– Сола, только не Чужая, – взмолился Фаран, почти слезно, и смуглый Корлат вспыхнул.
В его прошлом имели место определенные романтические эпизоды, включавшие скачки по ночной пустыне, но он никогда не похищал женщину, не заручившись заранее ее деятельной поддержкой. Отец Корлата был известным любителем женщин. Неожиданные единокровные братья и сестры нынешнего короля всплывали иногда до сих пор, не давая народу забыть об этом. Корлату порой казалось, что избранная им политика скрытности в подобных делах только нервирует людей. Люди не знали, что происходит – и происходит ли вообще. Уже некоторое время действительно ничего не происходило, но, видят боги, неужели его собственные Всадники действительно ждут, что он сорвется и выставит себя на посмешище из-за Чужой?! И именно сейчас!
Но с другой стороны, он не мог толком объяснить, почему делает то, что делает, даже самому себе. Хотя его решимость была тверда, как он с грустью обнаружил в тот миг, когда слова слетели с его уст. Но как же неприятно видеть своих людей расстроенными! Он хороший король, а не кисейная барышня. Поэтому, имея полное право велеть Фарану прикусить язык, он все же ответил ему:
– Это государственное дело, – медленно произнес он. Даже Всадникам, лучшим друзьям и самым верным подданным, он не мог открыто заявить, что он лишь следует капризам келара. – Девушка станет почетной пленницей, обращаться с ней будем со всем уважением, и я, и вы.
Никто ничего не понял, но все слегка успокоились. И избегали думать о неписаном законе своей страны, гласившем, что похищенная женщина лишается чести, вне зависимости от того, потеряла ли она на самом деле что-нибудь, кроме нескольких неудобных часов поперек чьего-нибудь седла, или нет. Как правило, соблазнение горца или горянки членом королевской семьи почиталось за честь, пусть и несколько опасную. Кто сумеет расслабиться с любовником, которому нельзя смотреть в глаза? Вот почему келар, Дар изначально королевский, продолжал всплывать в неожиданных местах. Но Чужаки, как известно, народ странный. Кто знает, что они станут делать…
– Сола, – нерешительно произнес Фаран.
Корлат остановился и чуть обернулся, показывая, что слушает.
– А если Чужаки обнаружат ее пропажу?
– И что с того?
– Они пойдут за ней.
– Нет, если не узнают, куда она подевалась.
– Но… как они могут не узнать?
Корлат мрачно улыбнулся:
– Потому что мы им не скажем.
Фаран, по его собственному выбору, не сопровождал короля на совет с Чужаками. Форлой, Иннат и другие, побывавшие в Резиденции, ухмылялись под стать королю. Чужаки не видят и того, что творится у них под самым носом.
– Вы выступите отсюда сразу же и медленно направитесь к горам. И снова поставите лагерь там, где ручей Леик выходит на поверхность. Там вы будете ждать меня. Я вернусь тем же путем, которым мы пришли, в течение трех дней. Пусть никто не скажет, будто девушка исчезла сразу после того, как горцев видели в поселении Чужаков. Я заберу ее из постели, пока она спит в большом доме, и поскачу обратно к вам.
Повисла задумчивая тишина. Наконец Фаран сказал:
– Я пойду с тобой, сола. У меня быстрый конь. – Веселья в его голосе не прибавилось, но дрожь ушла.
К тому же, глядя в лица шестерым, видевшим, как Корлат говорил с комиссаром, Фаран ощутил любопытство. Он никогда не видел Чужака, даже издали. Никогда не видел городка Чужаков.
Проведя в опустевшем лагере три беспокойных дня, Корлат, Фаран и Иннат стремительно поскакали обратно к городку Чужаков. «Они не видели нас даже средь бела дня, когда мы скакали к ним в развевающихся плащах на ржущих конях, – думал король. – Мы крадемся как грабители в пустой дом, притворяясь, будто у него есть хозяин. Иначе трудно до конца поверить, уж больно все просто».
Фаран и Иннат опустились на колени там, где стояли, и не смотрели, когда король уходил от них. Все равно они увидят не больше, чем он захочет им показать. Кони ждали так же тихо, как люди, но большой королевский жеребец провожал хозяина взглядом. Лишь ветер шелестел в низком кустарнике и длинных лошадиных гривах.
Корлат без труда добрался до дома. Иного он и не ожидал. Сторожевые псы не обратили на него внимания или по какой-то таинственной причине сочли его своим. Несколько черно-коричневых мохнатых клубков, приглушенно посапывая, лежали там и сям в спящем саду Резиденции. Собаки Чужаков не любили северо-восточную границу Дарии. Горные псы тут же проснулись бы и молча наблюдали бы за ним, но они не ладили с Чужаками. Король не видел в темноте, но даже там, куда не попадал лунный свет, двигался безошибочно.
Он подошел к дому и приложил ладонь к стене. В зависимости от настроения келара, его носителю удавалось проходить сквозь стены, не проламывая их предварительно, или хотя бы видеть сквозь них. Но опять-таки не всегда. До чего же лень забираться в дом, как обычный грабитель, и бродить из комнаты в комнату, разглядывая лица на подушках. Возможно даже, он на этом попадется.
Нет. На этот раз обошлось: келар с ним. «Он сам втравил меня в эту затею, – подумал Корлат. – Так пусть, по крайней мере, поможет мне из нее выбраться». Он почти сразу понял, где она. Единственный неприятный момент был, когда проклятые часы в прихожей зазвонили, будто призывая мертвых, и словно холодными бледными руками потянулись за ним вверх по лестнице.
Она кротко спала, свернувшись калачиком, на мягкой полке, встроенной в полукруглое окно. На мгновение жалость пронзила его, и Корлат заколебался. «Что мне толку от жалости? – подумал он почти сердито. – Я здесь не по собственной воле». Но он излишне бережно завернул ее в плащ, выдохнув несколько слов над ее головой, чтобы она точно не проснулась.
Девушка с трудом разлепила веки и увидела вроде бы рассвет за вроде бы горами, хотя до них же далеко… Затем она сообразила, что она на лошади, сидит боком у самой конской холки, и ноги ее болтаются с одной стороны седла, постукивая коня при каждом шаге. Харри мысленно посочувствовала коню. В сидячем положении ее поддерживал мужчина, прижимая ее собственные руки к бокам, а голова ее подскакивала у него на плече.
Но ведь она прекрасно умеет ездить на лошади сама! Это была единственная ясная мысль, да и то не очень. Обидно же! Почему с ней обращаются как с тюком или с ребенком?! Харри завозилась. Она подняла голову, резко вздохнула и стряхнула с лица низко надвинутый капюшон. Затем попыталась изменить положение в седле.
