Резанова Наталья Владимировна. Конвоир

   Одно мгновение Орен пристально смотрел на Тевено, потом сбежал по склону – не скатился, как Квилл, Лейт и прочие, – в несколько длинных прыжков. И его красная куртка так же исчезла из виду, как рубахи беглецов.
   Тевено так никогда и не узнал, что именно произошло на дне оврага. Когда четверка неудачников выпозла наверх, телом они были невредимы, но тряслись от ужаса, и не в силах были вымолвить ни слова. Только Фола тихонько поскуливал и размазывал сопли по лицу. От кого-то из них определенно пованивало, Тевено не стал принюхиваться, от кого.
   Орен появился значительно позже. Колчан он держал в руках, и, уже выбравшись на дорогу, затянул его и забросил за спину. Из чего желающий мог сделать вывод, что стрелять пограничнику все же пришлось. Правда, как и вчера, он ухитрился не замараться кровью.
   В последующие дни с путниками не случилось никаких происшествий. Прекословить конвоиру более никто не осмеливался. Пару раз он разрешил им развести костер. Припасы к этому времени заканчивались, но сначала Орен подстрелил зайца, а потом – какую-то птицу.
   Хотя Квилл, Лейт, Фола и Муг стали гораздо меньше разговаривать между собой, и не услаждались на привалах страшными побасенками, Тевено они в компанию вовсе не приглашали, явно считая прихвостнем конвоира. Он мог бы догадаться об этом и раньше, когда они не взяли его с собой в бега, а то, что Тевено не бросился за ними по собственному почину, лишь усугубило положение. Тевено не стал говорить, что это он умолил Орена помочь им. Он чувствовал, что не надо напоминать о случившемся. Никому. Беда в том, что чем больше Тевено размышлял о произошедшем, тем меньше он доверял Орену. И Орен не делал ничего, чтобы доверие это восстановить.
   А потом они достигли излучины великой реки Дэль, на берегу которой – на левом берегу творилось такое, чего никто из пятерых и в страшных снах представить не мог, хотя слышали все об этом неоднократно. Там вырубали лес.
 
   По прибытии в поселок Рауди, за которым начиналась вырубка, Орен сдал подконвойных и прилагавшуюся к ним бирку тамошнему управителю – темноволосому, встрепанному, тощему человеку. Звали его Хаялик. На подчиненных и окружающих он все время кричал и призывал на их головы всяческие проклятия, но получалось у него почему-то менее убедительно, чем у капитана . Правда, на Орена он кричать не стал, а поздоровался как со старым знакомым. После чего стал уговаривать Орена на несколько дней задержаться в Рауди. За это время должен был собраться конвой до крепости, и Хаялик хотел, чтоб пограничник к нему присоединился.
   – Сам знаешь, – разглагольствовал он, – какие здесь охранники. Только кашу казенную жрать горазды, а в деле неповоротливее стельных коров. Ежели с ними будет хоть один из «красных курток», у меня на душе станет спокойнее.
   – Я что, жрец, о твоей душе заботиться? – спросил Орен.
   Тут Хаялик все же позволил себе малость полаяться, потом снова принялся подольщаться к пограничнику, обещая ему и жратву, и питье, каких сам дукс не имеет.
   – Дом-то, знаешь, где ваша братия останавливается, сейчас пустой стоит – весь в твоем распоряжении. Хочешь – один живи, хочешь – гулянки закатывай, чтобы небу жарко стало, ни слова против не скажу!
   Орен ответил, что подумает.
   Новоприбывших разделили. Лейта, Квилла и Муга определили к лесорубам, Тевено – к тем, кто таскал бревна к реке, Фолу отправили корчевать пни.
   Первое время Тевено ходил как оглушенный. Порой ему казалось, что преисподняя, если и не выглядит точь в точь как Рауди, то очень похожа. При том он с удивлением замечал, что кое-кому из тех. с кем ему приходилось работать, здесь нравится. Суета, новые лица, и кормят каждый день. В последние месяцы в Рауди стали приходить, помимо кабальных, и вольнонаемные рабочие, получавшие плату, правда, не деньгами, а товарами, которые хозяин и его подручные специально для это цели закупали у заезжих торговцев. Товары были бросовые, но деревенским и они были в диковинку.
