Романова Галина Владимировна. Девушка с секретом

   — Слышь, Верка. Она тебя не хочет! — игриво вильнула бедрами молодая девушка, чьи формы могли затмить прославленных голливудских красоток.
   — Это мы еще посмотрим, — сразу окрысилась Верка и, протянув мускулистую руку с короткими толстыми пальцами, больно схватила Женьку за руку. — Встань!
   Понимая, что перевес в силе явно не на ее стороне, девушка безропотно подчинилась.
   — И что скажешь? — прошипела Верка, грубо поглаживая посиневшее от ужаса и холода тело Женьки.
   — Ничего, — еле слышно проблеяла она. — Я… я… пожалуйста, отпустите меня…
   — Почему я должна тебя отпускать? — женщина хищно прищурилась. — Ответь мне — почему? Ты такая симпатулька. Глазки голубенькие, волосики светленькие. Ну прямо ангелочек.
   — Я… я… — забормотала Женька, едва не теряя сознание, — потому что я — девушка.
   — Что-о-о?! — От неожиданности Верка опешила, а затем, задрав голову, зычно расхохоталась. — Нет! Вы видали?! Девушка!..
   Присутствующие, кто так же громогласно, кто тоненько подхихикивая, вторили ей.
   — Верка, а ты спроси: карга не собирается принести ее в жертву дьяволу? У них, у сатанистов, целомудрие в чести… — сквозь смех спросила обладательница роскошного тела. — Я слыхала, что на ее счету не одна загубленная душа.
   Смех понемногу стих, и все присутствующие с любопытством уставились на Женьку. Она стояла, трясясь словно осиновый лист, в крепких руках здоровенной Верки.
   — Тебя спрашивают, — тряхнула ее та. — Отвечай!
   — Нет, нет, — отчаянно замотала головой девушка. — Она меня не обижает. Как раз наоборот…
   — Да?! — Верка недоверчиво хмыкнула. — Лялька ведь не врет… Бабка твоя вместе с пацанами приносила людей в жертву.
   — Как это? — Женька попыталась освободиться от влажных объятий любительницы острых ощущений.
   — А так, — не ослабила та хватки. — Головы отрезали, крест перевернутый вешали и пляски устраивали…
   Ошалело хлопая глазами, Женька силилась понять, о чем ей говорят, но не могла. Перед мысленным взором вставала тихая улыбка бабы Маши и ее натруженные узловатые руки, которые она любила кротко укладывать на колени…
   Неизвестно, чем бы закончился этот своеобразный диалог, но в раздевалку вошли две охранницы и, отчаянно горлопаня, принялись отдавать приказания.
   В камеру Женька вернулась еле живая и на все расспросы соседки лишь отрешенно мотала головой.
   Со временем эта сцена постепенно была вытеснена из памяти монотонностью тюремного бытия. Сейчас же, слушая зловещий шепот бабы Маши, Женька вдруг со всей отчетливостью поняла, что здесь, где она прожила почти год, хороших людей быть не может. Иногда, правда, случаются ошибки, к жертвам которых она причисляла и себя, но в большинстве случаев обитательницами этого учреждения «АЯ» номер такой-то… были отъявленные мерзавки.
   — Чего затихла? — вторглась в ее размышления соседка, незаметно подходя и усаживаясь рядом. — Испугалась?
   — Нет, — Женька попыталась улыбнуться. — Чего мне вас бояться?.. Ведь так?..
   — Тебе бояться меня нечего, — согласно кивнула та. — А вот остальные пусть боятся!
   — То есть? — брови девушки поползли вверх. — Вы хотите сказать?..
   Старушка молча кивнула, глаза ее при этом удовлетворенно поблескивали. Она поманила Женьку пальцем и, наклонясь почти к самому ее уху, произнесла:
   — Я состою на службе… — И, предрешая вопрос девушки, продолжила: — У Хозяина! Он! Только он правит всем!
   — Вы о ком? — все-таки вставила Женька.
