Свою собственную сумочку — тоже черную, кстати сказать, — она и сейчас судорожно прижимала к себе.
В сумочке был оранжевый конверт. Плата за «Дремлющего Будду». А кроме того, возможность спасти честь несчастного капитана Брандеса. Под каким же именем он сейчас служит?
Мюнстер… Мюнстер… Мюнстер…
Она повторяла это имя, словно заданный урок.
Наконец — то они достигли Ла-Рошели.
Профессор остановил машину перед единственной в городе гостиницей. Успевшие уже подвыпить крестьяне встретили выбравшегося из машины во фраке водителя одобрительными возгласами. Баннистер покраснел до корней волос, когда какой-то бретонец с похожей на репу головой и кривыми ногами начал осторожно обходить его, разглядывая, словно афишную тумбу. Сторож громким шепотом посоветовал собравшимся вызвать местного врача, пока тот не успел еще уйти из дому.
Фрак профессора был весь в масляных пятнах, а промокший от пота воротник докрасна натер шею.
— Вы не знаете, где здесь можно найти гараж? — спросила Эвелин у владельца гостиницы.
— Совсем рядом! В каких-нибудь десяти шагах отсюда. Вы его сразу увидите. Перед ним стоит большая бочка…
— Спасибо… Приготовьте мне колбасы и фруктов, я заберу их, когда вернусь с машиной.
— Будет сделано.
— А мне нужна комната, — сказал Баннистер. Сторож испуганно перекрестился.
— Есть хорошая, тихая комната на втором этаже, окна выходят в сад… — ответил хозяин и неуверенно добавил: — Вы без провожатых приехали?
— Мне нужно было срочно отвезти даму! Переодеваться не было времени… Прошу вас, скажите им, чтобы они перестали на меня глазеть. Или, по крайней мере, ощупывать меня!
При этих словах крестьяне бросились врассыпную. Сторож рассказал им, что в прошлом году виолончелист из кор-бейльского театра, рехнувшись, вообразил себя вдовствующей королевой и начал по ночам разгуливать в серебряной короне на голове.
— Перекусить желаете?
— Нет! Я хочу спать! — Сказано это было таким решительным тоном, словно кто-то пытался возражать.
Эвелин протянула профессору руку.
— Да благословит вас бог, сэр, за все, что вы для меня сделали.
— Не стоит… право же, не за что… Они пожали друг другу руки.
Когда дверь затворилась за девушкой, профессор еще долго глядел ей вслед. С каким грустным лицом, какой неуверенной походкой вышла она.
Профессор вздохнул. На душе у него было печально, ему было жаль Эвелин. Во всяком случае, он так называл то неопределенное, беспокойное ощущение, которое заставляло его раскаиваться, что он не сказал девушке на прощанье несколько добрых слов и не проводил ее немного.
Он поднялся в свой номер. Хозяин гостиницы принес ему свежевыстиранный халат.
У Баннистера ныли все кости. Несессер остался в машине… Ладно, побреется он утром. А сейчас спать. В постель, только в постель! Свежевыстиранный халат выглядел, если и стиранным, то не таким уж свежим. Черт с ним… Лечь и спать!…
Неприятное приключение страшно утомило профессора. Столько переживаний, а он всем сердцем ненавидел неудобства и беспорядок.
Профессор лег и погасил свет. Он был счастлив, что вся эта неприятная, утомительная история наконец-то закончилась, и уснул глубоким, здоровым сном.
Глубокий, здоровый сон длился минут десять, а потом профессор проснулся, почувствовав, что его трясут за плечо.
Рядом стояла Эвелин и шептала ему в ухо:
— Скорее вылезайте в окно, я приставила к стене лестницу…
Договорившись с владельцем гаража, Эвелин поспешила назад. Она была всего в нескольких шагах от гостиницы, когда перед домом с пронзительным визгом остановилась машина. Из нее выскочило несколько человек, и у Эвелин оставалось ровно столько времени, чтобы успеть спрятаться за ближайшее дерево, прежде чем ее увидели. Она сразу же узнала Адамса и Гордона. Тип в кричащем костюме и с моноклем тоже был тут. Стало быть, они следовали за беглецами и только немного отстали по дороге. Они начали совещаться. Эвелин из-за своего дерева слышала каждое их слово.
— Похоже, что они оказались достаточно глупы, чтобы задержаться здесь, — сказал Адамс. — Надо будет прикончить обоих.
— Подождем, — предложил Гордон, оглядев окна. — В трех номерах еще не спят. Наши пташки никуда отсюда не денутся. Посидим спокойно и подождем. Они в наших руках.
Пошел дождь. Все шестеро приехавших спрятались под аркой. Эвелин больше не била дрожь. Со временем человек привыкает даже к смертельной опасности. Сейчас она боялась только за этого прекрасного, благородного человека — лорда Баннистера, которого она несмотря на всю его ворчливость успела так полюбить и которого эти люди собирались убить. Она заглянула в окно. Приехавшие сидели за столом, поглядывая на дверь, ведущую к номерам. Эвелин быстро подошла к большой красной машине, на которой приехали их преследователи.
В автомобилях Эвелин разбиралась. При жизни отца у них был отличный «форд», и Эвелин сама водила его. Сейчас это пригодилось. Она быстро выпустила воздух из всех четырех шин, а затем, приподняв капот, оборвала провода, ведущие к свечам, и выпустила воду из радиатора. Затем она вернулась к гостинице. Во двор выходил только один номер, так что ошибиться она не могла. За открытым окном второго этажа спит профессор. По счастью, к чердачному окну была приставлена лестница, и Эвелин, напрягая все силы, передвинула ее и с дрожью в коленках начала подниматься вверх. Высоты она боялась по-прежнему.
Профессор приподнялся, готовый выругаться, но слова застряли у него в горле, когда он увидел лицо девушки.
— Ради бога, умоляю вас, — продолжала Эвелин, — ни о чем не спрашивайте, следуйте за мной, иначе вас убьют. Внизу убийцы, каждую минуту готовые ворваться сюда. Не теряйте ни секунды, молю вас! Они думают, что и вы замешаны в этом деле, я сама слышала, как они говорили, что застрелят вас…
По спине профессора пробежал холодок. Он чувствовал, что девушка не лжет. Профессор быстро обулся…
— Оставьте костюм! Каждая секунда может стоить нам жизни. А костюм можно купить по дороге. Прошу вас, идемте, идемте же…
Захватив только бумажник и обернув вокруг шеи полотенце, Баннистер — в лакированных туфлях и свежевыстиранном гостиничном халате — начал вслед за девушкой спускаться по лестнице. Лил проливной дождь…
До машины профессора они добрались вполне благополучно.
