Романецкий Николай Михайлович. Ковчег на второй линии

   Двигалась по кухне легко и уверенно, как зрячая. Красивая была девчонка, вылитая Светка в молодости. Р. отметил это без эмоций, по привычке.
   — Чаю я не хочу. Мама в порядке. Собираюсь пойти с Ленкой погулять.
   Она подумала и кивнула:
   — Хорошо, сейчас я соберу ее. Одену в непромокашку.
   — Подожди. — Он взял ее за руку.
   — Боже! Как ты замерз! Совершенно не думаешь о своем здоровье!
   Он выпустил ее пальцы.
   — Папа, что происходит? Мне показалось, на улице стреляли… И ты что-то скрываешь! У тебя незнакомые вещи в сумке.
   Он не испытывал к ней жалости. Но это все-таки была их со Светкой дочь, и ее не ждало ничего хорошего.
   В лучшем случае, подумал он, умрет с голоду.
   — Папа, мне страшно! — Она прижалась к нему всем телом.
   В худшем случае, подумал он, ворвутся мародеры и изнасилуют, прежде чем убить.
   И сам не зная почему, он вытащил из кармана «николаев», ткнул глушителем ей под левую грудь.
   Испугаться она не успела. Только глаза расширились. Как у зрячей. Он не позволил ей упасть. Подхватил под мышки. Аккуратно уложил на пол. Потом спрятал пистолет и отправился к Ленке.
   Ленка с ногами сидела на диване, в наушниках. Увидела его, сорвала наушники, завопила от радости. Он взял ее на руки, подкинул к потолку, поймал, вызвав еще больший взрыв восторга. Все по привычке.
   — Твоя мама отпустила нас гулять.
   — Ура! А где мама?
   — Мама спит, не шуми.
   — Разве сейчас ночь? — Удивилась, но перешла на шепот.
   Р. вышел в коридор, включил рацию, попросил прислать за ребенком «джампер».
   — Все «джамперы» в разгоне, — ответили ему. — Подождите чуть-чуть.
   — Не могу, у меня энергия иссякает.
   — А где вы находитесь?
   Он ответил.
   — Это же недалеко. Можете добраться пешком. Я уберу дождь по маршруту вашего следования.
   Он надел кобуру, переложил пистолет, вернулся к Ленке, достал из сумки детский бронежилет.
   — Тебе.
   — Ой, что это?
   — Рыцарский костюм. Будешь у меня рыцарем.
   — Нет! — Наморщила нос. — Лучше я буду у тебя рыцаркой!
   Легко запудрить мозги четырехлетнему человечку. Помог ей натянуть «рыцарский костюм». Подумал, что если бы жил в новом районе, выполнил бы задание еще вчера. Но Васильевский — старый район, и детей здесь мало.
   — Ой, кто это на тебе рисовал?
   Опустил глаза, увидел на свитере темную дорожку. Ленка тронула пальчиком, кончик окрасился темно-алым.
   — Это я играл в художника.
   — Ты же писатель. — Нахмурила брови.
   — Писатели иногда играют в художников.
   Поверила. Брови поднялись, глаза засияли. Удалось наконец справиться и с бронежилетом. Взял сумку. Прошли мимо кухни. Ленкин рост не позволял ей увидеть сквозь дверное стекло лежащую на полу мать. А Р. и головы не повернул.
   Вышли на площадку, закрыли за собой дверь, но запирать не стали. В глазке напротив опять мелькали тени. Бедняга на костылях маялся за своей деревянной крепостной стеной. Прощай, парень, подумал Р. Шагнул на ступеньку. Потом остановился. Словно задумался. Милосердия в душе не было, но достал пистолет и выстрелил в крепостную стену, рядом с глазком. Такая дверь — не защита от пули. Парень успел лишь испуганно вскрикнуть. А потом загрохотали костыли.
   — В кого ты стрельнул? — Ленка смотрела с любопытством.
   — В дракона.
   — А вчера там жил дядя Жора с бабой Верой.
   — А сегодня там дракон. Он съел и дядю Жору, и бабу Веру.
   — Как волк Красную Шапочку?
   — Как волк Красную Шапочку.
   — А мы ему брюхо распорем? Как охотники…
   — Распорем. Потом.
   Спустились вниз, вышли наружу. Дождя над улицей как ни бывало, только от водосточных труб бежали по тротуарам небольшие речки: над крышами домов лило по-прежнему.