Всадник резко натянул поводья. Черт, а ведь поводьев-то нет! Мужчина обхватил ее чуть крепче, и затем рядом возникли двое других верховых, спешились и тут же подошли к ней. Они были одеты как горцы, с низко опущенными на лицо капюшонами, и совершенно внезапно, еще не понимая, что с ней случилось, Харри испугалась. Державший ее всадник передал ее стоявшим внизу людям. Она заметила, что конское плечо, по которому елозили ее ноги, ярко-рыжее, а грива длинная и черная. Но когда двое подхватили ее под руки и ее ноги коснулись земли, она снова сомлела.
Второй раз Харри проснулась в сумерках, только теперь красноватый свет шел с противоположной стороны. Она чувствовала себя гораздо лучше. Хотя окружение было столь необычным, что она ни в чем не могла быть уверена. Девушка села – отлично, она может сидеть. До этого она лежала на одеяле, завернутая в чужой темный плащ с капюшоном. Под плащом на ней по-прежнему были халат и ночная сорочка. Пару головокружительных минут она пыталась припомнить, как оказалась босиком. Потеряла тапочки или просто не надевала… прошлой ночью? Или когда? Поймав себя на этой мысли, Харри огляделась.
Ее разместили в небольшом углублении. С одной стороны его прикрывала заросшая кустарником дюна. Над головой натянули тент, состоявший из крыши и всего одной стенки. Во все прочие стороны открывался вид на дюну, закат и троих мужчин. Они сидели на корточках у крохотного бездымного костерка, разведенного у противоположного края той же дюны. На границе светового пятна угадывались черные горы, растворяющиеся в сумерках, и три коня. Три кучки, видимо седла, лежали возле них, но кони – серый, гнедой и огненно-рыжий – стояли без привязи.
Едва она взглянула на них, один из мужчин поднялся от огня и направился к ней. Остальные двое остались сидеть, глядя в алое сердце огня. Третий опустился на колени рядом с пленницей и протянул ей дымящуюся чашку. Харри приняла ее не раздумывая, поскольку в жесте мужчины читался приказ, и заглянула внутрь. Загадочное содержимое имело коричневый цвет и вкусно пахло. Желудок тут же проснулся и принялся сетовать на свою горькую участь.
Харри взглянула на чашку, потом на мужчину. Капюшон плаща скрывал его лицо. Спустя минуту похититель указал на чашку и сказал:
– Выпей это.
Она облизнула губы, опасаясь, как бы голос не выдал ее волнения.
– Мне бы не хотелось снова заснуть. – Получилось вполне прилично.
Последовала новая пауза, но причина заминки осталась непонятной. То ли мужчина не понял, то ли тщательно выбирал ответ. Наконец он произнес с сильным и странным акцентом, хотя островные слова были легко узнаваемы:
– От этого ты не заснешь.
Харри слишком хотелось пить. Она не стала задумываться, верить или не верить незнакомцу, и выпила все. Вкус оказался таким же приятным, как и запах, и это, на ее взгляд, выгодно отличало напиток от кофе. И тут девушка поняла, что ужасно проголодалась.
– Есть еда, если хочешь.
Она кивнула, и перед ней тут же появилась тарелка еды и новая порция горячего коричневого напитка. Мужчина опять уселся, словно намереваясь проследить за каждой ложкой. Харри взглянула на него или, скорее, на тень под капюшоном, затем решила сосредоточиться пока на тарелке. Там, рядом с дымящейся горкой некоего подобия рагу, лежала странной формы ложка. Черенок был сильно изогнутый, а черпало почти плоское. Она взяла ее.
– Осторожно. От такого сна, как у тебя, некоторых тошнит.
«Стало быть, меня подпоили», – подумала Харри со странным облегчением. Теперь у нее появилась уважительная причина ничего не помнить о том, как она здесь оказалась. Она ела предложенную пищу и чувствовала себя все лучше, хотя мясо было незнакомое. Ей становилось легче, но одновременно с новой силой в голове вспыхивали вопросы: где она, и как тут оказалась, и – главное – что дальше. Девушка заколебалась, глядя на полупустую тарелку. В центре тускло-серой керамики красовался черный знак. «Интересно, что он означает? – подумала Харри. – Здоровье и долголетие? Чары, чтобы посуда не билась и не терялась? Или символическую „Смерть Чужакам“?»
– Хорошо? – спросил мужчина рядом.
– Мне бы… э-э… было спокойнее, если бы я могла видеть ваше лицо, – сказала она, мучительно ища верный тон среди понятной робости, ужасной трусости и вежливости по отношению к захватчику.
Он откинул капюшон и повернул голову так, чтобы лицо его было ясно видно в отсветах угасающего у него за спиной костра.
– Боже мой, – невольно вырвалось у нее.
Это был Корлат.
– Значит, ты узнала меня?
«Да, ваше величество», – подумала она, но язык у нее прилип к зубам.
По ее испуганному кивку он все понял.
– Хорошо, – сказал он и встал.
Она смотрела на него потрясенно. Ему хотелось как-то подбодрить ее, но он и собственным людям не мог объяснить, зачем похитил ее, а уж ей-то и подавно. Он смотрел, как она собирает все свое достоинство и пытается скрыть за ним потрясение. Девушка больше ничего не говорила, и он забрал ее тарелку и чашку и отнес обратно к огню, где Иннат отскреб их песком и убрал.
Погруженная в собственные мысли, Харри не догадывалась о сочувствии похитителя. Она видела, как фигура в плаще присоединилась к своим у огня. Никто из них не смотрел в ее сторону. Один затоптал костер и упаковал посуду в сумку. Второй седлал коней. Корлат стоял и смотрел на горы, сложив руки на груди, плащ его колыхался на вечернем ветерке. Свет почти угас, и скоро его неподвижная фигура станет неразличима на фоне черных пиков.
Девушка поднялась, несколько неуклюже. Ноги слушались неохотно, и голова кружилась, оказавшись так далеко от земли. Удалось сделать несколько шагов. Песок под ногами был теплый, но не горячий. Двое мужчин, по-прежнему не глядя на нее, скользнули мимо, сняли тент, скатали его и убрали быстро, словно по волшебству. Когда последнюю суму приторочили к седлу, Корлат обернулся, хотя не прозвучало ни слова. Огненно-рыжий конь следовал за ним.
– Это Исфахель, – торжественно сообщил он. – По-вашему, наверное… Огненное Сердце.
Харри взглянула снизу вверх на громадного зверя, не уверенная, какого ответа от нее ждут. Она чувствовала, что погладить гордого скакуна было бы наглостью. Отчаявшись, она протянула ему раскрытую ладонь и почувствовала себя глупо польщенной, когда конь изогнул шею и склонил голову, пощекотав ей дыханием ладонь. Он снова вскинулся и наставил уши на Корлата. Девушка чувствовала, что только что подверглась некоему ритуальному испытанию, и гадала, прошла его или нет.
Другие двое мужчин подошли к ним, за ними мягко ступали кони. «Меня опять перебросят через седло, как мешок с зерном? – подумала Харри. – Интересно, труднее ли перекидывать, когда упомянутый мешок стоит и смотрит на тебя?»