Прошло несколько секунд, прежде чем заработал двигатель. Секунд, показавшихся часами. Наконец машина тронулась с места.
Только теперь бандиты, встревоженные шумом мотора, выбежали на улицу!
Машина, однако, уже мчалась, разбрызгивая во все стороны грязь. Грохнули два выстрела.
Пробив заднее стекло, пуля волею случая прошла как раз между профессором и Эвелин. Оба слышали, как она просвистела мимо их ушей, и лорд Баннистер не мог не признать, что, описывая ситуацию, девушка не прибегла к поэтическим преувеличениям.
На скорости сто километров они оставили позади опасность и Ла-Рошель. Бандиты, вероятно, сейчас беспомощно топтались вокруг своей выведенной из строя машины. Впрочем, их старенький «мерседес-бенц» имел примерно столько же шансов догнать скоростную «альфа-ромео» профессора, сколько имела бы немолодая дойная корова в погоне за находящимся в отличной форме горным орлом.
Профессор, сидя за рулем в мокром халате, с растрепанными волосами и полотенцем на шее, выглядел довольно странно, хотя, может быть, и не более странно, чем в только что брошенном им вечернем костюме. Платье Эвелин тоже было испачкано грязью, порвано и измято.
— Вам не кажется, мисс Вестон, — спросил шепотом успевший совершенно охрипнуть профессор, — что вы даже чрезмерно почтили меня своим доверием, а заодно воспользовались моим? Надеюсь, вы не рассердитесь, если я поинтересуюсь — ради чего, собственно, я рискую жизнью?
— Ради возможности спасти честь человека!
— Это в нее, что ли, превратились семейные драгоценности? На судне, когда вы в первый раз помешали мне спать — не принимайте мои слова за упрек, я как-то успел уже к этому привыкнуть — вы занимались семейными драгоценностями, теперь же оказывается, что мне приходится мчаться, словно сумасшедшему, по этому шоссе ради чести какого-то неизвестного господина. Я не трус, но, по-моему, мисс Вестон, я вправе возражать против того, чтобы на меня возлагали обязанности то ли киноартиста, то ли пожарника. О такой мелочи, как риск для жизни, я уж не говорю…
Эвелин неожиданно опустила голову на плечо профессора и горько расплакалась. Баннистер, буркнув что-то себе под нос, умолк. Мимо них все в том же головокружительном темпе проносились села и небольшие городки. Лорд твердо решил, что не сбавит скорость, пока не увидит где-нибудь открытый магазин готовой одежды. Уже начало светать.
— Сэр… я не могу о многом рассказать вам, — всхлипывая, проговорила Эвелин, — но поверьте — я честный человек. Извините за то, что я подвергаю вас опасности, у меня просто не было другого выхода…
— Если бы я хоть мог побриться, — пробормотал профессор, испытывавший почти физические мучения из-за своей неаккуратности. К тому же, он был несколько смущен. Плакать Эвелин перестала, но, хотя этот аргумент был исчерпан, голова ее продолжала лежать на плече Баннистера. «Забавно было бы после всех разговоров погладить ее по волосам», — подумал профессор, сам не зная, как эта мысль пришла ему в голову. Эвелин же решила, что за семь бед — один ответ, а голове ее так лежать очень уютно. С тем же ощущением уюта она закрыла глаза, а чуть позже уже спала на плече лорда Баннистера. Профессор временами искоса поглядывал на нее, что-то бормоча.
«Странное создание, — думал профессор. — До сих пор мне удавалось ее видеть только в трех ситуациях. Она либо от кого-то спасается, либо плачет, либо спит».
Утром ситуация изменилась к худшему. Встречные водители чуть не съезжали от удивления в кювет, увидев мчащуюся машину, за рулем которой сидел рехнувшийся, видимо, от избытка тренировок атлет в обществе какой-то нищенки. Движение становилось все более оживленным, а одновременно рос и интерес к этой странной машине. Профессор с отчаянием думал о скандале, который разразится, когда кто-нибудь узнает в водителе лорда Баннистера, о научных заслугах которого писали как раз на первых страницах утренние газеты.
— Сэр, — проговорила Эвелин, подумавшая о том же самом. — Я умею водить машину. Давайте я сменю вас за рулем.
— А меня куда же? — с подозрением спросил лорд.
— Дайте подумать… Может быть, между сидениями… на полу… Там вас не будет видно… Если вы свернетесь калачиком…
— Вы и впрямь желаете увидеть еще одно представление? Должен заметить, что на медицинском факультете акробатике уделяется так мало внимания. Но, если вы желаете… Что ж, возражать я больше не стану.
— Господи! Зачем вы насмехаетесь надо мной?! Ведь я за вас же боюсь!
— Да, полагаю, что мои поклонники не так представляют себе… Ладно, ладно!… Не плачьте, пожалуйста, я этого терпеть не могу! Полезу и буду сидеть скорчившись. Надеюсь, хоть до упражнений на трапеции дело не дойдет.
Профессор передал руль Эвелин, перебрался к заднему сидению и с горьким вздохом, обхватив руками колени, уселся на пол. Они как раз подъезжали к бензоколонке.
С заправкой проблем у Эвелин не оказалось. Жаль только, что мальчишка, сын владельца колонки, заметил, что внутри машины кто-то прячется, и немедленно позвал мать, сестру, трех младших братьев и дедушку. Все они собрались вокруг машины, разглядывая Баннистера сквозь стекло, словно диковинную рыбу в аквариуме. Один из мальчишек побежал в деревню, чтобы созвать товарищей, но, к счастью, бак был уже полон и машина смогла двинуться дальше.
Лорд не упрекал Эвелин. Он вообще не произносил ни слова. Сжимая колени и неподвижно глядя на торчащие из лаковых туфель покрытые грязью лодыжки, он апатично дымил сигаретой, как человек, потерявший всякую надежду на лучший поворот судьбы.
Несколько позже он, словно укрощенный хищник, меланхолично стерпел то, что Эвелин, остановившись у придорожной закусочной, принесла сандвичи, накормила его, подождала, пока он выпьет чай, а затем отнесла посуду. Как раз в это время проходивший мимо местный священник остановился возле машины. Заглянув внутрь, он полным сочувствия тоном предложил Эвелин помочь нанять за несколько франков крепкого деревенского парня, чтобы ей не пришлось и дальше ехать наедине с больным. Баннистер не без удивления услышал, как Эвелин поблагодарила кюре и сказала, что не нуждается в помощи, потому что ее несчастный брат ведет себя очень смирно.