   Мимо время от времени с ревом проносились фургоны-рефрижераторы: водители выполняли свою функцию, увозили трупы, которые собирали санитарные команды. Город должен стать чистым. Город должен…
   Дорога тянулась несколько дольше, чем ожидал. Ленка широко открытыми глазами разглядывала по-ночному пустые, тщательно отмытые дождем улицы. Они и в самом деле казались незнакомыми. Мародеры по дороге не попались — по-видимому, уже знали кого следует бояться. Энергии оставалось все меньше и меньше, но до больницы Р. добраться успел. Как и рассчитывал… Позвонил в дверь приемного покоя. Открыли, вышел горбатый нелюдь в белом плаще, увидел ребенка, протянул руку.
   Ленка доверчиво подошла к нему. Тут же из недр приемного покоя возникла медсестра, взяла Ленку за руку. Глаза у медсестры были пустыми. Потянула Ленку за собой. Та уперлась:
   — Дедуня, а ты?
   — Я приду, — сказал Р. — Попозже.
   Внучку увели.
   — Это номер семь, — сказал Р.
   Нелюдь кивнул:
   — Счастливое число.
   Голос у него был певучим. Нелюдь коснулся лба Р. ладонью, и тот почувствовал, как в него перетекает энергия. А с нею и информация об очередном задании. Дверь приемного покоя медленно закрылась.
   Р. повернулся и пошел к Малому проспекту. Где-то опять хлопали выстрелы. Но гулять стрелкам оставалось недолго.
   К перекрестку вскоре подкатила машина, тяжелый наземный рефрижератор. Кивнув водителю, Р. забрался в фургон, закрыл за собой герметичную дверь. В фургоне было темно, но он знал, что на полу лежат трупы.
   Некоторое время машина двигалась, потом остановилась. Открылась дверь, в фургон подсадили мужчину, захлопнули створку. Машина тронулась, и тут же внутрь фургона проник дневной свет.
   — Отойдите от двери, — сказал Р.
   — Ой, здесь кто-то есть! — обрадовался попутчик, и вновь наступила тьма. — А я думал, одни покойники. — Он где-то там уселся, представился: — Иванов, профессор Петербургского университета.
   Р. промолчал.
   — А вы кто? — спросил профессор.
   Р. назвался.
   — Тот самый? — удивился Иванов. — Писатель?
   — Литератор, — поправил Р. И добавил: — Был.
   — Все мы, сударь, теперь бывшие. — Иванов издал звук, который можно было расценить как усмешку.
   Машина снова остановилась. Открылась дверь. Снаружи стояли члены санитарной команды, у их ног, на тротуаре, лежали несколько трупов. Р. встал. Иванов быстро понял, что от него требуется.
   — Никогда не думал, что придется грузить мертвецов, — сказал он, когда машина тронулась. — А вы?
   — Тоже, — равнодушно ответил Р.
   Иванов помолчал. Но, видно, молчать ему было невмоготу, и он снова заговорил:
   — Подобное, по-видимому, только в ленинградскую блокаду наблюдалось, в прошлом веке.
   — Подобное сейчас по всей Земле, — сказал Р.
   — Откуда вы знаете?
   — Знаю.
   Профессор замолчал.
   Машина опять тормознула, загрузили очередную, многочисленную партию окоченевших тел. Когда тронулись, Иванов не выдержал:
   — Вы обратили внимание? Нет ни одного ребенка…
   Р. не ответил.
   — И у вас, как у писателя, нет никакой гипотезы относительно происходящего? — не унимался Иванов. Не дождавшись ответа, добавил с гордостью: — А у меня есть! Хотите, расскажу?
   — Рассказывайте, — согласился Р.
   Машина снова затормозила. Обработали еще одну партию окоченевших тел: видно, этот район как раз шерстили санитарные команды. Внутри фургона стало тесновато, и Р. взгромоздился прямо на мертвецов. Машина начала набирать скорость. На поворотах поленницу из тел мотало, и Р. несколько раз ударился о стенку.
   — Я лингвист, — сказал Иванов. — Последние несколько лет входил в международную группу ученых, которая, по заданию ООН, работала над созданием интерлинга — общепланетного языка. Интерлинг представляет из себя смесь наиболее распространенных языков на основе грамматики английского. Не так давно наша работа была с успехом завершена. А знаете, кто воспользуется ее плодами?
   — Понятия не имею. — Все это Р. было неинтересно, но раз хочется человеку говорить, пусть себе говорит.
