Резанова Наталья Владимировна. Зов Нимра

 
 

Наталья Резанова
 
Зов Нимра

 
   Женщина взошла на борт в Лейре. Команда роптала, так как женщинам и рабам ступать на гернийские боевые галеры запрещалось. Но капитан твердо сказал, что она останется. Возможно, он приглядел ее для себя. Впрочем, она не отличалась привлекательностью, даже если учитывать неприхотливость вкуса моряков - высокая, плотная, широкоскулая, с глазами, прикрытыми тяжелыми веками, отчего цвет их разглядеть невозможно. Она была одета для дальнего путешествия - в теплую куртку и фуфайку, кожаную юбку и низкие прочные сапоги с подковами. Но то, что она решилась путешествовать на боевой галере, одна среди полутора сотен мужчин, свидетельствовало либо о большой тупости, либо о крайней развращенности, либо о полном равнодушии к собственной судьбе, а может, обо всем этом вместе. И ее могли бы сразу, несмотря на приказ капитана, без затей вышвырнуть за борт, если бы не произошли события, сразу заставившие всех забыть о ее присутствии.
   Неизвестно, кто первым увидел Тиугдала, помощника капитана, ушедшего в Лейру с поручением. Он бежал по берегу бухты и орал: - Гахор! Гахор!
   Это имя заставило всех насторожиться. Гахор был капитаном «Ра-рога», вместе с которым «Фаланг» Джерреда несколько дней назад потопили торговый караван из Нанны. Получивший пробоину в бою «Фаланг» остался чиниться в ближайшей бухте Лейры, а весь захваченный груз был погружен на «Рарог» и переправлен в Герне. Приз Гахор поклялся честно поделить с Джерредом. И вот теперь в Лейре стало известно, что Гахор нарушил клятву и, не став дожидаться прибытия «Фаланга», отплыл в сторону Ируата.
   После того как Тиугдал сообщил все это капитану, никто на «Фаланге» не колебался ни мгновения. Все знают, как поступают с предателями. Ударил барабан, сперва - собирая гребцов к веслам, а затем - задавая им темп. Парус пополз вверх. Ветер был попутный, решимость велика, и вскорости «Фаланг» вырвался из бухты на юго-восток, по направлению к Ируату, дабы настичь врага до того, как он войдет в воды Нимра - клятвенно мирные воды.
   Женщины в это время не было видно; то ли спряталась куда, то ли просто не попадалась на глаза - никто не обратил внимания.
   Большинство мореплавателей предпочитали в своих странствиях по Внутренним морям придерживаться береговой линии. Но гернийцы не относились к их числу. В отличие от других народов, приковывавших к веслам галер рабов и каторжников, по закону Герне гребцами могли стать только свободные люди. Моряки в случае необходимо
   сти брали в руки оружие, воины же, когда требовалось, присоединялись к гребцам, не боясь намозолить руки. Как же иначе в морях, где людям угрожают кракены, рыбодраконы, мантихоры, поющие туманы и другие опасности, имена которых невозможно даже произнести? Этим законом гернийцы объясняли свои успехи на море - и были правы. Соперничать с Герне мог, безусловно, Нимр, далекие Лунные острова и отчасти Димн, - последнего, впрочем, гернийцы не признавали, что само по себе служило косвенным подтверждением. И только. А ведь портов на Внутренних морях, как говорится, что блох на бездомной собаке. И гернийские корабли, пиратские и купеческие, достигали их всех. Герне был сильным городом-государством, хотя процветающим вряд ли: слишком суровы были обычаи.
   Небо темнело, хотя далеко еще было до заката, и ветер усиливался. Все чаще бил барабан на корме, и гребцы, чьи спины не знали бича надсмотрщика, круче налегали на весла. Они шли за своим, и если бы кто-нибудь посмел им помешать - разобрались бы и без капитанского приказа. Сам капитан стоял у борта, оставив Тиугдала у рулевого весла, напряженно вглядываясь в ту сторону, где ожидал увидеть «Ра-рог». И он его увидел. Джерред хрипло завопил от радости и начал отдавать приказы матросам и воинам.
