Рич Валентин. Полмиллиона часов

   Чуть приподнявшись, упираясь руками в землю, он переводил взгляд с юноши на девушку, с девушки на юношу. И такая боль была в его взгляде, что юноша не выдержал и отвернулся.
   - Плохо? - прошептала девушка.
   - Осталось два, - собравшись с силами, сказал старик.
   - Да-да, мы знаем! - воскликнула девушка. - Мы увидели сразу, как только разошелся туман...
   - Осталось два, - повторил старик и снова закрыл глаза.
   - Отец, - нагнувшись, сказал юноша, - внизу ждет машина. У источника...
   Старик молчал, и было непонятно, слышит он или нет.
   - Внизу ждет машина. Мы поможем вам добраться до нее...
   На этот раз смысл произнесенного дошел до старика. Он открыл глаза и заговорил, делая большие перерывы после каждой фразы.
   - У каждого свое дело... Только у мертвых нет никаких дел... Я свое сделал... Осталось два... Делайте ваше...
   - Но не можем же мы оставить вас! - сказала девушка.
   - Можете! - отрезал старик. - Я смог. Я всех оставил. Там! - он протянул длинную сухую руку к двузубцу. - Идите! - добавил он. - За меня не бойтесь. Доберусь понемногу...
   - Хорошо! - неожиданно для девушки согласился юноша. - Сейчас уйдем. Но скажите, вы - старый человек, вы должны знать, скажите, почему это все произошло? Почему высокие каблуки? Почему запретная зона? Нас едва не пристрелили, пока мы сюда пробирались. Почему я ни разу в жизни не видел ни одной ракеты? Только в музее с надписью: "На это ушло сто тысяч человеко-недель"? Почему все только и делают, что днем производят продукцию, вечером торчат у стойки, ночью смотрят заказанные сны?
   В глазах у старика мелькнуло что-то живое.
   - Так уже было не раз, - сказал он. - Ты знаешь, когда корабли нашего острова впервые пересекли океан?
   - При испанцах, - ответил юноша.
   - За пять столетий до них... Вот так... А потом пять столетий апатии.
   - Но почему?
   Император повелел сжечь все корабли. И казнить каждого, кто вознамерится строить их снова...
   - Но почему?
   - Все, что нам нужно иметь, мы уже имеем. Все, что нам нужно знать, мы уже знаем. Излишние знания - источник скорби. Так учили народ.
   - Но это смерть! - воскликнул юноша. - Если так пойдет и дальше, то женщины перестанут рожать детей...
   В глазах старика мелькнуло подобие улыбки.
   - Не перестанут.
   Он подобрал с земли два коричневых камня и с неожиданной силой ударил их один о другой.
   - Понюхайте!
   - Пахнет паленым, - сказала девушка.
   - Кремень, - сказал юноша.
   - Даже в камне живет огонь, - проговорил старик. - Когда-нибудь эти камни станут частью нового солнца...
   - Скоро ночь, - сказала девушка. - Нам надо идти. И нам надо знать, что там. Что?
   - Мина Тиглера, - небрежно, будто речь шла о чем-то само собой разумеющемся, произнес старик. И, заметив недоумевающий взгляд девушки, добавил: - Ее придумали, чтобы подавить волю к сопротивлению. Тиглера нет. А мина осталась. Теперь уже не вся. Но на вашу долю хватит. Есть у вас карта?
   Юноша выхватил из нагрудного кармана штормовки сложенную в несколько раз трехверстку и разложил ее у ног старика.
   - Карандаш!
   Девушка достала карандаш и протянула старику.
   Тот встал на колени, несколько секунд вглядывался в карту, а потом старательно вывел на ней крестик.
   - Тут осталась часть нашего груза. Центнера полтора...
   Опираясь на руку юноши, он медленно поднялся с колен, разогнулся, поднес к шляпе коричневую руку, повернулся спиной к Гранде Диабло и, медленно переступая длинными худыми ногами, зашагал в гору.
   - Погодите! - закричал юноша. Сорвался с места и в несколько прыжков догнал старика. - Погодите! Она пойдет с вами!
   Старик не остановился, только покачал головой на ходу.
   Тогда юноша бросился к девушке и сильно рванул ее за руку:
   - Иди!
   - Он доберется сам, - сказала она, пытаясь высвободить руку. - До источника не так уж далеко.
   - Не доберется! Иди и жди меня у Хромого!
   - Не дури. Я пойду с тобой.
   - Ты нужна ему, а не мне!
   - Я пойду с тобой.
   - Он стар, а я молод!
   - С тобой...
   - Он слаб, а я полон сил!
   - С тобой...
   - Будешь только путаться у меня под ногами!
   - С тобой...
   - Убирайся к дьяволу!
   - С тобой...