   — А кто, по-твоему, Хозяин дня и ночи?! Хозяин света и тьмы?! — Баба Маша резво вскочила со своего места и принялась метаться по узкому проходу, вскидывая руки кверху и хрипло выкрикивая: — Они все отняли у меня!!! Приди!!! Забери меня!!!
   Закусив кулачок, девушка смотрела на соседку расширившимися от ужаса глазами. Сцены жертвоприношений, одна страшнее другой, суматошно мелькали у нее в сознании.
   — Но как же так?! — не выдержав, воскликнула она наконец. — Вы утешали меня, заботились обо мне…
   — Потому что ты тоже помечена им! — хрипло рассмеялась баба Маша и, остановившись рядом с нарами, почти нежно погладила девушку по волосам.
   — Нет! Нет! Это неправда! — замотала та головой, отпрянув от безумной старухи.
   Но остановить ее, казалось, было уже невозможно.
   Склонившись еще ниже над парализованной ужасом Евгенией, баба Маша забормотала какие-то заклинания, чередуя их с плевками через левое плечо. Неожиданно неистовство ее было прервано — дверь камеры с грохотом распахнулась, и на пороге выросла фигура старшего опера с неизменной резиновой дубинкой под мышкой.
   — Что здесь происходит? — рявкнул он, проходя внутрь.
   — А ничего. Соринка девчушке в глаз попала, вот я и вытаскиваю, — быстро нашлась баба Маша, резко отпрянув от перепуганной насмерть девушки.
   — Соринка, говоришь? — недоверчиво прищурился опер. — С соринками мы тоже можем управляться… А ты, старая, пойди пока погуляй. Иди, иди…
   Той не нужно было повторять дважды. Смиренно сложив руки за спиной, баба Маша засеменила к выходу. Там ее уже ждал Серега-Мопс, неизменный и верный спутник старшего опера.
   Славился он особой жестокостью, а прозвище свое получил за перебитый в драке нос. После починки тот оказался вдавленным глубоко внутрь. При наличии такого профиля, да еще вкупе с огромными навыкате глазами, Серега не мог напоминать никого другого.
   Оставив без внимания подобострастную улыбку бабы Маши, он ткнул ее кулаком в сгорбленную спину и вывел в коридор.
   После их ухода в камере воцарилась мертвая тишина, нарушаемая лишь звонкой дробью капель холодной воды о раковину.
   — Что, кран совсем не держит? — не выдержал наконец опер.
   Женька неопределенно пожала плечами, внутренне собираясь для неприятного разговора.
   Сам по себе визит заместителя начальника тюрьмы не вызывал ничего удивительного. Он любил захаживать к заключенным и среди бела дня, и ночью, но то, что соседку при этом выдворили из камеры, очень настораживало.
   — Нда-а-а, — протянул опер неопределенно, качнувшись на каблуках высоких сапог, и вдруг ни с того ни с сего брякнул: — Соседка не обижает?
   — Чего? — опешила от неожиданности Женька, недоумевая — почему это вдруг его заинтересовали их взаимоотношения.
   — Соседка, говорю, не обижает? — терпеливо, что само по себе тоже было невероятным, повторил опер.
   — Не-е-ет, — замотала девушка головой. — Все нормально…
   — Жалоб никаких нет?
   — Все нормально, — тупо повторила Женька и едва не заскулила, сообразив, что самые главные вопросы он оставил «на потом». — Все нормально, Иван Сергеевич… Ой! Простите, товарищ майор, то есть гражданин…
   — Да, ладно тебе, не части. Можешь по отчеству, я в принципе не против. — Опер еще раз качнулся на каблуках и, подойдя поближе, приподнял лицо Женьки кончиком резиновой дубинки. — Ты ведь неплохая девушка… Похудела очень, но это поправимо…
   Судорожно сглатывая, боясь поднять глаза, Женька лихорадочно перебирала в уме все события за последние несколько недель, но, так и не отыскав в них ничего, способного привлечь внимание высокого начальства, спросила:
   — Иван Сергеевич, вы что-то хотите мне сообщить?
   — Может быть, — хитро улыбнулся он, немного склонив голову набок.