   На «Рароге» тоже их заметили. Похоже, поначалу Гахор попытался маневрировать, перевести «Рарог» на другой галс, но поздно. И хотя Гахор выставил лучников к бортам, ветер был против него. Джерред тоже велел своим стрелкам изготовиться. Но сомнений не возникало: атакой лучников дело не кончится. Команда Гахора будет сражаться вдвойне ожесточенно, поэтому Джерред приказал готовиться к абордажному бою. Лучники «Рарога» все же дали нестройный залп, не причинивший «Фалангу» заметного вреда. Однако следовало торопиться, пока защитники «Рарога» не успели прибегнуть к главному оружию - тяжелой баллисте, которая там, конечно, имелась. На «Фаланге» тоже была такая, но, покуда не вернул добычу, Джерред стал бы топить «Рарог» в последнюю очередь. На «Фаланге» спешно убирали паруса и готовили абордажные крючья. Люди Гахора столпились на палубе - такие же высокие, беловолосые гернийцы, с кожей, докрасна опаленной солнцем, как и те, что были на «Фаланге». И вооружены они были так же - саблями, тесаками, топорами на длинных рукоятках. Вскорости крючья и якоря ударили в борт «Рарога», и Джерред первым прыгнул на его палубу, вопя что-то о золоте и мести. Сопротивление было настолько отчаянным, что грозило обернуться наступлением. Ведь гернийцы никогда не сдаются без боя. Но и Джерред не собирался отступать. Между тем ветер не утихал, море волновалось, и Тиугдал, оставшийся на «Фаланге» поддерживать порядок, метался по палубе, бранясь самыми черными словами. Большинство гребцов присоединились к сражавшимся, и «Фаланг» был в значительной мере предоставлен своей судьбе. Команду Джерреда теснили к борту, хотя сам Гахор исчез из поля зрения - возможно, он уже погиб, и этим объяснялся разброд в действиях его людей: одни рубили канаты, сцеплявшие галеры, но несколько человек уже успели перебраться на «Фаланг», и тут уж Тиугдал не мог оставаться в стороне. Он ринулся на нападавших, его сабля рубанула по занесенной руке с топором, кто-то вскочил ему на плечи, он вывернулся, багор подцепил саблю и вырвал ее из руки. Он отскочил, удерживая равновесие на кренящейся палубе. И тут увидел женщину.
   Она с равнодушным видом сидела возле мачты в тени спущенного паруса, словно происходящее кровопролитие ее совершенно не касалось. Выглядело это просто дико.
   Он рыкнул:
   - Чего ты ждешь?
   - Мне нужно в Нимр. И я поплыву на том корабле, который сможет туда добраться.
   Безразличие это повергло его в бешенство, он, не помня себя, бросился на нее, но женщина, не вставая, и даже не глядя, метко ударила его в живот ногой в подкованном сапоге, и Тиугдал, споткнувшись, покатился по палубе к борту. Это его и спасло.
   Людям с «Рарога» удалось перерубить концы, связывавшие их галеру с кораблем противника, однако не все. Потерявший управление, но лишенный возможности маневрировать, «Рарог» все еще был сцеплен с «Фалангом». Высокая волна приподняла его и безжалостно ударила о корму «Фаланга». Удар был так силен, что сломал мачту. Она рухнула и, не откатись Тиугдал к борту, раздавила бы его в лепешку. «Фаланг» страшно накренился, те, кто еще оставался на ногах, попадали - одни, цепляясь за борта, другие прямо в воду. С грохотом рушились переборки. Волна хлынула в трюм. «Фаланг» быстро тонул, неотвратимо увлекая за собой «Рарог». Кто-то еще продолжал сражаться, но большинство уже рвались к шлюпкам или просто, ополоумев, прыгали в море. Вскорости на месте двух кораблей под чернеющим небом образовалась огромная воронка, втягивающая мачты, доски, сундуки, клочья парусины, людей, живых и мертвых, и прочие обломки крушения.
