— Да ты садись, угощайся. Мисс Наоми кто-то позвонил, но она сейчас закончит. — Только что не напевая от переполнявшего ее счастья, Герти принялась разливать чай и выкладывать печенье в вазочку.
— Я всегда знала, что ты вернешься, всегда… Мисс Наоми не верила, а я ей говорила: «Кел — твоя дочка, разве нет? Не бойся, она обязательно приедет повидать свою мамочку…» И вот, ты приехала.
— Да. — Келси заставила себя сесть и даже взяла в руки чашку чая. — Вот я и приехала.
— А как выросла-то! — Не в силах сдержаться, Герти погладила ее по волосам. — Ты теперь совсем взрослая женщина.
Ее лицо вдруг помрачнело, поднятая рука опустилась, и Герти почти выбежала из комнаты.
— Извини, — кивнула Наоми, вернувшись в гостиную несколько секунд спустя. — В последнее время Герти стала особенно чувствительной. Сожалею, если она доставила тебе несколько неприятных минут, но…
— Ничего страшного. — Келси сделала крошечный глоток. На этот раз чай был китайским, и она это заметила. Наоми поняла и рассмеялась.
— Это у меня такое чувство юмора, — пояснила она, наливая себе чай и садясь. — Я не знала, вернешься ли ты.
— Я тоже. Возможно, я никогда бы этого не сделала, — во всяком случае, так скоро, если бы бабушка не вынудила меня.
— А-а, Милисент. — Наоми вытянула свои длинные ноги и слегка потянулась. — Она всегда терпеть меня не могла. Впрочем, это чувство было обоюдным, — добавила она, пожимая плечами. — Скажи, как тебе удалось добиться соответствия ее высоким стандартам?
— Не удалось. — Келси улыбнулась, но сразу стала серьезной. Ей показалось недостойным обсуждать бабушку с Наоми.
— Фамильная честь… — протянула Наоми. кивая. — Ты права, я не должна была критиковать Милисент в твоем присутствии. Кроме того, это ты собиралась задавать вопросы.
— Как тебе это удается?! — воскликнула Келси, ставя чашку на блюдце дрогнувшей рукой. — Как ты можешь так спокойно вести себя, если знаешь, о чем пойдет разговор?
— Когда я была в тюрьме, я научилась не роптать и принимать то, что меня ждет, без волнения и страха. В данном случае ситуацией управляешь ты. А я… У меня было много времени, чтобы все как следует обдумать, и, прежде чем я написала тебе, я поклялась принять все, чем бы это ни кончилось.
— Но почему ты ждала так долго? Ведь тебя выпустили из тюрьмы уже…
— Двенадцать лет, восемь месяцев и десять дней назад. Бывшие заключенные одержимы еще больше, чем бывшие курильщики, а я являюсь и тем, и другим. — Наоми снова улыбнулась. — Но я не ответила на твой вопрос. Я хотела встретиться с тобой в тот день, когда меня выпустили. Я даже ездила к твоей школе. На протяжении недели я сидела в машине через улицу от школьных ворот и смотрела, как ты играешь с девочками во дворе. Я видела, как вы поглядываете на мальчиков, а сами притворяетесь, будто смотрите в другую сторону. Однажды я даже вышла из машины и подошла почти к самой ограде. Мне хотелось знать, почувствуешь ли ты запах тюрьмы. Я ощущаю на себе его до сих пор.
Она повела плечами и равнодушно взяла из вазы печенье.
— В общем, я не дошла до забора, повернулась и уехала. Ты была счастлива, тебе ничто не грозило, и к тому же ты даже не знала о моем существовании. Потом мой отец серьезно заболел, и мне пришлось поехать к нему. С тех пор прошло много лет, но каждый раз, когда я бралась за трубку телефона, чтобы позвонить тебе или написать письмо, я чувствовала, что это будет неправильно. Я не должна была снова появляться в твоей жизни.
— Почему же ты в конце концов написала мне?
— Потому что мне показалось, что я должна это сделать. Ты больше не беспечная счастливая девчонка, у тебя хватает неприятностей, и мне показалось, что тебе пора узнать о моем существовании. Твой брак развалился, ты на распутье… Может быть, ты считаешь, что я не способна тебя понять, но я понимаю.
— Ты знаешь об Уэйде?