В целом, ответ Эвелин вполне соответствовал истине. Лорд Баннистер для человека, прославившегося своими научными работами и всерьез претендующего на Нобелевскую премию, вел себя и впрямь на редкость смирно. Впрочем, и для человека, сидящего на полу машины в халате и с обмотанной полотенцем шеей, он тоже вел себя достаточно смирно.
Машина же после того, как за ее рулем уселся циклон, и сама начала уподобляться водителю.
Сначала, проезжая шлагбаум, Эвелин смяла крыло и слегка погнула бампер. Немного позже дверца случайно открылась (как раз когда они проезжали под виадуком) и успела, пока Эвелин тормозила, превратиться, задев за выступ стены, в нечто, больше всего напоминающее гармошку.
— Надо было держаться ближе к осевой линии… — извиняющимся тоном проговорила Эвелин.
— Вот именно, — угрюмо ответил профессор, извлекая из волос несколько осколков стекла. В этот момент машина вздрогнула от резкого толчка сзади. Кто-то чертыхался. Эвелин прибавила скорость.
— Рано или поздно надо выключать указатель поворота, — сказал профессор. — Они же решили, что вы собираетесь поворачивать вправо. Разумнее всего выключать указатель сразу после того, как вы сделаете поворот.
— Так он же не выключается! — воскликнула Эвелин, отчаянно щелкая выключателем.
— Просто потому, что сейчас вы включаете и выключаете дворники на ветровом стекле. Нужный вам выключатель левее. Да нет же! Это стоп-сигнал… Ну… наконец-то…
Девушка расплакалась.
— Прошу вас, — хриплым шепотом проговорил с тихой мольбой Баннистер, — не плачьте. Я этого не выношу. Спасайтесь от кого-нибудь или спите, но только не плачьте. Я не буду возражать, если в конечном счете от машины останутся только вы, руль да я… Ох… Ничего, это просто голова… Можно вас попросить немного осторожнее обращаться с педалью газа, когда вы переключаете скорости?… Да не плачьте же, пожалуйста! Понемногу научитесь. Где-то в аптечке, кажется, был йод…
Эвелин от всего сердца готова была услужить и молниеносно нажала на тормоз. Сила инерции бросила профессора головой вперед, словно таран. Баннистеру показалось, что голова у него лопнула, а тут еще, в довершение иллюзии, резко хлопнуло пробитое левое заднее колесо. Машину занесло, и через секунду она с грохотом, но, по счастью, уже заметно сбавив скорость, врезалась в дерево. Радиатор, жалобно всхлипнув, согнулся дугой.
Профессору и Эвелин пришлось сменить колесо.
Пастушонок подошел к ним вместе со своими тремя коровами, и все четверо с искренним изумлением глазели на странную фигуру в халате, ползавшую в пыли под машиной. Дело в том, что Эвелин по недостатку опыта неправильно установила домкрат, а в результате машина осела набок, дверца окончательно отвалилась, профессору же пришлось лезть под машину, чтобы выручить застрявший там домкрат.
Так обстояли дела в одиннадцать часов утра.
В половине первого ремонт, судя по всему, был наконец-то закончен.
— Можно ехать, — сказала Эвелин.
— Да поможет нам Бог! — в стиле спускающихся в шахту горняков воскликнул профессор и забрался в машину.
Дверца была с помощью пастушонка уложена на заднем сидении, так что профессор сидел теперь под нею, словно под крышей. По временам он стукался об дверцу головой, но на такие мелочи он давно уже перестал обращать внимание.
Эвелин села за руль, чтобы расстаться наконец со ставшим на их пути деревом.
Пастушонок поспешно отогнал своих коров подальше от машины. Мотор сначала застонал голосом умирающего тенора, потом как-то странно взвыл и умолк. Девушка делала попытку за попыткой. Она включала зажигание, давала газ, а мотор взвывал и глох. Профессор выглянул в проем от бывшей дверцы.
— Попробуйте дать задний ход. Дерево сломать вам вряд ли удастся — слишком оно толстое.
Ну, конечно же! Она все время пыталась поехать вперед!
Когда машина наконец-то оторвалась от дерева, что-то со звоном упало на землю. Это был бампер. Его тоже уложили в машину, рядом с дверцей, так что профессор сидел теперь в чем-то, напоминавшем склад запасных частей.
Тем не менее машина снова бодро неслась по шоссе.
— Вы тогда попросили меня передать вам йод, — проговорила Эвелин, и профессор, учтя возможный эффект торможения, уперся руками и ногами в борта машины.
— Полагаете, что можно рискнуть?
— Пожалуйста, вот ваш несессер. — Девушка протянула Баннистеру небольшую черную сумку.
Профессор раскрыл ее, но внутри был лишь большой оранжевый конверт.
— Извините… это моя, — пролепетала Эвелин, забирая сумку.
— Прежде всего я намерен не смазывать царапины йодом, а побриться, — решительно произнес профессор.
Эвелин пришла в отчаяние.
— Нас преследуют! Если учесть, какая у нас сейчас машина…
— Мисс Вестон! Вам не раз удавалось уговорить меня, но сейчас это безнадежно! Прошу вас, не надо спорить. Вполне возможно, что нас преследуют, может быть, нас убьют, но побриться я должен. Можете считать, что я приношу себя в жертву гигиене.
Эвелин не без некоторого злорадства воскликнула:
— Но мы оставили где-то ваш несессер!
В первый раз за всю дорогу профессор явно взволновался.
— Посмотрите получше! Это невозможно. Мои мыло и зубная паста! Бритвенный прибор…
— О!… — Эвелин сейчас готова была убить профессора. В такое время думать о бритве и зубной пасте… Что за сноб! Речь идет о жизни и смерти, а он расстраивается из-за бритвенного прибора!
— Мы забыли его на месте аварии. Придется вернуться!
— Сэр!
— Не будем тратить зря слов, мисс Вестон.
— Самим идти навстречу смертельной опасности!
— Наша поездка и до сих пор не была детской игрой. Если мы все еще живы, это означает, что судьба, вопреки вашим усилиям, бережет эту машину. Стало быть, не следует терять надежду. Мы возвращаемся за несессером, мисс Вестон!
Эвелин поняла, что спорить напрасно.
С этой минуты она возненавидела несессер профессора. Отчаянно и убежденно, потому что успела полюбить Баннистера, а несессер явно старался в самом зародыше загубить это чувство.
Как раз об этом она и думала, разворачивая машину.
