Страница:
В этих широтах летние ночи коротки, эта же ночь казалась нам бесконечно долгой, и мы думали, что ей не будет конца. Наконец, забрезжил долгожданный рассвет, но он не обрадовал наши взоры, потому что позволил убедиться, что в безбрежном океане мы одни…
Мистер Рэнсом встал на скамейку и в подзорную трубу оглядел море. Через несколько минут он сказал:
— С сожалением должен сообщить вам, друзья, что океан пуст.
Мрачное молчание было ответом на эти слова. Мистер Рэнсом продолжал:
— Греммель, посмотрите-ка вы. Вот подзорная труба.
Старый рулевой в свою очередь встал на кнехт и долго вглядывался в горизонт. Он не был счастливее командира и сошел с кнехта, говоря:
— Я ничего не вижу, сударь, кроме вспененных волн. От китоловных стоянок мы удалились к югу, и уже давно.
С этими словами он сел на свое место.
Наступило молчание. Мистер Рэнсом обратился ко мне:
— Мэси, я знаю, у вас хорошие глаза. Возьмите трубу, посмотрите вы. Может быть, вам повезет больше.
Могу без хвастовства сказать, что природа наградила меня необыкновенным зрением. Мистер Рэнсом не раз мог убедиться в этом во время наших вылазок за левиафаном. Польщенный выказанным доверием, я влез на кнехт и долго смотрел по сторонам.
Какое-то время я видел только огромные волны, которые поднимались, сталкивались и опадали, подминая одна другую. Сперва я оглядел горизонт, потом ограничил свой обзор непосредственно окружающей нас частью стихии.
— Я ничего не вижу, — произнес я в ответ на вопрошающие взгляды товарищей, устремленные на меня, и уже хотел сойти с кнехта, как тут же мое внимание было привлечено каким-то предметом. Это был обрубок дерева, качающийся на волнах, как бакен. Вероятно, я не заметил бы его, если бы на одно мгновение его не подняла на свой хребет волна. Так как я задержался на своем наблюдательном посту, мистер Рэнсом окликнул меня:
— Вы что-нибудь видите, Мэси?
Я старался в это время убедиться, действительно ли предмет, замеченный мною, был куском дерева, и он забеспокоился:
— Что там такое?
— Я думаю, метка, сударь.
— Метка? Клянусь Юпитером, это интересно! В каком направлении?
— Впереди, примерно в трех кабельтовых!
— Я сажусь на руль. Говорите, куда держать курс!
Я исполнил его приказание. Направление шлюпки пришлось изменить очень незначительно, предмет был почти на ее пути. Обрубок дерева действительно оказался меткой, как показывали буквы, выжженные на нем.
12. ЧТО ЗНАЧИТ «МЕТКА». ПОКА В БЕЗОПАСНОСТИ
13. СЕНЬОР САЛЬВАДОР
Товарищи рассказали, что они убили кита, и он оказался тем самым, который так быстро тащил нас за собою, что заставил обрубить канат. С гарпуном мистера Рэнсома в боку, волоча за собой канат в несколько сотен брассов, старое чудовище вернулось к кораблю, когда началась буря, и было захвачено лодкой мистера Коффена.
Груз «Летучего облака» был пополнен, и корабль направился домой. Если он и зашел в Гонолулу, то с единственной целью узнать у моряков остановившихся там китоловных судов, не имеют ли они каких-нибудь сведений о нас. В глубине души каждый надеялся получить какое-нибудь известие о нас. Тем живее была радость встречи.
По возвращении в Нью-Бедфорд капитан Дринкуотер разделил между нами прибыли компании, каждый заработал очень хорошо. На этот раз я не забыл своих обязанностей по отношению к матери. Только теперь я узнал, что она больна, и, к счастью, мог помочь ей.
Теперь у меня было больше оснований продолжать избранную мною карьеру, а у матери — меньше возражений против нее. Она не протестовала и против моего нового отъезда. Я стал мужчиной. Она, по-видимому, даже гордилась мною. В конце концов, она чувствовала себя счастливой, что ее бродяга вернулся к ней, чего она уже не ожидала.
Она, всегда гордившаяся тем, что была женой морского офицера, может быть, и ощущала себя несколько униженной, что стала матерью простого матроса. Но если это так и было, то я имел счастливую возможность перед отъездом сообщить ей новость, способную пролить бальзам на ее раны. Эта новость содержалась в письме из Нью-Бедфорда:
«Дорогой Мэси, в настоящее время я снаряжаю „Облако“ для нового похода на китов. На этот раз я хочу попытать счастья в Атлантическом и Индийском океанах. Итак, если вы сохранили свое увлечение охотой на левиафана и если чувствуете прежнюю привязанность к старому кораблю, я могу предложить вам место. Я набрал себе в экипаж всех, кроме второго офицера. Если вы хотите быть вторым офицером, место вас ждет. Оно будет свободно до получения вашего ответа. Сердечно преданный вам Р. Дринкуотер».
«P.S. Коффен на этот раз не идет со мною. Босток с „Дерзкой Сары“ сделал ему предложение. Но я надеюсь, или, вернее, я думаю, что его уход не станет поводом к тому, чтобы ушли и вы. Р.Д.».
Слова «я думаю», подчеркнутые капитаном Дринкуотером, возымели действие, на которое он, несомненно, и рассчитывал. Они побудили принять предлагаемый мне пост. Я тщетно старался возбудить в себе симпатию к Лиджу Коффену, но это было для меня невозможно. Он так и представлялся мне с гарпуном в руке, угрожающе занесенным над моей головой, и с криком «Помните Билла!» на устах.
Мистер Рэнсом встал на скамейку и в подзорную трубу оглядел море. Через несколько минут он сказал:
— С сожалением должен сообщить вам, друзья, что океан пуст.
Мрачное молчание было ответом на эти слова. Мистер Рэнсом продолжал:
— Греммель, посмотрите-ка вы. Вот подзорная труба.
Старый рулевой в свою очередь встал на кнехт и долго вглядывался в горизонт. Он не был счастливее командира и сошел с кнехта, говоря:
— Я ничего не вижу, сударь, кроме вспененных волн. От китоловных стоянок мы удалились к югу, и уже давно.
С этими словами он сел на свое место.
Наступило молчание. Мистер Рэнсом обратился ко мне:
— Мэси, я знаю, у вас хорошие глаза. Возьмите трубу, посмотрите вы. Может быть, вам повезет больше.
