозь толпу людей, перепугал прохожих, выходивших из трамвая.
Дальнейшие события разворачивались, как в захватывающем детективном романе. Инспектор ОРУД (отдел регулирования и управления движением. – Ф. Р.) старшина Борис Аксенов вышел навстречу машине и жезлом приказал нарушителю остановиться. «Волга» ЭЗ 08–88 объехала инспектора и прибавила скорость. Старшина дал свисток, другой, третий. Он сел в первую проходившую машину и помчался в погоню. На улице Богдана Хмельницкого (нынешняя Маросейка. – Ф. Р.) нарушитель остановился, чтобы высадить из машины свою спутницу. Здесь-то его и настиг старшина. Но владелец «Волги» с силой захлопнул дверцу и нажал на газ. Старшина успел схватиться за ручку. Десять метров тащила «Волга» за собой инспектора, а потом, овободившись от него, снова пустилась наутек.
В проезде Серова водитель остановился. Но не для того, чтобы подождать работника ОРУДа, а посадить в машину уже поджидавшую его там новую попутчицу. Едва она уселась рядом с водителем, как «Волга» тотчас рванулась вперед.
Но инспектору и в этот раз удалось догнать автохулигана. Открыв дверцу, Борис Аксенов вскочил на подножку и попытался выдернуть ключ зажигания. Но водитель оттолкнул его и прибавил скорость. Разогнав машину, он несколько раз и без видимой надобности нажимал на тормоза, явно намереваясь сбросить инспектора на мостовую. Между тем машина промчалась по площади Дзержинского, выехала на Неглинную… Трудно сказать, чем бы это могло кончиться, если бы на Петровке путь «Волге» не преградил стоящий транспорт. Старшина стал впереди машины, предлагая водителю выйти из кабины.
– Прочь с дороги, а не то задавлю, – крикнул хозяин автомобиля.
И тотчас же свою угрозу подкрепил действием: ударил Аксенова передним буфером…
На место происшествия спешили прохожие, возмущенные диким поступком владельца машины.
– Мама, да ведь этого дяденьку показывали по телевизору, – воскликнул уже знакомый нам Вовка, появившийся с мамой на том самом перекрестке, куда только что припетляла «Волга».
– Не болтай глупости, – назидательно сказала мама, – хулиганов по телевизору не показывают.
– Нет, показывали, – упрямо протянул Вовка, – он еще пел песню про старого друга, с которым они оба виноваты.
– Да это как пить дать, – вздохнула какая-то древняя старуха, – завсегда так. Напьются с дружками, а потом безобразничают. Оба и виноваты.
Между тем инспектор с помощью прохожих вынул, наконец, из салона упиравшегося водителя.
– Почему вы нарушили мою прогулку, – возмущенно заявил нарушитель порядка. – Я Марк Наумович!..
– Ну и что же? – сказал инспектор, отбирая права, и спокойно добавил: – Приедете объясняться в 13-е отделение ОРУДа, гражданин Бернес.
Собравшиеся возмутились еще больше. Послышались негодующие выкрики:
– Зазнался!
– Совесть совсем потерял!
Кинозвезда смекнул, что дело может кончиться плохо. Он помчался в ОРУД, принес извинения инспектору Аксенову и пожелал, чтобы на этом инцидент был исчерпан. Но вопреки ожиданиям Марка Наумовича водительских прав ему не вернули. Больше того, работники ОРУДа решили впредь не допускать Бернеса к рулю: слишком наглым, возмутительным, даже преступным было его поведение на улице.
– Ах, так! Моего извинения вам мало! – снова перешел к угрозам кинозвезда. – Вам же самим будет хуже. Я пойду к начальнику ГАИ, к самому министру…
Кинозвезда бушевал. Он требовал к себе уважительного отношения как к звезде первой величины. Марк Наумович претендовал на снисходительность в силу его особых заслуг перед советской кинематографией. Кроме того, он ссылался на свою пылкую любовь к автомобилизму. К кому же, как не к нему, владевшему уже шестью различными машинами, работники ОРУДа и ГАИ должны питать особо нежные чувства?
Но нам думается, что для кино– и иных «звезд» ни на московских, ни на ленинградских, ни на одесских перекрестках нет нужды изобретать какие-то особые, персональные светофоры. И совершать прогулки за рулем машины, подвергая опасности жизнь прохожих, не уважая наших порядков, непозволительно даже Марку Наумовичу Бернесу».