Сначала она подала машину назад, чтобы удобнее было повернуть ее, и при этом наткнулась на дерево. Обернувшись, чтобы посмотреть, в чем дело, Эвелин дернула машину вперед и ткнулась радиатором в придорожный столб. Профессор молчал. Опустив голову на руки, он угрюмо сидел, скорчившись на днище машины и напоминая картину, изображающую Марию среди развалин Карфагена. А что еще ему оставалось делать?
В конце концов, поскольку машина, кажется, способна была выдержать что угодно, им удалось развернуться. По счастью, проехав всего несколько километров, они наткнулись на тех самых трех коров и пастушка. В руках у мальчишки была черная сумка и, в обмен на небольшое вознаграждение, он охотно вернул ее владельцу. Вообще мальчишке в этот день везло — тут же неподалеку он только что нашел новенький автомобильный сигнал, но об этом он предпочел промолчать.
— А теперь поспешим! — взволнованно воскликнула Эвелин и наугад потянула за какую-то ручку. В ответ что-то взвыло, а что-то еще странно заскрежетало. Эвелин среагировала, сначала нажав на клаксон, а потом быстро включив указатель поворота. Бог весть почему, но странные звуки умолкли. Лорд научился уже с уважением относиться к тому своеобразному стилю, которым Эвелин водила машину. Практически всегда она делала не то, что следовало, но каким-то чудом они все-таки двигались вперед.
— Спешить мы никуда не будем! — твердым, как камень, голосом проговорил профессор. — Я должен побриться и причесаться. Дайте, пожалуйста, мой несессер.
— Пожалуйста! — Эвелин швырнула несессер на заднее сиденье и вышла из машины.
Она была вне себя от гнева. Жалкий педант! Баннистер тем временем, аккуратно установив зеркальце, начал намыливать щеки.
Эвелин нетерпеливо расхаживала взад и вперед по обочине дороги. Видит бог, она сделала бы намного разумнее, проявив больше интереса к маниакальной страсти профессора.
Да, в этом случае она увидела бы, как Баннистер извлек из несессера небольшую эмалированную коробочку, на крышке которой сидел дремлющий Будда, а потом вынул из нее бритвенный прибор.
В коробочке с «Дремлющим Буддой» профессор держал безопасную бритву, так что во все поездки Будда отправлялся вместе с профессором и его несессером. Профессор и понятия не имел о том, что является владельцем самого дорогого в мире бритвенного прибора — миллион фунтов стерлингов, если считать вместе с коробкой!
Моросил дождь. Дворники с легким шелестом стирали капли воды с остатков ветрового стекла.
Навстречу проехало несколько подвод, нагруженных деревом и овощами.
Вдалеке показался Лион. Встречное движение становилось все оживленнее, так что Эвелин то и дело приходилось пользоваться клаксоном. Случалось и так, что, вместо того чтобы включить сигнал, она включала фары или выдвигала пепельницу. Чертовски много всяких ручек в машине. Все одинаковые и все можно вертеть. В общем-то все обходилось благополучно — разве что на одном из поворотов она перевернула какую-то телегу, но скандал удалось уладить ценой нескольких франков. Кроме того, к числу пострадавших следовало добавить несколько куриц и собаку.
— Похоже, что эта машина все-таки плохо кончит, — уныло заметил профессор.
Эвелин только крепче сцепила зубы и прибавила скорость.
Вот наконец и Лион! Можно будет купить платье… умыться! Если бы только не такое движение на улицах. Эвелин сигналила чуть ли не ежесекундно. Надо бы поменьше привлекать к себе внимание… Вот тебе на! Закипела вода в радиаторе! Вновь десятиминутная задержка, зеваки… можно снова ехать дальше… Забыли крышку радиатора? Не беда! Это уже пригород Лиона! Теперь уже ничего случиться не может!
Заблуждение! Еще как может!
Последние дома города остались позади. Теперь надо найти какой-нибудь магазин готовой одежды. Внезапно клаксон отказался выключиться! Эвелин в отчаянии то жала на кнопку клаксона, то хваталась за руль, а машина тем временем, словно пьяная, металась по дороге. Проклятый гудок продолжал реветь. Профессор перегнулся к Эвелин, но свободна у него была только одна рука — второй приходилось удерживать кучу обломков машины, сложенных на заднем сидении. На встречный грузовик они даже не обратили внимания, думая об одном — как заставить умолкнуть клаксон. В последний момент, когда столкновение казалось уже неизбежным, Эвелин рванула машину в сторону, одновременно навалившись всем телом на тормоз. Огромный грузовик пронесся в каком-нибудь сантиметре от них.
Живы! Можно ехать дальше!
Надо только что-то сделать с клаксоном, иначе он сведет их с ума!
Они были уже на улицах Лиона, а гудок продолжал завывать.
— Да пристрелите же его! — всхлипнула Эвелин. Испуганные горожане высовывались из окон, глядя на мчащуюся с душераздирающим воем машину, удивленные прохожие останавливались на улицах, а мясник, бросив кусок мяса на весы и покачав головой, сказал покупательнице:
— Что ни день, то пожар где-нибудь…
Эвелин бросила руль и схватилась руками за голову.
— Оборвите провод! — в отчаянии крикнул профессор. Эвелин вняла совету, и дворники немедленно застыли на месте.
— Не надо! Не рвите! — взмолился профессор.
Наклонившись вперед, он сам оборвал проводок. К счастью, переулок, по которому они ехали, был пуст, потому что машина выехала на тротуар и лишь в последний момент Эвелин, круто повернув руль, счастливо миновала фонарный столб и снова вернулась на мостовую.
— Само собой, — тяжело дыша, но с торжеством проговорила она, — когда я что-то делаю как надо, никому и в голову не приходит похвалить меня.
Наконец — то в одной из улочек они увидели желанную витрину магазина женской одежды.
— Купить вам костюм я сумею только в том случае, если сначала переоденусь сама, — сказала Эвелин. — Не сочтите меня эгоисткой.
— Не сочту, — сухо ответил профессор. Его нервировало то, что вокруг машины начали собираться зеваки. Поглазеть и впрямь было на что. Машина — без дверцы и крыльев — выглядела пристанищем какого-нибудь обнищавшего бродячего цирка. О ее первоначальном виде сейчас можно было только догадываться.
Когда Эвелин — по привычке изо всех сил — нажала на тормоз, машина остановилась перед магазином с таким грохотом, будто кто-то высыпал на мостовую огромный ящик щебня.
Эвелин вошла в магазин и быстро купила себе платье, достаточно приличное для того, чтобы в нем можно было отправиться покупать костюм профессору. Здесь же она и умылась, объяснив, что попала в автомобильную катастрофу. В дешевом готовом платье она основательно смахивала на жену дворника, отправляющуюся в воскресенье за покупками.