— Да. И о твоей работе, и о твоей академической карьере. Тебе повезло, что ты унаследовала мозги отца. Я-то всегда была паршивой студенткой. Кстати, если тебе совсем не хочется есть печенье, спрячь несколько штук в сумочку — Герти будет приятно…
Келси со вздохом взяла печенье и надкусила.
— Я еще не совсем хорошо разобралась со всем этим… И я не уверена в своих чувствах к тебе.
— Действительность редко бывает похожа на опереточный спектакль, — заметила Наоми. — Дочь воссоединяется с матерью, которую считала умершей. Все прощено и забыто, публика аплодирует. Занавес. Я и не прошу у тебя прощения, Келси, но я хочу, чтобы ты дала мне хоть один шанс.
Келси потянулась к своей, папке, которую положила на софу.
— Я предприняла кое-какие исследования, — начала она.
Ну и черт с ними, подумала Наоми, протягивая руку еще за одним печеньем.
— Я ждала чего-то в этом роде, — сказала она вслух. — Должно быть, старые газетные статьи о процессе, верно?
— Да, в том числе и газетные статьи.
— Я могла бы дать тебе расшифровку стенограммы судебного заседания.
Пальцы Келси замерли на завязках папки.
— Расшифровку? — переспросила она.
— На твоем месте я обязательно попыталась бы ее достать. Стенограмма велась для судебного архива, чтобы впоследствии я не смогла бы ничего скрыть, даже если бы захотела.
— В прошлый раз я спрашивала, виновна ли ты, и ты сказала — да.
— Ты спрашивала, убивала ли я Алека.
— Почему ты не рассказала, что на суде твой адвокат настаивал на версии о самообороне?
— А какая разница? Ведь, в конце концов, меня все же признали виновной. Зато теперь я заплатила свой долг обществу, поэтому — согласно существующей системе — я могу считать себя полностью реабилитированной.
— Значит, это была ложь? Обычная адвокатская уловка? Ты лгала, когда заявила, что стреляла в него, чтобы защититься от насилия?
— Присяжные тоже так подумали.
— Я спрашиваю тебя! — выпалила Келси, вспыхивая. — Скажи просто: да или нет?
— Отнять у человека жизнь никогда не бывает просто, какими бы ни были обстоятельства.
— И какими же они были в тот раз? Ты сама впустила его к себе в дом и пригласила в спальню.
— Я впустила его в дом, — ровным голосом уточнила Наоми. — А потом он поднялся за мной в спальню.
— Он был твоим любовником.
— Нет, не был. — Наоми спокойно налила себе чаю, хотя руки у нее были холодны как лед. — Он мог бы им стать… в конце концов, но я с ним не спала.
Она подняла голову и смело встретила взгляд дочери.
— Но присяжные не поверили и этому. На самом деле меня просто влекло к нему. Он казался мне очаровательным дурачком, безвредным и забавным.
— Но из-за Него ты едва не подралась с другой женщиной.
— Я первая его застолбила, — с юмором отозвалась Наоми. — Считалось, что это он от меня без ума; таким образом, мне можно было флиртовать с другими, а ему — нет. Впрочем, к тому времени он мне уже надоел настолько, что я решила дать ему отставку. Правда, Алек этого не хотел… Короче, между нами произошла безобразная сцена, свидетелями которой стали слишком многие. — Она с горечью покачала головой. — Потом еще одна, уже наедине. Алек вышел из себя, он назвал меня… разными словами и, в конце концов, попытался добиться своего при помощи силы. Мне это не понравилось, и я велела ему убираться вон.
Она изо всех сил старалась казаться спокойной, но голос ее предательски дрогнул, когда воспоминания о той страшной ночи с новой силой нахлынули на нее.
— Он побежал за мной наверх и снова принялся обзывать. И вел себя еще более грубо, еще более вызывающе. Наверное, ему казалось, что если он сумеет затащить меня в постель, то я пойму, чего лишаюсь. Я разозлилась, но и испугалась тоже. Потом мы начали бороться, и я поняла, что этот парень своего добьется. Мне удалось вырваться и схватить револьвер. Вот так я его застрелила.
Не говоря ни слова, Келси открыла свою папку и достала оттуда копию газетного снимка. Наоми приняла его с непроницаемым выражением лица, и лишь дрогнувшие губы выдали ее истинные чувства.
