Романова Галина Владимировна. Лицензия на happy end

   – Странно что? – не выдержал он ее молчаливой прострации.
   – Странно, что разговор об этом вообще он завел. Откуда-то ноги произрастали у пьяной его болтовни! Так откуда?
   Она говорила скорее сама с собой, на мгновение позабыв про Мишина. Но он вдруг рассердился и посоветовал ей, сопроводив совет невежливым фырканьем:
   – Пойдите и спросите, раз вам так интересно.
   – И пойду! – Катерина сорвалась с места, быстро дошла до двери, схватилась за ручку, но обернулась на Мишина и обронила с вызовом: – И спрошу!..
   Она уже вышла из его кабинета и дверь плотно за собой закрыла, поэтому не могла слышать, как Мишин снял трубку и со вздохом доложил своему начальству:
   – Кажется, Иван Дмитрич, дождались мы с вами все-таки проверки.
   – Это ты о чем?
   – Да была тут у меня сейчас фифа одна. Больно деловая! Совала мне в нос удостоверение оттуда!.. – Борис Иванович назвал структуру и аж вспотел с перепугу. – Интересовалась Голощихиным и кладом его.
   – Да?! С чего это вдруг? – Начальство не обеспокоилось, но удивилось. – А сама она как?
   – Да так, скажу вам, пигалица какая-то. В сумке купальник, на ногах сандалии, пятки в песке. Может, наврала, что оттуда? Хотя удостоверение…
   – Ты данные с удостоверения списал? – перебило его начальство.
   – Не переписал, но запомнил, – похвалил себя Борис Иванович.
   – Диктуй! – последовал приказ.
   Мишин послушно продиктовал серию, номер, месторасположение ведомства, фамилию и имя с отчеством его недавней гостьи.
   – Есть у меня человек свой в их кругах, попробую узнать, кого они нам подсунули. А то с ними знаешь как!.. – Начальство протяжно вздохнуло. – Улыбаются, веснушками сверкают, задницы на пляже греют, а потом бац – и петля на твоей шее уже затянута. Узнаем, с кем придется иметь дело, Боря, не сомневайся. Если понадобится, и люкс ей в ведомственной гостинице организуем, и досуг оплатим.
Мишин Борис Иванович повеселел, выбрался из-за стола, подошел к окну и не без самодовольства наблюдал за тем, как его гостья усаживается в свою машину и выезжает со стоянки. Потом встрепенулся, подбежал к столу и записал в блокнот номер ее машины. Мало ли, вдруг понадобится…

Глава 6

   Голощихин Иван корчился в муках совести, ну и организма, как водится.
   Его колотил озноб. Его бросало в жар. Выворачивало суставы. Сушило горло и желудок дикой жаждой. Он пытался подняться с койки, но ничего не выходило. Старый пружинный панцирь растянулся гамаком до самого пола, и он намертво приковал к себе немощное хозяйское тело. А выбраться ему ох как надо было! Под столом на кухне в одной из бутылок должно было оставаться граммов сто пятьдесят портвейна. Он точно помнил, что не допил вчера, решив завязать.    Завязать не получалось, слишком уж было муторно. Оттого и мучился совестью Голощихин, с болью осознавая, насколько слаб он оказался перед соблазном опохмелки.
   Очередная его попытка подняться на ноги не увенчалась успехом, и он снова с протяжным стоном упал на спину. Упал и уставился в потолок прослезившимися глазами.
   Как же ему сейчас было жаль себя – несчастного! Так жаль, что впору рыдать по-бабьи. Хоть бы кто зашел к нему! Хоть бы проведал! Так и сдохнет, и не узнает никто, а он будет лежать, вонять, пока крысы не сожрут!..
   Голощихин не выдержал и заплакал, поскуливая.
   Сколько пролежал так, жалея себя и вспоминая более счастливые и пьяные свои годы, когда и выпить, и закусить всего было в достатке, он не осознал толком. Очнулся, когда кто-то над ним вдруг закашлял громко и недовольный женский голос произнес:
   – Ну и вонища у вас тут, уважаемый!
   Иван с трудом приоткрыл глаза и с удивлением уставился на красивую смуглую девушку. Она морщила носик, смотрела на него с явным осуждением и держала в руках стакан с жидкостью.
