Страница:
Мак Рейнольдс
Утопия
Проснувшись во второй раз, он убедился, что пища стала более разнообразной и обильной. А вскоре они выкатили его кресло на веранду. Он сразу узнал это место. Никаких других зданий вокруг не было видно, но сомневаться не приходилось: он находился примерно в миле от мыса Эспартель, на вершине горы, которая возвышалась над Танжером, и откуда открывался вид на Испанию и Атлантический океан.
Все остальное было для него новым. Архитектура дома – фантастическая. Кресло, в котором он сидел, не имело колес, но везло его куда угодно по малейшему мановению руки человека, назвавшегося Джо Эдмондсом.
Вся троица – девушку, как оказалось, звали Бетти Стайн – сопровождала его на террасу, обращаясь с ним, как с хрупкой фарфоровой вазой. Несмотря на слабость, Трейси Когсуэлл еще был способен испытывать нетерпение и любопытство.
– Мой локоть… – сказал он. – Локоть стал меня слушаться. А ведь он вышел из строя в… в 1939 году.
Академик Стайн встревоженно склонился над ним:
– Главное, не волнуйтесь, Трейси Когсуэлл, вам нельзя переутомляться.
Тот, что помоложе, – Эдмонс – сказал с ухмылкой:
– Прежде чем привести вас в сознание, мы позаботились и о локте и о других ваших, гм, слабых местах.
У Трейси на языке вертелся вопрос: «Где я?». Но он ведь знал, где находится. Несмотря на всю ирреальность происходящего, он точно определил свое местонахождение: в трех милях от Танжера, в самом странном доме, какой ему приходилось когда-либо встречать. И в самом роскошном – это он сразу почувствовал. Видимо, он попал в руки противников; только мультимиллионер мог позволить себе такое великолепие, а в их движении мультимиллионеров не было.
Он взвесил слова Джо Эдмондса и принял их к сведению. Но от этого ситуация не прояснилась. Он ведь помнил, что в Лондоне его рукой занималось некое светило хирургии. Тогда профессор спас ему локоть, однако предупредил, что рука никогда уже не будет в порядке. А теперь она была в порядке – впервые после той передряги на Эбро.
На третий день он поднялся на ноги, начал ходить и попытался проанализировать ситуацию. Более отдаленные аспекты его пока не занимали. Возможно, со временем объяснение появится. Теперь же ему необходимо понять, на каком он здесь положении.
На плен это не похоже, хотя видимость бывает обманчивой. Несвобода не обязательно должна ассоциироваться со стальными решетками и запорами. Эти три типа в странных одеяниях, опекавшие его, выглядели вполне миролюбиво. Однако Трейси Когсуэлл много чего повидал на своем веку, вращаясь в разных политических сферах, и знал, что милейший добряк, который обожает детей и свой маленький садик, не моргнув, может приговорить тебя к газовой камере или к расстрелу.
Мелькнула мысль о побеге. Нет, еще рано. Начать с того, что ему это просто не под силу. Слишком слаб. И потом, нужно выяснить, что же здесь происходит. Может быть… вряд ли, но возможно-то, чего не понимает он, понимает Исполнительный Комитет.
Он самостоятельно добрался до террасы и занял нечто вроде шезлонга – один из немногих здешних предметов, назначение которого было ему понятно. В интерьере этого сверхавтоматизированного дома обычная мебель казалась инородным телом.
Ленивой походкой на террасу взошел Джо Эдмондс. При виде Трейси он вопросительно поднял брови. Сегодня на нем были шорты; шорты и шлепанцы, непонятным образом державшиеся на ступнях без помощи какого бы то ни было ремешка. Джо то и дело щелчком, как монету, подбрасывал вверх плоский зеленый камешек.
– Как вы себя чувствуете? – спросил он.
– Что это у вас за штуковина? – раздраженно спросил Когсуэлл вместо ответа.
– Это? – мягко переспросил Эдмондс. – Это нефрит. Вам приятны осязательные ощущения? Когсуэлл хмуро покосился на него.
– Китайцы веками изучали свойства нефрита, – продолжал Эдмондс. – Общение с камнями они возвели в ранг искусства. У меня неплохая коллекция нефрита. Я вожусь с ней не меньше двух часов в день. Умение получать тактильное удовольствие от поглаживания нефрита приходит отнюдь не сразу.
– Вы хотите сказать, что вам больше делать нечего, кроме как поглаживать эту зеленую гальку?
Тон Когсуэлла заставил Джо Эдмондса покраснеть.
– Конечно, есть и менее безобидные способы проводить время, – сказал он.
В дверях появился Уолтер Стайн и озабоченно поглядел на Трейси:
– Как вы себя чувствуете? Вы не утомились? «Вылитый Пол Лукас, – решил про себя Трейси. – Пол Лукас в роли доктора медицины».
Вслух он сказал:
– Ну вот что: если мне не объяснят, что здесь происходит, у меня, я чувствую, крыша поедет. Я понимаю, что так или иначе, но вы вытащили меня из какого-то безумного кошмара, в который я влип. Похоже, я совсем сломался, нервы не выдержали.
Джо Эдмондс снисходительно хмыкнул.
Когсуэлл повернулся к нему:
– Что тут смешного?
Академик Стайн поднял руку:
– Не надо обижаться. Джо определенно не блещет чувством юмора. Видите ли, мы не спасали вас от нервного кризиса. Напротив, это мы вам его устроили. Пожалуйста, простите нас.
Трейси Когсуэлл уставился на него. Стайн поежился и спросил чуть ли не с робостью:
– Мистер Когсуэлл, вы догадались, где находитесь?
– Конечно. Вон там за проливом – Испания.
– Это не совсем то, что я имею в виду. Будем говорить без обиняков, мистер Когсуэлл. Если б мы по-прежнему пользовались не совсем удачным летосчислением ваших времен, мы бы сказали, что сейчас примерно 2020 год.
«Странно, – подумал Трейси, – кажется, меня это не очень удивило. Как будто я догадывался о чем-то в этом роде».
– Путешествие во времени, – произнес он вслух. Подобные вещи никогда его не занимали, хотя смутное представление о них он все же имел – из пары каких-то фильмов, из рассказа, прочитанного много лет назад.
– Ну, не совсем, – Стайн насупил брови. – Хотя… в определенном смысле можно сказать и так.
Джо Эдмондс негромко рассмеялся:
– Ну, Уолтер, ты не блещешь определенностью.
Его старший товарищ, сидевший на низком каменном парапете террасы, наклонился вперед, уперся локтями в колени и сцепил пальцы:
– Насколько нам известно, путешествие во времени невозможно.