   Вообще же Рауди было место на редкость безобразное. Не потому, что для этого нарочно старались, а просто так получилось. Настоящих домов здесь было по пальцам счесть. Хаялик со своим семейством жил в доме, заезжий двор для купцов имелся. Работники, пока погода позволяла, ночевали под временным навесом, а в холода, когда жизнь в Рауди почти замирала, переселялись в бараки охраны, поскольку большую часть охранников об это время отпускали по домам. Разумеется, охранники здесь были не из «красных курток». Как правило, это были все те же кабальные, по разным причинам не ушедшие по деревням, когда срок их работ закончился. Сейчас-то охрана была на своих местах и надзирала.
   Говорили, что вскорости расчищенные земли отдадут под вспашку, и тогда здесь начнут по-настояшему строиться. Но пока до этого не дошло. Лес валили и сплавляли вниз по реке, в заселенные земли. Среди плотогонов, перегоняющих лес, кабальных не было. Они задирали носы не только перед деревенскими, но и перед охранниками, которые кроме Рауди, да, по крайности, поселка при крепости, не бывали нигде. А плотогоны повидали настоящие города, верфи, корабли. Кое-кто врал, что добирался до самого моря.
   Тевено этих рассказов, особливо про море, не слушал. С него достаточно было и реки. Он и представить не мог, что бывает столько воды и сразу. Конечно, он с младенчества слышал, что Дэль – большая река, но чтоб такая! Противоположный берег был так далеко, что, если вглядываться внимательно, начинало мерещиться, что его затягивает туманная дымка. На реке Дэль не было ни одного моста, не было и паромов. Ни к чему. Не ходили здесь и речные корабли, как в низовьях. Все же какое-то сообщение между берегами существовало, и люди там бывали. Но говорить об этом избегали. Кроме Орена, который высказался о том, что происходит на том берегу с неожиданной откровенностью. Но и он не сказал, зачем его носило за Дэль, и что он там делал.
   Впрочем, об Орене в эти дни Тевено не вспоминал. Слишком много было всего другого, даже если не брать в расчет работу. В первую очередь – река. Близость ее угнетала. Правда, люди, работавшие здесь, кажется, совсем не боялись ни прагинов, ни прочих злых водяных нежитей. И то – вряд ли те обитали в грязной взбаламученной воде, под берегом, по которому беспрерывно волокут бревна, где гремят топоры, слышится брань и стелется крепкий едкий дым от смолокурни. И все же река была слишком чужой. Как ни страшен был лес, Тевено чувствовал, что предпочел бы оказаться там, в самой чаше, лишь бы подальше от реки.
   Но подальше не получалось. Работа не позволяла. И сама по себе была тяжела, хотя среди рабочих неженок не водилось. Просто большинство новичков, таких, как Тевено, привыкли к другой. И они крепко уставали. Конечно, опытный человек подтвердил бы разницу между кабальными работами в Рауди и рабством, и помимо того, что работы эти были временными. Кормили рабочих невкусно, но сытно, преимущественно кашей и рыбой, отнюдь не сырой , а вареной ( начальству рыбу жарили, так на то оно и начальство). Работали с утра до вечера, и за пределы Рауди стража не выпускала, но в свободное время – а сколько-то его все же оставалось – можно было делать, что угодно. Или почти. Те же, кто уже попривык, объединялись с вольнонаемными, или даже с плотогонами, или обслугой купцов, пили брагу и пиво, если было что-то на обмен – менялись, пели, орали, дрались – развлекались, одним словом. Что до драк – тут стража следила, чтоб не доходило до калечества, а синяки ставить друг другу не мешала. У плотогонов, говорили, схватывались жестоко, доходило и до смертоубийств. Но они были сами по себе, и тут стража не вмешивалась. Своих же драчунов, если излишне зарывались, могли и высечь. Но такое случалось редко.