   Тиугдал плыл несколько часов. Сколько - он не знал, однако солнце уже давно встало. Ветер утих, но надолго ли? Он был отличным пловцом, но его порядком оглушило при падении за борт, он также не сознавал, как сумел удержаться на воде. В темноте он не увидел, спасся кто-нибудь еще с «Фаланга» или утонули все. В любом случае, надеяться Тиугдал мог только на себя. Благодаря опыту, он приблизительно определил, в каком направлении может находиться земля - но не расстояние. Оставалось надеяться, что берег не более чем в двух днях пути. Дня два он, возможно, продержится. Если его не сожрет какая-нибудь мерзость, вроде рыбодракона, или если снова не начнет штормить. А штормить начнет непременно - на это у него чутье было безошибочное, хоть ты мачтой бей его по голове…
   Он плыл, стараясь беречь силы, смотреть вперед и ни о чем не думать - последнее получалось не так легко. Время шло, а берег все не показывался. Голода он пока не чувствовал, но жажда уже давала себя знать. Мышцы ныли - все и каждая по отдельности, не только на руках и ногах, но на животе, в паху, на затылке, в особенности разламывало шею. Похоже, он дал лишнего, посулив себе двое суток. Хотя бы одни… хотя бы до вечера… Держала его только привычка, гернийская привычка, запрещавшая просто так сдаться и пойти ко дну. Он еще продолжал шевелить руками и ногами, но перед глазами уже стояла мутная пелена.
   Затем чья-то рука схватила его за шиворот и подтянула наверх.
   - Будешь мешать - утоплю, - сказал бесцветный голос.
   Не сознавая, что происходит, Тиугдал слепо ухватился за шершавое дерево, оказавшееся под руками, и резко качнувшееся от этого движения. И только потом, когда его отпустили…
   Несколько бревен из переборок, сломанная мачта, намертво сцепленные обрывками снастей. Деревянный щит лучника. А на этом примитивном плоту сидела женщина - точно так же, как вчера, словно какой-то ветер подхватил ее с палубы и перенес сюда. Даже одежда ее казалась совершенно сухой. И так же, как вчера, глаза ее были полуприкрыты и не смотрели на Тиугдала.
   Если бы у него оставались силы, он бы перевернул этот плот. Но сил не было. А она держала обломок доски, которым гребла. Да и обстоятельства были не таковы, чтобы отказываться от помощи, даже предложенной подобным образом.
   Женщина вновь принялась грести. Теперь Тиугдал мог позволить себе расслабиться и отдохнуть. И это было огромным облегчением. Так можно продержаться гораздо дольше. Беда только в том, что по мере возвращения сил приходила и способность соображать.
   День уже перевалил на вторую половину, когда Тиугдал услышал крики птиц. До этого он почти дремал, держась за бревно. Он уже сознательно не пытался влезть на плот, опасаясь, что тот может перевернуться. Женщина гребла, казалось, совсем не чувствуя усталости. Она не произносила ни слова, а у Тиугдала не возникало ни малейшего желания с ней разговаривать. Но птицы заставили его встрепенуться. Конечно, надежда могла и обмануть, но, вероятно, неподалеку был берег.
   Так и оказалось. На горизонте виднелась узкая черная полоса. Ти-угдал сипло закричал - или ему показалось, что закричал, горло совсем пересохло - и толкнул плот так, что и вправду едва не опрокинул его.
   Женщина и теперь не произнесла ни слова, неизвестно даже, видела ли она берег, продолжая столь же механически грести. Тиугдал плыл, не рискуя выпускать край плота. Берег приближался. Уже была различима плоская песчаная отмель и лодки на ней. Дальше - сети, развешанные на песчаных столбах, и за ними - низкие темные хибары.
   И люди. Несколько человек неподвижно стояли на песке, пялясь в их сторону. Тиугдал невольно зашарил рукой по бедру, нащупывая нож. Тщетно - потерял, пока плыл. А ведь немало прибрежных государств построено на работорговле.
   Ноги задели песчаное дно. Ладно, деваться некуда. Тиугдал встал по пояс в воде и едва не рухнул - так качнуло от вновь обретенной тяжести собственного тела. Но устоял и, шатаясь, побрел к берегу. Не оборачиваясь, услышал, как женщина, покинув плот, шлепает по воде вслед за ним.