– Но вы же сами только что сказали…
– Вы, в сущности, находились в состоянии анабиоза – или приостановленной жизнедеятельности, так будет, пожалуй, понятнее.
Вещи быстро становились на свои места. Узел еще не распутан, но уже видны свободные концы.
– Но вам нужно было вернуться назад во времени, в мои дни, чтобы… чтобы сделать то, что вы со мной сделали. Чтобы управлять моими действиями.
– Вернуться – но не нашим телам, мистер Когсуэлл. Материя не может путешествовать во времени. Разумеется, не считая ее нормального движения, в естественном ритме жизни. Однако разум способен путешествовать во времени. Ведь именно так работает наша память. Во сне разум даже заглядывет в будущее – правда, так беспорядочно, что проанализировать и обобщить полученную информацию практически невозможно.
Джо Эдмондс добавил:
– В данном случае нам необходимо было вернуться в прошлое, взять под свой контроль ваш разум и тело, чтобы заставить произвести действия, которые привели бы к вашему… э-э… к приостановке жизнедеятельности, как изволил выразиться академик.
Тон его почему-то вызвал у Когсуэлла раздражение. Какими бы благими намерениями ни руководствовалась эта парочка, ей придется ответить кое за что. И до чего они ухоженные, упитанные, безмятежно уверенные в себе. Уж эти-то урвали от жизни все. А в доме, небось, не меньше дюжины обслуги, готовой выполнить любое пожелание холеных самоуверенных господ А сколько народу трудится, не разгибая спины, где-то на заводах или в офисах, чтобы эти двое купались в сказочной роскоши?
Паразиты!
– Так вы, значит, разработали способ возвращаться в прошлое, – бесстрастным голосом произнес Трейси, – чтобы передать моему загипнотизированому телу некую команду. И вам было наплевать, что, скрывшись из виду, я невольно прихватил с собой около двадцати тысяч долларов. Может, для вас это небольшие деньги, но они сложились из тысяч и тысяч малых пожертвований на общее дело. На попытку сделать мир чуть лучше.
Стайн растерянно хмурился и негромко пыхтел; зато на лице Эдмондса играла довольная усмешка. Когсуэлл оскалился:
– Дайте мне поднабраться сил, Эдмондс, и я попытаюсь стереть эту самодовольную усмешку с вашей смазливой физиономии. А пока я хочу знать только одно: для чего вы это сделали?
Тут вошла эта девушка, Бетти, и остановилась, переводя взгляд с одного лица на другое.
– Господи, – недовольно воскликнула она, – вы, что, не видите, в каком состоянии мистер Когсуэлл? Я-то думала, вы не станете обсуждать наш проект, пока пациент окончательно не придет в себя.
Когсуэлл сверкнул на нее глазами:
– Я желаю знать, что они из себя представляют – эти ваши замечательные проекты. Меня просто-напросто выкрали. И вдобавок я оказался виновен в краже двадцати тысяч долларов.
Он чувствовал, что кровь приливает к его щекам.
– Вот видите? – возмущенно крикнула Бетти Стай-ну и Эдмондсу.
Те растерянно глядели на Трейси.
– Виноват. Ты права, – сказал девушке Эдмондс, круто развернулся и вышел.
Стайн опять засуетился, засопел. Он попытался пощупать пульс у Трейси, но тот выдернул руку:
– Я хочу знать, в чем дело, черт побери!
– Позже, позже, – попытался ублажить его Стайн.
– Послушайте, Трейси, – вмешалась девушка. – Вы среди друзей. Дайте нам возможность действовать по-своему, и скоро вы получите ответ на все ваши вопросы, – И добавила тоном заботливой няни: – Завтра я, пожалуй, возьму вас с собой в поездку к Гибралтару и вдоль Солнечного Берега.
Утром Трейси Когсуэлл впервые завтракал вместе с ними в небольшой комнате, которую он окрестил про себя «утренней трапезной». Чем ближе он знакомился с домом, тем сильнее впечатляло его сочетание великолепия с продуманной рациональностью. Впрочем, «впечатляло» – не то слово. Биография Когсуэлла даже в перспективе не сулила ему доступа к подобной жизни, да он к ней и не стремился. «Движение» и его идеи – в них была вся жизнь Трейси Когсуэлла. Пища, одежда и кров были чем-то вторичным, необходимым лишь для поддержания работоспособности. Роскошь? – он мало ее видел на своем веку, а жаждал и того меньше.
Он ожидал, что подавать на стол будет марокканская прислуга, может быть, даже французская или испанская. Но, похоже, его пребывание здесь хранилось в глубокой тайне – их обслуживала Бетти, носившая тарелки и блюда из кухни.
Еда, надо признать, была просто неземная. Интересно, подумал он вдруг, это она сама готовила или нет? Нет, конечно, нет. Бетти Стайн слишком хорошо смотрелась, чтобы обладать еще и полезными качествами в придачу.
Разговор за столом был какой-то беспорядочный – по-видимому, не без умысла. Однако в глазах Джо Эд-мондса поблескивали веселые искорки.
Ближе к концу завтрака Стайн спросил:
– Как вы себя чувствуете, мистер Когсуэлл? Что вы думаете о прогулке, которую предлагала Бетти?
– Почему бы и нет.
Чем больше информации он получит о своем окружении, тем лучше будет подготовлен к побегу, если до этого дойдет.
Он самостоятельно добрел до гаража, хотя Стайн всю дорогу озабоченно суетился рядом.
Когсуэлла усадили на переднем сиденье транспортного средства, которое с виду почти ничем не отличалось от автомобиля – разве что отсутствием колес; Бетти заняла место водителя.
Отличие от автомобиля обнаружилось после того, как они выкатили из гаража, проскользили несколько метров и плавно взлетели, несмотря на отсутствие крыльев, винтов, реактивных сопел или еще каких-либо атрибутов летательного аппарата.
– Что случилось? – Бетти заметила озадаченную физиономию Когсуэлла.
– Я не ожидал такого прогресса за столь короткое время. В наши дни для полета требовались крылья.
По всем повадкам Бетти чувствовалось, что она опытный водитель – или, точнее, пилот.
– Я не очень сильна в датах, – проговорила она, – но мне казалось, что в ваше время уже появились устройства типа автомобилей и катеров на воздушной подушке.
Когсуэлл разглядывал пейзаж, расстилавшийся под ними. Танжер сильно изменился. Видимо, его превратили в курортную зону для богатой верхушки. Исчезла Касба с ее марокканскими трущобами. Исчезла базарная площадь, когда-то кишевшая тысячами нищих арабов и берберов.