Она отвернулась. Мужчины напряженно всматривались в песок вокруг своих сапог. Всю поклажу приторочили к седлам, и выемка за пригорком, где они стояли, выглядела такой же голой и непотревоженной, как если бы здесь никогда не укрывался лагерь. Харри снова повернулась к Корлату.
– Я умею ездить верхом… немного, – робко произнесла она, хотя дома считалась великолепной всадницей. – Вы позволите мне сесть лицом вперед?
Корлат кивнул и отпустил конскую гриву. Он поправил покрытый кожей шерстяной валик в передней части седла и обернулся к девушке.
– Можешь сесть?
Она прикинула на глаз высоту конской спины: без малого восемнадцать ладоней, а то и больше.
– Не уверена, – признала она.
И тут, к ужасу своих спутников, недоумению Огненного Сердца и удивлению самой Харри, Корлат опустился на одно колено на песок и протянул ей сложенные чашкой ладони. Она поставила покрытую песком ногу ему на руки и взмыла легко, как бабочка или лепесток. Он уселся позади нее, взлетев в седло с тем же простым изяществом, которое она наблюдала во дворе Резиденции. Остальные два коня и их всадники подошли к ним, они вместе развернулись лицом к горам и пустились вперед легким галопом. Харри не различила ни слова, ни жеста повеления.
Они ехали всю ночь, шагом и легким галопом, лишь на недолгое время переходя в полный галоп. Харри страшно устала еще до того, как полоса гор перед ними начала проступать на фоне сереющего неба. Остановились только раз. Девушка перекинула ногу через конскую холку и соскользнула на землю, прежде чем ей успели предложить помощь. И хотя она не рухнула прямо на месте, на одно ужасное мгновение песок у нее под ногами заколыхался в такт движению конской спины в галопе. Хлеб, незнакомый зеленый фрукт и некое питье придали ей сил. И снова Корлат закинул ее в седло, а его люди закусили губы и отвели глаза. Она вплела пальцы в длинную гриву Огненного Сердца, выпрямила спину, заморгала и усилием воли велела себе бодрствовать. Она заявила, что умеет ездить верхом, и не хотела, чтобы ее несли… куда бы они ни направлялись… но не стоит гадать об этом. «Просто думай о том, чтобы сидеть прямо».
Один раз, когда они перешли на шаг, Корлат передал ей кожаный бурдюк со словами:
– Уже недалеко. – И в голосе его звучала доброта, а не насмешка.
Ей очень хотелось увидеть его лицо, но он сидел у нее за спиной, а изворачиваться не хотелось.
Содержимое бурдюка обожгло ей рот и заставило ахнуть, но благодаря питью она смогла сидеть еще прямее.
Она таращилась на линию гор, зажмуривала и открывала глаза, неуверенная, бледнеет небо или ей это кажется. И тут кони перешли на шаг, а затем остановились, насторожив уши.
Бесплотная рука возникла возле правой щеки Харри – Корлат указал вперед:
– Вон.
Она проследила взглядом направление, но увидела только волны песка. Кони сорвались в галоп, потрясший ее стремительностью в конце такого путешествия. От каждого удара копыт Огненного Сердца ей перетряхивало все кости. Устав от взлетов и опаданий черной гривы поверх ее рук, она подняла глаза и разглядела отблеск белого и серые контуры, слишком ровные для обычных дюн. Солнце окрасило верхушки гор золотом, когда три всадника ворвались в лагерь.
5
В его прошлом имели место определенные романтические эпизоды, включавшие скачки по ночной пустыне, но он никогда не похищал женщину, не заручившись заранее ее деятельной поддержкой. Отец Корлата был известным любителем женщин. Неожиданные единокровные братья и сестры нынешнего короля всплывали иногда до сих пор, не давая народу забыть об этом. Корлату порой казалось, что избранная им политика скрытности в подобных делах только нервирует людей. Люди не знали, что происходит – и происходит ли вообще. Уже некоторое время действительно ничего не происходило, но, видят боги, неужели его собственные Всадники действительно ждут, что он сорвется и выставит себя на посмешище из-за Чужой?! И именно сейчас!
Но с другой стороны, он не мог толком объяснить, почему делает то, что делает, даже самому себе. Хотя его решимость была тверда, как он с грустью обнаружил в тот миг, когда слова слетели с его уст. Но как же неприятно видеть своих людей расстроенными! Он хороший король, а не кисейная барышня. Поэтому, имея полное право велеть Фарану прикусить язык, он все же ответил ему:
– Это государственное дело, – медленно произнес он. Даже Всадникам, лучшим друзьям и самым верным подданным, он не мог открыто заявить, что он лишь следует капризам келара. – Девушка станет почетной пленницей, обращаться с ней будем со всем уважением, и я, и вы.
Никто ничего не понял, но все слегка успокоились. И избегали думать о неписаном законе своей страны, гласившем, что похищенная женщина лишается чести, вне зависимости от того, потеряла ли она на самом деле что-нибудь, кроме нескольких неудобных часов поперек чьего-нибудь седла, или нет. Как правило, соблазнение горца или горянки членом королевской семьи почиталось за честь, пусть и несколько опасную. Кто сумеет расслабиться с любовником, которому нельзя смотреть в глаза? Вот почему келар, Дар изначально королевский, продолжал всплывать в неожиданных местах. Но Чужаки, как известно, народ странный. Кто знает, что они станут делать…
– Сола, – нерешительно произнес Фаран.
Корлат остановился и чуть обернулся, показывая, что слушает.
– А если Чужаки обнаружат ее пропажу?
– И что с того?
– Они пойдут за ней.
– Нет, если не узнают, куда она подевалась.
– Но… как они могут не узнать?
Корлат мрачно улыбнулся:
– Потому что мы им не скажем.
Фаран, по его собственному выбору, не сопровождал короля на совет с Чужаками. Форлой, Иннат и другие, побывавшие в Резиденции, ухмылялись под стать королю. Чужаки не видят и того, что творится у них под самым носом.
– Вы выступите отсюда сразу же и медленно направитесь к горам. И снова поставите лагерь там, где ручей Леик выходит на поверхность. Там вы будете ждать меня. Я вернусь тем же путем, которым мы пришли, в течение трех дней. Пусть никто не скажет, будто девушка исчезла сразу после того, как горцев видели в поселении Чужаков. Я заберу ее из постели, пока она спит в большом доме, и поскачу обратно к вам.
Повисла задумчивая тишина. Наконец Фаран сказал:
– Я пойду с тобой, сола. У меня быстрый конь. – Веселья в его голосе не прибавилось, но дрожь ушла.
К тому же, глядя в лица шестерым, видевшим, как Корлат говорил с комиссаром, Фаран ощутил любопытство. Он никогда не видел Чужака, даже издали. Никогда не видел городка Чужаков.