Могу без хвастовства сказать, что природа наградила меня необыкновенным зрением. Мистер Рэнсом не раз мог убедиться в этом во время наших вылазок за левиафаном. Польщенный выказанным доверием, я влез на кнехт и долго смотрел по сторонам.
Какое-то время я видел только огромные волны, которые поднимались, сталкивались и опадали, подминая одна другую. Сперва я оглядел горизонт, потом ограничил свой обзор непосредственно окружающей нас частью стихии.
— Я ничего не вижу, — произнес я в ответ на вопрошающие взгляды товарищей, устремленные на меня, и уже хотел сойти с кнехта, как тут же мое внимание было привлечено каким-то предметом. Это был обрубок дерева, качающийся на волнах, как бакен. Вероятно, я не заметил бы его, если бы на одно мгновение его не подняла на свой хребет волна. Так как я задержался на своем наблюдательном посту, мистер Рэнсом окликнул меня:
— Вы что-нибудь видите, Мэси?
Я старался в это время убедиться, действительно ли предмет, замеченный мною, был куском дерева, и он забеспокоился:
— Что там такое?
— Я думаю, метка, сударь.
— Метка? Клянусь Юпитером, это интересно! В каком направлении?
— Впереди, примерно в трех кабельтовых!
— Я сажусь на руль. Говорите, куда держать курс!
Я исполнил его приказание. Направление шлюпки пришлось изменить очень незначительно, предмет был почти на ее пути. Обрубок дерева действительно оказался меткой, как показывали буквы, выжженные на нем.
12. ЧТО ЗНАЧИТ «МЕТКА». ПОКА В БЕЗОПАСНОСТИ
Убьют ли кита и вынуждены бросить его ради новой добычи или по какой иной причине — бросают в море метку. Это обрубок легкого дерева, на котором выжигают название корабля и порта, откуда он вышел. Маленький флаг, укрепленный на спине кита, служит только указателем, метка же китолова — своего рода тавро, каким клеймят скот, она служит для обозначения права собственности, говорит всем встречным, что животное имеет хозяина и кто этот хозяин.
Очень часто захваченный кит остается покинутым на несколько дней до возвращения загарпунивших его. Иногда они не возвращаются вовсе. Туман или буря мешают китоловам окончательно овладеть добычей. В таких случаях метка предупреждает другого китолова, нашедшего эту добычу: не трогай, не твое! И никто не трогает. Этот обычай соблюдается у всех китоловов.
Когда волна повернула бревно надписью к нам, командир прочел: «Гайлендер» — Абердин". Это было шотландское судно, которое мы встречали в Северном Ледовитом океане. Оно, как и мы, оставило полярные воды и спустилось к югу. Но что могло заставить его бросить здесь метку? Не уронили ли ее случайно с борта?..
— Может, она прикреплена к телу кита, а кит под водой?
— Это возможно, — согласился мистер Рэнсом. — И судя по тому, как колеблется метка, это действительно так. Сейчас проверим.
Когда шлюпка поравнялась с меткой, он перегнулся через борт и потащил ее из воды. К метке была прикреплена веревка. Вначале свободная, она натянулась, как только мы прошли чуть дальше. Кусок дерева вырвался из рук офицера и упал в воду, подняв тучу брызг.
По команде мистера Рэнсома четверо гребцов налегли на весла и вернули лодку к тому месту, где плавала метка. Мистер Рэнсом захватил ее с большими предосторожностями, чем в первый раз и убедился, что на другом конце веревки, что-то есть и это что-то противится всем нашим усилиям: на поверхность его поднять невозможно.
— Наверное, на другом конце кит, — сказал мистер Рэнсом. — «Гайлендер», должно быть, был здесь или поблизости недавно. Иначе кит уже всплыл бы на поверхность. Как вы думаете, Греммель?
— Согласен с вами, сударь. На другом конце рыба. — Старик Греммель упорно называл кита рыбой, вопреки зоологии. — И он там недавно, как верно вы заметили. Не более недели, как шотландец оставил это место. Может, он еще где-то близко.
Эти слова возродили в нас надежду, и опять взоры устремились на безграничную равнину океана.
Но мы прочли на ней тот же ответ: ничего! Ничего, кроме хаоса сердитых волн, ничего, кроме ужасного, приводящего в отчаяние однообразия…
Командир снова заговорил о метке:
— В любом случае хорошо, что мы ее нашли. Можно принайтовить к веревке шлюпку — это будет похоже на якорную стоянку. Будем надеяться, что веревка выдержит.
Без лишних слов обрубок был вытащен, и его прикрутили к пиллерсу. Боясь, что веревка окажется слаба, если ее будет сильно рвать, мы постарались выбрать ее, чтобы можно было потом потихонечку травить. Вдобавок, мы привязали к ней другую веревку, сделав узел как можно ниже, чтобы предохранить от трения.
— Лучше остаться на якоре и приготовиться к встрече бури, чем убегать от нее, — объяснил нам командир свои действия. — Как видите, ураган только начинается, волны пока еще только холмы, а во время урагана они обратятся в горы.
Он был прав, и очень скоро мы в этом убедились. Небо принимало все более угрожающий цвет, волны пенились, здесь и там с радостными криками носились буревестники.
Недолго мы пробыли на нашей своеобразной стоянке, благословляя ее. Лодка держалась, мы поставили ее кормой к ветру и молились лишь об одном: только бы не лопнула сильно натянутая веревка!
Она, слава богу, выдержала! Немного спустя мы уже перестали бояться и даже почувствовали облегчение, потому что поняли: бурю мы переждем, а там будь что будет!
Чтобы поддержать нас, командир, до сих пор удрученный мыслью, что его неосторожность явилась причиной нашего несчастья, — а так оно и было, — сказал несколько более оживленно, чем обычно:
— Интересно, какова же здесь глубина? Она не должна быть большой, потому что веревка метки достигает поверхности. Мне кажется, стоило бы бросить лот и убедиться в этом.
Никто не возразил, и все необходимые меры были приняты.
У нас как раз был с собою линь для ловли трески, которым мы пользовались несколькими днями раньше, так как треска водится в Бристольском заливе в таком же изобилии, как и у берегов Новой Земли.
— Сорок семь брассов! — сообщил мистер Рэнсом, промерив глубину. — С этой глубины судно может легко вытащить кита, если крепка веревка и благоприятствует погода. Неужели мы не поднимем этого кита на поверхность? Это же пустое дело!
Он шутил, чтобы успокоить нас, но тон его несколько противоречил его словам, командир был заметно озабочен. И было чем. Буря свистела и ревела с удвоенным бешенством, и наше положение становилось опасным.