— Не слишком-то удачный ракурс, верно? — заметила она. — Впрочем, тогда мы не подозревали о том, что выступаем перед публикой.
— Он не трогает тебя. Он стоит далеко, и руки его подняты.
— Да. — Наоми кивнула, возвращая фотографию. — Ты не могла не приехать и не задать мне твои вопросы. Я не прошу тебя верить мне, Келси. Почему, в конце концов, ты должна принимать все мои слова на веру? Какими бы ни были обстоятельства, я не могу сказать, что на мне нет ни пятнышка, но я заплатила за все сполна. Общество дало мне еще один шанс, и от тебя я хочу того же.
— Почему ты допустила, чтобы я считала, что ты умерла?
— Потому что я сама чувствовала себя мертвой. Какая-то часть меня умерла. И, какие бы преступления, мнимые и настоящие, я ни совершила, я любила тебя. Я не хотела, чтобы ты росла, зная, что твоя мать — за решеткой. Если бы я постоянно об этом думала, то вот тебе честное слово, я не сумела бы выдержать эти долгие десять лет. А мне очень хотелось выжить.
У Келси были и другие вопросы, десятки, сотни вопросов, кружившиеся у нее в голове, но она знала, что выслушать ответы ей не хватит мужества.
— Не знаю… — промолвила она, наконец. — Не знаю, смогу ли я когда-нибудь почувствовать к тебе что-то…
— Твой отец должен был воспитать в тебе чувство долга. Если не он, то Милисент — точно. И я собираюсь этим воспользоваться. Иными словами, я прошу тебя пожить несколько недель здесь, у меня.
Это неожиданное заявление на несколько мгновений сбило Келси с толку.
— Ты хочешь, чтобы я жила здесь? — пробормотала она в конце концов.
— Да. Устрой себе каникулы. Несколько твоих недель взамен целой жизни, которую я потеряла…
Боже, она так не хотела унижаться, так не хотела просить, но она на колени бы встала, если бы у нее не оказалось другого выхода.
— Я понимаю, что с моей стороны это эгоистично и не совсем правильно, но… Я прошу дать мне возможность попробовать…
— Не слишком ли многого ты просишь?
— Да, я прошу многого, но все равно прошу. Я твоя мать, и от этого никуда не деться. Если ты так решишь, мы можем никогда больше не видеться, но я все-таки останусь твоей матерью. А так у нас будет время, чтобы разобраться, возможны ли между нами какие-то, хотя бы чисто дружеские, отношения. Если нет — ты вольна уйти и никогда не возвращаться, но я почему-то думаю, что ты не уйдешь, — Наоми наклонилась вперед. — Из чего ты сделана, Келси? Достаточно ли в тебе мужества Чедвиков, чтобы принять вызов?
Келси вздернула подбородок. Согласившись, она многим рисковала и все равно предпочитала подобное поведение любым просьбам и мольбам.
— Месяц не обещаю, — резко ответила она. — Но я приеду, а там будет видно.
И с удивлением заметила, как губы Наоми чуть заметно и жалко дрогнули, прежде чем снова сложиться в спокойную и уверенную улыбку.
— Вот и хорошо. Если я не сумела тебя очаровать, то «Трем ивам» это, несомненно, по силам. Поглядим, как много ты еще помнишь из своих уроков верховой езды.
— Меня всегда было нелегко вышибить из седла.
— Меня тоже.
Глава 4
— Я всегда знала, что ты вернешься, всегда… Мисс Наоми не верила, а я ей говорила: «Кел — твоя дочка, разве нет? Не бойся, она обязательно приедет повидать свою мамочку…» И вот, ты приехала.
— Да. — Келси заставила себя сесть и даже взяла в руки чашку чая. — Вот я и приехала.
— А как выросла-то! — Не в силах сдержаться, Герти погладила ее по волосам. — Ты теперь совсем взрослая женщина.
Ее лицо вдруг помрачнело, поднятая рука опустилась, и Герти почти выбежала из комнаты.
— Извини, — кивнула Наоми, вернувшись в гостиную несколько секунд спустя. — В последнее время Герти стала особенно чувствительной. Сожалею, если она доставила тебе несколько неприятных минут, но…
— Ничего страшного. — Келси сделала крошечный глоток. На этот раз чай был китайским, и она это заметила. Наоми поняла и рассмеялась.