   Тевено пока было не до развлечений. После ужина он валился с ног и спал как убитый до самой побудки. А на рассвете – вместе с прочими, похлебав чего-то неопределенного, топать под хмурыми и полусонными взглядами стражников по просеке, цеплять бревно веревочной петлей и по той же просеке тащить к берегу, и снова, и снова, и снова...
   Он бы привык. И забыл бы про Орена, если б не увидел его снова.
   Возможно, пограничник все эти дни находился где-то поблизости, но Тевено его не замечал, как ни бросалась в глаза среди толпы красная куртка. Не очень-то приходилось глазеть по сторонам – непременно ноги отдавят, под ребра чем-нибудь тяжелым въедут или чего похуже. А может, Орен на досуге отдыхал и отсыпался – ведь для пограничников, по каким-то причинам прибывшим на Рауди, был отведен особый дом – не барак, как для местных охранников.
   В тот день – они были в самой глубине просеки, только что развернулись, – им велено было посторониться. И Тевено получил возможность разогнуться и встать. Он увидел Хаялика с двумя подручными, еще трех человек, явно не принадлежащих, судя по одежде, ни к рабочим, ни к охранникам. Немного позади и в стороне, так же, как на лесной дороге, брел Орен.
   Хаялик разговаривал с одним из чужих. Точнее, не разговаривал, а, как обычно, кричал, но из-за стука топоров голоса его все равно не было слышно. Собеседник его кивал, полуприкрыв глаза тяжелыми веками. Одежда, расшитый пояс, мягкие удобные сапоги, и -, главное, манера держаться, выдавали в нем состоятельного негоцианта. Однако Тевено никогда прежде таковых не видел, да и не было ему дела до того, зачем этот вальяжный господин вместе с Хаяликом сюда пришел. И просто пользовался передышкой, потирая ноющую поясницу.
   Затем Хаялик и купец двинулись дальше. За ними – все их спутники. кроме Орена, который почему-то замешкался. Или что-то заметил и хотел получше рассмотреть. Ему не препятствовали, не толкали не кричали: «Посторонись!» Никто бы ни рискнул, хотя в Рауди «красные куртки» не были хозяевами, и всем здесь вроде бы распоряжался управитель.
   Так или иначе, Орен оказался от тех, кого сопровождал – если он вообще их сопровождал, а не шатался сам по себе – еще дальше, чем был прежде.
   Старший среди грузчиков велел пошевеливаться, они накинули петли на плечи и рванули с места свое бревно, когда хор отчаянных воплей снова заставил из замереть.
   По пути в Рауди Тевено приходилось быть свидетелем странных и страшных случаев, но те как-то протягивались во времени, а тут все произошло мгновенно.
   Дерево, падающее поперек просеки. Вопль, вылетающий, по меньшей мере из десятка глоток. Метнувшиеся во все стороны рабочие. И человек в красной куртке, протянувший руки навстречу летящему на него стволу.
   Вот что увидели все, кто мог видеть в тот краткий миг. И еще миг Орен удерживал дерево. Потом отпустил – нет, бросил на землю, удостоверившись, что никого не заденет, и упруго отскочил в сторону.
   Собравшиеся разделились. Одни бросились назад, к поваленному дереву, ругаясь и крича, требуя найти того слепого дурака, из-за которого чуть не погибло столько народу. Другие все еще ошеломленно стояли, таращась и открыв рты. К месту происшествия, перебирая голенастыми ногами, уже бежал Хаялик, позабывший про собеседника.
   – Уснули?!– услышал Тевено над самым ухом. Вместе с остальными он подхватил петлю. Но, прежде чем отвернуться, мельком заметил в толпе бледное лицо Квилла. Или ему так показалось.
   Только ли ошибка неумелого лесоруба вызвала несчастье, или это было сделано нарочно?
