Ромаданов (Алексрома). маргаритА и мастеР

   - Ладно, не буду вас мучить философией, - пожалел меня профессор. - Я изобрел способ, как превращать людей в собак. С последующей продажей в надежные руки: мне все же не безразлична судьба моих пациентов. Технические детали вам знать не обязательно, но суть заключается в воздействии на подгрудную железу. Вы готовы мне помогать?
   - Конечно, док, - с радостью ответил я.
   - Тогда подайте мне шприц - он как раз прокипятился и остыл, пока я развлекал вас разговорами.
   Я подал профессору шприц из железного корытца, и он втянул в него жидкость из небольшой баночки.
   - Маленький обезболивающий укольчик, - он вонзил шприц в левую грудь Анны - она только слабо дернулась. - Теперь возьмите со столика скальпель и подайте мне, - сказал профессор. - Нет, не этот, тот, что побольше.
   Я взял со стола скальпель: отблеск его зеркального лезвия резанул мне по глазам, и тут вдруг произошло неожиданное... Я остро почувствовал, как кровь ударила мне в голову, и у меня зачесались руки. И вновь, как в коридоре, я ощутил безысходность, но теперь это чувство толкало меня на действия, заставляя искать выход из тупика.
   - Давайте, давайте, - поторопил меня профессор.
   - На! - резко обернувшись, я отрывистым движением руки воткнул скальпель в печень профессора. (Где у человека подгрудная железа, я не знаю, но где почки и печень я знал еще с детского сада - там такая шутка была: "Удар по почкам заменяет кружку морса!").
   - Маму зачем? - удивился профессор бессмысленной фразой, недоуменно разглядывая торчащую из халата ручку скальпеля.
   Он сразу и теперь уже бесповоротно стал жалким скорбным стариком, каким и был, когда открыл нам дверь. Из-под его штанины закапали на ботинки крупные капли крови. Мне стало его даже немного жаль, и я сказал:
   - Козлина ты профессорская, дозу надо было правильно рассчитывать!
   Он упал. Похоже, он был теперь совсем не жилец, и я потерял к нему всякий интерес. Взяв другой скальпель, я перерезал ремни и освободил Анну.
   - Какой же ты гад! - закричала она, разлепив себе рот.
   - Конечно, гад, - согласился я, - он же мне в чай какой-то гадости подсыпал. Хорошо, водка частично нейтрализовала... Я из-за тебя сегодня знаешь, сколько трупов наделал? По всем законам за такие подвиги "вышак" полагается! У тебя дружки - один другого краше. Этот, похоже, жену свою уже в виде Шарика загнал.
   - Нет, что ты! Он мне ее фото показал, перед тем как. Она метанием молота занималась, из нее такой волкодав вышел бы, что остались бы от профессора рожки да ножки.
   - Рожки, это ты славно подметила, а зачем ты ему сиськи свои подсовывала, ведь не он же тебя сюда тащил, а ты его?
   - А веришь ли, у меня как начали чай пить, всплыла из памяти картинка, что меня здесь кто-то хватал за грудь.
   - Ну, этот кто-то наверно сейчас хвостиком виляет, попытался пошутить я.
   - Возможно, - с хрипотцой в голосе произнесла Анна К. и, закрыв глаза, затихла.
   11. Бонни и Клайд
   Я сидел и глядел в одну точку уже с пол-часа, не меньше. Точка была достойная - пупок обнаженной молодой почти незнакомой мне женщины. Я детально, насколько это было возможно, восстановил все события прошедшего дня и ночи. От этого они не стали реальней. Все выглядело сплошным абсурдом, чертовщиной и безумством. Ничто не поддавалось осмыслению. Складывалось ощущение, что нормальные люди уже давно исчезли с Земли, и меня окружают беглецы из чудом уцелевших дурдомов.