Редкие, но стремительные волны бросали нашу лодку из стороны в сторону, как яичную скорлупу. Водяные валы перекатывались через нас, и мы все время были заняты вычерпыванием из лодки воды. Дело шло о нашей жизни. Но мы сознавали, что положение было бы еще более критическим, если бы мы убегали от бури, наш необычный якорь казался нам безопасным портом.
Несмотря на объединенные усилия ветра и волн, он крепко держался в продолжение дня и части ночи. Среди ночи произошла счастливая для нас перемена, вызванная случаем столь же странным, сколь и неожиданным. Надо признаться, по мере того, как на море опускалась темнота, нами уже овладевала апатия: мы не надеялись, что устоим против бури до утра. Мы измучились, вынужденные без отдыха вычерпывать из лодки воду. Некоторые объявили, что лучше будут сидеть сложа руки и предоставив себя судьбе.
Вдруг наш командир закричал:
— Веревка не натянута более, мы идем по ветру! Веревка лопнула или гарпун вырвался из тела кита! В таком случае, помоги нам Боже!
— Вероятнее всего, что мы вытащили кита, и он всплыл на поверхность, — сказал Греммель, — я не раз видал подобные случаи.
— Выберем веревку и посмотрим! — крикнул командир.
Мы бросились к веревке и стали ее наматывать. Едва начали, как раздался радостный голос старого китолова:
— Ура! Я же говорил, он всплывает!
Все взоры устремились в сторону ветра. И мы увидели огромную черную массу, всплывающую на поверхность. Это было тело кита, показавшееся только до половины. Пока тело подымалось, наш слух был поражен сухими и резкими звуками, напоминающими щелканье бича. Эти звуки прерывались порою свистом, похожим на свисток паровой машины.
Кит всплыл на поверхность под влиянием естественных причин. Так как он умер уже несколько дней назад, то начал разлагаться, и газ, образовавшийся при гниении, облегчил его вес настолько, что тело всплыло. Буря и порывистые движения нашей лодки несомненно ускорили этот процесс: тело раскачивалось все быстрее и быстрее и, наконец, было выброшено на поверхность подобно вулканическому острову.
Не было сомнения, что появление кита давало нам надежду на спасение, без него наша шлюпка давно бы затонула. Едва чудовищная масса животного встала между нами и бурей, как о его бока разбились три огромные волны. Самой меньшей из них было бы достаточно, чтобы поглотить нас.
— Ребята, нам нечего больше бояться! — произнес командир, на этот раз с искренней радостью. — За этим китом мы в такой же безопасности, как за молом Бедфордского порта. Смотрите, как спокойно стало вокруг нас!
Произошел действительно феномен, хорошо понятный всем нам. Случилось то, что происходит, когда на поверхность возмущенных волн проливают масло. Дело в том, что из полуразложившегося тела кита сочился жир, покрывая пространство, большее, чем занимало само тело. На этой заколдованной поверхности волны были бессильны.
Между тем бешенство бури достигло своего предела, ветер завывал, ревели волны. Но теперь мы могли слушать весь этот шум не только без всякого страха, но почти равнодушно. Нам уже не казались зловещими крики морских птиц, которых вокруг было больше, чем когда-либо: одни садились прямо на тушу, другие искали убежища за ней так же, как мы. Мы больше не обращали внимания ни на ледяной ветер, ни на запах sui generis, доносившийся от тела кита. При других обстоятельствах он причинил бы нам большое неудобство, и мы нашли бы его невыносимым. Но тогда мы не видели в том неудобства и не думали жаловаться на близость разлагающегося кита, потому что это огромное тело было могущественной преградой между нами и смертью.
— Бог смиловался над нами, послав нам этого кита, — сказал Греммель, убедившись, что мы в безопасности. — И если бы, — добавил он, — мы были в шлюпке мистера Коффена, мистер Коффен уже преклонил бы колена, чтобы возблагодарить Господа.
Говоря так, старый китолов не имел никакого намерения обидеть нашего командира или преподать ему урок. Отнюдь нет, потому что старина Греммель не принадлежал к числу тех христиан, которые любят молиться, и замечание, сделанное ироническим тоном, было только шуткой. Но мистер Рэнсом, хотя уже и менее озабоченный и опечаленный, все же не был расположен шутить. Он чувствовал всю тяжесть своей ответственности и на легкомысленное замечание Греммеля серьезно заявил:
— Мистер Коффен, конечно, был бы вполне прав, поступив так, как вы говорите. Конечно, мы должны возблагодарить небо. Посмотрите, какая перемена произошла в течение десяти минут. Мы оказались в безопасности между двух водяных стен, как израильтяне при переходе через Красное море. Нельзя не поверить, что тут видна рука Всемогущего. Поступим же так, как поступил бы на нашем месте мистер Коффен. Возблагодарим Господа, чудесно спасшего нас!..
Так как мы знали, что мистер Рэнсом далеко не был пуританином, то призыв его произвел впечатление. Даже и до того, как он воззвал к нашей благодарности, мы уже чувствовали ее к тому, кто нас спас, и от глубины души воздали ему хвалу.
Весь остаток ночи мы провели в безопасности, что не мешало нам задумываться о будущем. Что на этот раз принесет рассвет? Увидим ли мы все те же водяные горы, поднимающиеся и разбивающиеся с ужасающим однообразием? Или наши обрадованные взоры обнаружат корабль? Будь это даже корабль, пострадавший от бури, он, конечно, заметит тело кита и непременно обнаружит нас.
Так, от надежды к страху и от страха к надежде, мы дождались солнца. Но оно не обрадовало нас, а лишь усилило нашу печаль. Его тусклые лучи по-прежнему озаряли лишь гонимые ветром, бушующие волны: казалось, ураган никогда не истощит своей силы.
Ожидание увидеть какое-нибудь судно оставалось бесплодным. Всякий корабль ввиду такой бури не преминул бы лечь в дрейф, и если накануне мы не видели никакого судна, то было слишком мало шансов увидеть его и сегодня утром.
Однако настроение наше каждую минуту менялось, мы противоречили сами себе: решив, что шансов увидеть корабль нет, вдруг начинали предполагать, что, может быть, какое-нибудь судно, вместо того, чтобы стоять на якоре, убегает от бури, и надо хорошо осмотреться, кто знает, не увидим ли мы чего-либо… Как ни слаба была надежда, мы все же приступили к наблюдению.
Как всегда, первым забрался на кнехт мистер Рэнсом, потом он уступил место Греммелю. И, как прежде, оба заявили, что ничего не видно.