   Однако, пока Тевено тянул к реке свою ношу, он обнаружил, что в действительности эта мысль его вовсе не тревожит. Другое пугало его.
   Он знал, что Орен необычайно силен. Должен был знать, после того, как конвоир убил кутху. Более того, тогда Тевено не усомнился, что Орен в состоянии заломать кутху голыми руками. Но в какой-то мере, кутха, несмотря на внушаемый им страх, так и остался для Тевено ненастоящим. Был чем-то вроде чудовища из сна, да и походил на него. Другое дело – корабельная сосна. Нечто простое, понятное, и весомое, ох, какое весомое. Тевено за эти дни вместе с другими кабальными перетаскал волоком множество подобных стволов, и по собственному опыту знал, какие они тяжелые. Вчетвером еле тащили, да еще по земле. А Орен держал его на весу, вдобавок неочищенным от веток, это значит еще тяжелее...
   Прежние страхи и сомнения, от которых Тевено, казалось бы, успел избавиться в Рауди, нахлынули на него с новой силой. Работал он как во сне, за что и удостоился от сотоварищей ругани и тычков. Когда они вернулись на просеку, там уже все было, как обычно, и похоже, никто в случившемся злого умысла не усмотрел. Впрочем, говорили, что виновного будут сечь. Был ли виновным Квилл, или кто-то иной из его прежних знакомцев, Тевено не услышал. Орена на просеке не было, и о нем – по крайней мере сейчас – все забыли.
   Но Тевено знал, что уже не сможет забыть.
   Прежде, чем работа закончилась, его ожидала еще одна встреча – на берегу.
   Когда они, разгрузившись, снова собирались повернуть к лесу, его огрели по плечу. Поначалу ему померещилось, будто эта оплеуха вызвана тем, что он опять совершил какую-то оплошность, но, приподняв голову, уперся осовелым взглядом в жизнерадостную физиономию Рена, своего деревенского приятеля.
   – Привет! Ты что смурной какой? Я тебе кричу-кричу, а ты не отзываешься.
   – Рен... Так тебя все же забрали?
   – Не. Я сам пришел. С плотогонами.
   – Ты в плотогоны подался?
   Это было потрясение лишь самую малость послабее того, что Тевено только что пережил. Рену приходилось плавать по рекам не больше, чем Тевено, и представить, что он может избрать для себя такое ремесло, было совершенно невозможно.
   Рен несколько смутился.
   – Ну... не то, чтобы в плотогоны... Приятель у меня, ты не знаешь, у него там друзья... ну, меня и взяли...
   Тевено велено было поторапливаться, и Рен крикнул ему вслед:
   – Я тебя вечером разыщу!
   Так он и сделал. Тевено сидел под навесом один. Остальные собрались у большого костра, где шло какое-то мутное веселье. Рен протянул приятелю флягу, в которой плескалась сладковатая бражка, заметил:
   – А ты и в самом деле смурной. Устал, что ли, крепко?
   – Устал.
   – Надо было меня слушать. Сбежал бы тогда, не горбатился бы здесь.
   Следовало спросить, каким образом Рен сам оказался в Рауди, и какие такие подозрительные друзья привели его к плотогонам, а плотогоны на то согласились, но, во-первых, в тот миг это не сильно занимало Тевено, а во-вторых Рен опередил его, спросив:
   – Слушай, от вас, от Рауди, то есть, вроде бы конвой в крепость собирается?
   – Вроде бы да.
   – А правду говорят, что с охранниками кто-то из «красных курток» идет?
   Тевено стало не по себе. Весь остаток дня он думал о конвоире, а теперь вдруг и Рен о нем заводит речь!
   – Правда, – тихо ответил он.
   – А ты точно знаешь? А то, может, начальство здешнее зазря пугает.
   – Нет. Он нас сюда и привел. Его зовут почти как тебя – Орен.
   – Смешно... А вообще плохо.
   Это замечание и решило дело. Тевено не с кем было поделиться своими опасениями, кроме давнего друга. Хотя Рен под определением «плохо» разумел, несомненно, нечто совсем иное.
   – Рен... ты спрашивал, что со мной делается... Это из-за Орена... того конвоира... Его сегодня на просеке чуть деревом не задавило. И сдается мне, что это наши... с кем я пришел, его убить хотели. А он нас всех по пути дважды от смерти спас...
   – Что ж они так на него взъелись?
   – Не любят его. Они верят, что он человек злой и плохой.
   – Это они. А ты?
   – А я-то как раз думаю, что он добрый и хороший... но он нелюдь.
   Рен откинулся назад, но не от страха – от смеха. Глаза его и зубы блестели в полумраке.
   – Ну, парень, ты и сказал! Нелюдь в «красных куртках»! Лучшей шутки я в жизни не слыхал. Вроде и выпили немного...
   – Я не шучу , Рен. И не брага мне в голову ударила.
   Рен отсмеялся. Но он ничуть не был напуган услышанным. Скорее заинтересован.
   – У него что, глаз на груди, или лапы птичьи?
   – Не знаю, – серьезно ответил Тевено. – И насчет птичьих лап шутить не надо, я кое-что повидал в дороге, еще расскажу...
   – Погоди. Если не брага, то что тебе в голову ударило? С чего ты взял, что этот... Орен... не человек?
   – У него глаза разного цвета.
   – Ха! Такое случается. У моей бабки кот был – один глаз голубой, другой зеленый.
   – То кот, а то человек. – Однако Тевено и сам понял, что говорит глупости. И уцепился за более весомый довод. – Главное – сильный он невероятно. Хотя по виду ни за что не скажешь, наоборот... – Он рассказал Рену о происшествиях с кутхой и упавшим деревом. Рен выслушал внимательно, но в ответ покачал головой.
   – Это ничто... «Красных курток», говорят, так упражняться заставляют, что они становятся много сильней против прочих людей. И в драке чуть не десятка стоят.
   – Да. Я сам видел.
   – Так что ж тебя грызет?
   – Если б я мог сказать... Ни в чем я не уверен, понимаешь? И при том... Когда эти твари, ну, на птичьих лапах, по лесу шли за нами, он нисколько не боялся. Не потому, что такой храбрый – хотя и храбрый тоже, а как будто знал, что, покуда мы от него не отойдем, никто на нас не нападет. И ведь прав был!
   – Может, он повадки нежитей знает.
   – Знает, знает, ох, как знает, А вот откуда? И он бывал за рекой, он сам говорил. А может...– Тевено пресекся, ошеломленный догадкой. – Он как-то обмолвился:" Там, откуда я родом..." А откуда он родом, не сказал.
   – Из-за реки? – на сей раз Рен не сделал попытки высмеять друга. – Это, конечно, редко бывает в наших краях, – чтоб человек из-за реки переселился жить сюда. Наоборот, отсюда, бывает, уходят – если уж изгои или совсем пропащие, ни с кем ужиться не могут. Но ведь живут люди за рекой. Немного, но живут. И если они оттуда возвращаются... что ж, понять можно. Каково людям, пусть и самым пропащим, в меньшинстве? Но даже если этот твой пограничник не оттуда, а просто побывал за рекой... – Рен промедлил, словно бы раздумывая, говорить ли дальше, и что именно. – Есть и в наших краях люди, которые в нежити смыслят. Если б ты не сидел в деревне сиднем, ты бы их встретил. Правда, они не пограничники... ладно, не о них речь. Что еще за этим парнем числится, чтоб его в нелюди определить?
   Тевено пребывал в полной растерянности.
   – Да как бы все уже... Колчан он носит, как все люди, неперевернутым. И застежки на куртке на правильную сторону. Еще говорят, нежить соли не переносит. Так он хлеб с солью ел... в первый день... Слушай, – Тевено оживился, – а он же больше ничего не ел! За все время! То есть я не видел...– он снова сник.
   – Значит, и в этом ты не уверен... Он, вообще, какой из себя?