Вот такая разгромная статья появилась в одной из самых читабельных газет Советского Союза. Естественно, народ ее живо обсуждал и в большинстве своем осуждал возмутительное поведение знаменитого артиста. А чуть позже в народе стали распространяться слухи о подлинных мотивах появления этой статьи. Что же утверждала народная молва?
Поводом к появлению этой статьи стали причины личного порядка. Дескать, Бернес и главный редактор «Комсомолки» (он же зять Н. Хрущева) Алексей Аджубей увлеклись одной актрисой – Изольдой Извицкой (именно она была той самой попутчицей Бернеса, которая упоминалась в злополучной статье). И, чтобы убрать конкурента, Аджубей предпринял против него атаку со страниц подведомственного ему издания. Дополнительные козыри журналисту прибавило и то, что певец не угодил и самому Хрущеву.
Случилось это во время торжественного концерта в Лужниках, посвященного 40-летию ВЛКСМ, где Бернес должен был исполнить две песни. Эти концерты всегда были строго хронометрированы, артисты обязаны были точно держаться регламента и бисирования не допускать. Однако у Бернеса это не получилось. Едва он спел две свои песни, зал стал дружно аплодировать, требуя новых песен. Пауза затягивалась, и Бернес, чтобы разрядить обстановку, обратился к режиссеру: «Давайте я спою еще один куплет и сниму напряжение». Но режиссер категорически замахал руками – не положено. Между тем сидевший в правительственной ложе Хрущев расценил поступок певца по-своему: мол, зазнался Бернес, молодежь его просит, а он ломается.
После этого во влиятельной газете «Правда» появилась еще одна критическая статья в адрес Бернеса. Называлась она хлестко – «Искоренять пошлость в музыке» – и принадлежала перу композитора Георгия Свиридова. Тот обвинил Бернеса в подыгрывании дурным музыкальным вкусам, в пропаганде пошлого ресторанного пения.
Между тем сразу после появления статьи в «Комсомолке» на Бернеса было заведено уголовное дело. Но оно закончилось ничем. По одной из версий, за певца заступились «верхи» и спустили это дело на тормозах. По другой – в деле было слишком много нестыковок, чтобы суд счел его заслуживающим доверия. Например, ходили слухи, что на суде милиционер, который якобы бросился на капот бернесовской «Волги», все время путался в показаниях и даже не мог вспомнить, какого цвета была злополучная машина. Хотя эту путаницу можно объяснить по-разному: то ли страж порядка и вправду много насочинял, то ли его просто запугали до такой степени, что он все забыл и перепутал.
И все же этот скандал здорово испортил жизнь Бернесу. Его сразу перестали снимать в кино и приглашать выступать с концертами. Эта опала длилась три года. В сентябре 1961 года Бернес встретил женщину, которая стала его женой. Звали ее Лилия Бодрова. Вот что она вспоминает о тех днях:
«Когда я пришла к Марку, это было страшно: полная нищета. Хвост той истории все еще тянулся за ним. Были люди, которые действительно отвернулись от Марка, – их измену он переживал очень болезненно, но были и те, кто писал в прокуратуру в его защиту. Например, поэт Константин Ваншенкин. Прошло время, и однажды, случайно встретившись, Аджубей извинился перед Бернесом. Помню, он сказал: „Марк, прости за все, что я сделал…“ Думаю, это было искренне. Во всяком случае, Марк его извинения принял…»
Крамольный ВГИК
В конце 1958 года в эпицентре скандала оказалась «альма-матер» советских кинематографистов – ВГИК. Большую разгромную статью про него опубликовала «Комсомольская правда». Материал назывался «На пороге большого экрана» и принадлежал перу двух журналистов – В. Ганюшкина и И. Шатуновского. А поводом к «наезду» на Институт кинематографии стал инцидент, который случился на одной из студенческих вечеринок. Цитирую:
«В тот самый момент, когда подвыпившая компания собиралась встать из-за стола и приступить к танцам, один из молодых людей сообщил, что приготовлен сюрприз.
– Послушайте «капустник», – объявил он, включая магнитофон.
Оказывается, четверо участников вечеринки заранее сочинили и записали на магнитофонную ленту дурно пахнущие текстики. (Это была пародия на историко-революционную пьесу, где фигурировали Ленин, Сталин и другие большевики – герои октябрьского восстания 17-го года. – Ф. Р.)