Проведя в опустевшем лагере три беспокойных дня, Корлат, Фаран и Иннат стремительно поскакали обратно к городку Чужаков. «Они не видели нас даже средь бела дня, когда мы скакали к ним в развевающихся плащах на ржущих конях, – думал король. – Мы крадемся как грабители в пустой дом, притворяясь, будто у него есть хозяин. Иначе трудно до конца поверить, уж больно все просто».
Фаран и Иннат опустились на колени там, где стояли, и не смотрели, когда король уходил от них. Все равно они увидят не больше, чем он захочет им показать. Кони ждали так же тихо, как люди, но большой королевский жеребец провожал хозяина взглядом. Лишь ветер шелестел в низком кустарнике и длинных лошадиных гривах.
Корлат без труда добрался до дома. Иного он и не ожидал. Сторожевые псы не обратили на него внимания или по какой-то таинственной причине сочли его своим. Несколько черно-коричневых мохнатых клубков, приглушенно посапывая, лежали там и сям в спящем саду Резиденции. Собаки Чужаков не любили северо-восточную границу Дарии. Горные псы тут же проснулись бы и молча наблюдали бы за ним, но они не ладили с Чужаками. Король не видел в темноте, но даже там, куда не попадал лунный свет, двигался безошибочно.
Он подошел к дому и приложил ладонь к стене. В зависимости от настроения келара, его носителю удавалось проходить сквозь стены, не проламывая их предварительно, или хотя бы видеть сквозь них. Но опять-таки не всегда. До чего же лень забираться в дом, как обычный грабитель, и бродить из комнаты в комнату, разглядывая лица на подушках. Возможно даже, он на этом попадется.
Нет. На этот раз обошлось: келар с ним. «Он сам втравил меня в эту затею, – подумал Корлат. – Так пусть, по крайней мере, поможет мне из нее выбраться». Он почти сразу понял, где она. Единственный неприятный момент был, когда проклятые часы в прихожей зазвонили, будто призывая мертвых, и словно холодными бледными руками потянулись за ним вверх по лестнице.
Она кротко спала, свернувшись калачиком, на мягкой полке, встроенной в полукруглое окно. На мгновение жалость пронзила его, и Корлат заколебался. «Что мне толку от жалости? – подумал он почти сердито. – Я здесь не по собственной воле». Но он излишне бережно завернул ее в плащ, выдохнув несколько слов над ее головой, чтобы она точно не проснулась.
* * *
Харри с трудом очнулась от самого странного в жизни сна к смутной и туманной реальности, полной толчков и скачков. Заболела, что ли? Она не могла понять, что с ней происходит, только сознавала, что ей очень неудобно. А ведь она всегда легко просыпалась…Девушка с трудом разлепила веки и увидела вроде бы рассвет за вроде бы горами, хотя до них же далеко… Затем она сообразила, что она на лошади, сидит боком у самой конской холки, и ноги ее болтаются с одной стороны седла, постукивая коня при каждом шаге. Харри мысленно посочувствовала коню. В сидячем положении ее поддерживал мужчина, прижимая ее собственные руки к бокам, а голова ее подскакивала у него на плече.
Но ведь она прекрасно умеет ездить на лошади сама! Это была единственная ясная мысль, да и то не очень. Обидно же! Почему с ней обращаются как с тюком или с ребенком?! Харри завозилась. Она подняла голову, резко вздохнула и стряхнула с лица низко надвинутый капюшон. Затем попыталась изменить положение в седле.
Всадник резко натянул поводья. Черт, а ведь поводьев-то нет! Мужчина обхватил ее чуть крепче, и затем рядом возникли двое других верховых, спешились и тут же подошли к ней. Они были одеты как горцы, с низко опущенными на лицо капюшонами, и совершенно внезапно, еще не понимая, что с ней случилось, Харри испугалась. Державший ее всадник передал ее стоявшим внизу людям. Она заметила, что конское плечо, по которому елозили ее ноги, ярко-рыжее, а грива длинная и черная. Но когда двое подхватили ее под руки и ее ноги коснулись земли, она снова сомлела.
Второй раз Харри проснулась в сумерках, только теперь красноватый свет шел с противоположной стороны. Она чувствовала себя гораздо лучше. Хотя окружение было столь необычным, что она ни в чем не могла быть уверена. Девушка села – отлично, она может сидеть. До этого она лежала на одеяле, завернутая в чужой темный плащ с капюшоном. Под плащом на ней по-прежнему были халат и ночная сорочка. Пару головокружительных минут она пыталась припомнить, как оказалась босиком. Потеряла тапочки или просто не надевала… прошлой ночью? Или когда? Поймав себя на этой мысли, Харри огляделась.
Ее разместили в небольшом углублении. С одной стороны его прикрывала заросшая кустарником дюна. Над головой натянули тент, состоявший из крыши и всего одной стенки. Во все прочие стороны открывался вид на дюну, закат и троих мужчин. Они сидели на корточках у крохотного бездымного костерка, разведенного у противоположного края той же дюны. На границе светового пятна угадывались черные горы, растворяющиеся в сумерках, и три коня. Три кучки, видимо седла, лежали возле них, но кони – серый, гнедой и огненно-рыжий – стояли без привязи.
Едва она взглянула на них, один из мужчин поднялся от огня и направился к ней. Остальные двое остались сидеть, глядя в алое сердце огня. Третий опустился на колени рядом с пленницей и протянул ей дымящуюся чашку. Харри приняла ее не раздумывая, поскольку в жесте мужчины читался приказ, и заглянула внутрь. Загадочное содержимое имело коричневый цвет и вкусно пахло. Желудок тут же проснулся и принялся сетовать на свою горькую участь.
Харри взглянула на чашку, потом на мужчину. Капюшон плаща скрывал его лицо. Спустя минуту похититель указал на чашку и сказал:
– Выпей это.
Она облизнула губы, опасаясь, как бы голос не выдал ее волнения.
– Мне бы не хотелось снова заснуть. – Получилось вполне прилично.
Последовала новая пауза, но причина заминки осталась непонятной. То ли мужчина не понял, то ли тщательно выбирал ответ. Наконец он произнес с сильным и странным акцентом, хотя островные слова были легко узнаваемы:
– От этого ты не заснешь.
Харри слишком хотелось пить. Она не стала задумываться, верить или не верить незнакомцу, и выпила все. Вкус оказался таким же приятным, как и запах, и это, на ее взгляд, выгодно отличало напиток от кофе. И тут девушка поняла, что ужасно проголодалась.
– Есть еда, если хочешь.
Она кивнула, и перед ней тут же появилась тарелка еды и новая порция горячего коричневого напитка. Мужчина опять уселся, словно намереваясь проследить за каждой ложкой. Харри взглянула на него или, скорее, на тень под капюшоном, затем решила сосредоточиться пока на тарелке. Там, рядом с дымящейся горкой некоего подобия рагу, лежала странной формы ложка. Черенок был сильно изогнутый, а черпало почти плоское. Она взяла ее.