   – Молодой... красивый даже...Только тощий очень. Наверное, он и впрямь ест мало.
   – Или он ест что-то другое, кроме хлеба с солью.
   Слова эти были отголоском тайных страхов Тевено. Но он был уверен, что Рен не шутит.
   – Он не хромает?
   – Нет. Он на ногу очень легкий, ходит быстро... – Тевено хотел пересказать, что вытворял Орен, когда заманивал кутху, и, не найдя слов, развел руками.
   – Может, он шестипалый, или брови срослись, или...
   – Да нет же! Человек как человек. Глаза, правда... но это я уже говорил.
   – И все-таки ты его подозреваешь... Плохо, друг, плохо. Только не с ним, а с тобой. Ладно. Последний заход, и ты забываешь об этом Орене раз и навсегда. У него есть какая-нибудь заветная вещь? Знаешь, люди иногда на себе носят – запястье, или кольцо, или ладанка на груди?
   – Есть... кажется. Только это не то, что ты назвал. И такую вещь прячут, верно? Он черного глаза, злого. А он свой оберег и не прятал вовсе. Он говорит – это больше для того, чтобы пальцы разминать.
   – Как это?
   – Так... железка какая-то... а может, бронза. Темная отливка, маленькая совсем – я же сказал, он ей пальцы разминал.
   – Даже так. – Теперь Рен не смотрел на Тевено. – И хороший он стрелок? Хотя что ж я спрашиваю, в «красных куртках» плохих не держат.
   Некоторое время они молчали, потом Рен внезапно вскочил на ноги, словно его иглой укололи.
   – Вот что. Хватит нам головы ломать, пойдем, посмотрим на него. Ты знаешь, где он ночует?
   Тевено кивнул. Ему действительно показали дом, предназначенный для постоя «красных курток», но за все время, включая сегодняшний вечер, Тевено ни разу не подумал, чтоб разыскать там Орена. И решимость друга пугала его. И все же он понимал – лучше избавиться от подозрений раз и навсегда.
   Дом « красных курток» располагался на отшибе, и поблизости от него не приметно было ни одного костра. Меж тем уже настала настоящая ночь, и дом окружал мрак.
   Рен первым поднялся на крыльцо, остановился у дверей. Выжидательно повернулся к Тевено. Тот неуверенно прошел по ступенькам. Дверь была прикрыта, но не заперта и Тевено показалось, что из-под нее пробивается слабый свет. Тевено поднял руку, отяжелевшую, точно налитую свинцом, и ударил кулаком. Не дожидаясь ответа, выкрикнул:
   – Орен! Это я, Тевено...
   – Входи, – услышал он.
   Тевено рванул на себя дверь. Прихожей в доме не имелось, дверь от порога вела в просторную горницу. Посреди нее стоял длинный мощный стол, на котором мерцал светец. У стола на лавке сидел Орен, босой, в рубахе и штанах, и латал красную куртку.
   Тевено впервые видел конвоира без форменной кутки и сапог. И убедился – правда, в глубине души он никогда в это не верил – что ни птичьих лап, ни глаза на груди, который мигал бы сквозь распахнутую рубаху, у Орена не имелось. Впервые он видел Орена и без оружия, которое, казалось, словно приросло к нему. Правда, пояс с ножами и самострел лежали тут же, на столе, и Орену стоило лишь протянуть руку за ними. А вот топор он куда-то прибрал.
   То, что в дом вошло два человека, а не один, по-видимому, ничуть не обеспокоило его, и даже не удивило. Тем не менее Тевено счел нужным как можно быстрей, дабы предупредить осложнения, сказать:
   – Это Рен, мой друг. Мы из одной деревни.
   – Угу, – подтвердил Рен.– Мы с тобой почти что тезки.