– Пожалуй, это не слишком остроумно, – раздался чей-то голос, когда «капустник» был прослушан. – Запись лучше всего стереть…
Вот и все. Ни у одного из четырнадцати молодых людей, отмечавших на дому у студентки Наталии Вайсфельд (в писательском доме у метро «Аэропорт». – Ф. Р.) «день рождения IV курса сценарного факультета», не нашлось более резких и точных слов для определения того, что здесь произошло. Никого не возмутило, что четверо их однокурсников, гнусно кривляясь, оплевали все те высокие идеи, в которых клялись публично на комсомольских, студенческих собраниях.
Запись стерли и перешли к рок-н-роллу.
Но комсомольская организация Всесоюзного государственного института кинематографии, естественно, не могла пройти мимо этой мерзостной истории. (О том, каким образом во ВГИКе узнали об этой записи, в статье не говорится, но догадаться не трудно: среди четырнадцати участников той злополучной вечеринки нашелся стукач. – Ф. Р.) Студенты младших курсов – многие из них пришли в институт уже с производства – потребовали исключить из комсомола и вуза сочинителей «капустника» Владимира Валуцкого, Дмитрия Иванова, Владимира Трифонова, Дайю Смирнову (она прославилась как актриса, снявшись в роли возлюбленной Ивана Бровкина в популярной кинодилогии 50-х «Солдат Иван Бровкин» и «Иван Бровкин на целине». – Ф. Р.), организатора вечеринки Наталию Вайсфельд, а также Валерия Шорохова. Но у них нашлись и друзья-заступники. В дирекцию института поступали петиции в защиту Валуцкого, Трифонова, Иванова… Студент пятого курса Борис Андроникашвили (кстати, на тот момент он был мужем студентки того же ВГИКа Людмилы Гурченко. – Ф. Р.) уговаривал комсомольское собрание проявить снисходительность:
– Ребята пошутили, пусть шутка получилась не совсем уместной, допускаю, но кому какое дело до того, что кто-то где-то неудачно пошутил?
Дайя Смирнова вышла на трибуну, чтобы показать собранию железнодорожный билет.
– Я тороплюсь на съемку в Киев, – объявила она. – У меня нет времени. А вы уж тут решайте, как хотите.
Собрание решило исключить из комсомола Дайю Смирнову и Валерия Шорохова и просить дирекцию отчислить их из института.
«Защитникам» удалось отстоять Трифонова, Валуцкого, Иванова, Вайсфельд. Однако члены бюро Рижского райкома комсомола, внимательно разобравшись в этой истории, поставили все на свои места: людям, осмелившимся клеветать на советскую действительность, не место в комсомоле. Не могут быть сценаристами, не могут создавать произведения искусства, нужные нашему народу, лгуны и двурушники, у которых на языке одно, а в мыслях другое.
Шестеро молодых людей, которые всего через год готовились получить дипломы сценаристов и выйти в жизнь, были исключены из комсомола и отчислены из института. Между тем четыре года их всех считали во ВГИКе способными, талантливыми…
В райкоме комсомола, пытаясь оправдаться или хотя бы найти «смягчающие вину обстоятельства», Владимир Валуцкий распинался по поводу своей творческой биографии:
– Мое творческое лицо характеризуется следующими моментами… Надо разобрать все аспекты моего творчества… Детальный анализ моих произведений…
Члены бюро райкома недоумевали: откуда у этих молодых людей такой апломб, такая самоуверенность? Ведь пока их «творчество» ограничивается семинарскими, курсовыми работами, причем в этих работах «творческое лицо» Валуцкого, Трифонова и других выглядит в достаточной степени уродливо и дико!..
Формалистический подчас культ ремесла, который ощутим во ВГИКе, пренебрежение идейностью, содержанием – вот корни, обеспечившие пышное цветение на институтской ниве «творческих индивидуальностей» вроде Трифонова, Валуцкого, Смирновой и им подобных…
Комсомольская организация должна воспитывать будущих мастеров советского искусства в духе непримиримости ко всяческим проявлениям буржуазной идеологии, бороться с ее тлетворным влиянием. Не из западных ли боевиков, просмотром которых, опять же с точки зрения ремесла, так увлекаются некоторые студенты ВГИКа, перекочевывают в их работы «зеленые леопарды»? (Так назывался студенческий этюд Д. Смирновой. – Ф. Р.)
Пора, наконец, повысить ответственность преподавателей, мастеров за воспитание смены. В самом деле, может ли уделять достаточное внимание своим питомцам руководитель мастерской художественного фильма режиссер Г. М. Козинцев, который живет и работает в Ленинграде и лишь наездами бывает в Москве? Да и многие другие мастера, живущие в Москве, редко радуют ВГИК своим присутствием…
ВГИК должен готовить идейно закаленных, зрелых мастеров советского кино. Для этого у него есть все возможности».
