Романов Владислав. Дело гастронома № 1

   – Директор отъехал по срочному делу, но зам на месте! Вас проводить?
   Беркутов кивнул.
   Войдя в кабинет, Беркутов увидел женщину лет сорока – сорока пяти, сидящую за машинкой и тюкающую по клавишам одним пальцем. Георгий застыл на месте. Он сразу узнал Еву. Она совсем не изменилась. И она, подняв голову, тоже узнала его, растерялась, провела рукой по кудрявым темным волосам, поднялась, сняла очки, потом снова надела их.
 
   Те же жесты, которые запомнились Беркутову, те же движения, только очки в далеком шестидесятом году у нее были другие.
   Беркутов вспомнил, как он вернулся домой после отсидки в черном лагерном ватнике и шапке, с котомкой за плечами. С какой радостью он вошел в коммунальную квартиру на третьем этаже, распахнул дверь в свою комнату. Она была чистенькая, прибранная; Ева сидела у окна, вязала детские носочки на спицах, рядом в кроватке спал ребенок. Сказка, а не дом. Но сказка быстро кончилась. Беркутов снял шапку, вытянул из ватника тощую шею, взглянул на ребенка. На столе, покрытом клетчатой клеенкой, лежал на деревянной доске хлеб, стояла бутылка молока, сыр и колбаса на тарелочках. Ева, увидев мужа, испугалась, привстала со стула. Вязанье упало на пол. Она наклонилась, подняла его. Беркутов не сводил с ее гибкой фигуры восхищенных глаз. Ева покраснела, провела рукой по шапке темно-каштановых вьющихся волос. И спросила тихо, каким-то не своим голосом:
   – Ты разве не получал моего письма?
   Беркутов успел сделать шаг к ней и остановился, не понимая вопроса.
   – Какое письмо, о чем?!
   – Я послала тебе свидетельство о разводе! Прости, Жора, но я полюбила другого человека. И он тоже любит меня, – глядя в сторону, почти скороговоркой выпалила она. Беркутов был потрясен до глубины души.
   – Но мы же… так любили друг друга! – Губы почему-то плохо слушались, он еле слышно добавил: – Ты же от родителей ушла ради меня! Разве не так?!
   В ее глазах стояли слезы.
   – Я полюбила другого, он ударник коммунистического труда!
   – Но это же наш с тобой ребенок?!
   Она кивнула. Затем заговорила очень быстро, как по писаному, словно долго репетировала эти фразы, словно должна выпалить их немедленно, иначе забудет.
   – Николай усыновит его! Николай на хорошем счету, его приняли в партию! Прилично зарабатывает, станет примером, хорошим отцом нашему сыну! А клеймо твоей судимости не позволит Костику добиться успеха в жизни. Да его ни в один институт не примут! Я решила, ты согласишься со мной… – На последних словах слезы так и брызнули у нее из глаз, и она посмотрела на него с мольбой.
   Беркутов пожал плечами:
   – Но эту комнату таксопарк дал мне!
   Ева смахнула слезы тыльной стороной ладошки и, опустив голову, пробормотала:
   – Николай переписал ее на свое имя. Ты запятнал себя и лишился законной жилплощади.
   Несколько секунд они молчали. Георгий невольно покосился на еду. До Москвы он добирался почти три дня и страшно оголодал. Ева уловила его взгляд.
   – Я бы тебя покормила, но сейчас Николай вернется с работы. Ему будет неприятно тебя видеть.
   – А еще что ему неприятно?! – с вызовом бросил он.
   Ева смутилась.
   – Я знаю, тебе больно, но и мне нелегко вести этот разговор. Однако мы должны переступить через эту боль и сделать все, чтобы нашему сыну жилось счастливо в будущем! – Она снова заплакала, почти уже беззвучно.