Все серьезнее и острее вставал вопрос о провизии. При хорошей погоде и благоприятном ветре с нашим запасом мы могли бы добраться до Лисьих островов. Но нас задержала буря, а ее мы в расчет не принимали.
Пока считали сухари и мерили воду, мистер Рэнсом, питавший безграничную веру в мое прекрасное зрение, подал мне подзорную трубку:
— Идите, Мэси, и посмотрите.
Я повиновался. Едва только я приложил трубку к глазам, сердце мое наполнилось беспредельной радостью, и, я думаю, сердца моих товарищей по несчастью забились так же сильно, как мое, когда я крикнул:
— Парус!
Это было неточно. Судно качалось на хребтах волн с подвязанными парусами.
— С какой стороны? — спросил мистер Рэнсом.
— Со штирборта, сударь.
— Что это, корабль или шхуна?
— Шхуна, сударь, большая шхуна.
Мой ответ разочаровал его: какое-то мгновение он надеялся, что это «Летучее облако».
— Как она маневрирует?
Я передал ему то, что видел.
— Сойдите, — сказал он, — я хочу посмотреть сам.
Я передал ему подзорную трубку.
Он встал на мое место и, всмотревшись в шхуну, воскликнул:
— Клянусь Юпитером, это шотландский китолов, тот, чью метку мы нашли! Я узнаю его оснастку! Он идет из-под ветра, тем лучше, он приближается к нам.
Излишне говорить, что мы были в крайнем возбуждении. Еще раз представлялся нам счастливый случай, и, можно сказать, верный случай, если только нас заметит экипаж шотландского судна.
Но заметит ли он нас? На этот вопрос мы пока не могли ответить. Однако судно несло прямо на лодку. Оно было еще на достаточно большом расстоянии, а море так бурлило и волновалось, что наша шлюпка должна была казаться просто точкой. К счастью, привлечь внимание моряков могла огромная туша кита.
— Выкиньте флаг! — скомандовал мистер Рэнсом. — Он послужит нам, если прояснится небо, ветер будет развевать его.
В мгновение ока на верхушку мачты взвился флаг и, развернувшись во всю ширину, начал с хлопаньем биться по ветру.
Никакого отклика: очевидно, шотландское судно нас пока не заметило. Ветер продолжал увлекать его с такой скоростью, что нас охватил ужас. Надежда, только что зародившаяся, таяла на глазах. Мы готовы были снова впасть в отчаяние. Если ветер будет с прежней быстротой нести судно и оно скроется из наших глаз, что станется с нами?
Об этом никто не спросил вслух, но подумал каждый, и ответ на вопрос был только один. Мы знали, что смерть витает над нашими головами, потому что если мы избежали опасности кануть на морское дно, то умрем от голода и жажды. И притом очень скоро, потому что ревизия запасов показала: они ничтожны. Их оставалось только на один обед, и этот обед мог стать последним в нашей жизни.
Все ужасы голода и жажды вставали перед нашим внутренним взором, когда мы следили за действиями шотландского судна. Теперь мы лучше видели его и не сомневались, что это китолов «Гайлендер» из Абердина. Мы без труда узнали его, так как несколько раз видели в Ледовитом океане, а однажды прошли так близко от него, что могли перекинуться словами. Если бы Богу было угодно, чтобы мы опять оказались бы так же близко! Чего бы мы не дали за это!
Однако «Гайлендер» не выкинул флага и не изменил ничего ни в своих маневрах, ни в парусах. Он быстро бежал перед бурей, даже быстрее нас, так как мы были привязаны к киту, и скоро скрылся, унеся с собой все надежды на спасение.
Некоторые в нетерпении советовали обрубить веревку, удерживающую нас при ките, и попытаться подойти к «Гайлендеру» на веслах и под парусами.
— Невозможно, — проговорил наш командир, вглядевшись в «Гайлендер» сквозь хаос яростных волн, — шлюпка не устоит против бури ни одного мгновения. Нам остается только одно — держаться под прикрытием кита. Очень странно, что они не заметили кита. Можно подумать, что…
Он вдруг прервал сам себя и какое-то время молчал, а когда заговорил снова, тон его был иной:
— Я думаю, что нас увидели. Или я ничего не понимаю в их действиях или… Взгляните, Греммель.
— Это не случайность, сударь, — ответил вполголоса старый китолов. — Конечно, они заметили этот спокойный островок моря, а также и кита, и шлюпку. Они маневрируют, чтобы убедиться в том, что видят.
С каким нетерпением наблюдали мы за малейшими изменениями в курсе «Гайлендера»! С каким сердцебиением увидели мы, что на бизань-мачте разворачивается парус! Если до этого у нас и были сомнения, то теперь они рассеялись: судно стало к нам носом.
— Ура!
Это ура было очень негромким, потому что мы были истощены усталостью, но я не думаю, чтобы когда-либо в минуты отчаяния люди кричали радостнее.
— Нас увидели, товарищи! — уверенно воскликнул наш молодой командир. — Мы спасены, если шотландец сумеет подойти к нам. У него превосходный экипаж, истинное наслаждение видеть его работу!
Мы охотно согласились, что зрелище великолепно. Прекрасное трехмачтовое судно то величественно вздымалось на гребень волны, то опускалось, точно в долину, с каждым таким шагом приближаясь к нам. Теперь мы были уверены в спасении, и каждый новый маневр судна вызывал у нас крик радости. Мы были преисполнены восхищением действиями этих людей, спешивших нам на помощь с опасностью для собственных жизней: при таком бурном море каждое точное движение судна давалось экипажу с трудом.
Свершилось! Наши испытания подходили к концу, трехмачтовый гигант подошел к лодке. Нам ловко бросили канат. Мы ухватились за него, готовясь обрубить веревку, соединяющую нас с китом. Но пристать к судну с подветренной стороны — дело трудное, требующее величайшей осторожности, и прежде, чем мы хорошенько уцепились за канат, он вырвался, и его тут же отнесло.
Экипаж толпился у борта. Эти загорелые бородатые люди смотрели на нас с выражением симпатии, они протягивали к нам руки, ловя момент, чтобы помочь перебраться на корабль. Иногда борт вздымало над нами футов на двадцать, а минуту спустя он приближался к нам настолько, что мы могли протянуть друг другу руки, но расстояние было еще слишком значительно, чтобы они могли перетянуть нас к себе. Вытянув шеи, напрягая зрение, мы ждали удобного момента. Наконец судно стало совсем близко, и мы услышали ободряющие слова:
— Внимание! Взбирайтесь!