В сумочке был оранжевый конверт. Плата за «Дремлющего Будду». А кроме того, возможность спасти честь несчастного капитана Брандеса. Под каким же именем он сейчас служит?
Мюнстер… Мюнстер… Мюнстер…
Она повторяла это имя, словно заданный урок.
Наконец — то они достигли Ла-Рошели.
Профессор остановил машину перед единственной в городе гостиницей. Успевшие уже подвыпить крестьяне встретили выбравшегося из машины во фраке водителя одобрительными возгласами. Баннистер покраснел до корней волос, когда какой-то бретонец с похожей на репу головой и кривыми ногами начал осторожно обходить его, разглядывая, словно афишную тумбу. Сторож громким шепотом посоветовал собравшимся вызвать местного врача, пока тот не успел еще уйти из дому.
Фрак профессора был весь в масляных пятнах, а промокший от пота воротник докрасна натер шею.
— Вы не знаете, где здесь можно найти гараж? — спросила Эвелин у владельца гостиницы.
— Совсем рядом! В каких-нибудь десяти шагах отсюда. Вы его сразу увидите. Перед ним стоит большая бочка…
— Спасибо… Приготовьте мне колбасы и фруктов, я заберу их, когда вернусь с машиной.
— Будет сделано.
— А мне нужна комната, — сказал Баннистер. Сторож испуганно перекрестился.
— Есть хорошая, тихая комната на втором этаже, окна выходят в сад… — ответил хозяин и неуверенно добавил: — Вы без провожатых приехали?
— Мне нужно было срочно отвезти даму! Переодеваться не было времени… Прошу вас, скажите им, чтобы они перестали на меня глазеть. Или, по крайней мере, ощупывать меня!
При этих словах крестьяне бросились врассыпную. Сторож рассказал им, что в прошлом году виолончелист из кор-бейльского театра, рехнувшись, вообразил себя вдовствующей королевой и начал по ночам разгуливать в серебряной короне на голове.
— Перекусить желаете?
— Нет! Я хочу спать! — Сказано это было таким решительным тоном, словно кто-то пытался возражать.
Эвелин протянула профессору руку.
— Да благословит вас бог, сэр, за все, что вы для меня сделали.
— Не стоит… право же, не за что… Они пожали друг другу руки.
Когда дверь затворилась за девушкой, профессор еще долго глядел ей вслед. С каким грустным лицом, какой неуверенной походкой вышла она.
Профессор вздохнул. На душе у него было печально, ему было жаль Эвелин. Во всяком случае, он так называл то неопределенное, беспокойное ощущение, которое заставляло его раскаиваться, что он не сказал девушке на прощанье несколько добрых слов и не проводил ее немного.
Он поднялся в свой номер. Хозяин гостиницы принес ему свежевыстиранный халат.
У Баннистера ныли все кости. Несессер остался в машине… Ладно, побреется он утром. А сейчас спать. В постель, только в постель! Свежевыстиранный халат выглядел, если и стиранным, то не таким уж свежим. Черт с ним… Лечь и спать!…
Неприятное приключение страшно утомило профессора. Столько переживаний, а он всем сердцем ненавидел неудобства и беспорядок.
Профессор лег и погасил свет. Он был счастлив, что вся эта неприятная, утомительная история наконец-то закончилась, и уснул глубоким, здоровым сном.
Глубокий, здоровый сон длился минут десять, а потом профессор проснулся, почувствовав, что его трясут за плечо.
Рядом стояла Эвелин и шептала ему в ухо:
— Скорее вылезайте в окно, я приставила к стене лестницу…
Договорившись с владельцем гаража, Эвелин поспешила назад. Она была всего в нескольких шагах от гостиницы, когда перед домом с пронзительным визгом остановилась машина. Из нее выскочило несколько человек, и у Эвелин оставалось ровно столько времени, чтобы успеть спрятаться за ближайшее дерево, прежде чем ее увидели. Она сразу же узнала Адамса и Гордона. Тип в кричащем костюме и с моноклем тоже был тут. Стало быть, они следовали за беглецами и только немного отстали по дороге. Они начали совещаться. Эвелин из-за своего дерева слышала каждое их слово.
— Похоже, что они оказались достаточно глупы, чтобы задержаться здесь, — сказал Адамс. — Надо будет прикончить обоих.
— Подождем, — предложил Гордон, оглядев окна. — В трех номерах еще не спят. Наши пташки никуда отсюда не денутся. Посидим спокойно и подождем. Они в наших руках.
Пошел дождь. Все шестеро приехавших спрятались под аркой. Эвелин больше не била дрожь. Со временем человек привыкает даже к смертельной опасности. Сейчас она боялась только за этого прекрасного, благородного человека — лорда Баннистера, которого она несмотря на всю его ворчливость успела так полюбить и которого эти люди собирались убить. Она заглянула в окно. Приехавшие сидели за столом, поглядывая на дверь, ведущую к номерам. Эвелин быстро подошла к большой красной машине, на которой приехали их преследователи.
В автомобилях Эвелин разбиралась. При жизни отца у них был отличный «форд», и Эвелин сама водила его. Сейчас это пригодилось. Она быстро выпустила воздух из всех четырех шин, а затем, приподняв капот, оборвала провода, ведущие к свечам, и выпустила воду из радиатора. Затем она вернулась к гостинице. Во двор выходил только один номер, так что ошибиться она не могла. За открытым окном второго этажа спит профессор. По счастью, к чердачному окну была приставлена лестница, и Эвелин, напрягая все силы, передвинула ее и с дрожью в коленках начала подниматься вверх. Высоты она боялась по-прежнему.
Профессор приподнялся, готовый выругаться, но слова застряли у него в горле, когда он увидел лицо девушки.
— Ради бога, умоляю вас, — продолжала Эвелин, — ни о чем не спрашивайте, следуйте за мной, иначе вас убьют. Внизу убийцы, каждую минуту готовые ворваться сюда. Не теряйте ни секунды, молю вас! Они думают, что и вы замешаны в этом деле, я сама слышала, как они говорили, что застрелят вас…
По спине профессора пробежал холодок. Он чувствовал, что девушка не лжет. Профессор быстро обулся…
— Оставьте костюм! Каждая секунда может стоить нам жизни. А костюм можно купить по дороге. Прошу вас, идемте, идемте же…
Захватив только бумажник и обернув вокруг шеи полотенце, Баннистер — в лакированных туфлях и свежевыстиранном гостиничном халате — начал вслед за девушкой спускаться по лестнице. Лил проливной дождь…
До машины профессора они добрались вполне благополучно.