   — Для меня есть новости с воли? — загорелись надеждой ее глаза.
   — А что тебе воля? — убирая дубинку и присаживаясь рядом с девушкой, протянул опер. — Кто тебя там ждет? А тут…
   — Что?
   — Ты можешь жить, как королева…
   — Как это? — спросила Евгения, понемногу начиная понимать, куда клонит опер. Разговоры о том, что Иван Сергеевич поставляет девочек любителям экстравагантных развлечений, доходили и в их камеру. Но то, что выбор пал именно на нее, приводило в изумление. — Я не совсем вас понимаю…
   — Буду с тобой предельно откровенен, — приветливо улыбнулся ей Иван Сергеевич. — Есть один человек, который желает купить твою девственность… Ведь ты же девушка, я не ошибаюсь?
   — Да, — машинально ответила Женька и тут же покраснела до корней волос. — Но я не…
   — Подожди, — перебил он ее, вытягивая вперед руку. — Я не спрашиваю, согласна ли ты… Участь твоя в любом случае предрешена. И я не собираюсь из-за твоих дурацких капризов лишаться приличных денег. Вопрос в другом — что ты из этого извлечешь для себя?
   — Я не могу! — закричала Женька, вскакивая на ноги. — Вы не понимаете!..
   — Нет, это ты не понимаешь, — зло зашипел Иван Сергеевич, грубо хватая ее за руку и усаживая на место. — Здесь я — царь и бог. И если я скажу тебе — лизать мои сапоги, ты будешь их лизать. И если я говорю, что ты подаришь право первой ночи одному моему хорошему знакомому, то так и будет…
   — Право первой ночи?! — выдохнула девушка. — А что потом?! Потом будет вторая и третья?!
   — Ну, говорить об этом пока еще рано, — хлопнул себя по ляжкам опер. — Для этого тебя нужно будет немного подкормить.
   — Нет, нет… — исступленно забормотала Женька, отчаянно тряся головой. — Будет суд, меня оправдают, вы не сможете ничего со мной сделать…
   — А вот это ты зря, — хищно оскалился Иван Сергеевич. — Я могу все!..
   Убедиться в справедливости его слов ей пришлось на следующий же день…
   Женщина спала…
   Дыхание ее, поначалу ровное и спокойное, начало сбиваться, вырываясь из груди громкими всхлипываниями.
   — Нет! Не надо! — отчетливо послышалось в полумраке спальни. — Не трожь меня! Я не хочу это делать! Прошу тебя — я боюсь!..
   Длинные тонкие пальцы принялись судорожно комкать край простыни.
   — Не-ет! Ненавижу! — уже задыхаясь, прошептала женщина.
   Тело ее свела страшная судорога, и она с громким криком вскочила.
   — Опять! — сквозь слезы еле слышно выдохнула женщина. — Боже мой! Сколько можно?! Я больше не хочу!
   Высоко подтянув колени и уложив на них подбородок, она обвела безумным взглядом комнату и… разрыдалась.
   Маленький фарфоровый слоник, уютно расположившийся на прикроватном столике, казалось, укоризненно покачивает головой.
   Понемногу рыдания начали стихать, обрывочные сновидения, мучившие несколько последних лет, стали тускнеть, и женщина вновь улеглась на подушку со словами:
   — Завтра! Завтра я справлюсь с этим!..
   Холодные струи душа скользили по молодому крепкому телу. О том, что было ночью, свидетельствовали лишь темные круги под глазами да пара сломанных ногтей. Аккуратно подровняв их пилочкой и мурлыча себе под нос прилипчивую песенку, услышанную недавно по радио, женщина принялась за макияж. Сегодня он должен быть особенно тщательным.
   Когда с этим было покончено, она встала на табуретку и достала с верхней полки шкафа небольшую картонную коробку.
   — Какой я буду сегодня? — игриво задала она вопрос и тут же сама себе ответила: — Сегодня я буду рыжей, до одури вызывающей рыжей сукой. Ха-ха!..