   Беркутову захотелось подойти к ней, успокоить и постараться все вернуть. Будь что будет, лишь бы все оставалось как прежде. Но что-то помешало ему это сделать. И он, хмурясь и стараясь не смотреть больше на еду, спросил:
   – А тебе самой, выходит, счастья уже не нужно?!
   – Мне нет! Но ты еще будешь счастлив! – улыбнувшись сквозь слезы, сказала она.
 
   «Но ты еще будешь счастлив!» – эту фразу бывшей жены тысячу раз вспоминал Беркутов, когда мытарился в поисках работы и жилья после отсидки, когда разгружал товары в магазине, куда удалось с трудом устроиться бывшему зэку. И каждый раз он отвечал себе: «Буду, обязательно буду счастлив!» Все это пронеслось в памяти Беркутова сейчас, когда он увидел Еву за машинкой в книжном магазине, и с губ чуть не сорвалось: «Господи, все это время я старался быть счастлив, наверное, для того, чтоб доказать тебе, что смогу?! Увидеться и рассказать, что не умер, что не потерялся, не сдался, что удалось кое-чего достигнуть! Что теперь у меня прекрасная семья, милая, добрая, красивая жена, есть уже почти взрослая дочь, есть работа, которую я люблю. Что, в конце концов, я счастлив!» Но затем Беркутов понял, что ни сейчас, ни тем более в другой раз ничего такого говорить ей просто не стоит. Теперь уже ни к чему. Он снова улыбнулся, порадовался тому, что Ева почти совсем не изменилась, ну разве что располнела немного, и новые очки ей очень даже к лицу. А затем просто, по-приятельски, как старой знакомой, сказал:
   – Здравствуй, Ева! Лев Саныч обещал оставить мне альбом Босха!
   И Ева, облегченно вздохнув, подхватила:
   – Да, он мне говорил! – Она достала из шкафа альбом Босха и передала Беркутову.
   – Сколько я должен? – по-деловому спросил Беркутов, доставая из кармана несколько купюр.
   – Лев Саныч сказал, это подарок, – ответила она, жестом давая понять, что денег не примет.
   Беркутов спрятал купюры в карман, взял альбом и произнес по слогам:
   – Спа-си-бо!
   Когда «Босх» оказался в его руках, Ева окончательно освободилась от охватившего ее смущения и спросила:
   – Извини, до меня только сейчас дошло. Ты и есть тот самый Беркутов, директор первого гастронома?
   – Что значит «тот самый»? – переспросил он, особо подчеркивая слово «тот».
   – Ну, тот, кого называют директором улицы Горького?..
   Беркутов усмехнулся:
   – Мало ли что болтают! Ладно! Еще раз спасибо за книгу, и передайте мою благодарность Льву Санычу!
   Он развернулся, чтобы уйти. Но тут Ева его удивила:
   – Ты ничего не хочешь узнать о своем сыне?
   Беркутов резко обернулся.
   – Насколько я помню, твой ударник комтруда Николай усыновил моего Костю, а ты умоляла меня забыть и о сыне, и о тебе! – В голосе его звенели гневные нотки.
   – Меня заставили родители! Они запугали меня, говорили: «Если ты не откажешься, мы от тебя откажемся и помогать не будем!» Я испугалась! Не за себя, за ребенка! И предала тебя! Но все эти двадцать лет я только и делаю, что виню себя во всех своих несчастьях! Я прожила несчастную жизнь! – Она закрыла лицо обеими руками и зарыдала.
   Беркутов поморщился, не зная, как выйти из этой неловкой ситуации. На ближайшем к двери столе лежал роман Дюма «Двадцать лет спустя», и Беркутов быстрым жестом столкнул его на пол. Книга с грохотом упала. Ева вздрогнула, перестала рыдать, отняла руки от лица, удивленно взглянула на него и на книгу. Беркутов поднял книгу, положил на место.