Когсуэлл сердито фыркнул. Надо полагать, европейские и американские богачи успели оценить климатические и живописные достоинства северного Марокко и взяли его на мушку. Они-то, наверное, и вытеснили отсюда туземную голытьбу, рядом с которой немногочисленная состоятельная публика из местных всегда чувствовала себя неуютно. Вид бедноты действует богачу на нервы, поэтому он норовит убрать ее с глаз долой.
В воздухе там и сям парили летательные аппараты, похожие на тот, на котором летели они. Эти штуки, видно, были в моде. Придерживаясь разных уровней, они, судя по всему, не боялись дорожных «пробок». Но, как и всякая новинка, наверняка создавали непредвиденные транспортные проблемы.
Бетти прибавила скорость, и минут через пять-де-сять они уже кружили над Гибралтаром. Что и говорить, Гибралтар – самая впечатляющая картина, какую может вообразить путешественник, взирающий на сушу с моря. И здесь тоже – виллы богачей и роскошные многоквартирные дома.
– А где же магазины, гаражи, всякие там деловые учреждения? – спросил Когсуэлл.
– Под землей.
– Чтобы не мозолили глаза своей неприглядностью, верно я говорю?
– Совершенно верно.
Бетти явно не оценила его сарказма.
Они летели на север вдоль побережья, минуя Эстепону, Марбелью и Фуэнхиролу. Зрелище открывалось впечатляющее. Даже во времена Когсуэлла этот район процветал, но теперешний его вид просто потрясал.
– Слишком скученно живут здесь люди, – заметила Бетти. – Меня всегда удивляло, что многие тяготеют к теплому климату.
– Ничего удивительного, – тут же возразил Трей-си. – Каждый хотел бы жить здесь, будь у него такая возможность.
– Но почему? Разве так уж плох континентальный климат с его резкой сменой времен года? А какие-то сезоны можно даже проводить на дальнем Севере. И снег, и стужа, несомненно, имеют свой аромат. А комфортабельные жилища можно построить где угодно.
– Вы похожи, – проворчал Когсуэлл, – на королеву, как бишь ее звали… на ту, что сказала: «Если у них нет хлеба, пусть едят пирожные».
Бетти задумчиво нахмурилась – она не поняла.
– Вы про Марию-Антуаннету? Что вы хотите этим сказать?
– Послушайте, – вскипел Трейси. – Люди вроде вас, с бабками, никогда не поймут человека, у которого этих бабок нет. Он может только мечтать о том, чтобы на старости лет поселиться в теплых краях, погреть кости на солнышке, но массе незадачливых работяг это не по карману.
Бетти взглянула на него:
– Бабки – при чем здесь бабки?
– Бабки – значит, деньги, – раздраженно сказал Трейси. – Конечно, если у вас денег куры не клюют, вы можете строить роскошные дома хоть на Аляске и жить там с комфортом. С кучей денег в кармане вы можете жить где угодно как у Христа за пазухой. Но для большинства людей, которые почти всю свою жизнь проводят в трущобах огромного вонючего города, для них предел мечтаний – перебраться в теплые края, обзавестись домиком и дожить в нем свой век.
Бетти вдруг рассмеялась.
Трейси Когсуэлл застыл, его лицо превратилось в каменную маску. А ведь еще недавно эта девица ему нравилась.
Бетти показала на шикарные виллы внизу. Теперь они летели над Торремолинос.
– Так вы решили, что у этих людей, там, под нами, куча денег?
Он недоуменно покосился на нее:
– По вашим меркам, может, и нет. По моим – да.
– Ни у кого из них денег вообще нет, – сказала Бетти. – Так же, как и у меня.
Трейси даже рот разинул: ну это уж слишком!
– Денег, как таковых, больше не существует, – продолжала девушка. – Их отменили довольно давно.
Понятное дело, решил Когсуэлл.
– Ну и что это меняет? Значит, есть кредитные карточки или еще что-нибудь в этом роде.
Бетти опять рассмеялась. Она хохотала с неподдельным удовольствием, но без намека на снисходительность. В голосе ее зазвучала нежность:
– Трейси Когсуэлл! Вы отдали себя вашему движению, долгие годы работали как одержимый, – разве вы в глубине души не верили, что мечта сбудется? Что наступит Золотой Век, блаженная Утопия?
Холодок пробежал по его спине. Он захлопнул рот, но взгляд его говорил, что поверить до конца он не в состоянии.
– Трейси, – ласково сказала она, – ваше движение победило.
Он долго молчал. Потом сказал:
– Может, вернемся? Мне бы сейчас не повредило чего-нибудь выпить.
И они вернулись.
Реакция Трейси развеселила всю троицу, но это было дружеское веселье. Правда, он уловил какой-то странный оттенок, какую-то неестественность в этом смехе, но какую, никак не мог понять. И неудивительно: в голове у него творилась такая неразбериха, так много вопросов рвалось наружу, что ему было не до исчерпывающих ответов.
– А русские? – допытывался он. – Что там у них происходило?
– Примерно то же, что везде, – отвечал Джо Эдмондс – Противоречия, накопившиеся за десятки лет существования этой нелепой и жестокой системы, разом прорвались наружу. Это было одно из немногих мест, где пролилась кровь. Большевики причинили зло слишком многим, чтобы рассчитывать на мирный уход со сцены.
Бетти затрясла головой.
– Иногда это было просто ужасно.
В памяти Трейси Когсуэлла тут же всплыла картина: члены тайной полиции, висящие на фонарных столбах вниз головой. Он был в Будапеште во время восстания 1956 года.
– Да, – только и сказал он, поежился и продолжал расспросы:
– Ну а страны вроде Индии, африканские народы, Южная Америка?
Академик Стайн довольно хихикнул:
– Ну, для нас это предания старины глубокой. Сказки, способные заинтересовать разве что малого ребенка. Теперь никому и в голову не придет называть их отсталыми. Получив щедрую поддержку наиболее развитых стран, они поднялись до всеобщего уровня за каких-нибудь десять-двадцать лет.
– Зато и энтузиазм был всеобщим, – добавила Бетти. – Все работали, не покладая рук.
– Да-да, конечно, – скороговоркой отозвался Ког-суэлл. – Послушайте… а демографический взрыв, как с этой проблемой?
Джо Эдмондс (он сидел у камина, откинувшись в кресле, с бокалом в одной руке и с неизменной нефритовой безделушкой в другой) сказал непринужденно:
– Не такая уж это проблема при всемирном правительстве и высоком всеобщем уровне образования. Если вы помните, большие семьи почти всегда возникали в наименее развитых странах или в самых отсталых слоях развитых стран. Образование и эффективные методы регулирования рождаемости стали залогом успешного решения этой проблемы.