Маневр был исполнен с такой точностью, что все в одно мгновение вспрыгнули на борт судна. Все, кроме меня. Поспешив, я оступился и полетел через скамейку. Однако уже спустя несколько секунд мне бросили полдюжины веревок с булинем на концах. Я ухватился за одну, обвязал себя вокруг тела и сделал знак рукой. В следующий момент я уже находился на борту, в полной безопасности. Меня спасли, но еще минута — и было бы поздно. В это время корабль бортом ударил шлюпку, она затрещала и наполнилась водой. Когда корабль поднялся, натянутая веревка оборвалась, как нитка, и маленькая лодка, которая так долго и мужественно боролась с взбесившимся морем, была отброшена с такой силой, что разбилась о волны в щепки. При этом у нас, стольким обязанным ей, сжалось сердце, как будто она была живым существом, отданным нами в жертву яростной волне.
Спустя шесть недель после того, как «Гайлендер» стал на якорь в бухте Гонолулу, мы заметили корабль, огибающий мыс Диамант, и тотчас же узнали в нем «Летучее облако». Поздней ночью по шуму цепей мы поняли, что наше судно стало на якорь и место ее стоянки недалеко от «Гайлендера». Тотчас бравый капитан шотландца предоставил нам лодку, и, не теряя ни минуты, мы направились прямо к нашему родному кораблю.
— Эй, лодка! — окликнул вахтенный офицер. — Кто вы?
— Потерпевшие крушение с «Летучего облака», — ответил мистер Рэнсом.
— Слава богу! — отозвался голос капитана Дринкуотера.
И вслед за этим показался сам капитан.
— Возможно ли? Рэнсом, это вы?
— Да, да, я!..
— А другие? Все ли с вами?
— Все, капитан! Они со мной в лодке!
— Слава богу! — взволнованным голосом повторил капитан.
Может быть, в эти минуты он вспомнил о другой лодке, разбитой китом, экипаж которой спасся за исключением бедного Билла, так таинственно исчезнувшего. Вероятно, те же воспоминания пробудились и в душе мистера Коффена, потому что мы услышали его голос, благоговейно произнесший:
— Аминь!
Мы сейчас же оказались на палубе, среди товарищей, плясавших от радости. После нашего рассказа они, в свою очередь, передали нам, что произошло с «Летучим облаком» со времени нашего исчезновения. Несколько дней они крутились вокруг того места, надеясь найти нас, вопреки всякой надежде, пока не потеряли ее окончательно и не оставили розыски, думая, что наша лодка не смогла противостоять буре.
Мы были счастливы еще раз убедиться, какой благородный и достойный человек капитан Дринкуотер. У него на глазах стояли слезы, когда он приветствовал нас, обнимая по очереди. Вероятно, никто из нас никогда не позабудет этого, так же, как и божьего милосердия, чья рука так чудесно спасла нашу жизнь.
Очень часто захваченный кит остается покинутым на несколько дней до возвращения загарпунивших его. Иногда они не возвращаются вовсе. Туман или буря мешают китоловам окончательно овладеть добычей. В таких случаях метка предупреждает другого китолова, нашедшего эту добычу: не трогай, не твое! И никто не трогает. Этот обычай соблюдается у всех китоловов.
Когда волна повернула бревно надписью к нам, командир прочел: «Гайлендер» — Абердин". Это было шотландское судно, которое мы встречали в Северном Ледовитом океане. Оно, как и мы, оставило полярные воды и спустилось к югу. Но что могло заставить его бросить здесь метку? Не уронили ли ее случайно с борта?..
— Может, она прикреплена к телу кита, а кит под водой?
— Это возможно, — согласился мистер Рэнсом. — И судя по тому, как колеблется метка, это действительно так. Сейчас проверим.
Когда шлюпка поравнялась с меткой, он перегнулся через борт и потащил ее из воды. К метке была прикреплена веревка. Вначале свободная, она натянулась, как только мы прошли чуть дальше. Кусок дерева вырвался из рук офицера и упал в воду, подняв тучу брызг.
По команде мистера Рэнсома четверо гребцов налегли на весла и вернули лодку к тому месту, где плавала метка. Мистер Рэнсом захватил ее с большими предосторожностями, чем в первый раз и убедился, что на другом конце веревки, что-то есть и это что-то противится всем нашим усилиям: на поверхность его поднять невозможно.
— Наверное, на другом конце кит, — сказал мистер Рэнсом. — «Гайлендер», должно быть, был здесь или поблизости недавно. Иначе кит уже всплыл бы на поверхность. Как вы думаете, Греммель?
— Согласен с вами, сударь. На другом конце рыба. — Старик Греммель упорно называл кита рыбой, вопреки зоологии. — И он там недавно, как верно вы заметили. Не более недели, как шотландец оставил это место. Может, он еще где-то близко.
Эти слова возродили в нас надежду, и опять взоры устремились на безграничную равнину океана.
Но мы прочли на ней тот же ответ: ничего! Ничего, кроме хаоса сердитых волн, ничего, кроме ужасного, приводящего в отчаяние однообразия…
Командир снова заговорил о метке:
— В любом случае хорошо, что мы ее нашли. Можно принайтовить к веревке шлюпку — это будет похоже на якорную стоянку. Будем надеяться, что веревка выдержит.
Без лишних слов обрубок был вытащен, и его прикрутили к пиллерсу. Боясь, что веревка окажется слаба, если ее будет сильно рвать, мы постарались выбрать ее, чтобы можно было потом потихонечку травить. Вдобавок, мы привязали к ней другую веревку, сделав узел как можно ниже, чтобы предохранить от трения.
— Лучше остаться на якоре и приготовиться к встрече бури, чем убегать от нее, — объяснил нам командир свои действия. — Как видите, ураган только начинается, волны пока еще только холмы, а во время урагана они обратятся в горы.
Он был прав, и очень скоро мы в этом убедились. Небо принимало все более угрожающий цвет, волны пенились, здесь и там с радостными криками носились буревестники.
Недолго мы пробыли на нашей своеобразной стоянке, благословляя ее. Лодка держалась, мы поставили ее кормой к ветру и молились лишь об одном: только бы не лопнула сильно натянутая веревка!
Она, слава богу, выдержала! Немного спустя мы уже перестали бояться и даже почувствовали облегчение, потому что поняли: бурю мы переждем, а там будь что будет!
Чтобы поддержать нас, командир, до сих пор удрученный мыслью, что его неосторожность явилась причиной нашего несчастья, — а так оно и было, — сказал несколько более оживленно, чем обычно:
— Интересно, какова же здесь глубина? Она не должна быть большой, потому что веревка метки достигает поверхности. Мне кажется, стоило бы бросить лот и убедиться в этом.