– Осторожно. От такого сна, как у тебя, некоторых тошнит.
«Стало быть, меня подпоили», – подумала Харри со странным облегчением. Теперь у нее появилась уважительная причина ничего не помнить о том, как она здесь оказалась. Она ела предложенную пищу и чувствовала себя все лучше, хотя мясо было незнакомое. Ей становилось легче, но одновременно с новой силой в голове вспыхивали вопросы: где она, и как тут оказалась, и – главное – что дальше. Девушка заколебалась, глядя на полупустую тарелку. В центре тускло-серой керамики красовался черный знак. «Интересно, что он означает? – подумала Харри. – Здоровье и долголетие? Чары, чтобы посуда не билась и не терялась? Или символическую „Смерть Чужакам“?»
– Хорошо? – спросил мужчина рядом.
– Мне бы… э-э… было спокойнее, если бы я могла видеть ваше лицо, – сказала она, мучительно ища верный тон среди понятной робости, ужасной трусости и вежливости по отношению к захватчику.
Он откинул капюшон и повернул голову так, чтобы лицо его было ясно видно в отсветах угасающего у него за спиной костра.
– Боже мой, – невольно вырвалось у нее.
Это был Корлат.
– Значит, ты узнала меня?
«Да, ваше величество», – подумала она, но язык у нее прилип к зубам.
По ее испуганному кивку он все понял.
– Хорошо, – сказал он и встал.
Она смотрела на него потрясенно. Ему хотелось как-то подбодрить ее, но он и собственным людям не мог объяснить, зачем похитил ее, а уж ей-то и подавно. Он смотрел, как она собирает все свое достоинство и пытается скрыть за ним потрясение. Девушка больше ничего не говорила, и он забрал ее тарелку и чашку и отнес обратно к огню, где Иннат отскреб их песком и убрал.
Погруженная в собственные мысли, Харри не догадывалась о сочувствии похитителя. Она видела, как фигура в плаще присоединилась к своим у огня. Никто из них не смотрел в ее сторону. Один затоптал костер и упаковал посуду в сумку. Второй седлал коней. Корлат стоял и смотрел на горы, сложив руки на груди, плащ его колыхался на вечернем ветерке. Свет почти угас, и скоро его неподвижная фигура станет неразличима на фоне черных пиков.
Девушка поднялась, несколько неуклюже. Ноги слушались неохотно, и голова кружилась, оказавшись так далеко от земли. Удалось сделать несколько шагов. Песок под ногами был теплый, но не горячий. Двое мужчин, по-прежнему не глядя на нее, скользнули мимо, сняли тент, скатали его и убрали быстро, словно по волшебству. Когда последнюю суму приторочили к седлу, Корлат обернулся, хотя не прозвучало ни слова. Огненно-рыжий конь следовал за ним.
– Это Исфахель, – торжественно сообщил он. – По-вашему, наверное… Огненное Сердце.
Харри взглянула снизу вверх на громадного зверя, не уверенная, какого ответа от нее ждут. Она чувствовала, что погладить гордого скакуна было бы наглостью. Отчаявшись, она протянула ему раскрытую ладонь и почувствовала себя глупо польщенной, когда конь изогнул шею и склонил голову, пощекотав ей дыханием ладонь. Он снова вскинулся и наставил уши на Корлата. Девушка чувствовала, что только что подверглась некоему ритуальному испытанию, и гадала, прошла его или нет.
Другие двое мужчин подошли к ним, за ними мягко ступали кони. «Меня опять перебросят через седло, как мешок с зерном? – подумала Харри. – Интересно, труднее ли перекидывать, когда упомянутый мешок стоит и смотрит на тебя?»
Она отвернулась. Мужчины напряженно всматривались в песок вокруг своих сапог. Всю поклажу приторочили к седлам, и выемка за пригорком, где они стояли, выглядела такой же голой и непотревоженной, как если бы здесь никогда не укрывался лагерь. Харри снова повернулась к Корлату.
– Я умею ездить верхом… немного, – робко произнесла она, хотя дома считалась великолепной всадницей. – Вы позволите мне сесть лицом вперед?
Корлат кивнул и отпустил конскую гриву. Он поправил покрытый кожей шерстяной валик в передней части седла и обернулся к девушке.
– Можешь сесть?
Она прикинула на глаз высоту конской спины: без малого восемнадцать ладоней, а то и больше.
– Не уверена, – признала она.
И тут, к ужасу своих спутников, недоумению Огненного Сердца и удивлению самой Харри, Корлат опустился на одно колено на песок и протянул ей сложенные чашкой ладони. Она поставила покрытую песком ногу ему на руки и взмыла легко, как бабочка или лепесток. Он уселся позади нее, взлетев в седло с тем же простым изяществом, которое она наблюдала во дворе Резиденции. Остальные два коня и их всадники подошли к ним, они вместе развернулись лицом к горам и пустились вперед легким галопом. Харри не различила ни слова, ни жеста повеления.
Они ехали всю ночь, шагом и легким галопом, лишь на недолгое время переходя в полный галоп. Харри страшно устала еще до того, как полоса гор перед ними начала проступать на фоне сереющего неба. Остановились только раз. Девушка перекинула ногу через конскую холку и соскользнула на землю, прежде чем ей успели предложить помощь. И хотя она не рухнула прямо на месте, на одно ужасное мгновение песок у нее под ногами заколыхался в такт движению конской спины в галопе. Хлеб, незнакомый зеленый фрукт и некое питье придали ей сил. И снова Корлат закинул ее в седло, а его люди закусили губы и отвели глаза. Она вплела пальцы в длинную гриву Огненного Сердца, выпрямила спину, заморгала и усилием воли велела себе бодрствовать. Она заявила, что умеет ездить верхом, и не хотела, чтобы ее несли… куда бы они ни направлялись… но не стоит гадать об этом. «Просто думай о том, чтобы сидеть прямо».
Один раз, когда они перешли на шаг, Корлат передал ей кожаный бурдюк со словами:
– Уже недалеко. – И в голосе его звучала доброта, а не насмешка.
Ей очень хотелось увидеть его лицо, но он сидел у нее за спиной, а изворачиваться не хотелось.
Содержимое бурдюка обожгло ей рот и заставило ахнуть, но благодаря питью она смогла сидеть еще прямее.
Она таращилась на линию гор, зажмуривала и открывала глаза, неуверенная, бледнеет небо или ей это кажется. И тут кони перешли на шаг, а затем остановились, насторожив уши.
Бесплотная рука возникла возле правой щеки Харри – Корлат указал вперед:
– Вон.
Она проследила взглядом направление, но увидела только волны песка. Кони сорвались в галоп, потрясший ее стремительностью в конце такого путешествия. От каждого удара копыт Огненного Сердца ей перетряхивало все кости. Устав от взлетов и опаданий черной гривы поверх ее рук, она подняла глаза и разглядела отблеск белого и серые контуры, слишком ровные для обычных дюн. Солнце окрасило верхушки гор золотом, когда три всадника ворвались в лагерь.