   Немного покопавшись в коробке, она достала один из париков, который еще ни разу не надевала, и, примерив его, осталась вполне довольной.
   Час спустя из подъезда дома вышла высокая статная девушка. В темных очках, с непослушной огненной шевелюрой, кое-как перехваченной косынкой, в тон волосам расчерченной яркими полосами.
   — До центра не подбросите? — спросила она молодого парня, копающегося в багажнике темно-вишневой «девятки».
   — А чего не подбросить? — скользнул тот по ней оценивающим взглядом. — Мне тоже туда нужно… Может, нам в одно и то же место?
   — Может быть, — загадочно блеснула она глазами, приподняв немного очки.
   Нужным местом оказался полупустой холодный бар в одной из дешевых гостиниц. Молодые люди вошли туда с намерением немного выпить и попутно немного согреться.
   — Ты пойми, Наташка! — бормотал слегка захмелевший парень. — Я люблю свою жену, но иногда хочется чего-то такого… Понимаешь?..
   — Конечно, — улыбалась девушка, незаметно переставляя оголенную коленку под столом. — Обыденность, каждодневная рутина — разве можно это выдержать!..
   — Нет, ну ты молодец! — восхищенно выдохнул парень, пристраивая поудобнее потную ладонь на ее ноге. — Все понимаешь! Не то что моя Надька! То она устала, то голова болит!.. Слушай, Наташка, поехали ко мне.
   — А как же твоя жена? — Наташа подняла бокал и взглядом предложила присоединиться к ней.
   — Нет, ты не так поняла, — торопливо забормотал парень, отхлебнув чуть-чуть. — У меня дача в сорока километрах отсюда. Сейчас по Кольцевой, и через пятнадцать минут там… Как ты, а?!
   Наталья промокнула салфеткой ярко накрашенные губы, стряхнула со своей ноги начинавшую надоедать руку вошедшего в раж спутника и, грациозно потянувшись, еле слышно произнесла:
   — Поехали, только смотри не пожалей потом…
   — Да ты че?! — засеменил он за ней к выходу. — Кто же о таком жалеет? Хочу взрыва, понимаешь?!
   — Чего-чего, а этого я тебе выдам сполна! — хохотнула Наталья, открывая заднюю дверцу машины. — Я поеду здесь. Не хватало еще мне попасться на глаза твоим знакомым.
   Машина резко рванула с места, до смерти перепугав старушку, осторожно бредущую по тротуару.
   — Несутся как угорелые, прости господи! — суеверно перекрестилась она и плюнула вслед отъезжающим. — Вроде на тот свет не поспевают…
   — Каменихина, на выход! — рявкнула Люська, возникая в проеме двери и позванивая связкой ключей. — На прогулку.
   Бросив взгляд на окошко, Женька молча пожала плечами, но возражать поостереглась. Каково же было ее удивление, когда Люська-Слякоть сама, выводя ее под промозглую сырость, сеявшую из зарешеченных проемов в крыше, поежилась со словами:
   — Не пойму, какого черта велели тебя вытащить под дождь? Ладно, начальству виднее. Гуляй…
   Девушка сложила руки за спиной и принялась маршировать, сосредоточив все свое внимание на сухих участках бетонного пола. Но насладиться одиночеством ей не дали. Металлическая дверь громко лязгнула, впуская одну за другой сразу четверых женщин, одна из которых была Женьке уже знакома по последней встрече в бане.
   — О! — загорлопанила она с порога. — Кого я вижу! Какие люди!
   Строго следуя наказам бабы Маши, Женька стиснула зубы и продолжила неторопливо шагать вдоль дальней стены прогулочного отсека.
   — Верка! — гыкнула беззубая товарка. — Она тебя не уважает! Надо бы наказать!
   — За этим дело не станет, — процедила сквозь зубы Верка и прямиком направилась к окаменевшей от дурного предчувствия девушке. — Таська, стань у глазка.
   Маленькая юркая бабенка застыла у двери, две другие подперли шероховатые стены, сложив руки на груди и скабрезно улыбаясь в предвкушении зрелища.