Никто не возразил, и все необходимые меры были приняты.
У нас как раз был с собою линь для ловли трески, которым мы пользовались несколькими днями раньше, так как треска водится в Бристольском заливе в таком же изобилии, как и у берегов Новой Земли.
— Сорок семь брассов! — сообщил мистер Рэнсом, промерив глубину. — С этой глубины судно может легко вытащить кита, если крепка веревка и благоприятствует погода. Неужели мы не поднимем этого кита на поверхность? Это же пустое дело!
Он шутил, чтобы успокоить нас, но тон его несколько противоречил его словам, командир был заметно озабочен. И было чем. Буря свистела и ревела с удвоенным бешенством, и наше положение становилось опасным.
Редкие, но стремительные волны бросали нашу лодку из стороны в сторону, как яичную скорлупу. Водяные валы перекатывались через нас, и мы все время были заняты вычерпыванием из лодки воды. Дело шло о нашей жизни. Но мы сознавали, что положение было бы еще более критическим, если бы мы убегали от бури, наш необычный якорь казался нам безопасным портом.
Несмотря на объединенные усилия ветра и волн, он крепко держался в продолжение дня и части ночи. Среди ночи произошла счастливая для нас перемена, вызванная случаем столь же странным, сколь и неожиданным. Надо признаться, по мере того, как на море опускалась темнота, нами уже овладевала апатия: мы не надеялись, что устоим против бури до утра. Мы измучились, вынужденные без отдыха вычерпывать из лодки воду. Некоторые объявили, что лучше будут сидеть сложа руки и предоставив себя судьбе.
Вдруг наш командир закричал:
— Веревка не натянута более, мы идем по ветру! Веревка лопнула или гарпун вырвался из тела кита! В таком случае, помоги нам Боже!
— Вероятнее всего, что мы вытащили кита, и он всплыл на поверхность, — сказал Греммель, — я не раз видал подобные случаи.
— Выберем веревку и посмотрим! — крикнул командир.
Мы бросились к веревке и стали ее наматывать. Едва начали, как раздался радостный голос старого китолова:
— Ура! Я же говорил, он всплывает!
Все взоры устремились в сторону ветра. И мы увидели огромную черную массу, всплывающую на поверхность. Это было тело кита, показавшееся только до половины. Пока тело подымалось, наш слух был поражен сухими и резкими звуками, напоминающими щелканье бича. Эти звуки прерывались порою свистом, похожим на свисток паровой машины.
Кит всплыл на поверхность под влиянием естественных причин. Так как он умер уже несколько дней назад, то начал разлагаться, и газ, образовавшийся при гниении, облегчил его вес настолько, что тело всплыло. Буря и порывистые движения нашей лодки несомненно ускорили этот процесс: тело раскачивалось все быстрее и быстрее и, наконец, было выброшено на поверхность подобно вулканическому острову.
Не было сомнения, что появление кита давало нам надежду на спасение, без него наша шлюпка давно бы затонула. Едва чудовищная масса животного встала между нами и бурей, как о его бока разбились три огромные волны. Самой меньшей из них было бы достаточно, чтобы поглотить нас.
— Ребята, нам нечего больше бояться! — произнес командир, на этот раз с искренней радостью. — За этим китом мы в такой же безопасности, как за молом Бедфордского порта. Смотрите, как спокойно стало вокруг нас!
Произошел действительно феномен, хорошо понятный всем нам. Случилось то, что происходит, когда на поверхность возмущенных волн проливают масло. Дело в том, что из полуразложившегося тела кита сочился жир, покрывая пространство, большее, чем занимало само тело. На этой заколдованной поверхности волны были бессильны.
Между тем бешенство бури достигло своего предела, ветер завывал, ревели волны. Но теперь мы могли слушать весь этот шум не только без всякого страха, но почти равнодушно. Нам уже не казались зловещими крики морских птиц, которых вокруг было больше, чем когда-либо: одни садились прямо на тушу, другие искали убежища за ней так же, как мы. Мы больше не обращали внимания ни на ледяной ветер, ни на запах sui generis, доносившийся от тела кита. При других обстоятельствах он причинил бы нам большое неудобство, и мы нашли бы его невыносимым. Но тогда мы не видели в том неудобства и не думали жаловаться на близость разлагающегося кита, потому что это огромное тело было могущественной преградой между нами и смертью.
— Бог смиловался над нами, послав нам этого кита, — сказал Греммель, убедившись, что мы в безопасности. — И если бы, — добавил он, — мы были в шлюпке мистера Коффена, мистер Коффен уже преклонил бы колена, чтобы возблагодарить Господа.
Говоря так, старый китолов не имел никакого намерения обидеть нашего командира или преподать ему урок. Отнюдь нет, потому что старина Греммель не принадлежал к числу тех христиан, которые любят молиться, и замечание, сделанное ироническим тоном, было только шуткой. Но мистер Рэнсом, хотя уже и менее озабоченный и опечаленный, все же не был расположен шутить. Он чувствовал всю тяжесть своей ответственности и на легкомысленное замечание Греммеля серьезно заявил:
— Мистер Коффен, конечно, был бы вполне прав, поступив так, как вы говорите. Конечно, мы должны возблагодарить небо. Посмотрите, какая перемена произошла в течение десяти минут. Мы оказались в безопасности между двух водяных стен, как израильтяне при переходе через Красное море. Нельзя не поверить, что тут видна рука Всемогущего. Поступим же так, как поступил бы на нашем месте мистер Коффен. Возблагодарим Господа, чудесно спасшего нас!..
Так как мы знали, что мистер Рэнсом далеко не был пуританином, то призыв его произвел впечатление. Даже и до того, как он воззвал к нашей благодарности, мы уже чувствовали ее к тому, кто нас спас, и от глубины души воздали ему хвалу.
Весь остаток ночи мы провели в безопасности, что не мешало нам задумываться о будущем. Что на этот раз принесет рассвет? Увидим ли мы все те же водяные горы, поднимающиеся и разбивающиеся с ужасающим однообразием? Или наши обрадованные взоры обнаружат корабль? Будь это даже корабль, пострадавший от бури, он, конечно, заметит тело кита и непременно обнаружит нас.
Так, от надежды к страху и от страха к надежде, мы дождались солнца. Но оно не обрадовало нас, а лишь усилило нашу печаль. Его тусклые лучи по-прежнему озаряли лишь гонимые ветром, бушующие волны: казалось, ураган никогда не истощит своей силы.