5
Корлат мгновенно очутился на земле, выкрикивая приказы, отчего фигуры в длиннополых одеждах рассыпались во все стороны. Харри в одиночестве сидела на большом рыжем коне, тот стоял неподвижно. Усталым слипающимся глазам казалось, будто шатров десятки, а людей сотни. Они выходили из шатров и просто из теней, чтобы поклониться королю. «Поздравляют его с успехом предприятия? А оно было успешным?» Одних тут же отсылали с поручениями, другие снова растворялись в темноте, из которой возникли. Двое спутников короля тоже спешились и стояли чуть позади него, пока их господин оглядывал лагерь. Харри не шевелилась. Ей не до конца верилось, что они прибыли-таки на место, – или не хотелось верить. Она с тоской подумала о ненавистной постели далеко в Резиденции и о толстой, скучной, суетливой Энни. Как же хорошо было бы оказаться дома… Харри очень устала и не знала толком, где дом. Когда Корлат обернулся к ней, девушке хватило самообладания сползти с высокой конской спины прежде, чем он успел ее снять. На сей раз изящно соскользнуть не получилось. Она просто повернулась лицом к конскому плечу и держалась обеими руками за седло, пока ноги не коснулись земли. Путь вниз оказался долгим. Огненное Сердце стоял терпеливо, как пони, пока она опиралась на него, и Харри рассеянно погладила королевского скакуна, как погладила бы собственную лошадь, а он ткнулся ей носом в сгиб локтя. Она вздохнула и подумала о Джеке Дэдхеме, который отдал бы руку за возможность разочек прокатиться на горской лошади. Хотя, наверное, не считается, если едешь вдвоем с горцем.
Харри стояла спиной к Фарану и Иннату, когда те уводили коней.
– Слишком долгая вышла прогулка для моих почтенных лет, – сказал Фаран.
– Да уж, дедуля, придется тебя привязывать к седлу за твою длинную белую бороду, – со смехом отозвался Иннат.
Фаран уже неоднократно становился дедушкой, но собирался еще много лет пробыть королевским Всадником и коротко стриг темно-серую бороду.
– Да, я мечтаю о пуховой перине и молоденькой пышечке, готовой восхищаться пожилым воином за его шрамы и байки, – улыбнулся он.
Взгляд его скользнул кругом, и он впервые прямо посмотрел на Харри с тех пор, как Корлат принес ее в тень, где два человека и три коня ждали его. Тогда завернутый в черное куль лежал в руках короля безвольно и тихо, и с трудом верилось, что внутри человеческое существо. Но теперь Харри хмурилась на свои грязные ноги и не заметила его взгляда.
– Девушка из Чужаков, – медленно проговорил Фаран тоном честного человека, который любой ценой остается справедливым. – Не знал, что Чужаки учат своих детей такой гордости. Она сделала себе честь этой поездкой.
Иннат обдумал это заявление. Выражение «сделать себе честь» было высокой похвалой в устах горца. Но, припомнив последние два дня, неохотно согласился. Хотя, будучи почти на поколение младше своего товарища-Всадника, он смотрел на их приключение иначе.
– Знаешь, больше всего я боялся, что она станет плакать. Не выношу женских слез.
Фаран хохотнул.
– Знай я об этом, посоветовал бы нашему королю, и настоятельно, выбрать другого Всадника. Хотя вряд ли это сыграло бы большую роль: усыпили бы по новой да и дело с концом.
Он откинул полог шатра, и они с лошадьми исчезли из поля зрения Харри.
Девушка узнала горское слово «Чужак» и уныло гадала, о чем говорили спутники Корлата, столь подчеркнуто игнорировавшие ее в дороге. От нечего делать она принялась шевелить грязными пальцами в песке.
Подняв глаза, Харри заметила, что стоит всего в нескольких футах от передней части самого роскошного шатра. Как же называется эта штука? «Дверь» предполагала петли и раму… Шатер был белый, с двумя широкими черными полосами, пересекающимися на верхушке и продолжающимися до земли черными лентами. Черно-белое знамя билось над центром, где пересекались полосы, высшей точкой лагеря, поскольку и шатер был самым большим.
– Входи. – Корлат снова оказался рядом. – О тебе позаботятся. Я вскоре присоединюсь к тебе.
При ее приближении часовой откинул прямоугольник золотистого шелка, служивший громадному шатру дверью. Воин стоял навытяжку с такой почтительностью, словно она была желанным гостем, а может, и королевой собственной страны. Это позабавило ее. Похоже, люди горного короля отлично вышколены. Она улыбнулась караульному, входя внутрь, и в награду получила испуганный взгляд. «По крайней мере, не все они непроницаемы», – подумалось ей. Так мог бы выглядеть один из младших офицеров Дэдхема.
Наконец-то ей удалось встретиться хоть с кем-то глазами, и это утешало.
А почетный часовой у двери, которому по долгу службы полагалось выказывать почтение всякому, кому милостью короля дозволялось войти в королевский шатер, говорил себе: «Она идет и улыбается, словно высокородная дама у себя дома, а не пленница». И это после путешествия, из которого даже старый Фаран, созданный не из плоти, а из железа, вернулся несколько утомленным. Будет о чем рассказать друзьям после дежурства. Тут рассуждения его застопорились, поскольку ни он сам, ни остальные не знали точно, почему ее сделали пленницей или невольной гостьей, – такова была воля короля.
Харри благоговейно оглядывала внутреннее убранство шатра. Снаружи в лагере преобладали белые, серые и бежевые тона, тусклые, как песок и кусты вокруг. Только черно-белое знамя над королевским шатром да пояса некоторых мужчин оживляли картину. Внутри же шатер – наверняка Корлатов собственный – представлял собой взрыв цвета. По стенам висели гобелены, а между ними золотые и серебряные цепи, филигранной работы шары и жезлы, яркие эмалевые медальоны, некоторые размером со щит. Толстые мягкие коврики устилали пол в три или четыре слоя, причем каждый из них роскошью был достоин лежать у подножия трона, а поверх разбросаны десятки подушек. Имелись резные и инкрустированные сундуки и шкатулки из ароматного красного, белого и черного дерева. Самые большие стояли у стен. Светильники свисали на коротких цепях с четырех резных стропил. Они пересекали белый потолок и сходились в центре у стройной наборной колонны, снаружи переходившей в шпиль, на котором развевалось знамя. Такие же колонны стояли по четырем углам шатра, а еще четыре подпирали стропила на полпути к центру. И от каждой колонны отходила короткая рука, державшая в сложенной чашечкой резной ладони лампу. Все светильники горели, и буйство насыщенных цветов, форм и текстур было окутано золотым сиянием, не имевшим ничего общего с медленно набирающим силу утренним светом снаружи.