— Это у меня такое чувство юмора, — пояснила она, наливая себе чай и садясь. — Я не знала, вернешься ли ты.
— Я тоже. Возможно, я никогда бы этого не сделала, — во всяком случае, так скоро, если бы бабушка не вынудила меня.
— А-а, Милисент. — Наоми вытянула свои длинные ноги и слегка потянулась. — Она всегда терпеть меня не могла. Впрочем, это чувство было обоюдным, — добавила она, пожимая плечами. — Скажи, как тебе удалось добиться соответствия ее высоким стандартам?
— Не удалось. — Келси улыбнулась, но сразу стала серьезной. Ей показалось недостойным обсуждать бабушку с Наоми.
— Фамильная честь… — протянула Наоми. кивая. — Ты права, я не должна была критиковать Милисент в твоем присутствии. Кроме того, это ты собиралась задавать вопросы.
— Как тебе это удается?! — воскликнула Келси, ставя чашку на блюдце дрогнувшей рукой. — Как ты можешь так спокойно вести себя, если знаешь, о чем пойдет разговор?
— Когда я была в тюрьме, я научилась не роптать и принимать то, что меня ждет, без волнения и страха. В данном случае ситуацией управляешь ты. А я… У меня было много времени, чтобы все как следует обдумать, и, прежде чем я написала тебе, я поклялась принять все, чем бы это ни кончилось.
— Но почему ты ждала так долго? Ведь тебя выпустили из тюрьмы уже…
— Двенадцать лет, восемь месяцев и десять дней назад. Бывшие заключенные одержимы еще больше, чем бывшие курильщики, а я являюсь и тем, и другим. — Наоми снова улыбнулась. — Но я не ответила на твой вопрос. Я хотела встретиться с тобой в тот день, когда меня выпустили. Я даже ездила к твоей школе. На протяжении недели я сидела в машине через улицу от школьных ворот и смотрела, как ты играешь с девочками во дворе. Я видела, как вы поглядываете на мальчиков, а сами притворяетесь, будто смотрите в другую сторону. Однажды я даже вышла из машины и подошла почти к самой ограде. Мне хотелось знать, почувствуешь ли ты запах тюрьмы. Я ощущаю на себе его до сих пор.
Она повела плечами и равнодушно взяла из вазы печенье.
— В общем, я не дошла до забора, повернулась и уехала. Ты была счастлива, тебе ничто не грозило, и к тому же ты даже не знала о моем существовании. Потом мой отец серьезно заболел, и мне пришлось поехать к нему. С тех пор прошло много лет, но каждый раз, когда я бралась за трубку телефона, чтобы позвонить тебе или написать письмо, я чувствовала, что это будет неправильно. Я не должна была снова появляться в твоей жизни.
— Почему же ты в конце концов написала мне?
— Потому что мне показалось, что я должна это сделать. Ты больше не беспечная счастливая девчонка, у тебя хватает неприятностей, и мне показалось, что тебе пора узнать о моем существовании. Твой брак развалился, ты на распутье… Может быть, ты считаешь, что я не способна тебя понять, но я понимаю.
— Ты знаешь об Уэйде?
— Да. И о твоей работе, и о твоей академической карьере. Тебе повезло, что ты унаследовала мозги отца. Я-то всегда была паршивой студенткой. Кстати, если тебе совсем не хочется есть печенье, спрячь несколько штук в сумочку — Герти будет приятно…
Келси со вздохом взяла печенье и надкусила.
— Я еще не совсем хорошо разобралась со всем этим… И я не уверена в своих чувствах к тебе.
— Действительность редко бывает похожа на опереточный спектакль, — заметила Наоми. — Дочь воссоединяется с матерью, которую считала умершей. Все прощено и забыто, публика аплодирует. Занавес. Я и не прошу у тебя прощения, Келси, но я хочу, чтобы ты дала мне хоть один шанс.
Келси потянулась к своей, папке, которую положила на софу.
— Я предприняла кое-какие исследования, — начала она.
Ну и черт с ними, подумала Наоми, протягивая руку еще за одним печеньем.
— Я ждала чего-то в этом роде, — сказала она вслух. — Должно быть, старые газетные статьи о процессе, верно?
— Да, в том числе и газетные статьи.
— Я могла бы дать тебе расшифровку стенограммы судебного заседания.