   — Раздевайся, сука! — зло прошипела Верка и рванула Женьку за ворот рабочей куртки. — Хочу посмотреть на тебя…
   — Не буду! — упрямо вскинула девушка подбородок. — Тебе нужно, сама и раздевай!..
   Последние ее слова явились сигналом к действию. Вся свара с громким гиканьем накинулась на Женьку, срывая с нее ветхую тюремную одежонку и царапая в кровь ее лицо и тело.
   — Сволочи, сволочи! — отбивалась она как могла, задыхаясь от отчаяния. — Отстаньте от меня!..
   Результат этой потасовки мог стать самым плачевным, не явись в этот самый момент Люська. Подобно скале, она нависла над кучей женских тел и поочередно принялась отшвыривать их, как котят, попутно приговаривая:
   — Ишь, стервы, накинулись… Вам что было сказано — поучить девку уму-разуму, а вы?.. Ишь, физиономию как располосовали… А ты тоже хороша, от кого рыло воротишь?..
   Вытирая дрожащими руками разбитый нос, Женька похватала с пола все, что осталось от ее одежды, и, прижимая тряпки к груди, еле слышно выдохнула:
   — За что?! Что вам всем от меня надо?!
   Люська вполголоса чертыхнулась и принялась здоровенными ручищами натягивать на девушку уцелевшие в этой потасовке брюки, остальное же представляло собой неопределенного цвета лохмотья.
   — А вы что здесь? — сурово сведя брови, оглянулась она на женщин, кучкой сбившихся в уголке. — Брысь отсюда!!!
   Повторять дважды не было необходимости. Дверь приоткрылась, и уголовницы быстренько ретировались.
   — Ладно, вроде все… — старательно пряча глаза, недовольно буркнула Люська. — Пошли. А впредь будь умнее…
   — Но я не могу!!! — хрипло прошептала Женька. — Понимаете! Не могу!!!
   — А чего тут уметь-то? — одарила ее Слякость тяжелым взглядом. — Давно пора понять — здесь он — хозяин. И все будет так, как он захочет… Ну, все в порядке?
   Женька молча кивнула головой и, еле перебирая ногами, двинулась следом за Люськой. Всю дорогу та упорно хранила молчание. Лишь у самого порога, тяжело вздохнув, легонько тронула девушку за плечо:
   — Слушай, Дошлая, что я тебе скажу.
   Женька насторожилась и, опасливо оглянувшись, подняла на Люську потухшие глаза.
   — Кум должен к тебе прийти сегодня вечером. Ты молчи и на все соглашайся. Поняла? — предрекая ее немой протест, Люська поднесла к носу девушки крепко сжатый кулак. — Хочешь жить — молчи… Он тебя такую все равно ни под кого не сунет. Для начала откормить надо. А там видно будет…
   — А чего видно-то? — еле выдавила из себя Женька.
   — Поживем — увидим, — философски изрекла Люська и, заметив конвоира, вывернувшего из-за угла, грубо втолкнула девушку в камеру.
   — Наташка! — задыхаясь, бормотал парень, торопливо освобождая молодую женщину от одежды. — У тебя фигура — класс! Ты не напрягайся!
   — Да что ты, милый, — проворковала Наталья, перешагивая через узкую полоску кружевных трусиков. — С чего бы мне напрягаться? Слушай! У меня возникла одна идея!
   Парень с трудом оторвался от ее прелестей и с недоумением уставился в лихорадочно блестевшие глаза гостьи.
   — Что за идея?.. — спросил он недовольно.
   — Ты фильм «Основной инстинкт» смотрел? Ну с Шарон Стоун в главной роли?
   — Некогда мне фильмы смотреть, я деньги делаю, — облизнув пересохшие от вожделения губы, тот вновь потянулся к телу женщины. — Иди сюда…
   — Подожди, — Наталья капризно надула губы. — Ты взрыва хотел или совокупления?!