   Это оказалась маленькая рыбацкая деревушка к северу от Димна. Жили здесь бедно, купеческие тракты проходили мимо, и корабли, следующие в гавань Димна, из-за отмелей эту часть побережья обходили. Деревенским жителям Тиугдал сказал, что они с потерпевшего крушения купеческого корабля с Лунных островов - правда была, как говорится, чревата. Женщина не сказала ничего, и это представлялось естественным - говорит мужчина.
   Им были не особенно рады, но и гнать вроде не собирались. Напротив, позволили обсушиться и накормили, не заводя разговоров о плате. Тиугдал лишь теперь, в относительной безопасности, почувствовал всю меру голода и жажды, терзавших его, и с благодарностью воздал дань жареной рыбе и местной кислятине, почитаемой за вино. Женщина жадно и безразлично сжевала то, что им подали. Когда для ночлега им отвели старый лодочный сарай, Тиугдал ожидал, что она будет возражать, но она и не подумала этого сделать и покорно поплелась за ним.
   У входа он пропустил даму вперед - если местные что задумали, он в ловушку не попадется. Она прошла внутрь и уселась на дощатый пол с тем же безразличным видом. Тиугдал собрал в кучу обрывки сетей, какие-то тряпки, валявшиеся на полу, и улегся. Спать хотелось зверски. И он уснул.
   Проснулся глубокой ночью. До его слуха доносился глухой шум моря. Наверное, начался шторм, которого он ждал весь день. Но не это разбудило его. Яркий, неестественно белый свет. В пролом крыши била луна. Верно, полнолуние… В квадрате света, положив голову на колени, сидела женщина. Возможно, она и спать так привыкла - сидя.
   А у него сон как рукой сняло. Днем присутствие женщины нисколько не волновало его - он слишком устал. Но теперь усталость отступила. И ведь она сама пошла с ним в этот сарай, никто ее не тащил. Значит, знала… На портовую шлюху она, правда, не похожа, - так какого же беса таскается по кораблям? Он приподнялся. Женщина не пошевелилась. Спит? Или подсматривает? Это все луна, проклятая, виновата. Злоба и тоска накатили на него. Тиугдал встал. Она должна ответить за все - и за тот удар сапогом в живот, и за то, как пренебрежительно волокла его за шкирку, и за предательство Гахора, и за гибель «Фаланга», за все - и способ для этого он знал только один.
   Женщина вроде бы не заметила его приближения. Но в то мгновение, когда он рванул ее за плечо, она впервые посмотрела на него. В ее глазах не было ничего человеческого. И ничего животного. Ничего живого.
   Ни зрачков, ни белков, ни радужки. Два сгустка серой клубящейся мглы.
   А потом он увидел, как эта мгла выползает из глазниц, волнами захлестывает все окружающее пространство, заслоняет лунный свет, потому что перед ней бессилен всякий свет, любой… И Тиугдал потерялся в этом сером давящем тумане, опутанный им, неспособный даже пошевелиться. И что хуже всего - он чувствовал, как свинцовая мгла клубится не только снаружи, она проникает в душу и затягивает ее, стискивает и ломает волю, обессиливает мозг точно так же, как и мускулы. Последнее, что понял Тиугдал - он готов сделать все, что пожелает эта женщина… лишь бы она закрыла глаза!
   Придя в себя, он обнаружил, что валяется на полу, у стены. Серый туман исчез, все было как прежде, только лунный свет словно потускнел. И он боялся смотреть в ту сторону, где сидела женщина.
   Голос, прозвучавший то ли в его голове, то ли на самом деле, сказал:
   - Ты понял теперь, что такое Зов Нимра? - И, не дожидаясь ответа, продолжил: - Вот почему ваш капитан принял меня на борт без всякой платы. Вот почему меня принял бы и Гахор.
   Тиугдал застонал и отвернулся к стене. Надо было сразу догадаться, как только она помянула Нимр. Но кто же думает о таких вещах?
