Страница:
— Не «ага», а сама проследи за продуктами. Никита, это ж не шутки!
Я ему клятвенно пообещала. И ушла спать, сославшись на головную боль. Как в анекдотах.
Предварительно выпив снотворное. Имован.
Машка была младшей сестрой одной моей приятельницы. Молодая совсем — лет двадцать.
Или двадцать четыре. Моя приятельница вышла замуж и уехала с мужем в Милан. А Машка осталась с мамой на Остоженке. Потом мама тоже вышла замуж и перебралась в Крылатское. А Машка осталась одна. Вернее, с нами со всеми. И с целой кучей женихов, которые вместе с сестрой способствовали ее безбедному существованию. Как это полагается в двадцать лет.
Машка каждый раз искренне влюблялась, перевозила к очередному жениху свои вещи, получала в подарок автомобиль или шопинг в Третьяковском проезде, помогала ему построить дом или вылечить язву желудка, и они расходились.
Машку всегда бросали. Потом, через несколько месяцев, звонили, умоляли вернуться, но она, как правило, была уже в новом романе и потому мстительно кидала трубку.
Последнему своему молодому человеку Машка помогла избавиться от наркотической зависимости. Она ему надоела. Сначала зависимость, потом Машка.
Катя, считая себя старшим Машкиным товарищем, периодически давала ей какие-то советы. Но Машка никогда к ним не прислушивалась. Считала Катин опыт неприемлемым для своей юной жизни.
Мы все любили Машку за ее оптимизм и веселый характер.
Моя приятельница иногда звонила мне из Милана и говорила, что Машка связалась с плохой компанией. Мне казалось, она преувеличивала.
— Я придумала себе бизнес! — объявила Машка после очередной дорожки.
— Надеюсь, это проституция? — поинтересовался Антон.
Все девушки любили Антона, и Антон любил всех девушек. Он был в бежевом трикотажном свитере швами наружу.
— Возьмешь меня в партнеры? — Катя старательно отрабатывала новую асану со звучным названием «Цветок лилии в последних лучах заката».
— А что за бизнес? — спросила я ревниво. Потому что сама не могла ничего придумать уже несколько лет.
Надо тоже напроситься к Машке. Я моментально представила себя в большом кабинете, за письменным столом, и моя свекровь пришла ко мне как посетитель. Она ожидала в приемной.
Машка вытянула указательный пальчик в сторону Антона.
— Он не поймет…
Антон удивленно поднял брови.
— …Потому что мужчины не стирают каблуки, когда водят машину. Особенно если коробка — ручная. Но и автомат тоже.
— Ага, — согласилась Катя, — я помню, у меня раньше на правой туфле весь задник стирался.
— И у меня тоже, — подтвердила я.
— И у меня. — Антону не хотелось выделяться.
— Не ври, — огрызнулась Машка.
— И что? — Мне не терпелось узнать, в чем, собственно, бизнес.
— Нужно продавать такие нахлобучки на каблук. Съемные. И легкие в использовании.
— Здорово. — Я даже слегка позавидовала Машкиной изобретательности.
— Производство — это всегда хорошо, — подтвердила Катя. Хотя к ее бизнесу больше подходило слово «потребление».
— Можно делать одноразовые, можно многоразовые. Главное — найти инженера, который их сконструирует, — объяснила Машка, — все девушки будут покупать. Особенно кто на «Жигулях» ездит.
— А разве девушки ездят на «Жигулях»? — Антону нравилось дразнить Машку. — На «Жигулях» ездит мой сантехник. Мы сможем впарить ему нахлобучку на каблук?
— Маш, придумай мне тоже какой-нибудь бизнес! — попросила я жалостливо.
— Нахлобучки, в принципе, можно делать на любые предметы, — рассуждал Антон. — Никита может делать, например, нахлобучки на нос, у многих он мерзнет. У тебя мерзнет?
— Мерзнет, — призналась Катя.
— Главное, — Антон увлекся, — чтобы они были съемные. Легким движением руки, придя в ресторан, вы снимаете вашу нахлобучку с носа…
Хохотали все, кроме Машки. Она с обиженным видом пыталась повторить за Катей позу йоги. Асану по-научному.
— Разбогатею — за деньгами не приходите, — проворчала она.
— Без специальной нахлобучки на кошелек не приходите, — хохотал Антон. — Без нахлобучки, которая одновременно служит защитой от посторонних глаз и от врагов, если вы катите в трамвайчике…
— Зайчики в трамвайчике, — подхватила Катя. Уходить не хотелось. Вдруг бы Машка все-таки придумала что-нибудь для меня. Ведь изобрел же кто-то зубочистки. И одноразовые вилки. И еще целую кучу всего.
— Рынок закрыли, — жаловался Альберт, — и перевели в торговый центр. Тут же, на площади. Но уже не то. Колорит пропал. Все промаркировано и со штампом санэпидемстанции.
— Там вообще все поменялось, — поддержала я разговор, — даже казино открыли.
— Отличное, кстати, — подхватил Рома.
Я подозрительно покосилась на него. Он, видимо, испугался очередных упреков по поводу сокращения лимита на моей карте и поспешил перевести разговор на другую тему.
Мне не очень нравился Альберт. Он никогда не был в нашей компании. Зануда, без всякой изюминки и чертовщинки. Без харизмы, как это принято говорить. Что в переводе означает «отсутствие сексуальности». В моем, имеется в виду, переводе.
Альберт всего достиг в жизни сам. Работал с самого детства, хотя и не кичился этим, как многие другие. У него не очень складывались отношения с женщинами, если подразумевать тех женщин, которые были его достойны. Всех остальных женщин Альберт избегал.
Он был полной противоположностью моего мужа. Тот считал, что Альберт вложил деньги в его бизнес потому, что уважает его и верит в его будущее. За это Рома был Альберту очень благодарен и такое отношение явно ценил. Но я думаю, что Альберт просто решил для себя, что это капиталовложение — не столь уж большая плата за то, чтобы пробраться в великосветскую тусовку Москвы, стать другом всеобщего любимца Ромы и получать все вытекающие отсюда дивиденды.
Так или иначе, но Альберт был честным человеком, что уже приятно, и очень нам теперь помогал. Что всегда похвально.
Мы сидели в столовой и обсуждали галстук Альберта. Он был полосатый. Как и его костюм.
И рубашка. Носки были в полоску. И — я так думаю — белье тоже.
— Для полосатой рубашки этот не годится, — объяснял Рома, пробуя слегка подгоревший зеленый перец. Он обильно полил его соусом «Терияки».
Рома встал из-за стола и принес из гардеробной несколько разноцветных галстуков.
— Попробуй вот этот. — Он предложил фиолетовый галстук без рисунка, в тон рубашке Альберта.
Альберт отложил вилку и послушно сменил галстук.
Мы с Ромой восхищенно комментировали перемену.
Альберт сидел немного смущенный, но наша забота его явно тронула.
— Дарю, — улыбнулся Рома, сопровождая слова широким жестом.
— Спасибо.
— Тебе правда идет, — согласилась я.
Я, как радушная хозяйка, разложила салат по тарелкам. Рома щелкнул пультом телевизора. Ненавижу, когда включают телевизор в столовой.
Когда я была маленькая, мы во время обеда разговаривали, обменивались новостями, и это было самое лучшее время за весь день.
По телевизору как раз шел футбол. Самое лучшее время для Ромы за весь день. Я проследила взглядом несколько пасов и повернулась к Альберту, чтобы узнать, как он относится к спортивным передачам.
Такого я никогда раньше не видела. Лицо Альберта надувалось, как воздушный шарик с глазками.
Рома вскрикнул одновременно со мной.
Альберт выскочил из-за стола и бросился к входной двери. Рома побежал за ним.
«Наверное, в машину, — подумала я в каком-то ступоре, — за шприцем».
Я лихорадочно пересматривала в кухне все банки, которые могла взять Тамара. Она испуганно оправдывалась.
— Я же ничего не добавляла. Как вы сказали…
В дверях появился Рома.
— А где Альберт? — виновато спросила я.
— Уехал.
Рома смотрел на меня холодными злыми глазами.
— Ничего нигде нет. Не понимаю, как это могло случиться. — Я продолжала изучать перечень ингредиентов на бутылках с маслом и уксусом.
— Ищи. — Видно было, что Рома еле сдерживает бешенство.
Я громко выдохнула. Скорее даже простонала. В состав оливкового масла входило масло из семян кунжута.
— Ром, извини, пожалуйста, кто бы мог подумать, я вообще не знаю, кто купил это масло…
Домработница запричитала, Рома громко хлопнул дверью.
Поужинали.
3
Я ему клятвенно пообещала. И ушла спать, сославшись на головную боль. Как в анекдотах.
Предварительно выпив снотворное. Имован.
***
Мы все собрались у Машки.Машка была младшей сестрой одной моей приятельницы. Молодая совсем — лет двадцать.
Или двадцать четыре. Моя приятельница вышла замуж и уехала с мужем в Милан. А Машка осталась с мамой на Остоженке. Потом мама тоже вышла замуж и перебралась в Крылатское. А Машка осталась одна. Вернее, с нами со всеми. И с целой кучей женихов, которые вместе с сестрой способствовали ее безбедному существованию. Как это полагается в двадцать лет.
Машка каждый раз искренне влюблялась, перевозила к очередному жениху свои вещи, получала в подарок автомобиль или шопинг в Третьяковском проезде, помогала ему построить дом или вылечить язву желудка, и они расходились.
Машку всегда бросали. Потом, через несколько месяцев, звонили, умоляли вернуться, но она, как правило, была уже в новом романе и потому мстительно кидала трубку.
Последнему своему молодому человеку Машка помогла избавиться от наркотической зависимости. Она ему надоела. Сначала зависимость, потом Машка.
Катя, считая себя старшим Машкиным товарищем, периодически давала ей какие-то советы. Но Машка никогда к ним не прислушивалась. Считала Катин опыт неприемлемым для своей юной жизни.
Мы все любили Машку за ее оптимизм и веселый характер.
Моя приятельница иногда звонила мне из Милана и говорила, что Машка связалась с плохой компанией. Мне казалось, она преувеличивала.
— Я придумала себе бизнес! — объявила Машка после очередной дорожки.
— Надеюсь, это проституция? — поинтересовался Антон.
Все девушки любили Антона, и Антон любил всех девушек. Он был в бежевом трикотажном свитере швами наружу.
— Возьмешь меня в партнеры? — Катя старательно отрабатывала новую асану со звучным названием «Цветок лилии в последних лучах заката».
— А что за бизнес? — спросила я ревниво. Потому что сама не могла ничего придумать уже несколько лет.
Надо тоже напроситься к Машке. Я моментально представила себя в большом кабинете, за письменным столом, и моя свекровь пришла ко мне как посетитель. Она ожидала в приемной.
Машка вытянула указательный пальчик в сторону Антона.
— Он не поймет…
Антон удивленно поднял брови.
— …Потому что мужчины не стирают каблуки, когда водят машину. Особенно если коробка — ручная. Но и автомат тоже.
— Ага, — согласилась Катя, — я помню, у меня раньше на правой туфле весь задник стирался.
— И у меня тоже, — подтвердила я.
— И у меня. — Антону не хотелось выделяться.
— Не ври, — огрызнулась Машка.
— И что? — Мне не терпелось узнать, в чем, собственно, бизнес.
— Нужно продавать такие нахлобучки на каблук. Съемные. И легкие в использовании.
— Здорово. — Я даже слегка позавидовала Машкиной изобретательности.
— Производство — это всегда хорошо, — подтвердила Катя. Хотя к ее бизнесу больше подходило слово «потребление».
— Можно делать одноразовые, можно многоразовые. Главное — найти инженера, который их сконструирует, — объяснила Машка, — все девушки будут покупать. Особенно кто на «Жигулях» ездит.
— А разве девушки ездят на «Жигулях»? — Антону нравилось дразнить Машку. — На «Жигулях» ездит мой сантехник. Мы сможем впарить ему нахлобучку на каблук?
— Маш, придумай мне тоже какой-нибудь бизнес! — попросила я жалостливо.
— Нахлобучки, в принципе, можно делать на любые предметы, — рассуждал Антон. — Никита может делать, например, нахлобучки на нос, у многих он мерзнет. У тебя мерзнет?
— Мерзнет, — призналась Катя.
— Главное, — Антон увлекся, — чтобы они были съемные. Легким движением руки, придя в ресторан, вы снимаете вашу нахлобучку с носа…
Хохотали все, кроме Машки. Она с обиженным видом пыталась повторить за Катей позу йоги. Асану по-научному.
— Разбогатею — за деньгами не приходите, — проворчала она.
— Без специальной нахлобучки на кошелек не приходите, — хохотал Антон. — Без нахлобучки, которая одновременно служит защитой от посторонних глаз и от врагов, если вы катите в трамвайчике…
— Зайчики в трамвайчике, — подхватила Катя. Уходить не хотелось. Вдруг бы Машка все-таки придумала что-нибудь для меня. Ведь изобрел же кто-то зубочистки. И одноразовые вилки. И еще целую кучу всего.
***
Альберт уже был у нас. Тамара приготовила овощи на электрическом гриле, телятину маленькими кусочками без всяких специй (я ее действительно не забыла предупредить), салат «Романо» с тунцом и оливковым маслом, а на десерт был самодельный торт «Наполеон», который Альберт привез с рынка в Жуковке, где он снимал дачу.— Рынок закрыли, — жаловался Альберт, — и перевели в торговый центр. Тут же, на площади. Но уже не то. Колорит пропал. Все промаркировано и со штампом санэпидемстанции.
— Там вообще все поменялось, — поддержала я разговор, — даже казино открыли.
— Отличное, кстати, — подхватил Рома.
Я подозрительно покосилась на него. Он, видимо, испугался очередных упреков по поводу сокращения лимита на моей карте и поспешил перевести разговор на другую тему.
Мне не очень нравился Альберт. Он никогда не был в нашей компании. Зануда, без всякой изюминки и чертовщинки. Без харизмы, как это принято говорить. Что в переводе означает «отсутствие сексуальности». В моем, имеется в виду, переводе.
Альберт всего достиг в жизни сам. Работал с самого детства, хотя и не кичился этим, как многие другие. У него не очень складывались отношения с женщинами, если подразумевать тех женщин, которые были его достойны. Всех остальных женщин Альберт избегал.
Он был полной противоположностью моего мужа. Тот считал, что Альберт вложил деньги в его бизнес потому, что уважает его и верит в его будущее. За это Рома был Альберту очень благодарен и такое отношение явно ценил. Но я думаю, что Альберт просто решил для себя, что это капиталовложение — не столь уж большая плата за то, чтобы пробраться в великосветскую тусовку Москвы, стать другом всеобщего любимца Ромы и получать все вытекающие отсюда дивиденды.
Так или иначе, но Альберт был честным человеком, что уже приятно, и очень нам теперь помогал. Что всегда похвально.
Мы сидели в столовой и обсуждали галстук Альберта. Он был полосатый. Как и его костюм.
И рубашка. Носки были в полоску. И — я так думаю — белье тоже.
— Для полосатой рубашки этот не годится, — объяснял Рома, пробуя слегка подгоревший зеленый перец. Он обильно полил его соусом «Терияки».
Рома встал из-за стола и принес из гардеробной несколько разноцветных галстуков.
— Попробуй вот этот. — Он предложил фиолетовый галстук без рисунка, в тон рубашке Альберта.
Альберт отложил вилку и послушно сменил галстук.
Мы с Ромой восхищенно комментировали перемену.
Альберт сидел немного смущенный, но наша забота его явно тронула.
— Дарю, — улыбнулся Рома, сопровождая слова широким жестом.
— Спасибо.
— Тебе правда идет, — согласилась я.
Я, как радушная хозяйка, разложила салат по тарелкам. Рома щелкнул пультом телевизора. Ненавижу, когда включают телевизор в столовой.
Когда я была маленькая, мы во время обеда разговаривали, обменивались новостями, и это было самое лучшее время за весь день.
По телевизору как раз шел футбол. Самое лучшее время для Ромы за весь день. Я проследила взглядом несколько пасов и повернулась к Альберту, чтобы узнать, как он относится к спортивным передачам.
Такого я никогда раньше не видела. Лицо Альберта надувалось, как воздушный шарик с глазками.
Рома вскрикнул одновременно со мной.
Альберт выскочил из-за стола и бросился к входной двери. Рома побежал за ним.
«Наверное, в машину, — подумала я в каком-то ступоре, — за шприцем».
Я лихорадочно пересматривала в кухне все банки, которые могла взять Тамара. Она испуганно оправдывалась.
— Я же ничего не добавляла. Как вы сказали…
В дверях появился Рома.
— А где Альберт? — виновато спросила я.
— Уехал.
Рома смотрел на меня холодными злыми глазами.
— Ничего нигде нет. Не понимаю, как это могло случиться. — Я продолжала изучать перечень ингредиентов на бутылках с маслом и уксусом.
— Ищи. — Видно было, что Рома еле сдерживает бешенство.
Я громко выдохнула. Скорее даже простонала. В состав оливкового масла входило масло из семян кунжута.
— Ром, извини, пожалуйста, кто бы мог подумать, я вообще не знаю, кто купил это масло…
Домработница запричитала, Рома громко хлопнул дверью.
Поужинали.
3
В первую секунду было такое чувство будто не я их, а они меня… Я не то чтобы смутилась… И не испугалась… Как космонавты перед запуском.
У Антона в «Красную Шапочку» была золотая карта. Пока он не показал мне ее, я думала, что в мужские стриптизы ездят одни только девушки.
— У каждого свои места для знакомства с женщинами, — объяснил мне Антон. — Некоторые спускаются за ними в метро: это просто край непуганых невест, а ленивые, типа меня, просто сидят за лучшим столиком там, куда женщины сами приходят в поисках мужчины.
Мы вытащили огромный мягкий диван из столовой прямо на улицу, на крытую веранду моего загородного дома. И теперь сидели, наслаждаясь первым по-настоящему теплым днем.
Машка приехала со своей подругой — молоденькой блондинкой в рваных синих джинсах со стразами. Джинсы должны были сидеть на бедрах, но из-за полного отсутствия этой части тела казалось, что они вот-вот упадут. Она выглядела очень сексуально. Рядом с ней хотелось худеть.
Подруга представилась Анжелой, и вряд ли ее имя могло быть каким-нибудь другим. Поздоровавшись, она сразу сняла с себя фиолетовый топ и, оставшись в малиновом бюстгальтере, изящно растянулась в шезлонге под солнцем.
Оказалось, что Анжелин отец — один из крупнейших производителей строительных материалов в России. Несколько заводов по всей стране.
Анжела приехала на Cayenne белого цвета. Все детство она провела под Лондоном, в женской школе. Вопреки расхожему мнению о том, что если дети уезжают за границу, то уже не возвращаются, Анжела собиралась остаться в Москве.
Мама купила ей аттестат средней школы и отправила в МГУ поступать то ли на исторический, то ли на филологический. Анжела позвонила маме прямо из кабинета ректора: «Мам, какую я школу закончила, а то здесь непонятно!»
Анжелина школьная привычка покуривать марихуану переросла в Москве в стойкую привязанность. Она научила своих друзей пользоваться трубками, бутылками и прочими приспособлениями английских студентов.
На одной из вечеринок в собственной квартире она познакомилась с Машкой, и Машка познакомила ее с коко-джанго. Анжела отнеслась и к Машке, и к коко-джанго как к очередному развлечению, тем более что ее неожиданно выгнали из университета, прямо с пятого курса. Теперь она собиралась поступать в МГИМО, и ее отец был готов выделить необходимые для поступления в этот самый престижный институт Москвы $45 000. Но Анжеле предстояло учиться. Потому что за $45 000 они в МГИМО брали всех, а оставляли после первой сессии только тех, кто ее хорошо сдал.
Отец Анжелы не очень надеялся на то, что его дочь будет хорошо учиться. Но он считал, что у нее есть шанс выйти замуж за перспективного однокурсника до того, как ее выгонят. И тогда она наконец-то успокоится. Анжела скрывала от отца, что не собирается замуж еще по крайней мере лет десять. В общем, до первой пластической подтяжки.
Машка уселась на колени к Антону.
— Я звонила Кате, у нее кто-то там из Лондона прилетел. Она его выгуливает. Вряд ли сегодня освободится. Разве что ночью.
— Это вы все бездельницы тут собрались, а человек работает, — ответил Антон. В его последних словах было явное сострадание.
Года полтора назад Антон продал свой ночной клуб и с тех пор объявил себя «на пенсии». Но я подозревала, что от продажи одного-единственного ночного клуба его пенсия не могла быть особо продолжительной. Если только он не собирался переехать жить в какой-нибудь Таиланд. Или…
Я ведь не все знала об Антоне.
— Поехали на майские в Перу, — предложила Машка.
— С рюкзаком по горным хребтам… фляжка с водой… надежный товарищ… — Антон говорил, словно пел речитативом.
— Опытный проводник… — подхватила я.
— Солнцезащитные очки… — в тон продолжал он.
— Потрясающая романтика, — издевательски прокомментировала я.
— А что? — обиделась Машка.
— Ничего. Только учти: я твой рюкзак не потащу. — На Антоне были коричневые носки с зеленым мыском. Очень стильно.
— Никакие не хребты. Вон Анжела там была. Отличные гостиницы и природа. А с рюкзаками одни придурки ходят, типа тебя.
Антон скрутил Машке руки, и она радостно завизжала.
— Расскажи, что там, в Перу? — попросила я Анжелу.
— Там в ресторанах все заказывают чай с кокой.
— Да ладно! — удивилась я.
— Кока — это то, что я думаю? — уточнил Антон.
— Да, вполне легально. Из-за этих самых хребтов и перевалов чай с кокой помогает нормализовать давление. Там эти листы коки везде продаются. Только из страны вывозить нельзя.
Анжела, сидела в шезлонге в своем малиновом бюстгальтере. Размер груди у нее был, наверное, четвертый.
— Едем, — решил Антон.
— Я не могу, я на Кипр еду. На Перу Рома еще не заработал. — Я постаралась сказать это весело, но, по-моему, не получилось. Все уловили досаду в моем голосе.
— Ну и ладно, на Новый год поедем! — Машка явно хотела меня поддержать. Но мое настроение уже безвозвратно испортилось.
За неимением сложностей в нашей жизни Рома создал их искусственно.
— Нас и здесь неплохо кормят. — Антон высыпал кокаин на одноразовую тарелку с надписью «Happy birthday». На тарелке были нарисованы веселые клоуны, и она, видимо, осталась со дня рождения Артема.
Антон ловко разделил кредиткой горку на четыре одинаковые дорожки. На этой тарелке они производили впечатление крохотных праздничных пирожных.
Антон стал разжигать мангал, а Машка готовить шашлык.
Мы с Анжелой поехали в Жуковку покупать вино.
Фиолетовый топ она надела только перед супермаркетом.
В Анжеле было что-то такое, что заставило лысого мужчину в пляжных шлепанцах пропустить ее в кассу без очереди. С пятью бутылками белого вина в руках она смотрелась так же романтично, как если бы это был букет белых ромашек.
Рядом с Анжелой я казалась себе меньше ростом и какой-то угловатой. Хотелось подпрыгнуть.
Лысый шел за нами до самого Анжелиного Cayenne. Но так и не решился подойти.
Шашлык получился невкусным, потому что его не замариновали заранее.
Машка отнесла его соседской собаке, а мы ели огурцы и украинское сало. Нас угостила моя домработница. Ей муж привез. Я купила ему красный комбинезон Ferrari как спецодежду, и теперь он гордо разгуливал в нем по участку и ничего не делал, боясь испачкаться.
— Ему же жарко… — посочувствовала Машка.
Я пожала плечами:
— Зато красиво.
После темной холодной зимы нюхать кокос на солнышке — в этом была своя прелесть. И будоражащая новизна.
Ночью приехала Катя. Она привезла шампанское и еще полтора грамма.
Я распределила на всех комнаты в доме.
Машка с Анжелой поселились в одной.
Я заметила их отсутствие уже далеко за полночь. Антон отправился с Катей в Жуковку, в казино.
Я толкнула дверь в Машкину комнату. Я была уверена, что они не спят.
В первую секунду было такое чувство, будто не я их, а они меня застали за чем-то неприличным. Я не то чтобы смутилась…
И не испугалась…
Как космонавты перед запуском ракеты.
Они ведь все знают про космос. Но… просто никогда там не были.
Анжела потянула меня к себе. Удивительное ощущение — женская грудь на ощупь очень мягкая. Свою собственную ощущаешь совсем по-другому.
В комнате было темно. Я узнавала лица, только когда они оказывались совсем близко.
Я постоянно ощущала на своем теле прикосновение волос. Мягких и шелковистых.
Мне казалось, что все, что со мной происходит, уже было в моей жизни. Или в моих снах.
Или в фантазиях.
Но я никогда не испытывала ничего подобного.
Когда женщины занимаются любовью — они не срывают одежды. Одежды мягко соскальзывают с кожи. Но, даже оставаясь на теле, не мешают, а становятся такими же важными и ценными, как и все, что к тебе прикасается.
Касание рук, волос, шелкового белья, губ — это не секс из семейной жизни. Это — расставание с невинностью. Такое, каким представляет его себе каждая юная девушка. Такое, которое не подмешивает к рассвету досадное чувство несбывшихся надежд.
Еще девочкой я однажды наблюдала за своей подругой, более взрослой и более развитой, с каким-то непонятным чувством робкого вожделения. Она тогда поймала мой взгляд. И в ее глазах было понимание. Помню, что мы тут же заговорили о мальчиках.
Безумная ночь.
Если у меня и были какие-то комплексы, то в эту ночь я от них избавилась. Если было что-то, что казалось запретным, в эту ночь оно исчезло.
Когда я снова появилась на веранде, Антон не сказал мне ни слова. Он кидал крошки засохшего лаваша стайке скворцов.
Я налила себе кока-колы и забралась на диван.
Под лучами солнечного света все бурные эмоции минувшей ночи показались мне надуманными.
Я испытывала только досаду и опустошение.
И почему-то чувство вины.
Как объяснил мне Антон, так же ощущают себя мужчины, когда после ночного загула возвращаются домой. К жене. Разочарование, боязнь расплаты — то есть скандала, и на этом фоне щемящий вопрос: зачем вообще все это было нужно?
Не хотелось встречаться ни с Машкой, ни с Анжелой.
— Я поеду, — объявила я Антону. — В Москву.
— Прямо так? — Он критично осмотрел меня.
Я была в старом Ромином свитере, джинсах и зимних ботинках. Потому что это было первое, что попалось мне под руку.
— Дома переоденусь.
Я села в машину. Мне действительно хотелось домой, хотелось попасть в привычный мир привычных вещей — тогда все, что находится за его границами, будет казаться неважным. Можно будет даже сделать вид, что этой ночи не существовало.
Бензин был на критической отметке. Я свернула на заправку в самом начале Рублево-Успенского.
Подсчитала деньги. Шестьсот рублей. Можно будет купить в «Ростиксе» два превосходных чебурека и Ice Tea.
— Девяносто пятого бензина на пятьсот рублей, — бросила я заправщику.
«Только бы никого не встретить, выгляжу я действительно неважно».
Я нагнула голову и проскользнула мимо припаркованных машин.
Пока готовили мой заказ, я подошла оплатить бензин. Они что-то там перепутали и заправили меня на шестьсот рублей.
— Я просила на пятьсот, — сказала я. Сто я уже потратила на воду и чебуреки.
— Но заправщик утверждает, что…
— Вы тут разбирайтесь, а я пока поем…
Я уселась на высокий стульчик. Чебурек был великолепен.
Передо мной оказались заправщик с кассиршей.
— Вы мне сказали бензина на шестьсот рублей! — громко заявил он.
На меня покосилась пара с соседнего столика.
— Я сказала: на пятьсот, и больше обсуждать это не буду.
Дурацкая ситуация! Угораздило же меня оказаться без денег.
— Что же нам — сливать бензин?
Я пожала плечами:
— Сливайте, если хотите.
Они ушли, а я протянула руку ко второму чебуреку. Положительные эмоции были мне просто необходимы.
— Никита! А я смотрю: ты или нет?
Муж одной моей знакомой. А я в таком виде!
Ужасный день.
— Слушай, дай сто рублей.
Он послушно достал из кармана деньги.
— Спасибо. — Я помахала ему рукой и лучезарно улыбнулась. — Возьми себе чебуреки, не пожалеешь!
Я выехала с заправки. Было всего восемь утра.
Что этот тип делал здесь в такую рань? Наверное, от девицы ехал. Позвоню и все расскажу своей приятельнице. Хотя он, наверное, в эту минуту то же самое про меня ей рассказывает.
Свекор решил, что его сын не из тех, в кого влюбляются бескорыстно, и устроил мне испытание.
Мы на год уехали в Лондон, где Рома учился бизнесу, и жили на какое-то подобие его стипендии. У меня не было няни, и домработница приходила раз в неделю. Причем, если в доме был бардак, то она требовала дополнительные деньги.
Таковы английские правила. К ее приходу я убирала дом.
К счастью, через год мы вернулись в Москву.
Рома пошел работать к отцу на фирму. Нам купили квартиру, мне выдали кредитную карту.
Я накупила миллион дешевых вещей на распродаже. Вечером с нетерпением ждала Рому, чтобы похвастаться богатым гардеробом. Ему, кстати, я тоже кое-что прикупила. Там же. Рома пришел, посмотрел, поцеловал меня, сложил все в черный мешок для мусора и отнес к себе в машину. На следующий день его водитель отвез мои наряды каким-то беженцам. Чтобы унять мои слезы и негодование, Рома отложил платежи по кредитам и выдал мне мой месячный лимит еще раз. Как сейчас помню, я купила себе костюм в «Славянской». И две маечки. Рома был доволен.
А я почувствовала себя богатой женщиной.
Хотя кое-какие вещички на распродаже люблю покупать до сих пор. Или где-нибудь в «Mere». А еще лучше — в Китае. Я была там проездом, всего один день, но впечатление до сих пор не стерлось. Дороже пяти долларов ничего нет.
Я рассказывала об этом всем своим подругам.
У кого-то загорались глаза от возбуждения. Некоторые делали презрительное лицо. Те, у кого неограниченный лимит. Или те, кто находился в образе так глубоко, что для того, чтобы они из него вышли, мир должен был перевернуться: топ-модели должны были бы весить 80 килограммов, а по телевизору идти реклама целлюлита.
Но и то бы они побоялись признаться сами себе, что купить что-нибудь хорошее, но задешево — это здорово. Так же, как и переспать с Путиным.
Только уверенные в себе женщины признают, что они бы с удовольствием это сделали.
Я бы — да. С удовольствием. Власть — это очень сексуально.
А я уехала в Австралию со своими новыми — по документам — родителями. И вернулась только через шесть лет.
Так что все-таки она меня бросила. Я так считаю.
Хотя ее жалко. Больше у нее детей не было.
Бубина — это моя новая турагентка. Не зря их называют не только туроператорами, но и агентами. По количеству секретной информации, которой они обладают, Джеймс Бонд рядом с ними — просто мальчишка. Они ведь заказывают одновременно поездки и мужьям, и женам.
И любовникам, и любовницам. И меняют цены в зависимости от пожелания клиента. И маршруты, чтобы кто-нибудь с кем-нибудь не встретился.
Достоинство Бубиной было в том, что она держала язык за зубами. Не пыталась заработать в компаниях авторитет рассказами про своих богатых клиентов.
Хотелось уехать прямо сейчас. Причем навсегда. Стать звездой где-нибудь в Голливуде, и пусть они смотрят меня по телевизору. А потом вернуться и снисходительно кивать головой при встрече. В ответ на их заискивающие взгляды.
Неделю назад я встретила в «Балчуге» Наталью Водянову. Молоденькая топ-модель из России. Она стояла со своим мужем-лордом в окружении журналистов. Не в пошлой короткой юбке. А в обычных джинсах. И говорила — не визгливый вздор взбалмошной суперзвезды, а нормально, спокойно и умно. Не было в ней ничего такого, чтобы я могла почувствовать свое превосходство и пройти мимо, бросив снисходительный взгляд. Я остановилась и разглядывала ее, пытаясь найти изъян. Она была безупречна. Это испортило мне настроение до конца вечера.
Я ругала Тамару за бардак в доме. Она молчала, опустив глаза. И как-то странно улыбалась.
При других обстоятельствах я бы назвала эту улыбку лукавой.
— Тамара, я хочу, чтобы с сегодняшнего дня вы пересмотрели свое отношение к работе.
Улыбка Чеширского Кота.
Рома мне всегда говорил: «Как ты хочешь заниматься собственным бизнесом, если не можешь справиться с одной только домработницей?» Я ему объясняла, что легко руководить бухгалтерами, водителями, инженерами, рабочими: все эти люди пришли на свою работу, потому что им нравится, она их устраивает, они учились этому и сами стремятся к тому, чтобы работать лучше — это обеспечивает рост карьеры и зарплаты. А такой профессии, как домработница, просто не существует. На нее не учат, и девочки не выбирают ее после школы. В домработницы идут те, у кого в жизни что-то не получилось. Кто делать ничего другого не умеет. Или за легким заработком. Домработницы получают больше, чем учителя и инженеры. Вот и справься с ними. Легче уволить. И взять другую. Точно такую же. Как раньше нас учили в школе: «У народа была вера в доброго царя». Так у меня сейчас — вера в хорошую домработницу.
У Антона в «Красную Шапочку» была золотая карта. Пока он не показал мне ее, я думала, что в мужские стриптизы ездят одни только девушки.
— У каждого свои места для знакомства с женщинами, — объяснил мне Антон. — Некоторые спускаются за ними в метро: это просто край непуганых невест, а ленивые, типа меня, просто сидят за лучшим столиком там, куда женщины сами приходят в поисках мужчины.
Мы вытащили огромный мягкий диван из столовой прямо на улицу, на крытую веранду моего загородного дома. И теперь сидели, наслаждаясь первым по-настоящему теплым днем.
Машка приехала со своей подругой — молоденькой блондинкой в рваных синих джинсах со стразами. Джинсы должны были сидеть на бедрах, но из-за полного отсутствия этой части тела казалось, что они вот-вот упадут. Она выглядела очень сексуально. Рядом с ней хотелось худеть.
Подруга представилась Анжелой, и вряд ли ее имя могло быть каким-нибудь другим. Поздоровавшись, она сразу сняла с себя фиолетовый топ и, оставшись в малиновом бюстгальтере, изящно растянулась в шезлонге под солнцем.
Оказалось, что Анжелин отец — один из крупнейших производителей строительных материалов в России. Несколько заводов по всей стране.
Анжела приехала на Cayenne белого цвета. Все детство она провела под Лондоном, в женской школе. Вопреки расхожему мнению о том, что если дети уезжают за границу, то уже не возвращаются, Анжела собиралась остаться в Москве.
Мама купила ей аттестат средней школы и отправила в МГУ поступать то ли на исторический, то ли на филологический. Анжела позвонила маме прямо из кабинета ректора: «Мам, какую я школу закончила, а то здесь непонятно!»
Анжелина школьная привычка покуривать марихуану переросла в Москве в стойкую привязанность. Она научила своих друзей пользоваться трубками, бутылками и прочими приспособлениями английских студентов.
На одной из вечеринок в собственной квартире она познакомилась с Машкой, и Машка познакомила ее с коко-джанго. Анжела отнеслась и к Машке, и к коко-джанго как к очередному развлечению, тем более что ее неожиданно выгнали из университета, прямо с пятого курса. Теперь она собиралась поступать в МГИМО, и ее отец был готов выделить необходимые для поступления в этот самый престижный институт Москвы $45 000. Но Анжеле предстояло учиться. Потому что за $45 000 они в МГИМО брали всех, а оставляли после первой сессии только тех, кто ее хорошо сдал.
Отец Анжелы не очень надеялся на то, что его дочь будет хорошо учиться. Но он считал, что у нее есть шанс выйти замуж за перспективного однокурсника до того, как ее выгонят. И тогда она наконец-то успокоится. Анжела скрывала от отца, что не собирается замуж еще по крайней мере лет десять. В общем, до первой пластической подтяжки.
Машка уселась на колени к Антону.
— Я звонила Кате, у нее кто-то там из Лондона прилетел. Она его выгуливает. Вряд ли сегодня освободится. Разве что ночью.
— Это вы все бездельницы тут собрались, а человек работает, — ответил Антон. В его последних словах было явное сострадание.
Года полтора назад Антон продал свой ночной клуб и с тех пор объявил себя «на пенсии». Но я подозревала, что от продажи одного-единственного ночного клуба его пенсия не могла быть особо продолжительной. Если только он не собирался переехать жить в какой-нибудь Таиланд. Или…
Я ведь не все знала об Антоне.
— Поехали на майские в Перу, — предложила Машка.
— С рюкзаком по горным хребтам… фляжка с водой… надежный товарищ… — Антон говорил, словно пел речитативом.
— Опытный проводник… — подхватила я.
— Солнцезащитные очки… — в тон продолжал он.
— Потрясающая романтика, — издевательски прокомментировала я.
— А что? — обиделась Машка.
— Ничего. Только учти: я твой рюкзак не потащу. — На Антоне были коричневые носки с зеленым мыском. Очень стильно.
— Никакие не хребты. Вон Анжела там была. Отличные гостиницы и природа. А с рюкзаками одни придурки ходят, типа тебя.
Антон скрутил Машке руки, и она радостно завизжала.
— Расскажи, что там, в Перу? — попросила я Анжелу.
— Там в ресторанах все заказывают чай с кокой.
— Да ладно! — удивилась я.
— Кока — это то, что я думаю? — уточнил Антон.
— Да, вполне легально. Из-за этих самых хребтов и перевалов чай с кокой помогает нормализовать давление. Там эти листы коки везде продаются. Только из страны вывозить нельзя.
Анжела, сидела в шезлонге в своем малиновом бюстгальтере. Размер груди у нее был, наверное, четвертый.
— Едем, — решил Антон.
— Я не могу, я на Кипр еду. На Перу Рома еще не заработал. — Я постаралась сказать это весело, но, по-моему, не получилось. Все уловили досаду в моем голосе.
— Ну и ладно, на Новый год поедем! — Машка явно хотела меня поддержать. Но мое настроение уже безвозвратно испортилось.
За неимением сложностей в нашей жизни Рома создал их искусственно.
— Нас и здесь неплохо кормят. — Антон высыпал кокаин на одноразовую тарелку с надписью «Happy birthday». На тарелке были нарисованы веселые клоуны, и она, видимо, осталась со дня рождения Артема.
Антон ловко разделил кредиткой горку на четыре одинаковые дорожки. На этой тарелке они производили впечатление крохотных праздничных пирожных.
Антон стал разжигать мангал, а Машка готовить шашлык.
Мы с Анжелой поехали в Жуковку покупать вино.
Фиолетовый топ она надела только перед супермаркетом.
В Анжеле было что-то такое, что заставило лысого мужчину в пляжных шлепанцах пропустить ее в кассу без очереди. С пятью бутылками белого вина в руках она смотрелась так же романтично, как если бы это был букет белых ромашек.
Рядом с Анжелой я казалась себе меньше ростом и какой-то угловатой. Хотелось подпрыгнуть.
Лысый шел за нами до самого Анжелиного Cayenne. Но так и не решился подойти.
Шашлык получился невкусным, потому что его не замариновали заранее.
Машка отнесла его соседской собаке, а мы ели огурцы и украинское сало. Нас угостила моя домработница. Ей муж привез. Я купила ему красный комбинезон Ferrari как спецодежду, и теперь он гордо разгуливал в нем по участку и ничего не делал, боясь испачкаться.
— Ему же жарко… — посочувствовала Машка.
Я пожала плечами:
— Зато красиво.
После темной холодной зимы нюхать кокос на солнышке — в этом была своя прелесть. И будоражащая новизна.
Ночью приехала Катя. Она привезла шампанское и еще полтора грамма.
Я распределила на всех комнаты в доме.
Машка с Анжелой поселились в одной.
Я заметила их отсутствие уже далеко за полночь. Антон отправился с Катей в Жуковку, в казино.
Я толкнула дверь в Машкину комнату. Я была уверена, что они не спят.
В первую секунду было такое чувство, будто не я их, а они меня застали за чем-то неприличным. Я не то чтобы смутилась…
И не испугалась…
Как космонавты перед запуском ракеты.
Они ведь все знают про космос. Но… просто никогда там не были.
Анжела потянула меня к себе. Удивительное ощущение — женская грудь на ощупь очень мягкая. Свою собственную ощущаешь совсем по-другому.
В комнате было темно. Я узнавала лица, только когда они оказывались совсем близко.
Я постоянно ощущала на своем теле прикосновение волос. Мягких и шелковистых.
Мне казалось, что все, что со мной происходит, уже было в моей жизни. Или в моих снах.
Или в фантазиях.
Но я никогда не испытывала ничего подобного.
Когда женщины занимаются любовью — они не срывают одежды. Одежды мягко соскальзывают с кожи. Но, даже оставаясь на теле, не мешают, а становятся такими же важными и ценными, как и все, что к тебе прикасается.
Касание рук, волос, шелкового белья, губ — это не секс из семейной жизни. Это — расставание с невинностью. Такое, каким представляет его себе каждая юная девушка. Такое, которое не подмешивает к рассвету досадное чувство несбывшихся надежд.
Еще девочкой я однажды наблюдала за своей подругой, более взрослой и более развитой, с каким-то непонятным чувством робкого вожделения. Она тогда поймала мой взгляд. И в ее глазах было понимание. Помню, что мы тут же заговорили о мальчиках.
Безумная ночь.
Если у меня и были какие-то комплексы, то в эту ночь я от них избавилась. Если было что-то, что казалось запретным, в эту ночь оно исчезло.
Когда я снова появилась на веранде, Антон не сказал мне ни слова. Он кидал крошки засохшего лаваша стайке скворцов.
Я налила себе кока-колы и забралась на диван.
Под лучами солнечного света все бурные эмоции минувшей ночи показались мне надуманными.
Я испытывала только досаду и опустошение.
И почему-то чувство вины.
Как объяснил мне Антон, так же ощущают себя мужчины, когда после ночного загула возвращаются домой. К жене. Разочарование, боязнь расплаты — то есть скандала, и на этом фоне щемящий вопрос: зачем вообще все это было нужно?
Не хотелось встречаться ни с Машкой, ни с Анжелой.
— Я поеду, — объявила я Антону. — В Москву.
— Прямо так? — Он критично осмотрел меня.
Я была в старом Ромином свитере, джинсах и зимних ботинках. Потому что это было первое, что попалось мне под руку.
— Дома переоденусь.
Я села в машину. Мне действительно хотелось домой, хотелось попасть в привычный мир привычных вещей — тогда все, что находится за его границами, будет казаться неважным. Можно будет даже сделать вид, что этой ночи не существовало.
Бензин был на критической отметке. Я свернула на заправку в самом начале Рублево-Успенского.
Подсчитала деньги. Шестьсот рублей. Можно будет купить в «Ростиксе» два превосходных чебурека и Ice Tea.
— Девяносто пятого бензина на пятьсот рублей, — бросила я заправщику.
«Только бы никого не встретить, выгляжу я действительно неважно».
Я нагнула голову и проскользнула мимо припаркованных машин.
Пока готовили мой заказ, я подошла оплатить бензин. Они что-то там перепутали и заправили меня на шестьсот рублей.
— Я просила на пятьсот, — сказала я. Сто я уже потратила на воду и чебуреки.
— Но заправщик утверждает, что…
— Вы тут разбирайтесь, а я пока поем…
Я уселась на высокий стульчик. Чебурек был великолепен.
Передо мной оказались заправщик с кассиршей.
— Вы мне сказали бензина на шестьсот рублей! — громко заявил он.
На меня покосилась пара с соседнего столика.
— Я сказала: на пятьсот, и больше обсуждать это не буду.
Дурацкая ситуация! Угораздило же меня оказаться без денег.
— Что же нам — сливать бензин?
Я пожала плечами:
— Сливайте, если хотите.
Они ушли, а я протянула руку ко второму чебуреку. Положительные эмоции были мне просто необходимы.
— Никита! А я смотрю: ты или нет?
Муж одной моей знакомой. А я в таком виде!
Ужасный день.
— Слушай, дай сто рублей.
Он послушно достал из кармана деньги.
— Спасибо. — Я помахала ему рукой и лучезарно улыбнулась. — Возьми себе чебуреки, не пожалеешь!
Я выехала с заправки. Было всего восемь утра.
Что этот тип делал здесь в такую рань? Наверное, от девицы ехал. Позвоню и все расскажу своей приятельнице. Хотя он, наверное, в эту минуту то же самое про меня ей рассказывает.
***
Мы познакомились с Ромой, и через год я забеременела. Еще через полгода мы поженились.Свекор решил, что его сын не из тех, в кого влюбляются бескорыстно, и устроил мне испытание.
Мы на год уехали в Лондон, где Рома учился бизнесу, и жили на какое-то подобие его стипендии. У меня не было няни, и домработница приходила раз в неделю. Причем, если в доме был бардак, то она требовала дополнительные деньги.
Таковы английские правила. К ее приходу я убирала дом.
К счастью, через год мы вернулись в Москву.
Рома пошел работать к отцу на фирму. Нам купили квартиру, мне выдали кредитную карту.
Я накупила миллион дешевых вещей на распродаже. Вечером с нетерпением ждала Рому, чтобы похвастаться богатым гардеробом. Ему, кстати, я тоже кое-что прикупила. Там же. Рома пришел, посмотрел, поцеловал меня, сложил все в черный мешок для мусора и отнес к себе в машину. На следующий день его водитель отвез мои наряды каким-то беженцам. Чтобы унять мои слезы и негодование, Рома отложил платежи по кредитам и выдал мне мой месячный лимит еще раз. Как сейчас помню, я купила себе костюм в «Славянской». И две маечки. Рома был доволен.
А я почувствовала себя богатой женщиной.
Хотя кое-какие вещички на распродаже люблю покупать до сих пор. Или где-нибудь в «Mere». А еще лучше — в Китае. Я была там проездом, всего один день, но впечатление до сих пор не стерлось. Дороже пяти долларов ничего нет.
Я рассказывала об этом всем своим подругам.
У кого-то загорались глаза от возбуждения. Некоторые делали презрительное лицо. Те, у кого неограниченный лимит. Или те, кто находился в образе так глубоко, что для того, чтобы они из него вышли, мир должен был перевернуться: топ-модели должны были бы весить 80 килограммов, а по телевизору идти реклама целлюлита.
Но и то бы они побоялись признаться сами себе, что купить что-нибудь хорошее, но задешево — это здорово. Так же, как и переспать с Путиным.
Только уверенные в себе женщины признают, что они бы с удовольствием это сделали.
Я бы — да. С удовольствием. Власть — это очень сексуально.
***
Моя мама отказалась от меня, когда мне было три месяца. Конечно, не в том ужасном смысле слова, как отказываются от малышей, когда сдают их в детский дом. Мои дедушка с бабушкой уезжали за границу на важную партийную работу. И они удочерили меня, чтобы взять с собой. Мама осталась в Москве — разбираться со своей личной жизнью. Это она, кстати, делает до сих пор.А я уехала в Австралию со своими новыми — по документам — родителями. И вернулась только через шесть лет.
Так что все-таки она меня бросила. Я так считаю.
Хотя ее жалко. Больше у нее детей не было.
***
Я позвонила Бубиной, чтобы она забронировала мне два билета на Кипр бизнес-классом. Бубина, как обычно, немного поворчала по поводу того, что я все решаю в последний момент, но билеты пообещала.Бубина — это моя новая турагентка. Не зря их называют не только туроператорами, но и агентами. По количеству секретной информации, которой они обладают, Джеймс Бонд рядом с ними — просто мальчишка. Они ведь заказывают одновременно поездки и мужьям, и женам.
И любовникам, и любовницам. И меняют цены в зависимости от пожелания клиента. И маршруты, чтобы кто-нибудь с кем-нибудь не встретился.
Достоинство Бубиной было в том, что она держала язык за зубами. Не пыталась заработать в компаниях авторитет рассказами про своих богатых клиентов.
Хотелось уехать прямо сейчас. Причем навсегда. Стать звездой где-нибудь в Голливуде, и пусть они смотрят меня по телевизору. А потом вернуться и снисходительно кивать головой при встрече. В ответ на их заискивающие взгляды.
Неделю назад я встретила в «Балчуге» Наталью Водянову. Молоденькая топ-модель из России. Она стояла со своим мужем-лордом в окружении журналистов. Не в пошлой короткой юбке. А в обычных джинсах. И говорила — не визгливый вздор взбалмошной суперзвезды, а нормально, спокойно и умно. Не было в ней ничего такого, чтобы я могла почувствовать свое превосходство и пройти мимо, бросив снисходительный взгляд. Я остановилась и разглядывала ее, пытаясь найти изъян. Она была безупречна. Это испортило мне настроение до конца вечера.
Я ругала Тамару за бардак в доме. Она молчала, опустив глаза. И как-то странно улыбалась.
При других обстоятельствах я бы назвала эту улыбку лукавой.
— Тамара, я хочу, чтобы с сегодняшнего дня вы пересмотрели свое отношение к работе.
Улыбка Чеширского Кота.
Рома мне всегда говорил: «Как ты хочешь заниматься собственным бизнесом, если не можешь справиться с одной только домработницей?» Я ему объясняла, что легко руководить бухгалтерами, водителями, инженерами, рабочими: все эти люди пришли на свою работу, потому что им нравится, она их устраивает, они учились этому и сами стремятся к тому, чтобы работать лучше — это обеспечивает рост карьеры и зарплаты. А такой профессии, как домработница, просто не существует. На нее не учат, и девочки не выбирают ее после школы. В домработницы идут те, у кого в жизни что-то не получилось. Кто делать ничего другого не умеет. Или за легким заработком. Домработницы получают больше, чем учителя и инженеры. Вот и справься с ними. Легче уволить. И взять другую. Точно такую же. Как раньше нас учили в школе: «У народа была вера в доброго царя». Так у меня сейчас — вера в хорошую домработницу.