Пальцы Келси замерли на завязках папки.
— Расшифровку? — переспросила она.
— На твоем месте я обязательно попыталась бы ее достать. Стенограмма велась для судебного архива, чтобы впоследствии я не смогла бы ничего скрыть, даже если бы захотела.
— В прошлый раз я спрашивала, виновна ли ты, и ты сказала — да.
— Ты спрашивала, убивала ли я Алека.
— Почему ты не рассказала, что на суде твой адвокат настаивал на версии о самообороне?
— А какая разница? Ведь, в конце концов, меня все же признали виновной. Зато теперь я заплатила свой долг обществу, поэтому — согласно существующей системе — я могу считать себя полностью реабилитированной.
— Значит, это была ложь? Обычная адвокатская уловка? Ты лгала, когда заявила, что стреляла в него, чтобы защититься от насилия?
— Присяжные тоже так подумали.
— Я спрашиваю тебя! — выпалила Келси, вспыхивая. — Скажи просто: да или нет?
— Отнять у человека жизнь никогда не бывает просто, какими бы ни были обстоятельства.
— И какими же они были в тот раз? Ты сама впустила его к себе в дом и пригласила в спальню.
— Я впустила его в дом, — ровным голосом уточнила Наоми. — А потом он поднялся за мной в спальню.
— Он был твоим любовником.
— Нет, не был. — Наоми спокойно налила себе чаю, хотя руки у нее были холодны как лед. — Он мог бы им стать… в конце концов, но я с ним не спала.
Она подняла голову и смело встретила взгляд дочери.
— Но присяжные не поверили и этому. На самом деле меня просто влекло к нему. Он казался мне очаровательным дурачком, безвредным и забавным.
— Но из-за Него ты едва не подралась с другой женщиной.
— Я первая его застолбила, — с юмором отозвалась Наоми. — Считалось, что это он от меня без ума; таким образом, мне можно было флиртовать с другими, а ему — нет. Впрочем, к тому времени он мне уже надоел настолько, что я решила дать ему отставку. Правда, Алек этого не хотел… Короче, между нами произошла безобразная сцена, свидетелями которой стали слишком многие. — Она с горечью покачала головой. — Потом еще одна, уже наедине. Алек вышел из себя, он назвал меня… разными словами и, в конце концов, попытался добиться своего при помощи силы. Мне это не понравилось, и я велела ему убираться вон.
Она изо всех сил старалась казаться спокойной, но голос ее предательски дрогнул, когда воспоминания о той страшной ночи с новой силой нахлынули на нее.
— Он побежал за мной наверх и снова принялся обзывать. И вел себя еще более грубо, еще более вызывающе. Наверное, ему казалось, что если он сумеет затащить меня в постель, то я пойму, чего лишаюсь. Я разозлилась, но и испугалась тоже. Потом мы начали бороться, и я поняла, что этот парень своего добьется. Мне удалось вырваться и схватить револьвер. Вот так я его застрелила.
Не говоря ни слова, Келси открыла свою папку и достала оттуда копию газетного снимка. Наоми приняла его с непроницаемым выражением лица, и лишь дрогнувшие губы выдали ее истинные чувства.
— Не слишком-то удачный ракурс, верно? — заметила она. — Впрочем, тогда мы не подозревали о том, что выступаем перед публикой.
— Он не трогает тебя. Он стоит далеко, и руки его подняты.
— Да. — Наоми кивнула, возвращая фотографию. — Ты не могла не приехать и не задать мне твои вопросы. Я не прошу тебя верить мне, Келси. Почему, в конце концов, ты должна принимать все мои слова на веру? Какими бы ни были обстоятельства, я не могу сказать, что на мне нет ни пятнышка, но я заплатила за все сполна. Общество дало мне еще один шанс, и от тебя я хочу того же.
— Почему ты допустила, чтобы я считала, что ты умерла?
— Потому что я сама чувствовала себя мертвой. Какая-то часть меня умерла. И, какие бы преступления, мнимые и настоящие, я ни совершила, я любила тебя. Я не хотела, чтобы ты росла, зная, что твоя мать — за решеткой. Если бы я постоянно об этом думала, то вот тебе честное слово, я не сумела бы выдержать эти долгие десять лет. А мне очень хотелось выжить.