   — Ну, хотел… — замямлил парень, разочарованный неожиданной задержкой. — Давай, только быстрее…
   — Пять секунд, — игриво ткнула она его пальчиком в напряженное место. — А у тебя есть шелковый шарф? Нет? А вообще-то сгодится и мой платок…
   С этими словами она повалила ничего не понимающего любителя «взрывов» на кровать. Отвлекая его внимание изощренными ласками, гостья ловко привязала запястья парня яркой шелковой косынкой к ее металлической спинке.
   — Ты смотри, — задыхалась она от возбуждения. — У тебя кровать словно предназначена для этого… Тебе хорошо, красавчик?
   Ответом был глухой стон, больше похожий на рычание. Мускулистое тело парня напряглось. Капли пота, выступившие на глянцевой коже, отражали мерцающий свет дюжины свечей, которые они, дурачась, зажгли перед этим.
   Удовлетворенно улыбнувшись одной ей ведомым мыслям, Наталья опустилась на него сверху и принялась ритмично двигаться в задаваемом ею темпе.
   — О! Да!!! — хрипло выдыхал он раз за разом, с вожделением вглядываясь в ожившие груди всадницы. — Хорошо!!!
   — Я знаю, дорогой, я знаю… — Неприятная улыбка исказила ее красивые пухлые губы. — Вам всегда бывает хорошо… И вам плевать, каково бывает мне…
   Движения ее стали более резкими. Дрожащим от напряжения голосом она выкрикивала грязные ругательства, подстегивая себя на все более и более откровенные ласки.
   — Я вижу, тебе не совсем нравится? — сдула она с глаз намокшую прядь волос. — Тебе чего-то не хватает?
   — Нет! Нет! Не останавливайся! — Парень приподнял голову и с удивлением, граничащим с испугом, уставился на Наталью. — Что с тобой?!
   Ее действительно трудно было узнать. Грим поплыл, оставляя грязные дорожки на щеках, парик съехал набок, злобная гримаса отвращения судорогой пробегала по ее лицу.
   — Ты зря не смотрел этот фильм… — прорычала она, уловив его напряженное внимание.
   — Эй! Наталья, подожди! — заметался парень, заметив в руках молодой женщины нож с длинным обоюдоострым лезвием. — Отвяжи меня!!! Сука-а-а!!!
   Тело его забилось в конвульсиях под ударами, напоминая огромную рыбину, попавшую в сети. Удары ножом наносились молниеносно, с определенной последовательностью. Когда же последняя судорога, волной пробежав по мышцам, остановилась в скрюченных пальцах, молодая женщина с протяжным стоном слезла с кровати. Негромко напевая себе под нос, она пошла в ванную.
   Лихорадочно намыливаясь дорогим душистым мылом, Наталья не уставала подбадривать себя:
   — Ты умница! Ты все сделала правильно! Никто не виноват! Они все должны быть наказаны! Сейчас ты пойдешь, все приберешь и поедешь домой…
   Десять минут спустя придирчиво осмотрев комнату и не обнаружив никаких следов своего пребывания, она подошла к окровавленному ложу и виновато пробормотала:
   — Ты уж прости меня… Мне очень понравился именно этот фильм!.. И в конце концов, я не виновата, что ты его не смотрел!..
   — Э-эх, голуба! — мягко прошелестела баба Маша, присаживаясь у Женьки в ногах. — Гибче надо быть, гибче! А ты чего удумала — против власти идти! Сломают враз, а то еще чего похуже…
   Она подперла сухоньким кулачком острый подбородок и надолго замолчала. Глядя невидящими глазами в растрескавшийся потолок, Женька неожиданно для самой себя произнесла:
   — Я ведь не всегда была такой. Я могла за себя постоять! Меня многие детдомовские мальчишки побаивались, не то что девчонки.
   — Иди ты?! — очнулась соседка от раздумий и недоуменно уставилась на девушку. — В жисть не поверю! Ты же рыба рыбой. Как привезли тебя сюда, так я сразу тебя и определила…
   — Люди часто ошибаются, — перебила ее Женька, приподнимаясь на локте. — Я в детдоме тоже ходила во сне. Меня там и били первое время, и унижали. Больше, конечно, доставалось от воспитателей, но и детишки не отставали. Приходилось как-то приноравливаться и выживать.