   – Выпейте вот, – протянула она вдруг ему стакан. – Вам станет легче.
   – Что там? – перепугался Голощихин воздушным пузырькам, с шипением вырывающимся из стакана.
   – Аспирин, не пугайтесь, не отравлю. – Она улыбнулась ему.
   – Там у меня под столом в бутылке портвейна осталось немного, – все еще медлил Голощихин, не желая брать стакан из ее рук. – Не нальешь?
   – Обойдетесь! – неуважительно фыркнула девица, втиснула в его негнущиеся пальцы адскую отраву и приказала: – Пейте, ну!
   Пришлось покориться. Он так рассудил: раз станет легче, он после ее ухода поднимется и отыщет свое пойло, а пока диктовать условия не в силах.
   Она понаблюдала за тем, как он пьет. Забрала стакан. Встала у окна и, глянув на часы, засекла десять минут. Стояла молча, не приставала. Но когда прошло ровно десять минут, снова начала ему указывать.
   – Поднимайтесь немедленно и пойдите умойтесь.
   – Зачем? – проблеял Голощихин, ему и впрямь стало хорошо и неотрывно потянуло в сон, вставать он теперь не желал даже из-за портвейна.
   – Надо поговорить, – коротко объяснила она.
   – Говори, если надо. Вставать я не стану, – заупрямился вдруг Иван.
   Во-первых, ему не хотелось оконфузиться перед девицей, начав выбираться из провисшей до пола кровати. А во-вторых, чего это она раскомандовалась?! Не у себя дома, чай, у него, а он где желает, там и говорит.
   – Ладно, валяйтесь, раз вам так угодно, – быстро сдалась она. – Меня Катериной зовут. Я хотела поговорить с вами насчет вашей весенней находки. Помните еще о том, что вы наболтали всем на свете, будто бы клад нашли?
   Он снова оскорбился.
   – Почему это наболтал?! – Голощихин даже сделал попытку привстать, безуспешную, правда. – Я и в самом деле нашел сумку с деньгами.
   – Сумку все же, ага, – она укоризненно качнула головой. – А чего же в милиции мне сказали, что вы то про чемодан упоминали, то про банковский мешок. То будто бы доллары, то рубли, то миллион, то сотня тысяч. Где правда, дядя Ваня?
   Голощихин зажмурился от дикой обиды, захлестнувшей сердце.
   Да что же это всякая шмакодявка с ним говорит, как с идиотом?! Почему не верит ему никто?! Потому что он ошибку в тот день совершил, когда…
   – Так что же все-таки вы нашли на самом деле и находили ли? – снова пристала к нему Катерина, перепугавшись, что Голощихин сейчас провалится в глубокий похмельный сон и разбудить его не смогут уже никакие силы небесные. – Эй, ну ответьте, пожалуйста! Я… я вам денег дам!
   – Денег! – вдруг отчетливо фыркнул он. – Да ты знаешь, сколько денег я держал в руках пару месяцев назад, девушка?! Я был самым богатым человеком на этой улице! Да что там на улице, в городе ни у кого таких денег отродясь не водилось! Только разве в банке.
   – Сколько? – прицепилась тут же она.
   – Много! – лаконично отрезал он, открыл глаза и глянул на нее с усмешкой. – А тебе что, тоже покоя не дают чужие денежки?
   – Тоже? А кому еще покоя они не дают? – вопросом на вопрос ответила Катерина, почему-то сразу вспомнив об Александре.
   – Много кому. Таких, как ты, любопытных тут пруд пруди, – неопределенно промямлил Голощихин, уставившись в потолок. – Только в любопытстве этом беда одна. Поверь мне, не нужно тебе ничего знать!
   Они помолчали. Голощихин развлекал себя тем, что рассматривал собственный потолок, с которого клочьями свисала паутина. Катерина размышляла, рассматривая из грязного окна улицу.
   Деньги все же были, сомнения у нее отпали, хотя Голощихин ничего определенного и не сообщил. А денег, судя по всему, и в самом деле было много. Но вот крутит Иван что-то, темнит и даже на обещанное ею вознаграждение не клюнул. Почему? Чего ему таиться? Пообещал кому-то, что будет молчать, или попросту боится?…
   – Как вы нашли ту самую сумку с деньгами? – вернулась Катерина к интересующей ее теме.