   – Не надо плакать. Я не держу на тебя зла. Столько лет прошло, все быльем поросло! – успокоил Беркутов Еву. Та тяжело вздохнула и немного успокоилась,
   – С Николаем мы давно разошлись! Года через два… после того, как ты приходил. Я сразу как-то почувствовала, что мы разные люди. Да и он тоже. Я не держала его. Но он оказался порядочным человеком, помогал нам. И комнату твою оставил, а потом и двухкомнатной для нас добился, и деньгами тоже помогал!
   Беркутова явно не интересовало, каким порядочным человеком оказался Николай, и он задал один короткий вопрос:
   – Сын учится?
   – Да. Точней, окончил факультет журналистики МГУ, сейчас работает в газете «Труд». Константин Листов, он взял мою фамилию!
   – Константину Листову большой от меня привет! Если, конечно, он знает о моем существовании…
   Она растерянно кивнула, не сводя с него глаз и ожидая услышать что-то ободряющее, но Беркутов взглянул на часы, развел руками, улыбнулся Еве и вышел.
 
   Максимыч заметил изменение в настроении Беркутова еще до того, как тот сел в машину. Когда «Волга» не спеша отъезжала от магазина, Максимыч еще раз взглянул на шефа через зеркальце и увидел, что тот продолжает сидеть на заднем сиденье с каким-то хмурым и задумчивым видом.
   – На обед или на работу? – решился нарушить молчание водитель.
   – На работу! – быстро ответил Беркутов, словно ожидал этого вопроса, затем так же быстро сам задал неожиданный вопрос: – Скажи, Максимыч, а у тебя дети на стороне есть?
   – На какой стороне? – не понял шофер.
   – Ну, от первой жены, к примеру, или от любовницы, мало ли что в жизни бывает?!
   Максимыч удивился, просто ушам своим не поверил. С чего это вдруг шеф завел такой разговор? Но, посмотрев еще раз в зеркало, подумал: «Мало ли что с ним происходит последнее время. Лучше сейчас не спрашивать, потом все сам скажет», – решил он. А затем ответил:
   – Женился я, Георгий Константиныч, один раз, на других не зарился, вот и детей на стороне не завел! – Но, видя, что Беркутов никак не реагирует, все-таки решился: – А чего это вы вдруг спросили? – Он снова взглянул в зеркальце, увидел грустное лицо Беркутова. Тот поймал его взгляд, подмигнул по-свойски.
   – Да так, вспомнилась тут одна история!

9

   Антон пригласил Машу в кафе, и, так как помещение почти пустовало, официант предложил самим выбрать место. Антон указал на столик в углу, галантно отодвинул стул, перед тем как Маша села. Затем отошел, пошептался о чем-то с официантом и уселся напротив. Играла тихая музыка, лампочка бра на стене отбрасывала блики на блестящие светло-каштановые волосы Маши, и вокруг ее головы образовался золотистый ореол. Антон открыто, не стесняясь, любовался красотой своей возлюбленной, молчал и не сводил с нее глаз. В какой-то момент Маша даже ощутила неловкость, засмущалась, не знала, о чем заговорить, чтоб он не смотрел на нее вот так… откровенно. Она давно не захаживала в подобные заведения, ну разве что когда была студенткой. На столе появились бутылка шампанского, два «Столичных» салата и сыр. Антон не торопился, подождал, пока официант не принесет еще две отбивные, и, как только тот отошел, наполнил бокалы шампанским. Затем медленно, словно выполняя некий торжественный ритуал, обеими руками приподнял свой бокал. Маша занервничала, оглянулась по сторонам, но, убедившись, что посетителей почти нет, успокоилась. Потянулась к бокалу, но так и не взяла его в руки. Вместо этого сложила их на коленях, как примерная девочка. А потом укоризненно заметила:
   – Ты же говорил: пирожное и шампанское. А тут целый пир…
   – Я проголодался! Надеюсь, и вы тоже! Очень хочу выпить за добрую улыбку госпожи Судьбы, которая одарила меня этой встречей! За счастье быть рядом с вами, видеть вас!