– Ну и ну, – выдохнул Когсуэлл. – Налейте-ка мне еще на радостях. Смогу ли я все это пережить! Ей-богу, все равно, как если бы святой Павел проснулся, скажем, в 1400 году и увидел Церковь в самой ее силе.
Все трое дружно рассмеялись в ответ, а Джо Эдмондс подошел к буфету и налил для него очередной бокал.
– Это напомнило мне еще кое о чем, – сказал Трей-си Когсуэлл. – А как насчет слуг? Сколько же горничных надо, чтобы содержать в порядке дом вроде этого.
Бетти состроила пренебрежительную гримасу.
– Ерунда. Вы не очень-то сильны в экстраполяции. Вспомните, в развитых странах уже при вас бытовая техника позволяла обеспеченным людям спокойно обходиться без домашней прислуги. Сегодня вообще быт – не проблема. При желании вы можете обзавестись домом любой величины, а уход за ним займет всего несколько минут в день.
Все это плохо укладывалось в его голове.
– Выходит, каждый, буквально каждый может позволить себе такой шикарный дом?
Вновь наступил черед Стайна. По традиции он начал свое объяснение с добродушного смеха.
– Какой еще может быть ответ при автоматизации и дешевой, чуть ли не даровой энергии? Полное изобилие для всех и каждого. И перспектива такого изобилия наметилась уже в ваши дни. Да и цели вашей организации именно в этом и заключались, не правда ли?
– Да, – согласился Когсуэлл. – Да, конечно.
И добавил, понизив голос почти до шепота:
– Ах ты, разрази меня гром!
Компания вновь дружно рассмеялась.
Джо Эдмондс вручил ему еще бокал, и Когсуэлл выпил его залпом. Потом задумался о чем-то своем.
– Вот что, – сказал он через минуту. – Может, кто-нибудь из вас помнит, что случилось с парнем по имени Дан Уайтли? Хотя вряд ли…
– Уайтли? – Стайн нахмурился.
– Он был членом нашей организации.
– Дан Уайтли, – протянула Бетти. – Что-то я о нем читала. Постойте, а он, случайно, не из Канады?
– Совершенно верно. Из Виннипега.
– Вы его знали? – спросила Бетти странным голосом.
– Да. Да, я хорошо его знал, – медленно ответил Трейси, непроизвольно поглаживая свой левый локоть. Все остальные в ту ночь были за то, чтобы бросить Когсуэлл а. А Дан подхватил его и полночи нес на себе, то так, то эдак, то на спине, то волоком. К утру подоспели полицейские собаки. Они с Даном слышали лай за спиной совсем недалеко, в полумиле.
Бетти осторожно сказала:
– Коммунисты схватили его, когда он пытался вступить в контакт с китайской интеллигенцией и организовать ваше движение в Китае. Это ему удалось, но позже его арестовали и расстреляли, кажется, в Ханькоу. Он у нас причислен, так сказать, к «когорте мучеников». Впрочем, историки, изучающие тот период, могут рассказать о нем подробнее.
Трейси Когсуэлл глубоко вздохнул.
– Другого конца он и не ждал. Нельзя ли плеснуть, мне еще?
– Смотрите, не переборщите! – встревожился Стайн.
– Да нет, что вы. Ну а как обстоят дела с раком, расовыми проблемами и подростковой преступностью? Как с проблемой освоения космоса?
– Остановитесь! – рассмеялся Джо Эдмондс. Опять Трейси уловил в его смехе напряженную, неестественную нотку и опять не смог понять, что она означает.
– Вы могли бы и сами догадаться, – произнес Стайн, – что произошло со старыми болезнями, когда наука посвятила им время и энергию, которые ранее расходовались на разработку методов уничтожения человека.
Бетти добавила:
– Да, у нас есть обсерватории и всевозможные лаборатории на Луне. И еще…
Тут Джо Эдмондс принес бокал. Трейси Когсуэлл сделал затяжной глоток и затряс головой.
Уолтер Стайн тут же поднялся с кресла.
– Послушайте, – сказал он, – да вы бледны! Вы слишком много выпили, – он озабоченно щелкнул языком. – И эта утренняя прогулка с Бетти… Мы слишком рано подвергли вас нервным нагрузкам. Давайте-ка побыстрее в постель.
– Да, я немного устал и захмелел, – признался Когсуэлл.
Лежа в постели, готовый мгновенно провалиться в сон, он глазел в потолок. На что все это было похоже? На далекое детство там, в Балтиморе, когда он в сочельник дожидался Рождества.
Он уже засыпал, когда в мозгу вдруг всплыла какая-то тревожная мысль, но ему никак не удавалось уловить ее.
Но подсознание упорно продолжало работать.
Когда на следующее утро он вышел к завтраку, они уже ждали его за столом. Все трое были, как обычно, в самых немыслимых облачениях. Когсуэлл уже пришел к выводу, что моды и фасоны здесь давно канули в прошлое; люди одевались, как им в голову взбредет, но с максимальным комфортом. Он предположил даже, что мода его времен в основном была предназначена для сбыта залежалого товара.
Проснувшись сегодня, он впервые почувствовал себя в хорошей форме, душевной и физической, в полной боевой готовности. После утреннего обмена приветствиями и ответов на вопросы о его самочувствии Трейси Когсуэлл сразу взял быка за рога.
– Вчера я, так сказать, расплылся в энтузиазме. Думаю, мало кому удавалось собственными глазами увидеть, что их представления об Утопии сбылись. Лично я что-то не припомню ни одного такого случая. Но так или иначе, а я сейчас хотел бы прояснить несколько принципиальных вопросов.
Эдмондс допил свой кофе, откинулся на спинку кресла и принялся вертеть в пальцах нефритовую безделушку.
– Валяйте, – бросил он вроде бы непринужденно, но со скрытым внутренним напряжением.
– Как я понимаю, – начал Когсуэлл, – благодаря методу, разработанному вами, Стайн, вам удалось мысленно вернуться в мое время, загипнотизировать меня и заставить предпринять шаги, благодаря которым я оказался, скажем, в глубокой заморозке.
Уолтер Стайн пожал плечами. Он по-прежнему напоминал Когсуэллу актера Пола Лукаса в роли вечно озабоченного ученого.
– Что ж, вполне удовлетворительное объяснение, – заметил он.
Когсуэлл подозрительно посмотрел на него:
– А что означают упоминания о памятнике, о гробнице под ним?
– Нам нужно было надежно спрятать ваше тело, чтобы его не смогли обнаружить за несколько десятилетий. Камера под гробницей святого – довольно остроумное решение. Такие монументы почитаются до сегодняшнего дня.