   — Эти самые… горбатые пришельцы в белых плащах. Мое руководство передало одному из них все материалы. Едва наш директор стал холодноглазым… — Иванов помолчал. — Да, насмотрелся я за эти два дня!.. Одни холодноглазые кругом. И вот что мне пришло в голову. Сам-то я безбожник, но предположим на минутку, что Бог все-таки существует. Или кто там вместо него… Естественно, за все наши художества он уже давно недоволен родом людским, и так же естественно, желает нас наказать… Вы ведь, будучи писателем, наверняка знакомы с таким произведением литературы как Библия?
   Р. не ответил. Иванов подождал немного, крякнул недовольно и продолжил:
   — Библия утверждает, что Всевышний уже наказывал людей. Я имею в виду весь род человеческий, а не Адама с Евой… В первый раз во времена Великого потопа, когда дозволено спастись было лишь Ною с семейством. Затем при строительстве Вавилонской башни, когда Всевышний смешал язык людской. И теперь, если предположить, что Господь понял свои ошибки, то все происходящее становится очень ясным.
   — Ерунда, это просто пришельцы, — сказал Р., сам не зная зачем.
   — Э-э, нет! Пришельцы, да не те… Просто Господь осознал, что своим потопом ничего не достиг. Но очередную попытку он решил дать только детям — единственным людям, кто еще не испорчен жизнью. А чтобы они не погибли, будучи брошенными на произвол судьбы, он решил собрать их вместе и отдать под начало своих помощников. Вот холодноглазые и собирают их по всему миру и отправляют в больницы да санатории. Вместо одного ковчега Всевышний решил создать миллионы маленьких, в которых дети переживут второй «потоп» — избиение взрослых — и будут расти без тлетворного влияния тех, кто уже погряз в грехах или просто тронут порчей. Конечно, при избиении погибнут и те, кто без греха — если они есть, конечно… Но ведь лес рубят — щепки летят. Уж это-то господина Саваофа, с его жестокосердием, никогда не трогало — сколько он одного своего Богоизбранного народа порешил, а уж об остальных-то и разговору нет… А заодно он решил и ошибочку, связанную с Вавилонской башней, исправить — дать будущему единому народу Земли единый язык. Дети ведь легко обучаются любому языку, так почему бы и не использовать эту их способность?.. В общем, провести еще один грандиозный эксперимент в масштабах всей планеты и посмотреть, что из хомо сапиенс получится на этот раз. Вот только как они собираются кормить и одевать детей? Неужели Святым Духом? — Профессор вдруг хохотнул. — Ну, как теорийка? Ничего? Уж безумия-то ей хватает!
   Р. не ответил. Машина давно никуда не сворачивала: наверное, катила по Московскому проспекту. А может, уже и Среднюю Рогатку миновали.
   Конечно, он мог бы многое сказать этому человечку — ведь нелюдь, наложив на лоб ладонь, вдохнул в Р. не только энергию, но и знание. Р. мог бы рассказать, что те, кого этот человечек называет «холодноглазыми», не только собирают по городам и весям осиротевших детей. Они помогают размещать будущих хозяев Земли по их новым приютам, которые этот грехолюбец осмелился назвать «ковчегами». Это не ковчеги, это Питомники Грядущего. Но откуда ему знать, этому человечишке? Он уже выполнил свою функцию, создав Язык, и его даже не собираются посвящать в Вершители… Именно Вершители и будут обеспечивать всем необходимым подрастающих детей. Они сидят сейчас на опасных промышленных объектах, не позволяя произойти авариям, угрожающим планете химическим или радиоактивным заражением. Они будут растить и убирать урожай — манна с неба сыплется только в мифах, — они будут производить детскую одежду и обувь, они будут хранить то, что следует сохранить. Их нужно гораздо меньше привычных миллиардов, живших на Земле до вчерашнего дня. Потому что не нужно кормить свору тех, кто производил не нужную будущему человечеству продукцию: оружие, наркотики и прочие «прелести цивилизации». Им не нужно кормить самих себя, потому что они-то как раз не нуждаются в биологической пище. Им, правда, придется провести глобальную ревизию того, что останется в наследство будущим хозяевам, но времени для ревизии предостаточно. А потом повзрослевшие хозяева сами довершат начатое Вершителями, разберутся, что следует сохранить, а что — развеять по ветру.