   Маша еще больше смутилась и подняла свой бокал. Они отпили по глотку.
   – Однако ты весьма красноречивый юноша, – с улыбкой заметила она.
   – И что в этом плохого?! Впрочем, помню слова вашего любимого Базарова: «Аркадий, не говори красиво!» Но вся эта высокопарность от робости и стеснения, – то ли утверждая, то ли задавая вопрос самому себе, ответил Антон.
   – Вот уж не сказала бы, что ты робкий! А что касается красноречия, лучше бы использовал его в сочинениях, – заметила Маша.
   – Спасибо за комплимент! Надеюсь, что и не нахал! Мне почему-то хочется о тебе заботиться! Ты такая трогательная и беззащитная! Быть рядом с тобой все время, всегда и везде, вот о чем я мечтаю.
   – Не надо так говорить! Я замужем, – строго сказала она.
   Антон заметил, что Маша смутилась, даже помрачнела как-то, и решил поднять ей настроение.
   – А что, в замужних женщин уже не влюбляются? – с улыбкой глядя прямо ей в глаза, спросил Антон.
   – Я же намного старше!
   – Женщина всегда старше мужчины! Мудрее. – Он взял ее за руку, чуть сжал. Маша хоть и не сразу, но отняла руку, опять огляделась по сторонам.
   Антон не унимался.
   – Ты стесняешься быть со мной? – обиженно произнес он.
   Маша покачала головой:
   – Нет, но…
   – Что ж, тогда давай выпьем за твоего мужа! Больше всего на свете я хочу, чтоб ты была счастлива! Хотя бы это я имею право пожелать?! – и он вновь поднял бокал.
   Бокалы легко и почти беззвучно коснулись друг друга. Маша чуть пригубила, Антон же залпом выпил до дна. У него слегка закружилась голова, и он вдруг понял, что счастлив. Все как в сказке, он рядом с любимой женщиной, тихо играет музыка. Антон на несколько секунд закрыл глаза и обратился к Всевышнему: «Господи, продли этот счастливый миг, пожалуйста!»
 
   Часы показывали половину третьего. Беркутов сидел за столом у себя в кабинете и с жадностью поедал салат оливье. Люся сидела напротив и с улыбкой смотрела на него.
   – Вкусно?
   – Не то слово! Вообще-то оливье я… – Он слегка поморщился, покачал головой. – Особенно никогда не жаловал! А вот от твоего оторваться не могу! – Он улыбнулся Люсе, она же продолжала восхищенно смотреть на него.
   – А там есть секрет! Этот салат особенный, заговоренный, – шепотом призналась она.
   Беркутов тут же отложил вилку.
   – Это как понимать?
   Люся игривым голосом уточнила:
   – Не просто заговоренный, а на любовь!
   – Салат? На любовь? – со смешком спросил он, снова берясь за вилку, и вновь зачерпнул горку салата. Она кивнула.
   – Я люблю вас, – еле слышным шепотом призналась Люся и от смущения залилась краской.
   Беркутов с трудом проглотил последнюю порцию. Вытер салфеткой губы. Люся приложила тыльную сторону ладони к щеке.
   – Кажется, сейчас сгорю!
   Беркутов встал и сделал вид, что собирается выйти.
   – Принести огнетушитель?
   – Ну что же вы такой не романтичный?! Я с первого дня, как вас увидела, сразу влюбилась, и те одиннадцать месяцев, что работаю с вами, влюбляюсь все сильнее и сильнее! Ничего не могу с собой поделать! Уговаривала себя по ночам и так, и сяк, твердила, что нанесу обиду Лидии Александровне, но чем больше уговариваю, тем сильнее люблю! – Она раскраснелась, шумно выдохнула, с трудом сдерживая озноб волнения.
   – Люсенька!.. – жалостливым голосом начал было Беркутов, но она жестом остановила его.