– Ясно, – сказал Когсуэлл. – Есть у меня пара головоломных вопросов насчет кое-каких странных парадоксов, но они могут подождать. А пока я хотел бы знать: что произошло после моего исчезновения? Как его объяснили? Что предпринял Международный Исполнительный Комитет? Что сообщили рядовым членам движения?
Все остальное было для него новым. Архитектура дома – фантастическая. Кресло, в котором он сидел, не имело колес, но везло его куда угодно по малейшему мановению руки человека, назвавшегося Джо Эдмондсом.
Вся троица – девушку, как оказалось, звали Бетти Стайн – сопровождала его на террасу, обращаясь с ним, как с хрупкой фарфоровой вазой. Несмотря на слабость, Трейси Когсуэлл еще был способен испытывать нетерпение и любопытство.
– Мой локоть… – сказал он. – Локоть стал меня слушаться. А ведь он вышел из строя в… в 1939 году.
Академик Стайн встревоженно склонился над ним:
– Главное, не волнуйтесь, Трейси Когсуэлл, вам нельзя переутомляться.
Тот, что помоложе, – Эдмонс – сказал с ухмылкой:
– Прежде чем привести вас в сознание, мы позаботились и о локте и о других ваших, гм, слабых местах.
У Трейси на языке вертелся вопрос: «Где я?». Но он ведь знал, где находится. Несмотря на всю ирреальность происходящего, он точно определил свое местонахождение: в трех милях от Танжера, в самом странном доме, какой ему приходилось когда-либо встречать. И в самом роскошном – это он сразу почувствовал. Видимо, он попал в руки противников; только мультимиллионер мог позволить себе такое великолепие, а в их движении мультимиллионеров не было.
Он взвесил слова Джо Эдмондса и принял их к сведению. Но от этого ситуация не прояснилась. Он ведь помнил, что в Лондоне его рукой занималось некое светило хирургии. Тогда профессор спас ему локоть, однако предупредил, что рука никогда уже не будет в порядке. А теперь она была в порядке – впервые после той передряги на Эбро.
На третий день он поднялся на ноги, начал ходить и попытался проанализировать ситуацию. Более отдаленные аспекты его пока не занимали. Возможно, со временем объяснение появится. Теперь же ему необходимо понять, на каком он здесь положении.
На плен это не похоже, хотя видимость бывает обманчивой. Несвобода не обязательно должна ассоциироваться со стальными решетками и запорами. Эти три типа в странных одеяниях, опекавшие его, выглядели вполне миролюбиво. Однако Трейси Когсуэлл много чего повидал на своем веку, вращаясь в разных политических сферах, и знал, что милейший добряк, который обожает детей и свой маленький садик, не моргнув, может приговорить тебя к газовой камере или к расстрелу.
Мелькнула мысль о побеге. Нет, еще рано. Начать с того, что ему это просто не под силу. Слишком слаб. И потом, нужно выяснить, что же здесь происходит. Может быть… вряд ли, но возможно-то, чего не понимает он, понимает Исполнительный Комитет.
Он самостоятельно добрался до террасы и занял нечто вроде шезлонга – один из немногих здешних предметов, назначение которого было ему понятно. В интерьере этого сверхавтоматизированного дома обычная мебель казалась инородным телом.
Ленивой походкой на террасу взошел Джо Эдмондс. При виде Трейси он вопросительно поднял брови. Сегодня на нем были шорты; шорты и шлепанцы, непонятным образом державшиеся на ступнях без помощи какого бы то ни было ремешка. Джо то и дело щелчком, как монету, подбрасывал вверх плоский зеленый камешек.
– Как вы себя чувствуете? – спросил он.
– Что это у вас за штуковина? – раздраженно спросил Когсуэлл вместо ответа.
– Это? – мягко переспросил Эдмондс. – Это нефрит. Вам приятны осязательные ощущения? Когсуэлл хмуро покосился на него.
– Китайцы веками изучали свойства нефрита, – продолжал Эдмондс. – Общение с камнями они возвели в ранг искусства. У меня неплохая коллекция нефрита. Я вожусь с ней не меньше двух часов в день. Умение получать тактильное удовольствие от поглаживания нефрита приходит отнюдь не сразу.
– Вы хотите сказать, что вам больше делать нечего, кроме как поглаживать эту зеленую гальку?
Тон Когсуэлла заставил Джо Эдмондса покраснеть.
– Конечно, есть и менее безобидные способы проводить время, – сказал он.
В дверях появился Уолтер Стайн и озабоченно поглядел на Трейси:
– Как вы себя чувствуете? Вы не утомились? «Вылитый Пол Лукас, – решил про себя Трейси. – Пол Лукас в роли доктора медицины».
Вслух он сказал:
– Ну вот что: если мне не объяснят, что здесь происходит, у меня, я чувствую, крыша поедет. Я понимаю, что так или иначе, но вы вытащили меня из какого-то безумного кошмара, в который я влип. Похоже, я совсем сломался, нервы не выдержали.
Джо Эдмондс снисходительно хмыкнул.
Когсуэлл повернулся к нему:
– Что тут смешного?
Академик Стайн поднял руку:
– Не надо обижаться. Джо определенно не блещет чувством юмора. Видите ли, мы не спасали вас от нервного кризиса. Напротив, это мы вам его устроили. Пожалуйста, простите нас.
Трейси Когсуэлл уставился на него. Стайн поежился и спросил чуть ли не с робостью:
– Мистер Когсуэлл, вы догадались, где находитесь?
– Конечно. Вон там за проливом – Испания.
– Это не совсем то, что я имею в виду. Будем говорить без обиняков, мистер Когсуэлл. Если б мы по-прежнему пользовались не совсем удачным летосчислением ваших времен, мы бы сказали, что сейчас примерно 2020 год.
«Странно, – подумал Трейси, – кажется, меня это не очень удивило. Как будто я догадывался о чем-то в этом роде».
– Путешествие во времени, – произнес он вслух. Подобные вещи никогда его не занимали, хотя смутное представление о них он все же имел – из пары каких-то фильмов, из рассказа, прочитанного много лет назад.
– Ну, не совсем, – Стайн насупил брови. – Хотя… в определенном смысле можно сказать и так.
Джо Эдмондс негромко рассмеялся:
– Ну, Уолтер, ты не блещешь определенностью.
Его старший товарищ, сидевший на низком каменном парапете террасы, наклонился вперед, уперся локтями в колени и сцепил пальцы:
– Насколько нам известно, путешествие во времени невозможно.
– Но вы же сами только что сказали…
– Вы, в сущности, находились в состоянии анабиоза – или приостановленной жизнедеятельности, так будет, пожалуй, понятнее.
Вещи быстро становились на свои места. Узел еще не распутан, но уже видны свободные концы.