   Итак... Ко мне пришла неизвестная особа, сказала, что не помнит, как ее зовут, потом назвалась Анной, потом я ее отправил в камеру, потом она позвала меня туда, потом я с ней там занялся любовью, ненавижу это слово, любовь не работа, как ею можно заниматься, заниматься можно онанизмом, но не любовью, слово "секс" такое чужое, такое английское, что просто не подходит, грубое и матерное, слишком грубо, вообще это довольно-таки не типично - люди так любят ЭТО делать, и не придумали ЭТОМУ названия, наверно придумали, но я спал не с теми женщинами и поэтому мне не довелось узнать. Потом... что я заладил "потом", да, "потом", давай нумеровать, итак: первое, ко мне пришла женщина, назвалась Анной К.; второе, я составил протокол, описал содержимое ее сумочки и посадил ее до выяснения обстоятельств; третье, зачем-то пошел к ней сам, хотя мог и пригласить к себе в кабинет; четвертое, она меня там совратила, а может я ее совратил, стоп, кто к кому полез, она просила чтобы я ей сделал так же, как и какой-то ее мужчина, значит все же она меня совратила; пятое, мне показалось, что у нее между ног дыра, проверить так и не довелось, похоже, сейчас самое время!
   Я осторожно раздвинул ее ноги и посмотрел между ними, и не увидел там ничего родного и близкого, знакомого до боли. Между ногами зияла черная дыра, уходящая в никуда. Меня вырвало, хотя сколько себя помню, всегда славился твердостью желудка, вырвало прямиком в зияющую прорву. Внезапно я пошатнулся и стал падать вертикально вниз. Ее дырища стала меня засасывать, в ушах послышался вой, какие-то собаки выли собачьими голосами человеческие слова, они даже не выли, а пели, я даже успел разобрать слова: "Издаляка тякет ряка, а по ряке плыветь баржа, а на барже сядить мужик", - выводили они, по-украински коверкая русские слова, и вдруг внезапно для меня закончили песню: "Щакою дергаить - нервный тик!"
   Я оказался в магазине, в очереди за леденцами, причем сразу первым. Я протянул какое-то количество денег и сказал: "Четыре килограмма, пожалуйста!"
   Стоявшая за мной женщина спокойно произнесла, на московский манер вытягивая букву "а": "Зачем вам столько? Абса-асетесь!"
   Я стал ей что-то объяснять и проснулся, причем проснулся, отчетливо произнося фразу, делая это громко и с выражением, как в детском саду на утреннике:
   - Жизнь - дерьмо, моя, во всяком случае.
   Потом повторил несколько раз, как молитву. На пятом разе я вдруг понял, что всегда знал, почему жизнь-дерьмо.
   Где-то на третьем курсе мы пошли в поход за город. Я пошел с тогдашней подругой, а все мои друзья-собутыльники увязались за компанию. Сели мы на электричку, выехали за город, разложили еду-питье, стали костер разводить, и конечно сразу же повалил дождь. Мы второпях что-то выпили, я разругался с подругой, да и вообще под дождем на ветру сидеть радость невеликая. Я собрал рюкзак, как и все, потом снял его, помог надеть рюкзак подружке. И пошли мы обратно к станции. Иду и чувствую: от кого-то несет дерьмом. Я не так, чтобы очень брезглив, но не любитель острых ощущений. На половине пути я решил присесть, как будто завязать шнурки: отстав от группы, я надеялся избавится от тошнотворной вони. Не помогло. Жизнь не мила, когда все вокруг пахнет дерьмом: и трава, и небо, и листочки, и дождик, все воняет дерьмом. Электричка опоздала на час, и все это время я приглядывался к друзьям, пытаясь выяснить, от кого исходит вонизм. (Мою племянницу учила бабушка, что говорить: Здесь воняет! - нехорошо, надо говорить: Здесь плохо пахнет! В ответ девочка упрямо повторяла: "Здесь плохо воняет!").
   Уже дома я понял, что ввиду врожденной невнимательности поставил рюкзак на чью-то кучу, но ощущение безысходности запомнилось, и фраза "жизнь-дерьмо" для меня не пустой звук. Сейчас же она приобрела новые краски. Я вляпался глубоко и по уши, обратной тропы не видно, и не видно даже намека на обратную тропу.
   Анна, или черт ее знает, как зовут, зашевелилась, потянулась, открыла глаза, посмотрела на меня и пролепетала:
   - Мы с тобой, как Бонни и Клайд!