Харри как завороженная смотрела на центр крыши, глубоко впечатленная простотой устройства походного дома. Ее познания о шатрах и палатках сводились к историям об их островной армейской разновидности, включавшей в себя веревки, холст, протечки во время дождя и много ругани… Легкий шум за спиной вернул Харри к реальности горского лагеря. Она обернулась – встревоженно, но все же не слишком. В белостенной комнате присутствовала элегантность и… ну, наверное, человечность, попытайся она подобрать слово… которая позволила ей расслабиться, даже вопреки ее собственному здравому смыслу.
В шатер вошли четверо мужчин в белых одеяниях. Они внесли, держа за расположенные по краям ручки, громадную серебряную чашу. «Целая ванна», – подумала Харри. Емкость имела широкое основание и слегка расходящиеся бока. Игра света на узорчатых металлических стенках не позволяла разглядеть изображение.
Мужчины поставили громадную чашу в одном из углов шатра, повернулись и гуськом направились к выходу. И каждый, проходя мимо неуверенно стоявшей в центре Харри, кланялся. От их учтивости ей стало неловко, и пришлось напрячь волю, чтоб не шарахнуться. Она стояла, опустив руки по швам, но ладони, невидимые под длинными широкими рукавами потрепанного халата, медленно сжимались в кулаки.
Пока четверо проходили перед ней по пути наружу, вошли еще несколько, с серебряными кувшинами на плечах. Кувшины, как она установила, когда принесшие опорожнили их в серебряную ванну, были наполнены горячей водой. Ни капли не пролилось мимо, и снова каждый поклонился ей, выходя. Она пыталась прикинуть, сколько народу задействовано в ношении воды. Одновременно в шатре находились не больше трех-четырех человек, однако, как только один кувшин опорожнялся, стоявший следом выливал свой.
Всего несколько минут приглушенных шагов и плеска льющейся воды, и ванна наполнилась. Иссяк и поток людей. На миг Харри осталась одна, наблюдая, как поблескивает поверхность воды и успокаивается рябь. Тут уж она разглядела узор, поняла, что это просто петли, и рассмеялась. В конце концов, она же в походном лагере. И тут четверо мужчин вошли все вместе, выстроились в ряд и уставились на нее, а она уставилась на них. Словно конюхи, подумалось ей, перед диким жеребцом, чей характер непредсказуем. Скорее всего, это были те же, кто принес ванну. Заметила она кое-что другое, ускользнувшее от ее взора в постоянном потоке людей и кувшинов: каждый из мужчин имел на лбу между бровями маленькую белую отметину, похожую на шрам.
Затем ее внимание привлекли полотенца, лежавшие на плечах троих из мужчин. И тут четвертый выступил вперед и движением столь же стремительным, сколь и учтивым, снял с ее плеч горский плащ. Девушка и ахнуть не успела, а он уже сложил одеяние и повесил себе на руку. Тут она резко развернулась и отпрянула. Мужчина явно удивился. Он очень мягко положил плащ на деревянный сундук и жестом указал на ванну.
Хоть кланяться не стал, уже легче, а то она наверняка подпрыгнула бы испуганным кроликом. Ей в этом жесте чудилась неприятная угодливость. Но в то же время поклон вроде бы подразумевал ее главенство. Недостаток угодливости, таким образом, тревожил, поскольку эти мужчины без труда поймут, что она ни в малейшей степени не чувствует себя хозяйкой положения.
Они еще с минуту смотрели друг на друга. «Неужто они ждут, чтобы искупать меня?» – недоверчиво подумала Харри и краем глаза заметила, что остальные трое теперь стоят за ванной. Одно из полотенец, будучи развернуто, обнаружило халат с плетеным золотым шнуром на поясе.
Снявший с нее плащ протянул руки и положил ладони на пояс ее халата. Тут Харри разозлилась. Последние два дня одно унижение следовало за другим, пусть и в самой вежливой форме. Она предпочитала не думать о них слишком долго, в расчете сохранить остатки самоуважения и мужества. Но что ей даже не позволено искупаться без стражи, что от нее ждут послушного подчинения указаниям четырех человек – мужчин! – как… как… Воображение предпочло покинуть ее здесь, далеко от дома, в еле сдерживаемом ужасе перед неизвестностью и пленом. Она в ярости отшвырнула пальцы вежливого слуги и гневно произнесла:
Харри стояла спиной к Фарану и Иннату, когда те уводили коней.
– Слишком долгая вышла прогулка для моих почтенных лет, – сказал Фаран.
– Да уж, дедуля, придется тебя привязывать к седлу за твою длинную белую бороду, – со смехом отозвался Иннат.
Фаран уже неоднократно становился дедушкой, но собирался еще много лет пробыть королевским Всадником и коротко стриг темно-серую бороду.
– Да, я мечтаю о пуховой перине и молоденькой пышечке, готовой восхищаться пожилым воином за его шрамы и байки, – улыбнулся он.
Взгляд его скользнул кругом, и он впервые прямо посмотрел на Харри с тех пор, как Корлат принес ее в тень, где два человека и три коня ждали его. Тогда завернутый в черное куль лежал в руках короля безвольно и тихо, и с трудом верилось, что внутри человеческое существо. Но теперь Харри хмурилась на свои грязные ноги и не заметила его взгляда.
– Девушка из Чужаков, – медленно проговорил Фаран тоном честного человека, который любой ценой остается справедливым. – Не знал, что Чужаки учат своих детей такой гордости. Она сделала себе честь этой поездкой.
Иннат обдумал это заявление. Выражение «сделать себе честь» было высокой похвалой в устах горца. Но, припомнив последние два дня, неохотно согласился. Хотя, будучи почти на поколение младше своего товарища-Всадника, он смотрел на их приключение иначе.
– Знаешь, больше всего я боялся, что она станет плакать. Не выношу женских слез.
Фаран хохотнул.
– Знай я об этом, посоветовал бы нашему королю, и настоятельно, выбрать другого Всадника. Хотя вряд ли это сыграло бы большую роль: усыпили бы по новой да и дело с концом.
Он откинул полог шатра, и они с лошадьми исчезли из поля зрения Харри.
Девушка узнала горское слово «Чужак» и уныло гадала, о чем говорили спутники Корлата, столь подчеркнуто игнорировавшие ее в дороге. От нечего делать она принялась шевелить грязными пальцами в песке.
Подняв глаза, Харри заметила, что стоит всего в нескольких футах от передней части самого роскошного шатра. Как же называется эта штука? «Дверь» предполагала петли и раму… Шатер был белый, с двумя широкими черными полосами, пересекающимися на верхушке и продолжающимися до земли черными лентами. Черно-белое знамя билось над центром, где пересекались полосы, высшей точкой лагеря, поскольку и шатер был самым большим.