   Нимр - самый богатый и процветающий порт-государство из всех приморских городов, расположенный на острове Ируат. Город белых храмов и зеленых башен. Торговцы и паломники стекались сюда со всех концов обитаемого мира. Нимр не вел завоевательных войн, его могущество строилось на торговле, и должно было, в свою очередь, привлекать захватчиков, но за долгие века ни один завоевательный поход на Нимр не увенчался удачей. О приближении вражеских армад в Нимре странным образом становилось известно чуть ли не до того, как они покидали свои гавани, а торговые флотилии Нимра легко превращались в военные. Молва связывала все это с Сердцем Нимра, таинственным оракулом, главной святыней города, привлекавшей сонмы паломников, хотя самого Сердца никому еще не удавалось увидеть. Но говорили также, что Силы не могут действовать сами по себе, им потребен человек, который будет служить Их устами. Когда такой человек умирает, Сердце Нимра призывает другого, и лишь один из сотен тысяч способен услышать этот Зов. Но гернийцы не забивают себе головы сказками об оракулах, а лучше всего - ничего о них не знать. Вот что нужно знать: в Нимре, скорее всего, хорошая шпионская служба, а торговля с ним выгодна, и этого достаточно. Да еще то, что в Нимре лучшее на островах вино.
   И вот сказки оказались правдой. Женщина услышала Зов Нимра, и он съел ее душу, оставив взамен неодолимое желание воссоединиться с оракулом. Но Нимр вооружил ее даром подчинять себе каждого, кто попытается ей помешать.
   Неужели это его мысли? Или их поселил странный взгляд, коснувшийся его ума?
   Сейчас Тиугдал ощущал только огромную опустошенность. И лучшее, что он мог сделать, это снова уснуть.
   Он проснулся окончательно поздним утром. Дверь распахнута. Женщины не видно. Он продрал глаза и выбрался из сарая. День выдался серый, ветреный, бессолнечный. Шторм бушевал вовсю, и не вызывало сомнения, что здешние рыбаки нынче сидят по домам. Женщину он заметил почти сразу - она стояла возле вытащенного на берег баркаса, и прикидывала, как спустить его на воду.
   Тиугдал подошел к ней.
   - И что ты собираешься делать? - спросил он, обращаясь к ее затылку.
   - Плыть. На лодке, - сообщила она своим мертвым голосом.
   - Совсем спятила?
   Огромные мутные валы взлетали высоко к небу, и клочья пены падали почти у ног женщины.
   - Мне нужно в Нимр. Моряк в нем возмутился.
   - Ни в какой Нимр ты в этакий шторм не попадешь, потонешь у самого берега! Да и при попутном ветре без жратвы и воды отсюда до Нимра на лодке не добраться. - И, прежде чем она успела повторить неизменное «Мне нужно в Нимр», а он был уверен, что она это скажет, добавил: - Лучше двигай ногами в Димн. - И указал в нужном направлении. - Всего-то дня два пути. Это порт, найдешь подходящий корабль. Попадешь в свой Нимр и скорее, и вернее. А я… - он смолк.
   Женщина повернулась в сторону Димна, очевидно, проворачивая в уме услышанное. Выходит, кое-что соображать она все же могла. Тиугдал тоже раздумывал. Димн. Его совсем не тянуло в этот город. Сказать, что гернийцев в Димне не любили, значило ничего не сказать. Да и места там кругом опасные. Но сидеть в этой вонючей деревне не менее опасно. Соображают здешние туго, но когда до них дойдет, что можно поживиться за счет пришлых… В порту можно точно так же найти корабль и до Герне, а что до опасностей дороги, так у него против них есть оружие…
   Он задохнулся от смеха. Надо же, как выгодно повернулось ночное крушение!
   После полудня, разжившись кое-какими харчами у рыбаков, немало обрадованных тому, что чужаки убираются прочь (светлая мысль насчет продажи пришлых в рабство их еще не посетила), они тронулись в путь.
   На этот раз женщина шла впереди, с самого начала взяв такой темп, что Тиугдал порядком отстал. Он и не особо торопился, достаточно было не терять ее из виду.