Прошло несколько секунд, прежде чем заработал двигатель. Секунд, показавшихся часами. Наконец машина тронулась с места.
Только теперь бандиты, встревоженные шумом мотора, выбежали на улицу!
Машина, однако, уже мчалась, разбрызгивая во все стороны грязь. Грохнули два выстрела.
Пробив заднее стекло, пуля волею случая прошла как раз между профессором и Эвелин. Оба слышали, как она просвистела мимо их ушей, и лорд Баннистер не мог не признать, что, описывая ситуацию, девушка не прибегла к поэтическим преувеличениям.
На скорости сто километров они оставили позади опасность и Ла-Рошель. Бандиты, вероятно, сейчас беспомощно топтались вокруг своей выведенной из строя машины. Впрочем, их старенький «мерседес-бенц» имел примерно столько же шансов догнать скоростную «альфа-ромео» профессора, сколько имела бы немолодая дойная корова в погоне за находящимся в отличной форме горным орлом.
Профессор, сидя за рулем в мокром халате, с растрепанными волосами и полотенцем на шее, выглядел довольно странно, хотя, может быть, и не более странно, чем в только что брошенном им вечернем костюме. Платье Эвелин тоже было испачкано грязью, порвано и измято.
— Вам не кажется, мисс Вестон, — спросил шепотом успевший совершенно охрипнуть профессор, — что вы даже чрезмерно почтили меня своим доверием, а заодно воспользовались моим? Надеюсь, вы не рассердитесь, если я поинтересуюсь — ради чего, собственно, я рискую жизнью?
— Ради возможности спасти честь человека!
— Это в нее, что ли, превратились семейные драгоценности? На судне, когда вы в первый раз помешали мне спать — не принимайте мои слова за упрек, я как-то успел уже к этому привыкнуть — вы занимались семейными драгоценностями, теперь же оказывается, что мне приходится мчаться, словно сумасшедшему, по этому шоссе ради чести какого-то неизвестного господина. Я не трус, но, по-моему, мисс Вестон, я вправе возражать против того, чтобы на меня возлагали обязанности то ли киноартиста, то ли пожарника. О такой мелочи, как риск для жизни, я уж не говорю…
Эвелин неожиданно опустила голову на плечо профессора и горько расплакалась. Баннистер, буркнув что-то себе под нос, умолк. Мимо них все в том же головокружительном темпе проносились села и небольшие городки. Лорд твердо решил, что не сбавит скорость, пока не увидит где-нибудь открытый магазин готовой одежды. Уже начало светать.
— Сэр… я не могу о многом рассказать вам, — всхлипывая, проговорила Эвелин, — но поверьте — я честный человек. Извините за то, что я подвергаю вас опасности, у меня просто не было другого выхода…
— Если бы я хоть мог побриться, — пробормотал профессор, испытывавший почти физические мучения из-за своей неаккуратности. К тому же, он был несколько смущен. Плакать Эвелин перестала, но, хотя этот аргумент был исчерпан, голова ее продолжала лежать на плече Баннистера. «Забавно было бы после всех разговоров погладить ее по волосам», — подумал профессор, сам не зная, как эта мысль пришла ему в голову. Эвелин же решила, что за семь бед — один ответ, а голове ее так лежать очень уютно. С тем же ощущением уюта она закрыла глаза, а чуть позже уже спала на плече лорда Баннистера. Профессор временами искоса поглядывал на нее, что-то бормоча.
«Странное создание, — думал профессор. — До сих пор мне удавалось ее видеть только в трех ситуациях. Она либо от кого-то спасается, либо плачет, либо спит».
Утром ситуация изменилась к худшему. Встречные водители чуть не съезжали от удивления в кювет, увидев мчащуюся машину, за рулем которой сидел рехнувшийся, видимо, от избытка тренировок атлет в обществе какой-то нищенки. Движение становилось все более оживленным, а одновременно рос и интерес к этой странной машине. Профессор с отчаянием думал о скандале, который разразится, когда кто-нибудь узнает в водителе лорда Баннистера, о научных заслугах которого писали как раз на первых страницах утренние газеты.
— Сэр, — проговорила Эвелин, подумавшая о том же самом. — Я умею водить машину. Давайте я сменю вас за рулем.
— А меня куда же? — с подозрением спросил лорд.
— Дайте подумать… Может быть, между сидениями… на полу… Там вас не будет видно… Если вы свернетесь калачиком…
— Вы и впрямь желаете увидеть еще одно представление? Должен заметить, что на медицинском факультете акробатике уделяется так мало внимания. Но, если вы желаете… Что ж, возражать я больше не стану.
— Господи! Зачем вы насмехаетесь надо мной?! Ведь я за вас же боюсь!
— Да, полагаю, что мои поклонники не так представляют себе… Ладно, ладно!… Не плачьте, пожалуйста, я этого терпеть не могу! Полезу и буду сидеть скорчившись. Надеюсь, хоть до упражнений на трапеции дело не дойдет.
Профессор передал руль Эвелин, перебрался к заднему сидению и с горьким вздохом, обхватив руками колени, уселся на пол. Они как раз подъезжали к бензоколонке.
С заправкой проблем у Эвелин не оказалось. Жаль только, что мальчишка, сын владельца колонки, заметил, что внутри машины кто-то прячется, и немедленно позвал мать, сестру, трех младших братьев и дедушку. Все они собрались вокруг машины, разглядывая Баннистера сквозь стекло, словно диковинную рыбу в аквариуме. Один из мальчишек побежал в деревню, чтобы созвать товарищей, но, к счастью, бак был уже полон и машина смогла двинуться дальше.
Лорд не упрекал Эвелин. Он вообще не произносил ни слова. Сжимая колени и неподвижно глядя на торчащие из лаковых туфель покрытые грязью лодыжки, он апатично дымил сигаретой, как человек, потерявший всякую надежду на лучший поворот судьбы.
Несколько позже он, словно укрощенный хищник, меланхолично стерпел то, что Эвелин, остановившись у придорожной закусочной, принесла сандвичи, накормила его, подождала, пока он выпьет чай, а затем отнесла посуду. Как раз в это время проходивший мимо местный священник остановился возле машины. Заглянув внутрь, он полным сочувствия тоном предложил Эвелин помочь нанять за несколько франков крепкого деревенского парня, чтобы ей не пришлось и дальше ехать наедине с больным. Баннистер не без удивления услышал, как Эвелин поблагодарила кюре и сказала, что не нуждается в помощи, потому что ее несчастный брат ведет себя очень смирно.