– Входи. – Корлат снова оказался рядом. – О тебе позаботятся. Я вскоре присоединюсь к тебе.
При ее приближении часовой откинул прямоугольник золотистого шелка, служивший громадному шатру дверью. Воин стоял навытяжку с такой почтительностью, словно она была желанным гостем, а может, и королевой собственной страны. Это позабавило ее. Похоже, люди горного короля отлично вышколены. Она улыбнулась караульному, входя внутрь, и в награду получила испуганный взгляд. «По крайней мере, не все они непроницаемы», – подумалось ей. Так мог бы выглядеть один из младших офицеров Дэдхема.
Наконец-то ей удалось встретиться хоть с кем-то глазами, и это утешало.
А почетный часовой у двери, которому по долгу службы полагалось выказывать почтение всякому, кому милостью короля дозволялось войти в королевский шатер, говорил себе: «Она идет и улыбается, словно высокородная дама у себя дома, а не пленница». И это после путешествия, из которого даже старый Фаран, созданный не из плоти, а из железа, вернулся несколько утомленным. Будет о чем рассказать друзьям после дежурства. Тут рассуждения его застопорились, поскольку ни он сам, ни остальные не знали точно, почему ее сделали пленницей или невольной гостьей, – такова была воля короля.
Харри благоговейно оглядывала внутреннее убранство шатра. Снаружи в лагере преобладали белые, серые и бежевые тона, тусклые, как песок и кусты вокруг. Только черно-белое знамя над королевским шатром да пояса некоторых мужчин оживляли картину. Внутри же шатер – наверняка Корлатов собственный – представлял собой взрыв цвета. По стенам висели гобелены, а между ними золотые и серебряные цепи, филигранной работы шары и жезлы, яркие эмалевые медальоны, некоторые размером со щит. Толстые мягкие коврики устилали пол в три или четыре слоя, причем каждый из них роскошью был достоин лежать у подножия трона, а поверх разбросаны десятки подушек. Имелись резные и инкрустированные сундуки и шкатулки из ароматного красного, белого и черного дерева. Самые большие стояли у стен. Светильники свисали на коротких цепях с четырех резных стропил. Они пересекали белый потолок и сходились в центре у стройной наборной колонны, снаружи переходившей в шпиль, на котором развевалось знамя. Такие же колонны стояли по четырем углам шатра, а еще четыре подпирали стропила на полпути к центру. И от каждой колонны отходила короткая рука, державшая в сложенной чашечкой резной ладони лампу. Все светильники горели, и буйство насыщенных цветов, форм и текстур было окутано золотым сиянием, не имевшим ничего общего с медленно набирающим силу утренним светом снаружи.
Харри как завороженная смотрела на центр крыши, глубоко впечатленная простотой устройства походного дома. Ее познания о шатрах и палатках сводились к историям об их островной армейской разновидности, включавшей в себя веревки, холст, протечки во время дождя и много ругани… Легкий шум за спиной вернул Харри к реальности горского лагеря. Она обернулась – встревоженно, но все же не слишком. В белостенной комнате присутствовала элегантность и… ну, наверное, человечность, попытайся она подобрать слово… которая позволила ей расслабиться, даже вопреки ее собственному здравому смыслу.
В шатер вошли четверо мужчин в белых одеяниях. Они внесли, держа за расположенные по краям ручки, громадную серебряную чашу. «Целая ванна», – подумала Харри. Емкость имела широкое основание и слегка расходящиеся бока. Игра света на узорчатых металлических стенках не позволяла разглядеть изображение.
Мужчины поставили громадную чашу в одном из углов шатра, повернулись и гуськом направились к выходу. И каждый, проходя мимо неуверенно стоявшей в центре Харри, кланялся. От их учтивости ей стало неловко, и пришлось напрячь волю, чтоб не шарахнуться. Она стояла, опустив руки по швам, но ладони, невидимые под длинными широкими рукавами потрепанного халата, медленно сжимались в кулаки.
Пока четверо проходили перед ней по пути наружу, вошли еще несколько, с серебряными кувшинами на плечах. Кувшины, как она установила, когда принесшие опорожнили их в серебряную ванну, были наполнены горячей водой. Ни капли не пролилось мимо, и снова каждый поклонился ей, выходя. Она пыталась прикинуть, сколько народу задействовано в ношении воды. Одновременно в шатре находились не больше трех-четырех человек, однако, как только один кувшин опорожнялся, стоявший следом выливал свой.
Всего несколько минут приглушенных шагов и плеска льющейся воды, и ванна наполнилась. Иссяк и поток людей. На миг Харри осталась одна, наблюдая, как поблескивает поверхность воды и успокаивается рябь. Тут уж она разглядела узор, поняла, что это просто петли, и рассмеялась. В конце концов, она же в походном лагере. И тут четверо мужчин вошли все вместе, выстроились в ряд и уставились на нее, а она уставилась на них. Словно конюхи, подумалось ей, перед диким жеребцом, чей характер непредсказуем. Скорее всего, это были те же, кто принес ванну. Заметила она кое-что другое, ускользнувшее от ее взора в постоянном потоке людей и кувшинов: каждый из мужчин имел на лбу между бровями маленькую белую отметину, похожую на шрам.
Затем ее внимание привлекли полотенца, лежавшие на плечах троих из мужчин. И тут четвертый выступил вперед и движением столь же стремительным, сколь и учтивым, снял с ее плеч горский плащ. Девушка и ахнуть не успела, а он уже сложил одеяние и повесил себе на руку. Тут она резко развернулась и отпрянула. Мужчина явно удивился. Он очень мягко положил плащ на деревянный сундук и жестом указал на ванну.
Хоть кланяться не стал, уже легче, а то она наверняка подпрыгнула бы испуганным кроликом. Ей в этом жесте чудилась неприятная угодливость. Но в то же время поклон вроде бы подразумевал ее главенство. Недостаток угодливости, таким образом, тревожил, поскольку эти мужчины без труда поймут, что она ни в малейшей степени не чувствует себя хозяйкой положения.
Они еще с минуту смотрели друг на друга. «Неужто они ждут, чтобы искупать меня?» – недоверчиво подумала Харри и краем глаза заметила, что остальные трое теперь стоят за ванной. Одно из полотенец, будучи развернуто, обнаружило халат с плетеным золотым шнуром на поясе.
Снявший с нее плащ протянул руки и положил ладони на пояс ее халата. Тут Харри разозлилась. Последние два дня одно унижение следовало за другим, пусть и в самой вежливой форме. Она предпочитала не думать о них слишком долго, в расчете сохранить остатки самоуважения и мужества. Но что ей даже не позволено искупаться без стражи, что от нее ждут послушного подчинения указаниям четырех человек – мужчин! – как… как… Воображение предпочло покинуть ее здесь, далеко от дома, в еле сдерживаемом ужасе перед неизвестностью и пленом. Она в ярости отшвырнула пальцы вежливого слуги и гневно произнесла:
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента