Страница:
Она вопросительно поглядела на коренастого человека с пшеничными усиками, стоящего рядом с её отцом.
— Наденька, этот человек хочет тебя о чем-то спросить, — начал было отец, но та побледнела совсем уже смертельно и зашептала:
— Я знаю, вы из милиции, вы из милиции. Так вот, я вам ничего говорить не буду, ничего не буду… Поняли вы? — сжала она свои маленькие кулачки и отступила назад.
— Да погодите же вы, Надя… Что с вами такое? Я вовсе не из милиции, я… знакомый Жениных родителей… Они волнуются за него и просили меня…
— Я при чем здесь? При чем здесь я? — кусая губы, бормотала несчастная девушка. — Я с ним знакома всего около месяца… И к его делам никакого отношения не имею… Оставьте меня в покое… Оставьте меня в покое… Я в больнице, меня лечат… А вы ходите и тревожите меня, это жестоко, после того, что…
Отец просительно поглядел на Костю, мол, разговора не получилось и надо бы уходить. Тот едва заметно подмигнул ему.
— Извините, Надя. Я ухожу. Отец останется с вами. Вот вам мой телефон, если что, позвоните. Но помните одно, его не могут найти. Его родители, очень порядочные и заслуженные люди, места себе не находят… Будет желание, позвоните. Ведь я знаю, — твердо произнес он, глядя ей прямо в глаза. — Вам есть, что рассказать мне…
Костя знал, что, как правило, вызывал у людей расположение к себе, и это очень помогало ему в его розыскной работе. Вот и теперь, у Нади вдруг заблестели глаза, и она как-то дернулась по направлению к нему, словно ища у него защиты. Он понял этот жест.
— И вот ещё что я хочу сказать вам, Надя, — добавил Константин. — Не бойтесь ничего. Я боевой офицер, я всякое видывал в жизни. И имею самых влиятельных знакомых в самых разнообразных сферах. Могу к ним обращаться в сложных вопросах. И вас в обиду никто не даст. Напротив, я хочу взять вас под свою защиту… Вы ведь боитесь чего-то, не правда ли?
— Да…, — беззвучно прошептала она. По бледным щекам текли слезы.
— Ну…, — слегка дотронулся до её плеча в больничном халате Костя. — Надя… Скажите мне, облегчите свою душу. Я помогу вам… Мы поможем вам…
— Вы не сможете, — едва слышно произнесла она. — Ладно, я подумаю, — она сделала неловкую попытку улыбнуться. — Может быть, и позвоню вам. Давайте ваш телефон…
Костя протянул ей свою визитку, поклонился и ушел.
…Вечером в его квартире один за другим стали раздаваться звонки. И каждый был весьма весом и содержателен…
Абоненты, словно договорившись, звонили один за другим, как бы для того, чтобы у частного детектива Савельева сложилась верная и полная картина произошедшего.
Первым позвонил незнакомый голос, который, как оказалось, принадлежал третьему другу из компании Андрею Левушкину.
— Я слышал, вы будете расследовать это дело, мне сказал об этом Эдуард Рубенович Григорянц и дал ваш номер телефона. — глухим мрачным голосом произнес Левушкин.
— Да, это так, мы заключили с ним договор, — подтвердил Константин.
— Вам известно, что мне звонил неизвестный человек и постоянно говорил одно и то же, что этот год — последний в моей жизни?
— Да, примерно так мне рассказывал Григорянц.
— Вы знаете, что сожгли принадлежавшие мне ларьки и магазины?
— Да, разумеется.
— Так вот, сейчас я звоню с улицы с мобильного телефона, — мрачно доложил Левушкин. — А пожарные тушат мою квартиру на улице Гарибальди. Только уже нечего тушить, она выгорела практически дотла…
— Вот оно как…, — только и нашел, что сказать Костя.
— У меня ничего теперь нет, ни квартиры, ни имущества, одни кредиты… Только вот машина осталась…
— Да… Мрачно… Сколько же времени горела ваша квартира по мнению пожарных?
— Несколько часов. Подожгли, видимо, днем, часа в три — четыре… Вы ведь не сомневаетесь, что подожгли?
— Да нет, сомневаться в этом было бы глупо. Вы хотите мне что-нибудь рассказать, Андрей?
— Мне нечего рассказывать, кроме того, что я уже сказал. Я гол, как сокол, поеду ночевать к родителям…
— Ладно тогда… Я жду ещё звонков, полагаю мой выезд к вам нецелесообразным. Я не пожарный, а побеседовать с вашими соседями я могу и завтра…
Только он положил трубку, как раздался новый звонок.
— Константин, — раздался в трубке голос майора Молодцова. — Я хотел тебе помочь, но пока ничем не могу… И вдруг вот что мне пришло в голову — Григорянц этот часом не сын ли адвоката Рубена Григорянца?
— Сын. Точно так.
— А что же ты мне раньше не сказал? Мне есть что рассказать об этом адвокате…
— Ну-ну…, — заинтересовался Костя, но тут что-то затрещало в телефоне, и связь прервалась.
Немедленно раздался звонок.
— Ну, Гена, ну… — торопил Костя. Он чувствовал, что сейчас услышит что-то интересное.
— Это не Гена, — раздался в трубке женский тихий голос, и Костя тут же узнал Надю, подругу Евгения Прокофьева.
— Надя?!!!
— Да.
— Хотите что-нибудь сообщить?
— Да.
— Ну?!!!
— Не помогайте этим людям, ни Евгению, ни его друзьям, — тихо произнесла она.
— Да почему?
— Почему?… А потому, что я полюбила его… Он казался мне непохожим на других… Мягким, добрым, интеллигентным…
— И что же в этом плохого?
— Я полюбила его, а он…
— Ну, говорите, говорите…
— А он убийца!…
— Что вы сказали?!!!
— Он убийца, — совсем тихо повторила Надя. — И должен ответить за свое преступление…
Все. В трубке запищали частые гудки. И сразу же раздался очередной звонок.
— Константин, нас прервали, — говорил майор Молодцов. — А я хотел сообщить тебе очень интересные новости про адвоката Григорянца…
В этот момент запищал и мобильный телефон Константина, лежащий на столе.
— Одну секундочку, Геннадий, — сказал Костя и включил мобильный.
— Я не могу до вас дозвониться, — послышался в трубке голос Григорянца. — Решил позвонить по этому номеру. — Мне нужно срочно с вами увидеться, Константин Дмитриевич. Немедленно… У меня есть очень важная информация. И это не телефонный разговор.
— Где вы находитесь?
— Недалеко от вас, судя по номеру, хоть в вашей визитке и нет вашего домашнего адреса. Я полагаю, что минут через десять могу быть у вас. Если вы не против, разумеется…
— Я не против. Записывайте адрес. Жду вас…
— Это ещё ближе, чем я предполагал. В течение десяти минут я у вас…
— Хорошо. Жду… — Он взял трубку. — Геннадий, мне только что звонил Григорянц. Он через десять минут будет у меня. Так что излагай свою информацию как можно быстрее и полнее. Она мне, как я полагаю, очень понадобится…
5.
— Наденька, этот человек хочет тебя о чем-то спросить, — начал было отец, но та побледнела совсем уже смертельно и зашептала:
— Я знаю, вы из милиции, вы из милиции. Так вот, я вам ничего говорить не буду, ничего не буду… Поняли вы? — сжала она свои маленькие кулачки и отступила назад.
— Да погодите же вы, Надя… Что с вами такое? Я вовсе не из милиции, я… знакомый Жениных родителей… Они волнуются за него и просили меня…
— Я при чем здесь? При чем здесь я? — кусая губы, бормотала несчастная девушка. — Я с ним знакома всего около месяца… И к его делам никакого отношения не имею… Оставьте меня в покое… Оставьте меня в покое… Я в больнице, меня лечат… А вы ходите и тревожите меня, это жестоко, после того, что…
Отец просительно поглядел на Костю, мол, разговора не получилось и надо бы уходить. Тот едва заметно подмигнул ему.
— Извините, Надя. Я ухожу. Отец останется с вами. Вот вам мой телефон, если что, позвоните. Но помните одно, его не могут найти. Его родители, очень порядочные и заслуженные люди, места себе не находят… Будет желание, позвоните. Ведь я знаю, — твердо произнес он, глядя ей прямо в глаза. — Вам есть, что рассказать мне…
Костя знал, что, как правило, вызывал у людей расположение к себе, и это очень помогало ему в его розыскной работе. Вот и теперь, у Нади вдруг заблестели глаза, и она как-то дернулась по направлению к нему, словно ища у него защиты. Он понял этот жест.
— И вот ещё что я хочу сказать вам, Надя, — добавил Константин. — Не бойтесь ничего. Я боевой офицер, я всякое видывал в жизни. И имею самых влиятельных знакомых в самых разнообразных сферах. Могу к ним обращаться в сложных вопросах. И вас в обиду никто не даст. Напротив, я хочу взять вас под свою защиту… Вы ведь боитесь чего-то, не правда ли?
— Да…, — беззвучно прошептала она. По бледным щекам текли слезы.
— Ну…, — слегка дотронулся до её плеча в больничном халате Костя. — Надя… Скажите мне, облегчите свою душу. Я помогу вам… Мы поможем вам…
— Вы не сможете, — едва слышно произнесла она. — Ладно, я подумаю, — она сделала неловкую попытку улыбнуться. — Может быть, и позвоню вам. Давайте ваш телефон…
Костя протянул ей свою визитку, поклонился и ушел.
…Вечером в его квартире один за другим стали раздаваться звонки. И каждый был весьма весом и содержателен…
Абоненты, словно договорившись, звонили один за другим, как бы для того, чтобы у частного детектива Савельева сложилась верная и полная картина произошедшего.
Первым позвонил незнакомый голос, который, как оказалось, принадлежал третьему другу из компании Андрею Левушкину.
— Я слышал, вы будете расследовать это дело, мне сказал об этом Эдуард Рубенович Григорянц и дал ваш номер телефона. — глухим мрачным голосом произнес Левушкин.
— Да, это так, мы заключили с ним договор, — подтвердил Константин.
— Вам известно, что мне звонил неизвестный человек и постоянно говорил одно и то же, что этот год — последний в моей жизни?
— Да, примерно так мне рассказывал Григорянц.
— Вы знаете, что сожгли принадлежавшие мне ларьки и магазины?
— Да, разумеется.
— Так вот, сейчас я звоню с улицы с мобильного телефона, — мрачно доложил Левушкин. — А пожарные тушат мою квартиру на улице Гарибальди. Только уже нечего тушить, она выгорела практически дотла…
— Вот оно как…, — только и нашел, что сказать Костя.
— У меня ничего теперь нет, ни квартиры, ни имущества, одни кредиты… Только вот машина осталась…
— Да… Мрачно… Сколько же времени горела ваша квартира по мнению пожарных?
— Несколько часов. Подожгли, видимо, днем, часа в три — четыре… Вы ведь не сомневаетесь, что подожгли?
— Да нет, сомневаться в этом было бы глупо. Вы хотите мне что-нибудь рассказать, Андрей?
— Мне нечего рассказывать, кроме того, что я уже сказал. Я гол, как сокол, поеду ночевать к родителям…
— Ладно тогда… Я жду ещё звонков, полагаю мой выезд к вам нецелесообразным. Я не пожарный, а побеседовать с вашими соседями я могу и завтра…
Только он положил трубку, как раздался новый звонок.
— Константин, — раздался в трубке голос майора Молодцова. — Я хотел тебе помочь, но пока ничем не могу… И вдруг вот что мне пришло в голову — Григорянц этот часом не сын ли адвоката Рубена Григорянца?
— Сын. Точно так.
— А что же ты мне раньше не сказал? Мне есть что рассказать об этом адвокате…
— Ну-ну…, — заинтересовался Костя, но тут что-то затрещало в телефоне, и связь прервалась.
Немедленно раздался звонок.
— Ну, Гена, ну… — торопил Костя. Он чувствовал, что сейчас услышит что-то интересное.
— Это не Гена, — раздался в трубке женский тихий голос, и Костя тут же узнал Надю, подругу Евгения Прокофьева.
— Надя?!!!
— Да.
— Хотите что-нибудь сообщить?
— Да.
— Ну?!!!
— Не помогайте этим людям, ни Евгению, ни его друзьям, — тихо произнесла она.
— Да почему?
— Почему?… А потому, что я полюбила его… Он казался мне непохожим на других… Мягким, добрым, интеллигентным…
— И что же в этом плохого?
— Я полюбила его, а он…
— Ну, говорите, говорите…
— А он убийца!…
— Что вы сказали?!!!
— Он убийца, — совсем тихо повторила Надя. — И должен ответить за свое преступление…
Все. В трубке запищали частые гудки. И сразу же раздался очередной звонок.
— Константин, нас прервали, — говорил майор Молодцов. — А я хотел сообщить тебе очень интересные новости про адвоката Григорянца…
В этот момент запищал и мобильный телефон Константина, лежащий на столе.
— Одну секундочку, Геннадий, — сказал Костя и включил мобильный.
— Я не могу до вас дозвониться, — послышался в трубке голос Григорянца. — Решил позвонить по этому номеру. — Мне нужно срочно с вами увидеться, Константин Дмитриевич. Немедленно… У меня есть очень важная информация. И это не телефонный разговор.
— Где вы находитесь?
— Недалеко от вас, судя по номеру, хоть в вашей визитке и нет вашего домашнего адреса. Я полагаю, что минут через десять могу быть у вас. Если вы не против, разумеется…
— Я не против. Записывайте адрес. Жду вас…
— Это ещё ближе, чем я предполагал. В течение десяти минут я у вас…
— Хорошо. Жду… — Он взял трубку. — Геннадий, мне только что звонил Григорянц. Он через десять минут будет у меня. Так что излагай свою информацию как можно быстрее и полнее. Она мне, как я полагаю, очень понадобится…
5.
Примерно в это же время в небольшой квартире на Фрунзенской набережной в довольно скромно обставленной комнате сидели два человека — мужчина и женщина.
Мужчине было около сорока. Густая русая шевелюра с проседью, голубые глаза, спокойно, но в то же время с какой-то нежностью глядящие на свою собеседницу… Одет он был в спортивный костюм и тапочки…
Женщине было на несколько лет больше. Она была довольно высокого для её пола роста, стройна, длинные, распущенные по плечам волосы каштанового цвета. Большие серые глаза. А в глазах были глубина, боль, тревога. Женщина не глядела на своего собеседника. Она глядела в сторону и курила.
— Что с тобой сегодня, Ира? — спросил мужчина. — Ты мне сегодня не нравишься. В твоих глазах я вижу нечто похожее на угрызения совести…
— Нет, Федя, это не то, не то, какие там могут быть угрызения совести? Мне просто тревожно на душе и гадко, мерзко. Противно, понимаешь ты?
— Да, вообще-то как-то не очень, — пожал широкими плечами Федор. — По-моему, то, что происходит сейчас, вовсе не мерзко, гадко и противно. Это прекрасно, потому что справедливо. Или ты полагаешь, что такое преступление имеет сроки давности?
— Да о чем ты говоришь? Какие там сроки давности, Феденька? Разве ТАКОЕ можно забыть, простить? Чем больше проходит лет с тех пор, тем глубже я чувствую горечь своей утраты… Они отняли у меня все, абсолютно все, что у меня было… Как я выжила, сама не понимаю. Да и зачем выжила, тоже…
— Как это так зачем? Чтобы встретить меня, разумеется, — обиженно произнес Федор.
— Извини, — улыбнулась Ира и слегка дотронулась до плеча собеседника. — Феденька, ты возродил меня, тебя мне послал Бог…
— Это ты мне дала счастье, Ирка, — улыбнулся и Федор. — Я тебя не забывал никогда… Но наша встреча…, — зажмурил он глаза и встряхнул густыми волосами. — Это фантастика, это рок… Если бы мне кто-то рассказал, я бы не поверил, что такое может быть. Я и сейчас не верю.
— Дотронься до меня, и поверишь. Я здесь, а не там, — указала она своим красивым длинным пальцем в потолок. — Это и есть доказательство того, что все, что с нами произошло — правда…
… В октябре прошлого года поздно ночью Федор Красильников в приличном подпитии возвращался на своем БМВ со званого ужина в честь юбилея довольно известного эстрадного певца. Он ехал по Фрунзенской набережной. Вдруг около парапета он заметил женскую фигуру. Женщина забралась на парапет и собиралась броситься в воду — это было совершенно очевидно.
Реакция была мгновенной, Федор нажал на педаль газа, затем резко притормозил около самоубийцы, чуть ли не на ходу выскочил из машины и бросился к женщине. Он буквально удержал её за воротник пальто, когда она уже летела с парапета.
— Пустите меня!!! — кричала она, пытаясь вцепиться в лицо своему спасителю.
— Прекратите, что вы делаете? — бормотал обалдевший от этой сцены Федор. — Опомнитесь же, наконец…
Женщина посопротивлялась ещё немного, а затем вдруг как-то сразу обмякла и стала оседать на холодную мокрую мостовую. Грудь её разразилась судорожными рыданиями. Федор потащил её к машине и впихнул в салон.
Она продолжала рыдать, закрыв лицо руками.
— Да что такое случилось? — пытался выяснить Федор.
Вдруг она оторвала руки от лица и поглядела на него.
— Федя? — прошептала она, вглядываясь в него. — Федя Красильников?…
Федор смотрел на неё и никак не мог узнать. Затем зажег свет в машине и продолжал смотреть. Тем не менее, узнать не мог…
Женщина лет сорока пяти со спутанными густыми длинными волосами, одетая в дешевое испачканное осенней грязью пальто, мокрая, растерзанная, с заплаканным бледным некрасивым лицом… Кто она такая? Откуда она его знает?
— А ты не так уж изменился, — произнесла она, продолжая пристально смотреть ему в глаза. — За почти что тридцать лет мог бы измениться и больше…
— Ирка? — наконец начал узнавать и Федор. — Ирка? Голощекина?
— Да, — вздохнула она. — Слава Богу, что вообще узнал… Меня-то, наверняка, узнать невозможно. Я стала настоящей старухой. То ли дело ты — красавец мужчина… Шикарная иномарка, кашемировое пальто… Тебе ведь всего сорок, Феденька, правда, я не ошибаюсь?
— Да… Будет через месяц…
— А мне уже сорок четыре… А последние девять лет идут как минимум один к трем, вот и посчитай, сколько мне… Так что, твое разочарование моим обликом вполне объяснимо…
— Да что ты? Я просто плохо вижу, особенно в темноте. Ну, рассказывай… Что-то произошло? С твоими близкими?
Ирина вздохнула и снова закрыла лицо руками.
— Ты куда ехал, Феденька? Тебе, наверное, пора домой. Тебя ждут жена и дети… Ты спас меня, и я пока воздержусь от новой попытки…, — как-то блаженно улыбнулась она. — Сделай теперь ещё одно маленькое доброе дело — отвези меня домой. Сил нет идти. Тут недалеко. Я ведь живу на Фрунзенской набережной, через квартал…
— Меня не ждут ни жена, ни дети, — возразил Федор. — Я холост и детей у меня нет.
— А кто же у тебя есть?
— Как кто? Братья, сестра Вероника… А Володька погиб… Там, — тяжело, с надрывом вздохнул он. — Там, в интернате для больных детей… Его… добрые воспитатели слишком хорошо воспитывали…
Ирина слегка дотронулась до его плеча в кашемировом пальто.
— Нас троих отыскал старший брат Григорий. И теперь мы у него на попечении. Правда, в настоящее время один я тунеядец на вольных хлебах… Алешка воевал в Афганистане, потом попал в тюрьму, теперь у него свое охранное агентство, Вероника вышла замуж… Живет в Петербурге.
— А ты?
— А я бездельник. Тунеядец и проходимец. Паразит, короче говоря. Живу за счет старшего брата… Порой даже меценатствую за его счет… Общаюсь с творческой интеллигенцией. Музыкой занимаюсь, так, для души, иногда пишу стихи… Брат мне ни в чем не отказывает…
— А кто он? Новый русский?
— Что-то вроде этого, — уклончиво ответил Федор. — Когда-нибудь расскажу поподробнее… Но ладно, хватит обо мне… Я живу неплохо, брат мне купил квартиру в центре, машину вот хорошую, деньгами снабжает постоянно. Я одуреваю от безделья и его опеки. Стыдно, но с ним не поспоришь… Алешка от него ничего не берет, он, сама помнишь, упрямый, самостоятельный… Что за чушь я говорю?! — опомнился он. — Ранний склероз… К тому же я сегодня ещё и выпил немало… Ты же его не знаешь, он рос в другом детдоме.
— А как Вероника? Я её хорошо помню, хоть с тех пор и прошло столько лет… Она была такая чудная девочка…
— С ней все в порядке. Вышла замуж за хорошего человека. Он художник, они живут в Санкт-Петербурге. У неё двое детей… Ну расскажи все же о себе…
— Потом, Федя, как-нибудь потом. Я сейчас не могу… Что ты меня мучаешь?
— Да ладно, Ира, ладно… Не буду. Поехали сейчас же ко мне. Я живу на Арбате, в Староконюшенном переулке. Живу один. Ну, поехали…
— Нет, — ответила Ирина. — Я не хочу. Отвези меня домой. Ты жалеешь меня, я тебе неприятна, я же вижу… Что я, не знаю, как выгляжу… Я ещё в состоянии посмотреть на себя со стороны…
— А я ведь искал тебя, — тихо сказал Федор. — Я навел о тебе справки, давно еще… Узнал, что ты теперь Малиновская, что у тебя есть муж и сын Алексей…
Его слова были прерваны истерическим криком.
— Нет их! Нет! Давно нет! Никого у меня нет! Тебе повезло, тебя отыскал брат! А я как была круглая сирота, такой и осталась!!! У меня есть только дом, только моя квартира! И я пойду туда!
Она открыла дверцу машины и в своих стоптанных сапогах побежала по набережной. Федор бросился за ней.
— Стой! Погоди! У тебя истерика, припадок! Я ни о чем не буду тебя спрашивать! Я отвезу тебя домой, раз ты не хочешь ко мне!
Он схватил её за рукав пальто и потащил назад к машине.
— Федя, Федя, — шептала она, захлебываясь от рыданий. — Зачем я родилась на свет? Жизнь дала мне одни только страдания! Я не знала своего отца, меня бросила мать! У меня нет ни братьев, ни сестер! У меня были только они — Игорек и Алешенька! Но их нет, их давно нет, их отняли у меня… И мне совершенно незачем жить!
— Садись в машину, — вдруг строго приказал Федор, и она снова обмякла и послушно полезла в машину.
— Врешь ты все, — прошептал он ей на ухо и поцеловал в холодную мокрую от дождя и слез щеку. — У тебя есть я, запомни это…
… С той фантастической октябрьской холодной ночи прошло около четырех месяцев. Наступил 2001-й год, третье тысячелетие…
И много событий прошло с тех пор, много значительных событий…
Они здесь вдвоем, они могут сделать какие-то итоги. Только реагируют на них совершенно по-разному…
— Я очень люблю тебя, Феденька, — произнесла Ирина. — И я очень благодарна тебе за все, что ты для меня сделал. Но пойми, я не могу радоваться тому, что происходит… Не так уж я устроена… Ты сильный, я слабая…
— Это ты-то слабая? — покачал головой Федор. — Помню, как ты меня защищала в детдоме, когда меня травили эти акселераты… Если бы не ты, я не знаю, что было бы и со мной, и с Вероникой…
… Тогда в детдоме Федор Красильников был слабым нервным ребенком. Такой же была и его младшая сестра Вероника.
После того, как их отца и мать при загадочных обстоятельствах убили в их собственной квартире, государство распорядилось отдать четверых детей в разные места. Совершеннолетним в ту пору был лишь старший — Григорий. Алексей попал в один детдом, Федор и Вероника в другой, а самый младший Владимир, который, спрятавшись под кровать, стал свидетелем убийства родителей, оказался в самом страшном месте — интернате для слабоумных детей. Там и закончил свою жизнь при толком невыясненных обстоятельствах. Всех оставшихся в живых нашел потом Григорий. Он не мог сделать этого раньше, потому что, попав в молодом возрасте за решетку, часто на свободе не задерживался. Не зря Федор говорил о нем с Ириной так уклончиво, Григорий не был новым русским, он стал преступным авторитетом по кличке Черный, главарем огромной группировки…. И с тех пор как он отыскал своих двух братьев и сестру, они оказались под его надежной опекой. Он ничего не жалел для них, он пестовал их как собственных детей…
Тогда, в детдоме Ирина Голощекина училась на четыре класса старше Федора. Она была уже почти созревшей красивой девушкой, с каштановыми волосами и большими серыми глазами, а он — тощим, бледным нервным мальчишкой, предметом постоянных издевательств и ровесников и старших ребят. И Федор был тайно влюблен в Ирину…
Разумеется, разница в те годы была колоссальна. Тринадцатилетняя красивая девочка и девятилетний забитый пацаненок. У него хватало сил только на то, чтобы защищать семилетнюю Веронику от её сверстников да и то не всегда. А вообще-то непонятно за что их невзлюбили в этом детском доме, хотя ни Федя, ни Вероника никому ничего плохого не делали, были тихими и безобидными детьми…
Однажды Федю окружили четверо одноклассников Ирины и начали толкать от одного к другому словно мячик. Поначалу толкали в грудь, потом стали просто бить в лицо. И делали все это молча, злобно смеясь над его полной беспомощностью… Федя был не в состоянии справиться даже с одним, самым слабым из них… Он захлебывался слезами и не понимал, за что они над ним так издеваются… И тут пришло спасение. В лице Ирины Голощекиной. Она подошла сзади и совершенно не девичьим ударом в висок самому сильному из обидчиков сбила того с ног.
— Голощекина, охренела?! — крикнул его товарищ и бросился на нее… Ирка ударила и того… Завязалась настоящая драка. Подбежали девочки, одноклассницы Иры и бросились на пацанов. За тех заступились старшие товарищи… Другие заступились за девочек… Драка приобрела серьезные масштабы, такого стены детдома ещё не видели. Затем подбежали воспитатели и с трудом растащили катающийся по полу и бранящийся площадной руганью клубок тел…
Обидчики находились в весьма плачевном состоянии и решили все свалить на Голощекину. Директор поверил им, и Ирину посадили в карцер. Она с гордым видом пошла отбывать наказание, даже не пытаясь оправдаться. Федя бежал за директором и что-то бормотал в защиту своей спасительницы, но тот даже не стал слушать его писк…
После этого случая любовь Феди Красильникова к Ире Голощекиной стала ещё сильнее… Как он хотел скорее вырасти, чтобы самому стать её защитником…
Но… ничего не поделаешь, по заказу вырасти нельзя. Ира продолжала опекать Федора, а ему эта опека казалась оскорбительной, хотя больше к нему никто не приставал… А затем она закончила восемь классов и покинула детдом…
А позже объявился Григорий, забравший к себе его и Веронику… Следы Ирины Голощекиной потерялись…
Уже будучи взрослым человеком он начал её поиски. И узнал, что она замужем, имеет сына. И все. Дальнейшие попытки встретиться со своей старой любовью он прекратил.
И вот… Удивительная встреча на набережной…
Федор был готов сделать для Ирины все, что она попросит. У него были деньги, квартира, машина, связи в самых разных кругах, могучая поддержка двух старших братьев… Но ей было нужно совсем другое… Он на следующий день после происшествия свозил её на свою квартиру в Староконюшенном переулке, однако, шикарные четырехкомнатные апартаменты Федора совсем не понравились ей, она почувствовала себя там неуютно и попросила отвезти её обратно. Тогда он сам переехал к ней.
… Только через несколько дней после их чудесной встречи, ему удалось узнать от Ирины, что произошло с её близкими…
— Ах вот как…, — побледнел Федор, сжав кулаки. — Так, значит… Все… Все, Ирина. Остальное — мое дело… И я все дела брошу и займусь только этим… Это дело чести…
— Только будь осторожен, — тихо сказала Ирина. — И вообще, твое агрессивное настроение мне не нравится. Зря я тебе все это рассказала…
— Я буду осторожен. Еще как. Потому что я должен теперь беречь себя. Ведь кроме меня у тебя никого нет… И теперь пришла наша пора получить кое с кого должок… Все будет так, как надо…
… И вот — результаты уже есть. И весьма серьезные результаты…
Только почему ей от этого не легче?
— Может быть, хватит, Федя? — робко спросила она. — Я больше не могу… Мне страшно.
— А вот я могу, — негромко, но твердо произнес Федор. — И буду продолжать, что начал. Не в моих правилах отступать… И если ты отказываешься от святой мести, то я буду мстить за любимого человека, то есть, за тебя. Даже если любимый человек этого больше не хочет, — добавил он, как бы предупреждая её возражения.
Возражать Ирина не стала, только обхватила голову руками и слегка покачивалась на стуле…
И тут произошло неожиданное, в корне переменившее её настроение и дальнейшее развитие событий.
Раздался звонок в дверь.
— Кто бы это мог быть? — пожала плечами Ирина и пошла открывать.
— Спроси на всякий случай, кто там, — посоветовал Федор.
— Ирина Павловна, — раздался женский голос. — Здравствуйте, это ваша новая соседка снизу. У меня к вам большая просьба…
Ирина, не раздумывая открыла дверь. И тут же в квартиру ворвалось трое мужчин в камуфляжной форме с масками на лицах. Схватили её и потащили в комнату. Федор, услышав грохот в прихожей, выскочил навстречу, но тут же был сбит с ног ударом могучего кулака.
— Она тут не одна, — пробасил один из нападавших.
— Подумаешь, — хладнокровно ответил другой, ударив ногой в живот лежавшего на полу Федора.
Вдвоем они подняли его и усадили на стул. Третий вытащил из кармана пистолет и приставил к его виску.
— Слушай ты, не знаю, кто ты такой, сожитель её или муж, сиди и не рыпайся. У нас к ней есть пара вопросов, ответит — будет жива и здорова, и мы уйдем. Понял?
Федор в ответ только слегка повел окровавленной губой.
Один держал голову Федора под пистолетом, двое других же усадили Ирину на другой стул, вытащили веревки и накрепко привязали её к спинке.
— А теперь, ответь нам на один вопрос, — сказал один. — Ты все равно на него ответишь, только после пыток. Но можешь ответить сразу и избавить себя от мучений.
— Я знаю, о чем вы меня будете спрашивать, — бледная как полотно ответила Ирина.
— Так отвечай сразу, что время тянуть?
— Отвечу сразу, даже без вопроса, — смертельно бледная от захлестнувшего её чувства ненависти произнесла она. — Это я, все это моих рук дело… Все? Вопросов больше нет?
Федор с удивлением и некоторым осуждением глядел на нее.
Пожали плечами и трое головорезов, не ожидавшие такого быстрого решения вопроса.
— А ты знаешь, что за такое придется отвечать. Перед законом, хотя бы. Да и перед людьми тоже.
— Что касается закона, все это нужно доказать. Мои слова не доказательства. А перед людьми, как вы их называете, я готова ответить. Я, кстати, и так перед ними отвечаю. Что, плохие, разве, ответы? — зловеще усмехнулась она.
— Ах ты, падла! — рассвирепел один и сильно ударил её кулаком в челюсть. Она загремела на пол вместе со стулом. Федор дернулся было с места, но тут же получил удар пистолетом в висок. И мешком упал на пол.
Ирину же подняли вместе со стулом и поставили в исходную позицию.
— Рассказывай, как все было сделано, и кто тебе помогал, — спросил самый высокий из головорезов.
— Наняла людей, выкрали Прокофьева, отвезли, куда надо. Наняла людей, пожгли ларьки и квартиру Левушкина. Наняла людей, задавили жену Григорянца… Чего не сделаешь за хорошие деньги?
— Что-то не похоже, чтобы у тебя было много денег, — недоверчиво покачал головой высокий, оглядывая скромную обстановку квартиры. — Говори, кто тебе помогал…
— Не скажу. Вот этого не скажу ни под какими пытками, — сквозь зубы процедила Ирина.
— Скажешь, пытки бывают разные, — обнадежил второй, самый широкий и коренастый. — А пока другой вопрос — зачем ты все это сделала?…
— Об этом он не просил узнавать, — шепнул ему на ухо третий, худощавый, очень подвижный.
— Самому интересно, — ответил широкий.
— Это не наше дело.
— Так отвечать вам или нет? — вдруг улыбнулась Ирина.
— Чего лыбишься, паскуда? — обозлился самый высокий и злобный и ещё раз ударил её в лицо. — Хватит с ней церемониться. А ну-ка, ребята, разденьте её. Прямо так, не развязывая. Срывайте с неё все! Так будет легче разговаривать…
Ирина напряглась, сжала зубы, как бы подготавливая себя к дальнейшим испытаниям.
Резким движением высокий сорвал с неё кофточку, затем спортивные брюки, стянул колготки, сорвал лифчик.
— Старая ты для нас, — заметил он. — Трахать не будем, мы тебя рвать сейчас будем. Чтобы не слишком борзела…
Последним движением он сорвал с неё трусики. Вместе со стулом с завязанными за его спинкой руками её поставили на колени.
— Ну, вот теперь говори! — скомандовал высокий. — В такой позиции разговаривать очень удобно. Кто исполнял все эти преступления? И зачем тебе все это?!!!
Мужчине было около сорока. Густая русая шевелюра с проседью, голубые глаза, спокойно, но в то же время с какой-то нежностью глядящие на свою собеседницу… Одет он был в спортивный костюм и тапочки…
Женщине было на несколько лет больше. Она была довольно высокого для её пола роста, стройна, длинные, распущенные по плечам волосы каштанового цвета. Большие серые глаза. А в глазах были глубина, боль, тревога. Женщина не глядела на своего собеседника. Она глядела в сторону и курила.
— Что с тобой сегодня, Ира? — спросил мужчина. — Ты мне сегодня не нравишься. В твоих глазах я вижу нечто похожее на угрызения совести…
— Нет, Федя, это не то, не то, какие там могут быть угрызения совести? Мне просто тревожно на душе и гадко, мерзко. Противно, понимаешь ты?
— Да, вообще-то как-то не очень, — пожал широкими плечами Федор. — По-моему, то, что происходит сейчас, вовсе не мерзко, гадко и противно. Это прекрасно, потому что справедливо. Или ты полагаешь, что такое преступление имеет сроки давности?
— Да о чем ты говоришь? Какие там сроки давности, Феденька? Разве ТАКОЕ можно забыть, простить? Чем больше проходит лет с тех пор, тем глубже я чувствую горечь своей утраты… Они отняли у меня все, абсолютно все, что у меня было… Как я выжила, сама не понимаю. Да и зачем выжила, тоже…
— Как это так зачем? Чтобы встретить меня, разумеется, — обиженно произнес Федор.
— Извини, — улыбнулась Ира и слегка дотронулась до плеча собеседника. — Феденька, ты возродил меня, тебя мне послал Бог…
— Это ты мне дала счастье, Ирка, — улыбнулся и Федор. — Я тебя не забывал никогда… Но наша встреча…, — зажмурил он глаза и встряхнул густыми волосами. — Это фантастика, это рок… Если бы мне кто-то рассказал, я бы не поверил, что такое может быть. Я и сейчас не верю.
— Дотронься до меня, и поверишь. Я здесь, а не там, — указала она своим красивым длинным пальцем в потолок. — Это и есть доказательство того, что все, что с нами произошло — правда…
… В октябре прошлого года поздно ночью Федор Красильников в приличном подпитии возвращался на своем БМВ со званого ужина в честь юбилея довольно известного эстрадного певца. Он ехал по Фрунзенской набережной. Вдруг около парапета он заметил женскую фигуру. Женщина забралась на парапет и собиралась броситься в воду — это было совершенно очевидно.
Реакция была мгновенной, Федор нажал на педаль газа, затем резко притормозил около самоубийцы, чуть ли не на ходу выскочил из машины и бросился к женщине. Он буквально удержал её за воротник пальто, когда она уже летела с парапета.
— Пустите меня!!! — кричала она, пытаясь вцепиться в лицо своему спасителю.
— Прекратите, что вы делаете? — бормотал обалдевший от этой сцены Федор. — Опомнитесь же, наконец…
Женщина посопротивлялась ещё немного, а затем вдруг как-то сразу обмякла и стала оседать на холодную мокрую мостовую. Грудь её разразилась судорожными рыданиями. Федор потащил её к машине и впихнул в салон.
Она продолжала рыдать, закрыв лицо руками.
— Да что такое случилось? — пытался выяснить Федор.
Вдруг она оторвала руки от лица и поглядела на него.
— Федя? — прошептала она, вглядываясь в него. — Федя Красильников?…
Федор смотрел на неё и никак не мог узнать. Затем зажег свет в машине и продолжал смотреть. Тем не менее, узнать не мог…
Женщина лет сорока пяти со спутанными густыми длинными волосами, одетая в дешевое испачканное осенней грязью пальто, мокрая, растерзанная, с заплаканным бледным некрасивым лицом… Кто она такая? Откуда она его знает?
— А ты не так уж изменился, — произнесла она, продолжая пристально смотреть ему в глаза. — За почти что тридцать лет мог бы измениться и больше…
— Ирка? — наконец начал узнавать и Федор. — Ирка? Голощекина?
— Да, — вздохнула она. — Слава Богу, что вообще узнал… Меня-то, наверняка, узнать невозможно. Я стала настоящей старухой. То ли дело ты — красавец мужчина… Шикарная иномарка, кашемировое пальто… Тебе ведь всего сорок, Феденька, правда, я не ошибаюсь?
— Да… Будет через месяц…
— А мне уже сорок четыре… А последние девять лет идут как минимум один к трем, вот и посчитай, сколько мне… Так что, твое разочарование моим обликом вполне объяснимо…
— Да что ты? Я просто плохо вижу, особенно в темноте. Ну, рассказывай… Что-то произошло? С твоими близкими?
Ирина вздохнула и снова закрыла лицо руками.
— Ты куда ехал, Феденька? Тебе, наверное, пора домой. Тебя ждут жена и дети… Ты спас меня, и я пока воздержусь от новой попытки…, — как-то блаженно улыбнулась она. — Сделай теперь ещё одно маленькое доброе дело — отвези меня домой. Сил нет идти. Тут недалеко. Я ведь живу на Фрунзенской набережной, через квартал…
— Меня не ждут ни жена, ни дети, — возразил Федор. — Я холост и детей у меня нет.
— А кто же у тебя есть?
— Как кто? Братья, сестра Вероника… А Володька погиб… Там, — тяжело, с надрывом вздохнул он. — Там, в интернате для больных детей… Его… добрые воспитатели слишком хорошо воспитывали…
Ирина слегка дотронулась до его плеча в кашемировом пальто.
— Нас троих отыскал старший брат Григорий. И теперь мы у него на попечении. Правда, в настоящее время один я тунеядец на вольных хлебах… Алешка воевал в Афганистане, потом попал в тюрьму, теперь у него свое охранное агентство, Вероника вышла замуж… Живет в Петербурге.
— А ты?
— А я бездельник. Тунеядец и проходимец. Паразит, короче говоря. Живу за счет старшего брата… Порой даже меценатствую за его счет… Общаюсь с творческой интеллигенцией. Музыкой занимаюсь, так, для души, иногда пишу стихи… Брат мне ни в чем не отказывает…
— А кто он? Новый русский?
— Что-то вроде этого, — уклончиво ответил Федор. — Когда-нибудь расскажу поподробнее… Но ладно, хватит обо мне… Я живу неплохо, брат мне купил квартиру в центре, машину вот хорошую, деньгами снабжает постоянно. Я одуреваю от безделья и его опеки. Стыдно, но с ним не поспоришь… Алешка от него ничего не берет, он, сама помнишь, упрямый, самостоятельный… Что за чушь я говорю?! — опомнился он. — Ранний склероз… К тому же я сегодня ещё и выпил немало… Ты же его не знаешь, он рос в другом детдоме.
— А как Вероника? Я её хорошо помню, хоть с тех пор и прошло столько лет… Она была такая чудная девочка…
— С ней все в порядке. Вышла замуж за хорошего человека. Он художник, они живут в Санкт-Петербурге. У неё двое детей… Ну расскажи все же о себе…
— Потом, Федя, как-нибудь потом. Я сейчас не могу… Что ты меня мучаешь?
— Да ладно, Ира, ладно… Не буду. Поехали сейчас же ко мне. Я живу на Арбате, в Староконюшенном переулке. Живу один. Ну, поехали…
— Нет, — ответила Ирина. — Я не хочу. Отвези меня домой. Ты жалеешь меня, я тебе неприятна, я же вижу… Что я, не знаю, как выгляжу… Я ещё в состоянии посмотреть на себя со стороны…
— А я ведь искал тебя, — тихо сказал Федор. — Я навел о тебе справки, давно еще… Узнал, что ты теперь Малиновская, что у тебя есть муж и сын Алексей…
Его слова были прерваны истерическим криком.
— Нет их! Нет! Давно нет! Никого у меня нет! Тебе повезло, тебя отыскал брат! А я как была круглая сирота, такой и осталась!!! У меня есть только дом, только моя квартира! И я пойду туда!
Она открыла дверцу машины и в своих стоптанных сапогах побежала по набережной. Федор бросился за ней.
— Стой! Погоди! У тебя истерика, припадок! Я ни о чем не буду тебя спрашивать! Я отвезу тебя домой, раз ты не хочешь ко мне!
Он схватил её за рукав пальто и потащил назад к машине.
— Федя, Федя, — шептала она, захлебываясь от рыданий. — Зачем я родилась на свет? Жизнь дала мне одни только страдания! Я не знала своего отца, меня бросила мать! У меня нет ни братьев, ни сестер! У меня были только они — Игорек и Алешенька! Но их нет, их давно нет, их отняли у меня… И мне совершенно незачем жить!
— Садись в машину, — вдруг строго приказал Федор, и она снова обмякла и послушно полезла в машину.
— Врешь ты все, — прошептал он ей на ухо и поцеловал в холодную мокрую от дождя и слез щеку. — У тебя есть я, запомни это…
… С той фантастической октябрьской холодной ночи прошло около четырех месяцев. Наступил 2001-й год, третье тысячелетие…
И много событий прошло с тех пор, много значительных событий…
Они здесь вдвоем, они могут сделать какие-то итоги. Только реагируют на них совершенно по-разному…
— Я очень люблю тебя, Феденька, — произнесла Ирина. — И я очень благодарна тебе за все, что ты для меня сделал. Но пойми, я не могу радоваться тому, что происходит… Не так уж я устроена… Ты сильный, я слабая…
— Это ты-то слабая? — покачал головой Федор. — Помню, как ты меня защищала в детдоме, когда меня травили эти акселераты… Если бы не ты, я не знаю, что было бы и со мной, и с Вероникой…
… Тогда в детдоме Федор Красильников был слабым нервным ребенком. Такой же была и его младшая сестра Вероника.
После того, как их отца и мать при загадочных обстоятельствах убили в их собственной квартире, государство распорядилось отдать четверых детей в разные места. Совершеннолетним в ту пору был лишь старший — Григорий. Алексей попал в один детдом, Федор и Вероника в другой, а самый младший Владимир, который, спрятавшись под кровать, стал свидетелем убийства родителей, оказался в самом страшном месте — интернате для слабоумных детей. Там и закончил свою жизнь при толком невыясненных обстоятельствах. Всех оставшихся в живых нашел потом Григорий. Он не мог сделать этого раньше, потому что, попав в молодом возрасте за решетку, часто на свободе не задерживался. Не зря Федор говорил о нем с Ириной так уклончиво, Григорий не был новым русским, он стал преступным авторитетом по кличке Черный, главарем огромной группировки…. И с тех пор как он отыскал своих двух братьев и сестру, они оказались под его надежной опекой. Он ничего не жалел для них, он пестовал их как собственных детей…
Тогда, в детдоме Ирина Голощекина училась на четыре класса старше Федора. Она была уже почти созревшей красивой девушкой, с каштановыми волосами и большими серыми глазами, а он — тощим, бледным нервным мальчишкой, предметом постоянных издевательств и ровесников и старших ребят. И Федор был тайно влюблен в Ирину…
Разумеется, разница в те годы была колоссальна. Тринадцатилетняя красивая девочка и девятилетний забитый пацаненок. У него хватало сил только на то, чтобы защищать семилетнюю Веронику от её сверстников да и то не всегда. А вообще-то непонятно за что их невзлюбили в этом детском доме, хотя ни Федя, ни Вероника никому ничего плохого не делали, были тихими и безобидными детьми…
Однажды Федю окружили четверо одноклассников Ирины и начали толкать от одного к другому словно мячик. Поначалу толкали в грудь, потом стали просто бить в лицо. И делали все это молча, злобно смеясь над его полной беспомощностью… Федя был не в состоянии справиться даже с одним, самым слабым из них… Он захлебывался слезами и не понимал, за что они над ним так издеваются… И тут пришло спасение. В лице Ирины Голощекиной. Она подошла сзади и совершенно не девичьим ударом в висок самому сильному из обидчиков сбила того с ног.
— Голощекина, охренела?! — крикнул его товарищ и бросился на нее… Ирка ударила и того… Завязалась настоящая драка. Подбежали девочки, одноклассницы Иры и бросились на пацанов. За тех заступились старшие товарищи… Другие заступились за девочек… Драка приобрела серьезные масштабы, такого стены детдома ещё не видели. Затем подбежали воспитатели и с трудом растащили катающийся по полу и бранящийся площадной руганью клубок тел…
Обидчики находились в весьма плачевном состоянии и решили все свалить на Голощекину. Директор поверил им, и Ирину посадили в карцер. Она с гордым видом пошла отбывать наказание, даже не пытаясь оправдаться. Федя бежал за директором и что-то бормотал в защиту своей спасительницы, но тот даже не стал слушать его писк…
После этого случая любовь Феди Красильникова к Ире Голощекиной стала ещё сильнее… Как он хотел скорее вырасти, чтобы самому стать её защитником…
Но… ничего не поделаешь, по заказу вырасти нельзя. Ира продолжала опекать Федора, а ему эта опека казалась оскорбительной, хотя больше к нему никто не приставал… А затем она закончила восемь классов и покинула детдом…
А позже объявился Григорий, забравший к себе его и Веронику… Следы Ирины Голощекиной потерялись…
Уже будучи взрослым человеком он начал её поиски. И узнал, что она замужем, имеет сына. И все. Дальнейшие попытки встретиться со своей старой любовью он прекратил.