Уже в наши дни тогдашний секретарь комитета ВЛКСМ ВГИКа Армен Медведев вспоминает следующее:
«Сергей Аполлинариевич Герасимов повел целую бригаду студентов, и меня в том числе, в „Комсомольскую правду“ объясняться в знаменитой Голубой гостиной. На этой беседе Герасимов говорил о славных традициях советского кино, которые претворяются, переплавляются и множатся во ВГИКе. Но почему-то его там критиковали наряду с другими мастерами за снисходительность и попустительство собственным студентам.
Я помню, тогда в зал вошел А. И. Аджубей (главный редактор «Комсомольской правды». – Ф. Р.) и меня поразил его какой-то стеклянный, равнодушный взгляд. Он посидел немножко, послушал и ушел. По-моему, никаких последствий нашего похода не было. Ни опровержений, ни других, более объективных, статей…»
Несмотря на громкий резонанс от этого скандала, он не поставит крест на судьбе его героев. Да, они были исключены из ВГИКа, однако сумели найти себе место в других сферах деятельности – на радио и телевидении. А один из этих людей чуть позже и вовсе сумеет вернуться в кинематограф – Владимир Валуцкий. В начале 60-х он восстановится во ВГИКе, и в 1964 году благополучно его закончит. И в последующие годы прославит свое имя, написав сценарии сразу к нескольким советским блокбастерам: «Начальник Чукотки» (1967), «Семь невест ефрейтора Збруева» (1971), «Приключения Шерлока Холмса» (1980–1983), «Зимняя вишня» (1985).
«В тот самый момент, когда подвыпившая компания собиралась встать из-за стола и приступить к танцам, один из молодых людей сообщил, что приготовлен сюрприз.
– Послушайте «капустник», – объявил он, включая магнитофон.
Оказывается, четверо участников вечеринки заранее сочинили и записали на магнитофонную ленту дурно пахнущие текстики. (Это была пародия на историко-революционную пьесу, где фигурировали Ленин, Сталин и другие большевики – герои октябрьского восстания 17-го года. – Ф. Р.)
– Пожалуй, это не слишком остроумно, – раздался чей-то голос, когда «капустник» был прослушан. – Запись лучше всего стереть…
Вот и все. Ни у одного из четырнадцати молодых людей, отмечавших на дому у студентки Наталии Вайсфельд (в писательском доме у метро «Аэропорт». – Ф. Р.) «день рождения IV курса сценарного факультета», не нашлось более резких и точных слов для определения того, что здесь произошло. Никого не возмутило, что четверо их однокурсников, гнусно кривляясь, оплевали все те высокие идеи, в которых клялись публично на комсомольских, студенческих собраниях.
Запись стерли и перешли к рок-н-роллу.
Но комсомольская организация Всесоюзного государственного института кинематографии, естественно, не могла пройти мимо этой мерзостной истории. (О том, каким образом во ВГИКе узнали об этой записи, в статье не говорится, но догадаться не трудно: среди четырнадцати участников той злополучной вечеринки нашелся стукач. – Ф. Р.) Студенты младших курсов – многие из них пришли в институт уже с производства – потребовали исключить из комсомола и вуза сочинителей «капустника» Владимира Валуцкого, Дмитрия Иванова, Владимира Трифонова, Дайю Смирнову (она прославилась как актриса, снявшись в роли возлюбленной Ивана Бровкина в популярной кинодилогии 50-х «Солдат Иван Бровкин» и «Иван Бровкин на целине». – Ф. Р.), организатора вечеринки Наталию Вайсфельд, а также Валерия Шорохова. Но у них нашлись и друзья-заступники. В дирекцию института поступали петиции в защиту Валуцкого, Трифонова, Иванова… Студент пятого курса Борис Андроникашвили (кстати, на тот момент он был мужем студентки того же ВГИКа Людмилы Гурченко. – Ф. Р.) уговаривал комсомольское собрание проявить снисходительность:
– Ребята пошутили, пусть шутка получилась не совсем уместной, допускаю, но кому какое дело до того, что кто-то где-то неудачно пошутил?
Дайя Смирнова вышла на трибуну, чтобы показать собранию железнодорожный билет.
– Я тороплюсь на съемку в Киев, – объявила она. – У меня нет времени. А вы уж тут решайте, как хотите.