В целом, ответ Эвелин вполне соответствовал истине. Лорд Баннистер для человека, прославившегося своими научными работами и всерьез претендующего на Нобелевскую премию, вел себя и впрямь на редкость смирно. Впрочем, и для человека, сидящего на полу машины в халате и с обмотанной полотенцем шеей, он тоже вел себя достаточно смирно.
Машина же после того, как за ее рулем уселся циклон, и сама начала уподобляться водителю.
Сначала, проезжая шлагбаум, Эвелин смяла крыло и слегка погнула бампер. Немного позже дверца случайно открылась (как раз когда они проезжали под виадуком) и успела, пока Эвелин тормозила, превратиться, задев за выступ стены, в нечто, больше всего напоминающее гармошку.
— Надо было держаться ближе к осевой линии… — извиняющимся тоном проговорила Эвелин.
— Вот именно, — угрюмо ответил профессор, извлекая из волос несколько осколков стекла. В этот момент машина вздрогнула от резкого толчка сзади. Кто-то чертыхался. Эвелин прибавила скорость.
— Рано или поздно надо выключать указатель поворота, — сказал профессор. — Они же решили, что вы собираетесь поворачивать вправо. Разумнее всего выключать указатель сразу после того, как вы сделаете поворот.
— Так он же не выключается! — воскликнула Эвелин, отчаянно щелкая выключателем.
— Просто потому, что сейчас вы включаете и выключаете дворники на ветровом стекле. Нужный вам выключатель левее. Да нет же! Это стоп-сигнал… Ну… наконец-то…
Девушка расплакалась.
— Прошу вас, — хриплым шепотом проговорил с тихой мольбой Баннистер, — не плачьте. Я этого не выношу. Спасайтесь от кого-нибудь или спите, но только не плачьте. Я не буду возражать, если в конечном счете от машины останутся только вы, руль да я… Ох… Ничего, это просто голова… Можно вас попросить немного осторожнее обращаться с педалью газа, когда вы переключаете скорости?… Да не плачьте же, пожалуйста! Понемногу научитесь. Где-то в аптечке, кажется, был йод…
Эвелин от всего сердца готова была услужить и молниеносно нажала на тормоз. Сила инерции бросила профессора головой вперед, словно таран. Баннистеру показалось, что голова у него лопнула, а тут еще, в довершение иллюзии, резко хлопнуло пробитое левое заднее колесо. Машину занесло, и через секунду она с грохотом, но, по счастью, уже заметно сбавив скорость, врезалась в дерево. Радиатор, жалобно всхлипнув, согнулся дугой.
Профессору и Эвелин пришлось сменить колесо.
Пастушонок подошел к ним вместе со своими тремя коровами, и все четверо с искренним изумлением глазели на странную фигуру в халате, ползавшую в пыли под машиной. Дело в том, что Эвелин по недостатку опыта неправильно установила домкрат, а в результате машина осела набок, дверца окончательно отвалилась, профессору же пришлось лезть под машину, чтобы выручить застрявший там домкрат.
Так обстояли дела в одиннадцать часов утра.
В половине первого ремонт, судя по всему, был наконец-то закончен.
— Можно ехать, — сказала Эвелин.
— Да поможет нам Бог! — в стиле спускающихся в шахту горняков воскликнул профессор и забрался в машину.
Дверца была с помощью пастушонка уложена на заднем сидении, так что профессор сидел теперь под нею, словно под крышей. По временам он стукался об дверцу головой, но на такие мелочи он давно уже перестал обращать внимание.
Эвелин села за руль, чтобы расстаться наконец со ставшим на их пути деревом.
Пастушонок поспешно отогнал своих коров подальше от машины. Мотор сначала застонал голосом умирающего тенора, потом как-то странно взвыл и умолк. Девушка делала попытку за попыткой. Она включала зажигание, давала газ, а мотор взвывал и глох. Профессор выглянул в проем от бывшей дверцы.
— Попробуйте дать задний ход. Дерево сломать вам вряд ли удастся — слишком оно толстое.
Ну, конечно же! Она все время пыталась поехать вперед!
Когда машина наконец-то оторвалась от дерева, что-то со звоном упало на землю. Это был бампер. Его тоже уложили в машину, рядом с дверцей, так что профессор сидел теперь в чем-то, напоминавшем склад запасных частей.
Тем не менее машина снова бодро неслась по шоссе.
— Вы тогда попросили меня передать вам йод, — проговорила Эвелин, и профессор, учтя возможный эффект торможения, уперся руками и ногами в борта машины.
— Полагаете, что можно рискнуть?
— Пожалуйста, вот ваш несессер. — Девушка протянула Баннистеру небольшую черную сумку.
Профессор раскрыл ее, но внутри был лишь большой оранжевый конверт.
— Извините… это моя, — пролепетала Эвелин, забирая сумку.
— Прежде всего я намерен не смазывать царапины йодом, а побриться, — решительно произнес профессор.
Эвелин пришла в отчаяние.
— Нас преследуют! Если учесть, какая у нас сейчас машина…
— Мисс Вестон! Вам не раз удавалось уговорить меня, но сейчас это безнадежно! Прошу вас, не надо спорить. Вполне возможно, что нас преследуют, может быть, нас убьют, но побриться я должен. Можете считать, что я приношу себя в жертву гигиене.
Эвелин не без некоторого злорадства воскликнула:
— Но мы оставили где-то ваш несессер!
В первый раз за всю дорогу профессор явно взволновался.
— Посмотрите получше! Это невозможно. Мои мыло и зубная паста! Бритвенный прибор…
— О!… — Эвелин сейчас готова была убить профессора. В такое время думать о бритве и зубной пасте… Что за сноб! Речь идет о жизни и смерти, а он расстраивается из-за бритвенного прибора!
— Мы забыли его на месте аварии. Придется вернуться!
— Сэр!
— Не будем тратить зря слов, мисс Вестон.
— Самим идти навстречу смертельной опасности!
— Наша поездка и до сих пор не была детской игрой. Если мы все еще живы, это означает, что судьба, вопреки вашим усилиям, бережет эту машину. Стало быть, не следует терять надежду. Мы возвращаемся за несессером, мисс Вестон!
Эвелин поняла, что спорить напрасно.
С этой минуты она возненавидела несессер профессора. Отчаянно и убежденно, потому что успела полюбить Баннистера, а несессер явно старался в самом зародыше загубить это чувство.
Как раз об этом она и думала, разворачивая машину.