И вот… Удивительная встреча на набережной…
Федор был готов сделать для Ирины все, что она попросит. У него были деньги, квартира, машина, связи в самых разных кругах, могучая поддержка двух старших братьев… Но ей было нужно совсем другое… Он на следующий день после происшествия свозил её на свою квартиру в Староконюшенном переулке, однако, шикарные четырехкомнатные апартаменты Федора совсем не понравились ей, она почувствовала себя там неуютно и попросила отвезти её обратно. Тогда он сам переехал к ней.
… Только через несколько дней после их чудесной встречи, ему удалось узнать от Ирины, что произошло с её близкими…
— Ах вот как…, — побледнел Федор, сжав кулаки. — Так, значит… Все… Все, Ирина. Остальное — мое дело… И я все дела брошу и займусь только этим… Это дело чести…
— Только будь осторожен, — тихо сказала Ирина. — И вообще, твое агрессивное настроение мне не нравится. Зря я тебе все это рассказала…
— Я буду осторожен. Еще как. Потому что я должен теперь беречь себя. Ведь кроме меня у тебя никого нет… И теперь пришла наша пора получить кое с кого должок… Все будет так, как надо…
… И вот — результаты уже есть. И весьма серьезные результаты…
Только почему ей от этого не легче?
— Может быть, хватит, Федя? — робко спросила она. — Я больше не могу… Мне страшно.
— А вот я могу, — негромко, но твердо произнес Федор. — И буду продолжать, что начал. Не в моих правилах отступать… И если ты отказываешься от святой мести, то я буду мстить за любимого человека, то есть, за тебя. Даже если любимый человек этого больше не хочет, — добавил он, как бы предупреждая её возражения.
Возражать Ирина не стала, только обхватила голову руками и слегка покачивалась на стуле…
И тут произошло неожиданное, в корне переменившее её настроение и дальнейшее развитие событий.
Раздался звонок в дверь.
— Кто бы это мог быть? — пожала плечами Ирина и пошла открывать.
— Спроси на всякий случай, кто там, — посоветовал Федор.
— Ирина Павловна, — раздался женский голос. — Здравствуйте, это ваша новая соседка снизу. У меня к вам большая просьба…
Ирина, не раздумывая открыла дверь. И тут же в квартиру ворвалось трое мужчин в камуфляжной форме с масками на лицах. Схватили её и потащили в комнату. Федор, услышав грохот в прихожей, выскочил навстречу, но тут же был сбит с ног ударом могучего кулака.
— Она тут не одна, — пробасил один из нападавших.
— Подумаешь, — хладнокровно ответил другой, ударив ногой в живот лежавшего на полу Федора.
Вдвоем они подняли его и усадили на стул. Третий вытащил из кармана пистолет и приставил к его виску.
— Слушай ты, не знаю, кто ты такой, сожитель её или муж, сиди и не рыпайся. У нас к ней есть пара вопросов, ответит — будет жива и здорова, и мы уйдем. Понял?
Федор в ответ только слегка повел окровавленной губой.
Один держал голову Федора под пистолетом, двое других же усадили Ирину на другой стул, вытащили веревки и накрепко привязали её к спинке.
— А теперь, ответь нам на один вопрос, — сказал один. — Ты все равно на него ответишь, только после пыток. Но можешь ответить сразу и избавить себя от мучений.
— Я знаю, о чем вы меня будете спрашивать, — бледная как полотно ответила Ирина.
— Так отвечай сразу, что время тянуть?
— Отвечу сразу, даже без вопроса, — смертельно бледная от захлестнувшего её чувства ненависти произнесла она. — Это я, все это моих рук дело… Все? Вопросов больше нет?
Федор с удивлением и некоторым осуждением глядел на нее.
Пожали плечами и трое головорезов, не ожидавшие такого быстрого решения вопроса.
— А ты знаешь, что за такое придется отвечать. Перед законом, хотя бы. Да и перед людьми тоже.
— Что касается закона, все это нужно доказать. Мои слова не доказательства. А перед людьми, как вы их называете, я готова ответить. Я, кстати, и так перед ними отвечаю. Что, плохие, разве, ответы? — зловеще усмехнулась она.
— Ах ты, падла! — рассвирепел один и сильно ударил её кулаком в челюсть. Она загремела на пол вместе со стулом. Федор дернулся было с места, но тут же получил удар пистолетом в висок. И мешком упал на пол.
Ирину же подняли вместе со стулом и поставили в исходную позицию.
— Рассказывай, как все было сделано, и кто тебе помогал, — спросил самый высокий из головорезов.
— Наняла людей, выкрали Прокофьева, отвезли, куда надо. Наняла людей, пожгли ларьки и квартиру Левушкина. Наняла людей, задавили жену Григорянца… Чего не сделаешь за хорошие деньги?
— Что-то не похоже, чтобы у тебя было много денег, — недоверчиво покачал головой высокий, оглядывая скромную обстановку квартиры. — Говори, кто тебе помогал…
— Не скажу. Вот этого не скажу ни под какими пытками, — сквозь зубы процедила Ирина.
— Скажешь, пытки бывают разные, — обнадежил второй, самый широкий и коренастый. — А пока другой вопрос — зачем ты все это сделала?…
— Об этом он не просил узнавать, — шепнул ему на ухо третий, худощавый, очень подвижный.
— Самому интересно, — ответил широкий.
— Это не наше дело.
— Так отвечать вам или нет? — вдруг улыбнулась Ирина.
— Чего лыбишься, паскуда? — обозлился самый высокий и злобный и ещё раз ударил её в лицо. — Хватит с ней церемониться. А ну-ка, ребята, разденьте её. Прямо так, не развязывая. Срывайте с неё все! Так будет легче разговаривать…
Ирина напряглась, сжала зубы, как бы подготавливая себя к дальнейшим испытаниям.
Резким движением высокий сорвал с неё кофточку, затем спортивные брюки, стянул колготки, сорвал лифчик.
— Старая ты для нас, — заметил он. — Трахать не будем, мы тебя рвать сейчас будем. Чтобы не слишком борзела…
Последним движением он сорвал с неё трусики. Вместе со стулом с завязанными за его спинкой руками её поставили на колени.
— Ну, вот теперь говори! — скомандовал высокий. — В такой позиции разговаривать очень удобно. Кто исполнял все эти преступления? И зачем тебе все это?!!!