   — А как же наказывали воспитатели?
   — Каждый по-разному. Один любил меня ставить на горох коленками, чтобы не пугала его среди ночи, а другая…
   Женька прищурила глаза, вспоминая маленькую, пухленькую, как сдобная булочка, воспитательницу. Та, обнаружив утром вымокшего ребенка на полу в ванной, любила стегать ее толстыми пальчиками по щекам, приговаривая: «Ты у меня будешь спать, как все нормальные дети! Я заставлю тебя быть человеком!»
   Лариска…
   О ней Женька не могла вспоминать без содрогания. Ей не нужно было спрашивать — кто вымазал ее тетради чернилами. Она доподлинно знала автора многочисленных доносов учителям. Лариска — а это именно она была виновницей всех ее неприятностей — изводила Женьку. День за днем, час за часом. Она не упускала ни малейшей возможности в удобный момент подставить ей ножку. Ее неприязнь с годами лишь крепла, незаметно перерастая в ненависть. Женька, чьи помыслы были чисты и наивны, никак не могла понять природу этого чувства. В конце концов, смирившись, она списала эту ненависть на Ларискино сиротство и перестала обращать на нее внимание. «С годами это пройдет!» — думалось ей. Но, встретив ее однажды в городском парке, где Женька прогуливалась под руку с Антоном, она поняла, что ошиблась. Взгляд, которым та ее удостоила, был красноречивее всяких слов…
   — И что — заставила? — отвлекла ее баба Маша от неприятных воспоминаний.
   — Заставила… — усмехнулась девушка, вновь падая на подушку. — Терпение — вот чему я там научилась. Они вынудили меня спрятаться глубоко внутри. Я делала все, что они хотели, выполняла все, что от меня требовали, но это была не я, а кто-то другой. Собой я была лишь то недолгое время, которое прожила в доме Антона. Я радовалась каждому дню. И просто излучала нежность и доброту. Я была готова любить всех! И видит бог, мне это нравилось! Когда же случилось несчастье, то я умерла вместе с ним. Меня не стало совсем… Сейчас у меня в груди нет сердца, там пустота… Понимаете?
   — Чего же тут не понять? — прошамкала беззубым ртом старая женщина.
   — А я этого не хочу! Не хочу! Я хочу быть настоящей!
   — Э-э-х, голуба! — соседка обреченно махнула рукой. — Здесь выбирать не приходится. Здесь или — ты, или — тебя…
   — Но она ужасна!!! — вскинулась Женька. — Та, другая я. Она равнодушная — нет! — бездушная!..
   — А мне такая больше нравится, — хихикнула баба Маша. — Что проку от той, другой? Одни слюни да слезы, тьфу…
   Она еще что-то бормотнула себе под нос, и через минуту ее храп сотряс стены камеры.
   Надземный переход прозрачным туннелем навис над трассой, гостеприимно приглашая зазевавшихся путников воспользоваться его услугами.
   — Черт! Опаздываю! — Андрей летел через две ступеньки, то и дело поглядывая на часы.
   Эта его рассеянность и послужила поводом к неприятностям — сильно задев плечом хорошенькую блондиночку, он отбросил ее к бетонной стене.
   — Ох! Простите ради бога! — залепетал Андрей, прижимая руку к сердцу. — Ужасно спешу. Загляделся на часы. Простите еще раз.
   — Хорошенькое дело! — нараспев произнесла девушка, потирая ушибленное плечо. — А это что такое?!
   Андрей проследил за ее взглядом и обреченно вздохнул — в гости он уже не успевал. Блондинка полными слез глазами смотрела на свое левое запястье, которое еще минуту назад украшали милые золотые часики. Сейчас они являли собой поблескивающий хаос из битых стеклышек и покореженного циферблата.
   — Я не хотел, поверьте, — устало обронил Андрей и сделал шаг по направлению к незнакомке. — Если потребуется, я куплю вам новые.