   Места были унылые - голая равнина, кое-где пологие холмы, вереск, чахлые кусты. Никто здесь не жил, зато поговаривали, что сюда нередко наведываются Похитители людей - остатки кочевых племен, вытесненных армиями Союзной Империи и королевства Михаль из глубины материка на побережье, оставивших свои былые занятия и поставляющих рабов на невольничьи рынки Димна, впрочем, как и вполне оседлые жители некоторых приморских городов. Но Похитителей людей почему-то боялись больше. Однако Тиугдал полагал, что теперь ему страшиться нечего. Точной дороги он не знал, да и не было здесь никакой дороги, но, двигаясь вдоль берега, Димн не минуешь.
   Наступил вечер, на небосклон выползла луна, почти такая же яркая, как вчера. Женщина явно не собиралась ни останавливаться, ни сбавлять ход. Первоначально Тиугдал надеялся, что она вымотается и устанет - все-таки она была слабее его. Но, видимо, из-за своей одержимости она ничего не чувствовала. А вот Тиугдал устал невыносимо. Как большинство моряков, пешеход он был неважный. И после вчерашнего заплыва целый день на ногах - это чересчур.
   - Слушай, ты! - крикнул он. - Как тебя там (он не спрашивал ее имени, а она наверняка его не помнила)… Нужно сделать привал!
   Она остановилась, не поворачиваясь, обратив невидящее лицо на север. И Тиугдал был этому рад.
   - Нужно отдохнуть, слышишь! Может, души у тебя и нет, даже наверняка, а вот ноги есть! И ты их сотрешь. В кровавую кашу! Свалишься на землю и сдохнешь!
   Не дав ему дорисовать, какие мучения ожидают ее в случае продвижения вперед, она двинулась дальше. Со своей стороны она была права - при таком ярком лунном свете и по сносной местности можно было идти и ночью. Но только со своей стороны.
   Пока что плюхнулся на землю сам Тиугдал.
   - А, чтоб тебя! - пробормотал он. - Тебе нужно поспешать, не мне. Как-нибудь и один доберусь, без бабской охраны…
   Вытащив из-за пазухи сушеную рыбину (в этой проклятой деревне ничего, кроме рыбы, не нашлось), он принялся чистить ее зубами. Это занятие так поглотило его внимание, что он не сразу услышал звук, родственный ночной тишине, и в то же время убивающий ее.
   Дробный топот копыт по твердой почве пустоши.
   Он вскочил. И увидел быстро приближавшийся отряд всадников.
   Похитители людей. А он вдобавок сам выдал себя криком.
   Тиугдал заметался на месте. Драться немыслимо, он один и без оружия. Убежать не успеет, а спрятаться здесь негде. Проклятая луна хорошо освещает и его, и женщину, продолжающую идти. И женщину… Теперь вся надежда - добежать до нее.
   Тиугдал бросился вслед за женщиной. Молчаливые всадники, угольно-черные в мертвенном свете, повернули за ним. Ноги отказывались служить, дыхание пресекалось, и было ясно: они догонят его. Женщина шла, не оборачиваясь, хотя копыта уже гремели так, что и глухой бы услышал.
   - Посмотри на них, сука! - крикнул Тиугдал из последних сил. - Посмо…
   Волосяной аркан перехватил ему горло и свалил наземь, потащил за собой. Скрюченные пальцы Тиугдала скребли по жухлой траве. Он ничего не видел и почти не мог дышать. Но надежда на освобождение еще оставалась…
   Потом петля на горле ослабла, он схватил ртом воздух и попытался подняться, но сильный удар снова сбил его с ног. Двое, воняющие потом, конским и собственным, навалились и стали вязать сыромятными ремнями. Покончив с этим, отошли в сторону, и он отчетливо смог рассмотреть происходящее.
   Их было десятка полтора, низкорослых, коренастых, почти квадратных, в коже и броне. Иные оставались в седлах, другие спешились. Еще двое держали за руки женщину, которая и не думала вырываться. Стоявший в центре человек - латы у него были получше и голос погромче, - надо думать, вожак, что-то говорил, указывая на нее. Тиугдал, конечно, знал северные наречия и на некоторых довольно бойко изъяснялся, но это был какой-то совершенно неизвестный диалект.