   - Ах так! - Юноша отпустил ее руку, которую все еще машинально держал в своей, и, размахнувшись, ударил девушку по щеке.
   Она охнула, по не пошевелилась.
   - Увижу - убью! - Он повернулся и бросился вниз по тропе.
   Когда он исчез за поворотом, девушка поднесла холодную ладонь к горевшей от удара щеке и оглянулась.
   Старика тоже не было видно.
   Она подняла свои рюкзак, взвалила его на спину и медленно зашагала вниз по тропе в сгущавшуюся тьму.
   ...Полмиллиона часов. Полмиллиона часов. Полмиллиона, полмиллиона, полмиллиона часов...
   6
   На третьи сутки утром, когда солнце отжало к подножию белую тучу тумана, обнажив два вонзившихся в небо каменных клыка, юноша и девушка увидели змей.
   Оба зубца - они были совсем близко, если напрямик, то метрах в трехстах - казались живыми, шевелящимися, так густо покрывали их растущие прямо из камня серые извивающиеся ленты с безглазыми утолщениями голов, увенчанных тремя более темными жгутами. Жгуты тоже беспрестанно извивались, по, в отличие от самих лент, не беспорядочно, а все вместе - как колосья под ветром. В бинокль все было видно, как на ладони.
   - Длинный, они заметили нас, - прошептала девушка, крепко сжав холодными пальцами руку юноши.
   Действительно, порывы несуществующего ветра все чаще склоняли темные жгуты в их сторону. А вслед за жгутами все больше безглазых голов поворачивались им навстречу.
   Рука юноши ответила легким, бережным пожатием.
   Он осторожно опустил на землю свой тяжелый мешок и громко, гораздо громче, чем обычно, сказал:
   - Доставай запалы.
   И, повернувшись к ней, увидел ее глаза.
   - Малыш, а малыш, - произнес он, понизив голос, - встань-ка на цыпочки, помогу снять рюкзак.
   А она прошептала:
   - Может, лучше сам нагнешься?
   И сплела пальцы на его стриженом затылке.
   ...Как-то раз я взял карандаш и помножил двадцать четыре на триста шестьдесят пять. И еще раз - на шестьдесят пять. И у меня получилось что-то немногим больше чем полмиллиона.
   Не верите? Возьмите карандаш и проверьте. От начала жизни до смерти всего лишь полмиллиона часов.
   Так спешите любить все, что вы любите! И ненавидеть все, что вы ненавидите! Словом и делом спешите сегодня - завтра будет поздно. Все слова, которые вы не успели сказать, превратятся в бессмысленный хрип, все движенья, которые вы не успели сделать, превратятся в беспомощный трепет, когда настанет последний из вашего полмиллиона...
   7
   Прошли сутки.
   Прошло пять суток.
   Прошло десять суток.
   Прошло двадцать суток.
   Прошел месяц.
   Солнце еще не всплыло из-за хребта, но свет уже заливал полнеба, когда трое рослых мужчин подошли к единственному сохранившемуся в поселке дому.
   Двое остались внизу, а третий - очевидно, старший - уверенно поднялся на крыльцо и постучал в дверь.
   В доме послышалось какое-то неясное движенье. Потом снова все затихло. Но было ясно - там, за дверью, кто-то есть.
   Пришедший громко спросил:
   - Хромой здесь живет?
   И еще два раза повторил свой вопрос.
   Дверь чуть-чуть приотворилась.
   - Не бойтесь! - весело сказал мужчина. - На дорогах ни одного стражника! В городе - волнения, вождь удрал из дворца.
   Дверь распахнулась настежь. На пороге возникла щуплая фигурка подростка.
   - Где же все-таки Хромой? - спросил мужчина.
   - Я - младший брат своего старшего брата, - сурово проговорил подросток. - Пошли!
   Удача, сопутствовала им - осыпей не было. Только раз брат Хромого остановил машину, велел путникам оставаться на месте, а сам вышел, держа под мышкой смутно поблескивающую в полутьме ущелья металлическую доску. Они видели, как он прошел мимо какой-то бесформенной груды, подошел к каменной стене, и услышали скрип сверла. Минут через двадцать машина снова тронулась в путь.
   К рассвету они добрались до источника.
   - Где же знаменитый трезубец? - спросил один из мужчин, обращаясь к остальным. - Я вижу только одну вершину!
   И все трое взглянули на подростка.
   Но тот ничего не ответил.
   Он вскинул бинокль на каменный клык, последний каменный клык, вонзившийся в небо. А потом долго водил объективом вверх и вниз, направо и налево.
   Словно искал кого-то.
   ...Полмиллиона часов. Полмиллиона часов. Полмиллиона, полмиллиона, полмиллиона часов...
   Только полмиллиона!