   Орен окинул его взглядом, точно ища какого ни на есть сходства с собой. Не нашел. В противоположность долговязому и худому конвоиру, Рен был среднего роста, широк в груди, с крепкой короткой шеей. Особенно несхожи были их лица – круглая, голубоглазая, мнимо-простецкая физиономия Рена, с блуждающей улыбкой, и тонкое, треугольное, с высокими скулами, лицо Орена, на котором, казалось, жили только разноцветные глаза.
   Пока длилось это взаимное оглядывание, Тевено косил в сторону – не только из деликатности, сколь из любопытства – в цитадели он так и неувидел, как живут « красные куртки». Никаких роскошеств его взору не предстало. Прочные бревенчатые стены и простор – вот все преимущества, которые пограничники получали перед другими обитателями Рауди. Здесь могло поместиться, не тесня друг друга, до сотни человек – и умещалось, наверное, когда была нужда. Только спать им, скорее всего, приходилось на полу, потому что ничего подходящего для ночлега, кроме скамей у стен, Тевено не увидел. Но, возможно, постели были наверху. Дом был не то, чтобы двухэтажный, а двухъярусный. На высоте примерно в два человеческих роста вдоль стен шли балки, на которых располагался дощатый настил с дощатыми же бортами. Что за этими бортами – не разглядеть. Да и вообще, в полутьме, рассеиваемой лишь лучиной на столе, видно было плохо. Угадывалась лестница, ведущая наверх. Если в доме были окна, то их прорубили слишком высоко. Правда, сейчас от окон не было никакой пользы. И представить себе, что Орен живет здесь один? Любого бы тоска загрызла. Тевено припомнил, что кто-то из попутчиков рассказывал, будто «красные куртки» не любят ночевать под крышей. Но здесь крыша была так высоко, что Орену это было не в тягость.
   – Так что тебе надобно, почти тезка? – спросил Орен. – Если насчет работы – это не ко мне.
   – Нет, – беспечно откликнулся Рен. – Я работать тут не буду. Я с тобой познакомиться хотел.
   – Вот он я. И что же?
   – Тевено все уши мне про тебя прожужжал. Он, видишь ли, тебя боится.
   – Не он один такой.
   – А не по той причине, что другие. Он, представь, думает, что ты нелюдь.
   Тевено чуть не задохнулся. Он всего ожидал, но чтоб Рен выложил это так, в лоб!
   Орен не рассмеялся, как можно было предполагать. И не выругался. Он вообще не ругался, припомнил Тевено, а говорят, что нежить не любит черных слов. Конвоир посмотрел на собеседника с неким проблеском любопытства.
   – Да? И кто же я?
   – А кто тебя знает, – Рен говорил все так же лихо и беспечно. – Я в этих делах не шибко разбираюсь. Может, прагин. Хотя они, говорят, от воды далеко не отходят. А может, велеис... да мало ли! Заметь себе, это Тевено думает, а не я.
   – Так чего вы от меня хотите?
   – Да докажи ты ему, что он ошибается! Сделай что-нибудь такое, чего нежить делать не может!
   – А чего нежить делать не может? – поинтересовался Орен.
   Он развлекается, дошло до Тевено. Хуже того – они оба развлекаются!
   Но даже то, что Орен и Рен смеялись над его сокровенными страхами, этих страхов не прогнало.
   – Ну... не знаю. А, вспомнил! Произнести имена богов не может. Наш священник так уверял.
   – Если тебе только это нужно... – медленно и размеренно, глядя Рену в лицо, Орен перечислил имена всех Семи – от Творца миров и людей, до Привратника, покровителя лжецов. Не довольствуясь этим, он начертил священный знак колеса.
   – Довольно с тебя? – спросил Рен, обращаясь к Тевено.
   Тот медлил с ответом – язык присох к гортани.
   – А у тебя здорово получается! – на сей раз слова Рена были адресованы конвоиру. – Я бы так бойко не сумел.
   – Пожил бы в цитадели – научился. Там хоть не часто, но молебны устраивают... Еще что? Очищение бычьей кровью вроде бы надо проходить. то ли пить ее, то кропить. Беги, малый, режь быка, попробуем...