Ожидание увидеть какое-нибудь судно оставалось бесплодным. Всякий корабль ввиду такой бури не преминул бы лечь в дрейф, и если накануне мы не видели никакого судна, то было слишком мало шансов увидеть его и сегодня утром.
Однако настроение наше каждую минуту менялось, мы противоречили сами себе: решив, что шансов увидеть корабль нет, вдруг начинали предполагать, что, может быть, какое-нибудь судно, вместо того, чтобы стоять на якоре, убегает от бури, и надо хорошо осмотреться, кто знает, не увидим ли мы чего-либо… Как ни слаба была надежда, мы все же приступили к наблюдению.
Как всегда, первым забрался на кнехт мистер Рэнсом, потом он уступил место Греммелю. И, как прежде, оба заявили, что ничего не видно.
Все серьезнее и острее вставал вопрос о провизии. При хорошей погоде и благоприятном ветре с нашим запасом мы могли бы добраться до Лисьих островов. Но нас задержала буря, а ее мы в расчет не принимали.
Пока считали сухари и мерили воду, мистер Рэнсом, питавший безграничную веру в мое прекрасное зрение, подал мне подзорную трубку:
— Идите, Мэси, и посмотрите.
Я повиновался. Едва только я приложил трубку к глазам, сердце мое наполнилось беспредельной радостью, и, я думаю, сердца моих товарищей по несчастью забились так же сильно, как мое, когда я крикнул:
— Парус!
Это было неточно. Судно качалось на хребтах волн с подвязанными парусами.
— С какой стороны? — спросил мистер Рэнсом.
— Со штирборта, сударь.
— Что это, корабль или шхуна?
— Шхуна, сударь, большая шхуна.
Мой ответ разочаровал его: какое-то мгновение он надеялся, что это «Летучее облако».
— Как она маневрирует?
Я передал ему то, что видел.
— Сойдите, — сказал он, — я хочу посмотреть сам.
Я передал ему подзорную трубку.
Он встал на мое место и, всмотревшись в шхуну, воскликнул:
— Клянусь Юпитером, это шотландский китолов, тот, чью метку мы нашли! Я узнаю его оснастку! Он идет из-под ветра, тем лучше, он приближается к нам.
Излишне говорить, что мы были в крайнем возбуждении. Еще раз представлялся нам счастливый случай, и, можно сказать, верный случай, если только нас заметит экипаж шотландского судна.
Но заметит ли он нас? На этот вопрос мы пока не могли ответить. Однако судно несло прямо на лодку. Оно было еще на достаточно большом расстоянии, а море так бурлило и волновалось, что наша шлюпка должна была казаться просто точкой. К счастью, привлечь внимание моряков могла огромная туша кита.
— Выкиньте флаг! — скомандовал мистер Рэнсом. — Он послужит нам, если прояснится небо, ветер будет развевать его.
В мгновение ока на верхушку мачты взвился флаг и, развернувшись во всю ширину, начал с хлопаньем биться по ветру.
Никакого отклика: очевидно, шотландское судно нас пока не заметило. Ветер продолжал увлекать его с такой скоростью, что нас охватил ужас. Надежда, только что зародившаяся, таяла на глазах. Мы готовы были снова впасть в отчаяние. Если ветер будет с прежней быстротой нести судно и оно скроется из наших глаз, что станется с нами?
Об этом никто не спросил вслух, но подумал каждый, и ответ на вопрос был только один. Мы знали, что смерть витает над нашими головами, потому что если мы избежали опасности кануть на морское дно, то умрем от голода и жажды. И притом очень скоро, потому что ревизия запасов показала: они ничтожны. Их оставалось только на один обед, и этот обед мог стать последним в нашей жизни.
Все ужасы голода и жажды вставали перед нашим внутренним взором, когда мы следили за действиями шотландского судна. Теперь мы лучше видели его и не сомневались, что это китолов «Гайлендер» из Абердина. Мы без труда узнали его, так как несколько раз видели в Ледовитом океане, а однажды прошли так близко от него, что могли перекинуться словами. Если бы Богу было угодно, чтобы мы опять оказались бы так же близко! Чего бы мы не дали за это!
Однако «Гайлендер» не выкинул флага и не изменил ничего ни в своих маневрах, ни в парусах. Он быстро бежал перед бурей, даже быстрее нас, так как мы были привязаны к киту, и скоро скрылся, унеся с собой все надежды на спасение.
Некоторые в нетерпении советовали обрубить веревку, удерживающую нас при ките, и попытаться подойти к «Гайлендеру» на веслах и под парусами.
— Невозможно, — проговорил наш командир, вглядевшись в «Гайлендер» сквозь хаос яростных волн, — шлюпка не устоит против бури ни одного мгновения. Нам остается только одно — держаться под прикрытием кита. Очень странно, что они не заметили кита. Можно подумать, что…
Он вдруг прервал сам себя и какое-то время молчал, а когда заговорил снова, тон его был иной:
— Я думаю, что нас увидели. Или я ничего не понимаю в их действиях или… Взгляните, Греммель.
— Это не случайность, сударь, — ответил вполголоса старый китолов. — Конечно, они заметили этот спокойный островок моря, а также и кита, и шлюпку. Они маневрируют, чтобы убедиться в том, что видят.
С каким нетерпением наблюдали мы за малейшими изменениями в курсе «Гайлендера»! С каким сердцебиением увидели мы, что на бизань-мачте разворачивается парус! Если до этого у нас и были сомнения, то теперь они рассеялись: судно стало к нам носом.
— Ура!
Это ура было очень негромким, потому что мы были истощены усталостью, но я не думаю, чтобы когда-либо в минуты отчаяния люди кричали радостнее.
— Нас увидели, товарищи! — уверенно воскликнул наш молодой командир. — Мы спасены, если шотландец сумеет подойти к нам. У него превосходный экипаж, истинное наслаждение видеть его работу!
Мы охотно согласились, что зрелище великолепно. Прекрасное трехмачтовое судно то величественно вздымалось на гребень волны, то опускалось, точно в долину, с каждым таким шагом приближаясь к нам. Теперь мы были уверены в спасении, и каждый новый маневр судна вызывал у нас крик радости. Мы были преисполнены восхищением действиями этих людей, спешивших нам на помощь с опасностью для собственных жизней: при таком бурном море каждое точное движение судна давалось экипажу с трудом.