   – Умоляю вас! Только не надо ничего про огнетушитель! Я и без того на грани обморока! Мне столько сил стоило сказать вам все эти слова, что я… – Она не договорила. Немного помолчав, добавила: – Вы просто подумайте о том, что я вам сказала! Это очень серьезно для меня! – Она поднялась, по лицу можно было догадаться, что она собирается произнести еще что-то очень важное, но в это время дверь приоткрылась, и в кабинет заглянул милицейский генерал-лейтенант. Услышав, что дверь приоткрылась, Люся тут же подхватила пустую салатницу и спросила совсем другим, обыденным, голосом: – Чаю принести?
   Не успел Беркутов кивнуть, как она направилась к двери, потом остановилась, пропуская гостя в кабинет. Окинув девушку оценивающим взглядом, генерал вопросил густым баском:
   – Можно, Георгий Константиныч?
   – Не можно, а нужно, Владимир Михалыч! – Беркутов обрадовался генералу как избавителю. Затем повернулся к Люсе, махнул ей рукой. Та понимающе кивнула.
   – Маленький графинчик и закуску? – спросила она.
   Беркутов кивнул.
   – Сейчас организую! А чаек тогда попозже?
   – Именно!
   Люся, одарив генерала нежнейшей улыбкой, вышла из кабинета. Тот посмотрел ей вслед и прокомментировал:
   – Слушай! Вокруг тебя тут такие наяды гуляют без охраны, что просто обалдеть!
   Люся, услышав последнюю реплику, усмехнулась и с высоко поднятой головой вышла из кабинета.
   В предбаннике Зоя, рассматривавшая перед большим зеркалом новые осенние сапоги, увидев секретаршу и оценив ее стать, игриво промурлыкала:
   – Ну, ты у нас прямо королева! Захарова, что происходит? Ты день ото дня все хорошеешь! Я тут уж подумала: а не познакомить ли тебя с моим сыном?!
   – Поздно! Мое сердце уже занято! – отмахнулась секретарша.
   – Ах вон оно как! И кто же этот счастливчик? – поинтересовалась Зоя.
   – Ох, шепнула бы, да сглазить боюсь! А где такие сапожки дают? – перешла на другую тему Люся.
   – Места знать надо! Но я и для тебя, голубушка, подсуетилась! Иди, на моем столе коробка лежит, – усмехнулась Платонова.
   У Люси загорелись глаза. Она вбежала в кабинет, принесла оттуда коробку, вытащила один сапог, повертела его, рассмотрела и пришла в восторг:
   – Югославские! И цвет мой! Прямо под плащик! Ой, спасибо, Зоя Сергеевна, спасибо огромное!
   Она бросилась к ней, поцеловала и тут же стерла со щеки начальницы след от помады.
   – А сына моего отвергла! – Зоя скроила обиженную гримаску. И прошла к себе в кабинет, Люся – следом.
   – Да знакомьте, знакомьте! Я же знаю вашего сына, он на таких, как я, неученых, даже не посмотрит! Ладно, примерю потом! Сколько с меня? Ой, надо же отметить, а то носиться не будут! – И она вытащила из холодильника запотевший графинчик с водкой и разносолы под нее: осетрину, селедочку, соленые огурчики, грибы, лимончик, составила все на поднос. Зоя внимательно наблюдала за ней.
   – Так сколько? – продолжая сервировать стол, спросила Люся.
   – Нисколько. Я тебе их дарю, – понизив голос и насмешливо глядя на нее, проговорила Зоя.
   – А между прочим, мой день рождения прошел, – сощурив глазки, ответила Люся, явно ожидая какого-то подвоха.
   И дождалась, Зоя нашлась почти сразу же:
   – Я ко Дню защиты детей подгадала! Только одна просьба: ты Жору оставь в покое! Я же вижу, как ты его обхаживаешь, – вдруг посерьезнев, заметила она, и Люся мгновенно вспыхнула от обиды.