Собрание решило исключить из комсомола Дайю Смирнову и Валерия Шорохова и просить дирекцию отчислить их из института.
«Защитникам» удалось отстоять Трифонова, Валуцкого, Иванова, Вайсфельд. Однако члены бюро Рижского райкома комсомола, внимательно разобравшись в этой истории, поставили все на свои места: людям, осмелившимся клеветать на советскую действительность, не место в комсомоле. Не могут быть сценаристами, не могут создавать произведения искусства, нужные нашему народу, лгуны и двурушники, у которых на языке одно, а в мыслях другое.
Шестеро молодых людей, которые всего через год готовились получить дипломы сценаристов и выйти в жизнь, были исключены из комсомола и отчислены из института. Между тем четыре года их всех считали во ВГИКе способными, талантливыми…
В райкоме комсомола, пытаясь оправдаться или хотя бы найти «смягчающие вину обстоятельства», Владимир Валуцкий распинался по поводу своей творческой биографии:
– Мое творческое лицо характеризуется следующими моментами… Надо разобрать все аспекты моего творчества… Детальный анализ моих произведений…
Члены бюро райкома недоумевали: откуда у этих молодых людей такой апломб, такая самоуверенность? Ведь пока их «творчество» ограничивается семинарскими, курсовыми работами, причем в этих работах «творческое лицо» Валуцкого, Трифонова и других выглядит в достаточной степени уродливо и дико!..
Формалистический подчас культ ремесла, который ощутим во ВГИКе, пренебрежение идейностью, содержанием – вот корни, обеспечившие пышное цветение на институтской ниве «творческих индивидуальностей» вроде Трифонова, Валуцкого, Смирновой и им подобных…
Комсомольская организация должна воспитывать будущих мастеров советского искусства в духе непримиримости ко всяческим проявлениям буржуазной идеологии, бороться с ее тлетворным влиянием. Не из западных ли боевиков, просмотром которых, опять же с точки зрения ремесла, так увлекаются некоторые студенты ВГИКа, перекочевывают в их работы «зеленые леопарды»? (Так назывался студенческий этюд Д. Смирновой. – Ф. Р.)
Пора, наконец, повысить ответственность преподавателей, мастеров за воспитание смены. В самом деле, может ли уделять достаточное внимание своим питомцам руководитель мастерской художественного фильма режиссер Г. М. Козинцев, который живет и работает в Ленинграде и лишь наездами бывает в Москве? Да и многие другие мастера, живущие в Москве, редко радуют ВГИК своим присутствием…
ВГИК должен готовить идейно закаленных, зрелых мастеров советского кино. Для этого у него есть все возможности».
Уже в наши дни тогдашний секретарь комитета ВЛКСМ ВГИКа Армен Медведев вспоминает следующее:
«Сергей Аполлинариевич Герасимов повел целую бригаду студентов, и меня в том числе, в „Комсомольскую правду“ объясняться в знаменитой Голубой гостиной. На этой беседе Герасимов говорил о славных традициях советского кино, которые претворяются, переплавляются и множатся во ВГИКе. Но почему-то его там критиковали наряду с другими мастерами за снисходительность и попустительство собственным студентам.
Я помню, тогда в зал вошел А. И. Аджубей (главный редактор «Комсомольской правды». – Ф. Р.) и меня поразил его какой-то стеклянный, равнодушный взгляд. Он посидел немножко, послушал и ушел. По-моему, никаких последствий нашего похода не было. Ни опровержений, ни других, более объективных, статей…»
Несмотря на громкий резонанс от этого скандала, он не поставит крест на судьбе его героев. Да, они были исключены из ВГИКа, однако сумели найти себе место в других сферах деятельности – на радио и телевидении. А один из этих людей чуть позже и вовсе сумеет вернуться в кинематограф – Владимир Валуцкий. В начале 60-х он восстановится во ВГИКе, и в 1964 году благополучно его закончит. И в последующие годы прославит свое имя, написав сценарии сразу к нескольким советским блокбастерам: «Начальник Чукотки» (1967), «Семь невест ефрейтора Збруева» (1971), «Приключения Шерлока Холмса» (1980–1983), «Зимняя вишня» (1985).