У Келси были и другие вопросы, десятки, сотни вопросов, кружившиеся у нее в голове, но она знала, что выслушать ответы ей не хватит мужества.
— Не знаю… — промолвила она, наконец. — Не знаю, смогу ли я когда-нибудь почувствовать к тебе что-то…
— Твой отец должен был воспитать в тебе чувство долга. Если не он, то Милисент — точно. И я собираюсь этим воспользоваться. Иными словами, я прошу тебя пожить несколько недель здесь, у меня.
Это неожиданное заявление на несколько мгновений сбило Келси с толку.
— Ты хочешь, чтобы я жила здесь? — пробормотала она в конце концов.
— Да. Устрой себе каникулы. Несколько твоих недель взамен целой жизни, которую я потеряла…
Боже, она так не хотела унижаться, так не хотела просить, но она на колени бы встала, если бы у нее не оказалось другого выхода.
— Я понимаю, что с моей стороны это эгоистично и не совсем правильно, но… Я прошу дать мне возможность попробовать…
— Не слишком ли многого ты просишь?
— Да, я прошу многого, но все равно прошу. Я твоя мать, и от этого никуда не деться. Если ты так решишь, мы можем никогда больше не видеться, но я все-таки останусь твоей матерью. А так у нас будет время, чтобы разобраться, возможны ли между нами какие-то, хотя бы чисто дружеские, отношения. Если нет — ты вольна уйти и никогда не возвращаться, но я почему-то думаю, что ты не уйдешь, — Наоми наклонилась вперед. — Из чего ты сделана, Келси? Достаточно ли в тебе мужества Чедвиков, чтобы принять вызов?
Келси вздернула подбородок. Согласившись, она многим рисковала и все равно предпочитала подобное поведение любым просьбам и мольбам.
— Месяц не обещаю, — резко ответила она. — Но я приеду, а там будет видно.
И с удивлением заметила, как губы Наоми чуть заметно и жалко дрогнули, прежде чем снова сложиться в спокойную и уверенную улыбку.
— Вот и хорошо. Если я не сумела тебя очаровать, то «Трем ивам» это, несомненно, по силам. Поглядим, как много ты еще помнишь из своих уроков верховой езды.
— Меня всегда было нелегко вышибить из седла.
— Меня тоже.
Глава 4
Ужинать в ее семье всегда было принято в соответствии с давно сложившимися традициями. Еда была превосходной, и подавалась она со всем достоинством и соблюдением этикета.
Как всякая последняя трапеза, мрачно подумала Келси, механически орудуя ложкой и поглощая горячий бульон, обильно сдобренный черемшой. Больше всего ей не хотелось рассматривать вечер, проведенный в отцовском доме, как обязанность или — хуже того — как некое подобие судилища, но в глубине души она знала: и то, и другое в значительной мере справедливо.
Филипп, правда, старался поддерживать за столом непринужденный разговор, однако его улыбка была слегка натянутой. С тех пор как Келси сообщила ему о предстоящем отъезде в «Три ивы», все его мысли, казалось, были обращены к прошлому. Келси считала, что это несколько несправедливо по отношению к Кендис и что отцу не следовало так много думать о своей первой жене, ибо у нее были серьезные основания подозревать, что воспоминания о Наоми не отпускали его не только днем, но и по ночам, лишая сна и заставляя допоздна курить в кабинете. И действительно, сколько бы он ни повторял себе, что это нелогично, непозволительно, просто глупо — ничто не помогало. Смириться с мыслью о том, что он теряет своего ребенка — дочь, за которую столько боролся, Филиппу было тяжело.
Впрочем, Келси давно перестала быть ребенком. Чтобы убедиться в этом, ему достаточно было просто бросить на нее взгляд. Но стоило только закрыть глаза, и он без труда вспоминал, какой она была в детстве. И тогда чувство вины охватывало Филиппа с особенной силой.
Милисент вела себя на удивление тихо, но, когда подали жареного цыпленка, она не выдержала. Не в ее правилах было обсуждать за едой какие-либо неприятные вопросы, однако на сей раз ей, похоже, не оставили никакого выхода.
— Ты уезжаешь завтра, как я слышала, — начала она.
— Да. — Келси сделала глоток воды из стакана, следя глазами за ломтиком лимона, который сначала погрузился на самое дно, а затем снова всплыл на поверхность. — Завтра утром.