– Но вам нужно было вернуться назад во времени, в мои дни, чтобы… чтобы сделать то, что вы со мной сделали. Чтобы управлять моими действиями.
– Вернуться – но не нашим телам, мистер Когсуэлл. Материя не может путешествовать во времени. Разумеется, не считая ее нормального движения, в естественном ритме жизни. Однако разум способен путешествовать во времени. Ведь именно так работает наша память. Во сне разум даже заглядывет в будущее – правда, так беспорядочно, что проанализировать и обобщить полученную информацию практически невозможно.
Джо Эдмондс добавил:
– В данном случае нам необходимо было вернуться в прошлое, взять под свой контроль ваш разум и тело, чтобы заставить произвести действия, которые привели бы к вашему… э-э… к приостановке жизнедеятельности, как изволил выразиться академик.
Тон его почему-то вызвал у Когсуэлла раздражение. Какими бы благими намерениями ни руководствовалась эта парочка, ей придется ответить кое за что. И до чего они ухоженные, упитанные, безмятежно уверенные в себе. Уж эти-то урвали от жизни все. А в доме, небось, не меньше дюжины обслуги, готовой выполнить любое пожелание холеных самоуверенных господ А сколько народу трудится, не разгибая спины, где-то на заводах или в офисах, чтобы эти двое купались в сказочной роскоши?
Паразиты!
– Так вы, значит, разработали способ возвращаться в прошлое, – бесстрастным голосом произнес Трейси, – чтобы передать моему загипнотизированому телу некую команду. И вам было наплевать, что, скрывшись из виду, я невольно прихватил с собой около двадцати тысяч долларов. Может, для вас это небольшие деньги, но они сложились из тысяч и тысяч малых пожертвований на общее дело. На попытку сделать мир чуть лучше.
Стайн растерянно хмурился и негромко пыхтел; зато на лице Эдмондса играла довольная усмешка. Когсуэлл оскалился:
– Дайте мне поднабраться сил, Эдмондс, и я попытаюсь стереть эту самодовольную усмешку с вашей смазливой физиономии. А пока я хочу знать только одно: для чего вы это сделали?
Тут вошла эта девушка, Бетти, и остановилась, переводя взгляд с одного лица на другое.
– Господи, – недовольно воскликнула она, – вы, что, не видите, в каком состоянии мистер Когсуэлл? Я-то думала, вы не станете обсуждать наш проект, пока пациент окончательно не придет в себя.
Когсуэлл сверкнул на нее глазами:
– Я желаю знать, что они из себя представляют – эти ваши замечательные проекты. Меня просто-напросто выкрали. И вдобавок я оказался виновен в краже двадцати тысяч долларов.
Он чувствовал, что кровь приливает к его щекам.
– Вот видите? – возмущенно крикнула Бетти Стай-ну и Эдмондсу.
Те растерянно глядели на Трейси.
– Виноват. Ты права, – сказал девушке Эдмондс, круто развернулся и вышел.
Стайн опять засуетился, засопел. Он попытался пощупать пульс у Трейси, но тот выдернул руку:
– Я хочу знать, в чем дело, черт побери!
– Позже, позже, – попытался ублажить его Стайн.
– Послушайте, Трейси, – вмешалась девушка. – Вы среди друзей. Дайте нам возможность действовать по-своему, и скоро вы получите ответ на все ваши вопросы, – И добавила тоном заботливой няни: – Завтра я, пожалуй, возьму вас с собой в поездку к Гибралтару и вдоль Солнечного Берега.
Утром Трейси Когсуэлл впервые завтракал вместе с ними в небольшой комнате, которую он окрестил про себя «утренней трапезной». Чем ближе он знакомился с домом, тем сильнее впечатляло его сочетание великолепия с продуманной рациональностью. Впрочем, «впечатляло» – не то слово. Биография Когсуэлла даже в перспективе не сулила ему доступа к подобной жизни, да он к ней и не стремился. «Движение» и его идеи – в них была вся жизнь Трейси Когсуэлла. Пища, одежда и кров были чем-то вторичным, необходимым лишь для поддержания работоспособности. Роскошь? – он мало ее видел на своем веку, а жаждал и того меньше.
Он ожидал, что подавать на стол будет марокканская прислуга, может быть, даже французская или испанская. Но, похоже, его пребывание здесь хранилось в глубокой тайне – их обслуживала Бетти, носившая тарелки и блюда из кухни.
Еда, надо признать, была просто неземная. Интересно, подумал он вдруг, это она сама готовила или нет? Нет, конечно, нет. Бетти Стайн слишком хорошо смотрелась, чтобы обладать еще и полезными качествами в придачу.
Разговор за столом был какой-то беспорядочный – по-видимому, не без умысла. Однако в глазах Джо Эд-мондса поблескивали веселые искорки.
Ближе к концу завтрака Стайн спросил:
– Как вы себя чувствуете, мистер Когсуэлл? Что вы думаете о прогулке, которую предлагала Бетти?
– Почему бы и нет.
Чем больше информации он получит о своем окружении, тем лучше будет подготовлен к побегу, если до этого дойдет.
Он самостоятельно добрел до гаража, хотя Стайн всю дорогу озабоченно суетился рядом.
Когсуэлла усадили на переднем сиденье транспортного средства, которое с виду почти ничем не отличалось от автомобиля – разве что отсутствием колес; Бетти заняла место водителя.
Отличие от автомобиля обнаружилось после того, как они выкатили из гаража, проскользили несколько метров и плавно взлетели, несмотря на отсутствие крыльев, винтов, реактивных сопел или еще каких-либо атрибутов летательного аппарата.
– Что случилось? – Бетти заметила озадаченную физиономию Когсуэлла.
– Я не ожидал такого прогресса за столь короткое время. В наши дни для полета требовались крылья.
По всем повадкам Бетти чувствовалось, что она опытный водитель – или, точнее, пилот.
– Я не очень сильна в датах, – проговорила она, – но мне казалось, что в ваше время уже появились устройства типа автомобилей и катеров на воздушной подушке.
Когсуэлл разглядывал пейзаж, расстилавшийся под ними. Танжер сильно изменился. Видимо, его превратили в курортную зону для богатой верхушки. Исчезла Касба с ее марокканскими трущобами. Исчезла базарная площадь, когда-то кишевшая тысячами нищих арабов и берберов.
Когсуэлл сердито фыркнул. Надо полагать, европейские и американские богачи успели оценить климатические и живописные достоинства северного Марокко и взяли его на мушку. Они-то, наверное, и вытеснили отсюда туземную голытьбу, рядом с которой немногочисленная состоятельная публика из местных всегда чувствовала себя неуютно. Вид бедноты действует богачу на нервы, поэтому он норовит убрать ее с глаз долой.
В воздухе там и сям парили летательные аппараты, похожие на тот, на котором летели они. Эти штуки, видно, были в моде. Придерживаясь разных уровней, они, судя по всему, не боялись дорожных «пробок». Но, как и всякая новинка, наверняка создавали непредвиденные транспортные проблемы.
Бетти прибавила скорость, и минут через пять-де-сять они уже кружили над Гибралтаром. Что и говорить, Гибралтар – самая впечатляющая картина, какую может вообразить путешественник, взирающий на сушу с моря. И здесь тоже – виллы богачей и роскошные многоквартирные дома.
– А где же магазины, гаражи, всякие там деловые учреждения? – спросил Когсуэлл.
– Под землей.
– Чтобы не мозолили глаза своей неприглядностью, верно я говорю?
– Совершенно верно.
Бетти явно не оценила его сарказма.
Они летели на север вдоль побережья, минуя Эстепону, Марбелью и Фуэнхиролу. Зрелище открывалось впечатляющее. Даже во времена Когсуэлла этот район процветал, но теперешний его вид просто потрясал.
– Слишком скученно живут здесь люди, – заметила Бетти. – Меня всегда удивляло, что многие тяготеют к теплому климату.
– Ничего удивительного, – тут же возразил Трей-си. – Каждый хотел бы жить здесь, будь у него такая возможность.
– Но почему? Разве так уж плох континентальный климат с его резкой сменой времен года? А какие-то сезоны можно даже проводить на дальнем Севере. И снег, и стужа, несомненно, имеют свой аромат. А комфортабельные жилища можно построить где угодно.
– Вы похожи, – проворчал Когсуэлл, – на королеву, как бишь ее звали… на ту, что сказала: «Если у них нет хлеба, пусть едят пирожные».
Бетти задумчиво нахмурилась – она не поняла.
– Вы про Марию-Антуаннету? Что вы хотите этим сказать?
– Послушайте, – вскипел Трейси. – Люди вроде вас, с бабками, никогда не поймут человека, у которого этих бабок нет. Он может только мечтать о том, чтобы на старости лет поселиться в теплых краях, погреть кости на солнышке, но массе незадачливых работяг это не по карману.
Бетти взглянула на него:
– Бабки – при чем здесь бабки?
– Бабки – значит, деньги, – раздраженно сказал Трейси. – Конечно, если у вас денег куры не клюют, вы можете строить роскошные дома хоть на Аляске и жить там с комфортом. С кучей денег в кармане вы можете жить где угодно как у Христа за пазухой. Но для большинства людей, которые почти всю свою жизнь проводят в трущобах огромного вонючего города, для них предел мечтаний – перебраться в теплые края, обзавестись домиком и дожить в нем свой век.
Бетти вдруг рассмеялась.
Трейси Когсуэлл застыл, его лицо превратилось в каменную маску. А ведь еще недавно эта девица ему нравилась.
Бетти показала на шикарные виллы внизу. Теперь они летели над Торремолинос.
– Так вы решили, что у этих людей, там, под нами, куча денег?
Он недоуменно покосился на нее:
– По вашим меркам, может, и нет. По моим – да.
– Ни у кого из них денег вообще нет, – сказала Бетти. – Так же, как и у меня.
Трейси даже рот разинул: ну это уж слишком!
– Денег, как таковых, больше не существует, – продолжала девушка. – Их отменили довольно давно.
Понятное дело, решил Когсуэлл.
– Ну и что это меняет? Значит, есть кредитные карточки или еще что-нибудь в этом роде.
Бетти опять рассмеялась. Она хохотала с неподдельным удовольствием, но без намека на снисходительность. В голосе ее зазвучала нежность:
– Трейси Когсуэлл! Вы отдали себя вашему движению, долгие годы работали как одержимый, – разве вы в глубине души не верили, что мечта сбудется? Что наступит Золотой Век, блаженная Утопия?
Холодок пробежал по его спине. Он захлопнул рот, но взгляд его говорил, что поверить до конца он не в состоянии.
– Трейси, – ласково сказала она, – ваше движение победило.
Он долго молчал. Потом сказал:
– Может, вернемся? Мне бы сейчас не повредило чего-нибудь выпить.
И они вернулись.
Реакция Трейси развеселила всю троицу, но это было дружеское веселье. Правда, он уловил какой-то странный оттенок, какую-то неестественность в этом смехе, но какую, никак не мог понять. И неудивительно: в голове у него творилась такая неразбериха, так много вопросов рвалось наружу, что ему было не до исчерпывающих ответов.
– А русские? – допытывался он. – Что там у них происходило?
– Примерно то же, что везде, – отвечал Джо Эдмондс – Противоречия, накопившиеся за десятки лет существования этой нелепой и жестокой системы, разом прорвались наружу. Это было одно из немногих мест, где пролилась кровь. Большевики причинили зло слишком многим, чтобы рассчитывать на мирный уход со сцены.
Бетти затрясла головой.
– Иногда это было просто ужасно.
В памяти Трейси Когсуэлла тут же всплыла картина: члены тайной полиции, висящие на фонарных столбах вниз головой. Он был в Будапеште во время восстания 1956 года.
– Да, – только и сказал он, поежился и продолжал расспросы:
– Ну а страны вроде Индии, африканские народы, Южная Америка?
Академик Стайн довольно хихикнул:
– Ну, для нас это предания старины глубокой. Сказки, способные заинтересовать разве что малого ребенка. Теперь никому и в голову не придет называть их отсталыми. Получив щедрую поддержку наиболее развитых стран, они поднялись до всеобщего уровня за каких-нибудь десять-двадцать лет.
– Зато и энтузиазм был всеобщим, – добавила Бетти. – Все работали, не покладая рук.
– Да-да, конечно, – скороговоркой отозвался Ког-суэлл. – Послушайте… а демографический взрыв, как с этой проблемой?
Джо Эдмондс (он сидел у камина, откинувшись в кресле, с бокалом в одной руке и с неизменной нефритовой безделушкой в другой) сказал непринужденно:
– Не такая уж это проблема при всемирном правительстве и высоком всеобщем уровне образования. Если вы помните, большие семьи почти всегда возникали в наименее развитых странах или в самых отсталых слоях развитых стран. Образование и эффективные методы регулирования рождаемости стали залогом успешного решения этой проблемы.
– Ну и ну, – выдохнул Когсуэлл. – Налейте-ка мне еще на радостях. Смогу ли я все это пережить! Ей-богу, все равно, как если бы святой Павел проснулся, скажем, в 1400 году и увидел Церковь в самой ее силе.