   – Просто и нашел. Шел по огороду, думал все, сажать мне в этом году картошку или не сажать. Вроде бы и надо, а вроде и ни к чему мне одному, проще купить. – Голощихин дернул худыми плечами. – Дошел до задней калитки, открыл ее. Там дальше у нас поле. Смотрю, трактора работают. Дай, думаю, подойду, спрошу, не картошку ли станут сажать? Если картошку, то на кой черт мне горбатиться! Сходил, поговорил… Не, не картошку, подсолнечник высевать, сказали, будут. Возвращаюсь обратно и глазам не верю. Возле моего забора сумка!
   – Что же ее до вас никто не обнаружил? Вы увидели, а те же трактористы мимо проезжали? – тут же вставила въедливая девица.
   Но он ждал от нее этого вопроса.
   – Так забор у меня в том месте упал. Упал прямо на кусты сирени. Вроде как шалаш получился. Сразу и не рассмотришь, что там есть.
   – Как же рассмотрели?
   – Так это человек посторонний не рассмотрит, а я свою землю как пять пальцев изучил. – Голощихин с трудом сжал, разжал пятерню, глянул на нее и уронил руку со стоном на кровать. – Я в своем огороде каждый метр знаю. Вот и рассмотрел сумку…
   Он не стал говорить, что искал намеренно. Искал все равно что. С утра встал тем днем, лучше бы не вставал, так паршиво было. Вспомнил о недавнем происшествии, о котором много болтали в округе. Вспомнил и пошел наудачу.
   Облазил все вокруг. И кромкой поля прошел чуть не с километр. И по кустам пошарил, которые вдоль дороги высадили. Все было пусто. Никаких намеков, подтверждающих местные сплетни. Пригорюнившись, он вернулся к своему упавшему забору и стоял там какое-то время, наблюдая за тем, как пашут землю.
   Перевернутые плугами пласты земли масляно поблескивали на солнце. Полоса за полосой жирный чернозем наступал на прошлогоднюю стерню. Глупые галки тучами кружили над полем, жадно хватая потревоженных червей. Их даже трескотня тракторов не пугала, лезли чуть не под колеса.
   Голощихин с тоской тогда еще вспомнил, как сам плужил на такой технике много лет, имел приличный заработок, и даже семья у него была. Жена, дочка и внук. Они и сейчас имелись, но, правда, уже без него. Переехали за реку в многоэтажку, бросив его тут одного, горемычного. Не нужен он им стал в таком вот новом образе – безработный, стареющий и спивающийся. Дочка нет-нет да заедет с мальчишечкой, а жена и думать о нем забыла. Денег он, видите ли, не зарабатывает теперь, а что в квартире живут, им полученной, про то забыли…
   В жгучей обиде на семью и судьбу Голощихин развернулся с намерением пойти хлебнуть скороспелой бражки, три дня отстояла – хватит. И тут обратил внимание на шалаш, каждое лето заселяемый местными пацанами. Шалаш никто специально не делал, он получился сам собой из упавшего забора и сиреневых кустов. Внутри было достаточно просторно, и сам Голощихин не раз там засыпал, разогнав непрошеных жильцов. По осени, он точно помнил, выгреб оттуда все старые ящики, телогрейки, картонные коробки и сжег прямо на поле. Большой костер тогда получился, он даже картошки в углях напечь успел. И ел ее прямо там же, возле костра, с пересоленными огурцами, что Машке-соседке было жаль выбрасывать и она ему снесла.
   Так вот убрал он там все по осени, чего же там опять торчит какой-то хлам?!
   Голощихин и полез в кусты, обдирая лицо и руки о жесткие сухие ветки. Залез, отдышался, сел прямо на утоптанную землю и тут же потянулся к вороху тряпья. Только тряпье оказалось совсем не тряпьем, а курткой, и вполне приличной. Он ее в тот же день очень выгодно толкнул. Но не куртке обрадовался Иван, а тому, что в нее было завернуто.
   Он когда сдернул куртку, то опешил моментально, даже рот открыл. Под курткой оказалась сумка. Спортивная, черная, с синей полосой по боку и буквами какими-то заграничными. Голощихин не был силен в иностранном, прочесть не мог. Он поспешил сумку ту открыть. И когда открыл, то чуть не расплакался.