1959
Вредные «ландыши»
(Гелена Великанова)
В конце 50-х самым распеваемым шлягером в СССР была песня композитора Оскара Фельцмана и поэтессы Ольги Фадеевой (Клейнер) «Ландыши» в исполнении Гелены Великановой. В общем, вполне безобидная танцевальная песенка о любви. Однако именно эта безобидность и непритязательность и стали поводом к тому, что эту песню власти объявили вредной. Дело в том, что тогда советское общество было в очередной стадии рывка к светлому будущему (даже лозунг появился соответствующий с легкой руки Хрущева: «Догоним и перегоним Америку!»), и от деятелей искусства «сверху» требовали создавать как можно больше гражданственно-патриотических произведений, должных нацелить молодежь на серьезные дела. Но поскольку призыв этот был услышан далеко не всеми, в искусстве была объявлена очередная война с пошлостью. В песенном жанре ее жертвой стала песня «Ландыши». Именно она стала своеобразным эталоном пошлости в советской эстраде, и редкий критик или любой, кто писал о музыке, не обходился без того, чтобы не припечатать этот шлягер к позорному столбу. Чтобы читателю стало понятно, о чем идет речь, приведу в качестве примера одну из подобных публикаций.
16 мая 1959 года в «Комсомольской правде» была опубликована заметка Вл. Воронова под названием «Ландыши в жизни и литературе», где писалось следующее:
«На молодежных вечерах, с эстрады, по радио слышится в последнее время легкая, бесхитростная песенка:
Ландыши не обязательно должны быть цветами. Мы вспомнили о них скорее в значении символа, как о тех «скромных цветах» поэзии и прозы, которые одни критики называют мелкотемьем, другие – мелкодумьем. Сама по себе природа «ландышевой литературы» ясна: поверхностное, бездумное восприятие жизни, нежелание или неумение осмыслить ее…
Конечно, каждый волен заниматься тем, чем хочется, но, если говорить по большому счету, для поэтов сейчас такой непочатый край работы, что вряд ли писание «ландышевых» стишков следует признать лучшим времяпрепровождением…»
Песню «Ландыши» склоняли на всех углах на протяжении нескольких лет. Год спустя – 17 декабря 1960 года – в газете «Советская культура» появилась статья композитора Анатолия Новикова под названием «Пусть завянут „Ландыши“. Приведу из нее всего лишь небольшой отрывок, где речь вновь идет о злополучной песне:
«Вряд ли нужно доказывать, сколь велико значение музыки в формировании эстетических вкусов людей и особенно молодежи. Именно поэтому так огорчительно наблюдать, как на танцплощадках, на вечерах молодежи крутят нередко одну и ту же пластинку вроде печально известных „Ландышей“. Будто и не существует в мире чудесного богатства мелодий, а есть только популярные, отнюдь не всегда высокого качества эстрадные песенки, очередные „боевики“!..»
16 мая 1959 года в «Комсомольской правде» была опубликована заметка Вл. Воронова под названием «Ландыши в жизни и литературе», где писалось следующее:
«На молодежных вечерах, с эстрады, по радио слышится в последнее время легкая, бесхитростная песенка:
Как говорят в магазинах, торгующих пластинками, песня «пошла». И цветут сейчас эти «Ландыши» в городах и рабочих поселках, на полевых станах, в тракторных бригадах и колхозных клубах…
Ландыши, ландыши,
Светлого мая привет.
Ландыши, ландыши,
Белый букет…
Ландыши не обязательно должны быть цветами. Мы вспомнили о них скорее в значении символа, как о тех «скромных цветах» поэзии и прозы, которые одни критики называют мелкотемьем, другие – мелкодумьем. Сама по себе природа «ландышевой литературы» ясна: поверхностное, бездумное восприятие жизни, нежелание или неумение осмыслить ее…
Конечно, каждый волен заниматься тем, чем хочется, но, если говорить по большому счету, для поэтов сейчас такой непочатый край работы, что вряд ли писание «ландышевых» стишков следует признать лучшим времяпрепровождением…»
Песню «Ландыши» склоняли на всех углах на протяжении нескольких лет. Год спустя – 17 декабря 1960 года – в газете «Советская культура» появилась статья композитора Анатолия Новикова под названием «Пусть завянут „Ландыши“. Приведу из нее всего лишь небольшой отрывок, где речь вновь идет о злополучной песне:
«Вряд ли нужно доказывать, сколь велико значение музыки в формировании эстетических вкусов людей и особенно молодежи. Именно поэтому так огорчительно наблюдать, как на танцплощадках, на вечерах молодежи крутят нередко одну и ту же пластинку вроде печально известных „Ландышей“. Будто и не существует в мире чудесного богатства мелодий, а есть только популярные, отнюдь не всегда высокого качества эстрадные песенки, очередные „боевики“!..»