Все трое дружно рассмеялись в ответ, а Джо Эдмондс подошел к буфету и налил для него очередной бокал.
– Это напомнило мне еще кое о чем, – сказал Трей-си Когсуэлл. – А как насчет слуг? Сколько же горничных надо, чтобы содержать в порядке дом вроде этого.
Бетти состроила пренебрежительную гримасу.
– Ерунда. Вы не очень-то сильны в экстраполяции. Вспомните, в развитых странах уже при вас бытовая техника позволяла обеспеченным людям спокойно обходиться без домашней прислуги. Сегодня вообще быт – не проблема. При желании вы можете обзавестись домом любой величины, а уход за ним займет всего несколько минут в день.
Все это плохо укладывалось в его голове.
– Выходит, каждый, буквально каждый может позволить себе такой шикарный дом?
Вновь наступил черед Стайна. По традиции он начал свое объяснение с добродушного смеха.
– Какой еще может быть ответ при автоматизации и дешевой, чуть ли не даровой энергии? Полное изобилие для всех и каждого. И перспектива такого изобилия наметилась уже в ваши дни. Да и цели вашей организации именно в этом и заключались, не правда ли?
– Да, – согласился Когсуэлл. – Да, конечно.
И добавил, понизив голос почти до шепота:
– Ах ты, разрази меня гром!
Компания вновь дружно рассмеялась.
Джо Эдмондс вручил ему еще бокал, и Когсуэлл выпил его залпом. Потом задумался о чем-то своем.
– Вот что, – сказал он через минуту. – Может, кто-нибудь из вас помнит, что случилось с парнем по имени Дан Уайтли? Хотя вряд ли…
– Уайтли? – Стайн нахмурился.
– Он был членом нашей организации.
– Дан Уайтли, – протянула Бетти. – Что-то я о нем читала. Постойте, а он, случайно, не из Канады?
– Совершенно верно. Из Виннипега.
– Вы его знали? – спросила Бетти странным голосом.
– Да. Да, я хорошо его знал, – медленно ответил Трейси, непроизвольно поглаживая свой левый локоть. Все остальные в ту ночь были за то, чтобы бросить Когсуэлл а. А Дан подхватил его и полночи нес на себе, то так, то эдак, то на спине, то волоком. К утру подоспели полицейские собаки. Они с Даном слышали лай за спиной совсем недалеко, в полумиле.
Бетти осторожно сказала:
– Коммунисты схватили его, когда он пытался вступить в контакт с китайской интеллигенцией и организовать ваше движение в Китае. Это ему удалось, но позже его арестовали и расстреляли, кажется, в Ханькоу. Он у нас причислен, так сказать, к «когорте мучеников». Впрочем, историки, изучающие тот период, могут рассказать о нем подробнее.
Трейси Когсуэлл глубоко вздохнул.
– Другого конца он и не ждал. Нельзя ли плеснуть, мне еще?
– Смотрите, не переборщите! – встревожился Стайн.
– Да нет, что вы. Ну а как обстоят дела с раком, расовыми проблемами и подростковой преступностью? Как с проблемой освоения космоса?
– Остановитесь! – рассмеялся Джо Эдмондс. Опять Трейси уловил в его смехе напряженную, неестественную нотку и опять не смог понять, что она означает.
– Вы могли бы и сами догадаться, – произнес Стайн, – что произошло со старыми болезнями, когда наука посвятила им время и энергию, которые ранее расходовались на разработку методов уничтожения человека.
Бетти добавила:
– Да, у нас есть обсерватории и всевозможные лаборатории на Луне. И еще…
Тут Джо Эдмондс принес бокал. Трейси Когсуэлл сделал затяжной глоток и затряс головой.
Уолтер Стайн тут же поднялся с кресла.
– Послушайте, – сказал он, – да вы бледны! Вы слишком много выпили, – он озабоченно щелкнул языком. – И эта утренняя прогулка с Бетти… Мы слишком рано подвергли вас нервным нагрузкам. Давайте-ка побыстрее в постель.
– Да, я немного устал и захмелел, – признался Когсуэлл.
Лежа в постели, готовый мгновенно провалиться в сон, он глазел в потолок. На что все это было похоже? На далекое детство там, в Балтиморе, когда он в сочельник дожидался Рождества.
Он уже засыпал, когда в мозгу вдруг всплыла какая-то тревожная мысль, но ему никак не удавалось уловить ее.
Но подсознание упорно продолжало работать.
***
Когда на следующее утро он вышел к завтраку, они уже ждали его за столом. Все трое были, как обычно, в самых немыслимых облачениях. Когсуэлл уже пришел к выводу, что моды и фасоны здесь давно канули в прошлое; люди одевались, как им в голову взбредет, но с максимальным комфортом. Он предположил даже, что мода его времен в основном была предназначена для сбыта залежалого товара.
Проснувшись сегодня, он впервые почувствовал себя в хорошей форме, душевной и физической, в полной боевой готовности. После утреннего обмена приветствиями и ответов на вопросы о его самочувствии Трейси Когсуэлл сразу взял быка за рога.
– Вчера я, так сказать, расплылся в энтузиазме. Думаю, мало кому удавалось собственными глазами увидеть, что их представления об Утопии сбылись. Лично я что-то не припомню ни одного такого случая. Но так или иначе, а я сейчас хотел бы прояснить несколько принципиальных вопросов.
Эдмондс допил свой кофе, откинулся на спинку кресла и принялся вертеть в пальцах нефритовую безделушку.
– Валяйте, – бросил он вроде бы непринужденно, но со скрытым внутренним напряжением.
– Как я понимаю, – начал Когсуэлл, – благодаря методу, разработанному вами, Стайн, вам удалось мысленно вернуться в мое время, загипнотизировать меня и заставить предпринять шаги, благодаря которым я оказался, скажем, в глубокой заморозке.
Уолтер Стайн пожал плечами. Он по-прежнему напоминал Когсуэллу актера Пола Лукаса в роли вечно озабоченного ученого.
– Что ж, вполне удовлетворительное объяснение, – заметил он.
Когсуэлл подозрительно посмотрел на него:
– А что означают упоминания о памятнике, о гробнице под ним?
– Нам нужно было надежно спрятать ваше тело, чтобы его не смогли обнаружить за несколько десятилетий. Камера под гробницей святого – довольно остроумное решение. Такие монументы почитаются до сегодняшнего дня.
– Ясно, – сказал Когсуэлл. – Есть у меня пара головоломных вопросов насчет кое-каких странных парадоксов, но они могут подождать. А пока я хотел бы знать: что произошло после моего исчезновения? Как его объяснили? Что предпринял Международный Исполнительный Комитет? Что сообщили рядовым членам движения?