   Деньги! Сумка битком была набита деньгами. Только не нашими рублями, а другими, иностранными, с портретами серьезных незнакомых Голощихину мужчин.
   Доллары он никогда в глаза не видел, но почему-то сразу подумал, что это они и есть. Сумку закрыл. Обернул ее снова курткой. Ухватил поклажу в охапку и бегом бросился к своему дому.
   Он теперь богач!!! Он теперь может себе все купить, что захочет!!! Пускай теперь жена локти кусает. Пускай жалеет, что бросила его когда-то. Уж он над ней покуражится, он поизгаляется, прежде чем простит ее и примет обратно.
   Иван Голощихин заперся в избе. Занавесил окна, включил свет и стал выкладывать тугие, пахнущие неожиданным счастьем и богатством пачки на стол. Стола не хватило, хотя он и выкладывал их очень тесно. Принялся перекладывать деньги на пол, заняло полкомнаты. Попытался сосчитать, но куда там! С его-то умом и образованием! Сбился, конечно же, и оставил эту затею для жены и дочки. А пока решил удачу свою сбрызнуть коньяком, да тем, что подороже.
   Осторожно вытащив из одной упаковки одну бумажку, Голощихин схватил паспорт и помчался в банк. Пока торопился, воображение рисовало обеспеченную старость, сегодняшнее богатое застолье, новый дом где-нибудь на море. Радужные мечты его осадила отвратительная тетка в обменной кассе.
   – Я не могу вам обменять валюту, – прокаркала она, перед этим минут десять изучая купюру под всеми имеющимися в ее конуре детекторами.
   – Почему? – возмутился Иван и тут же испуганно спросил: – Она что, фальшивая?
   – Нет, она подлинная, но вот ваш паспорт… – Она вложила импортную десятку в его паспорт и вернула обратно. – Он просрочен. Вам еще четыре года назад его нужно было обменять. А вы не обменяли.
   – И что? – не понял Голощихин.
   – Он у вас недействителен, вот что! – тявкнула она из-за стекла. – А по недействительным документам я не имею права обменивать валюту. Поменяете паспорт, тогда и приходите.
   Он ушел несолоно хлебавши. Долго бродил по городу, но другого обменного пункта у них не было. У ребят, что крутились с валютой возле центрального универмага, Голощихин обменивать побоялся. Прознают про его находку, убьют, к чертям собачьим. Ограбят сначала, а потом убьют. Уж он потерпит.
   Терпел, доколе было можно. Даже плакать однажды принимался с досады. Это надо же: у него полная сумка денег, а он нищий. Через три дня не выдержал. Достал из паспорта все ту же бумажку, сумку спрятал глубоко в подполе за пустой кадкой, где раньше жена капусту квасила. И пошел по улице по знакомым, предлагая купить у него задешево десять долларов. Народ тут же принялся скалиться над ним, задавать вопросы глупые. Он в какой-то момент не выдержал и брякнул, что клад нашел. И пошло-поехало…
   – Так обменяли вы десять долларов или нет? – снова прицепилась незнакомая девица, когда Голощихин замолчал.
   – Обменял. Потом еще и еще, – он вздохнул. – Потом слух разнесся далеко по округе, пришлось деньги мне и сдать.
   – Кому?
   – Милиции, кому же еще! – воскликнул Иван, но глаза от нее спрятал за веками, будто снова дремать собрался.
   – А почему они говорят, что никаких денег в глаза не видели?
   – У них спроси! – возмутился он. – Я вообще ничего больше про эти деньги знать не желаю. А то ходят тут, спрашивают!..
   Голощихин врал. Катерина Старкова поняла это без особого труда. Деньги были. Несколько десяток он успел обменять, и установить это, опросив здешних жителей, будет несложно. Но вот куда он их потом дел?! Может, пропил за бутылку?
   Эта мысль показалась ей не столь уж глупой. Тетя Маша уже успела рассказать, почему ушла от Голощихина жена, бросив на произвол судьбы дом и хозяйство. Тот спьяну тащил из дома все. Пропил даже цветной телевизор. И если в какой-то момент сумка с долларами показалась вдруг Голощихину неконвертируемой обузой, он мог ее и обменять. Вопрос: с кем у него состоялся этот обмен?