Сначала она подала машину назад, чтобы удобнее было повернуть ее, и при этом наткнулась на дерево. Обернувшись, чтобы посмотреть, в чем дело, Эвелин дернула машину вперед и ткнулась радиатором в придорожный столб. Профессор молчал. Опустив голову на руки, он угрюмо сидел, скорчившись на днище машины и напоминая картину, изображающую Марию среди развалин Карфагена. А что еще ему оставалось делать?
В конце концов, поскольку машина, кажется, способна была выдержать что угодно, им удалось развернуться. По счастью, проехав всего несколько километров, они наткнулись на тех самых трех коров и пастушка. В руках у мальчишки была черная сумка и, в обмен на небольшое вознаграждение, он охотно вернул ее владельцу. Вообще мальчишке в этот день везло — тут же неподалеку он только что нашел новенький автомобильный сигнал, но об этом он предпочел промолчать.
— А теперь поспешим! — взволнованно воскликнула Эвелин и наугад потянула за какую-то ручку. В ответ что-то взвыло, а что-то еще странно заскрежетало. Эвелин среагировала, сначала нажав на клаксон, а потом быстро включив указатель поворота. Бог весть почему, но странные звуки умолкли. Лорд научился уже с уважением относиться к тому своеобразному стилю, которым Эвелин водила машину. Практически всегда она делала не то, что следовало, но каким-то чудом они все-таки двигались вперед.
— Спешить мы никуда не будем! — твердым, как камень, голосом проговорил профессор. — Я должен побриться и причесаться. Дайте, пожалуйста, мой несессер.
— Пожалуйста! — Эвелин швырнула несессер на заднее сиденье и вышла из машины.
Она была вне себя от гнева. Жалкий педант! Баннистер тем временем, аккуратно установив зеркальце, начал намыливать щеки.
Эвелин нетерпеливо расхаживала взад и вперед по обочине дороги. Видит бог, она сделала бы намного разумнее, проявив больше интереса к маниакальной страсти профессора.
Да, в этом случае она увидела бы, как Баннистер извлек из несессера небольшую эмалированную коробочку, на крышке которой сидел дремлющий Будда, а потом вынул из нее бритвенный прибор.
В коробочке с «Дремлющим Буддой» профессор держал безопасную бритву, так что во все поездки Будда отправлялся вместе с профессором и его несессером. Профессор и понятия не имел о том, что является владельцем самого дорогого в мире бритвенного прибора — миллион фунтов стерлингов, если считать вместе с коробкой!
Моросил дождь. Дворники с легким шелестом стирали капли воды с остатков ветрового стекла.
Навстречу проехало несколько подвод, нагруженных деревом и овощами.
Вдалеке показался Лион. Встречное движение становилось все оживленнее, так что Эвелин то и дело приходилось пользоваться клаксоном. Случалось и так, что, вместо того чтобы включить сигнал, она включала фары или выдвигала пепельницу. Чертовски много всяких ручек в машине. Все одинаковые и все можно вертеть. В общем-то все обходилось благополучно — разве что на одном из поворотов она перевернула какую-то телегу, но скандал удалось уладить ценой нескольких франков. Кроме того, к числу пострадавших следовало добавить несколько куриц и собаку.
— Похоже, что эта машина все-таки плохо кончит, — уныло заметил профессор.
Эвелин только крепче сцепила зубы и прибавила скорость.
Вот наконец и Лион! Можно будет купить платье… умыться! Если бы только не такое движение на улицах. Эвелин сигналила чуть ли не ежесекундно. Надо бы поменьше привлекать к себе внимание… Вот тебе на! Закипела вода в радиаторе! Вновь десятиминутная задержка, зеваки… можно снова ехать дальше… Забыли крышку радиатора? Не беда! Это уже пригород Лиона! Теперь уже ничего случиться не может!
Заблуждение! Еще как может!
Последние дома города остались позади. Теперь надо найти какой-нибудь магазин готовой одежды. Внезапно клаксон отказался выключиться! Эвелин в отчаянии то жала на кнопку клаксона, то хваталась за руль, а машина тем временем, словно пьяная, металась по дороге. Проклятый гудок продолжал реветь. Профессор перегнулся к Эвелин, но свободна у него была только одна рука — второй приходилось удерживать кучу обломков машины, сложенных на заднем сидении. На встречный грузовик они даже не обратили внимания, думая об одном — как заставить умолкнуть клаксон. В последний момент, когда столкновение казалось уже неизбежным, Эвелин рванула машину в сторону, одновременно навалившись всем телом на тормоз. Огромный грузовик пронесся в каком-нибудь сантиметре от них.
Живы! Можно ехать дальше!
Надо только что-то сделать с клаксоном, иначе он сведет их с ума!
Они были уже на улицах Лиона, а гудок продолжал завывать.
— Да пристрелите же его! — всхлипнула Эвелин. Испуганные горожане высовывались из окон, глядя на мчащуюся с душераздирающим воем машину, удивленные прохожие останавливались на улицах, а мясник, бросив кусок мяса на весы и покачав головой, сказал покупательнице:
— Что ни день, то пожар где-нибудь…
Эвелин бросила руль и схватилась руками за голову.
— Оборвите провод! — в отчаянии крикнул профессор. Эвелин вняла совету, и дворники немедленно застыли на месте.
— Не надо! Не рвите! — взмолился профессор.
Наклонившись вперед, он сам оборвал проводок. К счастью, переулок, по которому они ехали, был пуст, потому что машина выехала на тротуар и лишь в последний момент Эвелин, круто повернув руль, счастливо миновала фонарный столб и снова вернулась на мостовую.
— Само собой, — тяжело дыша, но с торжеством проговорила она, — когда я что-то делаю как надо, никому и в голову не приходит похвалить меня.
Наконец — то в одной из улочек они увидели желанную витрину магазина женской одежды.
— Купить вам костюм я сумею только в том случае, если сначала переоденусь сама, — сказала Эвелин. — Не сочтите меня эгоисткой.
— Не сочту, — сухо ответил профессор. Его нервировало то, что вокруг машины начали собираться зеваки. Поглазеть и впрямь было на что. Машина — без дверцы и крыльев — выглядела пристанищем какого-нибудь обнищавшего бродячего цирка. О ее первоначальном виде сейчас можно было только догадываться.
Когда Эвелин — по привычке изо всех сил — нажала на тормоз, машина остановилась перед магазином с таким грохотом, будто кто-то высыпал на мостовую огромный ящик щебня.
Эвелин вошла в магазин и быстро купила себе платье, достаточно приличное для того, чтобы в нем можно было отправиться покупать костюм профессору. Здесь же она и умылась, объяснив, что попала в автомобильную катастрофу. В дешевом готовом платье она основательно смахивала на жену дворника, отправляющуюся в воскресенье за покупками.