   Затем вожак подошел к Тиугдалу, несильно пнул, очевидно, проверяя, целы ли у того ребра, нагнулся, пощупал мускулы, оттянув губу, осмотрел зубы. Он был темнокож, плосколиц, с жирными черными волосами. Хотя потом от него несло так же, как от других, ни грязным, ни оборванным он не выглядел. Да и люди его были экипированы вполне прилично. Скорее торговцы, чем разбойники (так же, как и гернийцы). Удовлетворившись, похоже, произведенным осмотром, вожак вскочил в седло и, протянув руку, втащил к себе женщину. Ти-угдала, связанного по рукам и ногам, мешком бросили через седло одной из запасных лошадей. Кто-то свистнул, гикнул, и отряд рванулся с места.
   Тряска, доводящая до тошноты, и боль от ремней лишали Тиугда-ла всякой способности к соображению. Он лежал, его голова свисала вниз, и к ней приливала кровь, лицо терлось о лошадиный бок, а в мозгу билась единственная мысль: «Почему она не посмотрела? Почему?»
   Скакали долго. Небольшие лохматые лошади Похитителей отличались необыкновенной резвостью. Бледный лунный свет сменился предрассветным сумраком. И что-то кругом изменилось. Другие тени, другие запахи. Копыта заклацали о булыжник. Мощеная дорога? В пустошах?
   Тиугдал с трудом приподнял голову и увидел темную приземистую арку ворот и кусок городской стены. А дальше в утреннем тумане угадывались очертания башни, знакомой любому мало-мальски опытному моряку - маяка Димна.
   Если бы Тиугдал мог, он бы засмеялся. Не посмотрела она, как же! Еще как посмотрела. Зачем ей надо было вырываться, если так она могла легко сократить себе дорогу, и вместо того, чтобы весь день тащиться пешим ходом, доехать в Димн за несколько часов? Теперь Тиугдал уяснил себе, что единовременно женщина может подчинить себе только одного человека. Поэтому всякий раз она должна безошибочно выбрать предводителя. Так она поступила с Джерредом, так собиралась поступить с Гахором, а от вожака Похитителей, который и без того собирался везти ее в Димн, требовалось лишь оставить ее свободной и невредимой. Поэтому ее и не связали. Что же до его, Тиугдала, свободы, то почему она обязана об этом беспокоиться? Он бы тоже не побеспокоился. Правда, в море она спасла его, но с тех пор произошло еще кое-что…
   Вожак тем временем переговаривался со стражей у ворот. На сей раз изъяснялись на общепринятом языке Димна, однако Тиугдал не слишком вникал в смысл. И без того было понятно, что речь идет об уплате въездной пошлины. Получив ее, стража разомкнула засовы, и кавалькада проследовала в Димн. Насколько Тиугдал помнил, городские ворота в Димне не должны были открываться до рассвета, но, возможно, стража делила с Похитителями прибыль, а может, закон действовал только относительно главных ворот, там, где железные решетки…
   Они миновали полдюжины узких улиц, пропахших рыбой и помоями, и оказались у ворот большого каменного дома со слепыми окнами - похоже, жилища солидного и уважаемого работорговца. Не исключено, что им являлся сам вожак Похитителей, и бывшие кочевники начали оседать в Димне. Торговля без посредников выгоднее… Тиугдал, конечно, об этом не думал. Ожидая, пока его загонят в подвал и закуют, он находился в состоянии полного отупения и не замечал ничего, происходящего вокруг. До тех пор пока не почувствовал, как кто-то режет ремни, стягивающие его ноги. Он дернулся так, что едва не свалился с лошади. Перед ним снова оказалась женщина. На сей раз она держала нож с кривым лезвием. Судя по всему, она вытянула его из-за пояса вожака, пока ехала вместе с ним. Так же молча она перерезала путы на руках. Тиугдал сполз наземь и, разминая запястья и лодыжки, огляделся. Во дворе, кроме них, никого не было. Может, сочли ненужным сторожить связанного, или же… Женщина уже подходила к воротам. Сдерживая стон от боли в мышцах, Тиугдал двинулся за ней. Значит, какие-то человеческие чувства в ней еще остались и действуют, когда не мешают ее главной цели.