   Да, мое будущее перестало быть светлым, а приобрело буро-коричневые тона, как на ранних картинах Ван Гога...
   12. Донна Роза
   Испания. Все называют меня Дон Хуан. Я иду по площади в направлении к церкви. Там меня ждет незнакомая девушка, от нее - перегар на гектар. На вскидку, вчера дамочка "Мадеру" с пивом мешала в пропорции один к трем. Девчушка облачена в длинное с блестявыми украшениями платье с грандиозным вырезом. На голове красуется бескозырка, причем надписи на ленточке не разобрать. Она говорит мне, что некая Донна Роза вызвала ее на дуэль из-за меня.
   Я спрашиваю:
   - А неужели бывают дуэли между женщинами?
   - Глупенький, мне же надо отстоять твою честь, - говорит мне девушка.
   - Ну раз честь, тогда иди, - сразу соглашаюсь я, - семь футов под килем и удачи в бою.
   Моя суженая закусывает ленточки от бескозырки и целеустремленно выдвигается в церковь. Слышны женские крики, итальянская речь, причем преобладают лишенные смысла фразы из серии: "лашантами кантана", "кам виз ми то Пасадинас", "байло байла" и "хафанана", куранты на церквухе играют "Загорелся кошкин дом", вдруг все разом стихает, всплывает фраза: "советико облико морале", за ней дикий крик, несколько монахинь выносят окровавленную девушку, которую я благословил на поединок. Я пытаюсь плакать. Вообще я ее не знал толком, но жалко, красивая девушка, такая нелепая смерть. Одна из манахинь подходит ко мне и сует записку. Записка написана на английском, понять, что в ней написано, я не могу, попросить перевести некого. Вдруг слышится голос, как за кадром в советских фильмах:
   - Мой Дон Кихот, он же Дон Хуан, он же Дон Педро, он же Дон Гвидон. Сегодня вечером, в девять пятнадцать утра, на могиле твоей безвременно ушедшей жены, и чтобы без опозданий, ты понял? Я ждать не буду, так и знай!
   Посмотрел на подпись: Донна Роза.
   - Анна? - переспрашиваю я.
   Голос за текстом подтверждает: "Она, она, кому же еще".
   Захожу в церковь, пытаюсь вспомнить, а где же могилка-то? Всплыла фраза: "И никто не узнает, где могилка моя". Вдруг вижу монумент, под ним знакомое лицо, похожа на ту женщину, с которой меня свел случай.
   Голос за кадром: "Какой такой случай?"
   Отвечаю: "Застебал как Цеденбал!"
   Голос бодро: "Так бы и сказал!"
   Подхожу к даме, она меня обнимает, страстно целует, чуствую, что при поцелуе прокусывает мне нижнюю губу.
   - Потише, девонька, - лепечу я бабским тоненьким голоском.
   - Я ща тебе потише сделаю, ты у меня ща потише допросишься, - говорит она, при этом улыбается и щупает меня повсеместно. Я по глупому жеманюсь, смеюсь, как от щекотки, вдруг статуя над нами начинает орать: "Скажи, кто в опера стрелял?" И надвигается на меня с Анной.
   Статуя - огромная каменная баба с квадратными кулаками идет на нас в боксерской стойке, я легко ухожу от ее ударов, а вот Анне достается, она пропускает хук левой и уходит в полнейший нокаут, кровь, слюни, зубы летят в сторону изо рта, как при замедленной промотке. Статуя горделиво шипит: "Оба-еба! Это тебе не в тапочки срать! Не нарзаном подмываться! Нудистка гребаная!"
   Я понимаю, что пришел мой черед, но не могу и двинуться, статуя валит меня и начинает добросовестно душить, я бью руками по земле, как по татами, мол все, схватку проиграл. Но каменная глыба продолжает меня лишать жизни насильственным образом, при этом неестественно громко орет. А что орет, я уже не могу разобрать, сплошной гул.
   13. Тринадцатая глава
   Проснувшись, я обнаружил у себя на груди колено, на шее пальцы, а перед глазами - мясистое лицо здоровенной старухи. Старуха кропотливо меня душила, периодически отвлекаясь для того, чтобы стукнуть костистым кулаком размером с кокос по чему придется. Я ее сделал в три секунды, отрубил по полной программе, и потирая намятые шейные мускулы, огляделся. Туша плечистой старухи была внушительна даже для меня - видно, широко разрекламированная супруга профессора нагрянула с недружественным визитом. Вот дура, со страху на меня набросилась, что ли?! Судя по тому, что я был гол как сокол, а рядом лежала не менее голая Анна, я заснул в пылу занятия любимым делом. Ой как хорошо сказал, надо запомнить.
   - На зарядку становись! - запел я, на сердце было легко и весело, будто все загадки предыдущего дня обрели достоверные отгадки.
   Ни Анна, ни профессор, ни его жена на призыв не откликнулись. Я хотел пощупать пульс доктора, но вспомнил, что я его под утро ухайдокал, поэтому прощупал артерию его жены никакого биения. Я тронул ее пинком - она не шелохнулась... Видимо, прием на удушение я провел слишком азартно старушенция была мертва. Я отдернул ногу: наблюдать мертвые семейные пары мне до этого доводилось, но своими руками убивать - нет. На секунду стало страшно, я слишком отчетливо понял, что я и есть тот самый хладнокровный киллер-маньяк из американских триллеров, который как на раз поссать мочит добродетельных наивняков. Но были ли они добродетельными? Да и наивными, вроде, не были... Значит, туда им и дорога!
   Только я приступил к утренней гимнастике - бабка вдруг открыла глаза и без предупреждения попыталсь ударить меня пудовым кулаком. Я нехотя, не прерывая приседаний, увернулся и вырубил ее еще раз хлестким ударом в морщинистый лоб. Потом закончил комплекс упражнений и связал назойливую старуху гардиной, запаковав ее как в смирительную рубашку. "Такая помрет, жди", - вспомнилась фраза педиатра-собакодела.
   Я склонился над Анной.
   - С меня надо было начинать, - сказала моя спутница, а то уже за всеми поухаживал, а к любимой в последнюю очередь, - с укоризной произнесла она.
   - Да я это... - замялся я.
   - Одевайся скорее, мне срочно нужна парочка вещей из моей сумочки.
   - Я в вашем распоряжении, мадам! - рапортанул я.
   Мы вышли из дома профессора. На улице светало. По переулкам бродил легкий сырой туман. Я отыскал оставленную у прудов машину, и мы двинулись в сторону моей конторы.
   Когда в серой предрассветной полутьме мы подъезжали к центральному входу, меня охватило смутное чувство тревоги. Оно еще больше усилилось, как только за две улицы до своего здания я увидел копошащихся на газоне курсантов с мешками, подбирающих какой-то мусор. А когда я поднял глаза вверх, тревога сменилась отчаянной уверенностью в том, что случилась большая беда: на том месте, где должно было быть окно моего кабинета, чернела рваная заплата... точнее не заплата, а обгоревшая пустота. Сердце мое ушло в желудок, а волосы на голове неприятно зашевелились. Я резко остановил машину у обочины.
   - Ты что? - очнулась от полудремы Анна.
   - Что?! - вне себя от злости я схватил ее за волосы и повернул лицом к той ужасной картине.
   - При чем здесь я??? - жалобно пискнула она. - Я же с тобой была...
   - Что ты туда подложила?
   - Ничего... ты же видел. У меня ничего не было...
   - Черт бы тебя побрал! С тебя все началось! Пристрелить тебя мало!
   - Ну, убей меня теперь, - заревела она, - только не ругайся...
   - Не реветь! - рявкнул я на нее. - Сиди здесь и жди меня. Я там выясню обстановку.