Свершилось! Наши испытания подходили к концу, трехмачтовый гигант подошел к лодке. Нам ловко бросили канат. Мы ухватились за него, готовясь обрубить веревку, соединяющую нас с китом. Но пристать к судну с подветренной стороны — дело трудное, требующее величайшей осторожности, и прежде, чем мы хорошенько уцепились за канат, он вырвался, и его тут же отнесло.
Экипаж толпился у борта. Эти загорелые бородатые люди смотрели на нас с выражением симпатии, они протягивали к нам руки, ловя момент, чтобы помочь перебраться на корабль. Иногда борт вздымало над нами футов на двадцать, а минуту спустя он приближался к нам настолько, что мы могли протянуть друг другу руки, но расстояние было еще слишком значительно, чтобы они могли перетянуть нас к себе. Вытянув шеи, напрягая зрение, мы ждали удобного момента. Наконец судно стало совсем близко, и мы услышали ободряющие слова:
— Внимание! Взбирайтесь!
Маневр был исполнен с такой точностью, что все в одно мгновение вспрыгнули на борт судна. Все, кроме меня. Поспешив, я оступился и полетел через скамейку. Однако уже спустя несколько секунд мне бросили полдюжины веревок с булинем на концах. Я ухватился за одну, обвязал себя вокруг тела и сделал знак рукой. В следующий момент я уже находился на борту, в полной безопасности. Меня спасли, но еще минута — и было бы поздно. В это время корабль бортом ударил шлюпку, она затрещала и наполнилась водой. Когда корабль поднялся, натянутая веревка оборвалась, как нитка, и маленькая лодка, которая так долго и мужественно боролась с взбесившимся морем, была отброшена с такой силой, что разбилась о волны в щепки. При этом у нас, стольким обязанным ей, сжалось сердце, как будто она была живым существом, отданным нами в жертву яростной волне.
Спустя шесть недель после того, как «Гайлендер» стал на якорь в бухте Гонолулу, мы заметили корабль, огибающий мыс Диамант, и тотчас же узнали в нем «Летучее облако». Поздней ночью по шуму цепей мы поняли, что наше судно стало на якорь и место ее стоянки недалеко от «Гайлендера». Тотчас бравый капитан шотландца предоставил нам лодку, и, не теряя ни минуты, мы направились прямо к нашему родному кораблю.
— Эй, лодка! — окликнул вахтенный офицер. — Кто вы?
— Потерпевшие крушение с «Летучего облака», — ответил мистер Рэнсом.
— Слава богу! — отозвался голос капитана Дринкуотера.
И вслед за этим показался сам капитан.
— Возможно ли? Рэнсом, это вы?
— Да, да, я!..
— А другие? Все ли с вами?
— Все, капитан! Они со мной в лодке!
— Слава богу! — взволнованным голосом повторил капитан.
Может быть, в эти минуты он вспомнил о другой лодке, разбитой китом, экипаж которой спасся за исключением бедного Билла, так таинственно исчезнувшего. Вероятно, те же воспоминания пробудились и в душе мистера Коффена, потому что мы услышали его голос, благоговейно произнесший:
— Аминь!
Мы сейчас же оказались на палубе, среди товарищей, плясавших от радости. После нашего рассказа они, в свою очередь, передали нам, что произошло с «Летучим облаком» со времени нашего исчезновения. Несколько дней они крутились вокруг того места, надеясь найти нас, вопреки всякой надежде, пока не потеряли ее окончательно и не оставили розыски, думая, что наша лодка не смогла противостоять буре.
Мы были счастливы еще раз убедиться, какой благородный и достойный человек капитан Дринкуотер. У него на глазах стояли слезы, когда он приветствовал нас, обнимая по очереди. Вероятно, никто из нас никогда не позабудет этого, так же, как и божьего милосердия, чья рука так чудесно спасла нашу жизнь.
13. СЕНЬОР САЛЬВАДОР
Товарищи рассказали, что они убили кита, и он оказался тем самым, который так быстро тащил нас за собою, что заставил обрубить канат. С гарпуном мистера Рэнсома в боку, волоча за собой канат в несколько сотен брассов, старое чудовище вернулось к кораблю, когда началась буря, и было захвачено лодкой мистера Коффена.
Груз «Летучего облака» был пополнен, и корабль направился домой. Если он и зашел в Гонолулу, то с единственной целью узнать у моряков остановившихся там китоловных судов, не имеют ли они каких-нибудь сведений о нас. В глубине души каждый надеялся получить какое-нибудь известие о нас. Тем живее была радость встречи.
По возвращении в Нью-Бедфорд капитан Дринкуотер разделил между нами прибыли компании, каждый заработал очень хорошо. На этот раз я не забыл своих обязанностей по отношению к матери. Только теперь я узнал, что она больна, и, к счастью, мог помочь ей.
Теперь у меня было больше оснований продолжать избранную мною карьеру, а у матери — меньше возражений против нее. Она не протестовала и против моего нового отъезда. Я стал мужчиной. Она, по-видимому, даже гордилась мною. В конце концов, она чувствовала себя счастливой, что ее бродяга вернулся к ней, чего она уже не ожидала.
Она, всегда гордившаяся тем, что была женой морского офицера, может быть, и ощущала себя несколько униженной, что стала матерью простого матроса. Но если это так и было, то я имел счастливую возможность перед отъездом сообщить ей новость, способную пролить бальзам на ее раны. Эта новость содержалась в письме из Нью-Бедфорда:
«Дорогой Мэси, в настоящее время я снаряжаю „Облако“ для нового похода на китов. На этот раз я хочу попытать счастья в Атлантическом и Индийском океанах. Итак, если вы сохранили свое увлечение охотой на левиафана и если чувствуете прежнюю привязанность к старому кораблю, я могу предложить вам место. Я набрал себе в экипаж всех, кроме второго офицера. Если вы хотите быть вторым офицером, место вас ждет. Оно будет свободно до получения вашего ответа. Сердечно преданный вам Р. Дринкуотер».
«P.S. Коффен на этот раз не идет со мною. Босток с „Дерзкой Сары“ сделал ему предложение. Но я надеюсь, или, вернее, я думаю, что его уход не станет поводом к тому, чтобы ушли и вы. Р.Д.».
Слова «я думаю», подчеркнутые капитаном Дринкуотером, возымели действие, на которое он, несомненно, и рассчитывал. Они побудили принять предлагаемый мне пост. Я тщетно старался возбудить в себе симпатию к Лиджу Коффену, но это было для меня невозможно. Он так и представлялся мне с гарпуном в руке, угрожающе занесенным над моей головой, и с криком «Помните Билла!» на устах.