   Все это Р. мог рассказать профессору Иванову, но смысла в таком рассказе не было: он бы профессору ничего не дал. Кроме ненависти, а ненависть никогда не меняет мир к лучшему. К худшему же немногие пока остающиеся в живых уже не изменят, хоть и способны — потому их и не интересуют звездные ливни. Да, помародерствуют они некоторое время, поизгаляются друг над другом, но всех их ждет один конец — встреча с Вершителями неизбежна. Ведь только он сегодня скольких остановил… И спас семерых будущих хозяев — полную свою норму.
   Где-то в глубине души, правда, кто-то нашептывал ему, что все происходящее исключительно жестоко, но этот «кто-то» был последним, оставшимся в Р. от человека, и уже был неспособен вернуть себе власть над телом: куда смертному тягаться с помыслами Господними? И этому «кому-то» оставалось только напоминать самому себе, что никогда еще подобные средства не приводили к декларируемой цели.
   Да, раньше не приводили, а теперь приведут. Потому что с корнем будут вырваны страх, ложь, ненависть, злоба, зависть и прочие человеческие грехи. И может быть, воцарятся наконец в мире любовь и доброта…
   Поленницу снова качнуло: машина сделала поворот и вскоре затормозила. Открылась дверца, в фургон хлынул дневной свет. Профессор и Р выбрались наружу.
   Дождя здесь не было. Пахло свежевырытой землей и еще чем-то странным. Прямо перед фургоном зияла огромная яма, почти доверху заваленная трупами. Мужскими, женскими, подростков обоего пола. И детскими. Последних, правда, было крайне мало.
   — Господи! — Профессор грязно выругался. — И дети тут!
   — Только те, кто уже тронут червоточиной Сатаны, — произнес певучий голос.
   Иванов и Р. оглянулись. Неподалеку стоял нелюдь. Плаща на нем не было, и крылья сияли белизной во всей своей красе.
   Вдоль ямы разместились несколько рефрижераторов, разгружались, заполняя мертвыми телами братскую могилу. Впереди над миром нависали Пулковские высоты. Там смотрели в отворившиеся окна небесные — слепыми глазами — брошенные телескопы, которым звездные ливни ничем не грозили.
   Р. потащил из фургона за ноги ближайший труп.
   — Беритесь, профессор.
   Иванов замотал головой:
   — Нет, не буду! А потом меня же в эту яму. Не стану!
   — Бессмысленно, — равнодушно проговорил Р.
   Профессор достал из нагрудного кармана очки, нацепил на нос и посмотрел на Р.
   — Боже мой! Да вы же тоже из холодноглазых! — Он оглядел Р. с ног до головы. — Чья это кровь на вас, сударь?
   — Дочери.
   Профессор сразу как-то сник, сжался, словно из него выпустили воздух. Медленно стянул с носа очки, бросил их в братскую могилу.
   Они начали освобождать фургон. Профессор быстро взмок, от него остро запахло потом, но Р. было на это наплевать: он выполнял свою функцию. С другой стороны вдоль ямы стояли несколько бульдозеров с заглушенными двигателями. В кабинах сидели те, кто выполнял СВОЮ функцию.
   Когда рефрижератор был разгружен и водитель отогнал его, профессор подошел к нелюдю:
   — Что ж, ангел белокрылый, прими мою душу.
   Р. выстрелил ему в затылок, подошел и столкнул тело в яму, на груду других мертвецов. Потом положил пистолет на протянутую ладонь нелюдя. Нелюдь строго посмотрел на оружие. Сначала растаял пистолет, потом глушитель, и через полминуты на ладони нелюдя ничего не осталось. Функция Р. еще не была выполнена, но ему было все равно. К тому же, он стал убийцей…
   Нелюдь взмахнул белоснежными крылами и отлетел в сторону. Босые ноги его были выпачканы землей.
   — Моисей тоже не попал в Землю Обетованную, — пробормотал Р. и спрыгнул на груду мертвецов. Поднял глаза к серому небу.
   Другие грузчики отошли от края ямы, стали садиться в рефрижераторы. Словно в боевые машины грузились десантники… Взревели двигатели, бульдозеры поползли, толкая вперед земляные холмики, быстро превращающиеся в холмы.
   Нелюдь вскинул руку. Р. закрыл глаза, чтобы в них не попала земля. Тело зомби легло в братскую могилу, и Господь наконец взял к себе его истерзанную душу. Но над содержанием этой души Властитель небесный был не властен, и в ней так и осталась жить надежда на то, что Всевышний не будет властен и над душой малышки, которую Р. собственноручно сдал в застенки ковчега на Второй линии.