   Я вынул из кармана ее плаща оставшийся кусок лески и тщательно связал ей руки и ноги. Она восприняла это на удивление покорно. "Только запри все двери, а то мне страшно", - робко попросила она. Выполнив ее просьбу, я скрепя сердце пошел в направлении парадного входа. Каждый шаг мне давался с большим трудом, ох, с каким большим трудом давался мне каждый шаг! Я чувствовал, что нервы сдают мне, и сдают совсем не по-хорошему, по-свински сдают мне нервы... У меня и раньше были нервные срывы, но тогда я хватался за пистолет, и это было понятно и профессионально оправданно, а теперь... Теперь я чувствовал себя половой тряпкой, и яйца от грусти вжимались в гранит живота.
   Когда я проходил мимо курсантов, собиравших в позе грузинской буквы "зю" в пластиковые мешки улики, они как-то с интересом вывернули в мою сторону красные от прилива крови к опущенным головам морды, а один даже злорадно осклабился. В другой бы раз я б так врезал по его лошадиным зубам! А теперь вот сделал вид, что ничего не заметил. Плохо, очень плохо... В последний момент я смалодушничал и прошел мимо входа. Потом я на всякий случай минут десять поплутал по соседним улочкам и переулкам, наблюдая, нет ли за мной хвоста, и вышел к машине с другой стороны, описав круг.
   Подойдя к своей машине, я увидел, что Анны-Маргариты в ней нет. Я спокойно сел в машину, удивившись несвойственной мне выдержке.
   По салону шел сильный запах бензина. Я остановился, открыл капот и проверил топливный насос и шланг - все, вроде, было цело. Заглянул под машину - чисто, ничего не подтекает. Странно, очень странно... Как бы самому на воздух не взлететь! Но все обошлось - до своей улицы я доехал нормально, руля на автопилоте: глаза слипались от усталости... До своей улицы... Только тут до меня дошло: мне ведь нельзя возвращаться домой меня наверняка там уже ждут! Вот дожил! Дом потерял! И идти-то некуда: все друзья у меня - конторские, враз заложат, потом скажут "тебе же лучше сделать хотели". Что делать?!
   Плюнув на все, я поехал обратно в профессорскую квартиру: пока его хватятся, я хоть отоспаться успею... Ключей я с собой только не прихватил: лишней улики побоялся, ну да ладно, что-нибудь придумаю...
   Загнав машину в глухой внутренний дворик по соседству, я подошел к дому профессора, обошел его с обратной стороны и, высчитав нужное окно, поднялся к нему по водосточной трубе. Дальше оставалось раз плюнуть - я просунулся в открытую форточку и перегнулся, упершись руками в подоконник... И тут случилось неожиданное: надо мной послышался жуткий вой на высокой ноте, и кто-то крепко вцепился в мои кудри, пытаясь приподнять и вытолкнуть обратно в форточку... Извловчившись, я обхватил этого "кого-то" за торс и повалился на него. Это оказалась крупная женщина - она была в панике и яростно сопротивлялась, царапаясь всеми десятью пальцами и отчаянно кусаясь...
   Наконец, я скрутил ей руки и связал их за спиной поясом от ее халата, а рот заткнул подвернувшимся под руку кухонным полотенцем. Фу-у-ух... Ну и угораздило меня попасть не в ту квартиру! Я рассмотрел женщину: голова ее была в железных бигудях, лицо красное и некрасивое, в глазах страх, халатик задрался до груди, обнажая ничем не прикрытые мясистые бедра...
   - Извините, ошибочка вышла, - сказал я ей как можно более спокойно, - дайте я вас прикрою. Что ж вы это... нижнем бельем пренебрегаете.
   Женщина только промычала в ответ, глядя на меня изумленно.
   - Я сотрудник уголовного розыска Парагазаормонов, соврал я, произнося фамилию как можно невнятнее и запутаннее, - в этом доме ожидается один особо опасный преступник, бежавший из колонии строгого режима, и мы на него ставим засаду, - я пронес перед ее носом свое служебное удостоверение, достаточно быстро, чтобы она не смогла его толком рассмотреть. - Вы мне верите?
   Она с готовностью покивала головой - что ей еще оставалось делать?!
   - Вот и прекрасно. Я извиняюсь за принятые к вам меры. Я ведь не видел, кто на меня нападает, а рот я вам заткнул, чтобы вы не вспугнули преступника.
   Женщина обрадованно закивала в ответ.
   - В вашей квартире больше никого нет?
   Она отрицательно помотала головой.
   - Вот и чудненько, - сказал я. - Сейчас я вас развяжу, и вы будете оказывать мне содействие и помощь, договорились?
   Я развязал ее. Она тут же вскочила и, быстро осмелев, заявила:
   - Я буду жаловаться на вас!
   - Это ваше право, - согласился я, - но только после окончания операции. - А теперь я вас попрошу об одном одолжении: я чертовски устал. Всю ночь преследовал преступника, а теперь вот засада... Я немного отдохну на диванчике, а вы прислушивайтесь. Услышите что-то подозрительное - сообщите.
   - Это бог знает что! - возмутилась хозяйка, но не сильно возмутилась, а так, по-будничному. Вероятно, она привыкла жалеть уставших мужчин. - Подождите, я вам подушку принесу.
   Не дожидаясь подушки, я улегся на диван и тотчас отключился. В этот раз бог миловал меня и никаких кошмаров мне не привидилось.
   Проснулся я от того, что меня тормошили за плечо. Я с трудом разлепил веки и увидел перед собой незнакомую женщину... Нет, кажется, это была та самая, только без бигудей - теперь у нее на голове были вполне симпатичные вьющиеся локоны с каштановым отливом. И сама она вполне привлекательной на этот раз показалась... На ней был все тот же легкий халатик, в отвисшем вороте которого просматривались островисящие груди. Не удержавшись от искушения, я засунул руку под халат.
   - Вы что?! - отпрянула она, зардевшись. - Я вас по делу бужу, а вы с глупостями!
   - По какому делу?! - зевнул я, демонстративно почесывая между ног.
   - В соседнюю квартиру уже три минуты какая-то дамочка звонит - я в глазок ее видела, растрепанная лахудра такая.
   Я встал и приложился к глазку: перед дверью покойного профессора стояла Анна.
   - Идите на кухню, - сказал я. - Это наш агент, мне нужно с ней переговорить. И не подслушивайте!
   Хозяйка послушно удалилась, а я, открыв дверь, втащил Анну в прихожую. Вид у нее был жалкий: волосы торчали в разные стороны, а под глазом был фиолетовый синяк.
   - Ты сволочь! - набросилась она на меня с кулаками. Ты меня бросил связанную, и меня увезли бандиты! Хочешь знать, что они со мной сделали?!
   - Зачем же ты открыла им дверь в машине? - спросил я, с трудом переваривая неожиданную информацию.
   - Они облили ее бензином и сказали, что подожгут, если я не выйду! - заревела она. - Они меня чуть до смерти не замучили, а потом они накурились травы и уснули, а я убежала...
   Тут кровь мне ударила в голову: над моей любимой женщиной жестоко надругались!
   - Адрес! - взвыл я в ярости. - Адрес записала?!
   - Вот, - протянула она мне смятую бумажку.
   - Ну, с-суки!!!
   Я отвел Анну на кухню и сказал хозяйке:
   - Эта женщина пострадала от бандитов. Окажите ей первую помощь. Врача вызывать пока не надо. Все. Я буду через час.
   14. Рыба-осмехун
   - Кто? - послышался за дверью голос.
   - Мосгоркастрат, - процедил я сквозь зубы.
   - Не понял...
   - Санэпидемстанция.
   Дверь приоткрылась на цепочке, но этого было для меня вполне достаточно: я мощно толкнул ее плечом, цепочка слетела, жалобно звякнув. Я толкнул еще раз - хозяин квартиры повалился на пол, получив дверью по лбу. Я вырубил его ударом ноги по горлу, но не смертельно, а так, слегка, и ворвался в комнату, чтобы рубануть остальных, но никого больше не было... Я на всякий случай осмотрел квартиру: это было типичное мещанское гнездо с коврами на стенах, с искусственной медвежьей шкурой на полу перед диваном, со зверевскими финтифлюшками в серванте и с люстрой из чешского стекла. Стоп! В серванте была фотография в рамке... Я взял фотографию и с удивлением рассмотрел ее: на ней была изображена счастливая на вид парочка, танцующая танго в ресторане. Вне всякого сомнения, это была Анна и тот мужик, которого я вырубил.
   Черт побери, опять я попал в ловушку! Я перетащил хозяина из прихожей в комнату, усадил на диван и полил его голову водой из чайника. Он с трудом очнулся. У него был вид жалкого интеллигента: карие подслеповатые глаза, редкие волосы, мясистые безвольные губы. На вид - лет тридцать, но лицо наивно-детское.
   - Кто это? - сунул я ему под нос фотографию.
   - Я с женой, - промямлил он.
   - Где она сейчас?
   - Не знаю, - ответил он жалобно. - Вчера она ушла к маме, но у мамы ее нет... А вы кто?
   - Я - наемный убийца, - сказал я вразумительно. - Она послала меня сюда, чтобы я убил тебя, - и тут меня разобрал дикий хохот. Это же надо, девка просто изгаляется надо мной, а я ржу, как беременная лошадь.
   - Что с вами, у вас истерика? - спросил наш муж.
   - Неа, рыба-осмехун, - сквозь слезы пробормотал я.
   - К-какая рыба? - переспросил он.
   - Коньяк у тебя есть? Или что еще?
   - Я не пью, но коньяк есть, - торопливо сообщил муж и поскакал за бутылкой.
   - Рюмахи не забудь, - напутствовал я его, - Я зато пью, - и чуть тише добавил, - и жена твоя опрокидывает только дай.
   После моей пятой он все же переспросил о рыбе.
   - Да это еще со студенческих лет, - начал я, - как-то загораем на пляже. Середина дня. Жарюка лютая. Детей даже нет на пляже - так палит. Тишина стоит - каждый плеск волны как гром. Вдруг появляется мужик с ластами, надевает маску, заходит в воду. Отплывает. Скука полная. Мы все напряженно раглядываем его действия. Давай наливай, заслушался, блин. Тот отплывает, потом возвращается, что-то поправляет и опять уплывает. Налил? Себе налей. Ну как знаешь. Мы сидим. Ты въехал, что тишина и жарюка? Так вдруг около буйка мужик выпрыгивает на метра полтора из воды, срывает маску и дико ржет. Потом гигантскими гребками подплывает к берегу и содрав ласты убегает, при этом истерически смеясь. Поехали. Мы сразу придумали, что это рыба-осмехун подлавливает аквалангистов, травит их анекдотами, и те от смеха тонут, а наш чудом уцелел, потому что с чуством юмора у него беда была. Теперь понял?
   - Ага, а знаешь, - пожаловался он мне. - Я не выпиваю, не курю, ей не изменяю, зарабатываю прилично, а она меня презирает, я ведь чувствую! Но не знаю, за что...
   - Прибор у тебя нормально функционирует? - всеми мускулами лица я изобразил сочуствие.
   - Да, все в порядке... Только она не хочет.
   "Хм... не хочет", - усмехнулся я про себя, но из деликатности виду не подал. Вообще я очень переживаю, когда вижу своих покойных с другими. Не пугайтесь, я для себя всех своих бывших подруг называю покойными. Зато, когда вижу их мужиков, так и хочется сказать им в лицо какую-небудь интимную деталь. Надо как-нибудь попробовать сказать, интересна реакция.
   - Как фамилия? - деловито осведомился я.
   - Лучше мне на самом деле умереть. Я и сам собирался, но все никак решиться не мог...
   - Сначала фамилию скажи! - потребовал я.
   - К... - начал было он и неожиданно разревелся.
   - Чего? - не понял я, - Тебе мало показалось? Да и не прикладывался, вроде...
   - А вы правда наемный убийца? - спросил он, вытирая салфеткой слезы.
   - Да ну тебя... Такого, как ты, и убивать-то не стоит, отмахнулся я от него. - Найди себе лучше другую бабу, может, и выйдет чего. Фамилию свою выкладывай, секретчик ты наш.
   - Мне другая не нужна! - набросился он на меня. - Я Анну люблю! Где она?
   - Угомонись, - небрежно отпихнул я его. - Ты ж не пил, с чегой-то ты вдруг так завелся?