— А как же твоя работа?
— Я уволилась. — Келси с вызовом приподняла голову. — Эта моя так называемая работа мало чем отличается от того, чем добровольцы занимаются на общественных началах. Когда я вернусь, попробую найти что-нибудь в Смитсоновском институте.
— С твоим длинным послужным списком найти что-нибудь стоящее может оказаться довольно трудно, — сыронизировала Милисент.
— Ты права, — не стала спорить Келси.
— Историческое общество всегда нуждается в специалистах, — робко вставила Кендис. — Я уверена, что могла бы замолвить за тебя словечко.
— Спасибо, Кендис, я подумаю об этом, — кивнула Келси, а сама подумала: «Кен, как всегда, выступает в роли миротворца».
— А может быть, ты увлечешься скачками, — подмигнул ей Ченнинг. — Купишь себе нескольких племенных лошадей и будешь посылать их на соревнования.
— Вряд ли это будет разумно. — Милисент промокнула губы салфеткой. — В твоем возрасте, Ченнинг, подобные вещи действительно могут показаться привлекательными из-за налета ложной романтики, но Келси, надеюсь, достаточно взрослая, чтобы рассуждать здраво.
Как всякая последняя трапеза, мрачно подумала Келси, механически орудуя ложкой и поглощая горячий бульон, обильно сдобренный черемшой. Больше всего ей не хотелось рассматривать вечер, проведенный в отцовском доме, как обязанность или — хуже того — как некое подобие судилища, но в глубине души она знала: и то, и другое в значительной мере справедливо.
Филипп, правда, старался поддерживать за столом непринужденный разговор, однако его улыбка была слегка натянутой. С тех пор как Келси сообщила ему о предстоящем отъезде в «Три ивы», все его мысли, казалось, были обращены к прошлому. Келси считала, что это несколько несправедливо по отношению к Кендис и что отцу не следовало так много думать о своей первой жене, ибо у нее были серьезные основания подозревать, что воспоминания о Наоми не отпускали его не только днем, но и по ночам, лишая сна и заставляя допоздна курить в кабинете. И действительно, сколько бы он ни повторял себе, что это нелогично, непозволительно, просто глупо — ничто не помогало. Смириться с мыслью о том, что он теряет своего ребенка — дочь, за которую столько боролся, Филиппу было тяжело.
Впрочем, Келси давно перестала быть ребенком. Чтобы убедиться в этом, ему достаточно было просто бросить на нее взгляд. Но стоило только закрыть глаза, и он без труда вспоминал, какой она была в детстве. И тогда чувство вины охватывало Филиппа с особенной силой.
Милисент вела себя на удивление тихо, но, когда подали жареного цыпленка, она не выдержала. Не в ее правилах было обсуждать за едой какие-либо неприятные вопросы, однако на сей раз ей, похоже, не оставили никакого выхода.
— Ты уезжаешь завтра, как я слышала, — начала она.
— Да. — Келси сделала глоток воды из стакана, следя глазами за ломтиком лимона, который сначала погрузился на самое дно, а затем снова всплыл на поверхность. — Завтра утром.
— А как же твоя работа?
— Я уволилась. — Келси с вызовом приподняла голову. — Эта моя так называемая работа мало чем отличается от того, чем добровольцы занимаются на общественных началах. Когда я вернусь, попробую найти что-нибудь в Смитсоновском институте.
— С твоим длинным послужным списком найти что-нибудь стоящее может оказаться довольно трудно, — сыронизировала Милисент.
— Ты права, — не стала спорить Келси.
— Историческое общество всегда нуждается в специалистах, — робко вставила Кендис. — Я уверена, что могла бы замолвить за тебя словечко.
— Спасибо, Кендис, я подумаю об этом, — кивнула Келси, а сама подумала: «Кен, как всегда, выступает в роли миротворца».
— А может быть, ты увлечешься скачками, — подмигнул ей Ченнинг. — Купишь себе нескольких племенных лошадей и будешь посылать их на соревнования.
— Вряд ли это будет разумно. — Милисент промокнула губы салфеткой. — В твоем возрасте, Ченнинг, подобные вещи действительно могут показаться привлекательными из-за налета ложной романтики, но Келси, надеюсь, достаточно взрослая, чтобы рассуждать здраво.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента